о был этот человек, который остался глух к вашему милосердию? -- Один из осужденных мятежников, сосланных на плантации. Мы привезли его с Барбадоса. Я купила его, чтобы сделать грумом, но он оказался настолько неблагодарным и неспособным оценить перемену в своей жизни, что я в итоге отправила его назад, на сахарные плантации. -- Что ж, поделом, -- с одобрением кивнул капитан. -- И что же с ним произошло? -- Этот гадкий мятежный пес расплачивается за свое поведение на плантациях сэра Джеймса. -- Бедняга когда-то был джентльменом, как и многие другое, попавшие в заблуждение мятежники, -- печально проговорил сэр Джеймс. -- Он немного выиграл, избежав виселицы. После этого он направил разговор в другое русло, и капитан Блад, приобретший нужные сведения, не стал этому противиться. Но какая бы тема не была затронута, гостеприимная любезность очаровательной леди, вызывавшая усмешку на губах сэра Джеймса, обязывала гостя к ответной любезности и галантности. Леди Корт настояла, чтобы капитан Питер во время пребывания в Чарлзтауне поселился в их особняке, обещая предоставить ему все удобства. Ведь подобные визитеры так редко нарушали унылое однообразие их жизни на Невисе. В качестве дополнительной приманки леди Корт начала расписывать красоты их острова. Она намеревалась лично продемонстрировать капитану живописные рощи, богатые плантации, прозрачные реки этого земного рая, который в разговоре с мужем леди именовала не иначе, как адом кромешным. 1 Всех за вину одного (лат.) -- Вергилий. Энеида. Перевод С.Ошерова. Не питавший в отношении своей супруги никаких иллюзий, сэр Джеймс, скрывая свое презрение к изображаемому ею светскому гостеприимству, поддержал ее приглашение, после чего леди Корт заявила, что она сразу же даст распоряжение приготовить комнату, а Блад должен послать кого-нибудь на корабль за вещами. Капитан Блад, в изысканных выражениях поблагодарил хозяев за любезный прием, с удовольствием воспользовался их предложением, так как пребывание в доме сэра Джеймса Корта, несомненно, могло содействовать достижению цели, ради которой он прибыл на Невис. V Мы уже знаем о вере капитана Блада в счастливый случай. Однако эта вера не заходила так далеко, чтобы побуждать капитана сидеть и ждать, пока случай сам его не отыщет. Счастливые случаи, по его мнению, должны были создаваться или, по крайней мере, призываться человеческим умом и усердием. Поэтому на следующее утро Блад поднялся пораньше, не желая терять времени в достижении цели. Из полученных накануне сведений он знал, в каком направлении начать поиски, и вскоре после восхода солнца направился к конюшням сэра Джеймса, чтобы обзавестись нужным средством передвижения. Никто бы не усмотрел ничего необычного в том, что гость полковника, привыкший рано вставать, решил перед завтраком прокатиться верхом и позаимствовал для этого лошадь у своего хозяина. Тот факт, что он избрал свой путь мимо плантации сэра Джеймса, также едва ли возбудил бы интерес у когонибудь из рабов. В своих поисках Блад мог полагаться только на себя и на судьбу, от которой требовалось послать навстречу нужного ему раба. Однако фортуна в это утро, казалось, к нему не благоволила. Несмотря на ранний час, леди Корт в силу, быть может, той же привычки рано вставать, либо по причине домашних забот, а возможно, в результате не дававших ей покоя чувств, вызванных привлекательностью ее гостя, неожиданно появилась у конюшен, бодрая и оживленная, и приказала оседлать ей коня, дабы сопровождать капитана Питера в его прогулке. Капитан был предельно раздосадован, но не обнаружил своих чувств. Когда леди Корт весело сообщила, что покажет ему водопад, он проклял в душе ее энтузиазм, но вежливо ответил, что его больше интересуют плантации. Леди сморщила прелестный носик в шутливой гримасе. -- О, сэр, вы меня разочаровали, я думала, что в вас больше поэзии и романтики и что вы любите красоту дикой природы. -- В какой-то мере так оно и есть, но практицизма во мне не меньше. Я испытываю наслаждение, созерцая плоды человеческого труда. Начался спор -- изощренная и совершенно пустая игра слов, показавшаяся капитану Бладу, у которого были совсем другие намерения, удручающе нудной. Наконец дискуссия закончилась компромиссом. Сначала они поехали к водопаду, к которому леди Корт смогла пробудить в своем спутнике лишь вежливый интерес, а потом направились домой, где их ожидал завтрак, через плантации сахарного тростника. Их капитан изучал с пристальным вниманием, весьма огорчившим изрядно проголодавшуюся леди. Чтобы все рассмотреть подробнее, капитан ехал шагом по широкой просеке в уже желтеющем тростнике. Попадавшиеся по пути невольники, из которых лишь немногие были белыми, копали оросительные канавы. Иногда Блад, испытывая терпение леди Корт, натягивал поводья и останавливался, оглядываясь вокруг, а один раз, остановившись рядом с надсмотрщиком, стал спрашивать его сначала об урожайности, а потом о рабах, их численности и трудоспособности. По словам надсмотрщика, белыми рабами были сосланные осужденные. -- Это, наверно, бунтовщики? -- спросил капитан. -- Из тех гнусных псалмопевцев, которые участвовали в мятеже герцога Монмута? -- Нет, сэр. Из тех у нас только один. Его привезли с Барбадоса вместе с ворами и мошенниками. Эта партия работает вон в тех зарослях. Они поехали в том направлении и вскоре поравнялись с группой полуголых и оборванных людей, так сильно загорелых, что их можно было принять за светлокожих негров. Спины многих были исполосованы бичом надсмотрщика. Пристальный взгляд капитана сразу же остановился на рабе, ради которого он и прибыл на Невис. Леди, будучи не в состоянии долго играть роль пассивного спутника, уже давно проявляла признаки раздражения. Когда же капитан снова остановился и вежливо заговорил с дородным надсмотрщиком этих несчастных тружеников, ее терпению пришел конец. Почти тут же она нашла выход своему дурному расположению духа. Молодой человек, обращавший на себя внимание стройной фигурой и светлыми выгоревшими волосами, стоял, опираясь на мотыгу, открыв рот и пожирая глазами капитана. Леди двинула на него свою кобылу. -- Ты почему стоишь без дела, ротозей? Неужели тебя нельзя научить порядку? Ну ничего, сейчас я займусь твоим воспитанием! Ее хлыст со свистом опустился на обнаженные плечи юноши, потом взвился вновь, чтобы повторить удар, но невольник, резко повернувшись к ней, парировал удар левой рукой и, схватившись за конец хлыста, вырвал его из рук леди Корт с такой силой, что она едва удержалась в седле. Если остальные рабы застыли на месте, пораженные дерзостью их товарища, то бдительный надсмотрщик не дремал. С проклятием он бросился на молодого раба, разматывая длинный бич. -- Сдери с него кожу, Уолтер! -- взвизгнула леди. Но прежде чем эта угроза осуществилась, юноша, отшвырнув хлыст, поднял мотыгу. Его светлые глаза сверкнули. -- Только тронь меня -- и я вышибу тебе мозги! -- крикнул он. Надсмотрщик остановился, видя его безрассудную решимость и понимая, что раб, доведенный до отчаяния болью и несправедливостью, не колеблясь, выполнит свою угрозу. Тогда он попытался воздействовать на невольника словами, чтобы выиграть время, покуда его бешенство утихнет. -- Брось мотыгу, Хагторп! Брось сейчас же! Но Хагторп расхохотался ему в лицо. Миледи тоже рассмеялась, и в ее злобном язвительном смехе слышалось что-то ужасное. -- Не спорь с этим псом! Пристрели его! Я разрешаю, Уолтер. Я свидетель его бунта. Прикончи его на месте! Следуя настойчивому приказу хозяйки, надсмотрщик потянулся к висевшей на поясе кобуре. Но лишь только он вытащил пистолет, капитан наклонился с седла и с такой силой ударил его хлыстом по руке, что оружие полетело на землю. Надсмотрщик вскрикнул от боли и изумления. -- Не волнуйтесь, -- сказал Блад. -- Я спас вам жизнь, с которой вы бы, несомненно, распростились, если смогли бы выстрелить. -- Капитан Питер! -- возмущенно воскликнула леди Корт. Он повернулся к ней, и презрение, сверкавшее в его яркоголубых под черными бровями глазах, поразило ее, словно удар. -- Кто вы? Неужели женщина? Клянусь, мадам, лондонские уличные девки и те выглядят более женственно! Леди задохнулась от гнева, но бешенство помогло ей обрести дар речи. -- Слава Богу, у меня есть муж, сэр. И за эти слова вы ответите! -- Вонзив шпоры в бока своей лошади, леди пустила ее в галоп, избавив Блада от своего присутствия, что его вполне устраивало. -- Я отвечу хоть всем мужьям мира, -- рассмеявшись, крикнул капитан ей вслед. Затем он подозвал Хагторпа. -- Иди сюда, приятель. Ты пойдешь со мной. Я сделаю так, чтобы справедливость восторжествовала, но не хочу оставить тебя на милосердие надсмотрщика, пока я буду этим заниматься. Берись за мое стремя, и пошли к сэру Джеймсу. А вы посторонитесь, -- обратился он к надсмотрщику, -- или мне придется наехать на вас! За свои поступки я отвечу перед вашим хозяином, а не перед вами! Угрюмо поглаживая ушибленную руку надсмотрщик отступил в сторону перед этой угрозой, и капитан Блад, не торопясь, поехал вперед. Том Хагторп шел рядом, держась за стремя. Когда их уже никто не мог слышать, юноша спросил хриплым от волнения голосом: -- Питер, каким чудом ты здесь оказался? -- Чудом? Ты разве не ожидал, что кто-нибудь из нас рано иди поздно найдет тебя? -- И он рассмеялся. -- Мне повезло. Эта красотка дала мне отличный предлог заняться тобой, что очень облегчает дело. Но так или иначе, несмотря на все трудности, а клянусь, что не покину Невис без тебя! VI Явившись в дом вице-губернатора, капитан Блад оставил Тома в холле, а сам, избрав в качестве ориентира сварливый голос леди Корт, добрался до столовой. Там он застал сэра Джеймса, сидевшего за нетронутым завтраком с холодной усмешкой на лице, и его супругу, мечущуюся по комнате. При звуке открываемой двери леди замерла, грудь ее бурно вздымалась, глаза сверкали на бледном лице. Увидев Блада, она тут же взорвалась: -- Так у вас еще хватает наглости являться сюда! -- Я считал, что меня ждут. -- Ждут? Скажите пожалуйста! Он слегка поклонился. -- Прошу извинить за вторжение, но я полагаю, что от меня потребуют кое-каких объяснений. -- Можете в этом не сомневаться! -- А мое чувствительное сердце не позволяет разочаровывать леди. -- Совсем недавно вы называли меня по-другому. -- Когда вы этого заслуживали. Сэр Джеймс постучал по столу, сочтя, что обязанности вице-губернатора и супруга требуют от него вмешательства. -- Сэр, -- заговорил он властным и недовольным тоном. -- Будьте любезны объясниться. -- Извольте. Мне нечего скрывать. И капитан Блад подробно рассказал обо всем, происшедшем на плантации, причем несколько раз ему приходилось принимать соответствующие меры, чтобы помешать леди Корт, которая неоднократно пыталась его перебить. К концу повествования сэр Джеймс устремил взор на свою жену, кипевшую от злобы, и глаза его отнюдь не выражали сочувствия; -- В рассказе капитана Питера есть то, чего не хватает в вашем, чтобы составить полную картину. -- В его рассказе есть все, чтобы заставить вас потребовать удовлетворения, если вы не трус! Покуда вице-губернатор переваривал оскорбление, капитан Блад поспешил вмешаться. -- Что касается удовлетворения сэр Джеймс, то я всегда к вашим услугам. Но сначала, для моего, собственного удовлетворения, позвольте заметить, что если под влиянием чувств, которые, я уверен, вы сочтете гуманными, мною совершены какие-либо оскорбительные для вас поступки, то я приношу вам свои извинения. Но сэр Джеймс оставался суровым и непреклонным. -- Вы не добились ничего хорошего своим вмешательством. Этот несчастный раб, поощренный к бунту вашими действиями, не избежит наказания. Если оставить этот инцидент без последствий, то на плантации придет конец порядку и дисциплине. Надеюсь, вы понимаете это? -- Да какое вам дело, что он понимает! -- взвизгнула леди Корт. -- Я понимаю лишь то, что если бы я не вмешался, этого парня пристрелили бы на месте по приказу ее милости и только за нежелание, чтобы с него содрали кожу по ее же распоряжению. -- Это все равно от него не убежит, -- злорадно заявила леди, -- если только сэр Джеймс не предпочтет его повесить. -- В качестве козла отпущения -- из-за того, что я вмешался? -- осведомился капитан Блад у сэра Джеймса. И тот, уязвленный насмешкой, поспешил ответить: -- Нет-нет. За угрозу надсмотрщику. Эти слова вызвали очередную атаку ее милости. -- А то, что он оскорбил меня, конечно, не имеет значения? Во всяком случае для этого джентльмена? Находясь между двумя спорящими сторонами, сэр Джеймс рисковал потерять свое обычное непроницаемое спокойствие. Он так хлопнул по столу, что задребезжала посуда. -- Пожалуйста, не все сразу, мадам! Положение, видит Бог, и так достаточно скверное. Я вас неоднократно предупреждал, чтобы вы не срывали свое дурное настроение на этом Хагторпе. Теперь я должен либо высечь его за неуважение, которое, надо признаться, полностью спровоцировано вами, либо подорвать дисциплину среди рабов. А так как я не могу допустить последнего, то мне остается благодарить вас за то, что вы вынуждаете меня быть бесчеловечным. -- А мне остается благодарить только себя за то, что я вышла замуж за такого глупца! -- Этот вопрос, мадам, мы обсудим очень скоро, -- сказал сэр Джеймс настолько угрожающим тоном, что изумленная леди Корт не нашла слов для ответа, несмотря на всю свою наглость. Наступившую тишину нарушил голос Блада: -- Я бы мог, сэр Джеймс, избавить вас от решения этой дилеммы. Как вы помните, я прибыл сюда, намереваясь купить кают-юнгу. Сначала я думал о негре, на этот Хагторп кажется мне подходящим. Продайте его мне -- и все будет в порядке. Сэр Джеймс немного подумал, затем взгляд его просветлел. -- Ей-Богу, это выход! -- Тогда вам остается только назвать цену. Но ее милость не могла примириться со столь простым решением. -- Ничего себе, выход! Этот человек -- бунтовщик, приговоренный к пожизненным работам на плантациях. Ваш долг не позволит вам содействовать его побегу из Вест-Индии. Глядя на колеблющегося сэра Джеймса. Блад понял, что его надежды на легкий исход дела не оправдываются. Прокляв в душе бесчувственную злобу этой хорошенькой мегеры, он прошел по комнате и, облокотившись на высокую списку кресла, мрачно оглядел супругов. -- Значит, этого несчастного парня придется высечь? -- Не высечь, а повесить, -- поправила леди. -- Нет-нет, -- запротестовал сэр Джеймс. -- Достаточно высечь. -- Вижу, что мне здесь больше нечего делать, -- сказал капитан Блад, вновь обретя свое насмешливое спокойствие. -- Поэтому разрешите откланяться. Но прежде, чем я уйду, мне придется сообщить вам кое-что, о чем я почти совсем забыл. На Сент-Томасе я обнаружил вашего кузена, который отчаянно торопился на Невис. Блад хотел их удивить, и это ему удалось. Но внезапная резкая перемена в поведении ее милости удивила его не меньше. -- Джеффри! -- воскликнула она, и ее голос дрогнул. -- Вы имеете в виду Джеффри Корта? -- Его зовут именно так. -- Вы говорите, что он на Сент-Томасе? -- переспросила леди, и перемена в ее манерах стала еще более заметной. Поведение сэра Джеймса также изменилось. Он устремил на свою супругу внимательный взгляд из-под густых бровей, его тонкие губы скривились в усмешке. -- Вовсе нет, -- поправил Блад. -- Мистер Корт здесь, на борту моего корабля. Я привез его с Сент-Томаса. -- Тогда... -- Леди смолкла, чтобы перевести дыхание и в недоумении наморщила лоб. -- Тогда почему он не сошел на берег? -- Я склонен усматривать в этом волю Провидения, так же, как и в том, что он просил меня доставить его сюда. Для вас, сэр Джеймс, важно лишь то, что он все еще у меня на борту. -- Значит, он болен? -- вскричала леди Корт. -- Здоров, как мы с вами, мадам. Но все может измениться. На борту своего судна, сэр Джеймс, я обладаю такой же неограниченной властью, как и вы здесь, на суше. Не понять капитана было невозможно. Пораженные, они молча уставились на него, затем леди Корт, дрожа и задыхаясь, заговорила: -- Полагаю, что есть законы, которые могут обуздать вас. -- Таких законов нет, мадам. Вы знаете только половину моего имени. Я действительно капитан Питер -- капитан Питер Блад. -- Он решил раскрыть свое инкогнито, чтобы угроза имела больший вес. -- Надеюсь, -- продолжал Блад, ответив улыбкой на их безмолвное удивление, -- что ради вашего кузена Джеффри вы сочтете возможным быть более человечным с этим несчастным рабом. Ибо я даю вам слово, что поступлю с мистером Джеффри Кортом так же, как вы поступите с молодым Хагторпом. Сэр Джеймс неожиданно громко расхохотался, в то время как его жена, слегка оправившись от охватившего ее ужаса, попыталась вникнуть в создавшееся положение. -- Прежде чем вы сможете что-нибудь сделать, -- начала она, -- вам нужно вернуться к себе на корабль, а вы не покинете Чарлзтаун до тех пор, пока мистер Корт не сойдет на берег целым и невредимым. Вы забыли, что... -- О, я ничего не забыл, -- прервал ее капитан Блад. -- Не думаете же вы, что я способен войти в западню, не убедившись, что она не может захлопнуться. На "Марии Моденской " сорок бортовых орудий. Двух бортовых залпов будет достаточно, чтобы превратить Чарлзтаун в груду развалин. И это случится, если я не дам знать о себе к восьми склянкам. Если в вас есть хоть капля благоразумия, миледи, то вы постараетесь этого избежать. Она отшатнулась, бледная и дрожащая, а сэр Джеймс, на мрачном лице которого еще мелькала насмешливая улыбка, поднял взгляд на капитана Блада. -- Вы поступаете, как бандит с большой дороги, сэр. Вы приставили пистолет к нашим головам. -- Не пистолет, а сорок бортовых пушек, причем каждая из них заряжена. Конечно, несмотря на эту браваду, капитан Блад отлично понимал, что ему, может быть, и в самом деле придется застрелить сэра Джеймса, чтобы вырваться на свободу. Он сожалел об этой возможной необходимости, но был готов к ней. Но к чему капитан не был готов, так это к непонятно-внезапной уступчивости вице-губернатора. -- Это упрощает дело, -- сказал сэр Джеймс. -- Если я вас правильно понял, вы поступите с моим кузеном так, как я поступлю с Хагторпом, не правда ли? -- Совершенно верно. -- Значит, если я повешу Хагторпа... -- Ваш кузен будет болтаться на нок-рее[1]. -- Ну, тогда остается только единственное решение. Леди издала вздох облегчения. -- Вы победили, сэр, -- воскликнула она. -- Нам придется отпустить Хагторпа! -- Напротив, -- возразил сэр Джеймс, -- я должен его повесить. 1 Нок-рея -- оконечность поперечной перекладины мачты. -- Вы должны... -- Леди Корт уставилась на него, открыв рот и задыхаясь от волнения; ужас снова появился в ее больших голубых глазах. -- Как вы напомнили мне, мадам, у меня есть определенный долг, который не позволит мне отпустить Хагторпа с плантации, поэтому его придется повесить. Fiat justitia ruat coelum[1]. Последствия не будут лежать на моей совести. -- Не будут лежать на вашей совести! -- вне себя вскрикнула леди Корт. -- А как же Джеффри? -- Она ломала руки, ее голос перешел в вой. Потом, собравшись с духом, леди в бешенстве обрушилась на сэра Джеймса: -- Вы просто спятили! Вы не можете сделать этого! Не смеете!.. Отпустите Хагторпа! Зачем он вам, в конце концов? Одним рабом меньше или больше!.. Ради Бога, отпустите его! -- А как же мой долг? Леди испуганно отшатнулась. Непреклонность сэра Джеймса сломила ее дух. Леди Корт упала на колени возле его кресла, судорожно вцепившись в его руку. Сэр Джеймс оттолкнул ее с издевательским смехом, в котором слышалось что-то жуткое. Позднее капитан Блад похвалялся, может быть, без достаточных оснований, что именно эта жестокая забава над охваченной страхом женщиной пролила свет на таинственную ситуацию и прояснила позицию, занятую сэром Джеймсом. Вдоволь посмеявшись, вице-губернатор встал и махнул рукой, отпуская капитана. -- Все решено. Если вы хотите вернуться на ваш корабль, я не стану вас задерживать. А впрочем, подождите. Я хочу коечто передать своему кузену. -- Он подошел к секретеру, стоящему между окнами, и вынул оттуда "Стихотворения сэра Джона Саклинга" с пергаментом, в одном месте слегка отставшим от переплета. -- Выразите ему мое соболезнование и передайте вот это... Я ожидал его, чтобы вручить ему книгу лично. Но так будет гораздо лучше. Сообщите ему, что находящееся в книге письмо, почти столь же поэтичное, сколь и сама книга, передано адресату. -- И он протянул своей супруге сложенный лист. Это для вас, мадам. Возьмите. -- Возьмите! -- настойчиво повторил сэр Джеймс, швырнув ей листок. -- Мы вскоре обсудим содержание этого письма. Оно поможет нам понять, почему я так жажду выполнить свой долг, о котором вы мне напомнили. Скорчившаяся у кресла леди Корт дрожащими руками развернула письмо. Несколько минут она читала, затем со стоном выронила его из рук. Капитан Блад взял предложенную ему книгу. Думаю, что именно в этот момент он наконец все понял. Теперь он снова очутился в затруднении. Если неожиданный случай помог ему вначале, то сейчас другая неожиданность внезапно воспрепятствовала его планам, когда конец уже был виден. 1 Да свершится правосудие, и пусть обрушатся небеса (лат.). -- Желаю вам всего хорошего, сэр, -- сказал сэр Джеймс. -- Здесь вас больше ничто не задерживает. -- Вы ошибаетесь, сэр Джеймс. Кое-что заставляет меня задержаться на несколько минут. Возможно, в моей жизни и были вещи, которых мне следует стыдиться. Но я никогда не был ничьим палачом, и будь я проклят, если я восполню этот пробел по вашей милости. Одно дело -- повесить вашего кузена в качестве акта возмездия; Но черт меня побери, если я стану его вешать, чтобы угодить вам. Я отправлю его на берег, сэр Джеймс, чтобы вы могли повесить его сами. Уныние, отразившееся на лице сэра Джеймса, как нельзя больше удовлетворило капитана Блада. Разрушив его сладостные планы отмщения, капитан предложил ему иное утешение. -- Теперь, когда я изменил свои намерения, вам остается изменить ваши и продать мне этого парня на должность каютюнги. Я же не только увезу вашего кузена, но и постараюсь внушить ему, чтобы он никогда больше вас не беспокоил. Запавшие глаза сэра Джеймса с недоверчивой надеждой устремились на корсара. Капитан Блад улыбнулся. -- Можете считать это дружеской услугой, сэр Джеймс, -- сказал он, внеся окончательное успокоение в растревоженную душу вице-губернатора. -- Хорошо, -- промолвил, наконец, сэр Джеймс. -- Забирайте своего парня. На этих условиях я дарю его вам. VII Понимая, что супругам нужно многое сказать друг другу и что его присутствие будет лишним, капитан Блад тактично поспешил откланяться и удалиться. В холле он приказал ожидавшему его Тому Хагторпу следовать за ним. Тот повиновался, так ничего и не поняв в этом чудесном избавлении. Никто им не препятствовал. Наняв лодку у мола, они подплыли к "Марии Моденской", на шкафуте которой два брата заключили друг друга в объятия, в то время как капитан Блад, созерцая их, испытывал чувство всемогущего благодетеля. Едва сдерживая слезы радости, Нат Хагторп попросил Питера Блада объяснить, как ему удалось освободить брата так быстро, не прибегнув к насилию. -- Нельзя сказать, что я не прибегал к насилию, -- ответил Блад. -- Напротив, без насилия не обошлось. Но оно было чисто эмоциональным. Кое-что в этом роде еще предстоит сделать, но это уже относится к мистеру Корту. -- И он повернулся к стоящему рядом боцману. -- Свистать всех наверх, Джейк. Мы тотчас же снимаемся с якоря. Блад направился к каюте, в которой томился мистер Корт. Отпустив часового, он открыл дверь и вошел. Гнев заключенного за это время ни в коей мере не утих. -- Сколько ты еще будешь держать меня здесь, гнусный негодяй? -- А куда бы вы хотели сейчас направиться? -- поинтересовался капитан Блад. -- Как -- куда? Да ты смеешься надо мной, проклятый пират! Мне нужно на берег, как тебе отлично известно. -- На берег? Сейчас? Вот уж никак не думал. -- Не собираешься ли ты и дальше задерживать меня? -- О, это едва ли понадобится. У меня есть для вас коечто от сэра Джеймса -- книга стихов и устное сообщение. И он добросовестно передал ему и то, и другое. Мистер Корт сразу обмяк и, побледнев, опустился на койку. -- Возможно, теперь вы не будете так настаивать на вашей высадке на Невис. Очевидно, вы уже начинаете понимать, что Вест-Индия -- не совсем здоровое место для флирта. Ревность в тропиках подобна климату -- она чревата ударом. Думаю, что вы благоразумно предпочтете разыскать корабль, который доставит вас обратно в Англию целым и невредимым. Джеффри Корт вытер пот со лба. -- Значит, вы не высаживаете меня? В каюту сквозь открытое окно донесся скрип кабестана[1] и звон якорной цепи. Капитан Блад жестом привлек внимание собеседника к этим звукам. -- Мы снимаемся с якоря и через полчаса будем в море. -- Что ж, пожалуй, это к лучшему, -- со вздохом сказал мистер Корт. 1 Кабестан -- приспособление для подъема якоря. СВЯТОТАТСТВО I В течение периода своего изгнания из общества капитан Блад всегда считал печальной иронией судьбы то, что он, воспитанный в традициях католической церкви, был вынужден покинуть Англию из-за обвинения в участии в протестантском мятеже и рассматривался испанцами как еретик, вполне достойный сожжения на костре. На эту тему он долго и с огорчением распространялся в беседе с Ибервилем, своим французским компаньоном, в тот день, когда Блад, из-за врожденной щепетильности отказался от заманчивой перспективы легкого и богатого грабежа, для свершения которого пришлось бы пойти на небольшое святотатство. Однако Ибервиль, из которого родители надеялись сделать церковника и который был посвящен в низший духовный сан[1] перед тем, как обстоятельства забросили его за океан и превратили в флибустьера, нашел эту щепетильность нелепой, а слова Блада его одновременно рассердили и развеселили. Веселье в конце концов взяло верх, так как этот высокий и энергичный парень, уже немного начинающий полнеть, обладал легким и общительным характером, о чем свидетельствовали смешливые искорки в его карих глазах и постоянно улыбающийся рот. Несомненно, в нем погиб подлинный светоч церкви, хотя он сам это яростно опротестовывал, возбуждая всеобщий смех. Они зашли на Вьекес[2], и под предлогом закупки припасов Ибервиль сошел на берег в надежде узнать новости, достойные внимания. Ибо в это время "Арабелла" плавала, так сказать, наудачу без определенной цели. Баск по национальности, проведший несколько лет в Испании, Ибервиль говорил на безупречном кастильском наречии, что позволяло ему сходить за испанца в любой момент, когда это требовалось, и, таким образом, снабжало его необходимыми данными для разведки в испанском поселении. 1 Р.Сабатини противоречит сам себе. В главе "Золото Санта-Марии" из "Хроники капитана Блада" он характеризует Ибервиля как "французского гугенота, осужденного и изгнанного за свою веру", здесь же он описан как бывший семинаристкатолик. 2 Вьекес -- один из Виргинских островов, принадлежавший Испании. Ибервиль возвратился на большой красный корабль, стоявший на якоре на рейде с испанским флагом, дерзко развивающимся на грот-мачте, с новостями, которые, по его мнению, указывали на возможность заманчивого предприятия. Ему удалось узнать, что дон Игнасио де ла Фуэнте, бывший прежде великим инквизитором Кастилии, а ныне назначенный кардиналомархиепископом Новой Испании, направлялся в Мексику на восьмидесятипушечном галеоне "Санта-Вероника" и по пути посещал подотчетные ему епархии. Его высокопреосвященство уже побывал на Сан-Сальвадоре, сейчас, очевидно, находился на пути в Сан-Хуан-де-Пуэрто-Рико, после чего его ожидали в СанДоминго, возможно, в Сантьяго-де-Куба и наверняка в Гаване, куда он нанесет визит перед окончательным отплытием на Мэйн. Быстрый ум Ибервиля моментально оценил выгоды, которые можно было извлечь из этих обстоятельств. -- Из всех испанцев, -- заявил он, -- разве только за самого короля Филиппа или по крайней мере за великого инквизитора, кардинала-архиепископа Севильи, можно было бы получить более солидный выкуп, нежели за этого примаса Новой Испании. Блад, шагавший рядом с Ибервилем по высокой корме "Арабеллы", освещенной лучами ноябрьского солнца -- яркими и теплыми в этой стране вечного лета, -- внезапно остановился. Высокая, стройная фигура Ибервиля все еще была облачена в роскошный костюм из лилового сатина; его длинные каштановые локоны покрывал пурпурный берет. Впереди у кабестана и брасов[1] кипела работа по подготовке к отплытию; стоящий у носовых цепей боцман Снелл, сверкая лысой макушкой в окружении седых волос, отборной кастильской руганью разгонял столпившиеся вокруг корабля шлюпки торговцев. Живые глаза Блада с неодобрением устремились на веселое лицо француза. -- Ну, а дальше что? -- спросил он. -- Как что? Поповский багаж на "Санта-Веронике" стоит не меньше, чем груз любого корабля, когда-либо покидавшего Мексику, -- рассмеялся Ибервиль. -- Понятно. И согласно твоим благим намерениям мы должны взять это судно на абордаж и захватить архиепископа? -- Совершенно верно. Подождать "Санта-Веронику" лучше всего в проливе к северу от Саоны. Там мы поймаем его высокопреосвященство на пути в Сан-Доминго без особого труда. Черты лица Блада под тенью широкополой шляпы приняли суровое выражение. 1 Брас -- снасть, укрепляемая на концах рея и служащая для поворота последнего в горизонтальной плоскости. -- Это не для нас, -- покачал он головой. -- Не для нас? Почему? Ты что, боишься ее восьмидесяти пушек? -- Я боюсь только святотатства. Совершить насилие над архиепископом, захватив его в плен ради выкупа! Богу, конечно, известно, что я грешник, но все-таки надеюсь, что я остался истинным сыном церкви. -- Ты имеешь в виду -- сыном истинной церкви, -- внес поправку Ибервиль. -- Полагаю, что могу сказать о себе то же самое, но не думаю, что это должно помешать мне взять выкуп с великого инквизитора. -- Может быть, но твое преимущество состоит в том, что ты воспитывался в семинарии, а это, по-видимому, дает право на некоторые вольности по отношению к духовным лицам. Сарказм капитана рассмешил Ибервиля. -- Это дает мне возможность отличать римскую церковь от испанской. Твой испанец с его инквизицией и аутодафе[1] в моих глазах почти еретик. -- Этой софистикой ты хочешь оправдать нападение на кардинала. Но как бы то ни было, я не софист, Ибервиль, и мы лучше воздержимся от святотатства. Подобная решительность побудила Ибервиля тяжело вздохнуть. -- Ну-ну! Если таковы твои чувства... Но ты упускаешь великолепный шанс. Тогда-то Блад и начал распространяться по поводу иронии своей судьбы до тех пор, пока их не прервал свист боцманской дудки. Развернув паруса, подобно крыльям птицы, "Арабелла" направилась в открытое море по-прежнему без определенной цели. Подгоняемые легким ветерком, они проплыли мимо Виргинских островов, зорко высматривая добычу, но она встретилась им только три-четыре дня спустя, на расстоянии двух десятков миль к югу от Пуэрто-Рико. Это была маленькая двухмачтовая карака[2] с высокой кормой, дюжиной пушек и изображением Богоматери скорбящей на раздувшемся парусе, что указывало на испанское происхождение. "Арабелла" подняла английский флаг и, подойдя на расстояние выстрела, послала ядро в сторону испанского корабля, давая тем самым сигнал лечь в дрейф. Учитывая явное превосходство корсаров в парусах и вооружении не приходилось удивляться, что карака поспешила повиноваться. Но на ее грот-мачте внезапно появился вымпел с крестом Святого Георгия[3], что поразительно не соответствовало рисунку на парусе. После этого с караки спустили шлюпку, которая быстро заскользила по голубой, покрытой легкой рябью воде по направлению к "Арабелле". 1 Аутодафе -- "акт веры", публичное сожжение еретиков. 2 Карака -- небольшое двухмачтовое парусное судно. 3 То есть английский флаг. Из шлюпки вылез низенький коренастый человек в темнозеленом костюме, рыжеволосый и краснолицый. Он быстро вскарабкался по трапу на борт "Арабеллы" и сразу же направился к капитану Бладу, который ожидал его на шкафуте, нарядно одетый в черное с серебром. Рядом с Бладом стояли Ибервиль, чей костюм не уступал в элегантности одежде капитана, гигант Волверстон, потерявший глаз в битве при Седжмуре и хваставшийся, что оставшимся глазом он видит вдвое лучше, чем любой другой, а также Джереми Питт, штурман "Арабеллы", чья занимательная хроника послужила материалом для нашего рассказа. В своих записках Питт охарактеризовал вновь прибывшего следующей фразой: "Никогда в жизни я не видел более возбужденного человека". Взгляд его маленьких глазок, сверкавших из-под нависших рыжеватых бровей, казалось, пронизывал насквозь все окружающее -- надраенную до блеска палубу, сверкающие медью порты бортовых орудий и вертлюжную пушку, аккуратно выстроенные по стойке около грот-мачты мушкеты. Все это навело гостя на мысль, что он находится на корабле, принадлежащем Соединенному Королевству. В заключение визитер снова окинул внимательным взглядом карих глаз поджидавшую его группу. -- Меня зовут Уокер, -- заговорил он резким голосом с акцентом, выдававшим его северное происхождение. -- Капитан Уокер. И я желал бы знать, какого дьявола вы от меня хотели добиться вашим выстрелом? Если причиной остановки послужила папистская эмблема на моей грот-мачте, из-за которой вы приняли меня за испанца, то вы как раз тот человек, который мне нужен. Но Блад оставался серьезным. -- Если вы капитан этого корабля, то мне хотелось бы узнать, что означают эти изображения на парусах. -- О, это длинная и довольно безобразная история. Блад понял намек. -- Тогда пройдемте вниз, -- предложил он, -- и вы нам ее расскажете. Они спустились в большой салон "Арабеллы", с его резными позолоченными панелями, зеленой драпировкой, роскошной мебелью, книгами, картинами и прочими атрибутами сибарита, которые скромный моряк с севера Англии никак не ожидал увидеть на корабле. Здесь капитан Блад представил гостю себя и своих трех офицеров, что сразу же умерило агрессивное настроение маленького капитана. Но когда они сели за стол, на который негр-стюард подал канарское вино, нантское бренди и кувшин холодного пунша, изготовленного из рома, сахара, воды и мускатных орехов, его бешенство взыграло с новой силой, и он приступил к рассказу о своих злоключениях. Капитан Уокер отплыл из Плимута[1] шесть месяцев назад и в первую очередь зашел на побережье Гвинеи, где он погрузил на борт триста молодых здоровых негров, купленных им за ножи, топоры и побрякушки у местного вождя, с которым он уже неоднократно проделывал подобные операции. С этим ценным грузом под палубой капитан отправился на Ямайку, где был невольничий рынок, но в конце сентября неподалеку от Багамских островов его захватил шторм -- предвестник приближающегося сезона ураганов. 1 Плимут -- порт в Великобритании на полуострове Корнуолл. -- С Божьей помощью мы справились с бурей, -- продолжал Уокер. -- Но корабль вышел из нее настолько потрепанным, что мне пришлось выбросить за борт все пушки. Судно дало течь, и мы были вынуждены все время работать помпами; надводная часть почти целиком была изуродована, а бизань-мачта стала вовсе непригодной. Нужно было зайти в ближайший порт для ремонта, а этим портом оказалась Гавана. Когда алькальд[1] порта поднялся на борт и увидел плачевное состояние моего корабля, к тому же оставшегося без орудий, он позволил мне найти убежище в лагуне, где мы и занялись ремонтом без кренгования. Чтобы расплатиться за все необходимое, я предложил алькальду продать ему несколько черномазых, которых я вез. Так как у них на руднике свирепствовала не то оспа, не то желтая лихорадка, то они очень нуждались в рабах. Алькальд изъявил желание купить у меня всю партию, если я соглашусь продать. Я был очень рад облегчить корабль от груза и счел просьбу алькальда избавлением от всех трудностей. Но все оказалось не так, как я предполагал. Вместо золота алькальд предложил мне взять плату в виде крокодиловых кож, составляющих, как вам, возможно, известно, основной товар острова Куба. Ничто не могло удовлетворить меня больше, так как я знал, что могу перепродать кожу в Англии за втрое большую цену. Тогда алькальд вручил мне счет, и мы условились, что погрузим кожи, как только будем готовы к выходу в море. Я поспешно приступил к ремонту, довольный удачной сделкой. Плавание, которое едва не кончилось кораблекрушением, неожиданно оборачивалось для меня очень выгодным. Но я не принял в расчет испанской подлости. Когда мы наконец закончили с ремонтом, я написал алькальду, что мы готовы погрузить кожи согласно его счету. Но матрос, которого я послал на берег, вернулся назад с сообщением, что генералгубернатор Кубы не разрешает погрузку, так как считает противозаконной торговлю с иностранцами в испанском поселении, и что алькальд советует нам тотчас же выйти в море, покуда генерал-губернатор не наложил запрет и на наше отплытие. Вы легко можете представить мои чувства. Том Уокер -- не такой человек, который позволит бессовестно обобрать себя кому бы то ни было, будь то карманный воришка или генералгубернатор. Поэтому я сам отправился на берег, и не к алькальду, а прямо к генерал-губернатору -- знатному кастильскому гранду с именем, не менее длинным, чем моя рука. Они именовали его не короче, чем дон Руис Перера де Вальдоро и Пеньяскон, а он к тому же еще граф Маркос. Одним словом, всем грандам гранд. 1 Алькальд -- то есть начальник, в данном случае комендант порта. Я выложил ему счет за погрузку и откровенно рассказал ему, как надул меня этот чертов алькальд, не сомневаясь, по простоте душевной, что справедливость сейчас же будет восстановлена. Но этот негодяй только презрительно улыбнулся и пожал плечами. -- Закон есть закон, -- сказал он. -- Декретом его католического величества нам запрещены всякие торговые операции с иностранцами. Поэтому я не могу позволить погрузить кожи. Потеря прибыли, на которую я рассчитывал, меня здорово огорчила, но я держал свои мысли при себе. -- Ладно, -- сказал я. -- Пусть будет по-вашему, хотя это для меня не слишком удобно, а закон мог бы подумать, прежде чем давать мне счет о погрузке. Вот он, этот счет, можете забрать его и вернуть мне моих триста негров. Губернатор нахмурился и постарался смутить меня взглядом, покручивая свои усы. -- Боже, дай мне терпение! -- воскликнул он. -- Эта сделка также была незаконной. Вы не имели права продавать здесь ваших рабов. -- Я продал их по просьбе алькальда, ваше превосходительство, -- напомнил я. -- Друг мой, -- сказал губернатор, -- если бы вы совершили убийство по чьей-нибудь просьбе, значит, нужно было бы простить вам преступление? -- Но нарушил закон не я, -- возразил я, -- а алькальд, который купил у меня рабов. -- Вы оба виноваты. Следовательно, никто не д