овцами, а потом они уже навсегда останутся ими, хоть до старости. Самая большая польза от Товарищества воинствующих техников не в том, что они сейчас сделают, а в том, что они и дальше останутся рачительными хозяевами. А советские люди все должны быть рачительными хозяевами, так как у них огромнейшее общее хозяйство. Вот что кроется за вашей "игрой". Могу еще сказать вам, что скоро для Товарищества воинствующих техников будет создана хорошая база - специальная мастерская ТВТ, где будет все, что необходимо для различных работ. Каждый из вас сможет пойти туда и с помощью инструктора сделать себе все, что захочет, независимо от того, по какой это будет специальности - слесарной, столярной, обувной или какой другой. Необходимо только одно: чтобы мог сделать сам. А мы уже знаем, что каждый, если захочет, многое может сделать сам. Твердая специальность нужна для более важных и сложных работ, а простейшие может сделать каждый. Вы сами это уже доказали... Для Товарищества воинствующих техников открывалась широкая дорога в будущее. ГЛАВА ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ, написанная спустя пятнадцать лет, где говорится о встрече автора с техником Борисом Ивановичем. В 1948 году газета командировала меня на строительство одного из домов в Минске. Я должен был ознакомиться с ходом строительства, с его людьми и написать в газету статью. Встретили меня радушно, помогали, объясняли все. Все строители знали меня как "корреспондента" и фамилии моей не спрашивали. С самого начала меня заинтересовал некто Борис Иванович, которого я еще не видел. "Борис Иванович сказал", - говорили рабочие таким топом, как будто этот Борис Иванович был по меньшей мере гениальным человеком. А между тем мне известно было, что главный инженер, например, совсем не Борис Иванович. Я слышал, что даже и он, пожалуй, таким же тоном, как и рабочие, говорил: - Нужно посоветоваться с Борисом Ивановичем. Когда же я спросил, кто такой Борис Иванович, мне ответили: - Наш старший техник. Золотой человек. "Это, наверное, самый старый и опытный техник", - подумал я и сразу представил себе сурового дядю с седыми усами, серьезного, с проницательным взглядом, все знающего. Поговорить с ним было бы очень интересно и полезно. Но встретиться мне с ним довелось лишь через пару дней. Как-то рабочие сказали мне: - Вон идет Борис Иванович! Я взглянул и увидел... совсем не седого дядю, а молодого парня, лет двадцати, маленького, круглолицего, с острым носиком и подвижными глазками. Меня представили ему: - Это - корреспондент, присланный на наше строительство. - Очень приятно, - сказал он, но тут же, увидев машину, с которой сгружали металлические трубы, бросился к ней. - Кто вам сказал сгружать здесь? - услышал я его голос. - Смотрите, сколько придется таскать их взад и вперед, когда примутся за работу. Сколько пропадет труда и времени! Сгружайте вот тут. И концами в эту сторону, чтобы лучше было брать. "Ого! - подумал я. - Этот паренек сразу все примечает". В это время к нему подошел бригадир, и техник пошел с ним дальше. Поднявшись на леса, он в одном месте вдруг остановился и начал подпрыгивать. Мне стало смешно: сразу видно, что веселый паренек... А он после этого опустился на колени и к чему-то стал приглядываться. Затем я снова услышал его голос: - Эге! Да тут доски когда-нибудь могут оторваться. Тут может кто-нибудь погибнуть. Как это никто не заметил?.. Так вот почему он прыгал! Вот тебе и "паренек"! Я направился вслед за ними. Техник заметил это и крикнул сверху: - Извините, я сейчас! Но я совсем не нуждался в его извинении; мне хотелось понаблюдать за ним со стороны. - Ничего. Я подожду, - ответил я. Чем больше я за ним наблюдал, тем больше удивлялся его всевидению, сообразительности, напрактикованности. В одном месте он объяснил каменщику, как лучше расположиться, чтобы работа шла спорней, в другом - заметил какую-то колодку под ногами рабочих, которая мешала им ходить. Одним словом, он все знал, все видел. Значит, недаром все его так уважали. Обязательно нужно с ним поговорить в свободное время. Когда наконец он подошел ко мне, я спросил: - Извините меня, сколько вам лет? Он засмеялся и ответил: - Двадцать седьмой идет. - Неужели? -удивился я. - Я думал, не больше двадцати. - Это, может, потому, что я неженатый, - пошутил он. - Мне очень хотелось бы с вами поговорить в свободное время, - сказал я. - Если разрешите, я зашел бы к вам. - Что ж, можно, - ответил он. - Я буду дома в восемь часов. Живу я недалеко (он взглянул на часы). Сейчас иду в столовую на обед. Если хотите, покажу свой дом. Мы вышли на улицу. - Мне кажется, я вас где-то видел, - сказал Бориса Иванович, взглянув на меня. - Не бывали ли вы в Мозыре? - Не приходилось, - ответил я. - А на фронте? - Тоже не был. - Значит, мне показалось, - проговорил он. Мы свернули в меньшую улицу. По канавке возле тротуара откуда-то бежала вода. В одном месте образовалось нечто вроде плотины, и вода стояла большой лужей. Какой-то ребенок собирался: в нее влезть... Неожиданно мой спутник поднял с земли щепочку и раздвинул эту плотину. Вода мгновенно стекла. - Есть очко! - проговорил он, бросив щепочку. - Что, что вы сказали? - остановился я в удивлении. - Это мы когда-то в детстве так играли, - сказал он. - Сделаем что-нибудь такое и... - Значит, вы были тэвэтэтовцем? - перебил я. Теперь уже он остановился от удивления. - А вы откуда знаете? - Читал такую книжку, - ответил я. Тем временем мы подошли к небольшому восстановленному дому, и Борис Иванович сказал: - Вот тут моя землянка. В эти двери, направо. В двадцать ноль-ноль буду ждать вас. Эта военная терминология свидетельствовала, что Борис Иванович был на войне. Я свернул налево, а он пошел прямо. В назначенное время я входил в его "землянку". Это была довольно большая светлая комната с "холостяцкой" обстановкой, но не с холостяцким порядком. Все здесь было на своем месте, одно с другим согласовано. Каждая вещь имела свое определенное место. В любую минуту, не утруждаясь, можно было достать ее и поставить обратно. - Сразу видно, что здесь живет бывший тэвэтэтовец, - заметил я. - Почему бывший? - в шутку обиделся Борис Иванович. - Наш вожатый говорил, что тэвэтэтовцы никогда не могут быть бывшими, что они до самой смерти останутся действительными членами Товарищества воинствующих техников. - А вы и сейчас считаете себя тэвэтэтовцем? Борис Иванович шутливо развел руками и покачал головой: - Ничего не сделаешь. Даже если бы и хотел, то не мог бы избавиться от этой привычки. С той лишь разницей, что очки теперь не записываю. Потом добавил серьезно: - Я считаю так: в социалистическом обществе все люди постепенно становятся такими "тэвэтэтовцами". Ну, а если еще попрактиковался в детстве, то, конечно, назад не пойдешь. У меня и до сих пор еще сохранилась книжка "ТВТ". - Неужели?! - даже подскочил я. Дело в том, что я давно уже искал эту книжку, чтобы переиздать ее, но никак не мог найти, так как фашисты во время оккупации уничтожили наши библиотеки. И вот счастливый случай помогает. Борис Иванович немножко удивился, что я так заинтересовался этой книгой, достал ее и подал мне. Книжка была такая потрепанная, что и хранить-то ее не было никакого смысла. Я сказал об этом Борису Ивановичу. - Как же мне не хранить ее, - возразил он, - если тут про меня самого написано? Смотрите, даже в названии: "...как Цыбук добывал очки". - Так вы... вы... Цыбук? - прошептал я. - Как видите, - ответил он, видимо, довольный, что его имя произвело такое сильное впечатление, а затем спросил: - Неужели вы так хорошо знаете и помните эту книжку? - Знаю... помню... - говорил я, перелистывая книжку, а сам думал: сказать сейчас же, почему я помню, или подождать? Если скажу, то его отношение ко мне сразу изменится. Лучше я порасспрошу его хорошенько, пока он не знает, кто я такой. Что я его не узнал, ничего удивительного в этом нет: между двенадцатилетним подростком и двадцатисемилетним молодым человеком очень большая разница. Да и ему, понятно, нелегко было узнать человека, которого видел когда-то в детстве раз или два. Разговаривал я с ним, кажется, только один раз, а все сведения собрал от других." - Как вы считаете, - спросил я наконец, - правильно ли автор написал про вас? Он улыбнулся. - Как вам сказать? Вообще правильно, а в отдельных местах - много неправильного. Вот, например, он пишет, что я был какой-то пассивный, невнимательный, ничем не интересовался. Это автор выдумал, или ему кто-то неправду сказал. Мне кажется, я всегда был таким, как сейчас. Затем автор приписал мне много очков, которых я не зарабатывал, и много слов, каких я не говорил. - А насчет вашей заядлой охоты на очки? Насчет "реестра"? Цыбук весело рассмеялся: - Что касается очков, то я действительно гонялся только за ними и если что делал, то только ради них. И "реестр", правда, мне выдали. Я тогда не знал, что они надо мной шутят. Но автор прибавил в этом реестре добрую сотню очков. - А вы не обижаетесь на него, что он кое-что выдумал? - Нет. Все-таки, когда читаешь книгу, этот Цыбук представляется симпатичным хлопцем. Чего мне обижаться? Наоборот, я очень благодарен ему. - А вы встречались с автором, разговаривали с ним? - Разговаривал я с ним всего один раз. Он, кажется, немножко похож...тут он внимательно посмотрел на меня и встал. - Извините, а может... это вы? - Да, это я... Дальнейшее уже не интересно для читателя. Скажу только, что Цыбук выручил меня и дал свою книгу. Значит, я не напрасно трудился, уделяя ему столько внимания в своей книге. Ему же за это я обещал несколько экземпляров нового издания.