только в этом. Поединок, который навязал мне господин Моро, - лишь кульминация затянувшегося преследования. - Которое вызвали вы сами, - прервала она. - Будьте справедливы, сударь. - Надеюсь, мне не дано быть иным. - Тогда вспомните, что вы убили его друга. - Тут мне не в чем себя упрекнуть. Меня оправдывают обстоятельства, а последующие события в этой обезумевшей стране подтверждают мою правоту. - А то, что... - Она запнулась и отвела от него взгляд. - То, что вы... вы... А мадемуазель Бине, на которой он собирался жениться? С минуту маркиз смотрел на нее в полнейшем изумлении. - Собирался жениться? - повторил он недоверчиво, даже с испугом. - Вы не знали? - А откуда это знаете вы? - Разве я не сказала, что мы с ним - как брат и сестра? Я пользуюсь его доверием. Он рассказал мне об этом до того... до того, как вы сделали этот брак невозможным. Он смотрел в сторону, и во взгляде его были волнение и печаль. - Этим человеком и мной словно играет рок, - произнес он медленно и задумчиво, - который ставит нас поочередно на пути друг у друга. - Он вздохнул, потом снова повернулся к ней: - Мадемуазель, до этого самого момента я ни о чем не подозревал. Но... - Он остановился, подумал и затем пожал плечами. - Если я причинил ему зло, то сделал это неумышленно, и было бы несправедливо обвинять меня. Во всех наших действиях значение имеет лишь намерение. - Да, но разве это не меняет дела? - Нисколько, мадемуазель. То, что я узнал сейчас, все равно не послужит мне оправданием в случае, если я уклонюсь от неизбежного. Да и что могло бы оправдать меня больше, нежели боязнь причинить боль моему доброму другу - вашему дяде и, возможно, вам, мадемуазель. Внезапно она встала и выпрямилась, глядя маркизу прямо в лицо. Отчаяние вынудило ее использовать козырную карту, на которую, как она считала, можно положиться... - Сударь, - сказала она, - сегодня вы оказали мне честь, выразив определенные... определенные надежды... Он взглянул на нее чуть ли не с испугом. В молчании, не смея заговорить, он ждал продолжения. - Я... Я... Пожалуйста, поймите, сударь, что если вы не откажетесь от той встречи... если вы не отмените ваше свидание в Булонском лесу завтра утром, то вы не сможете никогда больше касаться этой темы и видеть меня. Она сделала все, что могла, изложив дело подобным образом, - теперь был его черед, и ему оставалось лишь сделать предложение. - Мадемуазель, вы не хотите сказать, что... - Да, сударь, и это окончательное решение. Он взглянул на нее страдальческими глазами, и никогда еще его красивое мужественное лицо не было таким смертельно бледным. Протестуя, он поднял руку, которая дрожала, и быстро опустил, чтобы Алина ничего не заметила. Так длилось краткое мгновение, пока в нем шла битва между желаниями и требованиями чести. Он сам не сознавал, какую роль играла в этой борьбе мстительность. Отступление означало позор, а позор был для него немыслим. Она просит слишком многого, не понимая, что это безрассудно и несправедливо. Однако он видел, что разубеждать ее бесполезно. Это был конец. Даже если завтра утром он убьет Андре-Луи Моро, на что он неистово надеялся, победа все равно останется за тем даже после смерти. Он поклонился, и во взгляде его выразилась глубокая печаль, переполнявшая сердце. - Мое почтение, мадемуазель, - прошептал он и повернулся, чтобы уйти. Испуганная Алина в смятении отступила назад, прижав руку к груди. - Но вы же не ответили мне, - в ужасе проговорила она ему вслед. Остановившись на пороге, маркиз обернулся. Из прохладной полутьмы зала она увидела его изящный черный силуэт, который вырисовывался на фоне ослепительного солнечного света, - это воспоминание будет преследовать ее, как кошмар, в ужасные часы, которые ей предстоит пережить. - Что вы хотите, мадемуазель? Я только избавил себя и вас-от боли отказа. Он ушел, оставив ее, подавленную и негодующую. Алина опустилась в огромное малиновое кресло и уткнулась лицом в ладони. Она упала духом, лицо горело от стыда и волнения. С ней случилось невероятное. Ей казалось, что эта унизительная сцена никогда не изгладится из памяти. Глава XI. ВЕРНУВШИЙСЯ ЭКИПАЖ Господин де Керкадью написал письмо. "Крестник! - начал он без всяких эпитетов. - Я с болью и негодованием узнал, что ты вновь опозорил себя, нарушив данное мне обещание воздерживаться от политики. Еще больше я возмутился, узнав, что всего за несколько дней твое имя стало притчей во языцех, что ты сменил оружие ложных, коварных доводов, направленных против моего класса, которому ты всем обязан, на шпагу убийцы. Мне стало известно, что на завтра у тебя назначено свидание с моим добрым другом господином де Латур д'Азиром. Происхождение налагает на дворянина определенные обязательства, которые не позволяют ему уклониться от дуэли. Что касается тебя, то человек твоего класса может отказаться от поединка чести, не принося при этом никаких жертв. Твоя ровня, очевидно, сочтет, что ты проявил похвальное благоразумие. Поэтому я прошу тебя - а если бы считал, что все еще имею над тобой власть, на что был бы вправе рассчитывать после своих благодеяний, то приказал бы - не дай зайти этому делу слишком далеко и откажись от завтрашней встречи. Поскольку твое поведение показало, что мне нечего надеяться на твое чувство благодарности и ты можешь не выполнить мою настоятельную просьбу, я вынужден добавить, что, если ты завтра останешься в живых, я навсегда забуду о твоем существовании. Если в тебе осталась хоть искра привязанности ко мне, о которой ты заявлял, и если ты хоть немного ценишь чувства, которые продиктовали мне это письмо (несмотря на все, что ты сделал, чтобы их убить), ты не откажешься выполнить мою просьбу". Это было бестактное письмо, да господин де Керкадью и не отличался тактом. В этом письме, доставленном в воскресенье утром грумом, специально посланным в Париж, Андре-Луи прочел лишь беспокойство за господина де Латур д'Азира, которого крестный назвал своим добрым другом, а также за будущее племянницы. Андре-Луи задержал грума на целый час, сочиняя ответ, который был краток, но тем не менее стоил ему больших трудов и был написан после нескольких неудачных попыток. В конце концов он написал следующее: "Господин крестный! Обратившись к моему чувству привязанности, Вы сделали отказ крайне затруднительным для меня. Всю жизнь я буду искать возможность доказать вам ее, и поэтому я просто в отчаянии, что не могу дать то доказательство, о котором Вы меня сегодня просите. Между господином де Латур д'Азиром и мной стоит слишком многое. Кроме того, Вы не отдаете должного мне и моему классу, говоря, что для нас необязательно соблюдение правил чести. Я считаю их столь обязательными, что при всем желании не смог бы отступить. Если в дальнейшем Вы будете настаивать на своем суровом решении, мне придется перенести его-несомненно, что при этом я буду страдать. Ваш любящий и благодарный крестник Андре-Луи". Отправив письмо с грумом господина де Керкадью, он счел, что на этом дело закончилось. Это причинило ему сильную боль, но он переносил рану с притворным стоицизмом, внешне спокойный. На следующее утро к Андре-Луи заехал Ле Шапелье, чтобы вместе позавтракать. В четверть девятого, когда они уже вставали из-за стола, чтобы ехать в Булонский лес, экономка, удивила Андре-Луи, доложив о мадемуазель де Керкадью. Он взглянул на часы. Хотя кабриолет уже ждал у дверей, у него еще было несколько минут. Извинившись перед Ле Шапелье, Андре-Луи быстро прошел в приемную. Алина подошла к нему, очень взволнованная, в лихорадочном возбуждении. - Не буду делать вид, что не знаю, зачем вы приехали, - быстро сказал он, чтобы не терять время. - Учтите, что у нас очень мало времени, так что имеет смысл приводить только самые веские доводы. Алина была удивлена: она еще не успела произнести ни слова, а то, что сказал Андре-Луи, равносильно категорическому отказу. К тому же он держался, как чужой, и тон его был холоден и официален. Никогда еще он не говорил с ней так. Алина была задета, так как, конечно, не догадывалась о причинах его поведения. Дело в том, что Андре-Луи так же ошибся на ее счет, как накануне - относительно крестного. Он решил, что обоими движет страх за господина де Латур д'Азира, и ему даже в голову не приходило, что они могут бояться за него самого - настолько уверен он был в исходе дуэли. Если тревога господина де Керкадью за "доброго друга" раздосадовала Андре-Луи, то приезд Алины вызвал у него холодную ярость. Он решил, что она была с ним неискренней и что тщеславие заставило ее благосклонно отнестись к ухаживаниям господина де Латур д'Азира. Если что и могло утвердить Андре-Луи в намерении драться с маркизом, так это именно страх Алины за своего поклонника, ибо он считал, что спасти Алину не менее важно, чем отомстить за прошлое. Она испытующе взглянула на него, и его невозмутимое спокойствие в такой момент изумило ее. - Как вы спокойны, Андре! - Меня нелегко вывести из равновесия, и это пред- мет моей гордости. - Но... Андре, этого поединка не должно быть! - Она подошла к нему вплотную и положила руки на плечи. - Разумеется, у вас есть убедительный довод, почему он не должен состояться? - Вас могут убить, - ответила Алина, и глаза ее расширились. Андре-Луи ожидал чего угодно, только не этого, так что с минуту он только пристально смотрел на нее. Итак, все ясно. Он рассмеялся, отстраняя ее руки, и отступил назад. Это детская хитрость, недостойная ее. - Вы в самом деле рассчитываете добиться своего, пытаясь запугать меня? - спросил он довольно насмешливо. - О, да вы просто с ума сошли! Господин де Латур д'Азир имеет репутацию самой опасной шпаги во Франции. - А вы никогда не замечали, что большинство репутаций незаслуженные? Шабрийанн был опасным фехтовальщиком, и он в земле. Ламотт-Руайо был еще более искусным фехтовальщиком, и он на попечении хирурга. То же самое случилось и с другими дуэлянтами-убийцами, мечтавшими насадить на шпагу бедную овечку - провинциального адвоката. А сегодня мне предстоит встреча с предводителем этих задир. Ему придется расплатиться по давно просроченным счетам - можете в этом не сомневаться. Итак, если у вас нет других доводов... Его сарказм был для нее загадкой: неужели он действительно полагает, что сможет победить господина де Латур д'Азира? Поскольку на Алину повлияла твердая убежденность ее дяди в противоположном, ей казалось, что Андре-Луи просто играет роль, которую доведет до самого конца. Будь что будет, но надо ответить ему. - Вы получили письмо дяди? - Да, и ответил на него. - Я знаю. И он выполнит свое обещание, если только вы не откажетесь от своих ужасных планов. - Ну что же, этот довод уже лучше. Если что-нибудь в мире способно поколебать меня, так именно этот довод. Однако у нас с Латур д'Азиром старые счеты. Над телом Филиппа де Вильморена я дал клятву и даже не надеялся, что Бог предоставит мне такую великолепную возможность сдержать ее. - Но вы еще не сдержали ее, - предостерегла она. Он улыбнулся ей: - Верно! Но скоро будет девять часов. Скажите мне, - внезапно спросил он, - почему вы не обратились с подобной просьбой к господину де Латур д'Азиру? - Обращалась, - ответила она и покраснела, вспомнив вчерашний эпизод. Андре-Луи совершенно превратно истолковал ее смущение. - А он? - Обязательства господина де Латур д'Азира... - начала она, потом остановилась и коротко ответила: - О, он отказал. - Так-так. Конечно, он должен был поступить именно так, чего бы это ему ни стоило. Однако на его месте я бы счел цену ничтожной. Правда, люди разные. - Он вздохнул. - Думаю, что и на вашем месте оставил бы все как есть. - Я вас не понимаю, Андре. - Я не так уж непонятно выражаюсь, как мог бы. Обдумайте мои слова, и, возможно, они помогут вам быстро утешиться. - Он снова взглянул на часы. - Очень прошу вас, располагайтесь в этом доме, как у себя, а мне пора. Ле Шапелье заглянул в дверь. - Простите меня, что помешал, но мы опоздаем, Андре, если вы не... - Иду, - ответил Андре-Луи. - Вы весьма обяжете меня, Алина, если дождетесь моего возвращения. Особенно принимая во внимание обещание вашего дяди. Алина не ответила ему, так как онемела. Он принял ее молчание за знак согласия и, поклонившись, вышел. Она слышала, как они спускались с Ле Шапелье по лестнице, о чем-то беседуя. Голос Андре-Луи был спокойным. Он просто сошел с ума! Его ослепили самоуверенность и тщеславие. Послышался стук колес отъезжающего экипажа, и она села, ощутив дурноту и изнеможение. Ужас охватил ее: она была уверена, что Андре-Луи отправился на верную смерть. Так она сидела некоторое время, потом вскочила, ломая руки. Надо что-то сделать, чтобы не допустить этого кошмара. Но что она может сделать? Если она последует за ним в Булонский лес и вмешается, это вызовет скандал и к тому же не поможет. Условности были непреодолимым барьером. Неужели никто не поможет ей? Алина стояла в полном отчаянии от собственной беспомощности. Вдруг вновь послышались стук колес и цоканье копыт по булыжной мостовой. Подъехавший экипаж с грохотом остановился перед академией фехтования. Неужели вернулся Андре-Луи? Она неистово ухватилась за соломинку надежды. В дверь громко и нетерпеливо постучали. Алина услышала шаги экономки Андре-Луи, спешившей открыть дверь. Алина бросилась к двери приемной и, широко распахнув ее, прислушалась затаив дыхание. Но это был не тот голос, который она так отчаянно надеялась услышать. Какая-то женщина настойчиво спрашивала господина Андре-Луи, и голос показался ей знакомым. Это была госпожа де Плугастель. Взволнованная, она кинулась на площадку лестницы как раз вовремя, чтобы услышать, как госпожа де Плугастель воскликнула в волнении: - Он уже уехал? Как давно? И по какой дороге? Алина услышала достаточно, чтобы понять, что графиня приехала по тому же делу, что и она сама. Это показалось ей вполне естественным, так как все ее помыслы были сосредоточены на одном. Мысли путались, и ее ничуть не удивило исключительное внимание госпожи де Плугастель к Андре-Луи. Не раздумывая, она сбежала по крутой лестнице с криком: - Сударыня! Сударыня! Дородная миловидная экономка посторонилась, и две дамы столкнулись на пороге лицом к лицу. У госпожи де Плугастель был измученный вид, в глазах- невыразимый ужас. - Алина! Вы здесь! - воскликнула она. Затем, отбросив в спешке все несущественное, спросила: - Вы тоже опоздали? - Нет, сударыня, я его видела. Я умоляла его, но он не пожелал ничего слушать. - Какой ужас! - содрогнулась госпожа де Плугастель. - Я услышала об этом всего полчаса назад и сразу же бросилась сюда, чтобы помешать им. Женщины смотрели друг на друга в немом отчаянии. На залитой солнечным светом улице пара зевак остановилась поглазеть на красивый экипаж, в который были впряжены великолепные гнедые лошади, и на двух нарядных дам, стоявших на пороге академии фехтования. Госпожа де Плугастель повернулась к экономке: - Как давно уехал ваш господин? - Минут десять, не более. - Считая этих знатных дам друзьями последней жертвы своего непобедимого господина, добрая женщина старалась сохранить внешне бесстрастный вид. Госпожа де Плугастель ломала руки. - Десять минут! О! - простонала она. - Куда он уехал? - Встреча назначена на девять часов в Булонском лесу, - сообщила Алина. - А не поехать ли нам вслед? Может быть, нам бы удалось добиться своего? - Ах, Боже мой! Вопрос в том, успеем ли мы? В девять часов! А на подобные дела нужно всего около четверти часа. Боже мой! А не знаете ли вы, где именно в Булонском лесу они должны встретиться? - Нет, знаю лишь, что в Булонском лесу. - В Булонском лесу! - в полном отчаянии воскликнула госпожа де Плугастель. - Но ведь Булонский лес-с пол-Парижа! - Задыхаясь, она устремилась вперед. - Алина, скорее! Садитесь! Поехали! Затем она приказала кучеру: - В Булонский лес через Кур-ла-Рен. Езжайте как можно скорее. Если успеем, получите десять пистолей. Погоняйте! Она втолкнула Алину в карету и вскочила сама с легкостью молодой девушки. Не успела она усесться, как карета, слишком тяжелая для таких гонок, покатилась, раскачиваясь и кренясь, а вслед ей неслись проклятия прохожих, которых едва не расплющили о стену или не задавили колесами. Госпожа де Плугастель прикрыла глаза, губы ее тряслись. Она побелела как мел, лицо исказилось. Алина молча наблюдала за ней. Ей казалось, что графиня страдает так же сильно, как она, и так же терзается дурными предчувствиями. Позднее это удивит Алину, но сейчас она была в смятении и все мысли ее сосредоточились на их безнадежной миссии. Карета покатила по площади Людовика XV и наконец выехала на Кур-ла-Рен-красивую улицу, обсаженную деревьями, которая проходила между Елисейскими полями и Сеной. По этой широкой улице, которая в то время дня была пустынной, они поехали быстрее, и за каретой оставалось облако пыли. Но хотя скорость была опасной, она не устраивала женщин, сидевших в карете. Когда они доехали до заставы в конце Кур-ла-Рен, то услышали, как в городе бьет девять часов, и каждый удар звучал как приговор. У заставы их ненадолго задержали формальности. Алина спросила у дежурного сержанта, давно ли проехал кабриолет, и описала его. Ей ответили, что минут двадцать тому назад тут проехал экипаж, в котором сидели депутат господин Ле Шапелье и паладин третьего сословия господин Моро. Сержант был прекрасно осведомлен. Усмехнувшись, он сказал, что даже мог угадать, по какому делу господин Моро так рано отправился в ту сторону. Они поспешили дальше. Теперь они ехали по открытой местности. Дорога по-прежнему шла вдоль реки. Обе женщины ехали молча, с полной безнадежностью глядя вперед, и рука госпожи де Плугастель сжимала руку Алины. Справа за лугами уже можно было различить длинную линию, в которую слились деревья Булонского леса. Карета свернула в сторону и покатила по той дороге, которая, удаляясь от реки, вела направо, прямо к лесу. Наконец мадемуазель де Керкадью нарушила мрачное молчание: - О, нам не успеть! Это невозможно! - Не говорите так! Пожалуйста! - воскликнула госпожа де Плугастель. - Но ведь давно пробило девять, сударыня! Андре всегда пунктуален, а такие... дела занимают немного времени. Сейчас все... все уже кончено. Графиня закрыла глаза. Однако скоро она выглянула в окно. - Едет какой-то экипаж, - сообщила она, и дрогнувший голос выдал ее. - О нет! Не надо! - Алина выразила словами то, о чем обе думали. Она задыхалась, перед глазами стоял туман. В облаке пыли со стороны Булонского леса к ним мчалась открытая коляска. Они следили за ней, не решаясь заговорить, - впрочем, Алине так трудно было дышать, что она бы не смогла выговорить ни слова. Поравнявшись, оба экипажа замедлили скорость, чтобы разминуться на узкой дороге. Алина была у окна вместе с госпожой де Плугастель, и обе испуганными глазами смотрели на открытую коляску. - Который из них, сударыня? О, который? - спросила Алина, не осмеливаясь взглянуть сама. С ближней стороны сидел смуглый молодой человек, которого не знала ни одна из них. Улыбаясь, он беседовал со своим спутником. Через мгновение стал виден и второй. Он не улыбался, и лицо у него было бледное и застывшее. Это был маркиз де Латур д'Азир. Обе женщины пристально смотрели на него в немом ужасе, пока он не заметил их. Неописуемое изумление выразилось на его угрюмом лице. В этот момент Алина с протяжным вздохом в обмороке опустилась на пол кареты. Глава XII. УМОЗАКЛЮЧЕНИЯ Поскольку Андре-Луи доехал быстро, он очутился в условленном месте на несколько минут раньше назначенного времени, хотя и выехал с небольшой задержкой. Там его уже ждали господа де Латур д'Азир и д'0рмессон - смуглый молодой человек в синей форме капитана королевской охраны. Всю дорогу до Булонского леса Андре-Луи, погруженный в свои мысли, был молчалив. Его взволновала беседа с мадемуазель де Керкадью. - Несомненно, этого человека надо убить, - сказал он. Ле Шапелье не ответил ему. Бретонца поражало хладнокровие земляка. В последнее время ему часто приходило в голову, что этот Моро начисто лишен всего человеческого. Ле Шапелье также считал его поведение непоследовательным. Когда ему предложили участвовать в борьбе с дуэлянтами-убийцами, он был надменно презрителен, а взявшись за дело, щеголял легкомыслием и бесстрастностью, которые были отвратительными. Приготовления к дуэли были проделаны быстро и в молчании, однако без неподобающей спешки. Оба сняли камзолы, жилеты и туфли и, закатав рукава рубашки, встали друг против друга. Они были исполнены мрачной решимости снова расплатиться по длинному счету. Противник должен быть убит. Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь из них питал опасения относительно исхода боя. Возле них стояли Ле Шапелье и молодой капитан, внимательные и сосредоточенные. - Вперед, господа! Тонкие, опасно хрупкие клинки со звоном скрестились, и, скользнув друг по Другу, замелькали, быстрые и сверкающие, как молния, и столь же неуловимые для глаза. Маркиз атаковал стремительно и энергично, и Андре-Луи сразу понял, что ему предстоит иметь дело с противником совсем иного уровня, нежели те, с кем приходилось драться за последнюю неделю. Сейчас перед ним был фехтовальщик, который благодаря постоянной практике приобрел удивительную скорость и совершенную технику. Кроме того, он превосходил Андре-Луи физической силой и длиной выпада, что делало его весьма опасным противником. К тому же он был хладнокровен и сдержан, бесстрашен и решителен. "Сможет ли что-нибудь нарушить его спокойствие? " - подумал Андре-Луи. Он желал, чтобы маркиз уплатил долг сполна, а для этого мало было просто убить его, как тот убил Филиппа. Нет, сначала он должен осознать, как Филипп, что не в его силах предотвратить собственную гибель, - на меньшее Андре-Луи был не согласен. Господин маркиз должен испить до дна чашу отчаяния. Когда Андре-Луи широким взмахом парировал длинный выпад, завершивший первую комбинацию, он даже рассмеялся - радостно, как мальчик, играющий в любимую игру. Этот странный, неуместный смех явился причиной того, что уход маркиза с выпада был более поспешным и менее горделивым, чем обычно. Это сильно встревожило его, и так уже расстроенного тем, что удар, безукоризненно рассчитанный и правильно нанесенный, не достиг цели. Маркиз тоже с самого начала понял, что его противник блестяще владеет шпагой, даже для учителя фехтования, и приложил все силы, чтобы сразу же положить конец поединку. Однако смех, сопровождавший отражение удара, показал, что поединок только начинается и до конца еще далеко. И тем не менее это был конец - конец абсолютной уверенности господина де Латур д'Азира в себе. Он понял, что, если хочет победить, должен действовать осмотрительно и фехтовать так, как никогда в жизни. Они начали снова, и опять атаковал маркиз, на этот раз руководствуясь принципом, что лучшая защита - нападение. Андре-Луи был рад этому, так как хотел, чтобы противник растратил силы. Его великолепной скорости он противопоставил еще большую, которую дали учителю фехтования ежедневные занятия в течение почти двух лет. Красивым, легким движением прижав сильной частью клинка слабую часть клинка противника, Андре-Луи полностью прикрывал себя в этом втором бою, который снова завершился длинным выпадом. Уже ожидая его, Андре-Луи парировал легким касанием и неожиданно шагнул вперед как раз в пределах стойки противника, так что тот оказался в его власти и, как завороженный, даже не пытался уйти с выпада. На этот раз Андре-Луи не рассмейся - он лишь улыбнулся в лицо господину де Латур д'Азиру и не воспользовался своим преимуществом. - Ну же, закройтесь, сударь! - резко приказал он. - Не могу же я заколоть открытого противника! - Он нарочно отступил назад, и его потрясенный противник наконец ушел с выпада. Господин д'Ормессон, от ужаса затаивший дыхание, наконец выдохнул. Ле Шапелье тихо выругался и пробормотал: - Тысяча чертей! Он искушает судьбу, валяя дурака! Андре-Луи заметил, что лицо противника стало мертвенно-бледным. - Мне кажется, вы начинаете понимать, сударь, что должен был чувствовать в тот день в Гаврийяке Филипп де Вильморен. Мне хотелось, чтобы вы это поняли, а теперь можно закругляться. Он атаковал, быстрый, как молния, и какое-то мгновение Латур д'Азиру казалось, что острие шпаги противника находится сразу повсюду. Затем с низкого соединения в шестой позиции Андре-Луи быстро и легко устремился вперед, чтобы сделать выпад в терции. Он направил острие шпаги, чтобы пронзить противника, которого серия рассчитанных переводов в темп застав вила раскрыться на этой линии. Но к его досаде и удивлению, маркиз парировал удар и, что еще хуже, сделал это слишком поздно. Если бы он парировал удар полностью, все бы обошлось. Но маркиз ударил по клинку в последнюю секунду, и острие, отклонившись от линии его тела, вонзилось в правую руку. Секундантам не были видны подробности боя. Они увидели только, как замелькали сверкающие клинки, а затем Андре-Луи растянулся, почти касаясь земли, в выпаде, направленном вверх, и пронзил правую руку маркиза чуть пониже плеча. Шпага выпала из ослабевших пальцев Латур д'Азира, и он стоял, обескураженный, перед противником, который сразу же ушел с выпада. Маркиз закусил губу, в лице не было ни кровинки, грудь тяжело вздымалась. Касаясь окровавленным острием шпаги земли. Андре-Луи мрачно смотрел на него, как смотрят на добычу, которую упустили в последний момент из-за собственной неловкости. В Собрании и в газетах такой исход боя могли бы провозгласить еще одной победой паладина третьего сословия, и только он сам сознавал всю горечь своей неудачи. Господин д'0рмессон подскочил к своему дуэлянту. - Вы ранены?! - глупо воскликнул он. - Пустяки, - ответил Латур д'Азир. - Царапина. - Но губы его скривились от боли, а правый рукав тонкой батистовой рубашки был весь в крови. Д'0рмессон, человек опытный в подобных делах, вынул льняной платок, быстро разорвал его и перебинтовал рану. Андре-Луи продолжал стоять как одурманенный, пока Ле Шапелье не тронул его за руку. Он очнулся от задумчивости, вздохнул и, отвернувшись, принялся одеваться. Больше он ни разу не взглянул в сторону противника и сразу же ушел. Когда в сопровождении Ле Шапелье он молча, в подавленном настроении шел к въезду в Булонский лес, где они оставили свой экипаж, их обогнала коляска с Латур д'Азиром и его секундантом. Эта коляска подъехала к самому месту поединка. Раненая рука маркиза была на импровизированной перевязи, сделанной из портупеи его спутника. Если бы не пустой правый рукав небесно-голубого камзола и не бледность, маркиз выглядел бы как обычно. Теперь вы понимаете, как случилось, что он вернулся первым, и, увидев его целым и невредимым, обе дамы решили, что оправдались их худшие опасения. Госпожа де Плугастель попыталась закричать, но голос не слушался ее. Она попыталась открыть дверцу кареты, но пальцы не могли справиться с ручкой. А между тем коляска медленно удалялась и мрачный, пристальный взгляд прекрасных глаз маркиза встретился с ее взглядом, полным муки. Господин д'0рмессон, так же, как маркиз, поклонившийся графине, выпрямился и показал на пустой рукав спутника. Камзол, застегнутый на одну пуговицу у горла, приоткрылся справа, и стали видны рука на перевязи и окровавленный батистовый рукав. Даже теперь госпожа де Плугастель не решалась сделать очевидный вывод - что маркиз, раненный сам, мог нанести противнику смертельную рану. Наконец она вновь обрела голос и тотчас же приказала остановить коляску. Господин д'0рмессон вышел из коляски и встретился с госпожой де Плугастель в узком пространстве между двумя экипажами. - Где господин Моро? - Этим вопросом она удивила его. - Несомненно, сударыня, он не спеша едет следом за нами. - Он не ранен? - К сожалению, это он... - начал господин д'0рмессон, но его решительно перебил господин де Латур д'Азир: - Графиня, интерес, проявленный вами к господину Моро... Он остановился, заметив, что она смотрит на него с едва уловимым вызовом. Однако его фраза и не нуждалась в продолжении. Возникла неловкая пауза. Затем графиня взглянула на господина д'0рмессона, и ее поведение изменилось. Она попыталась объяснить, почему ее интересует господин Моро: - Со мной мадемуазель де Керкадью. Бедное дитя в обмороке. Больше она ничего не сказала, так как ее сдерживало присутствие господина д'0рмессона. В тревоге за мадемуазель де Керкадью господин де Латур д'Азир вскочил, несмотря на рану. - Я не в состоянии оказать помощь, сударыня, - сказал он с виноватой улыбкой, - но... Невзирая на протесты д'0рмессона, маркиз с его помощью вышел из коляски, затем она отъехала, чтобы освободить дорогу для экипажа, приближавшегося со стороны Булонского леса. Таким образом, получилось так, что, когда кабриолет через несколько минут поравнялся с двумя экипажами, Андре-Луи увидел очень трогательную сцену. Привстав, чтобы получше все рассмотреть, он увидел Алину, в полуобморочном состоянии сидевшую на подножке экипажа. Госпожа де Плугастель поддерживала ее, маркиз де Латур д'Азир в тревоге склонился над девушкой, а за ним стояли господин д'0рмессон и лакей графини. Госпожа де Плугастель заметила Андре-Луи, когда он проезжал мимо. Ее лицо просияло, и ему даже казалось, что она собирается окликнуть его. Чтобы избежать неловкости, которую вызвала бы встреча с бывшим противником, он предупредил ее, холодно поклонившись, - сцена, которую он наблюдал, еще усилила его холодность-и сел на место, упорно глядя вперед. Могло ли что-нибудь сильнее утвердить его в убеждении, что Алина умоляла его отказаться от дуэли из- за господина де Латур д'Азира? Он собственными глазами увидел даму, охваченную волнением при виде крови милого друга, и милого друга, воскрешающего ее заверениями, что рана неопасна. Позже, много позже, он будет проклинать собственную глупость. Пожалуй, он слишком суров к себе, ибо как еще можно было истолковать подобную сцену? Прежние подозрения превратились в твердую уверенность. Алина была с ним неискренней, отрицая свои чувства к господину де Латур д'Азиру, но женщины скрытны в такого рода делах. Не мог он винить ее и за то, что она не устояла перед редкими достоинствами такого человека, как маркиз, - ибо при всей своей враждебности он не мог отказать этому человеку в привлекательности. - Боже мой! - воскликнул он вслух. - Какие страдания я бы ей принес, убив его! Будь она с ним искренней, она бы легко добилась, чтобы он исполнил ее просьбу. Если бы она сказала, что любит маркиза, он бы сразу сдался. Андре-Луи тяжело вздохнул и прошептал молитву, прося прощения у тени Вильморена. - Возможно, к лучшему, что мой удар не попал в цель, - промолвил он. - Что вы имеете в виду? - удивился Ле Шапелье. - Что я должен оставить всякую надежду когда- либо вернуться к этому делу. Глава XIII. К РАЗВЯЗКЕ Господин де Латур д'Азир больше не появлялся в Манеже, и никто не видел его в Париже все месяцы, пока в Национальном собрании заседали, чтобы закончить работу над конституцией Франции, Хотя рана была незначительной, его гордость была смертельно ранена. Ходили слухи, что он эмигрировал, но это была часть правды. Вся правда заключалась в том, что он присоединился к группе знатных путешественников, сновавших между Тюильри и штаб-квартирой эмигрантов в Кобленце. Иными словами, он стал одним из тайных агентов королевы, которые в конце концов должны были погубить монархию. Однако время еще не пришло. Пока что роялисты продолжали считать сторонников нововведений фиглярами и смеялись над ними. Смеясь, они издавали свою веселую газету "Деяния апостолов" в Пале-Рояле. Господин де Латур д'Азир нанес один визит в Медон. Его хорошо принял господин де Керкадью - ведь они не были в ссоре. Однако Алина не вышла из комнаты, непоколебимая в своем решении никогда не принимать маркиза. На это решение никоим образом не повлияло то, что Андр^-Луи не пострадал в поединке. Она предложила себя маркизу за определенную цену, на которую намекнула, а тот отказался купить. Унижение, которое Алина каждый раз испытывала, вспоминая об этом, исключало всякую возможность новой встречи с маркизом. Это неизменное решение Алины передал ему господин де Керкадью, и, понимая; как глубоко она оскорблена, Латур д'Азир удалился и никогда больше не возвращался в Медон. Что касается Андре-Луи, то, не имея оснований надеяться, что крестный отступится от слова, данного в письме, он смирился и больше не появлялся в доме господина де Керкадью. Правда, в ту зиму он дважды видел крестного и Алину: первый, раз - в Деревянной галерее в Пале-Рояле, причем они издали обменялись поклонами, а второй раз - в ложе Французского театра, где они не заметили его. Алину он увидел еще раз в начале весны - она была в ложе театра вместе с госпожой де Плугастель и снова не заметила его. Между тем Андре-Луи продолжал выполнять свои обязанности в Собрании и руководил академией фехтования, которая продолжала преуспевать, чему немало способствовали его прогулки в Булонский лес в ту памятную неделю в сентябре. Поскольку он существовал на восемнадцать франков в день-зарплата депутата, - его значительные сбережения еще возросли, и он предусмотрительно поместив их в Германии. Он продал акции французских компаний и перевел полученную сумму через немецкого банкира с улицы Дофины. За эти два года он приобрел значительный земельный участок недалеко от Дрездена. Он бы предпочел родную страну, но землевладение во Франции не без оснований казалось ему ненадежным. Сегодня одна часть французов лишила другую собственности, а завтра могли пострадать те, кто купил эту собственность. А сейчас мы обратимся к той части "Исповеди", которая наиболее объемиста и интересна, поскольку занимает свое место среди документов эпохи. Он описывает бурную жизнь Парижа и основные события в Собрании. Он рассказывает, что мир и порядок полностью восстановились, промышленность получила толчок, работы хватало на всех. Для Франции настала пора экономического процветания. Революция завершилась, повторяет Андре-Луи слова, сказанные в Собрании Дюпоном. Итак, были созданы условия, чтобы монархия приняла проделанную работу и согласилась стать конституционной, чистосердечно пойдя на то, что власть ее будет ограничена и подчинена воле нации и общему благу. Но пойдет ли на это корона? Этот вопрос волновал все умы. Люди в тревоге оглядывались на все шаги, предпринятые с момента первого заседания Генеральных штатов в Версале в зале "малых забав" два года назад, и, вспоминая, как часто нарушалось данное слово, сомневались, что его сдержат на этот раз. Особые подозрения вызывали королева и ее ближайшее окружение. Было какое-то предчувствие, что нужно еще немало сделать, прежде чем Франция сможет спокойно насладиться законным равенством, которого она добилась для своих детей. В ту весну 1791 года ни один. человек-не исключая экстремистов из Клуба кордельеров - не мог даже отдаленно представить себе, какие препятствия предстояло преодолеть и через какие ужасы пройти. Эпоха процветания и ложного мира длилась до бегства короля в Варенн в июне, которое явилось результатом тайных поездок между Парижем и Кобленцем. Это предательское бегство уничтожило последние иллюзии. Кончилось мирное время, начались волнения. Позорное возвращение под конвоем его величества, походившего на сбежавшего школьника, которого ведут домой, чтобы высечь розгами, и все последующие события того года, вплоть до роспуска Учредительного собрания, уже описаны другими авторами, к тому же они почти не связаны с нашей историей, так что я избавлю вас от повторения. В сентябре было распущено Учредительное собрание, поскольку его работа была завершена. Король явился в Манеж, чтобы принять конституцию и подписать ее. Революция действительно закончилась. Последовали выборы в Законодательное собрание, в котором Андре-Луи снова представлял Ансени. Поскольку в Учредительном собрании он был всего лишь преемником депутата, на него не распространялось действие декрета, принятого по предложению Робеспьера и заключавшегося в том, что члены Учредительного собрания не могут быть избраны в Законодательное собрание. Если бы Андре-Луи соблюдал не только букву, но и дух закона, он бы уклонился от переизбрания. Но его так горячо желал Ансени и так уговаривал Ле Шапелье, вынужденный уйти в отставку, что он сдался. Это никого не задело: подвиги паладина третьего сословия сделали его популярным среди всех партий, даже партии прежней правой. Якобинцы, в клубе которых он дважды выступал, приняли его хорошо, и он пользовался у них большим авторитетом. В те дни от него ожидали великих деяний. Пожалуй, и он ожидал от себя того же, ибо честно признается, что в те времена разделял общее заблуждение, будто революция закончилась и Франции нужно лишь руководствоваться статьями конституции, которая была ей дана. Андре-Луи вместе с прочими упустил из виду два момента: во-первых, двор не захочет принять нововведения, а во-вторых, у нового Собрания нет опыта, необходимого, чтобы справиться с интригами двора. Законодательное собрание состояло из молодых людей, лишь немногие из них были старше двадцати пяти лет. Преобладали адвокаты, и в их числе - группа адвокатов из Жиронды*, вдохновленных возвышенными республиканскими идеями. Но эти адвокаты были молоды, у них не было опыта ведения дел, и теперь они беспомощно барахтались, поощряя своими ошибками партию двора к возобновлению борьбы. Сначала это была словесная, газетная битва, в которой участвовали такие газеты, как "Друг короля" и "Друг народа". Последнюю газету недавно с неистовым пылом начал выпускать филантроп Марат. Нервы общества, которое держали в постоянном напряжении революция и контрреволюция, могли сдать, и тогда разразился бы кризис. А теперь пол-Европы стремилось наброситься на Францию, желая наказать ее за французского короля. Этот ужас повлечет за собой все грядущие ужасы. Ситуация была на руку Маратам, Дантонам, Эберам и всем остальным экстремистам, которые подстрекали толпу. И вот в то самое время, когда двор занимался интригами, когда якобинцы, возглавляемые Робеспьером, вели войну с жирондистами, которые под предводительством Верньо* и Бриссо* искали себя, когда фельяны* воевали с теми и другими, когда на границе был зажжен факел войны с другими странами, а дома тайно разжигался факел гражданской войны, Андре-Луи пришлось уехать из самого центра событий. Духовенство раздувало повсюду контрреволюционные беспорядки, и нигде они не были так остры, как в Бретани. Считалось, что Андре-Луи пользуется в своей родной провинции влиянием, и вполне естественно, что комиссия двенадцати в ранние дни жирондистского министерства попросила его, по предложению Ролана*, поехать в Бретань. Он должен был мирными средствами - насколько это возможно - бороться с вредными влияниями. Муниципалитеты имели вполне определенные полно" мочия на этот счет, но многие из них сами не внушали доверия из-за своей странной инертности, поэтому необходимо было послать представителя с самыми широкими полномочиями, чтобы обрат