-  переспросила Жюли, гадая не  зашло  ли на этот раз  его
безумие слишком далеко.
     Задрав подбородок и жестикулируя,  словно какой-нибудь  актер Комеди де
Франсез, Шабо принялся расхаживать по комнате и вещать. Он был многословен и
безбожно  хвастлив. По его словам, он  владел флотилией в Средиземноморье, в
его  распоряжении  были  все средства  банка  братьев Фрей. Он должен  лучше
питаться, лучше одеваться, наслаждаться лучшим... Тут  Шабо осекся. Он  едва
не произнес "лучшим обществом", но вовремя спохватился,  вспомнив о ядовитом
язычке сожительнице.
     Но хотя он и не произнес  этого слова, Жюли  догадалась, что у него  на
уме, и  улыбка  ее  тут же стала злобной и хитрой. Она села  и впилась ему в
лицо  неприязненным взглядом, а  потом произнесла фразу, подействовавшую  на
депутата, словно ушат холодной воды. Приподнятое  настроение оставило Шабо в
тот же миг. Он замер, охваченный паникой.
     -  Так  значит  Фреи подкупили тебя,  а?  Они хорошо  заплатили тебе за
отмену указа против корсаров? Так вот, какая у тебя флотилия, дружок!
     Глаза  Шабо вылезли  из  орбит.  Он зарычал,  словно  раненый зверь. На
мгновение женщина съежилась от страха, полагая, что любовник сейчас бросится
на нее. И правда,  таково было первое  побуждение Шабо.  Сдавить мерзкую шею
руками,  пусть  никогда из глотки  этой твари больше не  вырвется ни единого
поганого  слова!  Но благоразумие  победило.  Надо заткнуть  ей  рот  другим
способом.
     - Что ты несешь, Иезавель?[14]
     -  Я знаю,  что. - И Жюли расхохоталась сожителю в лицо, поняв,  что ей
ничего не угрожает. - Знаю, что. Ты  думаешь, если я  косоглаза, то и читать
не умею? Или, по-твоему, я недостаточно образована?
     - При чем здесь умение читать? Что ты прочла?
     - Речь, написанную кем-то для тебя, должно быть, теми же Фреями. Ха-ха!
Тебе  не  тепится,  чтобы  люди  об этом узнали, не правда  ли?  О том,  как
чужеземные  евреи  вложили  тебе  в  уста слова,  чтобы  ты  мог  обольстить
представителей и народ. О том, что тебе хорошо  заплатили за грязную работу.
Ты, патриот! Ты! - Склочный нрав Жюли Бержер проявился во  всей красе. Злоба
полилась из нее грязным потоком насмешек.
     - Заткнись, ведьма! - Шабо побагровел. Но Жюли видела, что он больше не
опасен.  Она знала о его малодушии,  эта  женщина, от которой у него не было
секретов, и видела, что страх отрезвил и обуздал ее любовника.
     - Не буду молчать! Почему я должна молчать?
     - Если я услышу еще хоть слово, я выкину тебя обратно на улицу. И зачем
только я тебя там подобрал!
     -  Выкинешь? Чтобы  я  рассказала людям,  как ты  продался  австрийским
евреям?
     Шабо с ненавистью посмотрел на сожительницу.
     - Шлюха! - С  этим грязным словом его внезапно покинули силы, и депутат
тяжело  опустился на стул. Он оказался в  ловушке.  Он согрел на груди змею.
Эта женщина могла погубить его. Она обладала для этого  достаточной властью.
Он должен успокоить ее, выиграть время. Неразумно  угрожать с пустыми руками
тому, кто держит оружие.
     А  Жюли   тем  временем   бушевала.   Презрительно  брошенное   грязное
оскорбление только  подлило  масла в  огонь.  Ее пронзительный голос - таким
голосом  природа  почему-то  всегда  оделяет сварливых женщин  - поднялся до
визга.  Он  летел через  открытые  окна  на  улицу.  Соседи  останавливались
послушать,  улыбались  и  пожимали плечами.  У гражданина представителя Шабо
очередная любовная  сцена с его пассией. Нацией он, возможно, и правит, но с
этой женщиной не справится никогда.
     Шабо порывался остановить Жюли.
     -  Успокойся, дорогая! Ради Бога,  немного потише.  Ш-шш!  Тебя услышат
соседи. Послушай меня, моя голубка. Послушай! Я умоляю тебя, детка.
     Но  только  когда  у  Жюли  кончилось  дыхание, и произошла  неизбежная
коротенькая заминка, Шабо представилась наконец возможность  вставить слово.
Он  ухватился за нее  и быстро заговорил.  Он убеждал, что она заблуждается.
Все совсем не так, как она полагает. Он представил ей доводы, которые братья
Фрей  и Андре-Луи недавно приводили ему. Он,  Шабо, добился отмены закона из
чувства  долга. Награда,  обещанная  ему, заслужена; он  может принять ее  с
легким сердцем. Его совесть останется незапятнанной.
     Жюли слушала и фыркала. Потом, усмотрев возможнвые выгоды в собственной
покладистости, перестала фыркать.
     -  Я  поняла. Поняла, любовь моя.  Ты прав. Мы должны лучше жить, лучше
питаться, лучше  одеваться. Посмотри  на  меня. Я хожу в лохмотьях. Дай  мне
десять луи, я пойду  и куплю себе платье.  - Она  подошла к Шабо и протянула
руку.
     - Через  несколько  дней, - ответил Шабо с готовностью,  обрадовавшись,
что буря миновала.
     - Сейчас, - настаивала Жюли.  - Немедленно. Раз ты богат,  я  больше не
буду ходить в этих  обносках  ни минуты. Посмотри на это платье. Оно вот-вот
расползется.
     - Но у меня пока нет денег. Они должны поступить.
     - Поступить? Когда?
     - Откуда я знаю? Через несколько дней, может быть, недель.
     - Несколько недель! - Жюли снова сорвалась на визг. - Ну и дурак же ты,
Шабо! На твоем месте... - Она вдруг замолчала.
     Более хитрая в житейских мелочах Жюли заметила то, что Шабо  проглядел.
На его месте она никогда бы не допустила такой оплошности. Нет, она не такая
дура. Но теперь она сумеет исправить ошибку своего недалекого сожителя.
     Два дня спустя она щеголяла  в новом полосатом  платье, с  высокой,  по
моде талией, в  новеньких  туфлях и чулках, в  новом домашнем чепце,  из под
которого выглядывали  аккуратно  уложенные  волосы. Гражданин представитель,
проснувшись, потер глаза и потребовал объяснений. Жюли хихикнула и напустила
на себя таинственность.
     -  Не все же глупцы вроде тебя, Шабо. Я не  собираюсь умирать от  жажды
рядом с источником.
     Вот  и  все,  что  она  ему сказала, и  Шабо ушел из  дому  не на шутку
встревоженный  этой  загадкой. Юний Фрей  мог бы  открыть  ему глаза и  даже
собирался это  сделать.  Но  по  размышлении  финансист предпочел  разыскать
гражданина  Моро  и его  друга де Баца, здравый смысл и способности  которых
получили недавно столь блестящее подтверждение.
     Банкир  застал друзей дома, на улице  Менар. Тиссо впустил  его в дом и
провел  в салон. Юний Фрей не  пытался скрыть или притушевать  свою тревогу,
которая и  без  всяких  слов  ясно  читалась  на  его  лице.  Он  немедленно
разразился  потоком  горестных  причитаний.  Он  объявил,  что  их  предали,
продали. Этот самодовольный  идиот Шабо допустил, чтобы их  секрет раскрыли.
Его несдержанность выковала  меч, который того и гляди падет на голову Юния.
И теперь его, Юния, бессовестно шантажируют.
     - Шантажируют! - Андре-Луи сразу  увидел  суть  среди  прочей словесной
шелухи  и  оживился. - Нельзя ли  мне  узнать,  кто? У  меня  с шантажистами
разговор недолог.
     Его мрачная уверенность в себе подействовала на банкира ободряюще. Фрей
пустился в объяснения.
     - У Шабо есть домохозяйка. - Таким эвфемизмом Фрей обозвал Жюли - Она и
стала предательницей. Эта мерзавка выяснила подробности истории с корсарами,
явилась вчера на улицу д'Анжу и потребовала денег.
     - Вы дали ей что-нибудь?
     - А что мне оставалось делать? На некоторое время я заткнул ей рот. Это
обошлось мне в двадцать луи.
     Андре-Луи покачал головой.
     - Этого мало.
     - Мало! Боже мой! Вы советуете мне раздать все? Шабо располагает...
     - Неважно, чем располагает Шабо. Вам следовало дать ей две сотни. Тогда
вы ее скомпрометировали бы. Остальное доделал бы я.
     Но де Бац не согласился с товарищем.
     -  Ты  не можешь разделаться с ней тем  способом, которым разделался  с
Бурландо. Она располагает опасными сведениями.
     Андре-Луи устранился от дискуссии, предоставив вести ее де Бацу и Фрею.
Они  ни  к чему  не пришли. Когда так и  не успокоившийся Юний  ушел, де Бац
объяснил причину своего возражения. Он потер руки и рассмеялся.
     - Кажется, дело сделано. Пусть малышка Жюли устроит лавину.
     Но Андре-Луи был настроен скептически.
     - Разве это можно назвать лавиной, Жан? В лучшем случае - снежком. Если
Жюли  осмелится  швырнуть  им   в   идола  толпы,  она  поплатится  за  свое
безрассудство  головой.  Так  что  не стоит возлагать на нее особых  надежд.
Ладно, мне пора приниматься за работу. Я должен написать для "Папаши Дюшеса"
статью  -  панегирик Шабо за  его труды двухдневной давности. - Андре мрачно
улыбнулся. - Чем выше  мы его вознесем,  тем больше будет смятение, когда он
рухнет.  И  еще  я  общал  Эберу  статью  с  требованием экспорприации  всей
иностранной собственности во Франции. Она будет иметь успех.
     Но  де  Бац  усомнился  в необходимости второй  статьи.  Он  считал  ее
преждевременной, о чем и сообщил Андре-Луи:
     -  Тем  самым ты окончательно  сокрушишь  Фреев, а  они еще  могут  нам
пригодиться.
     Андре-Луи рассмеялся.
     - Статья  сокрушит  Фреев вместе с  Шабо. Шабо  бросится  защищать  их.
Неужели  не понятно?  Это ловушка, в которую я надеюсь  его заманить. Лебрен
ему  поможет. Оба  будут  скомпрометированы,  а  компроментация  двух  таких
выдающихся депутатов - дело скверное. Народ учует запашок разложения.
     Но  де Бац  не сомневался,  что  Шабо  перепугается и бросит  Фреев  на
произвол судьбы.
     - Этот субъект - невероятный трус. Об этом ты забываешь.
     - Я ничего не  забываю.  Ты прав. Но Шабо почувствовал вкус  к деньгам.
Ему довелось  вкусить  совсем немного, но это  распалит его  аппетит.  Он не
позволит  без борьбы  перекрыть  свой  источник.  Предоставь это мне, Жан. Я
отлично понимаю, что делаю.
     Но  несмотря на всю веру барона в  безжалостный ум и  неуемную  энергию
сообщника, его сомнения не  рассеялись. Когда Андре-Луи ушел, де  Бац  долго
размышлял над  его  словами.  И  чем  больше  барон  размышлял, тем  сильнее
становилась  его  убежденность в  собственной  правоте. Чтобы  Шабо пошел на
такой  риск  как  выступление  перед  Конвентом  в  защиту  собственников  -
иностранцев,  должны  существовать  куда  более  крепкие   узы,  связывающие
депутата  с  братьями  Фрей.  Эта  задачка  целиком  поглотила  барона.   Он
безуспешно  бился над ней, пока в  его размышления не вкралась мысль о  Жюли
Бержер. И тут  его осенило. Снизошедшее на барона вдохновение погнало его на
улицу д'Анжу.
     Братья Фрей приняли де Баца в зелено-белом салоне. Самое видное место в
комнате занимал простой и  строгий бюст Юния Брута, установленный на высокой
консоли с мраморным верхом. Полагая, что визит барона имеет отношение к Жюли
Бержер, хозяева сразу же обрушили на гостя поток жалобных причитаний.
     - Не переживайте,  - успокоил их де Бац с уверенным видом. - Сейчас она
ничего  не  может  поделать,  даже  меньше  чем  ничего. У нее  нет  никаких
доказательств.  Человека в  положении Шабо нельзя уничтожить необоснованными
обвинениями. Они падут на голову того, кто их выдвинул. Если Жюли решится на
такой  безрассудный поступок, если она бросит  пригоршню грязи  во всеобщего
кумира, ее просто разорвут на куски. Дайте ей это понять, когда она заявится
к вам в следующий раз, и пошлите ее к черту.
     Братья Фрей обдумали его слова и несколько успокоились. Но не до конца.
     - На сей раз,  может быть, оно  и  так, - заметил  Юний. -  Но пока эта
злобная женщина живет с Шабо,  опасность остается. Шабо болтлив. Он чересчур
много пьет, а пьяный - чересур много хвастает. Рано или поздно у Жюли Бержер
появится  возможность уничтожить сожителя  и - будем откровенны - тех, кто с
ним связан, что еще хуже.
     - Ее необходимо убрать, - заявил барон так мрачно, что напугал братьев.
     Эммануэль задрожал, дыхание его стало шумным. Юний ошарашенно уставился
на гостя.
     - Как?
     -  Нужно  придумать.  Но  придумать  обязательно.Это чрезвычайно важно,
важнее  даже, чем  вы думаете. Очень  скоро вам может понадобиться поддержка
Шабо.
     Мрачное  предсказание барона потрясло  обоих. В  глазах  братьев застыл
испуганный вопрос. Де Бац швырнул свою бомбу.
     - Мне  только что стало известно о движении в пользу принятия декрета о
конфискации имущества всех иностранцев, живущих во Франции.
     Эффект был ужасающий. Эмманюэль в потрепанном длинном сюртуке,  который
только подчеркивал несуразность  его фигуры, замер, словно парализованный  с
отвисшей  челюстью. Юния, напротив,  затрясло  от  ярости.  Он побагровел  и
разразился многословной гневной речью.
     - Это  же  полный произвол! Такой  декрет  противоречит  всем законам и
нормам, взаимно  признанным нациями Европы. Эта мысль - порождение  безумца.
Конвент никогда не уступит таким чудовищным требованиям.
     - Конвент! -  Де Бац вложил в это восклицание все презрение, на которое
был способен. -  Вы еще тешите себя  иллюзией, что  Конвент правит Францией?
Может и так,  .. Но Конвентом  правит  толпа.  Vox  populi  vox Dei[15], мой
дорогой  Юний.  Любимый  лозунг  Республики.  Толпа,  ведомая  якобинцами  и
кордельерами, вот настоящий хозяин страны. Эбер собирается напечатать статью
с требованием  экпроприации. Это требование станет настолько популярным, что
Конвент не сможет  ему  противостоять,  даже  если у  него  возникнет  такое
желание.
     Эмманюэль дрогнувшим голосом осведомился об источнике сведений барона.
     - Это не важно. Поверьте мне на слово: эта статья  уже написана.  Через
несколько дней ее напечатают. Еще через несколько дней обнародуют декрет.
     Юний сдался. Де Бац его убедил.
     - Полагаю, рано или поздно,  такое  неизбежно  должно было случиться  в
вашей  стране.  -  В  его  тоне  было столько  желчи, что  де Бацу  невольно
вспомнились  восторженные   восхваления   Фрея  освежающему  ветру  Свободы,
очистившему  Французскую землю.  Трудно было поверить, что  оба высказывания
принадлежали одному человеку.
     Убежденность брата  разбила  вдребезги  последнюю надежду Эмманюэля. Он
обратил на Юния полные слез глаза.
     - О, Боже! О, Боже! Это крах! Крах! Конец всему.
     - Да, это, безусловно, серьезная угроза, - согласился де Бац.
     Юний дал волю своему гневу.  Захлебываясь от злобы, он  говорил о своих
патриотических  убеждениях,  республиканских взглядах,  о  своих заслугах  и
жертвах во имя святого дела Свободы. Он расписывал свою дружбу  с якобинцами
и депутатами Конвента,  говорил о национальных  представителях, которые были
желанными  гостями  за  его  столом,  о  том  как  они  пользовались и  даже
злоупотребляли  гостеприимством  хозяев  этого  дома,   открытого  для  всех
истинных  патриотов. Просто немыслимо,  что они могут ответить столь  черной
неблагодарностью на все добро, которое он, Юний, для них сделал.
     - Мы живем в неблагодарном мире, - напомнил  ему де Бац, - к счастью, я
успел вовремя вас предупредить.
     -  Вовремя? Вовремя для чего? Кажется, вы потешаетесь надо  мной. Что я
могу предпринять?
     - У вас есть преданный друг в лице Шабо.
     - Шабо! Этот трус!
     - Он уже сослужил вам добрую службу в деле с корсарами.
     - Да просто мы убедили  его, что  это пойдет ему  же  на пользу.  Какие
доводы могут подействовать на него сейчас? И что он сможет предпринять, если
декрет будет принят? Даже он?
     - Верно, тогда он тоже будет  беспомощен. Вы должны действовать сейчас,
пока декрет еще не обнародован.
     -  Действовать! - Юний обежал комнату. - Как  я могу действовать? Что у
вас на уме, гражданин де Бац?
     - Добейтесь, чтобы ваши интересы совпадали. Устройте дело так, чтобы он
устоял или рухнул вместе  с  вами.  О, минутку! Я уже обдумал  этот  вопрос,
поскольку он, естественно, задевает и мои интересы.  Если вы пойдете ко дну,
мы с моим другом Моро понесем крупные убытки на совместных с вами вложениях.
Теперь не время для полумер, если вы конечно не хотите, чтобы ваше состояние
уплыло  в  национальную казну,  а вы сами  отправились  по миру.  Шабо может
спасти вас, если вы сумеете пробудить в нем мужество и желание сделать это.
     - Heiliger  Gott![16]  Скажите мне, как этого добиться. Как?  Вот в чем
проблема.
     - Никакой проблемы  тут нет. Привяжите к себе  Шабо такими узами, чтобы
ваше дело  стало  его собственным, и таким образом вы вынудите его сражаться
за вас, как за себя самого.
     - Где я найду такие узы? - раздраженно поинтересовался Юнийц.
     - Да, где, ради всего святого?  - вскричал Эммнюэль, вытягивая  длинную
шею.
     -  Они  у  вас в  руках.  Вопрос  только  в  том,  захотите  ли  вы ими
воспользоваться.
     - Это не вопрос. Хотел бы я знать, существует ли средство, к которому я
не прибег бы в таком отчаянном положении.
     Де  Бац  достал  табакерку   и  протянул  ее  братьям.  Юний,  забыв  о
вежливости, отверг ее нетерпеливым  жестом. Эмманюэль  поблагодарил, но тоже
отказался.  Оба брата сгорали  от  нетерпения, но  гасконец не торопился. Он
неспешно  открыл  табакерку  и  аккуратно  взял  щепотку  табака  большим  и
указательным пальцем.
     - К счастью, Шабо неженат. А  у вас есть очень милая и  привлекательная
сестра  на  выданье.  Вы  не заметили, что Шабо не остался равнодушным  к ее
прелестям? Вот возможное средство спасти ваше состояние.
     Втайне потешаясь  над их оцепенением, барон щелкнул крышкой табакерки и
поднес понюшку к носу.
     Юний широко  расставил  ноги  и свирепо  уставился на  де  Баца. Он  не
проронил ни слова. Первым подал голос Эмманюэль.
     -  Только  не  это! Только не малышка Леопольдина!  Нет, это  чересчур.
Чересчур!
     Но  де Бац не обратил  на него никакого внимания.  Он знал, что решения
принимает  старший брат, а Юния одними эмоциями не проймешь.  Барон стряхнул
несколько крошек  табака со своего  шарфа и  спокойно ждал, когда выскажется
старший из Фреев.
     - Вы пришли с ведома Шабо? Вы обсуждали этот вопрос с ним?
     Де Бац покачал головой.
     - Он даже  не знает  о декрете, который вскоре потребуют от Конвента. И
пусть  лучше  остается  в неведении,  пока вы его  не окрутите.  Вот  почему
необходимо действовать быстро.
     - Вы полагаете, он согласится? Но почему?
     - Я видел, как он смотрит на вашу сестру.
     -  Мало ли  как  он на нее смотрит,  этот сатир! Он  ест глазами  любую
женщину,  хотя  бы   мало-мальски  привлекательную.   Следствие  монашеского
прошлого.
     - Но Леопольдина! - жалобно  запричитал Эммануэль. -  Ты не должен даже
думать об этом, Юний.
     - Конечно нет. Кроме того,  что это нам даст в конце концов? И мы  даже
не знаем, желает ли Шабо жениться.
     - Желание можно подстегнуть. - Де Бац откинулся в кресле и закинул ногу
за ногу.  - Дело  может решить приданое. И необязательно чрезмерное. Запросы
Шабо пока  еще сравнительно скромны. Тысяч двести  франков,  я думаю, вполне
его удовлетворят.
     Юний  взорвался.  Де  Бац,  должно  быть,  полагает,  что его  средства
неистощимы. А  между тем ему приходится платить там,  платить здесь, платить
всюду. Он шагу не может ступить, не заплатив. Он уже устал от этого.
     - Если  вы  допустите, чтобы события развивались своим чередом,  такого
рода  неприятности больше вам  не  грозят,  - насмешливо заметил барон. -  В
конце концов, должны же вы когда-нибудь выдать  сестру замуж; и вам придется
обеспечить  ее приданым.  Так сможете  ли  вы подыскать  ей  более  выгодную
партию? Шабо  уже  сейчас  один  из первых  людей во  Франции,  а  скоро его
положение  еще больше упрочится. Подумайте наконец и о своих республиканских
убеждениях, друзья мои.
     Заподозривший  насмешку  Юний бросил  на  барона далеко  не добродушный
взгляд.
     - Но Шабо! - в ужасе заблеял Эмманюэль. - Шабо!
     -  Да!  - воскликнул  вслед за ним Юний. -  И  что, в  конце концов, мы
выигрываем от  этого брака? Все равно  мы останемся иностранцами. Почему  вы
решили, что закон  о конфискации  нас не коснется, если мы выдадим сестру за
Шабо?
     Де Бац улыбнулся с крайне снисходительным видом.
     -  Очевидно,  вы  еще  не  разглядели  всех  преимуществ  этого  брака.
Возможно, конечно, что шуринов депутата Шабо никогда не сочтут иностранцами;
что никому и в голову не  придет применить  против них закон  об иностранной
собственности или любой другой закон. Возможно,  так оно и будет.  Но у меня
есть для вас более убедительные и надежные доводы.
     - Клянусь небом, они вам, безусловно, понадобятся!
     -  Поскольку ваша  сестра станет  женой Шабо, ее-то уж точно перестанут
считать  иностранкой. Брак подарит  ей  национальность ее  выдающегося мужа.
Таким образом, ей не будет угрожать опасность конфискации  имущества, что бы
потом ни случилось. Теперь вы видите,  как все  просто? Вы переводите  на ее
имя  -  и  на имя  Шабо -  все  свое состояние,  и с  вашими  неприятностями
покончено.
     - Покончено? - Густой голос Юния сорвался на визг.  - Вы говорите  мне,
что с моими  неприятностями покончено? Я должен передать все  свое имущество
сестре и  ее мужу Шабо, и я в безопасности? С таким же  успехом, мой друг, я
могу снести и конфискацию.
     Де Бац жестом остановил Юния.
     - Вы зашли чересчур далеко  в своих предположениях. Операция, которую я
предлагаю, не потребует от вас затрат. Вам не придется поступиться ни единым
франком. Я  все уже обдумал.  Вы  внесете  в брачный  контракт обязательство
выплачивать сестре  в течение  пяти  лет  определенные  суммы, которые вкупе
покроют все ваше нынешнее  состояние. Не перебивайте меня, или мы никогда не
закончим.  Такое  обязательство поглотит все,  чем  вы владеете и не оставит
ничего для конфискации.
     Юний не смог больше сдерживаться.
     -  Вы  подменяете  одну  форму  конфискации  другой.  Прекрасный совет,
ей-Богу!
     - Я не делаю ничего подобного. Следите за моими словами внимательней. Я
сказал,  что  вы  возьмете  на  себя  обязательство.  Я не говорил,  что  вы
действительно будете что-то выплачивать.
     - О! А есть ли разница?
     - Обязательство не будет иметь никакой силы. Вы обязуетесь сделать дар.
Но по существующим ныне законам дар действителен только в  том  случае, если
он  принят  официально. А  Леопольдина  еще  несовершеннолетняя, у  нее  нет
законного права  принять дар.  От  ее  лица  должен  действовать опекун  или
попечитель.  Вы  имеете   полное  право   упустить  из  виду  эту  маленькую
формальность,  и, ручаюсь, никто другой никогда  не заметит вашего упущения.
Итак,  поскольку  дар  недействителен,  ни  Шабо, ни  ваша сестра  не смогут
потребовать   выполнения  обязательств.  Тем  не  менее,   документ  создаст
видимость, что ваше  состояние  не  подлежит  конфискации. Вот,  дорогие мои
друзья, способ спасти его. И, если не ошибаюсь, единственный способ.
     Правота  барона,  наконец,  стала  очевидна  Юнию.  Из  него посыпались
гортанные немецкие ругательства  -  свидетельство  неимоверного  облегчения,
которое он испытывал.
     - Но Леопольдина! Моя малышка Леопольдина! - Эмманюэль едва не плакал.
     Юний свирепо набросился на младшего брата.
     - Не отвлекай меня своим блеяньем! - Он принялся кружить по комнате и в
конце   концов   остановился   под  часами  севрского  бисквитного  фарфора,
украшавшими камин. Теперь  во  взгляде  его  темных глаз появились живость и
сметливость. Он задумчиво погладил длинный, загнутый книзу нос.
     - Это  выход, -  пробормотал он. - Несомненно, это выход. О,  мы должны
принять его, не колеблясь, если только Шабо...
     - За Шабо я ручаюсь.  Перспектива такого богатства  совершенно подчинит
его вашей воле. В этом не сомневайтесь. В крайнем случае, напомните ему, что
его частые любовные похождения вкладывают оружие в  руки его врагов. Времена
аристократических  пороков  миновали. Народ требует  от своих представителей
чистоты во всем,  в том числе и  в личной жизни. При теперешнем образе жизни
Шабо легко может стать  объектом злословия, что в конечном счете  приведет к
скандалу вокруг него. Пора ему остепениться. Это второй аргумент. А третий -
сама Леопольдина.
     Юний утвердительно кивнул. Эмманюэль смотрел  на  него  с тоской, но не
осмелился возражать еще раз.



        Глава XXVIII. Леопольдина

     Барон де Бац вернулся  на улицу де Менар и застал Андре-Луи за работой.
Молодой человек дописывал последние фразы своего панегирика в адрес Шабо. Он
находился в превосходном расположении  духа, так как поработал плодотворно и
остался весьма доволен результатом.
     - Я наделил Франсуа Шабо всеми добродетелями Брута, Цицерона и Ликурга,
- сообщил он барону, сверкнув  темными  глазами, и швырнул  перо на  стол. -
Титанический труд для одного утра.
     Но де Бац считал свои достижения более блестящими.
     - Ты всего-навсего воспел Шабо, а я тем временем его женил.
     И  он с гордостью  отчитался о  своих  переговорах с  братьями Фрей.  К
немалому его удивлению Андре-Луи встретил известие без всякой радости.
     - Что же ты наделал? Почему не посоветовался со мной?
     Барон, который ждал похвалы, был не только разочарован; он был уязвлен.
     - Почему  я не посоветовался с  тобой? Я, что же должен  советоваться с
тобой на каждом шагу?
     - Так было бы  благоразумнее и любезнее с твоей стороны. Я же советуюсь
с тобой по поводу каждого шага, который намерен предпринять.
     Завязался  спор, причем обе стороны взяли  довольно  резкий тон. Де Бац
принялся объяснять  преимущества,  которые  сулит  этот  брак  их  кампании.
Андре-Луи нетерпеливо прервал его объяснения.
     - Все это я понимаю. Но средства!  Средства  я никак н6е могу одобрить.
Существуют   же   какие-то   границы   дозволенного!   Границы,   налагаемые
порядочностью, которые никакой цинизм не способен перешагнуть.
     - Черт меня побери,  и  это  говоришь ты!  Ты отступаешься  от цинизма?
Какой дьявол в тебя вселился?
     - Мы выиграем нашу партию и без того, чтобы использовать это несчастное
дитя в качестве пешки. Де Бац не поверил  собственным ушам. - Да  какое  она
имеет значение?
     Андре-Луи ударил по столу ладонью.
     - У нее есть душа. Я не торгую душами.
     - Могу напомнить тебе о некоторых людях, у которых тоже имеются души. Я
говорю  о тех, кого ты так безжалостно  преследуешь. Разве у Шабо нет  души?
Или  у Делонэ?  У  братьев Фрей?  Разве  не  было  души у  бедняги Бурландо,
которого ты, не моргнув глазом,  отправил  на  гильотину? Или нет ее у  Жюли
Бержер, с которой ты собирался расправиться тем же способом?
     -  Эти люди  подлы  и бесчестны.  Я  даю им то, чего  они  заслуживают.
Бурландо жаждал крови. Он ее и получил. Но к чему  играть словами? Как можно
сравнивать этих животных с несчастным безобидным ребенком?
     Тут  де  Бац  припомнил  сцену  во  внутреннем дворике  улицы д'Анжу  и
разразился издевательским смехом.
     -  Понятно,  понятно!  Маленькую  куропаточку,  как  ее  называет Шабо,
следовало бы  приберечь для тебя. Мне жаль, друг  мой. Но  дело, которому мы
служим, не оставляет места для личных удовольствий.
     Андре-Луи встал. Он весь побелел от гнева.
     - Еще одно слово в таком тоне, и мы поссоримся, Жан.
     Ответ  вспыльчивого,  словно  порох,  гасконца  последовал  с быстротой
молнии.
     - Я таких развлечений никогда не избегаю.
     Их  дыхание  слегка участилось. С  четверть  минуты  они, не отрываясь,
смотрели  друг другу  в  глаза, и  во взгляде каждого горел вызов. Андре-Луи
первым взял себя в руки.
     - Это безумие, Жан. Нас с  тобой  окружают такие опасности, и любая  из
них в  любой момент может привести нас на гильотину. Не к лицу  нам затевать
ссору.
     - Ты сам произнес это слово, - напомнил барон.
     -  Возможно. Ты  уязвил  меня  намеком  на  мои  низкие побуждения. Мне
показалось, что это оскорбление задевает  не столько меня, сколько  ту, ради
которой я все  это затеял...  Предположить, что мне  недостает верности... -
Андре-Луи оборвал фразу.  Де Бац взирал  на  него с удивлением,  может  быть
несколько циничным.  - Именно мысль о ней, чистой и  непорочной, открыла мне
весь ужас такой жертвы. Если бы кто-нибудь составил подобный  заговор против
Алины...  Я представляю себе  ее муку,  и  более  остро сознаю, какая  пытка
уготована Леопольдине. Девочка не должна стать пешкой в  этой игре, Жан. Она
не  должна  стать жертвой наших интриг. Это чересчур высокая  цена за голову
Шабо. Мы балансируем  на грани бесчестия. И я не стану ни участвовать в этом
торге, ни мириться с ним.
     Де  Бац слушал Андре-Луи недобро прищурившись, с  поджатыми губами. Его
гасконский  темперамент восставал  против  этого неожиданного отпора, против
этого неприятия стратегического  шедевра,  которым барон так гордился. Но он
обуздал  свой гонор. Андре-Луи прав: их положение  слишком опасно, чтобы они
могли  позволить себе  рассориться.  Вопрос  необходимо  уладить  при помощи
разумных доводов. Де Бац решил сделать ответный шаг к примирению.
     - Нет нужды  читать мне такую длинную  нотацию, Андре. Прости, если мое
подозрение  оскорбило  тебя.  Я рад слышать, что твой  интерес к  девушке не
личного характера. Это было бы серьезной помехой моим планам.
     - Личный интерес или нет, это ничего не меняет.
     - Э, подожди. Ты недостаточно хорошо подумал. Ты упустил из виду  цель.
Великие  свершения требуют  жертв.  Если мы позволим себе  руководствоваться
чувствами или сантиментами,  то  ничего не добьемся.  Тогда  нам  вообще  не
следовало браться за это дело. Мы стараемся не ради себя. Мы здесь для того,
чтобы  избавить  от  проклятия  целый  народ,   вернуть  трон  его  законным
владельцам,  вернуть дом  лучшим  сыновьям  и  дочерям Франции,  прозябающим
сейчас  в   изгнании.   Неужели   мы   в  праве  остановиться   перед  такой
незначительной жертвой, как эта  иностранная евреечка, забыв о  том, что она
поможет нам  отправить на гильотину сотню негодяев? Разве можем мы позволить
себе благородство? Ты помнишь о нашей миссии?
     Андре-Луи  понимал, что все его  возражения  продиктованы чувствами, не
рассудком. Но он испытывал такое отвращении  при мысли  о гнусном, порочном,
запятнанном  кровью чудовище  и уготованном ему в жертву  невинном создании,
что не мог рассуждать здраво.
     -  Вероятно, ты прав, - через  силу ответил  он.  - И все  же я не могу
допустить такой гнусности.  Это зло в чистом виде. Оно нам еще отольется. Ты
говоришь, я бываю жесток. Временами моя безжалостность тебя шокирует. Но так
далеко моя безжалостность не простиралась никогда. Это просто низко.
     Как ни тяжело было гасконцу снести такое оскорбление, все же он нашел в
себе силы сдержаться.
     -  Да,  это  низость,  я  признаю.  Но  мы  должны пойти на нее,  чтобы
предотвратить другие,  более  страшные  низости.  Мы же не  хотим повторения
сентябрьской  резни и тому  подобных ужасов?  Ты  ведь  не  колебался, когда
приводил в  действие  мельницу, затянувшую  в свои жернова жирондистов.  Два
десятка голов легли  под  нож гильотины. И каких голов!  А сейчас  ты  вдруг
прибегаешь к софизмам, хотя речь идет всего лишь  о какой-то девчонке. Мы не
можем позволить  себе разборчивость  в  средствах. Путь,  который я  выбрал,
непременно приведет нас к цели. И это единственный надежный путь.
     -  Не   единственный.  Можно   было  бы  поискать   другие,   не  менее
результативные. Нужно только немного терпения.
     -  Терпения!  О  каком терпении ты говоришь, когда королеву  истязают и
оскорбляют  в тюрьме,  когда ее  могут в любой момент осудить  и  обречь  на
позорную смерть вместе с детьми? Какое может быть  терпение, когда маленький
король  Франции  в руках  убийц, которые  издеваются над  ним и травят  его?
Неужели  ты не  понимаешь, что между нами и  силами  зла, которые  стремятся
уничтожить членов королевской семьи, идет состязание в скорости? И ты можешь
говорить о терпении? Ты  готов лить  слезы из-за ничтожной девчонки, которой
мы всего-навсего навязываем нежеланный брак. Где твой здравый смысл, Андре?
     - Там же где и  чувство справедливости, -  последовал яростный ответ. -
Не я виноват в страданиях королевы, посему...
     -  Ты  будешь виноват в их затягивании,  если  пренебрежешь  средством,
способным ускорить ее освобождение.
     - Королева сама не пожелала бы себе свободы и безопасности такой ценой.
     - Она не  только  королева, но и мать. Мать  согласится  принять  любую
жертву ради свободы и безопасности своих детей.
     - Значит, остается моя совесть. Она не потерпит, чтобы  я расплачивался
чужой  свободой  и  счастьем. Бесполезно спорить со мной, Жан.  Я не допущу,
чтобы твой план осуществился.
     -  Не   допустишь?  Ты?  -  И  вдруг,  совершенно  неожиданно,  де  Бац
расхохотался. Ему пришло на ум одно соображение, которое  он  совсем упустил
из виду, ослепленный гневом.
     - Так  ты не  допустишь  этого? - Повторил  он совершенно другим тоном,
тоном беззлобной насмешки. - Что ж, вперед, друг мой! Помешай этому браку.
     - Именно так я и намерен поступить.
     - И как же ты этого добьешься, если не секрет?
     - Я немедленно иду к Фреям.
     - Просить руки Леопольдины?  Но даже и в этом  случае тебе не  добиться
своего,  если  только  ты не  внушишь этим шкурникам,  что ты могущественней
Шабо. Какой  же  ты наивный, Андре! Ты  воображаешь, что сумеешь разжалобить
алчных евреев несчастной судьбой Леопольдины, когда им грозит нужда и голод?
Боже,  как ты, оказывается, забавен! Ты  переживаешь за их сестру больше  их
самих, и это при том, что  у тебя нет намерения  сделать  ее своей женой или
любовницей. Неужели ты не понимаешь, насколько смешон?
     - Не  могу  согласиться.  Никогда  не  считал человека  смешным  только
потому, что он не так подл, как его окружение.
     - Это, разумеется, в мой огород камешек? Ну-ну, я как-нибудь снесу твой
лестный эпитет. Отнесем опрометчивость твоих высказываний за счет рыцарского
негодования.
     - Все равно я помешаю этому браку, да поможет мне Бог.
     - Боюсь,  это непосильное дело даже  для  такого  донкихота.  Ты можешь
разве  что убить Шабо и отправиться  на эшафот. Не  стоит  биться  головой о
стену, mon petit. Оставь это. У нас важная миссия. Без жертв не обойтись. Мы
и сами в любой момент можем стать жертвами. Разве это нас не оправдывает?
     -  В данном  случае -  нет. И я не  хочу  участвовать в затее,  которая
представляется мне низостью, - сказал Андре-Луи с силой.
     Де Бац недовольно пожал плечами и отвернулся.
     - Будь по твоему.  В твоем участии нет никакой  нужды.  Машина пущена в
ход. Остановить ее у тебя не хватит сил. Можешь успокоить этим свою совесть.
Остальное произойдет само по себе.
     Барон  был  прав.  Больше  того,  пока  друзья   спорили,  события  уже
развивались полным  ходом.  Юний,  охваченный  паникой,  не собирался терять
времени.  И  судьба, направленная  де Бацем, к нему благоволила.  В тот день
после заседания Конвента Шабо отправился обедать к Фреям.
     Леопольдина сидела  за столом  на своем  обычном месте и вся пылала  от
смущения. Плотоядные, все более  и более откровенные взгляды Шабо совершенно
лишили девушку аппетита. Всякий раз, когда депутат хватал ее мягкую округлую
руку  и  пожирал  похотливыми  глазами свою  куропаточку,  кожа  Леопольдины
покрывалась  мурашками. За  несколько  дней  до этого  Эмманюэль, заметивший
любовные поползновения экс-монаха, предложил  брату не сажать Леопольдину за
стол, когда приходит  Шабо,  и Юний был склонен согласиться. Но  сегодня все
изменилось. Симптомы, которые  прежде пугали  Эмманюэля и вызывали  досаду у
Юния, теперь приветствовались.
     Когда  с едой  было  покончено  и пресытившийся Ш,  расстегнув  сальный
редингот,  непринужденно откинулся на спинку стула, Юний открыл наступление.
Леопольдина  ушла  по своим  домашним делам,  и трое  мужчин остались  одни.
Эмманюэль  нервничал  и суетился;  Юний,  несмотря  на  внутреннюю  тревогу,
казался бесстрастным, словно восточный идол.
     - У вас есть экономка, Шабо.
     - Да уж, - подтвердил Шабо с отвращением.
     - Она опасна. Вы должны от нее избавиться. Однажды она продаст вас. Эта
женщина  уже приходила ко мне, требовала  денег - цену ее молчания по поводу
наших операций с корсарами. Это не  та особа, которую  следует  держать  при
себе.
     Шабо встревожился. Он выругался, непристойно  и  энергично.  Эта баба -
подлая шлюха, наглая и злобная. Не хватало только, чтобы она оказалась еще и
шантажисткой.
     - Но что, в конце концов, я могу поделать? - заключил он жалобно.
     -  Вы  можете выпроводить ее вон, пока она еще не в  состоянии серьезно
скомпроментировать   вас.   Такая   женщина   недостойна   находиться  подле
выдающегося патриота, вроде вас.
     Шабо поскреб лохматый затылок и кивнул.
     - Все это правильно. К несчастью, наши отношения зашли чересчур далеко.
Вы, должно быть не заметили, но она скоро станет матерью.
     Это  заявление  на  мгновение  выбило  Юния  из  колеи.  Но  только  на
мгновение.
     - Тем больше оснований от нее избавиться.
     - Вы не поняли. Она утверждает, что отец будущего патриота - я.
     - Это правда? - раздался дрожащий голос Эмманюэля.
     Шабо  набрал  в легкие  воздуха,  надул  щеки и с шумом выдохнул. Потом
выразительно пожал плечами. Упреки такого рода его ничуть не беспокоили.
     -  Похоже  на  то.  Что пользы  теперь рвать  на  себе  волосы? Обычная
человеческая слабость. Я никогда не годился для целибата.
     - Вам следовало бы жениться, - сурово сказал Юний.
     - Я уже подумывал об этом.
     -  Женитьба дала бы вам веские  основания избавиться от этой косоглазой
ведьмы.  Не можете  же  вы держать жену  и  любовницу под одной крышей. Даже
Бержер должна это понимать. Возможно, она будет не так мстительно настроена,
как в случае если бы вы выставили ее на улицу без всяких причин.
     Шабо испугался.
     - Но  вы же  сами сказали -  она вас  шантажирует.  Ей все  известно об
операции  с  корсарами. -  Он вскочил, в  волнении опрокинув  стул. - Должно
быть, Бог  отвернулся от меня, раз я ввязался  в  такое опасное  дело. Нужно
было послать всех вас к дьяволу...
     -  Спокойней, друг мой, спокойней! -  прикрикнул  на депутата  Юний.  -
Паника еще никому не помогала. В конце концов,  что она может поделать, ваша
Бержер? Неужели  ваше положение  настолько шатко,  что голословные обвинения
мстительной  женщины  могут вас погубить? Где  она  возьмет  доказательства?
Стоит вам только заявить, что она лжет, и революционное  правосудие доделает
остальное. Немного  твердости,  мой друг,  вот  и все,  что  вам  требуется.
Объясните ей подоходчивей,  какие  неприятности ее ждут, если  она  вздумает
донести на вас.
     Шабо воспрянул духом.
     -  Ты  прав, Юний.  Патриота  с  моей  репутацией, слугу  Нации, творца
революции  не осудят  на основании  слов ревнивой мегеры.  Если  она посмеет
открыть  рот, чтобы  оказать  столь  дурную  услугу  Франции,  мне  придется
выполнить свой долг и принести ее в жертву на алтарь Свободы.
     -  Ты говоришь  как  истиный римлянин,  - похвалил Юний. - В  тебе есть
настоящаяя сила духа, Шабо. Я горжусь твоей дружбой.
     Простодушный   экс-капуцин   проглотил   эту   чудовищную   лесть,   не
поморщившись.  Он  гордо  вскинул  голову  и  расправил  плечи,  наслаждаясь
сознанием своего величия.
     - Я последую твоему совету, Юний. Я женюсь.
     - Друг мой! - Юний вскочил и  заключил представителя в могучие объятия.
-  Друг  мой!  Я  так  надеялся на это,  так этого желал!  Теперь мы укрепим
родственными  узами   то  духовное  братство,  которое  уже  связывает  нас,
благодаря республиканским  убеждениям. -  В  пылу радости  Юний  еще  крепче
стиснул рыхлого Шабо, который уже начал задыхаться. - Друг мой!  Брат мой! -
он  выпустил представителя  и  повернулся  к младшему  Фрею.  -  Обними его,
Эмманюэль. Прижми его к сердцу, в которое ты давно уже его принял.
     Долговязый  Эмманюэль покорно  подчинился.  Шабо  не  хватало  дыхания,
теперь  уже  от изумления.  Что-то за всем этим крылось, а  он никак не  мог
взять в толк - что же.
     -  Наша маленькая Леопольдина будет  счастлива,  - восторгался  Юний. -
Просто счастлива!
     - Леопольдина? - Шабо показалось, что он грезит.
     Юний, склонив голову набок, лукаво-благодушно улыбнулся представителю.
     - Миллионеры и дворяне  просили руки  моей сестры, и получили отказ. Да
если  бы и  сам  ci-devant герцог  Шартрезский умолял о  ней,  он ничего  не
добился бы, будь он даже партиотом, а не проклятым аристократом. Если она не
достанется тебе, Шабо, ее не получит никто.
     Изумление Шабо перешло в оцепенение.
     - Но... но я... но у меня нет состояния... я...
     Юний не дал ему договорить. Его могучий голос загремел в полную силу.
     -  Состояние?  Если бы  оно  у  тебя  было, я не  мог бы  считать  тебя
безупречным  патриотом,  достойным  моей  сестры.  Мы  даем за  ней  хорошее
приданое, Шабо. Двести тысяч ливров. С такими деньгами ей не придется менять
образ жизни, к которому мы ее приучили. А в день свадьбы мы передадим ей эти
апартаменты.  Ты переедешь  жить к ней. А мы  с Эмманюэлем поселимся  этажом
выше. Таким образом все устроится.
     Глаза  Шабо  вылезли  из  орбит.  Вот   она,  награда  за  добродетель!
Наконец-то!  Не  зря он  шел  тернистым путем  долга. Не зря  самоотверженно
трудился на благо Франции и человечества. Его труды наконец получили должное
вознаграждение. Двести тысяч ливров, прекрасный дом и маленькая куропаточка,
такая пухленькая, нежная и кроткая.
     Когда его  потрясение прошло, и он сумел убедить  себя,  что все это не
сон, а с