Деньги помогают делать немало хорошего, даже прекрасного. Один итальянский писатель еще много столетий тому назад сказал: деньги -- настолько сильная вещь, что могут даже мертвых заставить добраться в рай... Не знаю, насколько это верно, несомненно одно; мысль о миллионе долларов вынудила забыть о чистилище. -- Черт побери! -- проворчал Джей. Светловолосый, полнотелый, веснушчатый, он казался большим ребенком и даже ругательство в его устах звучало совсем по-детски: "Черт побери!" -- Миллион долларов! -- протянут Дег, сжав губы, и посмотрел мне в глаза. -- Неплохая сумма, а? Я не ответил. Финкль молча изучал кончики своих ботинок. А Эванс, не отрываясь, смотрел на меня. Зрачки его горели жадностью и, возможно, скрытым коварством. Он негромко произнес: -- Допустим. Что же теперь делать? -- Ничего. Сидеть спокойно и ждать тупамарос. -- Да вы с ума сошли! -- злобно прошептал он. -- Тут под рукой такой подарок судьбы, а вы хотите... потерять его? -- Подарок судьбы, не спорю. Но жизнь дороже. Мисс Астрид, не задумываясь, всадит вам пулю в живот, Эванс. -- Глупости! Нас четверо. Она может ранить кого-нибудь одного, это верно. Но если мы -- набросимся на нее все вместе... -- он замолчал. Я слышал, как взволнованно дышит Джей. -- А потом? Что вы намерены делать дальше? Допустим, нам удастся обезоружить ее, что дальше? -- Осторожно, -- приглушенно прозвучал голос Дега. -- Они идут. Когда Сильвия вышла из самолета, Астрид сбросила радом с нею несколько шерстяных одеял. Потом спустилась на землю и направилась к нам, слегка пошатываясь под тяжестью висевшей на плече большой сумки, наполненной консервами. -- Вот одеяла и еда, -- сказала она, остановившись шагах в десяти от нас, и передала сумку Сильвии -- та почти сразу же опустила ее на землю. Сильвия выглядела теперь более спокойной, краски вернулись на ее лицо, и она вновь стала прекрасной, как солнце. Никто даже не взглянул на банки, выкатившиеся из сумки. Финкль, задумавшись о чем-то, закутался в одеяло. То же самое очень старательно проделали Дег и Джей. В полной тишине неестественно неподвижно мы просидели, наверное, с полчаса. День, казалось, не спешил рождаться. Свет был тусклый, матовый. Астрид села на землю перед нами. Казалось, ее взгляд витает где-то очень далеко. Но нет. Он был нацелен на нас. Когда Дег заворочался под одеялом, она посмотрела на нега своими прекрасными голубыми глазами и и грозно спросила: -- Что вы там делаете? -- Ищу платок! -- сердито ответил Дег. -- Имею я право высморкаться или нет? Вы что думаете, у меня в кармане пистолет? Будь он у меня, можете не сомневаться, уж я бы". -- Дег, перестань, -- попытался я остановить его, но он продолжал, не слушая меня: -- Я -- фотограф. Я своим горбом зарабатываю на жизнь, а не ношусь по всему свету, угоняя самолеты.... -- Хватит? -- воскликнула Астрид. И он шумно высморкался, продолжая ворчать сквозь зубы. Я посмотрел на Астрид. -- Вы и в самом деле думаете, что мы протянем так до самого прибытия ваших друзей? Она выдержала мой взгляд и промолчала. Я продолжал: -- Думаете удержать нас тут, как на цепи? Полагаете, вам удается это? Бросьте! Вы слишком умны, чтобы не понимать -- ваш пистолет не может совершить чудо! -- Только попробуйте шелохнуться, господин Купер, -- предупредила она с неуверенной улыбкой, и в то же время поднимая дуло пистолета. , -- Мы ведь можем встать все сразу. Не думаю, что вы лучший стрелок на всем Западе, Астрид. Может, попадете в меня или Джея, Дега или Эванса, но не сразу в четверых. И одному из нас почти несомненно удастся схватить вас за горло и тогда... -- Я замолчал и уже совсем тихо произнес главное: -- И тогда ваши друзья, тупамарос, заставят вас отвечать за потерю миллиона долларов. Неприятно, не правда ли? Я попал в десятку. Она не ожидала такого и вся передернулась. Гримаса злости исказила ее лицо, скривила рот. Она поняла, что выдала себя, попыталась овладеть собой, но не смогла: так и осталась стоять с искривленными губами. --Что... доллары... -- прошептала она. -- Да вы с ума сошли? О чем... о чем вы говорите? -- Это вы сошли с ума, если думаете что вам удастся ваша комедия! Бросьте, Астрид, вы же сами сказали, что вы -- тупамарос! Отчего же не открыть все карты? -- Замолчите! -- Почему? Я ведь не предлагаю вам поделить награбленное. Я хочу предложить вам только договор о... мирном сосуществовании. Замолчите! -- повторила она и направила в меня дуло пистолета. Я вздохнул и не произнес больше ни слова, только накинул на себя одеяло. Тусклое небо все еще было затянуто мутным туманом. Казалось, за этой белесой пеленой скрывается луна, а не солнце. Так прошло еще полчаса. Я опять нарушил тишину: -- Если только вы не задумали убить нас всех одного за другим, так дальше продолжаться не может, Астрид. Она промолчала. -- Я не питаю особой симпатии к тупамарос, -- продолжал я, -- я не одобряю их методы, и мне хотелось бы, чтобы они изменили их. Однако я не намерен воевать с ними. Поэтому не собираюсь драться и с вами, Астрид. Она снова не раскрыла рта. Молчание длилось несколько минут. Наконец ее голубые глаза отыскали мой взгляд: -- Что же вы предлагаете? -- Соглашение. Что сделано, то сделано, и не будем больше говорить об этом. Если я дам вам честное слово, что не стану ничего предпринимать против вас...Согласны ли вы освободить меня? Ну, хотя бы просто для того, чтобы пройтись немного по этому проклятому плоскогорью. Терпеть не могу сидеть на месте. Наверное, нет нужды обещать вам, что я никуда не убегу отсюда, не так ли? Астрид ответила не сразу. Она продолжала смотреть на меня, что-то обдумывая. Потом неторопливо произнесла: -- Нет, я не могу доверять вам всем! Вас слишком много. Однако, -- добавила она, повышая голос, -- я могу позволить вам встать и немного походить взад и вперед... Но только у меня на виду. По три человека, ясно? Только по три и по очереди. Остальные будут сидеть на своих местах, у ящиков... -- Говоря так, Астрид поднялась, переложила пистолет в левую руку, достала из кармана свой электронный сигнализатор и показала нам. -- Одно неосторожное движение, -- заверила она, -- и я нажимаю на рычаг. -- Все будет в порядке, -- успокоил я ее. Она отошла на несколько шагов к самолету: -- Хорошо. Дайте слово, что не предпримете ничего против меня. А если обманете, вам известно, что произойдет . Поколебавшись немного, Дег проговорил: -- Даю слово. -- Согласен, -- неохотно ответил Джей. Я тоже пообещал сдержать слово. Охотно подтвердил клятву и Эванс. Однако Финкль покачал головой. -- Не стану ничего предпринимать против вас, Астрид, но -- он вздохнул, -- я останусь возле ящиков... У меня нет никакого желания разминать ноги... А вы должны мне позволить достать мой прибор и осмотреть его... Вы же знаете, Астрид, какой он хрупкий! -- Прибор прекрасно упаковав, инженер. С ним ничего не могло произойти. -- Голос Астрид звучал сурово. -- Я надеюсь на это, но, знаете, мало ли что могло случиться... Вдруг капсула со ртутью разобьется... Вы... знаете, что... -- Финкль безутешно развел руками. -- Вы же знаете... Астрид не ответила, продолжая отходить к самолету. Наконец она сказала: -- Ладно Прибор находится в двух ящиках, помеченных знаком "X". Раскройте их, инженер. -- и она стремительно поднялась в самолет. -- И вы, господин Купер, разомните-ка ноги. Эванс, тебя это тоже касается. Эванс живо поднялся: -- Ну, конечно, Астрид. Как ты любезна! Она сжала губы и скрылась в кабине самолета, больше мы ее не видели. Неплохо придумала: там, укрывшись от ветра и холода, она могла преспокойно наблюдать за нами, либо столь же хладнокровно не обращать на нас внимания. А мы не могли видеть нашу мучительницу. Нам оставалось только бояться ее. Втроем -- Дег, Эванс и я -- мы немного поразмялись на плоскогорье, где приземлился самолет. Было странное ощущение -- словно мы заново обрели наши ноги, почувствовали ступни. Природа не казалась теперь такой уж отчаянно враждебной. Но все же вокруг была разлита какая-то бесконечная печаль -- должно быть из-за мертвенной бесцветности и странной угловатости и неподвижности этих камней, непонятно откуда взявшихся тут. Я охотно осмотрел бы все плоскогорье и, может быть, даже забрался бы на продуваемую ветром вершину нашей горы. Печаль, меланхолия тоже имеют особое очарование. И в этой тишине, в этом окаменевшем уголке мира казалось, что... -- Чертовски странное место, -- заметил Дег. Нет, я так и не нашел слов, чтобы передать свои ощущения. Камни, воткнутые в лаву, были словно оплавлены каким-то адским пламенем, будто чудовищный смерч пронесся здесь, мгновенно преобразил все вокруг, сделав и камни, и почву еще более ирреальными, чем прежде. И еще -- я заметил это только теперь -- на земле виднелся какой-то неглубокий след. Нет, это была не трещина, как подумал я с первого взгляда. Казалось, по плоскогорью прошелся какой-то гигантский плуг, оставив глубокую борозду, края которой с веками, а может и тысячелетиями, сгладились под ветром, снегом... Я проследил, куда уходит эта борозда. Она начиналась на краю плоскогорья и терялась среди черных камней. -- Что это вы рассматриваете? -- встревожился Эванс. -- Вот этот след. -- А... действительно, какой-то след.. какого-то механизма, наверное... -- он усмехнулся, -- танка... либо ракеты, которая вместо того, чтобы взлететь, волочилась по земле... Да, к чертям собачьим, какое мне до всего этого дело, когда один из этих ящиков набит долларами? -- И так как я даже не повернулся, он загородил мне дорогу. -- Ну так что? Вам это неплохо удалось, господин Купер? -- Удалось? Что? -- Как -- что? Оторваться от ящика со взрывчаткой... -- Он улыбнулся с видом заговорщика. -- А что теперь собираетесь делать? -- Я уже говорил вам. Буду ждать, пока прибудут тупамарос. -- Господин Купер, -- вмешался Дег, -- не перестававший осматриваться. -- Мы с вами видели немало необычных мест, не правда ли? Однако мы никогда еще не оказывались в таком чертовски загадочном уголке, никогда. Мне не доводилось бывать в эпицентре атомного взрыва, но, я думаю, он не очень-то отличается от этого... Коротко звякнули колокольчики тревоги. Я удивленно посмотрел на Дега: -- А я видел эпицентр взрыва... да... Дег, это место действительно не очень-то отличается от него... Как будто пламя... Эванс взял меня под руку. -- Послушайте, Купер, -- предупредил он, -- я не позволю водить себя за нос. Вам не удается заморочить меня болтовней о здешнем пейзаже... Давайте поговорим о них. -- Он показал большим пальцем через плечо туда, где стояли ящики. -- О долларах. Итак, какой у вас план? Свет, вспыхнувший еще раньше в его глазах, по-прежнему пылал. И даже еще ярче, как мне показалось. -- У меня нет никакого плана, -- ответил я. -- Если вы думаете, что я пытаюсь обмануть Астрид, то ошибаетесь. Я ничего не стану предпринимать против нее. Я не полицейский. и тем более не отпрыск какой-нибудь богатой южно-американской семьи, готовый насмерть сражаться с тупамарос. -- Но какое вам дело до политики? Там запрятан миллион долларов! -- Верно. Но деньги эти принадлежат господину Мак-Кею. -- Что? -- удивился Эванс. -- Нет, вы ошибаетесь. Они больше не принадлежат ему. За этот миллион он выкупил жизнь своего сына, а значит, потерял свои доллары. Когда вы покупаете галстук и тратите пять долларов, господин Купер, эти деньги вам больше не принадлежат, поэтому... Мне стало невыносимо скучно. Мне еще не доводилось иметь дело ни с какими сокровищами. Я полагал, что это довольно интересно, а оказалось, чертовски пакостно. Нет ничего скучнее человека, жадного до денег. Я прервал его, давая понять, что хочу закончить разговор: -- Выходит, миллион этот принадлежит тупамарос, честно заработавшим его. Он схватил меня за руку. -- А... вот как? Тупамарос?.. Значит, вы с ними заодно? Хотите... -- он задохнулся от волнения. -- Хотите помочь революции в Южной Америке? Вы -- сотрудник газеты, которая всегда защищала... законную систему и... -- Эванс, ради Бога! Я ничего не могу сделать ни для южно-американской революции, ни против южно-американской революции. Оставьте, пожалуйста, мою руку. Он повиновался. Отошел на несколько шагов в сторону. И вдруг улыбнулся. -- Хорошо. В таком случае да будет вам известно, что... я тоже тупамарос. Да, да. Знаете, как я рос? В нищете. Моя мать скончалась от рака на больничной койке, отец умер, спившись, в тюрьме. Сестра... даже не знаю, чем она кончила, а мой брат Джон... -- голос Эванса дрожал, -- так он... вернулся из Вьетнама наркоманом и... думаю, сидит сейчас в заключении... Понимаете, я вырос в нищете... всеми отвергнутый. Ясно вам? Выходит, если эти деньги необходимы тупамарос, чтобы спасти от нищеты бразильцев или аргентинцев, точно так же они нужны и мне... чтобы самому выбраться из нищеты... Мак-Кей наворовал их своими спекуляциями... Тупамарос силой отобрали их, я же... я... -- Мартин! -- вдруг раздался голос Дега. Я обернулся. Оказывается, он отошел от нас шагов на тридцать и стоял, наклонившись возле одного из камней. Он махнул мне рукой и снова позвал: -- Мартин! Идите! Идите!.. Я поспешил к нему: -- Что случилось, Дег? Он показал вниз, на землю: -- Смотрите! Колокольчики тревоги все сразу зазвонили в моей голове. Я не понимал, что это такое. Совершенно не понимал. -- Что это, Мартин? Я наклонился, чтобы получше рассмотреть то, на что он указывал, и колокольчики умолкли. В лунке, в которой был укреплен один из валунов, надежно укрытый от ветра, лежал какой-то предмет. и этот предмет слабо светился. А что это было... Трудно сказать. Возможно, винт или, скорее, болт, а может, и клин... Или что-то еще... Я никогда не видел ничего подобного. Даже вообразить себе не мог что-либо схожее. Совершенно немыслимая форма. Не мог я понять и назначение этой штуки. Я внимательно рассмотрел ее. Она казалась полупрозрачной. Дег повторил вопрос: -- Что же это такое, как вы думаете? Я протянул руку, но Дег воскликнул: -- Осторожно Я попытался взять этот маленький непонятный предмет, но... не смог поднять его: он оказался очень тяжелым. Понятно, что ветер не сдвинул бы его с места. -- Но... но... -- Тише, Дег. Сейчас вытащу... Он казался не больше карамельки, а весил не меньше килограмма. У меня вдруг возникло ощущение, будто я прикоснулся к какой-то тайне. Что же это могло быть? Если вы не понимаете назначения предмета, его суть и устройство, то он ведь все равно остается предметом? Или, может быть... -- Откуда это взялось тут? -- спросил Дег, зачарованно глядя на неведомую диковину в моей руке. -- С неба свалилось, откуда же еще! -- ответил я, и колокольчики зазвонили опять, напоминая мне об опасности. -- Может быть, упал с какого-нибудь пролетавшего самолета... А может, оторвался от нашего... -- я замолчал. Что-то подсказывало мне: нет, это не так. Тут подошел Эванс. -- Что это? -- спросил он, взглянув на находку Дега и нахмурился. -- Что за чертовщина? -- добавил он, когда я протянул ему свою ладонь. Он с неприязнью взглянул на непонятный предмет. -- Дайте-ка... Черт возьми... какой тяжелый! Из какого же он металла? -- Эванс посмотрел на меня. -- Из какого? -- Если этого не знаете вы, Эванс, знаток техники... -- Нет, не знаю... -- он вернул мне находку. -- И меня эта штуковина нисколько не интересует, Купер, -- продолжал он, одержимый своей идеей, -- имейте в виду -- не так-то легко будет убрать меня! -- Согласен, Эванс! Только никто и не пытается убрать вас. -- В таком случае вы... Тут раздался возглас Финкля: -- Эванс! Подойдите, пожалуйста, сюда, прошу вас, Эванс! -- Проклятье! -- выругался вдруг молодой человек и посмотрел на нас. Я сказал: -- У нас еще хватит времени поговорить об этом! Эванс бросил на меня осторожный взгляд и направился к большому камню, где были сложены ящики, Там Финкль с помощью Джея и Сильвии собирал свой прибор. Я положил находку в карман и вместе с Дегом последовал за Эвансом. Самолет стоял недвижный и загадочный. Именно в этот момент за нами наблюдала Астрид. Финкль извлек из ящиков нечто хрупкое и очень изящное: тоже что-то совершенно непонятное, но тут я по крайней мере, знал или представлял себе назначение этого прибора. Удлиненные рычаги, маленькие коробочки, заполненные какими-то механизмами, нечто вроде микрофона с тончайшими -- толщиной с волос --проводами, с отвинчивающимися ножками. Все это было сделано из стали, пластмассы и других материалов, мне хорошо знакомых. Это было сокровище Финкля, его изобретение. Я даже растрогался, увидев, как лицо его светилось от счастья -- точно у ребенка. -- Похоже, он цел, господин Купер... И сейчас я его полностью соберу... Да, да. Цел! Я подумал, слава Богу, что не только деньги заставляют людей забыть о чистилище... Прибор Финкля -- этот необыкновенный регистратор сокращений сердечной мышцы, который по замыслу изобретателя должен был спасать человеческие жизни, в собранном виде показался мае весьма незамысловатым. Даже, пожалуй, слишком простым. С помощью Эванса и Сильвии инженер собрал его меньше чем за полчаса. К тому же он был очень легкий и его без труда можно было переносить с места на место. Держался он на треноге с тонкими резиновыми колесиками. Можно было повесить его и на плечо. Финкль с гордостью и волнением сообщил мне, что прибор весит не более десяти килограммов. -- Все миниатюризовано до предела, господин Купер, -- он показывал мне то одну, то другую деталь, пустившись в длинное объяснение со множеством технических, и научных терминов, которые я, конечно, не в состоянии был понять в полной мере. Финкль постарался растолковать мне, на чем основан принцип, вдохновивший его, рассказал о камере с абсолютным вакуумом, о капсуле, наполненной ртутью, -- все подробно и обстоятельно. И в конце концов разъяснил, что прибор фиксирует электрические импульсы как обычный кардиограф, но потом преобразовывает их в звуковые и световые сигналы. -- Вот, представляете, господин Купер, если бы мы добрались до Тиатаки... -- Он метнул полный горечи и сожаления взгляд в сторону самолета. -- Представляете, мы бы поместили этот прибор в развалины дома... и если под ним еще кто-то был жив, даже в нескольких метрах... кто-то, в ком хотя бы чуть-чуть, едва-едва теплилась бы жизнь, хотя бы совсем слабо, но еще билось сердце; мой прибор сразу же отметил бы это. И мы могли бы тогда спасти человека. Вы убедились теперь, -- продолжал он, как бы извиняясь, -- что это вовсе не шпион. А если он и шпионит, то делает это во благо. -- Не придавайте значения всему, что я говорил в редакции, инженер, -- возразил я. -- Это было... сказано только потому, что мне не хотелось никуда ехать. -- Как? Вы не хотели ехать в Тиатаку? Вас не интересовал эксперимент? -- Напротив, интересовал и очень интересует. Но была не закончена другая работа, и вы понимаете... Кстати... тут у меня есть одна вещица, которая вам, наверное, покажется интересной... -- я сунул руку в карман. -- Хочу показать вам одну штуковину... -- Штуковину? -- Я просто не знаю, как ее назвать... Никогда не видел ничего подобного, но вы-то, конечно, сразу поймете, что это такое. Может быть, даже точно знаете, для чего она предназначена. -- Я показал инженеру находку Дега. -- Вот она. -- О, разрешите полюбопытствовать. -- И он, наморщив лоб, принялся рассматривать эту штуковину. Взглянул на меня, потом снова на странный предмет, лежавший на моей ладони. -- Нуте-с, что же это такое... -- пробормотал он. Я пояснил: -- Это лежало вон там, возле камня. Возьмите в руки... только осторожно, -- предупредил я, -- это тяжелое. Финкль издал изумленный возглас. Он не ожидал такой тяжести в столь крохотном предмете и едва не уронил на землю. Растерявшись, инженер смущенно пробормотал: -- Но... я не могу понять... и хотел бы знать, как же это удалось... изготовить такое, невероятно тяжелое... Интересно... -- Он замолчал, продолжая вертеть в руках это нечто. Казалось, у столь странного предмета не было ни верха, ни низа и вообще никаких сторон. Совеем как у картин модернистов, которые мне нравятся именно за то, что их можно повесить как угодно, и не будет никакой разницы. Однако это была отнюдь не абстрактная скульптура. Финкль поднял на меня отсутствующий взгляд. Мысли его витали где-то очень далеко. -- Не понимаю! -- взволнованно проговорил он. -- Просто не понимаю... А ведь я не год и не два занимаюсь механикой... -- Я видел, что в эту минуту он забыл, даже про свой прибор, с которым все еще возились Эванс и Сильвия. -- Совершенно не понимаю, что это может быть... Никогда не встречал ни подобной формы, ни такого материала... Нет! Никогда. Абсолютно никогда! -- Дайте взглянуть, -- попросил Джей, подходя к нам. Финкль нерешительно протянул ему непонятный предмет. -- Ого, какой тяжелый, черт возьми! Странно, не правда ли? -- Джей почесал затылок. -- Знаете, мне кажется... да... мне кажется... -- Что тебе кажется, Джей? -- спросил я. Было бы чрезвычайно любопытно узнать ответ от этого сорокапятилетнего тучного ребенка с весьма низким лбом. Он улыбнулся: -- Мне кажется, это похоже на одну из тех вещиц, какие недавно показывали по телевизору, -- помните? Кто угадает, что это такое, получит приз и... Финкль едва ли не со злобой снова взял странный предмет. -- Согласен, согласен! -- воскликнул он, еще раз внимательно осматривая его. Затем, взглянув на меня, попросил: -- Вы позволите мне изучить эту вещь в моей лаборатории, когда вернемся домой? Покажу и кое-кому из своих коллег. Я действительно не могу понять назначение этой машины. -- Машины? -- удивился я. Он кивнул. -- Да, а вы разве не знаете, что даже простой винт -- это уже машина. Но этот предмет... мне кажется, бесконечно сложнее любого винта. Мне также очень интересно узнать, -- задумчиво продолжал он, -- кто же способен создавать столь тяжелый сплав... -- И он возвратил вещицу мне. -- Держите. Благодарю вас. Финкль вернулся к своему прибору, а мы с Дегом опять уселись на ящики, сложенные возле большого камня. Посмотрели на самолет -- хромой и недвижный. Солнце безуспешно боролось с плотной завесой облаков, которые, казалось, застряли между горных вершин. В нескольких километрах отсюда солнцу, похоже, удалось одержать небольшую победу -- неожиданно на землю упало несколько серебристых лучей. Самолет, где укрылась Астрид, обуреваемая Бог знает какими мыслями и какой тревогой, слегка заблестел. Все вокруг было проникнуто непередаваемой печалью. -- Что-то будет дальше, Мартин? -- спросил Дег и тут же поправился: -- Я хочу сказать, что, интересно, произойдет через... семь-восемь часов? -- Не знаю. Астрид предупредила своих товарищей. Все зависит от места, где мы находимся... Думаю, сейчас они спешат сюда на вертолете или на небольшом самолете. Хотелось бы, Дег, чтобы они поскорее прилетели. Не потому, что они мне симпатичны и я жажду познакомиться с ними... Просто им не стоило бы встречаться тут с другими... Дег изумился: -- С другими? С какими другими? Кого вы имеете в виду? -- Дег, ты что, позабыл про полковника Спленнервиля? Ты полагаешь, ему неизвестно, что мы не добрались до Тиатаки? Думаешь, он не забил тревогу? Это дело нескольких часов, и спасательные самолеты начнут искать нас и на этом направлении. И мне не хотелось бы, чтобы они появились тут раньше тупамарос. Что предпримет Астрид, когда увидит, как они приближаются? -- А я даже не подумал об этом, черт возьми! -- воскликнул Дег. -- Я тоже! -- сказал Эванс, который в эту минуту подошел к нам. Он пристально посмотрел на меня: -- Поэтому и надо действовать быстро. У нас осталось мало времени. -- Действовать быстро? -- спросил подошедший Джей. Я посмотрел в сторону самолета: -- Не надо, ребята. Если Астрид заметит, что мы что-то обсуждаем, она забеспокоится... Давайте сядем, как ни в чем не бывало, словно послушные деточки. Ну, а теперь, раз уж все сели, стоит, наверное, что-нибудь поесть. -- Это мысль! -- согласился Джей и, взяв сумку с консервами, вывернул ее содержимое. -- Тут еда на все вкусы. Я бы попробовал сардины. Финкль и Сильвия возились с прибором. А мы вчетвером сидели вокруг кучи консервных банок. Эванс открыл мясные консервы. -- В сущности, Купер, -- проговорил он слегка дрожащим голосом, -- ведь нужно всего-навсего выяснить, в каком из ящиков находится взрывчатка... Согласен, это непросто. И все же стоило бы попытаться... Ведь это же, черт возьми... это же просто нелепо -- сидеть тут сложа руки! Боимся женщины! Эванс достал из мешочка пластмассовую ложку и принялся за еду. -- Миллион, долларов!.. А мы тут... -- Отчего бы вам не попытаться, Эванс? Семь ящиков, все абсолютно одинаковые. В пяти лежат приборы, техника, инструменты -- безопасные и недорогие. Еще в одном из них нечто вроде миллиона долларов в золоте и банкнотах. В другом -- взрывчатка. Нужно только выяснить, в каком именно. Загадка. Игра для Луна-Парка. А награда здесь -- не банальная кукла. Почему бы вам не осмотреть эти ящики? Только осторожно! Астрид, наверное, наблюдает за нами из самолета. Рискуете либо получить пулю в голову, либо взлететь на воздух. Он тяжело вздохнул к покачал головой: -- Надо было заняться этим раньше! Да хоть сейчас еще... если бы мы все дружно поднялись... и бросились бы все сразу к самолету! Да, кто-то, возможно, был бы ранен... но другие... -- Вы бы хотели оказаться раненым, Эванс? Нет? Я тоже. -- Миллион долларов! -- пробормотал он. Он смотрел на меня, держа возле рта ложку с фасолью. Глаза его горели -- в них светилась мечта о богатстве и счастливой жизни. -- О чем вы спорите? -- устало спросила красавица Сильвия. Она села рядом со мной, вынудив Дега подвинуться, капризно посмотрела на меня, как бы укоряя: -- Я тоже хочу ням-ням. Я работала все это время, пока вы, такие нехорошие, болтали тут. Я хочу есть. Пожалуйста, господин Купер! Я хочу есть! -- Готов поухаживать за вами. Что вам угодно? Это? -- Я взял одну банку, но она отрицательно покачала головой. Я показал на другие и сказал: -- Меня интересует вопрос, на который ищу ответ: почему девушка, подобная вам, выбрала себе такую профессию как спасение пострадавших от землетрясения и... -- О, вот эту! -- прервала она меня, показывая на банку, которую я протянул ей. -- Канадский лосось! Это я обожаю! Почему я выбрала такую профессию? А почему бы и нет? Я люблю электронику. А что, -- добавила она, лукаво подмигнув, -- разве не заметно? -- Сильвия, ради Бога, перестань! -- вмешался Эванс. Она состроила ему гримасу: -- Замолчи! Я же разговариваю с господином Купером. И господин Купер открывает мне банку лосося. -- Вот вам ваш лосось, Сильвия... и прекрасная пластмассовая ложка. Так значит, вы влюблены в электронику, да? Реальность превосходит фантастику. Я считал, что девушки, влюбленные в электронику, выглядят несколько иначе... Она засмеялась: -- Все уродины, беззубые и горбатые? -- Нет, но, в общем, другие... -- А, вы, значит, отрицаете равноправие мужчин и женщин, господин Купер? Почему скромная девушка вроде меня, не может быть техником-электронщиком? Спросите Эванса, хорошо ли я разбираюсь в своем деле. Ведь неплохо, Эванс? -- Прекрасно! -- Инженер -- Сильвия одарила Финкля, стоявшего возле прибора, ослепительной улыбкой. -- Разве я плохой техник, а? -- О, превосходный, дорогая... -- ответил тот, захваченный врасплох. -- Кончайте эту комедию, -- зло бросил Эванс, -- время идет , а мы сидим тут, как идиоты, сложа руки! У нас за спиной лежит миллион, а мы тут... тут... Слышите, нам следует договориться. Этот миллион должен быть нашим. Он наш. Никто, кроме нас, не знает, что он в одном из ящиков. Если заберем его, то сможем поделить поровну... -- Миллион долларов! -- Сильвия рассмеялась. А я подумал, есть ли на свете хоть что-нибудь, к чему эта девушка способна отнестись серьезно. Эванс, побледнев, продолжал: -- Послушайте, дорога каждая минута! Мы же упускаем удобный случай! Мне и в голову не приходило, что поисковые самолеты могут оказаться здесь раньше тупамарос. -- Что же вы предлагаете? -- спросил Джей. Эванс пожал плечами: -- Захватить самолет. Разбежаться во все стороны... Конечно, это рискованно, я понимаю. Но не очень... В обойме всего шесть или семь пуль. Надо обезвредить Астрид... найти ящик с деньгами... и все. -- А если прибудут тупамарос? -- снова спросил Джей. -- Не станем же мы ожидать их тут! Уйдем с деньгами и будем ждать помощи... а им всегда можно сказать, что Астрид погибла при посадке... -- Одним словом, вы намерены убить Астрид, -- заключил я. -- Мне нужны деньги! -- Хватит, Эванс! -- приказал я. Он замолчал. Но тут вмешался Джей: -- А почему хватит, Мартин? Я очень удивился, услышав от него такой вопрос. А он продолжал: -- Ведь ты же не станешь уверять, будто хорошая пачка долларов вызывает у тебя отвращение? К тому же, избавимся от воздушного пирата. Эванс, -- повернулся он к юноше, -- я с тобой! -- Отлично, Джек! Купер... подумайте! И вы тоже, Дег! Не вынуждайте вас действовать лишь вдвоем... Решай и ты, Сильвия! Девушка, уже наполовину опустошившая свою банку, скривила губы, пожала плечами и заявила: -- А я не верю в равноправие мужчин и женщин. Мужские дела не для меня! Мне холодно, -- добавила она, -- бр-рр! И пойду я сейчас к Астрид, в теплое местечко! Она поднялась. Эванс ухватил ее за лодыжку: -- Сильвия, не говори ничего Астрид, слышишь! -- Ой, отпусти меня, Эванс! -- попросила девушка, высвободила ногу и направилась к самолету. -- Астрид, Астрид! -- позвала она. Мы молчали. Сильвия подошла к самолету ближе и снова громко позвала Астрид. В иллюминаторе показалось ее бледное лицо. Через минуту с пистолетом наготове затором и сигнализатором, висевшим на шее, она появилась в дверях. -- Что случилось, Сильвия? -- строго спросила она. -- Астрид, пусти меня в салон! Я совсем замерзла! -- У тебя есть одеяло. Обойдешься! -- О, нет... Астрид, ну, не будь такой злюкой! Я же твоя подруга, маленькая Сильвия, которой очень-преочень холодно? Пусти меня! Я буду умница, обещаю тебе! Астрид поколебалась. Потом сказала: -- Можешь подняться, но при одном условии: у меня тут пара наручников. -- Ой, как интересно! -- воскликнула Сильвия и, сложив руки вместе, протянув их перед собой, поднялась в самолет. Опустилась тишина. Пробившиеся было сквозь туман солнечные лучи исчезли. Небо, казалось, начало медленно снижаться. Отдаленные вершины уже скрылись в белой пелене. Наверное, и нашу гору вскоре окутает туман... и тогда ни поисковые самолеты, ни тупамарос не найдут нас. При мысли об этом я почему-то обрадовался. Не знаю, как это объяснить, только ситуация, в которой я оказался, нисколько не тяготила меня. И даже столь печальное место вдруг открывало мне свое скромное очарование: лысая гора, голое плоскогорье с этой удивительной бороздой, камни, впаянные в скалистую почву, как бы остекленевшие, оплавленные каким-то чудовищным пламенем... разве все это не прекрасный фон для какого-нибудь невероятного приключения? Разве мог бы я описать поверхность Луны, если бы никогда не побывал там?. -- Как действует ваш прибор, инженер? Дег подошел к Финклю, занятому прибором. В нем было столько непонятного -- уйма всяких трубочек, капсул, коробочек, тонких стальных проводов, что Дег, как всегда, не удержался, чтобы не полюбопытствовать. Его постоянно привлекало всякое странное устройство, словно магнитом тянуло... даже если он и не мог в нем разобраться. Финкль посмотрел на него горящими глазами. -- О, это очень, очень просто... простейший принцип, -- с радостью принялся объяснять он. -- Прибор фиксирует сердечные импульсы... можно даже сказать, сердечное эхо... Вот здесь... -- Инженер показал на микрофон, длинный и тонкий, словно пуля. -- Вот сюда попадают даже самые слабые импульсы... Видите?.. Если поставить микрофон вот так... -- и он приставил его чувствительный конец к камню, возле которого мы сидели. -- Вот так... представим себе, что этот камень -- груда обломков. Вот так... опускаю рычажок... И если только под руинами находится еще живой человек... прибор вскоре зафиксирует ритм сердечной пульсации...на вот этой крохотной кассете, а вот это акустическое устройство усилит звуки в семьсот раз... Тут не может быть никакой ошибки! Во-первых, будет слышно, а во-вторых, засветится капсула, -- понятно? -- Ну, это и в самом деде невероятно, -- пробормотал Дег и посмотрел на меня: -- Просто невероятно, Мартин, правда? Я не успел ответить, так как в этот момент Эванс, отшвырнув прочь пустую консервную банку, воскликнул: -- Гораздо невероятнее другое -- у нас под боком миллион долларов, а мы почему-то теряем время! -- Это точно, -- проворчал Джей, избегая моего взгляда. -- Вот это действительно невероятно! -- повторил Эванс. Я решил, что пришло время поставить точки над "и". -- Ох... ох... -- Эванс, послушайте меня. Послушай и ты, Джей. Я говорю вам это в последний раз и больше повторять не буду. -- Черт возьми, Мартин, но... -- Представляется случай изрядно разбогатеть, настолько, чтобы уже не желать больше никаких денег. Я не миллионер, даже квартира, в которой я живу, не принадлежит мне. У меня есть только хибара на озере Мичиган и друзья, разбросанные по всему свету. Я журналист. И вовсе не гений, каким меня представляет полковник, когда хочет польстить мне, а просто неплохой газетчик... Достаточно неглупый, чтобы понять -- это сражение за миллион долларов проиграно раньше, чем началось... -- Ох... Ох... -- Нам не удалось бы получить этот миллион, даже если бы мы дружно договорились обо всем, даже если бы решились рискнуть жизнью. Астрид закрылась в самолете. Мы можем, разбежавшись, окружить его со всех сторон. Но вход в кабину только один. Астрид будет сидеть там спокойно, целясь в каждого из нас... и скажите мне, кто из вас отважиться подняться в самолет? Ты, Джей? Вы, Эванс?.. Или ты, Дег? Дег ткнул себя пальцем в груд: -- Я? Это уж точно -- нет! -- И вы оба -- тоже! Если вздумали помышлять о миллионе, надо было раньше думать. К тому же это богатство принадлежит кому угодно, только не нам. Если, конечно, мы не хотим уподобиться тупамарос... -- Ох... Ох... -- Кто это, черт побери, так вздыхает? -- не выдержал я. Излагая все, что намеревался сказать, я все время слышал далекое и в то же время совсем близкое, почти неуловимое дыхание... или стон... -- Кто это так дышит? -- повторил я. И увидел, что все смотрят на меня. У них тоже возник этот вопрос. Мы молча переглянулись. Больше ничего не было слышно. и вдруг -- Ох... Ох... Два вздоха -- один словно эхо другого. Так никто из нас не дышал. Но тем не менее, странное дыхание окружало нас, висело над нами, звучало внутри нас... Вдруг отчаянно звякнули вдруг колокольчики тревоги. Я вздрогнул, волосы на голове зашевелились. Встретившись взглядом с Финклем, я задал ему немой вопрос. Мы вместе посмотрели на прибор... Вздохи исходили оттуда. Эти еле уловимые вздохи доносились из микрофона. Глава 5. Я вскочил. Остальные тоже. Финкль испуганно смотрел на меня. Мы молчали. Может быть... да, может, мы все-таки ошибались. Прошло несколько секунд, и вдруг снова: -- Ох... Ох... Невозможно передать вот так словами на бумаге этот тихий металлический, нереальный звук. Это дыхание, этот шепот, этот шелест несуществующей листвы -- такое бывает лишь во сне, в кошмарном сне. Но мы слышали это. Прошло еще секунд тридцать, и мы опять услышали те же звуки. Я набрался мужества и посмотрел на прибор... и увидел, что при каждом вздохе капсула слабо, еле уловимо пульсирует. Было в этом что-то бесконечно отдаленное, усталое, не огонек, а дальний отблеск. Но все же лампочка на приборе светилась! Я хотел было что-то сказать, но не смог. У меня возникло ощущение, будто все это действительно только кошмарный сои. Удушливый комок сжал мне горло. И все же я с трудом произнес: -- Наверное, что-то испортилось в приборе, инженер. Никто не шелохнулся. И прежде чем опять послышались непонятные звуки, Эванс неуверенно проговорил: -- Конечно, это какая-то неполадка. В это невозможно было поверить. Никто и не верил. Финклъ дрожащими губами произнес: -- Неполадка? Нет, нет. Этого не может быть. Наступила тишина. Все смотрели на микрофон, приставленный к камню. Я все же чувствовал, что дуло тут не в какой-то неисправности. Я готов был поклясться... Но мои чувства, мои клятвы не имели в сущности никакого значения. Это ДОЛЖНА БЫЛА БЫТЬ неполадка. Камень не может пульсировать. У него нет сердца, а значит, нет и сердцебиения. -- Это действительно какая-то неисправность, инженер, -- сказал я. Не знаю отчего, но голос мой звучал глухо. Все замерли. Никто не решался даже шевельнуться. Как прикованные, не отрывали мы взгляда от прибора. И каждый раз, когда вновь раздавались таинственные вздохи, мы опять видели еле заметное, едва уловимое мерцание, слабое предвестие света. Финкль оказался сильнее нас. Он постарался сбросить это колдовское оцепенение и громко сказал: -- Ясно, что прибор... работает не так, как должен был бы... Как я и опасался... посадка... толчок... естественно, что... -- Попробуем переставить микрофон, -- предложил я. Все испугались возможного исхода этого эксперимента. Но потом Эванс поднялся и решительно перевернул микрофон, направив его в противоположную сторону -- к самолету, в пустоту, в ничто. Мы замерли в ожидании. Тишина. Прошло несколько секунд. и еще тридцать, сорок, шестьдесят... Никаких вздохов. Абсолютное молчание. И никакого мерцания капсулы. Ничего. Перепуганный Финкль коснулся прибора, проверил микрофон и снова приставил к камню. Секунды, которые последовали затем, тянулись мучительно медленно и казались долгими часами. -- Ох... Ох... Мы переглянулись. Все, стоявшие рядом со мной, выглядели одинаково -- бледные, растерянные, потрясенные, напуганные. В этот момент все остальное на свете просто перестало существовать для нас. Забыты были и золото, и банкноты, и взрывчатка, и Астрид с ее пистолетом, и тупамарос. Главным стало нечто такое, что мы не способны были понять, что пугало нас, -- что-то могучее, грозившее уничтожить нас... Если, конечно, мы не бредим или этот непогрешимый прибор не сошел с ума. Исчезло ощущение времени. Мы стояли и слушали колдовской шепот, смотрели на это едва заметное для глаз мерцание капсулы. Эванс опять переместил микрофон, и снова наступила тишина. Но как только микрофон направляли к камню, он неизменно посылал нам свое слабое дыхание. И капсула пульсировала. Финкль, сжимая пальцы, прошептал: -- Там где-то бьется сердце. От абсурдности подобных слов у него даже перехватило дыхание. Он испуганно посмотрел на нас, словно опасаясь, что мы накричим на него или рассмеемся прямо в лицо. Но мы не могли сделать ни то, ни другое. Единственное, на что мы были способны, это повторить то же самое: -- Да, там бьется чье-то сердце. Чье-то сердце. Есть ли тут какая-то логика, некая вероятность? Есть ли,