дар как можно быстрее, пока королева не передумала. Надо вступить в брак с нею, неважно, тайный или открытый. Но сперва необходимо стряхнуть с себя сковывающее ярмо, избавиться от камнорской хозяюшки. На основании доказательств, которые представляются мне убедительными, я полагаю, что лорд обдумывал этот шаг с чудовищным хладнокровием и безжалостностью, свойственными его эгоистичной натуре. Выскочка, правнук плотника, имевший лишь два поколения знатных предков (причем и отец, и дед его кончили на плахе), он вдруг завладел королевой, жертвой плотской страсти, не желавшей видеть ничтожество, прячущееся в прекрасной телесной оболочке, и уже протянувшей руку, чтобы утвердить его на троне. Будучи тем, чем он был, Дадли клал жизнь своей жены на чашу зловещих весов собственного честолюбия. И тем не менее когда-то он любил ее, и любил более искренне, чем сейчас королеву. Прошло около пяти лет с тех пор, как он восемнадцатилетним юношей взял в жены девятнадцатилетнюю дочь сэра Джона Робсарта. Она принесла ему значительное состояние и огромную преданную любовь. Благодаря этой любви она и согласилась сиднем сидеть в Камноре, пока он подвизался при дворе, и довольствоваться крохами внимания, которые он бросал ей при случае. Весь последний год, пока он замышлял ее убийство, Эми усердно пеклась об интересах Роберта и процветании поместья в Беркшире. Если он и задумывался об этом, то не позволял себе впасть в сентиментальную слабость, которая могла бы отвратить его от цели. Слишком многое было поставлено на карту. По сути дела, речь шла о королевском троне. Поэтому наутро, после того, как Елизавета почти покорилась ему, милорд заперся у себя вместе со своим верным оруженосцем Ричардом Верни. Сэр Ричард, подобно своему хозяину, был алчным, беспринципным и честолюбивым негодяем, готовым пойти сколько угодно далеко ради продвижения по службе и светского успеха, которые сулило ему возвышение милорда. А милорд решил, что с верным слугой нужно быть полностью откровенным. - Ты либо вознесешься, либо падешь со мною вместе, Ричард,- заявил он. - Так помоги же мне, и мы будем на коне. Когда я стану королем, а это произойдет уже скоро, держись поближе ко мне. А теперь - о деле. Ты уже догадался, что нам нужно. Догадаться не составляло труда, особенно если учесть, что сэр Ричард уже глубоко увяз в этом деле. Так он и сказал. Милорд заерзал в кресле и плотнее закутался в вышитый желтый атласный халат. - Ты уже дважды подвел меня, Ричард, - проговорил он. - Ради Бога, не подкачай опять, иначе мы упустим последнюю возможность так же, как упустили предыдущие. В числе три есть некое волшебство. Смотри же, чтобы я выиграл от этого, иначе мне конец, да и тебе тоже. - Я бы не потерпел неудачу, не будь этого подозрительного старого болвана Тейли, - пробурчал Верни. - Ваша светлость просили меня предусмотреть все. - Да, да, и я вновь прошу тебя о том же. Моя жизнь зависит от тебя, не оставляй следов, по которым нас могли бы найти и изобличить. Бейли - не единственный медик в Оксфорде. Так что за дело, и быстро. Время - вот что главное в нашем предприятии. Испанец норовит опередить нас, и Сесил, и остальные поддерживают его перед королевой. Удача озолотит нас, но если ты дашь маху, не старайся больше искать моего общества. Сэр Ричард с поклоном удалился, но в дверях милорд остановил его. - Если ты дашь маху, на меня не надейся. Завтра двор выезжает в Виндзор. Не позднее, чем через неделю жду тебя там с вестями. - Он поднялся, невероятно высокий и статный в своей ночной сорочке из вышитого желтого атласа. Откинув свою красивую голову, подошел к приспешнику. - Ты не подкачаешь, Дик,- проговорил лорд, положив руку на плечо не менее опытного мерзавца, чем он сам. - Это слишком важно для меня, а значит, и для тебя. - Я не подведу вас, милорд, - с жаром пообещал сэр Ричард. На этом они и расстались. Сэр Ричард знал, насколько важна удача, и понимал, что дело не терпит отлагательства, не хуже, чем его светлость. Но между холодным, безжалостным расчетом на успех и самим этим успехом лежала пропасть, и, чтобы навести мосты, надо будет пустить в ход всю свою находчивость и изобретательность. Он нанес короткий визит леди Роберт и после посещения Камнора принялся с озабоченным видом распространяться о том, что хозяйка бледна и неважно выглядит (причем, кроме него, этого никто не заметил). Сэр Ричард не преминул заявить об этом миссис Баттелар и другим домочадцам ее светлости, не скупился он и на упреки в их адрес, ибо они, по его мнению, недостаточно заботятся о своей госпоже. Упреки рассердили миссис Баттелар. - Ну-ну, сэр Ричард, стоит ли удивляться печали госпожи и ее дурному настроению? Знаете небось, какие слухи ходят о том, что вытворяет при дворе милорд, и о его отношениях с королевой. Может, ее светлость слишком горда, чтобы сетовать и плакаться, но от этого она, бедняжка, только еще больше страдает. Недавно до нее дошел даже слушок о разводе. - Бабушкины сказки! - фыркнул сэр Ричард. - Похоже на то, - согласилась миссис Баттелар. - И все же. Что ей, бедной, думать, если милорд и сам не приезжает в Камнор, и ее к себе не зовет? Сэр Ричард обратил все в шутку и отправился в Оксфорд искать медика, более покладистого, чем доктор Бейли. Но доктор Бейли оказался слишком болтлив, поэтому попытки убедить двух других врачей в болезни ее светлости кончились ничем. Оба не поверили, что она "занемогла и опечалена" и нуждается в сильнодействующем зелье. Каждый из врачей по очереди качал головой. "У нас нет лекарства от тоски", - благоразумно отвечали они. Судя по рассказам сэра Ричарда о состоянии ее светлости, она больна скорее душевно, нежели телесно. Да оно и неудивительно, если вспомнить, какие ходят слухи. Сэр Ричард вернулся на свою оксфордскую квартиру, чувствуя себя наголову разбитым. Он потратил два драгоценных дня, лежа в постели и ломая голову в попытках решить, что ему делать. Он уже подумывал поискать врача в Абингдоне, но испугался провала. Боясь, что его поиски лишь умножают "следы", как выразился милорд, сэр Чарльз решил добиваться цели другими способами. Ведь он был находчивым и изобретательным негодяем. Вскоре он составил план действий. В пятницу сэр Ричард написал из Оксфорда леди Роберт, извещая ее, что имеет сообщение, касающееся его светлости и столь же срочное, сколь и секретное. Он хотел бы вновь посетить ее в Камноре, но не осмеливается открыто явиться туда. Он приедет, если она пообещает удалить слуг. И пусть никто из них не знает о его приезде, иначе стремление услужить ей приведет его к гибели. Письмо свое сэр Ричард отправил со слугой по имени Нанвик, наказав ему принести ответ. Записка оказала на встревоженный разум ее светлости именно то действие, на которое рассчитывал негодяй. Ничто в облике сэра Ричарда не выдавало в нем злодея. Это был улыбчивый голубоглазый розовощекий человек, с приятными располагающими манерами. А во время своего последнего визита в Камнор он выказал такую участливую озабоченность, что ее светлость, изголодавшаяся по вниманию, была тронута до глубины души. Хитро составленное письмо наполнило женщину смутной тревогой и беспокойством; она наслушалась дурных сплетен, которые подтверждались жестоким небрежением милорда, и поэтому ухватилась за возможность, как ей казалось, наконец-то узнать правду. Сэр Ричард Верни пользовался доверием милорда, часто бывал вместе с ним при дворе. Он наверняка знает правду, а его письмо - не что иное, как доказательство намерения рассказать все как есть. И Эми Дадли черкнула ему ответ, пригласив приехать днем в воскресенье. Она устроит все так, чтобы в доме больше никого не было, и сэр Ричард может не опасаться лишних глаз. Женщина исполнила свое обещание и в воскресный день отпустила всю челядь на ярмарку в Абингдон. Тех, кто не желал уходить, она выставляла насильно, особенно миссис Оддингселл, никак не желавшую оставлять хозяйку одну в пустом доме. Но в конце концов все до последнего человека ушли, и миледи стала с нетерпением поджидать своего тайного гостя. Он явился под вечер в сопровождении Нанвика, которого оставил стеречь лошадей под каштанами на подъездной аллее. Сам сэр Ричард направился к дому через сад, уже расцвеченный тусклыми красками осени. Хозяйка дома нетерпеливо ждала его на крыльце. - Как мило, что вы приехали, сэр Ричард, - любезно приветствовала она гостя. - Я - преданный слуга вашей светлости, - с достоинством отвечал он, снимая украшенную пером шляпу и склоняясь в низком поклоне. - В ваших покоях наверху нам никто не помешает. - Нам нигде не помешают: я одна в доме, как вы и просили. - Это очень благоразумно... в высшей степени благоразумно, - сказал сэр Ричард. - Ведите же меня, ваша светлость. Они поднялись по крутой винтовой лестнице, которой суждено было сыграть столь важную роль в разработанном негодяем плане. Пройдя через галерею на втором этаже, хозяйка и гость очутились в маленькой комнате с видом на сад. Это был будуар, уютная уединенная комнатка, где все говорило о практичности и трудолюбии Эми Робсарт. На дубовом столике у окна были разложены бумаги и учетные книги с записями, касающимися дел поместья - так хозяйка коротала время в ожидании сэра Ричарда. Она подвела его к столу и, присев в глубокое кресло, выжидательно взглянула на посетителя. Эми была бледна, под глазами ее залегли тени, а на лице полузабытой жены появилась сеточка морщин. Глядя на свою несчастную жертву, сэр Ричард, должно быть, мысленно сравнивал ее с женщиной, которой, по замыслу милорда, предстояло занять ее место. Эми была высока и прекрасно сложена, хоть и сохраняла почти девичью хрупкость. Лицо ее в обрамлении светло-каштановых волос светилось нежностью, мягкие серые глаза смотрели печально, уголки губ были скорбно опущены. Нетрудно было поверить, что пять лет назад сэр Роберт желал жениться на ней столь же пылко, как теперь хотел избавиться от нее. Тогда он подчинился настойчивому зову страсти, а теперь шел на поводу у столь же властного зова честолюбия. На самом деле, и в те времена, и ныне путеводным огнем ему служило безудержное себялюбие. Увидев, как она расслаблена и доверчива, как дрожит от нетерпения, как хочет услышать обещанные новости о своем супруге, сэр Ричард, вероятно, испытал мимолетную жалость. Однако, подобно милорду, он был из тех людей, у которых самолюбие неизмеримо сильнее всех других чувств. Ее взгляд, кроткий, как взгляд голубки, скользнул по его румяному лицу, которое сейчас было чуть бледнее обычного. - Итак, что за вести вы принесли, сэр Ричард? Он облокотился о стол, стоя спиной к окну. - В двух словах они сводятся к тому, что милорд... - тут он осекся и сделал вид, будто прислушивается. - Что это? Вы что-нибудь слышали, миледи? - Нет, а в чем дело? - На лице Эми отразилась тревога: такое обилие тайн явно обеспокоило ее. - Тс-с! Оставайтесь здесь, - велел сэр Ричард. - Если за нами шпионят... Он умолк и проворно подкрался к двери. Прежде чем распахнуть ее, сэр Ричард немного помедлил и вновь произнес таким тоном, что женщине и в голову бы не пришло ослушаться его: - Оставайтесь на месте, миледи. Я сейчас вернусь. Выйдя из комнаты, он прикрыл за собой дверь и приблизился к лестнице. Потом достал из кошелька кусок тонкой бечевки, один конец которой был прикреплен к маленькому шильцу, острому как игла. Воткнув эту иглу в деревянную стену на уровне верхней ступеньки, сэр Ричард прикрепил второй конец бечевы к стойке перил примерно на фут выше ступени. Он столько раз продумывал эту операцию, что на ее выполнение ушло всего несколько секунд. В тусклом осеннем свете бечевку было совсем не видно. Сэр Ричард вернулся к ее светлости, которая не пошевелилась за все время его отсутствия. - Мы секретничаем, как заговорщики, - сказал он, - и поэтому легко впадаем в страх. Я должен был догадаться, что это сам милорд... - Милорд?! - вскричала Эми, вскакивая на ноги. - Лорд Роберт? - Не сомневайтесь, миледи. Собственно, он-то и хотел тайно встретиться с вами. Стоит королеве узнать об этом его желании, и Тауэр ему обеспечен. Вы и представить себе не можете, что приходится терпеть милорду из-за любви к вам. Королева... - Так вы хотите сказать, что он - здесь? - Голос Эми срывался от возбуждения. - Он внизу, миледи. Лорд Роберт в такой опасности, что не посмел бы показаться в Камноре, не будучи совершенно уверенным в том, что вы здесь одна. - Он внизу! - воскликнула Эми, и румянец окрасил ее бледные щеки, радостный огонек сверкнул в печальных глазах. Теперь она видела в коварных словах Ричарда новых смысл, новое объяснение всему тому, что уже слышала о муже. - Он внизу! - повторила она. - О! Эми повернулась и устремилась к двери. Сэр Ричард неподвижно стоял на месте, закусив нижнюю губу. Он смотрел, как она бежит прочь, лицо его покрыла неестественная бледность. - Милорд! Робин! Робин! - услышал сэр Ричард крик Эми, бегущей по коридору. А потом раздался пронзительный вопль, эхо которого потрясло тихий дом. Мгновение спустя внизу послышался глухой удар, и снова наступила тишина. Сэр Ричард стоял у стола, не в силах сдвинуться с места, кровь текла по его подбородку: услышав крик, он насквозь прокусил себе губу. Он долго стоял так, потрясенный, охваченный страхом. Потом все же взял себя в руки и сделал несколько шагов вперед, пошатываясь, будто пьяный. Подойдя к лестнице, он уже вполне овладел собой. Сэр Ричард дрожащими пальцами отвязал бечевку от стойки перил. Шильце уже выскочило из стены, когда Эми задела за шнур ногой. Убийца неспешно спустился по короткой винтовой лестнице, машинально сматывая шнурок и засовывая его вместе с шильцем обратно в кошелек. Его взгляд был прикован к серой массе, неподвижно лежавшей у подножия лестницы. Наконец он подошел к телу, остановился и внимательно осмотрел его. Слава богу, нужды прикасаться к Эми не было. Судя по тому, как была вывернута шея жертвы, замысел удался полностью. Лорд Роберт Дадли был теперь волен жениться на королеве. Сэр Ричард перешагнул через скрюченный труп жертвы своего дьявольского честолюбия, пересек прихожую и вышел из дома, закрыв за собой дверь. Отличная работа, - подумал он. Прекрасно исполнено. Когда слуги, вернувшиеся с абингдонской ярмарки, найдут свою госпожу, они расскажут всей округе, что в их отсутствие Эми Робсарт упала с лестницы и сломала себе шею. Вот так. И делу конец. Но это был далеко не конец. Сама судьба, вездесущая ироничная судьба приняла участие в этой зловещей игре. Несколькими днями раньше двор выехал в Виндзор, куда в пятницу шестого сентября прибыл Альварес ду Куадра, чтобы получить от королевы обещанный твердый ответ на брачное предложение Испании. То, что он видел вечером на террасе Уайтхолла, обеспокоило посла, тем более что он знал изменчивый нрав Елизаветы и не доверял ее обещаниям. Либо она просто дурачила его, либо вела себя совершенно неподобающим для будущей жены эрцгерцога образом. В любом случае, ее действия требовали объяснений. Де Куадра должен был знать, как обстоят дела. Ему не удалось получить аудиенцию до отъезда двора из Лондона, и он последовал за королевой в Виндзор, проклиная всех женщин и возлагая надежды на преимущества, которые дает салический закон. Атмосфера в Виндзоре была напряженная, только утром следующего дня послу удалось добиться приема у королевы, да и то лишь благодаря случаю, а не желанию Елизаветы, потому что встретились они на террасе, когда королева возвращалась с охоты. Она удалила свое окружение, включая и верного Роберта Дадли, и, оставшись наедине с де Куадра, выразила готовность выслушать его. - Мадам, - начал посол, - я намерен написать своему повелителю и хотел бы знать, желает ли Ваше Величество сказать что-либо в дополнение к тому, что вы уже говорили о ваших намерениях, касающихся эрцгерцога. Королева нахмурила брови. Хитрый испанец загнал ее в угол. - Вот что, сэр, - холодно проговорила она, - можете сообщить его величеству, что я приняла окончательное решение и не выйду замуж за эрцгерцога. Бледное лицо испанца залилось краской. Только железное самообладание удержало его от оскорбительных слов. И все же он заговорил очень жестко. - Во время нашей последней беседы на эту тему, мадам, вы дали мне понять нечто совершенно иное. В другое время Елизавета могла бы рассердиться и осадить его за такие речи, но так уж получилось, что в тот день она пребывала в наилучшем расположении духа и не была склонна раздражаться. Королева рассмеялась и взглянула на свое отражение в маленьком стальном зеркале, сняв его с пояса. - Такое напоминание, милорд, можно счесть нарушением правил вежливости. Вероятно, вы слышали, что женщинам свойственна изменчивость настроений. - В таком случае, мадам, - с горечью произнес посол, - я молю бога, чтобы ваше настроение изменилось опять. - Ваша молитва не будет услышана. На сей раз мое решение окончательно. Де Куадра поклонился. - Боюсь, что король, мой повелитель, будет очень недоволен этим. Королева посмотрела ему в лицо. Глаза ее загорелись. - Бог свидетель, я выйду замуж ради собственного счастья, а не для того, чтобы сделать приятное вашему повелителю. - Значит, вы решили выйти замуж? - выпалил посол. - Нравится вам это или нет, - насмешливо ответила королева. Веселость вновь взяла в ней верх над мимолетным раздражением. - Вероятно, я должен радоваться тому, что радует вас, мадам, - произнес де Куадра холодным тоном, совершенно не вязавшимся с содержанием его высказывания. - Желание выйти замуж - вполне достаточная причина для такого поступка. Простите, Ваше Величество, я не расслышал, за кого. - Я не называла никаких имен. Но такой проницательный человек, как вы, вполне мог бы догадаться, - ответила королева, застенчиво и одновременно дерзко глядя на посла поверх своего веера. - Догадаться? Нет. Моя догадка может обидеть Ваше Величество. - Каким же образом? - Ну, скажем, если я введен в заблуждение тем, что вижу. Если я назову имя человека, который столь очевидно для всех пользуется вашей королевской благосклонностью. - Вы имеете в виду лорда Роберта Дадли, - Елизавета слегка побледнела и часто задышала. - Почему же эта догадка должна обидеть меня? - Потому что королева... мудрая королева никогда не связывает себя узами с собственным подданным, особенно если он уже женат. Эти слова уязвили ее. Де Куадра ранил и гордость женщины, и достоинство королевы разом, но сделал это так ловко, что не дал повода выказать откровенную обиду. Елизавета закусила губу и подавила приступ гнева. Она рассмеялась, но смех ее прозвучал немного злорадно. - Мне кажется, что в отношении супруги милорда Роберта вы осведомлены несколько хуже, чем это бывает обычно, сэр. Госпожа Роберт Дадли либо мертва, либо на грани смерти, - сказала королева и, увидев на лице посла выражение крайнего недоумения, сочла беседу законченной и удалилась. Но в самом скором времени Елизавета призадумалась, и ей стало немного не по себе. Тем же вечером она поделилась своими сомнениями с милордом Дадли, передав ему слова де Куадра. Его светлость, не отличавшийся дальновидностью, расхохотался. - Ничего, скоро он запоет по-другому, - заявил он. Королева положила руки ему на плечи и с обожанием посмотрела в его миловидное цыганское лицо. Он никогда не видел ее такой влюбленной, как в эти последние дни с тех пор, как она покорилась ему на террасе Уайтхолла. Никогда еще не было в ней столь много от женщины и столь мало от королевы. - Вы уверены, Робин? Вы совершенно уверены в этом? - с жаром спросила она. Лорд привлек ее к себе, и она покорно позволила заключить себя в объятия. - Как же иначе, когда столько поставлено на карту, милая? - произнес он, и Елизавета сразу поверила ему, поверила потому, что хотела поверить. Это было в субботу вечером, а утром в понедельник пришло известие, доказывавшее, что его уверенность была вполне оправданна. Весть ту принес один из камнорских слуг, человек по имени Боуз, вместе с другими ходивший на ярмарку в Абингдон и обнаруживший труп своей госпожи у подножия винтовой лестницы. Все были убеждены, что с Эми Робсарт произошел несчастный случай. Правда, милорд ждал несколько иных вестей. Его немного удивило, что несчастный случай, разрешивший все затруднения, произошел так кстати и избавил его от необходимости принимать меры, чреватые большей опасностью, и связывать себя преступными узами с сэром Ричардом Верни. Лорд понимал, что теперь подозрение может пасть на него самого, что его враги будут умело направлять это подозрение. Осознав это, сэр Роберт немедленно взялся за дело. Он тотчас же схватил перо и написал своему родственнику, сэру Томасу Блаунту, который как раз направлялся в Камнор. В письме сэр Роберт пересказал то, что узнал от Боуза, попросил Блаунта поручить судебному следователю провести самое строгое дознание и послать за сводным братом Эми Эпплярдом. "Прошу вас действовать, невзирая на чины и звания" - так заканчивалось это письмо, посланное лордом Блаунту с Боузом. Прежде чем сэр Роберт принес королеве весть о несчастном случае, уничтожившем препятствия к их браку, появился сэр Ричард с рассказом о том, что произошло на самом деле. Он рассчитывал на похвалу и признательность своего хозяина, но вместо этого поверг его в смятение, а потом выслушал немало сердитых упреков. - Милорд, это несправедливо, - сетовал верный прихвостень. - Зная, что дело не терпит отлагательства, я поступил единственно возможным образом, обставив все как несчастный случай. - Моли бога, чтобы суд присяжных счел это несчастным случаем, - отвечал Дадли. - Ибо, если вскроется вся правда, последствия падут на твою голову. На меня не надейся, я заранее предупреждал тебя об этом. Не ищи у меня помощи. - Я и не ищу, - сказал сэр Ричард, чувствуя презрение к жалкому эгоисту, трусу и подлецу, которому он служил. - Да и не будет в том нужды, ведь я не оставил следов. - Надеюсь, что так, ибо знай: я приказал провести тщательное расследование, попросив забыть о чинах и званиях. И я буду стоять на своем. - А если несмотря на все это, меня не повесят? - спросил сэр Ричард, и на его побледневшем лице появилась злорадная гримаса. - Возвращайся ко мне, когда дело закроют, и мы поговорим об этом. Сэр Ричард вышел вон, обуреваемый яростью и омерзением, оставив милорда в гневе и страхе. Чуть успокоившись, Дадли тщательно оделся и отправился к королеве, чтобы рассказать о несчастном случае, благодаря которому препятствия к их женитьбе оказались устранены. Тем же вечером Ее Величество холодно сообщила де Куадра, что госпожа Роберт Дадли сломала себе шею, упав с лестницы. Испанец с непроницаемым лицом выслушал эту весть. - Пророческий дар Вашего Величества заслуживает более широкого признания, - ответил он. Королева на миг опешила от этих загадочных слов. Потом вдруг в голове ее зашевелилось какое-то тревожное воспоминание. Она отвела посла к окну, подальше от окружавших ее придворных, и на всякий случай обратилась к нему (как он сам сообщает) по-итальянски: - Боюсь, что не понимаю вас, сэр. Не соблаговолите ли вы выразиться яснее? Она стояла прямо и неподвижно, глядя на него хмурым взглядом, унаследованным от отца. Но у де Куадра были в запасе кое-какие козыри, и Елизавете пришлось бы потрудиться, чтобы сбить его с толку. - Касательно пророческого дара? - спросил он. - Но разве Ваше Величество не предрекали гибели несчастной женщины всего за сутки до того, как это случилось? Не вы ли говорили, что она либо мертва, либо вот-вот умрет? Он заметил, как Елизавета бледнеет, увидел страх в ее темных и обычно таких смелых глазах. Но мгновение спустя страх уступил место раздражению, свойственному ее вспыльчивой натуре. - Что вы хотите этим сказать, черт возьми? - вскричала королева и продолжала, не дожидаясь ответа: - Бедняжка была больна и немощна и, должно быть, скоро зачахла бы. Дознание, несомненно, покажет, что несчастный случай, лишь упредивший естественный исход, объясняется состоянием ее здоровья. Посол мягко покачал головой, наслаждаясь замешательством королевы, блаженствуя от того, что ему выдалась возможность больно ранить женщину, отвергнувшую его повелителя, наказать ту, кого он с полным основанием считал виновной стороной. - Ваше Величество, боюсь, вас неверно осведомили на этот счет. Несчастная отличалась прекрасным здоровьем и прожила бы еще много лет. По крайней мере, так я понял слова сэра Вильяма Сесила, от которого обычно исходят самые достоверные сведения. Королева стиснула руку посла. - Так вы передали ему мои слова? - Возможно, это было не совсем благоразумно. Но откуда я мог знать? - тут он на миг умолк. - Я лишь высказал ему досаду по поводу вашего решения, касающегося эрцгерцога, которое я вряд ли могу посчитать мудрым, если вы позволите мне такую дерзость. Елизавета поняла, что ей предлагают сделку, и в ней тотчас же проснулась подозрительность. - Вы превышаете ваши полномочия, милорд, - оборвала она посла и отвернулась. Однако тем же вечером королева заперлась вдвоем с Дадли и стала придирчиво расспрашивать его обо всем происшедшем. Милорд был воплощенная страстность. - Призываю небеса в свидетели! - воскликнул он, когда Елизавета прозрачно намекнула на то, что он помог своей жене отправиться на тот свет. - Я никоим образом не повинен в случившемся. Я просил Блаунта, отправившегося в Камнор, провести расследование, невзирая на имена и звания. И если выяснится, что произошло нечто худшее, чем простое несчастье, убийца будет болтаться в петле. Елизавета обняла его за шею и положила голову на плечо Роберта. - О, Робин, Робин, мне так страшно, - жалобно проговорила она. Впервые на его памяти она была готова расплакаться. Шли дни, и страхи понемногу развеивались. Наконец суд в Камноре, собравшийся с большим опозданием и постоянно побуждаемый милордом ко всем новым изнурительным допросам, вынес вердикт: "найдена мертвой", что избавляло его светлость (который, как известно, был в Виндзоре, когда погибла его супруга) от всякой ответственности. Это известие придало храбрости и королеве, и милорду; теперь они уже не делали секрета из своего намерения вскоре вступить в брак. Однако многим такое решение суда показалось неудовлетворительным. Оно не убедило людей, хорошо знавших милорда. Самыми знатными из этих людей были Эрандел (и сам претендовавший на руку королевы), Норфолк и Пемброк. А за ними стояло несметное множество простолюдинов. Неприязнь к лорду Дадли, уже давно тлевшая под спудом, наконец вспыхнула и вырвалась наружу, причем огонь раздували такие красноречивые проповедники, как Левер, со всех лондонских кафедр осудивший планируемую женитьбу и не скупившийся на мрачные намеки о действительной причине гибели Эми Дадли. То, о чем дома говорилось лишь обиняком, открыто обсуждалось за границей. В Париже Мария Стюарт рискнула вслух высказать жестокую догадку, которую Елизавета была вынуждена держать при себе: "Королева Англии, - заявила она, - хочет выйти замуж за своего конюха, убившего жену, чтобы освободить для нее место". Тем не менее Елизавета упорствовала в своем намерении стать женой Дадли, и это продолжалось до конца сентября, когда трезвомыслящий Сесил намекнул ей, что в стране тлеет огонек смуты. Разумеется, королева гневно обрушилась на лорда, но тот упорно стоял на своем. - Вы помните, что остается так называемый вопрос о пророчестве, как выражается епископ Аквилский, - говорил он ей. - Боже мой! Неужели этот негодяй болтает языком? - А чего еще можно было, Ваше Величество, ожидать от человека, чьи выдумки идут от уязвленного самолюбия? Он уже растрезвонил на весь свет, что за день до того, как леди Роберт сломала себе шею, вы заявили, будто она или мертва, или вот-вот умрет. А исходя из этого, де Куадра утверждает, что Ваше Величество заранее знали о преступном замысле. - Заранее знала о преступном замысле! - королева едва не задохнулась от гнева, а потом вдруг принялась ругаться так же неистово, как это делал старый король Гарри в припадках самой мрачной ярости. - Мадам! - воскликнул Сесил, потрясенный ее горячностью. - Я лишь передаю вам то, что говорит посол. Это вовсе не мои слова. - Но вы верите ему? - Нет, мадам. Иначе сейчас меня не было бы здесь. - А кто-нибудь из моих подданных верит? - Они воздерживаются от суждений и выжидают, надеясь, что последующие события помогут им узнать правду. - То есть? - Если де Куадра и остальные правы в своих предположениях относительно ваших побуждений, существует опасность, что ваши подданные поверят им. - Бога ради, выражайтесь яснее. Что это за предположения? Сесил в полной мере внял этой просьбе. - Они сводятся к тому, что милорд убил свою жену, чтобы вступить в брак с Вашим Величеством, и что Ваше Величество знали об этом, - смело ответил лорд и продолжал, не позволив королеве дать волю гневу: - Вы еще можете спасти свою честь, мадам. Она в опасности, но способ есть. Только один способ. Если вы оставите всякие мысли о браке с сэром Робертом, Англия поверит, что де Куадра и иже с ним - лжецы. Если же вы станете упорствовать в своем намерении, то подтвердите истинность его заявлений и собственными глазами увидите, что неизбежно последует за этим. Да, она уже видела это. И боялась. Спустя несколько часов после беседы с лордом Сесилом она сообщила ему, что не намерена выходить замуж за Дадли. Страх помог ей сохранить честь, пожертвовав сердечной привязанностью и отказавшись от брака с единственным человеком, который мог бы стать ее мужем. Рана затянулась не скоро. Королева подумывала о браке, и ее влюбленный взгляд то и дело обращался на очаровательного лорда Роберта, ставшего впоследствии графом Лейчестерским. Как-то раз, спустя лет шесть после смерти Эми, снова пошли разговоры о намерении Елизаветы выйти за него замуж, но эти разговоры привели к возрождению слухов о причинах гибели леди Роберт Дадли и быстро сошли на нет. И призрак несчастной убиенной женщины все время стоял между ними, не позволяя Елизавете утолить стремление сердца, а Роберту - честолюбие. Вероятно, этим отчасти и объясняется полное горечи заявление Елизаветы, когда она узнала о том, что Мария Стюарт родила ребенка: "Шотландская королева дала жизнь законному сыну, а я так и осталась бесплодной!" X. ГАННОВЕРСКАЯ ТРАГЕДИЯ Граф Филипп Кенигсмарк и принцесса Софи Доротея Граф Филипп Кенигсмарк слыл чуть ли не головорезом во всей Европе, и особенно в Англии, где молва приписывала ему и его брату убийство мистера Тинна. Однако семнадцатое столетие не требовало от солдат удачи чрезмерной щепетильности и нравственной чистоты, поэтому прощало графу Филиппу Кристоферу Кенигсмарку некоторый недостаток добродетели, высоко ценя его красоту, изящество, остроумие и удаль. Ганноверский двор оказывал графу теплый прием, чувствуя себя польщенным его присутствием. Филиппа удерживали при дворе и должность полковника гвардии курфюрста, и глубокая, но зародившаяся под несчастливой звездой привязанность к принцессе Софи Доротее, супруге наследника принца, ставшего впоследствии королем Англии Георгом I. Они знали друг друга с детства. Кенигсмарк был наперсником ее детских игр при дворе ее отца, герцога Зельского, куда его часто привозили. В юности он объездил весь мир, стремясь получить как можно более широкое образование, какое только доступно человеку его положения и способностей. Филипп сражался с быками в Мадриде и с неверными в заморских странах. Он искал приключений везде, где только возможно, и в конце концов молва окутала его ореолом романтики. Когда Филипп снова встретился с Софи, он казался ей ослепительно-яркой личностью, резко выделявшейся на скучном фоне грубого ганноверского двора. В этом прекрасно образованном, самоуверенном и грациозном светском льве Софи с трудом узнала товарища своих детских игр. Филипп тоже отметил, что Софи очень изменилась. Вместо милой девочки, какой он ее помнил (она вышла замуж в 16 лет, в 1682 году), граф увидел зрелую женщину, в которой за 10 лет супружества воплотились все щедрые посулы ее девичества. Однако краса ее была окутана облаком печальной задумчивости, не присущей ей прежде. Судя по этой печали, не все в жизни Софи сложилось удачно. Свойственная ей веселость не исчезла, но приобрела некий оттенок горечи, легкая насмешливость уступила место холодному язвительному острословию, которым она беспечно наносила людям многочисленные обиды. Кенигсмарк замечал эти перемены и хорошо сознавал их причины. Он знал о любви Софи к ее кузену, герцогу Вольфенбюттельскому, мешавшей династическим амбициям семейства. Ради объединения герцогства Люнебургского ее выдали за не любимого ею принца Георга, который и сам не питал к жене особых чувств. Но принц был волен развлекаться как хотел. Насколько известно, он отдавал предпочтение уродливым женщинам и забавлялся с ними так открыто и вульгарно, что холодность, которую чувствовала к супругу Софи, вступая в брак, переросла в презрение и даже омерзение. Так и жила эта злосчастная чета: презрение - с ее и холодная неприязнь - с его стороны, причем неприязнь эту всецело разделял и отец принца, курфюрст Эрнест Август. Кроме того, ее постоянно подогревала графиня фон Платтен. Госпожа фон Платтен, жена первого министра государства, была "официальной" любовницей Эрнеста Августа (при молчаливом согласии своего ничтожного супруга, видевшего в этом залог своей успешной карьеры). Она была неуклюжей, уродливой и тщеславной толстухой. Казалось, злоба прочно поселилась в жирных складках ее размалеванной физиономии, выглядывала из ее узеньких глазок. Но курфюрст Эрнест любил ее. По-видимому, пристрастие его сына к уродливым женщинам было наследственным. Между графиней и Софи возникла непримиримая вражда. Принцесса смертельно оскорбила фаворитку своего свекра. Она не только не заботилась о том, чтобы скрыть омерзение, которое вызывала в ней эта отвратительная женщина, но, напротив, выражала его столь явно и язвительно, что мадам Платтен сделалась посмешищем всего двора. Отголоски этих плохо скрываемых насмешек достигали ушей графини, а та прекрасно понимала, откуда дует ветер. И вот в эту атмосферу, насыщенную взаимной враждой, вторгается изысканный, романтичный Кенигсмарк. С его появлением этот мрачный и злобный фарс превратился в подлинную трагедию. Началось все с того, что графиня фон Платтен влюбилась в Кенигсмарка. Он не сразу осознал это, хотя, видит Бог, не страдал недостатком тщеславия. Быть может, именно чрезмерное самомнение и помешало ему поначалу увидеть эту сногсшибательную истину. Но со временем он все понял. Когда до Филиппа дошел подлинный смысл плотоядных взглядов, которые бросала на него эта накрашенная ведьма, он почувствовал, как по спине пробежал холодок. Но граф лицемерно скрыл свою неприязнь к воздыхательнице. В конце концов, он ведь был продувным малым и надеялся применить свои таланты и знание света при ганноверском дворе, чтобы добиться более высокого положения. Филипп понимал, что фаворитка курфюрста может быть ему полезна, а искатели приключений, как известно, не очень разборчивы в выборе путей, ведущих к вершине. Вот он и флиртовал, весьма искусно, с влюбленной в него графиней, но только до тех пор, пока она была ему нужна, а враждебность ее могла быть чревата опасностью. Получив должность полковника гвардии курфюрста и заручившись тесной дружбой принца Карла-младшего, сына курфюрста, Филипп укрепил свое положение при дворе и сбросил маску. Он открыто разделял враждебное отношение Софи к госпоже фон Платтен, а вскоре, во время посещения польского двора, подвыпив, рассказал своим собутыльникам забавную историю о любовных домогательствах этой дамы. Рассказ вызвал неудержимый хохот распутной компании. Но кто-то донес об этом графине, и можно представить себе, какая буря чувств обуяла ее. Гнев госпожи Платтен усугублялся еще и тем, что его приходилось скрывать. Разумеется, она не могла потребовать от своего любовника, курфюрста, чтобы он отомстил за нее. Уж кто-кто, а Эрнест должен был оставаться в неведении. Но не только поэтому решила она отсрочить возмездие. Сперва надо было тщательно, до мелочей, все продумать. Ну а уж... тогда. Тогда этот не в меру самонадеянный хлыщ горько поплатится за нанесенную ей обиду. Возможность нанести удар предоставилась графине довольно скоро, и в значительной степени благодаря новому проявлению ненависти госпожи фон Платтен к Софи. Она свела принца Георга с Мелузиной Шулемберг. Мелузина, ставшая спустя несколько лет герцогиней Кендал, еще не достигла тогда той крайней степени худобы и безобразия, из-за которых впоследствии стала в Англии притчей во языцех. Но и в юности она не отличалась привлекательностью. Впрочем, обольстить принца Георга было нетрудно. Тупой распутник, не ведавший благородства, склонный к чревоугодию, обильным возлиянием и сквернословию, он нашел в Мелузине фон Шулемберг идеальную партнершу. Введение ее в роль титулованной наложницы состоялось на балу, который принц Георг давал в Херренхаузене и на котором присутствовала принцесса Софи. Она привыкла к грубому распутству своего тупоумного муженька и была безучастна к его похождениям, но такое публичное оскорбление переполнило чашу ее терпения. На другой день она покинула Херренхаузен, найдя прибежище у своего отца в Зеле. Однако отец принял ее прохладно, отчитав за своеволие и легкомыслие, не соответствующие, по его мнению, ее достойному и высокому положению. Он посоветовал ей впредь проявлять больше благоразумия и смирения, как и подобает замужней женщине, и отправил восвояси. Георг встретил жену крайне неприязненно: на сей раз она проштрафилась куда больше обычного, выказав непростительное неуважение к его особе. Пусть уразумеет, что своим нынешним положением она обязана супругу. И он будет признателен ей, если она хорошенько взвесит свое поведение к его возвращению из Берлина, куда он вскоре намерен отбыть. Георг предупредил Софи, что более не собирается сносить от нее подобных выходок. Все это он произнес с гримасой холодной ненависти на дряблой жабьей физиономии, с трудом удерживая в равновесии свою неуклюжую приземистую фигуру, силясь придать ей некоторую осанку. Вскоре он отправился в Берлин, увозя с собой ненависть к жене, оставляя дома смятение и еще большую ненависть ее к себе. Повергнутая в отчаяние Софи пыталась найти верного друга, который мог бы дать ей столь необходимую сейчас поддержку, избавил бы ее от невыносимой участи. И вот, волею судеб в эту тяжелую минуту рядом с ней очутился друг детских лет, друг преданный, как она полагала (и это действительно было так), изысканный, дерзкий Кенигсмарк, златокудрый, прекрасноликий, с загадочными голубыми глазами... Как-то летним днем, прогуливаясь с ним вдоль аккуратно подстриженной живой изгороди английского парка, окружавшего дворец Херренхаузен, такой же неказистый и приземистый, как его строители и обитатели, она излила Филиппу душу и, страстно желая сострадания, рассказала ему обо всем, что прежде, страшась позора, скрывала от посторонних. Софи не утаила ничего; она сетовала на свою несчастливую жизнь с грубым супругом, говорила о бесчисленных унижениях и оскорблениях,