азав Златке никуда не отлучаться, Яцько слез со скалы вниз и лощиной, между кустами, пополз к полю битвы. Больше часа шнырял он, стараясь среди множества трупов найти Звенигору. Ночь была темная, далекие костры давали лишь слабые отблески. Паренек поднимал головы убитых, поворачивал к свету костров и тихо опускал на землю. Звенигоры нигде не было. Где же он? Может, раненый и в плену? Одержав полную победу, вражеские воины устраивались у костров на отдых. Лишь несколько силуэтов часовых виднелось вокруг лагеря. Яцько осторожно подкрался поближе к ним и залег под кустом. Послышался тихий стон, долетевший из ночной тьмы, а вслед за ним грубая ругань часового: - Буду я еще искать для тебя воду, нечестивый! Сдохнешь и так до утра! Замолчи, а то прикончу, собака! Кому это так отвечает часовой? Наверняка не своему раненому, а пленному повстанцу. Может, и Звенигора там же? Яцько пробрался под кустами и очутился рядом с часовым, который сидел на камне, подстелив под себя какие-то лохмотья. Перед ним в неглубоком овражке, вырытом дождевыми потоками, лежало несколько связанных пленных. Яцько не мог рассмотреть, был ли среди них Звенигора: ближний костер начал уже гаснуть. Сердце паренька забилось сильнее. Значит, не все повстанцы погибли! Может, и Звенигора среди них, ведь в самом конце боя он был еще живой. В это время часовой зашевелился, встал и поплелся к костру, на ходу собирая хворост. Яцько, согнувшись, мигом перебежал через открытое место и прыгнул в яму. Скатившись по крутому склону на дно, он ударился лицом обо что-то твердое. - Кто здесь? - послышался тихий голос. - Арсен! - прошептал Яцько. - Это ты? Жив? Не ранен? - Яцько? - обрадовался Звенигора. - Как ты сюда попал? Яцько не отвечал. Судорожно нащупал связанные руки казака и ятаганом разрезал веревку. - Быстрее! - шепнул он. - Пока нет часового, бежим! - Здесь еще Исмет и Якуб. Исмет ранен. Дай ятаган, я разрежу веревки... Он быстро освободил от пут товарищей и выглянул из ямы. Часовой возвращался назад. - Жаль, не успеем выбраться до него. Придется отправить к праотцам... Ты ляг, Яцько, мы с Якубом сами. Если поднимется тревога, беги, не дожидаясь нас! Звенигора и Якуб притаились за валуном в тени. Часовой, ничего не подозревая, примостился на своем джеббе и сладко зевнул. В тот же миг жесткий шерстяной кляп заткнул ему рот, а железные руки Звенигоры сдавили горло. Часовой заметался, стараясь вырваться, но Звенигора быстро заставил его успокоиться. - Айда, друзья! - шепнул он и поднял на плечо Исмета. Хворост, который янычары подбросили в это время на костер, пригасил огонь, и вокруг сгустилась тьма. Три фигуры проскользнули незамеченными через мрачное поле, где вперемешку лежали повстанцы и янычары. На земле повсюду блестело оружие. Беглецы взяли по сабле и прошмыгнули в ущелье, где пряталась Златка... - Пошли быстрее, Златка! - шепнул Звенигора. Вскоре они достигли берега Кызыл-Ирмака. Нашли здесь довольно большой челн. Вместо весел вырубили длинные шесты. Звенигора уперся шестом в берег. Но вдруг до его слуха донесся глухой стон. Потом послышался топот ног. Беглецы замерли, притаились за кустами. Никто не сомневался, что по их следам может идти погоня. Выплывать на середину реки было опасно, и Звенигора держался руками за ветви, хорошо защищавшие их от постороннего взгляда. Кто-то быстро приближался. Под ногами шелестела трава, трещали сухие ветки. Якуб прикрыл лицо Исмета кауком, чтобы стон раненого не выдал их. Яцько сжал в руке саблю. Златка съежилась, дрожа от ночной прохлады и страха. Только Звенигора, уловив острым слухом, что идет кто-то один с тяжелой ношей, спокойно ждал, пока неизвестного поглотит ночная тьма. Но неизвестный остановился как раз напротив лодки и что-то неразборчиво пробормотал себе под нос. Звенигора мысленно выругался: придется, должно быть, отправить непрошеного гостя к чертям в пекло. Держась левой рукой за ветку, Звенигора стал осторожно тянуть из ножен саблю. Но из-за кустов раздался знакомый голос: - Брось меня здесь, пан Мартын... Не тащи... Я уж не жилец на белом свете... Спасайся сам, пока не поздно... - Э, пан Квочка, это было б не по-рыцарски, - прогудел в ответ голос Спыхальского. - Разрази меня гром, если я оставлю товарища в беде! - И сам погибнешь - и меня не спасешь... Звенигора спрятал саблю назад в ножны и облегченно вздохнул. - Сюда, пан Спыхальский, сюда! - позвал он шепотом. - Спускай его в лодку. - О матка боска! - воскликнул пан Спыхальский. - Ты слышишь, пан Квочка? Там наши! Теперь мы спасены! На берег вышел, сгибаясь под тяжелой ношей, мокрый от крови и пота поляк. Звенигора принял у него раненого, положил на дно лодки. - Быстрее садись, пан Мартын! Отплываем. Спыхальский сел на лавочку. Звенигора сильно оттолкнулся от берега, и лодка, подхваченная стремительным потоком, выплыла на середину реки. ФЕЛЮГА В МОРЕ Целые сутки плыли без отдыха. Только на второй день, когда всех одолел голод, причалили к берегу возле какого-то небольшого селения, и Якуб купил несколько десятков сухих ячневых коржей и круг овечьего сыра. На третий день похоронили в водах Кызыл-Ирмака Исмета. А на восьмой - добрались до заболоченного, заросшего тростником устья, напомнившего Звенигоре необозримые днепровские плавни. Тяжелое зеленое море болотной растительности весело колыхалось под порывами свежего ветра. Стаи разноцветных птиц носились над бескрайними просторами зарослей. На тихих плесах и в мутных заводях лениво сновали неповоротливые рыбачьи лодки. Поздно вечером подгребли к одному из островов, намытых морским прибоем и речными наносами. Еще издалека Звенигора заметил в узкой протоке белый парус фелюги и направил к ней лодку. На берегу пылал огонь. Вкусно пахла вареная рыба. Вокруг костра сидели рыбаки и ели из казанка ароматную уху. В темноте они не заметили лодки, что тихо причалила к их фелюге. Беглецы молча взобрались на судно, быстро поставили паруса. Наклонившись на левый борт, фелюга скользнула в протоку, соединявшую устье реки с морем. Только тогда послышался пронзительный крик рыбаков, но вскоре он растворился в шуме прибоя. Звенигора стоял у руля, и радость переполняла его. Перед ним открылся путь на родину! Время, проведенное в неволе, казалось тяжелым сном, который прошел безвозвратно. Теперь он хотел только одного - попутного ветра и удачи. А там... Фелюга шла резво. Поскрипывали снасти, гудел парус. Порывистый ветер все дальше и дальше гнал судно от чужих мрачных берегов. Два дня прошли без происшествий. Несколько кораблей, встретившиеся беглецам, не обратили на них внимания и проплыли мимо. В трюме было достаточно воды в бочках и вяленой рыбы. Ничто не предвещало беды. Звенигора рассчитывал, что вот-вот покажутся пологие берега. А там рукой подать и до Днепра... Но беда нагрянула внезапно, когда ее никто не ждал. На третью ночь стих ветер, и парус повис, как тряпка. Фелюга остановилась. Однако море было неспокойно. Оно тревожно вздыхало, глухо стонало, легко покачивая небольшое суденышко на своей могучей груди. Луна спряталась за тучи, и вокруг наступила непроглядная тьма. Стало тяжело дышать. - Собирается гроза, - сказал Якуб, подходя к Звенигоре, который только что сменил у руля Спыхальского. Звенигора перегнулся через борт, приложил к уху ладонь. До его слуха донеслось чуть слышное рокотанье, оно поднималось будто бы из самых глубин моря. Он знал: такой гул в степи - верный признак того, что идет конница. А на море... Неужели буря? Неужели, когда до днепровского устья осталось дня два хода, им преградит путь неожиданная помеха? - Снять парус! Да не забудьте люки закрыть. Торопитесь, друзья! - крикнул он, прислушиваясь к глухому нарастающему гулу. В темноте нелегко было справиться с большим и тяжелым парусом. Снасти запутались. Их пришлось обрубить. Полотнище упало вниз, и его с трудом затолкали в трюм. Тем временем грозный гул, который несся, как казалось, со всех сторон, внезапно перерос в тяжелый рев и свист. Фелюга вздрогнула, наклонилась на левый борт. Звенигора налег на руль и развернул судно кормой к ветру, который подхватил ее, словно пушинку, затряс, завертел и понес в темноту ночи. Холодные волны перекатывались через палубу. Звенигора выплюнул изо рта соленую воду и что есть силы вцепился руками в мокрый руль: - Якуб, Яцько, идите вниз! Вам здесь нечего делать! Мы останемся наверху вдвоем с паном Мартыном! Промокшие до нитки Якуб и Яцько, держась за снасти, пробрались в носовую часть фелюги. Открыли дверцы и втиснулись в тесную каморку. В уголке, качаясь в подвешенной на металлических цепочках лампадке, желтым огоньком коптила свеча. Златка сидела на лавке, вцепившись руками в небольшой столик, а Квочка лежал прямо на полу, возле ее ног. Рана его загноилась, нога распухла. От острой боли раненому хотелось кричать, выть, но не было сил, и он только жалобно стонал. Якуб и Яцько перешагнули через Квочку и устроились на лавках, молясь своим разным, таким непохожим, богам об одном: чтобы спасли их от разъяренной стихии. Буря крепчала. Кругом ревело, клокотало, бесновалось, как в кипящем котле. Пронизывающий ветер сгибал мачту, швырял на палубу мокрые космы туч, хотел во что бы то ни стало закрутить, перевернуть утлое суденышко, смахнуть его с поверхности моря, как росинку с листка. На фелюге что-то скрипело, стонало, трещало, и казалось, вот-вот она рассыплется, развеется в бурлящем мраке. Звенигора всей грудью навалился на руль, чувствуя, что судно перестает слушаться. Спыхальский вцепился с другой стороны, и только общими усилиями они выровняли фелюгу. - Выдержит? - спросил Спыхальский. - А черт его знает! Будем надеяться на лучшее. Если буря не усилится, то, может, и обойдется как-нибудь! - прокричал в ответ Звенигора. Однако новый порыв ветра поднял фелюгу на гребень огромной волны, а потом стремительно кинул ее в ужасную бездну. Затрещала мачта и с грохотом свалилась на носовую часть. Другая волна смыла обломки в море. Непрерывно сверкали молнии. Побелевшими губами Спыхальский шептал: "Езус, Мария!" Звенигора почувствовал, как у него похолодело под сердцем. Какая нелепость! Вырваться из неволи, преодолеть такие опасности для того, чтобы утонуть в море!.. Так прошла ночь. Утром Спыхальский заметил впереди какой-то черный предмет. - Арсен, скала! - выкрикнул он. Оба налегли на руль. Фелюга круто повернула в сторону, подставив правый борт натиску волн и ветра, почти легла на гребень волны. И тут Звенигора увидел, что это не скала. - Корабль!.. Галера... Она скоро пойдет на дно. Держись, Мартын, мы сейчас стукнемся об нее! Они еще сильнее налегли на руль, стараясь проскользнуть мимо опрокинутого вверх дном судна. Но расстояние до него быстро сокращалось, и избежать столкновения они не смогли. Фелюга, скользя, чиркнула кормой о галеру. Раздался оглушительный треск - руль переломился и скрылся в волнах... Теперь, когда руль был сломан и фелюга затанцевала на волнах как хотела, им уже нечего было делать на палубе, и они втиснулись в мокрую и темную каморку. - Ну, что там? - простонал Квочка. - Буря сильней разыгралась? Мы думали, что уже тонем, так затрещало все... - Пока еще не тонем, но... потонем, будьте уверены, пан Квочка, - мрачно ответил Спыхальский. - Потонем?.. - Квочка надолго замолк, а потом Тихо произнес: - Из-за меня все это... - Как это так? - спросил Звенигора. - Есть старое казацкое поверье: когда в море выплывает грешник, то обязательно накличет на себя и своих товарищей беду. Буря потопит или разбросает по морю их челны. А я - великий грешник... Когда бежал от пана Яблоновского, обещал матери и брату вырвать их из шляхетской неволи, забрать с собой, чтобы не издевалась над ними панская сволота... - Ну, ну, пан Квочка, не так круто! - повысил голос пан Спыхальский. - Можно найти и другое слово! - Я и говорю: панская сволота чтоб не издевалась над ними! А как ушел, так до сих пор... Проклятый! Забыл мать и брата... Нет мне прощения! За это меня и карает бог, а вместе со мною и вас. - Не болтай глупости! - повысил голос Звенигора, поняв, к чему тот клонит. - Все мы грешники, кроме Яцька и Златки... - Не уговаривай меня, Звенигора, - запротестовал Квочка. - Я чувствую, что подходит пора, когда я должен предстать перед богом. Так вот, в последнюю минуту я, может, помогу вашей беде. По Квочке плакать никто не будет: жинка и дети в неволе, мать, наверно, давно померла... А брату не до слез - успевай только почесываться от панских плетей, чума их побрала бы! - Кгм, кгм... - закашлялся пан Спыхальский, но промолчал. А Квочка продолжал: - Слыхал я от старых людей, что если такой грешник по доброй воле кинется во время бури в море и оно примет жертву, то буря стихнет. - Глупости! - снова крикнул Звенигора, однако голос его прозвучал неуверенно. - Мы не позволим тебе это сделать! - Друже, даже господь бог не властен над смертью. А ты хочешь остановить ее. Напрасные старания! Они замолкли. Фелюгу бросало из стороны в сторону, как сухую скорлупку. Все в ней трещало, скрипело. Каждая минута для нее могла стать последней. После особенно сильного удара грома и порыва ветра, когда казалось, что судно поднялось торчмя и вот-вот опрокинется, Квочка, стоная, приподнялся на ноги, передвинулся вдоль лавки к дверям, открыл их. - Ты куда? - спохватился Звенигора. Но Квочка остановил его, протянув перед собой руку. - Прощайте! Я уже не жилец на белом свете! А вам еще, может, посчастливится добраться до родной земли... В его словах слышалась какая-то необычайная сила и теплота. Звенигора вздрогнул, ибо понял, что так говорить можно только перед смертью. Он не посмел задержать этого измученного, но сильного духом человека. Квочка слегка взмахнул рукой, улыбнулся, оперся здоровой ногой о порог, оттолкнулся и почти выпрыгнул на палубу. В тот же миг огромная волна накрыла его с головой. Когда фелюга вынырнула из-под нее, на палубе никого не было. - О святая Мария! - еле слышно прошептал пан Спыхальский. Все молчали. Следующий день не принес облегчения. От беспрерывной болтанки и морской болезни лица беглецов позеленели. Мир опрокидывался перед их глазами: то проваливался в бездну, то становился на дыбы, взбираясь на быструю водяную стену. Только на третий день буря утихла. По небу плыли мрачные серые тучи, море тяжело вздымало высокие волны и кидало фелюгу, как соломинку. Куда она плыла без руля и паруса, никто не ведал. Сквозь тучи нельзя было увидеть ни солнца, ни звезд, чтобы определить направление. Приходилось сидеть и терпеливо ждать своей участи. Прошел еще один день, а потом ночь. Медленно рассеивалась тяжелая серая мгла. И вдруг сквозь нее неясно обрисовались контуры высокого берега. - Земля! Земля! - закричал Яцько. Уставшие беглецы всматривались в неизвестную землю. Что это за берег? Куда их прибило? Снова к Турции? К Крыму? А может, к Болгарии? Звенигора знал наверняка - это не устье Днепра и не берега Валахии или Молдавии, низкие и безлесные. Значит... Но думать было некогда. Фелюга быстро приближалась к берегу. Уже был слышен шум прибоя. Встревоженные беглецы договорились, как вести себя, если окажется, что они снова попали в Турцию. Все будет зависеть от обстоятельств. Но все согласились, что Якуб будет выдавать себя за купца из Трапезунда, Златка - его дочка, а Звенигора, Спыхальский и Яцько - невольники. У берега виднелась узкая коса. Их несло на нее. Встреча могла оказаться фатальной не только для судна, но и для людей. Хотя буря и утихла, прибой был очень сильным. Звенигора стал рядом со Златкой, чтобы помочь ей, если понадобится. Якуб молитвенно сложил руки, будто просил аллаха послать им спасение. Только Яцько чувствовал себя спокойно, не представляя, что встреча с берегом может обернуться для кого-нибудь смертью или увечьем. - Берег совсем дикий, - сказал паренек, всматриваясь в горы, что спускались уступами почти до самого моря. Но ему никто не ответил. Фелюга внезапно остановилась, затрещала, и люди с криком полетели в пенистую мутную воду...  * ЧАСТЬ ВТОРАЯ *  ХИЖИНА У МОРЯ 1 Берег только на первый взгляд казался пустынным, Если бы Яцько мог внимательнее всмотреться, то заметил бы темную хижину из грубо обтесанных сосновых бревен, приютившуюся в удобной ложбине под защитой искривленных морскими ветрами деревьев. Низкие двери хижины широко раскрыты. На пороге примостился старик с рыбацкой сетью, унизанной тугими поплавками из белой коры березы. Старик перебирал ее узловатыми пальцами, находил разрывы и ловко сплетал оборванные концы кручеными пеньковыми нитками. Лицо у деда темное, изборождено морщинами, но по-стариковски красивое. Седые волосы обрамляют высокий загорелый лоб и спадают тяжелыми волнами по сторонам. Черные, слегка потускневшие глаза внимательно смотрят из-под косматых бровей. Воротничок чистой белой сорочки стянут синей ленточкой, свидетельствуя, что в доме есть заботливые женские руки. И в самом деле, из-за угла хижины выбежала небольшого росточка, пухленькая девушка с деревянным ведерком в руке. Расплескивая от волнения густое козье молоко, бросилась к старику: - Леле, мале! Посмотри, дедуся, на море! Корабль тонет! Люди падают в воду, люди!.. Надо спасать! Бежим на берег! Да скорее же! (Леле, мале! (болг.) - Ой, мамочка!) Старик отбросил сетку, встал и, приложив руку ко лбу, взглянул на море. Там, у прибрежной каменной гряды, чернело над водой перевернутое вверх килем судно. Прибой терзал его, тащил к берегу. Поодаль в воде барахтались люди. Сквозь шум волн доносились крики отчаяния. - Скорее!.. - вскрикнул старик и неожиданно быстро, что никак не соответствовало его степенному виду, подпрыгивая, побежал за девушкой к берегу. В небольшом, хорошо защищенном от ветра заливе стояла рыбацкая лодка. Девушка добежала первой, схватила весла. Старик спешил за ней. - Подожди, Марийка! Я с тобою! Он с ходу прыгнул в лодку. Под сильными взмахами весел лодка быстро выскочила из залива и ринулась наперерез бурунам к барахтающимся в волнах людям. Первым взобрался в лодку Яцько. Он помог неожиданным спасителям вытащить из воды Златку и Якуба, который уже совсем обессилел. Звенигора и Спыхальский не стали влезать в лодку, чтобы не перевернуть ее, а плыли рядом, держась за борта. - Это твой отец? - спросила девушка, указывая на Якуба, когда они добрались до берега. - Да, - ответила Златка. - А где мама? - У меня нет мамы. Я сирота. Это была почти правда. Ведь Златка совсем не знала своих родителей. Да и неизвестно, живы ли они еще. - Бедняжечка, - пожалела Марийка гостью и, введя ее в дом, вытащила свою сухую одежду, чтобы Златка переоделась. - Не горюй. Хорошо, что осталась жива. А сирот много на свете... Я тоже сирота. - А разве это не твой папа? - Нет, это мой дедушка. Он один у меня родной. Папу и маму я даже не помню. Их казнили, когда я была совсем маленькой... - Казнили? Кто?.. Марийка запнулась, словно заколебалась - говорить или нет? Ее загорелое смуглое лицо опечалилось, а глаза покрылись влагой. У девушки сильные натруженные руки, широкие, как у юноши, но по-женски округлые плечи. Невысокая, полная, крепкая, как наливное яблочко, она была сильной и по-своему красивой. Все, кто знал Марийку, даже дедушка, звали ее дунда, то есть толстушка. Она не обижалась и приветливо отзывалась на прозвище. - В нашем селе скрывались тогда гайдутины, повстанцы, - сказала Марийка тихо. - Янычары дознались об этом, наскочили. Спалили все хаты, а людей поубивали. Тогда и мои родители погибли... Дедушке удалось выхватить меня из огня и убежать в горы. Назад он уже не вернулся. Построил здесь хижину, и стали мы с ним жить у моря. Дедушка ловит рыбу, а я пасу овечек и коз, собираю в лесу грибы, орехи, груши, алычу... - А гайдутины, о которых ты говоришь... они и до сих пор здесь есть? - Златка понизила голос. - А почему ты об этом спрашиваешь? - Страшно стало... Вдруг сюда придут... - Глупенькая... - Марийка засмеялась. - Гайдутины - добрые, хороших людей не трогают... Да и ты, хотя и турчанка, а вон как хорошо по-нашему говоришь. Будто настоящая болгарка. - У меня няня была болгарка. - Вот оно что... Хотя голос у Марийки по-прежнему звучал ласково, однако в глазах появился холодок. Внимательно взглянув на Златку, она поднялась с места. - Ой, леле! Я и забыла, что у меня чорба варится!.. (Чорба (турец.) - суп.) 2 Марийка выбежала в сени, а старик обратился к своим гостям: - Прошу, другари, в дом старого Момчила. Марийка наварила чорбы, а к ней найдутся и хлеб и брынза. Да и бутылочка ракии не помешает... (Другар (болг.) - друг.) - Спасибо, бай Момчил, мы с большой благодарностью воспользуемся вашим гостеприимством, - ответил Звенигора. - По правде говоря, здорово животы подвело за эти дни. - Откуда путь держите, другари? И кто вы такие? Звенигора ждал этого вопроса. И хотя дед Момчил казался ему честным человеком, ответил так, как уславливались: - Плыли из Трапезунда в Варну. Со своим хозяином, купцом. Мы казаки... А веры христианской... - Руснаки, выходит! - обрадовался старик. - Это хорошо! А чего же вы панькаетесь со своим хозяином? Можно подумать, что он вам дядюшка или брат... За ноги бы турка - да в море, антихриста! А сами - айда до дому! Беглецы переглянулись и облегченно вздохнули. Оказывается, они попали к друзьям. Или, может, хитрый дед испытывает их? Но не похоже. - Про волю мы и сами думаем, бай Момчил, - отвечал Звенигора. - Кто не хочет вернуться домой, на волю? Но не пришло еще время... А хозяин наш, Якуб, человек добрый, даром что турок... А Адике, его дочка, тоже хорошая девушка. Мы не можем причинить им зла. А если кто нападет, будем защищать. Не так ли, друзья? - А как же! - выкрикнул Спыхальский. - За пана Якуба жизни не пожалеем! - Гм, похоже, что этот турок вам все-таки вроде родич, - удивился Момчил. - Ну да бог с ним... Пошли обедать! Звенигоре показалось, что старик с подозрением оглядел их, но значения этому не придал. Хотелось быстрее поесть и заснуть. Тяжелые, бессонные ночи на море давали о себе знать. Обед был вкусный. Ароматная чорба с бараниной всем понравилась. Пан Спыхальский, выпив кружку ракии, забыл шляхетские правила и громко хлебал наваристый суп, как самый обыкновенный хлоп. Звенигоре виноградная ракия показалась далеко не такой крепкой, как запорожская горилка, но, не желая обидеть гостеприимного хозяина, он хвалил и ракию, и чорбу, и солоноватую брынзу. После обеда всех стало клонить ко сну. Златку Марийка повела в свою комнатку, а мужчинам постелила на чердаке. Там лежало свежее сено, и изможденные беглецы мигом заснули. Когда Звенигора проснулся, стояла уже ночь. На чердаке было темно. И Яцько, и Спыхальский крепко спали. Звенигора повернулся на другой бок, подложил под голову кулак и снова закрыл глаза. Но на этот раз заснуть ему не удалось. Из сеней донесся приглушенный шепот. Говорил Момчил: - Подожди, Драган, я закрою ляду на чердак, чтобы гости, чего доброго, не слезли. Пусть храпят себе до утра!.. Звенигора затаил дыхание. В чем дело? Что там происходит внизу? Почему Момчил опасается их? Тихо стукнула ляда. Скрипнул засов. В сенях снова послышались голоса, но теперь ничего нельзя было разобрать. Потом открылись наружные двери и настала черная тишина. "Эге, тут что-то неладно, - подумал Звенигора. - Не затевает ли старый недоброе? Может, хочет выдать турецким властям? За пойманного невольника-беглеца платят хорошие деньги". Арсен хотел разбудить товарищей, но передумал. Втроем в этой непроглядной темноте они поднимут такой шум, что Момчил и его сообщники сразу их услышат. Нет, лучше самому обо всем разузнать. Еще днем он по казацкой привычке, ложась спать, осмотрел чердак и приметил, что в забитой досками торцевой части крыши есть небольшие дверцы, через которые, очевидно, Момчил забрасывал сено. Осторожно, ощупывая руками балки, добрался до стены. К счастью, дверцы были не заперты. Тихо открыл их, выглянул во двор. Впереди, на фоне звездного темно-синего неба, чернели горы. Где-то сзади, по ту сторону хижины, шумело море. Звенигора прикрыл за собой дверцы и выглянул из-за ската крыши во двор. Там, склонившись головами друг к другу, стояло несколько темных фигур. В кругу белел чуб Момчила. В сторонке Марийка держала за поводья двух мулов. Мужчины о чем-то говорили, однако Звенигора не мог ничего услышать: мешал шум моря. Момчил сказал: - Пора! Марийка дернула мулов за поводья и пошла впереди. За ней тронулись мужчины. С Момчилом их было четверо. Звенигора спустился с крыши и пошел следом. Они повернули на тропинку, что вела к прибрежным песчаным дюнам. Дорога была незнакомая, и Звенигора ускорил шаг, чтобы не потерять в темноте серые фигуры. Вдруг в стороне, между каменными глыбами, он заметил человека, который, как и он, крался за Момчилом и его товарищами. Неизвестный не видел Звенигоры и, пригибаясь, тихо двигался следом за Момчилом и его спутниками. У обрывистого каменистого берега Момчил остановился и что-то сказал Марийке. Девушка придержала мулов. Мужчины исчезли в черной низкой щели, вымытой в известняке дождевыми потоками. Через несколько минут они появились оттуда с тяжелыми узлами. - Воевода будет очень доволен тобой, бай Момчил, - сказал один из спутников старика. - Эта помощь очень своевременна. Собака Сафар-бей готовит нападение на Чернаводу, и мы его встретим свинцовыми гостинцами... - Здесь пять пудов свинца и столько же пороха, - ответил Момчил. - Через неделю, если будет хорошая погода, жду вдвое больше. Поэтому захвати, Драган, с собой четырех или пять мулов, да и денег не забудь - надо платить вперед. - Я передам воеводе... Они уложили на спины мулам тяжелую поклажу и двинулись назад. Звенигора, прижавшись к скале, не пропустил ни слова. Он мало что понял из этой беседы. Однако убедился, что Момчил и его друзья ничего злого против них не затевают. Теперь его еще больше встревожил незнакомец. Без сомнения, это враг. Другу нечего прятаться и подкрадываться. Заметив, что болгары двинулись назад, неизвестный припал к земле, подождал, пока затих шум шагов, и поднялся на ноги. В этот миг его схватила за ворот твердая рука. - О аллах! - вскрикнул незнакомец. - Ты кто? - спросил Звенигора. - Что здесь делаешь? В ответ незнакомец выхватил кинжал. Но Звенигора опередил и ударил ятаганом меж лопаток. Тот вскрикнул и, падая на землю, выпустил из рук оружие. На крик прибежали болгары. В это время вышла луна, и Звенигора увидел, что один из них был молодой сухощавый юноша, а другой - полный великан в белом кожушке без рукавов. - Это ты, руснак? - удивился Момчил, узнав Звенигору. - Что здесь произошло? Кого ты убил? Как ты очутился здесь? Звенигора поведал о своем приключении и, заканчивая рассказ, толкнул ногой труп незнакомца. - А кого убил, не знаю. Момчил перевернул неизвестного, заглянул ему в лицо. - Ба, да это Василев, стражник с Каменного брода. Помак. Плохой и злой человек!.. Он, наверное, следил за нами. Драган, - обратился старик к юноше, - вам надо немедленно уходить отсюда. Как знать, нет ли здесь поблизости отряда стражников или янычар. - А разве вам, бай Момчил, не угрожает опасность? - спросил в ответ Драган. - Я за вас беспокоюсь. - Ты хочешь сказать - за Марийку, хитрец, - улыбнулся в седые усы Момчил. - Не бойся! Пока вас не поймают, нам бояться нечего. Спроважу эту собаку в море, никто и не узнает, куда он делся. - Я наведаюсь к вам через несколько дней, бай Момчил, - произнес Драган. - После горы Орлиной Дундьо сам поведет мулов дальше. Там уже безопасно. А я возвращусь сюда. - Как хочешь, - ответил Момчил и попросил великана-толстяка: - Дундьо, помоги мне отнести эту падаль к берегу. Я привяжу к его шее камень и сброшу подальше от берега в море. Момчил начал было поднимать тело стражника, но Дундьо опередил его. Схватив в охапку, будто куль соломы, бегом помчался к берегу. Через несколько минут вернулся. Переводя дух, сказал густым басом: - Уже. - Отнес? - Закинул. - Как - закинул? Куда? - встревожился Момчил. - В море. Взял за ноги, раскрутил и забросил. Только булькнуло! - Эх, что ж ты наделал, Дундьо! - вскрикнул Момчил. - Его же прибьет к берегу! - Не прибьет, - мрачно ответил великан. - Уж если Дундьо закинул, то не прибьет! - засмеялся Драган. - Он наверняка шуганул его на самую середину моря. Взяв мулов за поводья, парни попрощались и исчезли в темноте. Марийка хотела проводить их, но Момчил остановил: - Не ходи! Надо скорее домой. Боюсь, что Василев не один здесь шатался, - и обратился к Звенигоре: - А ты, парень, смельчак! Спасибо тебе! 3 До утра уже никто не заснул. Все собрались в просторной комнате хижины и при свете восковой свечи на все лады обсуждали, что им делать дальше. Спыхальский встревожился и предлагал немедленно скрыться в горы. У Звенигоры созревал другой план. От Момчила он узнал, что до Бургаса можно добраться по морю в лодке. А оттуда до Рудника, где должен был находиться брат Серко, рукой подать. Однако об этом он пока что помалкивал. Через открытые двери доносились стоны Якуба. Златка поминутно бегала к нему, давала пить или поправляла постель. Ее гибкая фигурка то появлялась в полуосвещенной комнате, то исчезала в густой темноте кухни. Звенигора поймал себя на мысли, что завидует Якубу. Хотелось, чтобы Златкины руки поднимали его голову, чтобы она ему подносила глиняную кружку с холодной ключевой водой. Арсен уже сознавал, что в сердце входит сладкое, пьянящее чувство, и это больше всего волновало его. Перед глазами все время стояла Златка. Даже во сне. Потому и мучился сейчас казак, не зная, на что решиться: остаться здесь, чтобы иметь возможность защитить Златку, или ехать в Бургас вызволять Нестора Серко. Начало светать. Порозовел край неба над морем. Марийка готовила завтрак, застелив стол новой вышитой скатертью. Момчил вытащил из погребка бочонок ракии. Ночной подвиг Звенигоры растрогал старика и рассеял его сомнения относительно беглецов. Поднимая вверх чашу, Момчил торжественно произнес: - Пью за здоровье храброго юнака Арсена... За ваше возвращение на родину, другари! Чтоб ни один турок не перешел вашей дороги! (Юнак (болг.) - герой.) Из кухни снова донесся стон Якуба. - Кроме нашего друга Якуба, - добавил Звенигора. - Ибо не каждый вашенец - приятель, бай Момчил, и не каждый турок - враг... Бывает свой хуже татарина: продаст и деньги пересчитает... (Вашенец (болг.) - земляк.) Он опрокинул чашу. Ракия была ароматная, настояна на каких-то горных кореньях. Момчил тоже выпил и крепкими белыми зубами откусил кусок жареной баранины. Когда Златка снова вышла к Якубу, он сказал: - Это так, хлапе. Но я никак не пойму, почему вам так дорог этот турок и турчанка. (Xлап (болг.) - парень, паренек.) Звенигора вытер ладонью рот. - Теперь нам нечего скрывать, бай Момчил. Якуб - наш друг. Он вместе с нами участвовал в восстании против спахии, который держал его в темнице. И никакой он не купец... Мы вместе бежали через море к нам домой. А буря прибила фелюгу к Болгарии. Вот почему мы очутились здесь. Теперь наша судьба в ваших руках, бай Момчил. Захотите с Марийкой помочь нам - великая благодарность, не захотите - мы сразу же уйдем в горы. И Якуба понесем с собой. Мы не можем его бросить. Момчил отрицательно покачал головой. - Что ты, другарь! Болгары от дедов, прадедов честные люди! Честные и добрые. За добро они никогда не платят злом. Пусть Якуб с дивчиной остаются у нас в хижине. А вы скройтесь в горах, пока он поправится... - Прятаться в горах я не буду. Мне надо добраться в Бургас, а оттуда до Рудника. - До Рудника? - переспросил Момчил. - Я бывал там с Марийкой. Но что вынуждает тебя, Арсен, ехать туда? - Я должен там разыскать одного невольника и выкупить его. Если сможешь, бай Момчил, дать мне лодку, чтобы доплыть до Бургаса, я буду тебе очень благодарен. - Но один ты не справишься в дороге. - Мне поможет пан Мартын... - Конечно, - буркнул Спыхальский, встопорщив усы. - Я не о том, - возразил Момчил. - Вы чужеземцы, и вас очень быстро схватит стража. Если так надо, тогда лучше мне пойти с вами. Я знаю дорогу, порядки... - Нет, дедуся, - вмешалась Марийка, внимательно слушавшая беседу, - если на то пошло, то поеду я. Кто знает, сколько дней уйдет на эту поездку, а тебе нужно быть дома. Разве ты забыл, что днями приплывает стамбульский гость? Да и Драган вскоре вернется... - И правда, - задумался Момчил. - Не смогу я ехать. Придется тебе, Марийка, проводить наших гостей. Звенигора недоуменно глянул на девушку. Момчил перехватил его взгляд: - Ты сомневаешься в ней? Казаче, ты не знаешь наших горянок! Марийка стоит любого доброго парня. - Дедусь! - покраснела девушка. - Не буду, не буду, внученька! Иди приготовь все в дорогу. Возьми запасов на неделю. И не мешкай. Через час вам надо отправляться. 4 Лодка шла быстро, слегка покачиваясь на волнах. Спыхальский сложил сухие рыбацкие сети, прилег на них, и вскоре послышался его могучий храп. Звенигора сидел у руля, а Марийка задумчиво смотрела на далекий синий берег, что проплывал с правой стороны... На второй день к вечеру вдали показался Бургас. Лодку решили оставить под присмотром Спыхальского между камышами в тихом устье какой-то речки. Поужинав, легли спать. Ночь прошла спокойно. С первыми лучами солнца, поднимавшегося из-за моря, Звенигора и Марийка двинулись в путь. Шли быстро, так как хотели до вечера вернуться назад. Дорога все время поднималась в гору и вилась меж зеленых виноградников. Навстречу катились тяжелые, неуклюжие арбы, запряженные серыми круторогими волами. На арбах сидели осанистые болгары в белых штанах, черных суконных жилетках и высоких овечьих шапках. Их худые, обгоревшие на солнце лица были суровы, будто вытесаны из камня. Всевозможное добро: шкуры, зерно, сушеный виноград, поташ - плыло на этих арбах в портовый город Бургас, а оттуда по морю в Стамбул или в другие заморские страны. Никто не обращал внимания на молодого стройного мужчину и девушку, что спешили, озабоченные, вздымая ногами дорожную пыль. В полдень они остановились на высоком перевале, откуда открывался вид на широкую долину, где раскинулось село с красными, черепичными, и серыми, камышовыми, кровлями. - Это Рудник, - сказала Марийка. - А вон и усадьба спахии! То был каменный дом, окруженный хозяйственными постройками за высокой каменной стеной. Издалека он походил на крепость. А в действительности это была обычная усадьба турецкого спахии, построенная руками райя - крепостных крестьян. Однако толстые стены домов, конюшен и других построек надежно защищали хозяина от внезапного нападения и, в случае необходимости, могли выдержать осаду отряда гайдутинов. Дубовые ворота оказались на замке, и Звенигора постучал в них кулаком. Сначала со двора донесся собачий лай, а потом в калитке открылось небольшое окошко, и в нем показались взлохмаченный чуб и сонное лицо сторожа. - Что за люди? Кого вам? - моргнул он круглым совиным глазом. - Мы хотим видеть хозяина, - сказал Звенигора и сунул в окошко серебряную монету. - Впусти, пожалуйста, добрый человек. Ворота открылись, и Звенигора с Марийкой вошли в просторный двор. - Прошу сюда, на скамейку, - поклонился турок. - Подождите, пока я узнаю, захочет ли хозяин допустить вас пред светлые очи. Вскоре он вернулся и ввел их в маленькую комнатку. Посредине стоял низенький столик, вокруг него желтели пухлые подушки. - Ага подождет здесь, - произнес старик. - Хозяин сейчас выйдет. Он отклонил тяжелый ковер, что заменял двери, и скрылся за ним. Через несколько минут в комнату вошел пожилой, с желтым, обрюзгшим лицом спахия и сонно взглянул маленькими глазками на чужестранца. - Да будет небо милостивым к тебе, высокочтимый ага Сараджоглу! - поклонился Звенигора. - Извини, что тревожу в такое время, когда правоверным положено отдыхать. Спахия равнодушно кивнул головой и протянул гостю мягкую холодную руку. Звенигора пожал ее с отвращением, как скользкую жабу. - Мне сказали, что у тебя ко мне дело, - глухо произнес турок, отступая на шаг. - Да, высокочтимый ага. Я слышал, что ты продаешь невольников... - Глупости! Это кто-то набрехал тебе. Я сам купил бы полдесятка невольников. Молодых, конечно. Старых у меня и без того достаточно. - А я купил бы старого. Мне как раз старый и нужен. Спахия почмокал толстыми губами, что-то соображая. Потом сказал: - Если тебе не дают покоя лишние деньги, то я могу выручить от такой беды. У меня есть несколько старых невольников. - Нельзя ли посмотреть на них? - Отчего ж? Пошли. Они вышли во двор. Спахия хлопнул в ладоши. Подбежал сторож, который поглядывал на них из глубины двора. - Выпусти невольников, - приказал ему хозяин. Сторож брякнул ключами у каменного подвала. - Выходите! Вы! - крикнул он, сняв замок. Звенигора вздрогнул. Давно ли и он ночевал в такой же вонючей холодной яме? Давно ли и на него так же кричали, как на скотину? Из подвала раздался звон кандалов, стон. По крутым ступеням поднимались грязные, седые, худые, желтые, как мертвецы, люди и, щурясь от яркого солнечного света, становились в ряд перед хозяином. - За этих дорого не возьму, - сказал спахия. - Покупай! Звенигора напряженно всматривался в незнакомые лица. Кто же из них Нестор Серко? Люди угрюмо смотрели на спахию и чудаковатого купца, пожелавшего почему-то купить их - живых мертвецов. - Будьте здоровы, земляки! - поздоровался взволнованный Звенигора. - Здоров будь и ты, земляк! - вразнобой ответили те. - Нет ли, случаем, среди вас Нестора Серка? - Нестора Серка? - удивились невольники. - Кто же ты такой, добрый человек? Откуда Нестора знаешь? Звенигора понимал взволнованность и радость невольников, которые, может, впервые за многие годы услышали родную речь из уст вольного человека. Однако никто из них не ответил на его вопрос, и это стало волновать его. - Да отвечайте же, когда вас спрашивают! - почти закричал он рассерженно. - Нет его среди нас, - тихо ответил один. - Нет? А где же он? - Звенигора был потрясен. - Хозяин продал его... На галеры, говорят... - Продал? Когда? - Несколько недель назад. Поговаривают, что султан войну готовит и ему нужны на галеры гребцы. Всех молодых, да и немолодых, но еще сильных невольников забрали посланцы султана. И Нестор попал туда. Хотя ему и за пятьдесят, но он еще крепкий. Звенигора пригорюнился. Все его надежды, которые он лелеял в последнее время, что счастливо завершатся опасные приключения, сразу развеялись как дым. Придется возвращаться домой, не выполнив наказ Серка. - Может, знаете, куда его послали? - спросил тихо. - Где там! - ответил седобородый дед с черными, как угли, глазами. - Отправили - да и конец... Сам спахия не знает куда... - Он пристально вглядывался в Звенигору внимательн