дце тоска. Слова, сказанные напоследок Ратледжем снова разбередили незаживающую рану. В холле дежурили двое ординарцев; один доложил на вопрос генерала, что мистер Миддлтон в кабинете. Явившись на вызов, младший офицер выслушал распоряжения. - Разыщите графа Пуласки и полковника Джона Лоренса и передайте им приказ немедленно прибыть в резиденцию губернатора. Это первое. После этого найдите полковника Камбрэ; он должен как можно быстрее перенести работы на левый фланг - он знает куда. Затем отправляйтесь к полковнику Финли и распорядитесь от моего имени, чтобы он не тянул с подвозом боеприпасов. Сегодня утром, когда я уезжал, у некоторых солдат оставалось только по три заряда. Это все, мистер Миддлтон. Пожалуйста, не теряйте времени. - Миддлтон убежал, и генерал, взяв Лэтимера под руку, коротко рассмеялся. - Так-то вот. Это мой ответ на ультиматум Превоста. Мы не сдадимся ни на этих условиях, ни на любых других, пока здесь командует Уильям Молтри. И вопроса бы такого не возникло, не будь у нас путаницы в полномочиях гражданских и военных властей. От нее все зло, Гарри. Каждый должен заниматься своим делом, а у нас Линкольн, главнокомандующий Южными войсками, пляшет под дудку Ратледжа, который не является военным вовсе! И что в результате? Линкольн с сильной армией попусту тратит время на овладение Саванной, которая практически не защищена и не стоит того, чтобы ее захватывать. А пока он там, Превост того и гляди разрушит Чарлстон и уничтожит нашу армию. Штатскому никогда не понять, что захват городов или даже целых провинций - бесполезная трата времени и сил, если остается боеспособной вражеская армия. В глубине души я уверен, что Линкольна сбил с толку губернатор, будь он неладен. Помнишь ту поездку в Оринджберг и их тайные совещания? А теперь Линкольн прохлаждается в Джорджии. На памяти Лэтимера Молтри впервые открыто высказывал свое недовольство Ратледжем и был не на его стороне, хотя Ратледж и раньше иногда явно ошибался. По этому Гарри мог судить о горечи, скопившейся в сердце генерала горечи. Если бы Ратледж вовремя посоветовался с ним или другим опытным солдатом, их положение не было бы таким тяжелым и преимущество могло перейти на сторону каролинцев. - Когда думаешь о том, что могло бы быть и что есть, можно сойти с ума, - заключил Молтри. - Но, ей-Богу, я справлюсь с тем, что есть, как полагается солдату. Я не позволю больше вертеть собой ни одному штатскому и отдам Превосту не больше, чем Паркеру. - Он помолчал и добавил: - А сейчас иди завтракай, парень, и постарайся отдохнуть, сколько сможешь, пока снова мне не понадобишься. А это может случиться очень скоро. Молтри ушел; Лэтимер стоял в нерешительности. Но ум его занимало отнюдь не то, о чем говорил генерал. Ему претило оказаться сейчас наедине с Миртль. Преодолевая свинцовую тяжесть в ногах и тупую боль в груди, он побрел в столовую. Миртль и маленький Эндрю стояли у окна и обернулись на звук его шагов. Миртль подарила мужу грустную улыбку, только подчеркнувшую ее болезненный вид, а Эндрю бросился к нему с ликующим воплем и обхватил запыленные колени отца. Никогда еще Лэтимеру не хотелось разрыдаться так сильно, как в тот момент, когда он поднял мальчонку и прижал к своему плечу его круглое, смеющееся личико. Миртль тоже приблизилась к мужу. - Отпусти его, Гарри, - попросила она мягко, - ты сам, бедный, еле держишься на ногах. Зная теперь о ней всю правду, Лэтимер счел ее заботу почти за оскорбление. Он поцеловал ребенка, опустил его на пол и, не поднимая глаз, побрел к столу. Миртль принялась хлопотать вокруг него, налила ему кофе, в который добавила столовую ложку рома, положила на тарелку ломтики оленины и окорока. Рассеянно внимая ее уговорам, он начал ковырять еду, и Миртль переключилась на Эндрю, чтобы тот ему не досаждал. Осунувшееся лицо и тусклый взгляд Гарри, его замызганный мундир и взлохмаченные волосы, побуревшие от осевшей на них пыли, свидетельствовали, каково ему пришлось. Миртль в таких случаях стремилась не навязывать ему чрезмерной заботы и не беспокоить своими проблемами, понимая, что ему и без того несладко. Она тихо сидела рядом и занималась с сыном. Гарри, механически поглощая пищу, украдкой поглядывал на ее тонко очерченное, одухотворенное лицо. Лэтимера одолевали горькие мысли, но постепенно в них вкралось сомнение в собственной правоте. Поначалу ему пришло в голову избитая истина: внешность обманчива и ей нельзя доверять. Кто бы поверил, спрашивал он себя, что у этого чистого и милого создания с таким нежным, почти ангельским взором, в душе коренится измена. Но потом он подумал, что все ведь можно трактовать совершенно иначе. А вдруг, вопреки видимости, Миртль невиновна? Или виновна лишь отчасти? Что, если любовь к нему - не такое уж притворство? Однако чем тогда объяснить, что она вчера так бойко и гладко врала? Нет, она насквозь фальшива, она предала его и не испытывает ни раскаяния, ни угрызений совести. Не случайно Ратледж требовал пресечь ее визиты на Трэдд-стрит. И он, Гарри, едва не ударил Ратледжа за это оскорбление, предупредил, что потребует удовлетворения, когда позволят обстоятельства... Следовало бы принести губернатору извинения. Вне всякого сомнения, он из милосердия и сострадания к нему, Лэтимеру, сказал гораздо меньше, чем ему было известно. Лэтимер отодвинул тарелку, выпил чашку горячего кофе с ромом и расслабился. Миртль тут же оказалась подле него с набитой трубкой; он принял трубку, автоматически пробормотав слова благодарности, и, не замечая в ее руках зажженную свечу, полез в карман за трутницей. Пальцы нащупали клочок бумаги, и это подействовало на Гарри так, словно он коснулся раскаленного угля - то была записка Мендвилла сэру Эндрю, которая должна была успокоить баронета на предмет задержания мнимого квакера. В суматохе дня Лэтимер до последней минуты не вспомнил о записке и не вручил ее адресату. Тем не менее, Кэри никак не дал о себе знать - почему бы это? Задумавшись над этим, он раскурил трубку от свечи и начал пускать клубы дыма. Вскоре он нашел ответ: Кэри ничего не предпринял, потому что Миртль передала отцу его вчерашние слова о предупредительном задержании Нилда. Чтобы не подвести Мендвилла, Кэри, естественно, не осмелился вмешиваться в ход событий. Да, это, пожалуй, единственное логичное объяснение его бездействия, которое, кроме того, доказывает, что Миртль все-таки передавала своему окаянному отцу новости из штаб-квартиры. Ратледж оказался более чем прав - жена Лэтимера шпионила в собственном доме, иначе этого не назовешь. - Миртль, ты сегодня выходила из дома? - спросил он, чтобы лишний раз удостовериться в правоте своих выводов. - Нет, дорогой. На улицах полно народу, и все такие шальные, что я поостереглась. Гарри затянулся, взглянул ей прямо в глаза и резко спросил: - А когда ты в последний раз видела своего отца? Миртль насторожилась - это было очень заметно. - Почему ты спрашиваешь? - Праздный интерес, конечно. Меня занимает, как он оценивает нынешнюю ситуацию. - О, точно так, как ты предсказывал. - Похоже, она испытала облегчение. - Он уверен, что британцы возьмут город. - И ликует, я полагаю? Она вздохнула: - Думаю, да. - Но ты не ответила, когда в последний раз его видела. - Два-три дня назад, - небрежно сказала Миртль. - Значит, ты не виделась с ним после ареста Нилда? - Нет, - после секундного промедления ответила она, - зачем? Лэтимер пожал плечами. - Было бы естественно, если бы ты захотела успокоить его на этот счет. Сказать, что его приятелю не причинят вреда и что ему не угрожает реальная опасность. Впрочем, это не важно. - Гарри взялся за трубку и снова погрузился в раздумья. ...Миртль не просто лгала - она лгала без видимой необходимости, из чего он заключил, что совесть ее и в самом деле нечиста. Но каким спокойным, каким невинным было ее личико! - Скажи, Гарри, неужели отец прав? Лэтимер отвлекся от своих мыслей, чтобы мрачно пробурчать: - Надеюсь, нет. - Ты в самом деле так считаешь? Ты в это веришь? Нам хватит сил, чтобы отразить наступление, или уже подошло подкрепление? - Подкрепление? - воззрился на нее Гарри. - Какое подкрепление? - спросил он прежде, чем страшное подозрение пронзило его мозг: да ведь она вытягивает из него сведения! - Я считала, вы ожидаете подкрепления. - А, это, - солгал в свою очередь Лэтимер. - Прибыло вчера ночью. - И много? - Порядка тысячи человек. Лицо Миртль просветлело. "Дьявольское лицемерие!" - подумал Гарри. - Это ведь очень много, да? - Внушительно. Снова возникла пауза, после которой она спросила: - А наших намного меньше по сравнению с британцами? Минуту он безмолвно пыхтел трубкой, обдумывая ответ. - Ты выведываешь военные тайны, - сказал наконец укоризненно. - Но Гарри! - обиделась Миртль. - Мне-то ты, безусловно, можешь сказать. Ты ведь понимаешь, как меня это тревожит. - Думаю, понимаю, - проговорил он, и Миртль его интонация показалась Миртль странной. Гарри снова погрузился в мрачную задумчивость. Почувствовав, что он замкнулся в себе, она тоже замолчала. А в душе Лэтимера клокотало негодование. После ее наглой попытки вытянуть из него сведения, он готов был вскочить, обругать ее подлой, низкой дрянью и, приперев к стене доказательствами, положить конец ее вероломству. Но он сдержался, а затем его снова посетило сомнение. В конце концов, будь она ему верна, подобное поведение было бы резонным. Но то если б она была верна! Он начал издеваться над собой: надо же быть таким остолопом и после всего, что он вчера узнал, после всей ее лжи хотя бы на мгновение допустить мысль о ее верности! Все, что ему еще остается, это установить степень ее неверности - до какой низости она дошла, предавая мужа, чтобы угодить любовнику. Да, любовнику - пора назвать вещи своими именами! В эту недобрую минуту он вспомнил, о чем недавно говорил Ратледж в связи с Габриэлем Фезерстоном. Когда некое лицо подозревается в шпионаже, можно одним выстрелом уложить сразу двух зайцев - полностью изобличить предателя и ввести в заблуждение сторону, на которую он работает, если подкинуть предполагаемому предателю ложную информацию. Лэтимера осенило вдохновение. Он порывисто отложил трубку, встал и задвинул стул. - Я должен идти, - сказал он. - Мне пока не до отдыха. Взяв с кресла свои шляпу и шпагу, он подошел к Эндрю, подставившему ему для поцелуя вымазанную медом щеку. Миртль поднялась; она была на грани нервного срыва, но до ухода мужа храбрилась из последних сил. Ко всем ее тревогам добавились мучительные сомнения. Неужели Гарри ее подозревает? Со вчерашнего вечера он ведет себя очень странно. Но что он может подозревать, если не вывел Нилда на чистую воду? Наверное, только полное признание принесет ей облегчение, но неизвестно, как это признание подействует на Гарри, которому и так приходится тяжко. С каждым шагом она все больше запутывалась в силках. - Дорогой! - сказала она и обвила руками его шею. Будь Эндрю постарше, стальной блеск в глазах отца, глядевшего на него поверх маминого плеча, эти насмешливые очертания губ многое бы ему сказали. Гарри провел рукой по темным волосам жены. - Я знаю, Миртль, тебя страшит неизвестность. Но ты всегда была у меня очень храброй. Побудь храброй еще немножко, совсем-совсем немножко. Ладно, дорогая, я все-таки скажу тебе кое-что... но ты должна все забыть, лишь только услышишь. Это известно только мне да Молтри, который отвечает за осуществление плана. Успех предприятия зависит от соблюдения тайны, и если она будет нарушена, то все пропало. - Ох, тогда не говори, Гарри, не надо! Я как-нибудь еще потерплю. Она боится, подумал он. Миртль и в самом деле перепугалась, но совсем по другой причине, нежели он предполагал. - Нет, я хочу, чтобы ты знала. Это осушит твои слезы. Мы заманили армию Превоста в западню. Он считает, что Линкольн околачивается за Саванной, но правда, потрясающая правда состоит в том, что Линкольн приближается к его тылам. К завтрашнему дню Превост обнаружит, что зажат тисками двух наших армий. Пусть он только останется на месте еще двадцать четыре часа, и его разгром станет так же неотвратим, как завтрашний восход. Ну, моя дорогая, еще чуточку терпения, и все будет хорошо. Я сказал тебе это, чтобы успокоить. Я не должен был... Ну да ладно, я знаю, какая ты честная и стойкая и какая осторожная. Он поцеловал ее и оставил счастливой и утешенной этим бесспорным доказательством его доверия и любви. Глава XIII. Стратегия Ратледжа В одиннадцать утра Лэтимер выехал на лошади из городских ворот к оборонительным линиям и повстречал Молтри, возвращавшегося после инспектирования работ, которые срочно заканчивал полковник де Камбрэ. Генерал приветствовал своего адъютанта, и лукавая улыбка осветила его иссеченное морщинами лицо. - Совету не довелось понаслаждаться долгими прениями, - сообщил он, - хотя, видит Бог, не покажи я им зубы, они с удовольствием прели бы до сих пор. Я заявил, что они могут смело избавить себя от болтовни по поводу капитуляции, потому что я никогда не соглашусь на позорные условия Превоста. Тем, кто был на моей стороне, этого оказалось достаточно. Что же касается остальных, то они знают, что в случае открытого конфликта город наверняка поддержит меня в решимости обороняться. - Значит, будем сражаться? - Рано или поздно. Между тем мы, по настоянию Ратледжа, пока тянем время. Я послал другое письмо, в котором отказался принять их условия, но написал, что был бы счастлив рассмотреть менее смехотворные предложения, если Превост отрядит офицеров на переговоры. - То есть, менее нелепые условия... - Нет-нет. Мы не сдадимся ни на каких условиях. Во всяком случае, пока командую я. Но ведя переговоры, мы выгадываем время. - А какой в этом смысл? Молтри позволил себе подмигнуть. - Чтобы укрепить оборону. Пока суд да дело, мы продолжаем нашу работу, и каждый выигранный час нам на руку. Они поравнялись с палаткой полковника Бикмена, командующего артиллерией. Стоя напротив нее, они разглядели внутри группу людей, в большинстве своем облаченных в синие мундиры Континентальной армии; среди них на походном стуле восседал в цивильном платье Ратледж. Подъехал конный офицер и, остановив лошадь перед Молтри, снял шляпу. - Сэр, полковник Превост передал через парламентера, что если работы на укреплениях не будут приостановлены на время перемирия, он прикажет своим солдатам немедленно наступать. Сначала лицо Молтри омрачилось, затем он беззлобно рассмеялся: - Разгадали наш трюк, черти. Право слово, бывают моменты, когда британцы демонстрируют толику ума. Капитан Данбар, передайте мое почтение полковнику де Камбрэ, и пусть он прикажет своим саперам прекратить работу. Капитан Данбар отдал честь и поскакал выполнять поручение. Молтри хотел было продолжить свой путь, но из палатки выглянул другой офицер. - Почтение его светлости, сэр. Он будет рад вашему участию в Тайном совете в штабе полковника Бикмена, где обсуждается ответ генерала Превоста. - А, так он уже получен? Дьявол, они не теряют времени даром. - Молтри быстро спешился. - Пойдем, Гарри. Клянусь жизнью, это обсуждение обещает быть занятным. Они передали поводья солдату, и тот привязал лошадей к балке, выступающей из завала. В палатке собрались восемь членов Тайного совета и с ними полковник Джон Лоренс, сын старого друга Ратледжа - Генри Лоренса. Этот способный и предприимчивый молодой офицер пользовался особой популярностью среди солдат за свою беззаветную храбрость, но Молтри питал к нему легкое недоверие за его столь же выдающееся самовольство. Его безрассудство и отступление от приказа в ходе отступления Молтри от Саванны привело к тяжелым неоправданным потерям в бою под Кузохэтчи. Однако сейчас Молтри был рад присутствию Джона Лоренса, полагая, что найдет в нем надежного союзника в противовес необъяснимому малодушию, проявляемому с недавних пор губернатором. Генерал сел на краешек походной кровати Бикмена. Ратледж уже занял единственный стул у квадратного столика с письменными принадлежностями. Трое или четверо членов Тайного совета притулились в самых разнообразных местах; Гедсден оседлал ящик с боеприпасами, содержимое которого было под стать его нраву. Ратледж зачитал вслух письмо, полученное от британского генерала. Тот объявлял о своей готовности вести переговоры, предложенные генералом Молтри; он уже имел честь назначить для их проведения двух офицеров, из которых один - его брат, полковник Превост. Они будут ждать двух уполномоченных генерала Молтри. Провести переговоры британский командующий предлагает на ничейной территории между позициями британских и американских войск. Губернатор отложил письмо и обвел собравшихся своими совиными глазами. - В отсутствие генерала Молтри я счел своим долгом вскрыть эту депешу, хотя она, конечно, адресована ему. - Он сделал паузу. Никто ничего не ответил; сам Молтри только кивнул. - Итак, генерал Превост согласен вести переговоры, а это уже кое-что. Теперь генералу Молтри остается сказать, какие условия он согласен обсуждать с британцами, дабы мы могли принять решение. - Условия чего? - гаркнул Гедсден. - Условия капитуляции, разумеется, - угрюмо сказал Ратледж. - Другие вопросы перед нами не стоят. В палатке наступила мертвая тишина. То была тишина потрясения и оцепенения, длившаяся несколько секунд; наконец ее нарушил один из штатских членов Тайного совета, чарлстонский торговец Джон Эдвардс. Дрогнувшим голосом, со слезами на глазах, он высказал неуверенный протест: - Как? Неужели мы без боя сдадим город? - Сдадим город? - эхом отозвался Молтри, и палатку наполнил его недобрый смех. Он впился глазами в Ратледжа. - И ваша светлость осмелится сказать об этом его жителям? Гедсден поддержал своего генерала: - Народ настолько полон решимости и спокойствия, насколько этого вообще можно ожидать от людей в столь критической ситуации. Они готовы стоять насмерть и защищать свою родину. - Он уставился в переносицу губернатора, почти угрожая ему взглядом. - Человека, который скажет им, что мы должны сдаться, разорвут в клочки, как предателя. Гул одобрения и враждебные взгляды в сторону Ратледжа подтвердили, что все разделяют мнение Гедсдена. Но Ратледжа это ничуть не тронуло. Он был спокоен, когда начал ровным голосом выстраивать цепь аргументов, которые уже приводил ранним утром в своем Совете. Он описал ужасы штурма, разрушений и убийства горожан, которые начнутся, если на улицы ворвутся разъяренные солдаты врага. Он напомнил о женщинах и детях, оставшихся в городе, напомнил также - хотя это было излишним - что у него нет здесь ни жены, ни ребенка, поэтому он беспокоится не за своих родственников. Затем он напомнил, что во время войны бывают ситуации, когда и храбрейший может сдаться, не теряя чести, и, более того, когда доблесть и честь требуют сдаться во имя спасения других. - Вы говорите, что смело умрете за вашу страну, и считаете, что это высочайшее выражение мужества. Вы не правы. Часто смерть - желанный и самый простой выход для человека, столкнувшегося со страшным выбором - вроде того, что сейчас стоит перед нами. И еще я скажу, что нужно больше мужества, чтобы сидеть там, где я сижу, и говорить вещи, которые я вам говорю, нежели чтобы пойти навстречу врагу и принять британскую пулю, которая избавила бы меня от ответственности. Он редко тратил свое красноречие впустую - оно и на этот раз подействовало; магнетизм его суровой личности все-таки подчинил их всех - всех, кроме Молтри. Генерал был не только добродушен, но трезв и практичен, а потому демагогическим призывам предпочитал убедительные факты. - Одни слова, - сказал он, - сотрясение воздуха, черт побери! Я слыхал то же самое, когда меня назначили в форт Салливэн. Тогда мне тоже уши прожужжали о резне и поругании соотечественников, однако - я снова напоминаю - Джон Ратледж настолько же твердо стоял тогда за меня, насколько сейчас он против. Тогда, благодаря его твердой поддержке, я победил и нанес британцам первое поражение в этой войне. И я могу повторить: наше положение не хуже и не лучше, чем было тогда. Эффект ораторского искусства губернатора был сведен на нет. Люди охотнее верят в то, во что желают верить, и это желаемое они услышали сейчас из уст своего генерала. Его слова вызвали взрыв одобрения, и Ратледжу, застывшему, как сфинкс, пришлось пережидать, пока не стихнет эта буря. Лишь тогда зазвучал негромкий голос, исполненный презрительного сожаления: - Не мешало бы вам вспомнить, господа, какие силы у британцев и какие у нас. У Превоста двойной, да что там - почти тройной перевес в численности. - В форте Салливэн, - парировал Молтри, - соотношение было чуть ли не десять к одному. - Здесь недопустимы аналогии! - губернатор возвысил голос, силясь перекричать остальных. Его ярость, непривычная горячность немедленно их приструнили. - Ваши бойцы были укрыты стенами форта, сложенными из вязкой пальметтовой древесины, с которой противник раньше не сталкивался, не подозревал о ее свойствах, а кроме того, на нашей стороне была удача. Вы сами знаете, Молтри: если бы три корабля, которые шли, чтобы атаковать вас с запада, не запутались снастями, когда маневрировали в проливе, бой мог бы закончиться совсем иначе. Я вспоминаю это не затем, чтобы принизить вашу доблесть и доблесть, сражавшихся рядом с вами, но чтобы обратить ваше внимание на разницу в условиях. Вспомните о наших ничтожных фортификациях, о хилых земляных укреплениях, служащих прикрытием нашим солдатам - они будут сметены при первом же энергичном натиске. Половина защитников города - это необстрелянные новобранцы и ополченцы. Им противостоит почти втрое превосходящая армия, в которой есть и шотландские горцы, и гессенские наемники; их поддерживает артиллерия, против которой никто не устоит. - Голословное утверждение! - закричал Гедсден. - Только в бою можно проверить, перед чем мы устоим, а перед чем - нет. - Я знаю. И в конце концов мы, может быть, проверим, как бы ни хотелось этого избежать. Я не утверждаю, что мы примем любые условия, продиктованные Превостом, я только настаиваю на необходимости переговоров. Они помогут определить предел, до которого мы можем уступать. Когда мы выжмем из переговоров все, что возможно, тогда и подумаем, как быть дальше, но отказаться от перемирия на этой стадии и спровоцировать британцев на штурм, не пытаясь нащупать пути к компромиссу - этого я не могу поддержать. И ничто - ничто! - не заставит меня изменить точку зрения! Слово взял мистер Фергюссон, еще один штатский член Тайного совета. - Коль скоро это так, то, может быть, мы не будем и дальше плодить общие разговоры? Не лучше ли генералу Молтри сказать нам конкретно, какую альтернативу безоговорочной капитуляции могут предложить британцам наши уполномоченные? - Сэр, я не могу предложить никакой альтернативы, кроме вот этой, - и генерал потряс эфесом своей шпаги. - Тогда вы, ваша светлость, - обратился Фергюссон к Ратледжу. - Вы, надо полагать, все уже обдумали и пришли сюда не с пустыми руками. - Да, - угрюмо подтвердил Ратледж, - я думал. - И каково ваше мнение? - настаивал Джон Эдвардс, когда все затихли, а губернатор продолжал молчать. Ратледж опустил глаза, чтобы не встречаться с враждебными, скрестившимися на нем взглядами. Преодолев сомнения, он опять смело поднял голову и медленно изложил свои соображения. - Под предлогом обеспечения мира в Джорджии, а на самом деле для беспрепятственного вторжения его армии в Южную Каролину, генерал Превост предлагал джорджийцам заключить с ним соглашение о нейтралитете. Окончательная судьба провинции, как и судьба прочих колоний, должна была бы определяться по окончании войны. Мы можем предложить ему такой же нейтралитет. Он умолк. Онемев от возмущения, участники совета переглядывались, ища поддержки друг у друга. Первым опомнился молодой полковник Лоренс. Он шагнул к столу и срывающимся голосом выразил общую мысль: - Боже! И вы считаете, если Превост согласится с подобным предложением, то на это пойдем мы? - Не вы ли, мистер Ратледж, когда речь шла о Джорджии, объявили его предложение просто смехотворным и не достойным даже ответа? - заметил Молтри. - И тем не менее, - упрямо продолжал Ратледж, не обращая внимание на протесты всех, кто был в палатке, - теперь я предлагаю то же самое. Все снова онемели. Вскоре, однако, Молтри обрел дар речи. - Разрази меня гром, да все ли вы взвесили? - Он недоверчиво смотрел на губернатора, словно в первый раз его видел. - Вы сказали, что все обдумали. А вы подумали, что это предложение означает не только капитуляцию Чарлстона и обороняющих его войск, но и капитуляцию всей Южной армии под началом генерала Линкольна? Взгляд Ратледжа было дрогнул, встретившись с голубыми глазами командующего, но сразу же снова стал твердым. - Да, я подумал, - ответил он. Гедсден хлопнул себя по бедру и вскочил на ноги, дрожа от злости. - Тогда вот мое мнение, - прорычал он. - Одним словом, вы - подлый изменник, Ратледж! Подлый изменник, - повторил он, - и заслуживаете веревки. Ратледж выглядел совершенно спокойным, но лицо его приобрело свинцовый оттенок. Зловещее, полное угрозы бормотание доносилось со всех сторон. Он собрал всю свою волю в кулак. - Ваша грубость не сослужит нам доброй службы, - сказал он с хладнокровием, весьма далеким от его истинных чувств. - Грубость?! - воскликнул молодой Лоренс. - После того, что вы нам предложили, никакой эпитет не будет слишком грубым. Мы изменим не только себе, но и союзникам, которые рассчитывают на нас. Черт возьми, Ратледж, кто вы - предатель или трус? Спасти свою шкуру, изменив интересам всей Америки - в этом вы добиваетесь нашей поддержки? Интересно, вы... - он запнулся, натолкнувшись на немигающий взгляд губернатора. - Ладно. У меня нет ровным счетом ни малейшего желания участвовать в дальнейших дебатах. Я ухожу. Мое место не здесь. Иду готовиться к встрече неприятеля, - и, презрительно фыркнув напоследок, статный полковник развернулся на каблуках и решительно зашагал к выходу из палатки. - Одну минуту, полковник Лоренс! - В тоне Ратледжа послышалась угроза. - Вы вольны уйти, если угодно, но помните, что заседания Тайного совета секретны. Я пригласил вас на это совещание, отчасти в надежде извлечь пользу из вашего военного опыта, отчасти из-за вашего английского образования и английских связей, предполагая назначить вас одним из уполномоченных на переговоры. - Вы мне льстите, сэр, - скривился Лоренс. - Я хочу лишь предупредить вас, сэр. Насколько я успел заметить, осмотрительность не входит в число ваших достоинств. Поняв эти слова как намек на дело под Кузохэтчи, Лоренс покраснел до корней волос. - Не могу ответить вам этим же комплиментом, сэр, - парировал он. Ратледж, игнорируя шпильку, жестко продолжал: - Приказываю не упоминать за этими стенами о том, что вы здесь слышали. В противном случае последствия будут более серьезные, чем недавно, когда вы ослушались приказа командующего. Я не потерплю беспорядков ни среди солдат, ни в городе. Лоренс вытянулся во весь свой немалый рост. - Рано или поздно нынешняя кампания завершится, мистер Ратледж, и тогда у меня найдется парочка возражений в ответ на ваше оскорбление. Но пока это время не настало, я - ваш покорный слуга. Не стоит добавлять страха по поводу моей неосмотрительности к тем кошмарам, которые вас уже терзают. - И он выбрался наружу. Ратледж опустил голову. Гедсден, человек в общем-то черствый, почувствовал, что к его негодованию примешивается жалость. Он сделал попытку уговорить губернатора, но тот резко оборвал его, не дав даже начать. - Не стоит затевать новые споры. С согласия Совета или без такового, но я выступлю перед британцами с объявленными мною сегодня предложениями. Жалость Гедсдена мгновенно сменилась приступом буквально душившей его ярости. - Проклятый предатель!.. Значит, говорите, вы посмеете сделать это без согласия Совета? Ратледж встал. Лицо его было непреклонно. - Да поможет мне Господь, я сделаю это. И я знаю, что делаю. Можете называть меня трусом, предателем, кем угодно. Ваше мнение мне безразлично. У меня есть долг перед народом Каролины, который облек меня высшей властью. И я выполню свой долг, несмотря на оскорбления, обвинения и даже угрозы. Достоинство, с которым держался этот человек, укротило гнев собравшихся. - В таком случае вы выполните его без моей помощи, - сухо поклонился Гедсден и повернулся, чтобы уйти вслед за Лоренсом, но, натолкнувшись на Молтри, остановился и положил руку на плечо генерала. - Помни, Уильям, что командуешь здесь ты! - произнес он сурово. Генерал хмуро усмехнулся. - Будь спокоен - пока я командую, город не будет сдан. Мистер Ратледж настаивает на своем предложении, вот пусть и пошлет его британцам от своего имени. Но не от моего. А когда те его примут, генерала Превоста ждет неожиданное открытие. Он вдруг обнаружит, что любые соглашения, достигнутые с гражданским губернатором, не распространяются на военного коменданта Чарлстона. - Да, да! - закивал в знак одобрения Гедсден и удалился. За ним последовали двое других офицеров, которые козырнули Молтри, демонстративно не замечая губернатора. Джон Эдвардс заявил, что снимает с себя всякую ответственность за любые действия Ратледжа и тоже собрался уходить, позвав с собою Фергюссона и третьего горожанина. Те охотно присоединились, но прежде Фергюссон счел своим долгом высказаться: - Подумайте хорошенько, прежде чем сделать следующий шаг, Джон Ратледж! Иначе вы можете вдруг обнаружить, что ступили на виселицу. Если вы продадите нас британцам... Короче говоря, будьте осторожны. - Он обратился к Молтри: - Действуйте согласно вашему здравому смыслу, генерал, и, будьте уверены, мы вас поддержим. - И Фергюссон покинул палатку. Ратледж бесстрастно стоял все на том же месте, не проронив ни слова. Но Лэтимер, внимательно за ним следивший, заметил, как бескровные губы губернатора скривились в убийственно презрительной усмешке. Теперь в палатке с Ратледжем осталось только трое, и лишь двое из них являлись членами Совета, но это были люди, на которых Ратледж особенно рассчитывал - в первом случае благодаря родству, а во втором - многолетней крепкой дружбе. Однако шурин Ратледжа, командир полка ополченцев Роджер Смит, покинул его. Минуту он стоял, преодолевая сомнения, затем поднял хмурый взгляд. - Джон, я сожалею, что ты принял такое решение. Я поддержал бы тебя, но не могу. Лучше умереть там... лучше что угодно, только не измена всем провинциям, которые нам верят и полагаются на нас. Смит тоже ушел. Переживал ли Ратледж дезертирство своего родственника острее, чем отступничество остальных, или оттого, что чаша его терпения наполнилась до краев, но он тяжело опустился и, навалившись на стол, спрятал лицо в ладонях. Молтри тронул Лэтимера за плечо. Обычную благожелательность генерала как рукой сняло. - Пойдем, - проговорил он негромко. Тихий голос Ратледжа пригвоздил его к месту. Он назвал Молтри по имени, и слышалась в его зове мольба, какой ни Лэтимер, ни кто-либо другой никогда прежде не слышали от этого железного человека. Генерал обернулся, и двое друзей, разделенные пространством палатки, посмотрели друг на друга. Лэтимер почувствовал себя неуютно и решил, что он здесь лишний. - Могу ли я идти, сэр? - спросил он генерала. К его удивлению, отозвался Ратледж. - Ни в коем случае, сэр. Вы можете мне понадобиться, - после чего снова медленно перевел взгляд на Молтри. - Ты тоже поверил в те мерзости, которые приписывают мне эти люди? Ты тоже считаешь меня способным на предательство? - Поверил ли я? - переспросил Молтри. - Но как же мне не верить, если вы его предлагаете? - Он замолчал. Ратледж, не отвечая, тоскливо глядел на него. - Вы слышали, как я намерен поступить, - продолжал генерал, - да и видели вы достаточно, чтобы понять - все меня поддержат. Остальное - ваше дело. Я умываю руки, Джон, как это сделали до меня другие. Ратледж раздраженно хлопнул ладонью по столу. - Ладно, - сказал он, - поступай, как знаешь, и будь что будет. Если Превост примет мое предложение, уведоми его, что будешь со своей армией сопротивляться, невзирая на соглашение. Давай заранее оговорим, что ты так поступишь. Но сейчас выдели мне двух офицеров в качестве моих представителей на переговорах с британцами, и пусть они отвезут предложение о нейтралитете. Молтри так и передернуло. - Лучше я откушу себе язык. Ратледж разглядывал его печально. - Ты ли это, друг мой Уилл! Ты знаешь меня лучше, чем кто бы то ни было на свете, и, смею думать, за все годы нашего знакомства твое доверие ни разу мною не было обмануто. И что же, все это для тебя ничего не значит? - и он завершил свою сентенцию коротким горестным смешком. - Дело не в доверии, Джон. Допустим, я соглашусь, но где я найду двух офицеров, которые согласятся выполнить твое поручение? Ты слышал, что сказали Лоренс и Гедсден? То же самое ответит любой, кто носит американскую форму. - Роджер Смит уступил бы, если бы ты приказал. И здесь Лэтимер, которого я для того и задержал, чтобы он услышал гарантии, которые я только что тебе дал. Может быть, теперь он согласится пойти вторым? - губернатор вопросительно поглядывал на майора. Лэтимеру увидел во всей этой ситуации иронию судьбы. Он подумал о своих давних разногласиях с Ратледжем, и вот - будто судьба мстила губернатору за недоверие, которое тот к нему питал. Казалось, это проявление некой высшей справедливости: в час испытания, подозреваемый и презираемый всеми Ратледж, несмотря на свой высший государственный пост, вынужден снизойти до смиренной просьбы к Гарри Лэтимеру. Гарри не мог просто так поверить в предательство или трусость Ратледжа, во что так быстро и легко поверили остальные. Не только вся предыдущая жизнь, но и само поведение губернатора на этом Совете, говорили об ошибочности подобных обвинений. Лэтимер вновь и вновь сверял свои ощущения с суровым приговором офицеров. На первый взгляд приговор казался справедливым, но это была оценка лишь внешней стороны действий Ратледжа; нельзя рубить сплеча, разом отметая все известное о человеке и его прошлом. Лэтимер ответил быстро и почтительно, что при сложившихся обстоятельствах весьма красноречиво отражало его мысли. Гарри склонил обнаженную голову: - Почту за честь оказать услугу вашей светлости. Мрачное лицо Ратледжа внезапно смягчилась, и он бросил на Лэтимера удивленно-благодарный взгляд. Но Молтри внес поправку. - Пока вы у меня на службе, сэр, - не скрывая недовольства, напомнил он, - вы обязаны исполнять мои приказы. А я никогда не отправлю вас с таким поручением. Ни вас, ни Смита, и никого другого. - Да поймите же, - хрипло сказал Ратледж, - это воистину необходимо, иначе мы погибнем. - Не стоит повторяться, - холодно заметил Молтри. Ратледж торопливо отмахнулся. - Ах, я не о том. Я что-то плохо соображаю и, возможно, не то говорю. - Он провел дрожащими пальцами по влажному лбу. - Я хотел сказать вот что... - Помедлив, он понизил голос. - Это должно быть сделано, чтобы погубить Превоста и его армию. - Что?! - Молтри застыл, ошеломленный. Ратледж указательным пальцем поманил их ближе к столу. На бледном его лице были написаны отчаяние и решимость. - Садитесь, оба. Придвигайтесь. Я боялся этого, боялся больше всего. Эта тайна такая важная и опасная, что я был готов пойти на все, лишь бы не раскрывать ее. Если хотя бы отголосок ее до времени просочится наружу, то эта война, с которой завтра можно покончить одним разом, затянется, вероятно, на годы. Молтри тихо сидел на ящике с боеприпасами, Лэтимер - на бочонке, оба потрясенные страстностью его почти до шепота приглушенного голоса и огнем, пылающим в глазах. То, что он говорил, казалось непостижимым. - Если то, что я придумал, сработает как надо, мы зажмем Превоста в клещи, как был зажат Бургонь под Саратогой, и разобьем его. Подумайте, что это может сегодня означать! Британская кампания на Севере ни к чему не привела. Если в самом начале захлебнется еще и кампания, открытая на Юге, то Англии больше не на что будет рассчитывать. Я носил эту тайну в себе, но твое недоверие, Молтри, и неподчинение вынудили меня открыть ее, чтобы ты выполнил мой приказ и выиграл время - единственное, что мне сейчас необходимо для успеха. - К горечи, с которой он говорил, примешивалось презрение. - Зачем, вы думаете, я гоняю парламентеров взад-вперед? Для чего я заставлял тебя спрашивать об условиях сдачи города и почему проглотил оскорбления в ответ на свою просьбу? Почему я принудил тебя все-таки отправить Превосту мое предложение о переговорах? Почему? По той же самой причине, по которой теперь я прошу тебя начать переговоры о нейтралитете. Время, время и опять время! Еще двадцать четыре часа - вот все, чего я прошу. Меня заклеймили предателем, трусом! Мне говорили, что я иду по дороге, ведущей к виселице. Лоренс угрожал мне дуэлью. За что? - Он засмеялся тихо, но со злостью. - Боже правый! Вот что значит иметь дело с глупцами! Глупцами, которые считают, что человек, чьи верность и мужество проверены временем, может в одно мгновенье превратиться в предателя и труса. Разве трус вынес бы их оскорбления, как вынес их я? Тьфу! - Ратледж откинулся на спинку стула, словно неожиданно вырвавшаяся наружу собственная ярость лишила его последних сил. Молтри начал подумывать, не сдал ли рассудок губернатора от напряжения последних недель, не бред ли это сумасшедшего? - Мы могли судить только по твоим предложениям и по твоему страху, - негромко возразил он. - Как из того, так и из другого выводы напрашивались однозначные. Ты не дал нам этого объяснения... вернее, этого полуобъяснения... - Полуобъяснения? - взорвался Ратледж. - Да, да! Ты должен выжать из меня все до последней капли, прежде чем поможешь. Прекрасно, ты получишь полное объяснение! Но я предупреждаю тебя - вас обоих - если оно станет известно еще кому-нибудь, если операция провалится по вашей вине или неосторожности, вы поплатитесь за это головой. Итак, слушайте. Ты, Молтри воображаешь, что в военных вопросах я, как минимум, невежда и бездарь. Это твое мнение, и его поддержит любой из твоих меднолобых соратников по оружию. Я знал, что ты обо мне так думаешь и позволял тебе так думать. Я прекрасно понимаю твое "ne sutor ultra crepidam"[40], о да! Если бы я занимался только гражданскими делами, а командовать Южной армией полностью предоставил генералу Линкольну, он не прохлаждался бы сейчас в Джорджии и мы не оказались бы в таком тяжелом положении. Его армия была бы здесь, с нами, а устрашенный превосходящими силами Превост вынужден был бы отступить и никогда не предпринял бы попытки овладеть Чарлстоном. Святая правда! Но! Линкольн не прохлаждается в Джорджии! Он вообще не в Джорджии, как вы с Превостом, на его погибель, считаете. Сейчас он со всеми своими войсками должен находиться уже между Кузохэтчи и Эшли. Молтри подпрыгнул так, будто ящик под ним взорвался. - Боже всемогущий! - вскричал он. - Откуда тебе это известно? - Откуда! - глаза губернатора сверкнули темным огнем. - Да оттуда, что именно об этом мы с ним условились в Оринджберге. Его экспедиция в Джорджию - отвлекающий маневр с цел