пусть отошлют царю... Но должен сказать тебе, что ни к первому, ни ко второму я особой приязни не чувствую... Гетман спит и видит в своей руке рядом с гетманской булавой еще и булаву кошевого. Однако всем известно, что рука та - слабая, хотя и загребущая, и булава кошевого ей была бы не под силу... А с князем у меня давние счеты. Когда князь захотел было по московским порядкам закрепостить наших слобожан, я с запорожцами и слобожанами малость потрепал его людей под Белгородом, и он затаил зло. Коварно схватил меня, заковал в кандалы и сослал в Сибирь... Рассказываю тебе об этом для того, чтобы знал, как держаться с ними обоими, чтобы отстаивать нашу Сечь. Пока речь идет о войне с турками и татарами, гетман и воевода считают запорожцев надежными союзниками, но как только война затухает, они оба стараются прибрать нас к рукам... - Что же мне делать? Серко пристально посмотрел на казака. - Самойлович будет стараться заставить запорожцев примкнуть к его войску, чтобы сообща защищать Чигирин... Необходимо исподволь убедить князя Ромодановского в неверности суждений гетмана, по-умному доказать ему, что мы не можем бросить Сечь на произвол судьбы. Каждому ясно, что Сечь - надежная защита Украины от татар и турок. И пока существует смертельная угроза с юга, должна существовать и наша Сечь-матушка!.. Стало быть, здесь мы принесем больше пользы общему делу, нападая на тылы турецкого войска и угрожая Крыму, нежели у Чигирина. - Понимаю, батько! - Ты побывал уже дома? - вдруг спросил кошевой. - Всего один день. - Мало. Но сам знаешь, какое время настает... Поэтому, повидав гетмана и воеводу Ромодановского, возвращайся назад. Будешь здесь нужен. А сейчас - иди! Выбери себе надежных попутчиков и ожидай. Я приготовлю письма и позову тебя... 2 С горы, с Субботинской дороги, Звенигора с товарищами увидели Чигирин и придержали коней. Слева, на отвесной скале, возвышается мрачный старинный замок. Он вознесся так высоко, что кажется, плывет в бездонном синем небе, как исполинский корабль. Сходство с кораблем ему придавала и остроносая форма, и целый ряд пушек, что выглядывали черными жерлами из узких бойниц. Справа, под Чигиринской горой, которая звалась в народе Каменной, раскинулся город, обнесенный земляным валом с сосновым частоколом на нем. Вместо многих домов руины или пепелища. Это следы прошлогодней турецкой осады. Вдали, за городом, изгибаясь крутым коленом из-за Чигиринской горы, узкой лентой вьется по зеленому лугу Тясмин. За речкой темнеет густая чигиринская дубрава. Однако казакам некогда было любоваться прекрасным видом, и они погнали уставших коней к Крымским воротам. Двор коменданта был запружен военным людом. Казаки спешились, привязали коней к коновязи. Метелица пошел раздобыть сена, Секач и Товкач ринулись на поиски съестного, а Звенигора со Спыхальским, Гривой и Романом Воиновым направились к большому каменному дому коменданта. Арсен решил, что было бы не по-товарищески самому вручать высоким военачальникам сообща привезенный из Турции фирман. Потому и пошли все вместе. Молодой, бравый стрелецкий старшина, которому Звенигора рассказал о цели их приезда, на минуту задумался. - Коменданта, окольничего Ржевского, нет сейчас в городе, - произнес он наконец, не зная, как быть. - Разве что провести вас к генералу? Звенигора рассудил, что у него нет оснований отказываться. Наконец они привезли такое известие, которое нужно широко разгласить среди войска и народа. Потому и решил: - Давай к генералу! Старшина ввел их в большой пустой зал. Только у одной стены стояла длинная широкая скамья, на которой сидело несколько дежурных стрельцов с протазанами. Двое дверей вело в соседние комнаты. Из-за одной из них доносился шум голосов. Старшина одернул на себе кафтан и скрылся за этой дверью. - Султанский фирман? О ля-ля! Шудесно! Подавайт его сюда! - долетел сквозь неплотно прикрытые двери резкий голос. - Или подождать! Я сам выходиль... Господа офицеры, гераус! Запорошци привозиль султанский фирман... Я хочу видаль его сей секунд!.. Ком, ком! (Выходите! (нем.) Идите! (нем.)) В зал ввалилась гурьба войсковых старшин. Впереди шел розовощекий генерал. Его ярко-голубые глаза с интересом скользнули по казакам, вытянувшимся перед ним. Увидев генерала, Роман Воинов вздрогнул и хотел было сделать шаг назад, но в зале наступила тишина, все замерли, и он не посмел нарушить строй. - Генерал Трауернихт! - объявил кто-то из старшин. Звенигора шагнул вперед. Поклонился, опуская правую руку чуть ли не до пола. - Ти привозиль фирман? - спросил Трауернихт, с удовольствием оглядывая стройную, туго сбитую фигуру казака. - Да, пан генерал. Я с товарищами раздобыл его в Турции. Кошевой Серко приказал отвезти его к гетману и господину воеводе, а по дороге показать коменданту Чигирина, чтобы он спешно готовил крепость к новой осаде. - О-о, ви слухаль? Что говорит этот косак!.. Это есть снова война! - выкрикнул генерал. - Да, пан генерал, - подтвердил Звенигора, вынимая фирман и подавая его генералу. Тот развернул, повертел перед глазами. - Швайнерай, это же написаль по-турецки? (Свинство (нем.)) - Да, пан генерал. Дозвольте, я прочту и переведу. Звенигора уже знал наизусть весь текст и быстро пересказал его содержание. Трауернихт не сводил с него глаз. Видно было, что он поражен не только важным известием, но и тем, что обыкновенный запорожец так свободно переводит с турецкого. - Господа, чрезвычайно интересант! - выкрикнул генерал. - Ми ждаль война, но все-таки сомневались... И вот запорошци привозиль такой важный новость... Колоссаль! Колоссаль! - и похлопал Звенигору по плечу. - Данке, майн либер! Я всегда восхищаль от запорошски косак... Ошень карош зольдат, майне гершафтен!.. От дизер новость князь Ромодановский ошень довольный быть... Я тоже довольный... Молодшина, косаки... - И посмотрел на товарищей Арсена: - А это твои камераден? (Благодарю, дорогой! (нем.) Господа! (нем.) Этой (нем.) Товарищи (нем.)) Он подошел к Спыхальскому. Тот выпятил грудь, вытянулся. Немец покровительственно похлопал по плечу и его. - О, богатир! Геркулес!.. А этот... Ба! Ба! - Генерал вдруг поперхнулся, вытаращил глаза, а лицо его стало наливаться кровью. - Доннерветтер! Так это же есть холоп Ромка Воиноф! Ройбер! Грабитель! - Он задохнулся, посинев от злости, нахлынувшей на него. - Зольдатен! Взяти этот ферфлюхтер хунд! Он никакой косак есть! Это есть моя крепостной из село Плоский, под Тула... Бунтовщик, поджигальшик!.. Сжигаль мой имение... Ошень карош имение... И бежаль, ферфлюхтер!.. Н-на! Теперь, видишь, он сталь запорошский косак!.. Герой!.. А где быль? У Стенька Разин?.. Голюбшик, твой место на конюшня! Там я покажу, как палить мой дом!.. Зольдатен, схватить его, забийть в кандали! В тюрьма! - Трауернихт брызгал слюной, размахивал руками, топал ногами. (Гром и молния! (нем.) Разбойник! (нем.) Проклятая собака! (нем.)) Стрельцы схватили Романа, вырвали у него саблю, которую он пытался вытащить из ножен, поволокли к выходу. - Прощай, брат Арсен! Прощайте, друзья! - крикнул, упираясь. - Вот какую волю нашел я на родине! Проклятье!.. Арсен кинулся к стрельцам: - Стойте! Что вы делаете? - Затем от них к генералу: - Мы с ним привезли из Турции такое важное известие, а его в тюрьму?! Это такая награда? - Зашем косак так кричит? Или он думает, што тут есть Запорошский Сечь? - произнес с издевкой Трауернихт. Звенигора дрожал от негодования. Нет, не такой встречи он ждал в Чигирине. Рука невольно потянулась к сабле. Но его сразу же оттеснил плечом Спыхальский, а Грива сильно сжал локоть. Пан Мартын стал перед генералом, встопорщил на него усы. Лицо его побледнело, а глаза готовы были выскочить из орбит. Голос дрожал. - Пся крев! Пан генерал, не подобает творить такое наглое злодейство с нашим другом, которое с ним только что учинили! Даже если и правда, что Роман пустил красного петуха на усадьбу пана, все равно не можно хватать его, как какого-то последнего разбойника, бездельника, бо пан Роман с лихвою возместил это, оказав важную услугу отчизне! И к тому же он уже не холоп, проше пана, а запорожский казак! А это, мосьпане, уже другое дело! Трауернихт пытался что-то сказать, но Спыхальский так разошелся, что ничего не замечал и продолжал говорить, неистово поводя вокруг выпуклыми глазами. - Я только что понял, что значит быть холопом! Представляю, как пан обращался со своими крепостными, если такой добрый и чуткий человек, как пан Роман, поднял руку на ваше имение! Видно, ему жилось хуже, чем панской скотине... Однако ж, панство, холоп - тоже человек, холера ясна!.. У него та же плоть и кровь, что и у нас, шляхтичей. Он точно так же радуется, печалится, любит и ненавидит... Так кто же дал нам право издеваться над ним? Природа? Или пан Езус? Га? Спрашиваю я вас!.. - Холоп - это есть холоп, майн либер! - вытаращился на Спыхальского Трауернихт. - А если ви есть шляхтич, как заявляйт, то мне странно слухайт от вас подобный слов!.. Нихт вар, господа? (Не правда ли? Не так ли? (нем.)) - Так, так, господин генерал!.. - послышались голоса. - Ви все слухаль?.. На этом с холопом кончайт!.. Шпасибо, косакен, за фирман, за ошень важный весть... Думаю, князь Ромодановский даст за него шудесный презент. - Нам не нужен никакой презент! - снова вырвался вперед Звенигора. - Освободи, пан генерал, нашего товарища! Иначе мы освободим его силой! - И он яростно стукнул рукояткой сабли о ножны. - Вас? Что это означайт, менш? Угроза?.. Эй, зольдатен, витолкайт этот наглый косак на двор! (Что? (нем.) Человек (нем.).) От гнева и обиды кровь бросилась Арсену в голову. Он рванулся вперед вне себя. Трауернихт вскрикнул испуганно и попятился назад. Но в этот миг между ним и запорожцем выросла долговязая фигура какого-то сурового на вид рыжего генерала, который поднял перед Звенигорой руку. - Стоп! - крикнул он громовым голосом. - В его речи тоже чувствовался чужеземный акцент. - Господа, ваш спор зашел слишком далеко! Прошу прекратить его! Успокойтесь! Господину запорожцу следует быть осмотрительным в выборе слов, не перед татарами или янычарами стоит... А вам, генерал, должно быть стыдно за то, что позволили себе арестовать одного из запорожских гонцов. А то, что он восемь или девять лет назад был крепостным и совершил преступление, не меняет дела. Не такое сейчас время, чтобы сводить счеты! - Генерал Гордон! - взвизгнул Трауернихт. - Не забивайт, что здесь нижний чины! Я не потерплю оскорблений! Прошу не указывает мне, как мне обращайт со свой крепостными! - В своем имении вы свободны обращаться с ними так, как позволяет ваша совесть. Но здесь, в войске, нет крепостных. - Генерал Гордон говорил с акцентом, но довольно правильно. - Совершенную ошибку необходимо исправить, чтобы не причинить вреда обороне Чигирина. - Генерал, ви преувеличивайт! - Нисколько! Думаю, будет разумно заверить запорожцев в том, что с их товарищем ничего плохого не случится. Его судьбу должен решить главнокомандующий князь Ромодановский... А до того времени за его безопасность ручаюсь я! От вашего имени, генерал, я даю слово запорожцам, что вы не совершите над их товарищем насилья. Трауернихт ничего не ответил. Молча исчез за дверью. Генерал Гордон обратился к Звенигоре. Его маленькие пытливые глаза смотрели на казака доброжелательно, но вместе с тем и твердо. Видно было, что этот человек привык приказывать и добиваться своего. - Мой добрый совет, молодой человек: если хотите вызволить друга, немедля мчитесь к князю или к гетману. Только они могут заставить генерала выпустить его из тюрьмы... А за султанский фирман великое спасибо от всего гарнизона Чигирина! Счастливого пути! Звенигора молча поклонился и направился к выходу, Спыхальский и Грива поспешили за ним. Шли быстро, возбужденные, со сжатыми кулаками. Звенигора и Грива молчали. А Спыхальский извергал проклятья и ругань. Наконец это ему надоело, и он замолчал. Метелица еще издали заметил, что нет Романа, а его друзья чем-то взволнованы. - Что случилось? Арсен коротко рассказал о беде, которая стряслась с Романом. Корил себя за то, что потянул товарищей за собою. Если бы сам отнес этот фирман, все было бы хорошо. А теперь получай! Роман в темнице, и его ожидают плети, а то и виселица... Вспыльчивый Секач выхватил из ножен саблю. - Братья, чего же мы ждем? Нас бьют, а мы только придурковато ухмыляемся? Бежим скорее! Саблями пробьем себе дорогу и вызволим товарища! Позор нам будет на все Запорожье, когда там узнают, что мы ничего не сделали для освобождения Романа! - Постой, постой! - охладил его пыл Метелица и наморщил лоб. - Ишь какой быстрый!.. Кроме сабли, еще и разума трошки иметь надо!.. Погляди, сколько тут вояк. Не успеем оружие вынуть, как нас скрутят в бараний рог. Чего тогда добьемся?.. Да и подумай, кого рубить будем - стрельцов да сердюков. Своих людей, а не янычар... Нет, так мы не вызволим Романа. Надо придумать что-нибудь такое... - И старый казак покрутил перед носом Секача растопыренной пятерней. (Сердюк (истор.) - воин пешего казачьего полка, состоящий на жалованье.) - Батько правду говорит, - протяжно произнес немногословный Товкач. - Что же тут придумаешь? - горячился Секач. Взоры всех обратились к Звенигоре. - Есть несколько путей, - как бы в раздумье заговорил Арсен. - Можно сейчас напасть на стражу и попытаться освободить Романа. Сначала я так и хотел сделать. Но я согласен с батькой Метелицей, что этот путь не годится. Кого-то мы убьем, кто-то из нас погибнет. А главное, неизвестно, удастся ли вызволить Романа... Есть и другой путь - законный. Просить князя Ромодановского и гетмана Самойловича. Через несколько дней мы будем у них. Одного их слова достаточно, чтобы наш товарищ снова был на воле. Есть и третья возможность... К группке запорожцев быстро подошел незнакомый стрелец, и Звенигора замолчал. Стрельцу было лет тридцать, но небольшая темно-русая бородка и такой же темно-русый, подстриженный под скобку чуб, выбивавшийся из-под шапки, делали его старше, солиднее. Он поздоровался и обратился к Звенигоре. - Я хочу сообщить вам кое-что о вашем друге... - О Романе? Кто ты такой? И почему заботишься о нем? - Не удивляйтесь, братья, - приветливо улыбнулся незнакомец. - Меня зовут Кузьма Рожков... Я сопровождал генерала Гордона и видел, как схватили вашего друга и, как оказалось, моего земляка Романа Воинова... Я, чтобы вы знали, как и он, туляк. - Ты и раньше знал Романа? - Нет, да разве в этом дело? Я знаю Трауернихта и слышал о нем еще дома... Настоящая собака! А узнав, что Роман пустил на его дом красного петуха, я дал себе слово сделать все, чтобы помочь земляку. Запорожцы теснее окружили стрельца. У Арсена загорелись глаза. Неожиданный помощник был очень кстати. - Где сейчас Роман? - Его бросили в погреб. Вон там, в конце двора. - И часовых поставили? - А как же. - Как можно его освободить? - Этого я пока не знаю. Надо разведать, подумать... - А тем временем немец замучает Романа! - Не замучает. Вы слышали, что сказал мой генерал? - Гордон? - Да. Справедливый шотландец. И воин хороший... Он заступится за Романа. - Гм... - Звенигора задумался. - Все дело упирается в то, что мы должны немедленно ехать дальше. Что же делать? Может, мне остаться, а вы поедете? - посмотрел он на товарищей. - Нет-нет, ты должен ехать, Арсен! - зашумели казаки. - Ты раздобыл фирман, ты читаешь по-турецки! Да и многое рассказать сможешь... А кроме всего, попросишь воеводу за Романа. Может, прикажет выпустить. - Если надо кому-нибудь остаться, то пусть это буду я, - сказал Грива. - Стрелец мне поможет, и мы к вашему приезду что-нибудь разузнаем. - Что ж, это хорошо, - подтвердил Кузьма Рожков. Согласились на этом. Договорившись о месте следующей встречи, запорожцы попрощались с Гривой и со стрельцом, вскочили на коней и помчались к Калиновому мосту через Тясмин. 3 Тяжелые мысли одолели боярина Григория Григорьевича Ромодановского. Стоит ему только остаться одному в своем роскошном походном шатре, не дает ему покоя одна мысль: о сыне Андрее, который вот уже много лет мается в татарском плену. Все попытки и старания выкупить его закончились ничем. И боярин не без оснований подозревал, что в задержке его сына были заинтересованы не татары, которые были бы не прочь получить за знатного невольника большой выкуп, а турки. Вероятно, сам султан. Обхватив голову руками, опершись локтями на небольшой походный столик, боярин в молчании сидит в сумерках. Он хочет отдохнуть, старается не думать о князе Андрее, но не в силах отогнать неотступные горькие мысли. За пологом шатра послышался шум. Вошел начальник стражи: - Светлейший князь, прибыл гетман Самойлович. Ромодановский провел рукой по лицу, согнав с него застывшую печаль, расправил плечи. - Проси! В шатер вошел Самойлович, плотный, высокий, в богатом малиновом жупане и горностаевой шапке, украшенной красивым павлиньим пером и драгоценными камнями. Левой рукой придерживал саблю, сверкающую серебром и самоцветами. - Поклон тебе, боярин Григорий Григорьевич! Рад видеть тебя во здравии! - Спасибо. Милости прошу, ясновельможный гетман. Садись, будь гостем! Гетман тяжело опустился на диван. - Не гостить я приехал, князь... Придется снова воевать. Серко прислал гонцов. Запорожцы привезли очень важное письмо султана: турки снова идут, чтоб овладеть Чигирином!.. - Мы это предвидели. - А теперь знаем достоверно. Князь Голицын настаивал, чтобы мы двинули войско под Киев. Он полагал, что именно туда на этот раз направят турки свой главный удар... - Но мы, пан Иван, оказались дальновиднее. - Да, Чигирин - это ключ ко всей Украине. И прежде всего к Правобережной. Мы хорошо сделали, что восстановили городские валы, усилили гарнизон. Теперь в крепости сорок пять пушек, достаточно пороха и ядер, а также других припасов. Сегодня я приказал отправить из Великих Сорочинцев обоз селитры. Из Миргорода, Лубен и Полтавы гонят стада скота, везут пшено, муку, солонину... Переправы через Днепр в наших руках. Мы всегда сможем подбросить подкрепление осажденным. И людей у нас в этом году больше, чем в прошлом. Со мной пятьдесят тысяч казаков! - Мне сообщили, что сюда идет князь Булат с калмыками и донскими казаками. Тогда государевых людей будет больше семидесяти тысяч. А с казаками - сто двадцать... - Думаю, что нужно подтянуть под Чигирин и запорожцев. Серко, оставив в Сечи гарнизон, приведет десять тысяч опытных в нападении и обороне воинов. Если у турок будет даже двести тысяч, то и тогда мы с божьей помощью сможем противостоять им! - Война - это игра, пан гетман. И выиграет тот, кто с самого начала захватит больше козырей... - Один из них в наших руках, князь, и ждет позволения войти в шатер. - Запорожцы? - Да. Ромодановский хлопнул в ладоши. Вошел старшина. - Введите гонца из Запорожья, - сказал Самойлович. В шатер вошел Звенигора. Поклонился: - Поклон тебе, князь! Поклон, ясновельможный гетман! - Покажи, казак, боярину письмо султана. Прочитай! - приказал гетман. Звенигора вынул фирман. Перевел. Ромодановский внимательно выслушал. Потом порывисто встал, обнял казака. - Спасибо, добрый молодец! - Затем к гетману: - Необычайная удача! Я распоряжусь немедленно отослать это письмо царю... Что нам стало из него известно? Во-первых, наших прошлогодних знакомцев Ибрагима-пашу и хана Селима-Гирея убрали с их высоких постов и сослали на остров Родос. Во-вторых, великим визирем назначен Асан Мустафа, которого называют Кара-Мустафа. Это умный и жестокий воин. Конечно, он не захочет разделить участь Ибрагима-паши и приложит все силы, чтобы добиться победы. В-третьих, как и в прошлом году, турки идут на Чигирин. Для нас знать сие очень важно. Если мы до сих пор колебались и не знали, где сосредоточить силы, то теперь, благодаря этой вести, будущее прояснилось, и мы будем действовать наверняка. Но, по сравнению с прошлым годом, расширяются общие цели войны. Султан уже замахивается не только на Чигирин, а хочет захватить Киев и даже Левобережную Украину. Однако Мустафа-паша сможет этого добиться только в том случае, если уничтожит наше войско под Чигирином. Поэтому наша задача - не допустить сдачи города или же, по крайней мере, сохранить боеспособность нашего войска... Наконец, у султана есть еще одна цель - уничтожить Запорожскую Сечь. Недавние набеги запорожцев на турецкие и татарские тылы, надо полагать, не на шутку встревожили султана. - Безусловно, нам очень повезло, - согласился Самойлович. - И я уже постарался вознаградить запорожцев. Ромодановский отстегнул от пояса свою дорогую саблю, протянул Арсену: - Спасибо, казак. Знаю от гетмана, что ты не один привез этот фирман... Я прикажу выдать из казны каждому по пять золотых червонцев. Звенигора с достоинством поклонился! - Премного благодарен, князь. Однако, если возможно, вместо золотых червонцев мы просим милости для одного из наших товарищей... Он вместе со мной привез это письмо из самой Турции. - Что с ним? - Его бросил в тюрьму генерал Трауернихт. - Как это так? Трауернихт проявил самоуправство!.. За что он его арестовал? Арсен смело взглянул в глаза боярину. Он понимал, что надо говорить правду, так как только правда может помочь освободить Романа. - Он был крепостным генерала... Несколько лет назад бежал от него на Дон. Ромодановский нахмурил брови. Взялся левой рукой за бороду и начал накручивать ее на указательный палец. Это было признаком того, что воевода чем-то весьма недоволен. - Так о чем же тогда речь? Генерал просто вернул себе то, что ему принадлежит! - Но это же человек, а не вещь... Низовое товариство приняло его к себе, он стал запорожским казаком! Гетман, глядя на Ромодановского, иронически улыбнулся: на лице князя мелькнули плохо скрытые досада и раздражение. Не дожидаясь, что ответит казаку воевода, Самойлович откланялся и вышел. Ромодановский подошел к Звенигоре, стал перед ним, насупился: - Если каждый беглый крепостной станет объявлять себя донским или запорожским казаком, то мы, помещики, скоро останемся без работных людей, без крепостных... А они еще собираются в ватаги, и среди них начинается вольнодумство. Объявляется какой-нибудь Стенька Разин - и льется дворянская кровь!.. Нет, нет, казак, не проси у меня заступничества за такого бродягу!.. Будь я на месте Трауернихта, сделал бы то же самое! Арсен понял, что просить дальше бесполезно и небезопасно для Воинова. Не склонить же воеводу к милости рассказом об участии Романа в восстании Разина! Но уходить нельзя, надо еще выполнить наказ Серко. Поэтому запорожец вновь поклонился. - Ну, что еще? - недовольно произнес боярин. - Светлейший князь, - понизил голос Звенигора, - хочу передать тайную просьбу кошевого... - Говори. - Кошевой опасается, что гетман будет пытаться заставить запорожцев идти под Чигирин... А это дало бы возможность татарам и туркам завладеть Сечью, а потом и всем югом нашего края. Серко полагает, что мы в Понизовье принесем больше пользы, чем под Чигирином. В подходящее время запорожцы нападут на Крым или на Буджацкую орду и заставят хана отступить из-под Чигирина. Мы не пропустим по Днепру турецкие челны с припасами. Сечевая крепость в тылу врага, имея несколько тысяч запорожцев, будет острой занозой в глазу у Кары-Мустафы. Мы будем знать все намерения турок, передвижения и численность их войск... Ромодановский задумался. Нет, что ни говори, а надо отдать должное этому запорожцу: разумный, храбрый как сто чертей! И рассуждает, как зрелый, опытный воин, даром что молод... Не поспешил ли он, отказав в просьбе выручить его товарища, думает воевода. Одно слово Трауернихту - и тот выпустит своего бывшего крепостного. Но тут мысль воеводы метнулась на несколько лет назад... Грозные зарева освещают берега Дона и Волги - это проходят повстанцы Разина... Огонь восстания разрастается, ширится и заливает все новые и новые области Российской державы, докатываясь чуть ли не до Москвы. Отзвуки того пожарища долго еще сотрясали землю и едва не стоили ему самому жизни во время волнений на Харьковщине и Белгородщине. Князь вспоминает сейчас и то, что вожаком там был тогда Серко... Серко! Натянутые взаимоотношения сложились у воеводы с ним. Ромодановский знает, что кошевой атаман не забыл, по чьей милости загнали его на Иртыш после подавления харьковских волнений... Боярин понимает, что Серко - недюжинный человек, что только он с запорожцами может отбивать кровавые набеги татар и совершать в ответ успешные походы на Крым. Потому и относится воевода к кошевому с уважением, но холодно. Не вспоминает ему старого, однако не забывает и того, что тот не терпел притеснений и обид не только от татар, но и от царских вельмож... Воевода понимает, что кошевой не хочет приводить свое войско под Чигирин, чтобы не встретиться здесь с ним... Ну что ж, пусть промышляет в Понизовье! Там он со своими сорвиголовами действительно принесет больше пользы... А Трауернихту ничего говорить не будет! Не станет он, князь, боярин, защищать мерзкого холопа, который, может, завтра и на него поднимет руку!.. Пока боярин размышлял, Звенигора стоял неподвижно, с интересом наблюдая, как меняется выражение лица воеводы. Наконец Ромодановский поднял на него глаза. - Я напишу кошевому. Завтра тебе передадут мое письмо - отвезешь на Сечь. Но, на всякий случай, запомни: запорожцам - оставаться на Сечи и частью своих сил совершать набеги на тылы врага, пересекать дороги на Аккерман, в Крым, охранять Муравскую дорогу! Другой частью - напасть на Кызы-Кермен. Хорошо бы захватить крепость. Нужно крепко напугать татар, чтобы новый их хан Мюрад-Гирей почувствовал себя под Чигирином, как карась в бредне!.. Ты понял меня? - Понял, светлейший князь. - Тогда иди! С богом! Запорожцы с нетерпением ждали Арсена. - Ну как? - кинулись все к нему. - А, и не спрашивайте! Ворон ворону глаз не выклюет!.. Господа везде одинаковы, чтоб им пусто было! Боярин отказался помочь!.. - Но есть же еще сабли в руках! - воскликнул горячий Секач. - Силою вызволим Романа! Едем немедленно! - Или, панове, - поддержал его не менее горячий Спыхальский, - айда на Сечь! Возьмем полкуреня казаков, вернемся в Чигирин - и покажем тому швабу!.. Разгорелся спор. Секачу и Спыхальскому возражали Метелица и Товкач. - Вы как малые дети! - сердился Метелица. - Саблями! А что будет дальше, подумали? Договорились же: Грива с Рожковым обо всем узнают, присмотрятся, принюхаются, а потом уж и мы возьмемся за дело. Нужно перехитрить Трауувер... Траер... Тьфу, черт, язык сломаешь, пока выговоришь!.. Травернихта, гром на его голову! - Батько правильно думает, - сказал Звенигора. - Наобум нападать - шею сломать! Поищем другого пути, более разумного. Не всегда нужно на рожон лезть! Но это - потом. Возвращаемся завтра. По дороге я хочу на полдня заглянуть домой, если будет на то ваше согласие... 4 Еще издалека, переезжая вброд Сулу по отмели, запорожцы заметили в хуторе какое-то необычное оживление. Посреди хутора стояла толпа, слышался гул встревоженных голосов, сквозь который прорывались отдельные выкрики и вопли. - Что там опять за оказия? - спросил пан Мартын. Арсен встревожился. Поднялся на стременах, стараясь рассмотреть, что происходит на площади, но, кроме пестрой женской одежды, соломенных брилей да мерлушковых шапок, ничего не увидел. Не раздумывая долго, погнали коней через луг и вскоре по узкой хуторской дорожке выскочили на широкий выгон. Здесь собралось почти все население Дубовой Балки. Одного взгляда на опечаленных, заплаканных женщин, притихших детишек, взволнованных старых мужчин и седых дедов, а особенно вооруженных по-походному казаков было достаточно, чтобы сообразить - провожают мужчин на войну. Все обратили внимание на запорожцев. К Звенигоре тут же пробилась через толпу заплаканная женщина, схватила за стремя. Арсен сдержанно поздоровался. Она подняла вверх распухшее от слез лицо. - Арсен, голубчик, скажи ты моему антихристу - может, тебя хоть послушает! С тех пор как приехал с твоей сестрой, как подменили человека - все за вояку себя выдает! Вместо того чтобы косить и жать, вскочит на коня и мчится в степь. Там саблею рубит бурьяну головы, стреляет из мушкета... Все в казаки лезет... А сегодня - бедная моя головушка! - вместе со всеми собирается в войско... Бросает меня с малыми детками сиротою несчастною! А-а-а!.. Она прижалась к ноге Арсена и зарыдала. "Антихрист" стоял в стороне, уныло глядел на жену и на запорожцев. Это был Иваник. На боку у него была сабля, а в руках мушкет. Казацкий жупан складками свисал с его узких плеч, шапка налезала на самые уши, но человечек этого не замечал и лихо подкручивал реденькие усы. - Зинка, буде тебе! Поплакала - и хватит! Все равно по-моему получится, знаешь-понимаешь... Как надумал, так и сделаю!.. Турки идут, а я на печи буду сидеть? Эвон чего надумала... Ну нет, я воевать иду! Еще, чего доброго, какого-нибудь пашу притяну тебе на аркане... - А чтоб тебя в омут затянуло, ирод проклятый! Ты из меня все жилы вытянул! - Дородная молодица отпустила стремя и накинулась на мужа: - Чтоб я забыла тот день, когда под венец с тобой стала, бродяга несусветный!.. Звенигора не имел времени выслушивать проклятия и плач взволнованной женщины и тронул коня. Издали он увидел Стешу и Златку, которые, расталкивая людей, бежали к нему. - Арсен! Обе мчались рядом, но перед самым конем казака Златка вдруг нерешительно остановилась, а Стеша прижалась к брату. Наклонившись и поцеловав сестру в пылающие щеки, Арсен протянул руки к Златке, словно подбадривая ее. Златка оглянулась кругом. Сотни глаз смотрели в этот миг на нее, следили за каждым ее движением и взглядом. Видя, что девушка все еще колеблется, Арсен поравнялся с ней. И вдруг, неожиданно для всех и прежде всего для самой Златки, подхватил ее под руки, поднял и посадил перед собою на коня. - Ой, Милый, что ты делаешь? - испуганно шепнула девушка. - Люди же! - Пусть смотрят! Чтобы знали, что ты моя!.. Тебя здесь не обижали? - Нет. - А воевода как? - Уже поправляется понемногу. Вчера впервые сам по хате прошел. Они медленно ехали вдоль хутора: впереди Звенигора со Златкой и Стешей, державшейся за стремя, а позади, немного отстав, запорожцы. У самого двора Стеша дернула брата за рукав. Арсен повернулся к ней. В глазах девушки невысказанный вопрос. - Что тебе, сестренка? Стеша вспыхнула. - Арсен, а что я хочу тебя спросить... - начала нерешительно. - Говори. - А где один твой товарищ? - Какой? - Ну, такой белокурый... Романом звать... Арсен внимательно посмотрел на Стешу. Теперь от его взгляда не скрылось замешательство, овладевшее девушкой, и краска, еще гуще покрывшая щеки. А-а, так вот оно что! Какого-нибудь часа оказалось достаточно, чтобы она заприметила и роскошный пшеничный чуб Романа, и его стройную фигуру, и всю его спокойную голубоглазую красу. При упоминании о донском казаке лицо Арсена помрачнело. Стеша заметила это. - Погиб? Ранен? - тревожно вскрикнула. - Ну с чего ты взяла? - медлил с ответом Арсен. - Живой он. В Чигирине остался... - Не захотел сюда ехать с тобой? - В ее голосе зазвучало чувство оскорбленной гордости. - Да нет! Его там... важные дела задержали... А тебе зачем? Ты, случаем, не того... Стеша вдруг отпустила стремя и, не отвечая, побежала открывать ворота. Арсен, глядя на ее стройные ноги, сверкавшие из-под плахты, на чудесную русую косу, грустно улыбнулся. Разговор напомнил ему об опасности, в которой оказался его товарищ, о том, что задерживаться в Дубовой Балке он не имеет права. (Плахта - домотканый кусок плотной материи, обертываемый вокруг пояса вместо юбки.) Запорожцы въехали во двор. На крик Стеши первым из хаты выскочил Яцько. За ним выбежала мать. Наконец, поддерживаемый под руки Якубом и дедом Оноприем, вышел на крыльцо воевода Младен. Арсен переходил из объятий в объятия. Спыхальский тоже, на правах старого знакомого, здороваясь, целовался со всеми, наполняя двор своим могучим голосом. Метелица, Секач и Товкач степенно отвешивали традиционные запорожские поклоны. Мать сразу начала собирать на стол. Ей помогали Стеша и Златка. Мужчины сидели на бревне, вели оживленную беседу. Каждому было о чем спросить и рассказать. А пан Спыхальский успевал на обе стороны: помогал женщинам носить еду, кувшины с вишневкой и сливянкой и подбрасывал в общую беседу свои неожиданные смешные словечки. Когда все уселись за стол, пан Мартын, цокая от удовольствия языком, стал пробовать вкусные напитки и не менее вкусные блюда. Ему нравилось все: и наваристый борщ со свежей зеленью, и пшеничные пампушки с салом и чесноком, и гречневые блины со сметаной, и коржики с маком да медом... - О, какая это роскошь, Панове! - басил он, запихивая в рот пышный гречаник, на котором густая холодная сметана белела как снег. А запивая еду ароматной сливянкой, жмурил от восхищения глаза, чмокал губами и мурлыкал, словно кот: - М-м-м! Сколько на этом свете живу, ничего лучшего не пил! - Не спеши, пан Мартын, хвалить, - сказал дед Оноприй, вставая из-за стола. - Есть в нашем краю вещи и получше! Он поковылял к погребу и вскоре вернулся с большим деревянным жбаном, наполненным по самый край золотистым напитком. Подал пану Мартыну полную кружку. Спыхальский вдохнул резковатый, но приятный запах напитка и немного отхлебнул. Лицо его блаженно улыбалось, глаза закатились под лоб. - О пан Езус, какое великолепие! - И не отрываясь осушил кружку до дна. - Что это, пан Оноприй? - Мед, пан Мартын... Вареный мед. - О, так это же райский напиток! Налейте, пан Оноприй, еще едну кружку, чтоб как следует распробовать. После обеда, который, собственно говоря, можно было назвать ужином, ибо затянулся он до сумерек, запорожцы со Спыхальским побрели к риге, спать на сене, а Арсен еще долго разговаривал с родными, с Младеном, Якубом и Златкой. - Значит, снова война, Арсен? - спросил воевода. - Сегодня прискакал гонец - всех, кто владеет оружием, призывал в войско. - Вскоре ожидаем Кару-Мустафу. - С ним, наверно, появится и Гамид. Жаль, я еще не могу сесть на коня. А то бы смог разыскать его среди турецкого войска! - Тебе, воевода, рано об этом думать... Если поможет бог, то и я его найду! А там уж ведомо, что с ним делать! - Должно быть, и Ненко прибудет на Украину, - вставил Якуб. - А не поехать ли и мне под Чигирин? - Нет-нет, - горячо возразил Арсен, - тебе, Якуб, надо оставаться в Дубовой Балке... Кто же иначе вылечит воеводу?.. К тому же и я с товарищами надеюсь в случае ранения воспользоваться твоими услугами. Все мы ходим под богом, и если что случится, приползем на хутор, как медведь к родной берлоге. - Арсен правильно говорит, - согласился Младен. - Нам с тобою, Якуб, еще рано выбираться из Дубовой Балки... Но как только я твердо стану на ноги, поеду в Болгарию. Верю: не все мои соколы погибли! Хоть кто-нибудь живой остался - мы снова поднимем людей против поработителей! Вновь содрогнется Планина, зашумят горные потоки, всколыхнется вся болгарская земля! Пусть поначалу мало нас будет, но мы согреем сердца болгар сиянием надежды, пробудим в них уснувшие силы и стремление к свободе! Хотя Младен был истощенный, худой и почти весь седой, сейчас он выглядел значительно лучше, чем в пути через Валахию. А темные глаза, когда зашла речь о борьбе с османами, заискрились неугасимым огнем и молодецкой силой. Звенигора невольно залюбовался старым воеводой, его высоким открытым лбом, серебристым чубом, который он откидывал назад привычным жестом, залюбовался всем его мужественным и гордым обликом. Спать легли поздно вечером. Арсен заснуть не мог. Тихо, чтоб не разбудить товарищей, встал со свежего лугового сена, открыл плетенные из лозы двери и вышел из риги. Ночь была теплая, лунная. Прямо перед двором чернел на горе дремлющий лес, а где-то за ригой, в пойме Сулы, завели свой концерт неутомимые лягушки. Их глухое - на тысячу ладов - кваканье заполняло всю долину, в которой раскинулся хутор, и эхом отдавалось в древнем лесу. Арсен перешел двор и остановился у крыльца. Здесь его словно ждали. Скрипнула в сенях дверь, из тьмы возникла маленькая белая фигурка. - Златка! Девушка спорхнула с крыльца, как птичка. Сложив на груди тонкие белые руки, молча остановилась перед казаком. Арсен нежно обнял ее, чувствуя, как от волнения у него перехватывает дыхание. - Златка! - Как я ждала тебя, Арсен! - Я тоже, милая, так ждал этого часа! - Но завтра ты уже уедешь? - Должен, любимая. Надвигается война. - Я опять буду ждать тебя. Он нежно пожал ее руки, еще крепче прижал к себе и медленно повел со двора. На улице повернули направо и не спеша пошли по холодному спорышу навстречу луне. (Спорыш - мекая однолетняя трава.) 5 Запорожцы въехали в Чигирин по Черкасской дороге через Калиновый мост. Как изменился город за эти дни! Тысячи русских стрельцов и украинских казаков наводнили улицы и площади. На валах кипит работа: чинят палисад, складывают штабелями мешки с землей для заделки проломов в стене, устанавливают пушки. К Калиновому мосту спешат с домашним скарбом горожане - те, кто не может с оружием в руках защищать город, они торопятся за Днепр. Проносятся на конях гонцы. Звучат приказы и распоряжения старшин, зачастую подкрепляемые крепким словом. Под огромными закопченными котлами пылают смолистые дрова, привезенные из Черного леса, - кашевары готовят обед. Шум, гам, крики. Но на всем лежит печать тревоги и беспокойства. В этом шуме и гомоне почти не слышно веселых выкриков и смеха. Чигирин очень хорошо помнит прошлогоднюю осаду, а потому серьезно и тревожно готовится к новой. Гриву запорожцы нашли среди сердюков полковника Коровки, Вместе с другими воинами он работал на валу, забивая в земляную стену крепкие дубовые колья. Высокий, молчаливый, в синем одеянии сердюка, он с натугой поднимал тяжелую дубовую бабу и с ожесточением опускал ее вниз. Увидев друзей, неторопливо вытер вспотевший лоб и медленно спустился вниз. - Ну, что нового? Как Кузьма Рожков? - спросил Звенигора, пожимая руку казаку. - Роман все еще в темнице? - А где ж ему еще быть? Не так просто стережет его Трауернихт, чтобы нам было легко освободить! - В том же погребе? - В том самом. У дверей все время стоят двое часовых. - Вы не пробовали с ними поговорить? - Ничего не выходит. В разговор нипочем не вступают. - Ну и черт с ними! Значит, надо подкупить! - Я же говорю: такие псы цепные, ни слова не отвечают! Как тут подкупишь? - Романа никуда не выводили? Не допрашивали? - Не знаю. Не могу же я сидеть там целый день. Чтоб из Чигирина не выгнали, пришлось в сердюцкий полк записаться. Хорошо еще, что знакомые там нашлись - помогли. Зато теперь приказы сполнять надо и отлучиться трудно. - Не много же вам удалось сделать, - разочарованно прои