сидели в школе. А шли из школы, так сразу и увидели: деревьев навалено и кустов, кустов! Дядя Левон один расхаживал по будущему скверу и прочищал ямки. Вырыли их неделю назад, и они почти все засыпались, кромки обвалились. Мы сразу направились к Левону Ивановичу. - Салют, салют, "артековцы"! - обрадованно поднял руку он в ответ на наше приветствие. - Хорошо, что вы не задержались. Быстренько ранцы и портфели по домам и бегом сюда. Прикинем, что у нас есть и чего нет. Рассыпались по квартирам мигом, собрались тоже быстро. И сразу ухватились за самое большое дерево, которое показал дядя Левон. Это был американский клен - ствол толстый, кривой. Корней почти нет, вместо них - какая-то закорючка. Хоть бы один тонкий корешок! - В сторону, в сторону его... Дрова нам не нужны, верно? У нас ведь в квартирах батареи... - шутил Левон Иванович. И еще два дерева выбраковали. У одного была содрана кора, а у другого росло из подножия ствола, может, сто пасынков. "Засохнут тоже..." - сказал о них Левон Иванович. Остальные деревья - одни американские клены! - мы разложили рядком по росту. - Эх-ха-ха... Мы же не просили: "Дайте нам целый ботанический сад!" Но ведь можно было хоть несколько каштанов, берез, лип привезти... О груше или вишне я уж не говорю!.. - вздыхал Левон Иванович. - Что попало подсовывают домоуправлению, а оно берет. Так что - поддадимся стихии? - И ответил сам себе: - Не поддадимся! Айда, "артековцы", на промысел! Дядя вскинул лопату на плечо, как солдат винтовку. - Времени мало, а работы много. В восемнадцать часов субботник. Вперед! - скомандовал он. Мы построились за ним и зашагали. Шли сначала по нашей улице Мира к школе. А когда дошли до места, где вниз по склону спускается деревянная лестница, повернули не на нее, а наоборот - влево. От улицы Мира туда вела, перед самой школой, поперечная улочка. Шли по ней, шли, пока асфальт не кончился. Здесь конец микрорайону. Так далеко в эту сторону мы еще ни разу не заглядывали. Тут шла настоящая война. Воевали большие дома с деревянными хатками. Прорвутся клиньями-рядами в огороды, что около хаток, начинают окружать. Посылают в наступление, словно танки, машины, трактора-бульдозеры, экскаваторы... Грузовики вывозят бревна, бульдозеры сгребают в кучи всякий хлам и мусор, экскаваторы роют котлованы под фундаменты, собирают все негодное и грузят на машины. Только дошли, дядя Левон закачал головой: "Ну и варвары!" - и начал пререкаться с бульдозеристом, пожилым дядькой с блестящим, как будто навели на него глянец, лицом. - Куда же вы?! Разве не видите: эти кусты еще можно пересадить! - Самое лучшее уже выкопали! - крикнул из окошка бульдозерист. - А чем это хуже? Ведь это смородина! А вы ее под откос, срезаете! - Снявши голову, по волосам не плачут! - опять крикнул бульдозерист. Но повернул трактор немного в сторону, послушался. - Волосы... Голову! - бормотал недовольно дядя Левон. И мы начали выкапывать эти кусты. Здесь не только смородина была, дядя узнал и крыжовник. А потом мы попали на заросли малинника, вишни, сирени. Левон Иванович так старался, так спешил их быстрее вырыть, что даже вспотел. Совсем забыл, что сердце больное! И мы старались: только обкопает деревце - вырываем, отряхиваем слегка землю с корней, относим в кучу. Наконец столько набралось всего - хоть на машину грузи! - Ф-фу! Аппетит приходит во время еды... - разогнул спину дядя Левон, болезненно поморщился и погладил ладонью поясницу. - Надо отправить это добро... Левон Иванович умел говорить так, что его всегда все слушались. И шофер-самосвальщик поддался на уговоры, согласился, чтобы мы погрузили поверх земли в кузове свои "полезные ископаемые", согласился повернуть в сторону от своего маршрута. - Покажешь ему наш дом, - посадил дядя Левон Жору в кабину самосвала. - И овраг покажешь - туда можно еще ссыпать землю. Кустарник осторожненько скинешь и будешь ожидать нас, сторожить. Уехал Жора, а у нас находка за находкой: груша, дикий виноград, белая акация, боярышник с крупными, как у шиповника, плодами!.. А около одного бывшего дома (остался один фундамент и мусор) дядя Левон прямо обмер: плакучая ива! Веточки тоненькие, золотистые, листочки серебряные. Свесила волосы к самой земле, пригорюнилась... - Ах ты, моя красавица! Ах, ненаглядная! - пошел Левон Иванович кругами вокруг ивы. - Представляете, ребята: темная ель, светлая березка и серебристая ива... Умри - лучше не придумаешь! А можно ее и солитером сделать... Что-что? Я смотрю на дядю - что он говорит? Разве Левон Иванович не знает, что солитер - это такой гадкий, страшный червяк. Он внутри человека поселяется. Поселится - и сосет, сосет, пока от человека одна кожура не останется. Жора так говорил, а он врать не будет. - За что вы... на нее так? Хвалили, хвалили - и вдруг... - не выдерживаю я. Левон Иванович смотрит мне в лицо и ничего не понимает: о чем я? - Ах ты, ветеринар! - вдруг восклицает он и вбивает лопату в землю. Одной рукой уперся в бок, а указательным пальцем другой постукивает мне в лоб, чтоб понял и запомнил: - Солитер - отдельно стоящее декоративное дерево. Красивое дерево... Так в книге "Садово-парковое искусство" сказано. А он о какой-то гадости вспоминает! С очередными самосвалами уехали Сережа и Павлуша. А я с дядей Левоном на четвертом, еле вместились в кабину. Везли мы большую яблоню - ветви свисали с кузова до самой земли. Чтоб не потерять дерево, шофер обтянул его сверху тросом. Опоздали... У нашего дома уже много людей: моя бабушка с мамой, тетя Клава с тетей Климой, профессоршей, Сережина мать, папы Жоры, Васи, Жени-большого, Галки, сам Женя с Галкой. Только Снежка у Галки не было. Все ожидали Левона Ивановича. Павлуша и Жора, зажав под мышками по лопате, учились ходить на них, как на ходулях... Остановились мы, и мужчины начали стаскивать яблоню на землю, приговаривая: - Не приживется... Больно старая... - Напрасно трудились, Левон Иванович... Дали вы маху! А тот хитро улыбался: - Виноват! Жадность одолела... Вижу: такое дерево пропадает! А на нем уже через два года яблоки будут... Ну и упросил бульдозериста аккуратненько подковырнуть... - Так ведь засыхают такие старые! - настаивал кто-то на своем. - А я один секрет знаю: надо все ветки срезать, одни культи оставить. Расход влаги уменьшится... Так, кстати, и омолаживают сад. Отрастают молоденькие побеги - и через два года яблоки... Стой! Стой! - закричал дядя Левон шоферу самосвала. - Высыпь, друг, эту землю нам. Больно хороша, с перегноем. И все заулыбались, закачали головами: ну и Левон Иванович, ну и организатор! - Вам бы должность инженера в тресте зеленого строительства, - похвалил дядю Левона Жорин папа. - У каждого свой талант. И не один! Басталанных людей нет... Вот вы, я слышал, рыбак хороший. А я не умею и не люблю рыбачить, мне лучше по лесу побродить... Внимание, товарищи! - уже ко всем обратился Левон Иванович. - Слушайте, чтоб не суетились без толку, - времени у нас в обрез. Сажать будут женщины, а что и где - я скажу. Мужчинам копать... Вы и вы - канавку вдоль бордюра для декоративного кустарника. А вы, Олег Максимович, и вы, Василь Сигизмундович, - ямки под плодовые кусты и деревья под окнами. Вы, Николай Николаевич, и вы, простите, не знаю еще, как вас величать... Зенон Остапович? Чудесно! Вам рыть канавки под сирень по обе стороны прохода к крыльцу... И все начали делать то, что говорил Левон Иванович. И никто не спорил, не просил работы полегче. Я, Сережа и Павлуша отнесли все кусты и деревья к тем ямкам, на которые указал дядя Левон. Потом - кто на листе фанеры, кто на куске жести - носили черную землю, сыпали на дно ямок. Я работал и сам себе повторял: Николай Николаевич - дядя Коля, Олег Максимович - Жорин папа, Зенон Остапович - Галкин папа, Василь Сигизмундович - Васин... Вася, значит, будет Василий Васильевич... "А куда Жора подевался? Увильнул от работы..." И только я так подумал, как вылезают из нашего подъезда Жора и... Вася! Оба держат в руках по несколько длинных лучинок. - Ура! Вася приехал! Мы вмиг забыли о работе, бросились к нему. - Отойдите! Тише! - отмахивался от нас Вася. - Мы кошку морскую видели! В подвале! А мы не слушали Рыжика - Васю, мы тормошили его, вертели, дергали. Соскучились без него! Я стукнул Васю по плечу - и он пошатнулся! Стукнул Павлуша - Вася устоял на месте, треснул Сережа - Вася размахнулся и - трах! - дал сдачи. Тогда Жора бросил свои лучины, наклонился - хвать Васю ниже коленок, бросил его животом себе на плечо. - Го-о! Гэ-э! - завертелся с ним, зашлепал ладонью по тому месту, откуда ноги растут. Вася болтался у него за спиной и бил лучинами по такому же месту. Весело стало! Запыхался Жора, поставил Васю на землю. А Вася - вжик! - выдернул лучину из своего пучка, как шпагу из ножен, и прыг к Жоре. Мушкетер! - Ах, так? - увернулся Жора от Васиного удара и тоже выхватил лучину. - Защищайся, несчастный! Трик! Трак! - скрестились "шпаги". Ничего, что не было металлического лязга, - мы слышали его. И еще скрестились, и еще... Жорина шпага хрустнула пополам, в руке остался короткий, как кинжал, обломок. Вася не ждал, пока Жора выберет себе новое оружие, ткнул Жоре в бок - раз! В грудь - два! Нет, не в грудь, отбил Жора удар рукой, и обломок царапнул ему ухо. - Ах, ты так?! - ринулся Жора на Васю с новой "шпагой". - Эй, мы остальные возьмем! - крикнул я Жоре. И мы схватили оставленные лучины. Как раз по одной! В воздухе засверкали "шпаги". На меня наседали Павлуша и Сережа. Хрясь! - сломалась Сережина. А потом - Павлушина... Слабенькие были лучины. Не лучины даже, а вырезанные пилами из брусьев пластины. Я поднял вверх свою "шпагу"-победительницу: "Ура!" Смотрим, а Вася и Жора уже бегают по крышам гаражей, как гангстеры в каком-нибудь кино. Вася дразнит Жору, увертывается от его ударов и хохочет-заливается. Наши два гаража пристроены к чужим. Чужие почти все металлические, у них крыши или домиком, или плоские, с наклоном. У нас с плоской крышей только гараж Дервоеда. Из старых досок... Прыгают Вася и Жора по гаражам, и никто на них не кричит, не ругается. Только один раз Василь Сигизмундович крикнул: - Вася, слезай сейчас же! Мало тебе оврага? Вася не слез, а прыгнул на жестяную крышу гаража дяди Коли. Перебрался через конек, съехал к тому краю, где электрическая будка, - и круть к чужим гаражам. Пока так сманеврировал и Жора, Вася танцевал уже на чужом высоком гараже и показывал ему "нос". - Кончай! - крикнул Жоре отец, Олег Максимович. Чтоб лазить кончал. А Жора захотел, видимо, Васю прикончить и как ринется к нему! Пока вскарабкался на тот высокий, как скала, гараж, Вася перескочил на гараж Ивана Ивановича. Оттуда по наклону вниз, юркнул в щель между рядами наших и не наших гаражей. И тут Жора взвился над гаражом профессора - гоп!!! Треск... - А-а-а! - крикнул Жора и исчез. Что произошло, никто не заметил, а если заметил, то не понял. Уже смеркалось, и всем хотелось поскорее закончить работу. Вася выбрался из-за гаражей. - Хи-хи... Хи-хи... - оглядывается, где Жора, в какую сторону лучше удирать. И я, и Сережа, и Павлуша подбежали к Васе... - Спрятался где-то... - сказал Сережа. Дошли до конца гаража Дервоеда, осторожно заглянули в щель. Темнота... Никто не шевелится в этой темноте, не сопит. - Ыэй!.. - послышался откуда-то Жорин голос. Глухой, как будто сам себе рот рукавом заткнул. Только откуда голос? Может, с крыши? - А мы в прятки не играем, никто тебя искать не собирается! - крикнул Вася. Отбежали, чтоб лучше видно было. Нет его на крыше! В груди у меня тревожно заныло, как тогда, когда засыпало Васю. И Жору, оказывается, я уже любил. Выдумщика Жору, толстяка... - Ыэй! В гараже я!.. - Ты живой? - кричу я, хотя и так понятно, что живой: голос подает! - Что ты там делаешь? - кричит Вася. - Не вижу! Висю... Вишу-у-у... Никак не могу упасть! Мы забегали, засуетились, как муравьи на потревоженном муравейнике. Сережа подскочил к замку-пудовику на гараже Дервоеда, кряхтя, перевернул на другую сторону. Ну да, разве с таким справишься!.. Вася юркнул в щель и вскарабкался на гараж. Павлуша забегал от гаража к людям, от людей к гаражу... Я - за ним... - Жора повесился!.. В гараже! И все забегали, закричали, заойкали. Женя-большой подскочил к дверям гаража, упал на колени, посветил фонариком в щель. Ничего не видать! - Обождите!.. Я сейчас!.. Я ключ принесу!.. - побежала домой тетя Клима. А Жорин папа не ждал, подсунул кирку под щеколду с замком - р-раз! Пробой взвизгнул, как поросенок, и упал вместе с замком-пудовиком и выломанными из двери щепками. Одну половинку двери рванул на себя дядя Левон, другую - дядя Коля. В лицо нам дохнуло вонючим, настоенным на бензине и мазуте, воздухом. Женя пожикал фонариком. - Здесь! Вот он! - крикнуло несколько голосов. Жора медленно вращался под крышей гаража на рубахе, как паук-крестовик на паутине. Жмурился от света, морщил лицо. - Никак... Вот, видите... - разводил он в стороны руки и ноги, словно плавал в невесомости. Висел он справа, над пустым местом, а "ЗИЛ" стоял слева. Женя светил фонариком, все смотрели на Жору, забыв, что надо снимать. Людей набилось полный гараж. И мы все были здесь. Вася пробрался к Жоре, пощекотал его за голый живот. - Ма-а-амочки! - дернулся Жора и вылез из рубашки, как лиса из шкуры в "Приключениях Мюнхаузена". Только не совсем - голова и руки как в мешке, ноги болтаются над самой землей. Хрипит! И тогда Олег Максимович подхватил его, приподнял, отцепил сверху от обломка доски. И шлеп, шлеп сына по тому месту, по которому Жора шлепал Васю. - Марш домой! Потом с тобой поговорим... Жорин папа поднял обломок доски, поднес к глазам. И понюхал, и ногтем ковырнул, и пальцем постучал. - Подсунули Дервоеду товар... Не просто гнилушки - гриб съел. Все начали рассматривать обломки, и каждому Женя светил - жикал. Двумя руками уже нажимал, устала одна. - За это ведь под суд можно пойти! - потряс куском доски дядя Коля. - Все зараженное грибом сжигается на месте, а вокруг протравление делают. - На другие деревянные гаражи перекинется, - сказал Левон Иванович. А потом говорили, перебивая друг друга, не узнать кто: - Дервоеду никто не продавал эти доски! Сам набрал этого хлама. - А почему рабочие, которые гараж строили, ничего не сказали? - Говорили! И слушать не стал. "Не суйте нос, куда не просят!" - ответил. - Прогнал их и копейки за работу не заплатил! Другие достраивали! - Ка-а-ак это - не заплатил? - появился запыхавшийся Иван Иванович, растолкал людей в стороны. - Как это - сам досок набрал? Все по закону куплено! Он пробирался в гараж все глубже, а сзади его ловила за пижаму, чтоб задержать, тетя Клима. - Отойди! - крикнул на нее и кулаками потряс. - И вы марш отсюда! Вы мне еще ответите за самоуправство! Это взлом, а может, еще и с кражей! Я жаловаться буду! - Это мы будем жаловаться! Заразу разносите по всему городу! - горячился дядя Коля. - А вам что до этого? Ваш гараж из жести, подожги - гореть не будет! - Товарищи, будьте свидетелями, где я беру этот кусок! Отдам на экспертизу! - поднял вверх обломок доски Николай Николаевич. - Очистите помещение! - размахивал руками Иван Иванович, а по стенам гаража прыгали длинные, изломанные тени. - Вы мне отремонтируете и дверь, и крышу!.. - Постыдились бы... А еще интеллигентный человек! - тихо говорил Ивану Ивановичу дядя Левон и болезненно морщил лицо. - Тут несчастье чуть не случилось, а вы... Ему было стыдно за Дервоеда. Женя перестал нажимать на "жучок", и в гараже стало темно. Тетя Клима стояла у входа в гараж и вытирала платочком глаза: - "Интеллигент"... Еще какой "интеллигент"... Во всем свете такого не сыщешь. Тете Климе поглаживала плечо, утешала, как маленькую, моя бабушка. Повернула тетю Климу спиной к гаражу, повела домой. - Перемелется... Перемелется, мука будет... - говорила она профессорше. - Мука, а не мука... Уже есть! Жорин папа выпрямил на камне пробой, прибил его киркой на то же самое место дверей. И пошел домой... За ним и все начали расходиться. - Да, да... По домам! - говорил им вслед Левон Иванович. - Завтра доделаем с утра. Остальных позовем, а то отсиживаются по квартирам! Мы отнесли в одну яму все, что не успели посадить. Женя-большой и Галка присыпали корни землей. Чтоб не подсохли за ночь. Так и не знаю я, удался субботник или нет. Испортили настроение Жора с Васей. А может, Иван Иванович? И не скажешь даже, кто больше виноват... Я СТЕРЕГУ СМЕРТЬ Такого чудесного утра еще никогда не было. Солнце! Тишина! А воздух! Праздничный какой-то, тепло, свежо, и вкусно пахнет из каждой форточки. А ведь всего-навсего воскресенье... В нашем сквере - самом настоящем уже, с деревьями и кустами! - расхаживает Левон Иванович, на плече у него висит плоский ящик. Тот самый этюдник... Левон Иванович трогает ладонью верхушки посаженных кустов, как будто гладит по головкам малышей, и посматривает на небо: - Красота-то такая! Эх, и денек сегодня будет - на славу! - Доброе утро, Левон Иванович! - кричу я и поднимаю руку. - Доброе, доброе... Салют! Любишь спать, молодой человек... А я такой рассвет на Немане писал - голова кружится. Представляешь - клубится туман... Солнце над самой водой тлеет, как жар... Вода вот-вот загорится, блеск ее еще приглушенный... Верхушки леса на том берегу плавают в тумане... Женя Гаркавый в майке и трусиках "бежит на месте" на балконе. - Виват! - кричит мне не по-нашему, машет рукой. Только Галка даже не кивнула мне. Прохаживалась по скверику, опустив голову, ни на кого не смотрела. Снежок сам гулял, бегал от деревца к деревцу и каждое обнюхивал. Знакомился с новоселами! Не смотрела Галка и на балкон, хотя Женя начал подпрыгивать с детской скакалкой, выделывать ногами всякие штуки. Потом мама крикнула мне в форточку: "Завтракать!" - и я ушел. А вышел опять, когда во дворе уже было много взрослых и все мои друзья-товарищи. Успел, наверно, пройтись по квартирам Левон Иванович или кого-то из мальчишек послал, и позвали всех жильцов. Незнакомых пришло много: сестра Галки - студентка, отец Сережи, который поехал в командировку из старого дома, а вернулся теперь в новый. Из чьей-то квартиры появился демобилизованный моряк почти в полной форме, только бескозырки не было, из чьей-то - две взрослые девушки. Хохотушки: что ни скажет бывший моряк, а они рассыпаются: "Их-ха-ха! Ох-хо-хо!" И еще, наверно, не все жители, потому что в нашем доме сорок квартир. Что за люди в них живут? Не скоро узнаешь... И папа мой вышел на воскресник с Мариной, и Павлушина мать с Генкой. Многие выходили во второй раз. Павлушина мама о чем-то разговаривала с дядей Левоном. Может, не получались штанишки без штанин для Ваньки-куклы? С ними стоял еще какой-то высокий дядька с папкой под мышкой. Все было почти как вчера. Только работали не так поспешно, больше шутили и смеялись. Посадили все, подчистили, и дядька с папкой попросил нас пробежаться по квартирам, позвать остальных людей - на собрание. Общее собрание жильцов дома номер четыре по улице Мира. Показалось еще несколько незнакомых дядей и тетей, Жорин и Васин папы, дядя Коля, тетя Клима... Домком выбрали - домовой комитет. Избрали Левона Ивановича, Жориного папу и незнакомую тетю из другого подъезда. И все уже хотели расходиться из скверика, но дядя с папкой сказал: - Обождите, товарищи... Один документик передали из горсовета. Надо обсудить его. Жалоба на жителей вашего дома... И прочитал тот "документик". Что некоторые жители нашего дома занимаются самоуправством. Что Левон Иванович Старевский с приятелями попортили весь двор - нарыли ям, навыворачивали наверх камней, несмотря на то, что государство уже расходовало столько средств на благоустройство. Что некоторые развели собак и кошек и те гадят на лестнице, нападают на мирных граждан, кусают и рвут одежду. А может, они бешеные? И тут все зашумели, заговорили: - Знаем, кто писал! - А почему его самого нет? В глаза людям стыдно смотреть! - Жена его здесь! - Не читайте дальше! И так все ясно! - Читайте, читайте! А о гараже там нет, о взломе? - Не успел еще о гараже! - Тише, товарищи! Я прочитаю подпись: "Профессор Иван Иванович Дервоед, персональный пенсионер областного значения". - Знаем такого! - А разве плохо, что мы сквер разбили? Лучше пыль глотать? Лучше пусть бурьян растет? - Ученый называется! А с людьми не научился жить. - Сжечь его гараж! Заразу разносит по городу! Когда все накричались, дядя Коля рассказал человеку с папкой о вчерашнем случае в Дервоедовом гараже, о том, что взял обломок доски для экспертизы. И начальник с папкой пообещал, что примут меры к заразному гаражу. А в конце тетя Клима выступила: - Стыдно мне... Стыдно, люди добрые... Одно скажу: никакой он не профессор. Это он важности на себя напускает, жестянку к двери приколотил. Обыкновенным преподавателем работал... Выдумал себе какую-то болезнь, чтоб на пенсию раньше уйти. Замучил всех в институте своими жалобами... Студентов не учил, а калечил... И пошла домой. Медленно так, вогнув голову. Даже жалко стало тетю Климу. Люди поговорили еще о том о сем и разошлись. Только дядя Левон, Жорин папа и незнакомая тетя - избранный домком - стояли возле дядьки с папкой и договаривались, что домкому делать, чтоб всем жилось хорошо и дружно. А потом по дворам проехал грузовик и сбросил возле соседнего длинного дома четыре песочницы, а возле нашего - две. Не сбросил - Жорин папа и мой папа сняли. Сняли и просто так поставили, потому что места еще им окончательно не выбрали и не было песка. Генка с Мариной сразу залезли в одну поиграть. Из дому вышел Женя Гаркавый. В руке - свернутое полотенце. - Кто со мной на гавань? Сполоснемся немного... Я, Вася и Жора подбежали первыми. И Павлуша отпросился у мамы. А Жора крикнул папе: - Я спиннинг побегу возьму! Жорин папа кивнул: "Ладно..." И вот мы идем, а Жора держит под мышкой спиннинг и на ходу надувает волейбольную камеру. Надул и дал нести Сереже. Большая камера стала, как воздушный шар. Сережа засунул ее спереди под рубаху. Переваливается с ноги на ногу, как утка. От смеха лопнешь, на него глядя... Гавань мы знали уже. Это там, где от Немана отходит заливчик. Приходили туда с дядей Левоном, когда тот собирался писать этюд. А Женя туда каждый день бегает - или утром, или вечером. - Я буду купаться, пока и снег не выпадет, - говорит Женя дорогой. - Организм привыкнет, и зимой буду окунаться. Прорубь сделаю во льду... - Го, удивил! - сказал Жора. - Мой папа читал, на каких-то горах живут снежные люди. Дикие... И спят на снегу голые, и едят снег. У них вместо костей лед. Мы захохотали над Жориной выдумкой. - Брехня! - сказал Женя Гаркавый. - Посылали туда экспедицию. Никакого снежного человека или хотя бы обезьяны не нашли. - Провалиться!.. - хотел дать клятву Жора, но передумал. - Вот я читал - чистая правда, - сказал Женя. - В Африке есть такое племя, что огня не боится. По раскаленным углям ходят босиком - и хоть бы что. Проверяли - никакого следа на подошвах не остается. - У-ю-юй! - не выдержал я. - Вот если б наши пожарники такими были. Залез бы в огонь и туши спокойненько. - А еще есть йоги в Индии. Не племя, а такая группа людей, каста, по-ихнему. Они могут битое стекло глотать и лезвия безопасной бритвы, могут сами себе руки или ноги кинжалами пробивать, и даже кровь не капает. А захотят - могут и не дышать. Одного в гробу закопали на полдня. Откопали, открыли крышку... Женя обернулся назад, остановился. И мы стали, посмотрели назад. Далеко уже последние домики пригорода. И там, где кончалась улица и начиналась обыкновенная полевая дорога, шла Галка со Снежком... Женя хмыкнул, повернулся к ней спиной. И так прибавил шагу, что мы побежали за ним, чтоб не отстать. Сережа не видел из-за "живота" дороги. Споткнулся - гоп на пузо. Сережу подбросило, а голова перевесила - клюнул носом в землю. Мы - хохотать, а он еще нарочно - гоп! гоп! Но уже смешно не было. Женя раздевался на ходу. Вышли на берег, а Гаркавый уже в одних плавках. Красивые плавки: темно-зеленые, около резинки - белые и красные полоски. И булавка зачем-то пристегнута... - Ну и что этот еган? - спросил Павлуша. - Какой еган? - удивился Женя. - Ну, тот, которого живьем закопали. - А-а... йог, а не еган. Ничего! Хлопнул глазами, поднялся... Потяну-у-у-улся... Вот так... - Женя развел руки в стороны и вверх, присел несколько раз, придерживаясь за коленки. - И в воду! Женя подпрыгнул, выгнулся дугой - бултых! Разошлись большие круги... Вынырнул он возле другого берега залива, круто развернулся и поплыл к старой барже. Я попробовал рукой воду - ледяная! Вот тебе и солнце... - Теплая! - пощупал Вася. - Теплая, теплая! - подтвердили Жора и Сережа и начали раздеваться. Разделся и я до трусиков - хоть позагораю. А Павлуша сбросил только рубашку и майку, остался в штанах. Сережа-храбрец глубже, чем до колен, не лез. Нащупывал ногами и руками ракушки-перламутровки, выбрасывал на берег. А Вася то и дело нырял и брызгал на нас. Вынырнет, раскроет рот, вытаращит глаза. А трусы на коленях! Отцовские, наверно, большие, как штаны. Вася поддернет их, сложит ладошки ковшиком перед носом и опять - бултых! Сережа, наконец, осмелел - переплыл на ту сторону заливчика и назад. Потом проплыл туда-сюда и Жора. Вылезли, трясутся, как черти. Взяли спиннинг и втроем побежали подальше - забросить. А Вася все нырял... - Ого-го! - крикнул Женя с баржи и запрыгал на одной ноге, выливая из ушей воду: бум! бум! бум! Железная баржа гудела под ним, как барабан. Это он нам кричал или Галке? Наверно, нам, потому что Галка как шла прямо в лесок, так и исчезла в ельничке. Я хотел побежать к Жене, залезть на баржу, заглянуть внутрь. Интересно, что там в ней? Но Вася как раз проделывал цирковой номер, и я помедлил. Засунул Жорину волейбольную камеру себе в трусы, как Сережа под рубаху. Попробовал нырнуть - кувырк, как утка хвостом кверху. Не ныряется... Еще раз - кувырк! Пятки сверкнули в воздухе, Васю бросило через голову, перевернуло кверху животом. Поднялся - кхы! кхы! Чуть не захлебнулся... - Эй, малявки! - крикнул Гаркавый с баржи. - Давайте на берег. И пробежечку на сто метров, а то воспаление легких схватите. - Сейчас! Последненький разок! - крикнул Вася. Вынул из трусов камеру, швырнул ее на берег. Это был его рекордный нырок. Если б еще полминуты, то стал бы йогом. Или утонул. Наконец вода вспучилась, показалась Васина спина... Голова... Руки только не показывались, что-то оттягивало их вниз, под воду, сгибало Васю. Один раз это нечто таинственное показалось из воды - длинное, грязное. - Помоги, Жека... Металлолом будет! Я побрел к Васе медленно, чтоб не замочить трусов. А Вася покачивал на руках находку под водой и плевался, кашлял. Взялись в четыре руки... Бр-р, какое колючее, скользкое и противное это железо! Будто слиплась в кучу одна ржавчина. Немного смахивает на отпиленную верхушку ракеты. Положили на песок, сполоснули с рук грязь и ржавчину. И вдруг я понял: снаряд! Честное октябрятское... В кино такие видел, только блестящие и гладкие... - Снаряд!!! - завопил я во все горло. - Снаряд вытащили из реки! Первыми прибежали Жора, Павлуша и Сережа. "Ты виноват!" - "Нет, ты больше!" - нападали они друг на дружку: на катушке спиннинга висела огромная "борода". Прибежал с баржи Женя Гаркавый, разметал нас в стороны. У Васи выхватил из рук камень, накрутил ему ухо: Вася уже намеревался тюкнуть камнем по снаряду. - Вон ту горку видите? - указал Женя на ельник. - Бегом за нее и залягте! Мы отошли метров на пять всего. Никто даже не присел. Женя осмотрел снаряд. - Взрыватель есть... Все ржавчина разъела, может сам по себе взорваться, хоть и не тронешь. Где нашли, покажите то место! Мы подбежали к нему, закричали наперебой. - Тихо! Один кто-нибудь... Вася! Вася взял камешек и бросил его в воду. - Вон там... - Не подходите близко к снаряду, не касайтесь. Женька, посторожи... Гаркавый развернул полотенце, вынул большущие очки с резиной вокруг стекол. Надел - очки закрыли половину лица. - Еще раз предупреждаю: с места не двигаться. Со смертью не шутят! Женя побрел к тому месту, где Вася нашел снаряд. Чуть выше колен! Сунул лицо с очками в воду, поводил вправо, влево, ступил шаг вперед... Поднял голову, вдохнул воздуха. - Жалко, нет маски с трубкой... - И опять голову под воду. Шагнул еще вперед, еще шаг, еще... Много раз он то выпрямлялся, то опускал лицо в воду. И плавал вокруг того места, не поднимая головы, и ногами щупал. Мы не сводили с Жени глаз, следили за каждым его движением и тряслись без удержу. Пока что больше от холода, а не от страха. - Нету... А я подумал, целый склад тут. - Женя вышел на берег, снял очки. Вздохнул устало, присел. И мы уселись вокруг снаряда, медленно, осторожно. Даже дышать боялись. Получилось кольцо, а в том кольце, на метр-полтора от каждого, лежала ржавая, в щербинах смерть. - Видите, не скелет с косой, как в сказках рисуют... А грохнет - косточек не соберешь. Миллиметров сто двадцать, гаубичный, наверно... Это для нас было непонятно. Мы смотрели на снаряд как завороженные, а лица наши вытягивались... - Ну, что теперь с ним делать? - спросил Женя сам у себя. - Позвонить... В военкомат позвонить... Пусть саперов пришлют. Побегу на деревообрабатывающий комбинат, позвоню... Гаркавый вскочил и стал, подпрыгивая на одной ноге, натягивать штаны. Одну только штанину надел и опять снял. - Нет, не то... Боюсь вас одних оставлять... А прогнать домой - другой дурак найдется, который ковырнет. Лучше мы его похороним. А ну, кыш за ту горку! Теперь мы послушались, отбежали в ельник. На самом высоком месте зигзагом шла канавка. Заросла уже деревцами, но можно было догадаться, что эта была траншея. Мы попадали в нее, залегли. Как на войне... И тут выбежал из ельника Снежок. Прямо на нас! Забегал от одного к другому, из разинутого рта болтается розовый язычок. Но мы не обрадовались Снежку. Мы думали про Женю: что он намерен делать? - В войну играете? - вышла из зарослей и Галка. - Тише, ложись! - прикрикнул на нее Жора. - Женя будет снаряд разминировать. Галка не легла, а наоборот - стала как столб и тянет вверх шею, тянет... Как будто растет сама. Женя вытащил из брюк ремень... Подошел к снаряду, наклонился... Нет, не похоже, чтоб собирался разминировать! Он подсунул конец ремня под снаряд и... лег на него или возле него животом. И не подымается, что-то потихоньку делает... - Не надо, Женечка! - рванулась с места Галка. - Миленький, славненький... Не надо, не трогай! Не надо... Женя поднимался с земли медленно, сначала оперся на руки и колени. Снаряд висел под ним, привязанный ремнем к груди и животу. Стал на ноги - и снаряд показался нам каким-то страшным чудовищем, которое присосалось к нему. - Тяжелый, зараза... - сказал Женя тихо. Галка ступила к нему еще на один шаг. - Женечка, не надо... Женя скорчил жалостливую мину: - Ма-а-ама, я хочу домой... Над Галкой смеялся. А у меня от его смеха будто за шиворот снегу насыпали. Подбежал к Жене Снежок, положил передние лапы ему на бедро. Гаркавый погладил его по голове, потрепал за ушами. Рука гладила, пальцы трогали ухо, а сам Женя стоит, не шелохнется. И вот повернул к реке, вошел в воду... Не в смирный, неглубокий заливчик-рукав, а в Неман. Шел медленно, правой-левой... правой-левой... Уже снаряд спрятался под воду, вода до подбородка заняла... И тогда Женя поплыл. Выбрасывал руки вперед спокойно и мерно: раз-два, раз-два... Даже брызги не взлетали. А течение относило его в сторону все дальше и дальше. А мы повскакивали со своих мест, пошли берегом. Нам хотелось быть ближе к нему в эти минуты. Как будто мы могли ему чем-нибудь помочь!.. Внутри у меня опустело, я весь был какой-то невесомый, напряжен, как натянутая струна. Брел и не чувствовал под собою земли. А что как ахнет тот снаряд, взметнется над рекой водяной столб?! Вдруг Женя перестал грести и... медленно ушел под воду. Галка сунула в рот пальцы, словно хотела их откусить. Мы замерли на месте... А Женьки нет и нет... Показалось, целый час не было. И вдруг его голова выскочила из воды, как поплавок. Женя фыркнул и весело прокричал: - Ух, и холодильник на дне! Криницы, наверно, бьют! Он поплыл к берегу наискосок, без снаряда течение сносило его сильнее. Мы подпрыгивали, мы плясали на берегу: "Ура! Ура!" Я кувыркнулся через голову, посмотрел опять на Неман. А Галка вдруг как закричит: - Ой, Женечка!.. Гаркавый беспорядочно взмахивал руками. Крикнул, закашлявшись: - Спокойно, дети!.. - и опять исчез под водой. - Судорога скрутила... - Галка застучала кулачком о кулак, закусила губу, не стыдясь слез. Не было Жени, может, столько, сколько в первый раз. А может, и больше. Мы уже хныкали и скулили... Вдруг Женя вынырнул, мотнул головой, чтоб отбросить назад с глаз волосы... Провел по лбу рукой и поплыл саженками - быстро, изо всех сил. Пока он боролся с течением, Галка сбегала за полотенцем. Прибежала назад тогда, когда Женя, сильно хромая, выбирался из воды. Вышел и упал на песок лицом вниз. Мы стояли вокруг него и смотрели, как ходуном ходит спина Женьки, как бьет его страшный, судорожный кашель. Из икры в двух местах сочилась кровь. Наконец Женя отдышался и медленно перевернулся, сел. Вытер ладонью кровь и начал колотить кулаком по икре, щипать ее, массировать. Губы его были плотно сжаты, брови сдвинуты к переносице... Растирал он ногу, а Галка вытирала ему спину, плечи и улыбалась сквозь слезы. И только тогда забрал Женя полотенце, когда Галка намерилась вытереть ему лицо, нос. - Хорошо, что булавка была... - сказал Женя и вздохнул, снял с пояса ремень. - Со снарядом справился, а тут... Загнуться от какой-то паршивой судороги! Сколько на том свете будешь, столько и краснеть придется. А вообще-то дикая, адская боль... - Ты не краснеешь, а синеешь. От холода дойдешь! - ласково говорила Галка, и губы ее дрожали. - Ну-у-у?! На ста-а-а-арт... Марш!! И мы помчались к одежде - кто быстрее. Сзади тявкал от радости и пытался схватить кого-нибудь за пятку Снежок. И мне тоже хотелось кричать от радости, что в нашем доме живет Женя Гаркавый. Что там какие-то йоги! Да и те, кто не боится огня. Далеко им до Жени... И пусть не хвастается Галка своим подвигом. Подумаешь, пролезла в форточку! Женя сто раз залез бы, если бы у него тогда были кеды на ногах. И я когда-нибудь заберусь. Вот подрасту немного, станут длиннее ноги - и залезу. КОМБИНАТ "МЫ САМИ С УСАМИ" Воскресенье называется выходной, день отдыха. Но именно по воскресеньям я занят как никогда. Так и папа говорит, и мама, и бабушка. Только пришел с Немана, отругали и загнали за стол обедать. Только пообедал - "Учи уроки!" А уроки не лезут в голову, лезет пластилин. Нет у меня столько, сколько говорил дядя Левон. За те пять рублей никто меня больше не ругал. Мама с папой только переглянулись и вздохнули. "Хороший нам урок!" - сказал папа и спрятался в кабинет-спальню. Была у Марины начатая коробка. Выпросил, сказал, что взамен куплю две или все, что захочет. Когда вырасту, конечно... Был у меня и свой пластилин, для уроков труда. Добавил и его. Маринина, да моя, да новая пачка - три! Это уже не пустые руки. - А в шкафчике смотрел? - сказала мама. - Там еще прошлогоднего целый склад. Про шкафчик-то я и забыл! Это скорее был не шкафчик, а какой-то бабушкин комод. Вынесли его за ненадобностью из кухни в ванную, и в нем сейчас хранится всякая всячина. Наверху комода стоят два бака для белья. Внутри шкафчика на нижней полке - склад материалов для стирки: мыло, пасты, порошки. Стоят банки с краской, валяются тюбики гуталина. На верхнюю полку кладется то, что надо стирать. В левом ящике банка с гвоздями, всякие инструменты, нужные и ненужные железки. В правом ящике тоже свалка: мотки проволоки и шпагата, куски наждачной бумаги, смола, мел. Здесь я нашел и разноцветные комки пластилина - запыленные, с налипшим мусором. Весь пластилин побросал в целлофановый мешочек. Пусть! Пригодится! Где, интересно, дневник? Как бы его не забыть... Дверь квартиры Левона Ивановича нам открыл... Вася! Увидели его и сразу фыркнули: голова повязана набекрень не то чалмой, не то пиратской косынкой, ноги путаются в длинном фартуке. - Эх, вы! Я уже два часа работаю с дядей Левоном, - объявил он с гордостью. - Сколько мы здесь переделали всего! Я Жучка буду играть! - и Вася исчез в ванной. Вася - Жучок? Ну и пусть, подумаешь... Только почему дядя нам еще не сказал, кто кого будет играть? И почему сегодня так невкусно пахнет в его квартире? - Салют, "артековцы!" - вышел в коридор Левон Иванович. - Э-э, а руки, руки! Подержать надо, мы же договорились! Каждый из нас быстренько поднял правую руку. И когда он нам откроет тайну: зачем задирать вверх руки? - Пластилин - на кухню, дневники - мне. Лишнюю одежду снять, рукава подвернуть, если не хотите до майки раздеваться! - командовал дядя Левон. Он и сегодня был в пижамных шароварах и в майке. - Та-ак... Та-ак... Павлуша у нас молодец! - посмотрел он первый дневник. - У Сережи дневника еще нет... А у вас двоих даже смотреть неинтересно... Ставлю на голосование: допускать их к работе или нет? - Левон Иванович! Дядя Левон!.. - загорячились мы с Жорой. - Провалиться на этом месте! Честное октябрятское! Исправим! - Мне хочется вам верить и не хочется... Ну, хорошо, будем считать, что эти двойки-тройки у вас случайные. - Случайные! Честное слово! - клялся с нами и Сережа. Послышались шаги-грохот. - Вот что мы с дядей Левоном смастерили! - вышел к нам на каких-то деревяшках Вася. - Это чтоб ровным с вами быть... Ходули - не ходули, обувь - не обувь: на ногах скамеечки сантиметров по десять высотой. И ремешок дужкой прибит - ступню держит. - Дай и мне! И мне дай походить! - подскочили мы к нему. - Отставить! - по-военному скомандовал дядя Левон. - Забавляться нам некогда. Вася, чаще помешивай клей... И прибей полоски войлока под котурны, чтоб не так грохали. - Котурны называются, во как! - сказал Вася и исчез в ванной. Вскоре оттуда послышалось: бух! бух! бух! А еще мы увидели готовую ширму для театра кукол. Стояла она в уголке за диваном. Из тех реек-планок, что принес Левон Иванович из комбината, сколочены длинные четырехугольные рамки, выше нашего роста. Рамки обтянуты серой тканью и соединены между собой петлями. - Идите сюда! - позвал дядя Левон из кухни. - Я придумал, как сделать, чтоб меньше пластилина пошло. Пол на кухне, стол в углу, две табуретки - все было прикрыто газетами. Левон Иванович показал нам две большие продолговатые картофелины, они были насажены на палки и утыканы обломанными коротенькими спичками, как ежик иголками. - Вот... Покроете сверху пластилином, а потом уже формуйте носы, уши, губы, брови. Таньку и Ваньку будут лепить Павлуша и Женя, вот по этим рисункам. Потом по вашим скульптурам будем отливать г