Использовав передышку, Блад, рассчитав как можно точнее место, с которого корсары произведут следующий залп, переходил от пушки к пушке, собственноручно заряжая каждую. Едва он успел зарядить последнее орудие, как пираты, осуществив свой маневр, повернулись к крепости левым бортом. Выхватив из рук мушкетера брызжущий запальный фитиль, Блад немедленно выпалив по корсарскому судну. Если выстрел и не оправдал всех его надежд, все же он был достаточно метким. Бушприт[1] корабля разнесло вдребезги. Вздрогнув, судно слегка накренилось, и в тот же момент прозвучал ответный залп пиратов. Но, вследствие крена, ядра пролетели над фортом, не причинив ему никакого вреда, и зарылись в землю далеко позади. -- Огонь! -- скомандовал Блад, и тотчас грянул залп остальных девяти пушек. Корма корсарского корабля представляла собой сомнительную мишень, и Блад почти не надеялся ни на что, кроме чисто морального эффекта. Но удача снова улыбнулась ему, и, хотя восемь зарядов угодили в воду, девятый точно нашел свою цель, врезавшись в полуют. -- Viva[2] дон Педро! -- воскликнули испанцы, сразу же воспрянув духом от первого, хотя и незначительного успеха, и, улыбаясь, бросились перезаряжать пушки. Но теперь спешить было незачем. Пиратам требовалось убрать обломки бушприта, и прошел целый час, прежде чем они, горя жаждой мести, возобновили военные действия, пойдя в крутой бейдевинд[3] против бриза. Во время этой передышки Аранье удалось дотащить орудия до рощи, находящейся в миле от форта. Блад мог отступить и присоединиться к нему. Но, осмелев после первых удач, он остался на месте, продолжая артиллерийскую дуэль. Однако на сей раз ядра батареи форта не достигали цели, а мощный бортовой залп орудий красного корабля проделал еще одну солидную брешь в крепостной стене. После этого, справедливо рассудив, что в форте осталось очень мало пушек, да и те сейчас не заряжены, пираты, взбешенные упорством испанцев, подошли ближе и, сделав поворот оверштаг, произвели очередной залп. 1 Бушприт -- наклонное рангоутное дерево в носовой части 2 Да здравствует... (исп.) 3 Крутой бейдевинд -- курс парусного корабля, при котором ветер дует под самым острым углом. В результате этого раздался взрыв, заставивший дрогнуть даже дома в Сан-Хуане. Блад почувствовал, что какая-то неведомая сила подняла его в воздух и с силой швырнула вниз. Полуоглушенный, он лежал на земле, вокруг него падал ливень каменных осколков, а стены форта с грохотом рухнули, превратившись в бесформенную груду развалин. Выстрел пиратов взорвал пороховой склад, что привело к уничтожению форта. Блад выкарабкался из-под обломков щебня и, откашливаясь от пыли, забившей горло, постарался оценить создавшуюся ситуацию. Во время падения он сильно ушиб бедро, но так как боль постепенно стихала, то там, очевидно, не было серьезных повреждений. Все еще не вполне пришедший в себя, Блад наконец смог подняться на ноги. Его дрожащие руки кровоточили, но кости были целы. Однако не многие так дешево отделались. Из двенадцати солдат, оставшихся с Бладом, только пятеро не пострадали от взрыва, шестой жалобно стонал, лежа со сломанным бедром, а седьмой тщетно пытался вправить вывихнутое плечо. Остальные пятеро погибли и были похоронены под развалинами. Приведя в порядок парик, Блад с трудом собрался с мыслями и пришел к выводу, что больше незачем задерживаться на этой груде обломков, которая еще недавно была фортом. Пятерым уцелевшим солдатам он велел отнести двух раненых в рощу, и сам, шатаясь, поплелся вслед за ними. К тому времени, когда они добрались до убежища, пираты начали готовиться к высадке, которая должна была неизбежно последовать за уничтожением форта. На краю рощи Блад остановился, чтобы понаблюдать за их приготовлениями. Он видел, как корсары спустили пять шлюпок, которые переполненными направились к берегу, покуда красный корабль становился на якорь, прикрывая десант. Медлить было нельзя. Блад вошел под прохладную зеленую тень, где его ожидал Аранья со своими людьми, и с радостью увидел, что пушки, о существовании которых пираты ничего не подозревали, установлены и заряжены картечью согласно его указаниям. Рассчитав, в каком месте корсары должны пристать к берегу, он велел нацелить туда орудия. В качестве мишени Блад наметил рыбачью лодку, лежащую вверх дном на берегу, в полкабельтове[1] от воды. 1 Кабельтов -- морская мера длины (185.2 метра). -- Мы подождем, пока эти собаки не окажутся на одной линии с лодкой, -- объяснил он Аранье, -- и тогда дадим им пропуск в ад. -- Чтобы сократить время, оставшееся до этого долгожданного момента, Блад продолжал читать испанскому капитану лекцию на тему искусства ведения боевых действий. -- Теперь вы понимаете, какие преимущества можно извлечь из отклонения от школьных правил и привычных предрассудков. Покинув форт, который нельзя было спасти, и наскоро сымпровизировав новый, мы можем держать во власти этих головорезов. Вскоре вы увидите, как мы с ними расправимся и как наше поражение обернется победой. У испанца не было сомнений, что все именно так и произойдет, если только не случится чего-нибудь непредвиденного. Поистине это утро оказалось весьма поучительным для капитана Араньи. IV Но без неприятностей не обошлось, и в этом был повинен дон Себастьян, который, к великому сожалению, не сидел сложа руки. Он не сомневался, что его долг, как генералгубернатора Пуэрто-Рико, вооружить каждого жителя города, способного носить оружие. Не взяв на себя труд посоветоваться с доном Педро или хотя бы предупредить его о своих намерениях, дон Себастьян разместил эту созданную наспех армию из пятидесяти-шестидесяти человек в засаде под прикрытием белых домов, ярдах в ста от моря, готовясь бросить их против высаживающихся на берег пиратов. Таким образом он рассчитывал лишить корсарскую артиллерию возможности бомбардировать его так называемые "вооруженные силы". Однако тактика, которой так гордился генерал-губернатор, оказалась палкой о двух концах, так как она помешала действовать не только пиратским, но и испанским пушкам, спрятанным в роще. Прежде чем Блад смог открыть огонь, он с ужасом увидел отряд пуэрториканских горожан, с пронзительными воплями ринувшихся на корсаров. В следующий момент началась всеобщая свалка, в которой разобрать, где друзья, а где враги было совершенно невозможно. Но сумятица продолжалась недолго, так как ополченцы дона Себастьяна, разумеется, вынуждены были отступить перед взбешенными флибустьерами, несмотря на численный перевес почти вдвое. Крича и отстреливаясь, они скрылись в городе, оставив на песке несколько трупов. Пока капитан Блад проклинал несвоевременное вмешательство дона Себастьяна, капитан Аранья рвался на помощь горожанам, но ему пришлось выслушать очередную лекцию. -- Сражения выигрываются не только благодаря героизму, но и с помощью тщательных расчетов, друг мой. На борту корабля пиратов по меньшей мере вдвое больше, чем на берегу, и теперь, в результате храбрости дона Себастьяна, они стали хозяевами положения. Если мы выступим сейчас, то на нас нападет с тыла следующий десантный отряд, и, таким образом, мы окажемся между двух огней. Поэтому нам лучше дождаться высадки следующей партии, уничтожить ее и тогда заняться мерзавцами, находящимися в городе. Но ждать пришлось долго. В каждой из шлюпок, возвращающихся к кораблю, оставалось только по два гребца, и двигались они крайне медленно. Немало времени отняла и посадка следующего отряда, который добрался до берега почти через два часа. К тому же на этот раз пиратам незачем было торопиться, так как все признаки указывали на то, что попытки Сан-Хуана обороняться пресечены в корне. Спешки не последовало, даже когда кили корсарских шлюпок заскрипели об песок. Пестрая толпа пиратов не торопясь вылезла на берег. Среди них были представители самых различных слоев общества: от настоящих флибустьеров в рубахах из хлопка и широких штанах и сыромятной кожи, с яркими, но грязными шарфами на голове до идальго в кружевных камзолах и шляпах. И те, и другие были опоясаны патронташами и вооружены мушкетами и шпагами. Командующий отрядом корсар в алом камзоле с грязными кружевными манжетами выстроил полсотни пиратов на берегу по военному образцу, и взмахнув шпагой, дал команду выступать. Корсары маршировали сомкнутой колонной, громогласно вопя какую-то воинственную песню и с явным удовольствием смакуя непристойный текст. В это время сидящие в роще канониры, держа в руках запальные шнуры, не отрывали глаз от капитана Блада, который внимательно наблюдал за пиратами, подняв правую руку. Наконец колонна оказалась на одной линии с лодкой, служившей испанцам мишенью. Блад махнул рукой, и пять пушек выпалили одновременно. Град картечи в момент уничтожил шагавших впереди корсаров, включая главаря в красном камзоле. Остальные от неожиданности застыли как вкопанные. Воспользовавшись их замешательством, Блад поспешил дважды повторить залп, в результате чего почти все пираты свалились на песок, кто корчась в судорогах, а кто -- лежа неподвижно. Полдюжины человек, чудом оставшихся целыми и невредимыми, не осмеливаясь вернуться к пустовавшим лодкам, старались найти убежище в городе, ползя на животе, чтобы не попасть под очередной залп. Капитан Блад улыбнулся, увидев расширенные от восторга глаза капитана Араньи. -- Теперь мы можем выступать без всяких опасений, капитан, -- заговорил Блад, продолжая пополнять воинское образование достойного испанского офицера, -- так как мы обезопасили наш тыл от нападения. Как вы, должно быть, заметили, пираты весьма опрометчиво использовали для высадки все свои шлюпки. Так что оставшимся на корабле до берега не так-то легко добраться. -- Но у них есть пушки, -- возразил Аранья. -- Что, если они из мести откроют огонь по городу? -- В котором находится их первый десантный отряд во главе с капитаном? Мало вероятно. Все же на всякий случай мы оставим двадцать человек здесь, около пушек. Если пираты на корабле, отчаявшись, потеряют голову, то залпа два быстро приведут их в чувства. Выполнив распоряжение Блада, пятьдесят испанских мушкетеров, незаметно для пиратов, переживших уничтожение форта, беглым шагом направились по направлению к городу. V Пиратский капитан, чье имя не пережило его, был квалифицирован Бладом как самодовольный идиот, который, как и все дураки, слишком многое считал не требующим доказательств. Будь он немного поумнее, он взял бы на себя труд убедиться, что уничтоженные им солдаты форта и горожане-ополченцы составляют все вооруженные силы Сан-Хуана. Непомерная алчность, несомненно, толкнула корсаров на эту безрассудную высадку. Капитан лже- "Арабеллы" казался Бладу похожим на бездарного вора, сгребающего крошки во время пиршества. Имея под носом два корабля с сокровищами, за которыми они гнались из Картахены через все Карибское море, было непростительной тупостью не попытаться сразу же завладеть ими. Видя, что на галеонах с ценностями не выстрелила ни одна пушка, этот болван должен был сообразить, что экипаж находится на берегу, а если он вовсе не был способен соображать, то можно было заглянуть в подзорную трубу, чтобы в этом убедиться. Но рассуждения Блада были не совсем справедливы. Возможно, именно уверенность в том, что корабли пустуют и могут быть легко захвачены, побудила капитана позволить своим людям удовлетворить их ненасытную жадность разграблением города. К тому же города Новой Испании часто изобиловали сокровищами, а у губернатора могла храниться королевская казна. Только такое искушение могло толкнуть пиратского капитана на грабеж Картахены, в то время как корабли с ценностями успели выйти в море. Очевидно, картахенская неудача не напомнила ему о пословице "За двумя зайцами погонишься -- ни одного не поймаешь", и в Сан-Хуане он применял те же сомнительные методы, сопровождая их такими же безобразиями, которыми он позорил в Картахене (в этом Блад был теперь твердо уверен) нагло присвоенное им имя прославленного вождя флибустьеров. Я не стану утверждать, что действия капитана Блада не были результатом гнева на незванного гостя, пытавшегося выхватить у него из-под носа добычу, ради которой он столько трудился, но у меня нет ни малейшего сомнения, что его беспощадность была вызвана возмущением бессовестным самозванством в Картахене и подлостями, совершенными там от его имени. Пиратская карьера, навязанная ему судьбой, была сама по себе пятном на его репутации, и Блад не мог равнодушно смотреть, как невесть откуда взявшийся двойник вместе со своей бандой безжалостных мерзавцев творил гнусности, прикрываясь его именем. Полный мрачной решимости и жажды справедливой мести, капитан Блад шагал во главе маленькой колонны испанских мушкетеров, твердо намереваясь освободить город, захваченный и оскверненный его двойником. Звуки, которые они услышали, подойдя к городским воротам, подтвердили худшие предположения Блада об образе действий этих бандитов. Корсарский капитан, ворвавшись в Сан-Хуан и убедившись, что сопротивление задушено окончательно, отдал город на разграбление своим людям, позволив им немного "поразвлечься", прежде чем они перейдут к основной цели рейда -- захвату в гавани кораблей с ценностями. Немедленно вся банда, укомплектованная из отбросов тюрем всех стран, разбилась на группы, которые ринулись в город, одержимые страстью разрушения, оставляя за собой убитых мирных жителей, изнасилованных женщин, ограбленные и сожженные дома. Для себя лично капитан оставил самый лакомый кусок. Вместе с шестью головорезами он ворвался в дом генералгубернатора, где скрылся дон Себастьян после разгрома его злополучного ополчения. Захватив в плен дона Себастьяна и его хорошенькую супругу, объятую паническим ужасом, капитан велел своим провожатым заняться грабежом дома. Двоих он, однако, оставил при себе для помощи, которая понадобится ему при грабеже особого рода, коим он намеревался заняться, пока остальные четверо бандитов будут расхищать имущество губернатора и превосходные вина, привезенные им из Испании. Высокий, смуглый субъект, выдававший себя за капитана Блада и для большего сходства нарядившийся в черный с серебром костюм, бывший, как известно, излюбленной одеждой знаменитого флибустьера, непринужденно расселся в столовой дона Себастьяна за длинным дубовым столом, положив ногу на подлокотник кресла. Его украшенная плюмажем шляпа съехала набекрень, на толстых губах змеилась плотоядная усмешка. Напротив него между двумя головорезами стоял дон Себастьян, одетый в рубашку и панталоны, без парика, со связанными за спиной руками. Лицо его смертельно побледнело, но в глазах светился вызов. В высоком кресле, спиной к одному из открытых окон сидела донья Леокадия. Ужас парализовал несчастную женщину, она находилась на грани умопомешательства. В руках капитана был кусок бечевки, на котором он завязывал узлы, Насмешливым тоном он заговорил со своей жертвой на ломаном испанском языке. -- Значит, вы не желаете говорить, а? Вы надеетесь, что мне придется разобрать лачугу по камешкам, прежде чем я найду то, что мне нужно? Ошибаетесь, дорогой идальго. Вы не только заговорите, вы вскоре запоете. Я уже позаботился о музыке. Он бросил бечевку с узлами на стол, свистнув одному из бандитов, чтобы он приступил к делу. В тот же момент разбойник с гнусной усмешкой обвязал веревку вокруг головы генерал-губернатора, вставив между бечевкой и головой серебряную ложку, взятую из буфета испанца. -- Погоди, -- приказал ему капитан. -- Ну, дон губернатор, вы знаете, что с вами произойдет, если вы не развяжете ваш упрямый язык и не скажете, где храните деньги. -- Он сделал паузу, наблюдая за испанцем из-под прищуренных век и ядовито усмехаясь. -- Если хотите, мы можем вставить вам горящий фитиль между пальцами или прижечь пятки раскаленным железом. У нас есть масса хитроумных способов возвращения немым дара речи. Выбирайте любой. Но запирательство вам не поможет. Лучше признайтесь сразу, где вы прячете ваши дублоны. Но испанец молчал, высоко подняв голову, сжав губы и с ненавистью глядя на своих палачей. Улыбка пирата сделалась угрожающей. -- Ну-ну, -- вздохнул он. -- Я терпеливый человек. Даю вам минуту на размышление. Одну минуту. Как раз то время, которое мне понадобится для того, чтобы выпить это. -- Налив себе темной малаги из серебряного кувшина, он залпом осушил бокал и грохнул им об стол с такой силой, что ножка отломалась. -- Вот так я переломаю тебе шею, испанское отродье, если ты не прекратишь упрямиться. Ну, живо говори, где дублоны. Vamos, maldito[1]. А то узнаешь, как шутить с доном Педро Сангре. Но в глазах дона Себастьяна продолжала светиться ненависть. -- Я и не знал, что вы способны на такие подлости. Я ничего вам не скажу, грязный пиратский пес. Дама внезапно зашевелилась и закричала, перемежая слова рыданиями: -- Умоляю тебя, Себастьян, ради Бога, скажи ему все! Отдай ему все, что у нас есть. Разве это имеет значение? 1 Скорей, проклятый! (исп.) -- Тем более что на том свете ваши сокровища вам не понадобятся, -- продолжал издеваться капитан. -- Лучше пощадите чувства вашей супруги. Вы не согласны со мной? -- Он в бешенстве ударил кулаком по столу. -- Хорошо! Выдавите мозга из башки этого рогоносца, ребята! -- И мерзавец поудобнее устроился в кресле, ожидая развлечения. Один из разбойников взялся за ложку, просунутую между веревкой и головой дона Себастьяна. Но прежде чем он начал крутить ее, капитан снова его остановил. -- Подожди. У нас есть более надежный способ. -- И его губы расплылись в злобной усмешке. Сняв ногу с подлокотника, пират приподнялся в кресле. -- Ведь испанцы души не чаят в своих женах. -- Обернувшись, он поманил рукой донью Леокадию. -- Agui, mujer! Agui![1] -- Не слушай его, Леокадия, -- крикнул ей муж. -- Не двигайся! -- Он... он ведь и здесь доберется до меня, -- справедливо возразила несчастная женщина. -- Слышишь, ты, болван? Жаль, что у тебя нет и крупицы здравого смысла, которым наделена эта курица. Прошу вас сюда, мадам! Хрупкая, бледная, маленькая женщина, дрожа от страха, приблизилась к его креслу. Гнусно улыбаясь, капитан, прищурив глаза, устремил наглый оценивающий взгляд на эту изящную робкую представительницу слабого пола. Обняв донью Леокадию за талию, он притянул ее к себе. -- Ближе, ближе, девочка. Дон Себастьян закрыл глаза и застонал от бешенства, пытаясь вырваться из сильных рук, державших его. Капитан поднял объятую ужасом донью Леокадию и усадил ее к себе на колени. -- Не обращай внимания на ревнивые вопли этого осла, малютка. Он не сделает тебе ничего, слово капитана Блада. -- Запрокинув бедняжке подбородок, мерзавец, улыбаясь, посмотрел в ее расширенные темные глаза. Эту процедуру и последовавший за ней затяжной поцелуй она перенесла безропотно, словно труп. -- Тебе придется вытерпеть и нечто большее, милочка, если твой остолоп-супруг не образумится. Я забираю ее, дон губернатор, и надеюсь, что путешествие в моем обществе доставит ей удовольствие. Но вы можете выкупить жену за ваши спрятанные дублоны. Несомненно, вы оцените мое великодушие. Ведь я мог бы захватить с собой вас обоих. Ничто не могло причинить дону Себастьяну большие муки, чем угрозы его жене. 1 Сюда, красотка! Сюда! (исп.) -- А если я соглашусь, какая у меня будет гарантия, что вы не нарушите обещания? -- Слово капитана Блада. Внезапный грохот канонады потряс дом, за первым залпом последовали второй и третий. Все были изумлены. -- Какого дьявола... -- начал капитан, но сразу же умолк, найдя объяснение. -- Ба! Мои ребята забавляются -- вот и все! Но он едва ли был бы так беспечен, если бы знал, что пушечные залпы уничтожили полсотни этих ребят, высадившихся на берег, чтобы присоединиться к нему, и что около пятидесяти испанских мушкетеров во главе с настоящим капитаном Бладом быстро приближаются к городу, горя желанием расправиться с пиратами. И расправа была коротка. Разбредясь по городу, корсары разбились на группы по четыре, шесть, самое большее десять человек. Внезапное нападение испанцев не дало им возможности соединиться и оказать организованное сопротивление. Одни были убиты на месте, другие взяты в плен. В столовой генерал-губернатора пиратский капитан, чье садистское наслаждение создавшейся ситуацией усиливалось в соответствии с количеством поглощенной им крепкой малаги, обратил наконец внимание на вопли и мушкетную пальбу снаружи. Но он по-прежнему не сомневался, что сопротивление жителей Сан-Хуана давно сломлено, и считал, что шум на улице -- обычное следствие продолжающихся "развлечений" его ребят. Холостые пушечные выстрелы были обычным занятием торжествующих флибустьеров, а мушкеты едва ли остались в городе у кого-нибудь, кроме пиратов. Поэтому он не спеша продолжал истязать генералгубернатора необходимостью выбора между потерей жены и дублонов до тех пор, пока упорство дона Себастьяна не было сломлено и он не сообщил, где хранится королевская казна. Но жестокость корсара нисколько не уменьшилась. -- Слишком поздно, -- заявил он. -- Ты чересчур долго упрямился, а за это время я по уши влюбился в твою жену. Так влюбился, что не смогу вынести разлуки с ней. Я дарю тебе жизнь, испанская собака, и, учитывая твое поведение, это больше того, что ты заслужил. Но твои деньги и твою супругу я заберу с собой вместе с кораблями с ценностями, принадлежащими королю Испании. -- Но вы дали мне слово! -- вскричал взбешенный дон Себастьян. -- Ай-ай-ай! Но ведь это было давно. Когда тебе была предоставлена возможность, ты ею не воспользовался, а начал вместо этого со мной шутки шутить. -- Никто из присутствующих в комнате не обратил внимания на звук быстро приближающихся шагов. -- Я же предупреждал тебя, что с капитаном Бладом шутить опасно. Он не успел договорить, как дверь открылась, и послышался твердый с металлическим оттенком голос, в котором чувствовались нотки сарказма. -- Рад слышать это от вас, независимо от того, кто бы вы ни были. -- И в комнату вошел высокий человек со шляпой в руке. Черный парик его был всклокочен, лиловый камзол разорван, лицо испачкано пылью и грязью. Его сопровождали трое мушкетеров в испанских латах и стальных шлемах. Окинув комнату взглядом, он сразу же оценил ситуацию. -- Я как будто успел как раз вовремя. Изумленный пират выпустил донью Леокадию н вскочил, положив руку на рукоять пистолета. -- Что это значит? Кто вы такой, черт возьми?! Вновь прибывший приблизился к нему, и суровый взгляд его голубых глаз, сверкавших, как сапфиры, на смуглом лице, заставили разбойника вздрогнуть. -- Подлый самозванец! Навозная тварь! Хотя мерзавец по-прежнему мало что понимал, до него дошло, что необходимы решительные действия, и он выхватил из-за пояса пистолет. Но капитан Блад отступил назад, и его рапира, быстрая, как жало змеи, пронзила руку пирата. Пистолет со стуком упал на пол. -- Лучше бы ты направил его в свое сердце, грязный пес! Правда, этим ты помешал бы мне выполнить клятву. Я дал обет, что капитана Блада не отправит на виселицу ничья рука, кроме моей. Один из мушкетеров быстро справился с изрыгающим проклятие пиратским капитаном, в то время как Блад с остальными солдатами так же быстро разоружил двух других бандитов. Сквозь шум этой краткой схватки послышался крик доньи Леокадии, которая, дотащившись до кресла, упала в него, потеряв сознание. Дон Себастьян, находящийся в ненамного лучшем состоянии, как только его развязали, начал слабым голосом невнятно выражать свою благодарность за это своевременное чудо, перемежая ее вопросами и том, как оно произошло. -- Займитесь вашей супругой, -- посоветовал ему Блад, -- и не беспокойте себя другими мыслями. Сан-Хуан очищен от пиратов. Около тридцати негодяев надежно заперты в тюрьме, остальные -- еще надежнее: в аду. Если кому-то все же удалось вырваться, то его встретят у лодок и проводят к товарищам. Нам нужно похоронить мертвых, позаботиться о раненых и вернуть в город беженцев. А вы займитесь вашей женой и домочадцами и предоставьте мне все остальное. И Блад с мушкетерами исчезли так же внезапно, как появились, уведя с собой взбешенных пленных. VI Когда Блад вернулся к ужину, порядок в доме генералгубернатора был полностью восстановлен, и слуги накрывали на стол. При виде дона Педро, все еще покрытого пылью сражений, донья Леокадия разрыдалась. Не обращая внимания на грязный костюм капитана, дон Себастьян крепко прижал его к груди, называя спасителем Сан-Хуана, настоящим героем, истинным кастильцем и достойным представителем великого адмирала. Мнение это разделял весь город, в котором всю ночь не смолкали крики: "Viva дон Педро! Да здравствует герой СанХуан-де-Пуэрто-Рико!" Столь шумное и трогательное выражение благодарности пробудило в капитане Бладе, в чем он позже признался Джереми Питту, мысли о приятных сторонах, которыми обладала служба закону и порядку. Почистившись и переодевшись в костюм из гардероба дона Себастьяна, который ему был чересчур широк и слишком короток, он уселся ужинать к столу генералгубернатора, с удовольствием воздавая должное пище и превосходному испанскому вину, уцелевшему после налета на губернаторский винный погреб. Блад крепко уснул с сознанием хорошо выполненного долга, и не сомневаясь, что без лодок и с малым количеством людей лже- <Арабелла" не осмелится напасть на корабли с сокровищами, являющиеся истинной целью рейда на Сан-Хуан. Все же на всякий случай несколько испанцев стали на часах около пушек, оставленных в роще. Но ночь прошла спокойно, а наутро жители города увидели, что пиратский корабль превратился в точку на горизонте, а в гавань под всеми парусами входила "Мария Глориоса". Когда дон Педро Энкарнадо спустился к завтраку, дон Себастьян сообщил ему, что адмиральский корабль бросил якорь в бухте. -- Он весьма пунктуален, -- заметил дон Педро, думая о Волверстоне. -- Пунктуален? Ничего себе! Он не смог даже завершить ваши труды, потопив это проклятое пиратское судно. Постараюсь высказать ему все, что я о нем думаю. Дон Педро нахмурился. -- Учитывая его положение при дворе, это было бы неблагоразумно. С маркизом лучше не вступать в пререкания. К счастью, он вряд ли сойдет на берег из-за своей подагры. -- Тогда я нанесу ему визит на корабле. Озабоченное выражение лица капитана Блада не было притворным. Если ему не удастся отговорить дона Себастьяна от его благих намерений, то выработанный им план пойдет прахом. -- На вашем месте я бы этого не делал, -- сказал он. -- Не делали бы? Но ведь это мой долг. -- Вовсе нет. Этим вы унизите свое достоинство. Подумайте о высоком посте, который вы занимаете. Ведь генералгубернатор Пуэрто-Рико -- это почти вице-король. Не вы должны наносить визиты адмиралам, а, наоборот, адмиралы должны наносить визиты вам, и маркиз Риконете прекрасно отдает себе в этом отчет. Вот почему он, не имея возможности прийти к вам лично из-за болезни, послал к вам меня в качестве своего представителя. Поэтому все, что вы собирались сказать маркизу, вы можете сообщить мне. Задумавшись над этими словами, дон Себастьян подпер рукой свои многочисленные подбородки. -- Конечно, в том, что вы сказали, есть доля истины. Но в данном случае у меня особый долг, который я обязан выполнить. Я должен подробно сообщить адмиралу о той героической роли, которую вы сыграли в спасении Сан-Хуана и королевской казны, не говоря уже о кораблях с ценностями, и убедиться, что вы награждены по заслугам. Донья Леокадия, с дрожью вспоминая вчерашние ужасы, прерванные появлением дона Педро, и еще более страшные ужасы, которые предотвратила его отвага, горячо поддержала великодушное намерение своего супруга. Однако во время этого изъявления благодарности лицо дона Педро все больше мрачнело. Он сурово покачал головой. -- Этого я никак не могу допустить, -- сказал он. А если вы сделаете по-своему, то этим нанесете мне обиду. Вчера я выполнил лишь то, что требовала от меня моя служба, а за это не следует ни похвал, ни наград. Героями являются только те, кто, не считаясь с риском и не заботясь о собственных интересах, совершает подвиги, к которым их ничто не обязывает. А сочинять баллады о моем вчерашнем поведении было бы для меня оскорбительно, а вы, я уверен, никогда не захотите оскорбить меня, дон Себастьян. -- О, какая скромность! -- воскликнула донья Леокадия, молитвенно сложив руки и подняв глаза к небу. -- Правду говорят, что подлинно великое -- всегда скромно. -- Ваши слова достойны истинного героя, -- удрученно вздохнул дон Себастьян. -- Но я огорчен, друг мой, что вы лишаете меня возможности хоть чем-то отблагодарить вас. -- Меня не за что благодарить, дон Себастьян, -- возразил дон Педро. -- И умоляю вас, не будем к этому возвращаться. Он поднялся. -- Пожалуй, я сразу же отправлюсь на корабль, чтобы получить распоряжения адмирала, сообщить ему о том, что здесь произошло, а заодно показать виселицу, которую вы соорудили на берегу для этого проклятого капитана Блада. Это очень обрадует его превосходительство. К полудню дон Педро вернулся на берег уже не в костюме с чужого плеча, а одетый нарядно и элегантно, как подобает испанскому гранду. -- Маркиз Риконете просит меня сообщить вам, что так как Карибское море, к счастью, очистилось от капитана Блада, то миссия его превосходительства в этих водах окончена, и теперь ничто не препятствует его скорейшему возвращению в Испанию. Он намерен конвоировать корабли с ценностями во время путешествия через океан и просит предупредить их капитанов быть готовыми поднять якорь во время первого же отлива -- сегодня в три часа дня. Дон Себастьян был поражен. -- И вы не сказали ему, что это невозможно? Дон Педро пожал плечами. -- Я же говорил вам, что с адмиралом спорить бесполезно. -- Но, дорогой дон Педро, больше половины экипажа отсутствует, а на кораблях нет пушек. -- Будьте уверены, что я не преминул сообщить об этом его превосходительству. Конечно, это его огорчило, но он считает, что на каждом корабле хватит народу, чтобы управлять судном, а этого более чем достаточно. "Мария Глориоса" отлично вооружена и сможет защитить их от нападения. -- А он не подумал о том, что может случиться, если шторм разлучит "Марию Глориосу" с этими галеонами? -- На это я ему тоже указал, что не произвело никакого впечатления. Его превосходительство обладает развитым самомнением. Дон Себастьян надул щеки. -- Так-так. Разумеется, это его дело, и я благодарю за это Бога. Эти корабли и так доставили немало неприятностей Сан-Хуан-де-Пуэрто-Рико, и я рад от них избавиться. Но должен заметить, что ваш адмирал весьма неосторожен. Очевидно, это характерная черта королевских фаворитов. Слабая улыбка, мелькнувшая на губах дона Педро, означала согласие со словами губернатора. -- Пожалуйста, распорядитесь, чтобы галеоны как можно скорее были снабжены провизией. Не стоит задерживать его превосходительство, к тому же прилив не станет ждать даже его. -- О, разумеется, -- согласился дон Себастьян, в покорности которого ощущалась заметная доля иронии. -- Я сейчас же отдам распоряжения. -- Я сообщу об этом его превосходительству. Он будет вам очень признателен. Ну, разрешите откланяться, дон Себастьян. -- И они дружески обнялись. -- Поверьте, я надолго сохраню воспоминания о нашем счастливом и взаимовыгодном сотрудничестве. Мое почтение донье Леокадии. -- А вы не останетесь посмотреть, как повесят капитана Блада? Казнь состоится ровно в полдень. -- Адмирал ожидает меня к восьми склянкам, и я не осмелюсь заставить его ждать. По пути в гавань капитан Блад задержался у городской тюрьмы. Дежурный офицер встретил его со всеми почестями, подобающими спасителю Сан-Хуана, и открыл двери по его просьбе. Пройдя двор, где расхаживали взад-вперед закованные в цепи удрученные пираты, Блад подошел к каменной камере, в которую едва проникал свет сквозь забранное решетками маленькое окошко, расположенное у самого потолка. В этой темной зловонной яме, сгорбившись на табуретке, сидел пиратский капитан, уронив голову на руки в наручниках. Услышав скрип дверных петель, он поднял голову, и его злое лицо уставилось на посетителя. Разбойник не узнал своего вчерашнего, испачканного грязью противника в этом элегантном сеньоре в черном, расшитом серебром костюме, в тщательно завитом, ниспадающем на плечи черном парике и с длинной эбеновой тростью с золотым набалдашником. -- Уже пора? -- проворчал он на своем ломаном испанском языке. Но блестящий кастильский аристократ неожиданно ответил по-английски, да еще с явным ирландским акцентом. -- Не будьте столь нетерпеливым. У вас есть еще время подумать о вашей душе, если таковая имеется; есть время раскаяться в совершенных вами гнусностях. Я могу простить вам то, что вы выдавали себя за капитана Блада. Сам по себе этот акт даже можно расценивать как комплимент. Но я не могу вам простить того, что вы натворили в Картахене, -- зверских убийств, пыток, изнасилований и других беспричинных жестокостей, которые вы совершили, удовлетворяя ваши низменные инстинкты и позоря присвоенное вами имя. Негодяй ухмыльнулся. -- Вы говорите, как поп, которого прислали меня исповедовать. -- Я говорю как человек, которым являюсь, и чье имя вы осквернили своими низкими поступками. Советую вам за краткий промежуток времени, остающийся у вас после моего ухода, хорошенько осознать неумолимость высшего правосудия, которое привело вас на виселицу с моей непосредственной помощью. Ибо я -- капитан Блад! Несколько секунд он стоял, молча глядя на осужденного самозванца, утратившего от изумления дар речи; затем, повернувшись на каблуках, вышел к ожидавшему его испанскому офицеру. Пройдя мимо виселицы, установленной на берегу, он сел в шлюпку, которая тотчас двинулась к бело-золотому флагманскому кораблю, стоящему на рейде. Таким образом, в тот же день, когда фальшивый капитан Блад был повешен на берегу Сан-Хуан-де-Пуэрто-Рико, настоящий капитан Блад отплыл на Тортугу на "Марии Глориосе", или "Андалузской девчонке", конвоируя корабли с сокровищами, где не было ни пушек, ни достаточного количества людей, чтобы оказать сопротивление, когда их капитанам стала ясна ситуация, в которой они очутились. ДЕМОНСТРАЦИЯ I -- Фортуна, -- любил повторять капитан Блад, -- ненавидит скряг. Она приберегает свои милости для тех, кто умеет правильно делать ставки и с блеском тратить выигрыши. Конечно, вы можете соглашаться или не соглашаться с ним, но сам Блад всегда руководствовался этим правилом, никогда не отступая от него. Многочисленные примеры щедрости капитана можно найти в записках о его полных риска приключениях, оставленных нам Джереми Питтом, но ни один из них не может сравниться в блеске и яркости с мерами, принятыми с целью сокрушить вест-индскую политику месье де Лувуа[1], когда она угрожала уничтожением могучему братству флибустьеров. Маркиза де Лувуа, преемника великого Кольбера[2] на службе Людовика XIV, дружно ненавидели при жизни, с той же силой, с какой его так же дружно оплакивали после смерти. Думаю, что подобное единство взглядов является высшей оценкой достоинств политического деятеля. Ничто никогда не ускользало от внимания месье де Лувуа. И вот, охваченный организаторским пылом, он в один прекрасный день оставил в покое государственный аппарат с тем, чтобы заняться инспекцией французских владений в Карибском море, где активные действия флибустьеров оскорбляли его страсть к порядку. Для этой цели в Вест-Индию на двадцатичетырехпушечном корабле "Беарнец" маркиз отправил шевалье де Сентонжа, элегантного, подающего надежды дворянина лет тридцати с лишним, заслужившего доверие месье де Лувуа (что было не так-то легко) и имеющего четкие инструкции, которыми он должен был руководствоваться, чтобы положить конец пиратству. Для месье де Сентонжа, чье материальное положение было отнюдь не блестящим, это поручение оказалось неожиданной улыбкой фортуны, ибо, по мере сил служа королю, он нашел случай сослужить службу и себе самому. Во время своего пребывания на Мартинике[3], которое затянулось значительно дольше, чем этого требовала необходимость, шевалье познакомился с мадам де Вейнак, молодой и красивой вдовой Омера де Вейнака, влюбился в нее с быстротой, возможной только под тропическим солнцем, и вскоре женился на ней. Мадам де Вейнак унаследовала от покойного мужа владения, составляющие примерно третью часть острова Мартиника, которые состояли из плантаций сахара, пряностей и табака, дающих внушительный годовой доход. Все это богатство вместе с владелицей перешло в руки представительного, но плохо обеспеченного посланца маркиза де Лувуа. 1 Лувуа Франсуа Мишель 0641 -- 1691) -- военный министр Людовика XIV. 2 Кольбер Жан-Батист (1619 -- 1683) -- министр финансов Людовика XIV. 3 Мартиника -- один из Малых Антильских островов, бывший владением Франции. Шевалье де Сентонж был слишком добросовестным и убежденным в сознании важности своей миссии, чтобы позволить браку быть чем-то, кроме прекрасной интерлюдии в течение исполнения долга, приведшего его в Новый Свет. Отпраздновав свадьбу в Сен-Пьере[1] со всем блеском и пышностью, соответствующими высокому положению невесты, он вновь приступил к выполнению своей задачи, пользуясь возросшими возможностями, которые предоставила ему счастливая перемена обстоятельств. Взяв жену на борт "Беарнца" месье де Сентонж отплыл из Сен-Пьера, чтобы завершить, свой инспекторский объезд, прежде чем взять курс на Францию и полностью насладиться баснословным состоянием, свалившимся ему на голову. Доминику, Гваделупу и Гренадины[2] он уже посетил, так же, как и Сен-Круа, который, говоря по чести, принадлежал не столько французской короне, сколько французской Вест-Индской компании. Оставалась самая важная часть его миссии -- остров Тортуга, другое владение вышеозначенной компании, служившее цитаделью английских, французских и голландских корсаров, к уничтожению которых шевалье был обязан принять все меры. Уверенность месье де Сентонжа в своей возможности справиться с этой трудной задачей значительно возросла, когда ему сообщили, что Питер Блад, наиболее предприимчивый и опасный из всех флибустьеров, недавно был пойман испанцами и повешен в Сан-Хуан-де-Пуэрто-Рико. В один из тихих знойных августовских дней "Беарнец" бросил якорь в Кайонской бухте[3] -- окруженной рифами гавани, казалось, предназначенной самой природой быть пиратским логовом. Шевалье взял с собой на берег свою молодую жену, усадив ее в специальное кресло, которое его матросам не без труда удалось пронести сквозь пеструю толпу европейцев, негров, маронов[4] и мулатов, собравшихся поглазеть на знатную даму с французского корабля. Двое почти совершенно обнаженных мулатов-носильщиков несли кресло с драгоценным грузом, в то время как напыщенный месье де Сентонж, облаченный в голубой костюм из тафты, державший в одной руке трость, а в другой шляпу, которой он обмахивался, шествовал сзади, проклиная жару, мух и вонь. Высокий, румяный мужчина, уже начинающий полнеть, он обливался потом, а его голова взмокла под тщательно завитым золотистым париком. 1 Сен-Пье