"Победа" поехала уже... Они за тысячу километров ехали... Но синяя "Победа" мчалась по шоссе всего в пятнадцати километрах от города. На повороте к бокситовому руднику она остановилась. Распахнулись дверки, и на асфальт один за другим вылезли заготовители. Одеты они были по-походному: в спортивные брюки и куртки с "молниями", в соломенные шляпы. В руках у каждого по клетке с голубем. - Через пять часов я поеду обратно, - сказал ребятам Сергей. - Ждите меня у Зеленой Гривы. - Есть, ждать у Зеленой Гривы! Ясно, - ответил за всех Тима. Машина зарокотала мотором, выбросила облачко сизого дыма и, пробежав метров пятьдесят по гладкому шоссе, скрылась в лесу, за поворотом. - Ну, вот мы и приехали! - Тима перепрыгнул через кювет, поставил клетку на траву и с удовольствием потянулся, разминая отекшие при неудобном сидении ноги. - Красота то какая! Полянка, на которой стояли ребята, была покрыта необыкновенно зеленой, омытой недавним дождем травой. Капли воды сверкали золотыми россыпями на листьях подорожника, на венчиках ромашек и колокольчиков. В теплом прозрачном воздухе стоял смолистый аромат тайги. Справа, в сизой голубоватой дымке, высились черные шапки гор. - Красота! - еще раз сказал Тима и, раскинув на траве плащ, предусмотрительно прихваченный им в голубятне, пригласил: - Садитесь. Давайте обсудим. Выпускаем Сизого здесь, Дымаря - у Сухого Лога, Мраморного - у Зеленой Гривы. - Сизаря надо выпускать в паре с Мраморным, - вставил Павка. - Один он не долетит. В прошлом году его не тренировали. - Какой же он тогда почтовый, если за пятнадцать километров дорогу к дому не найдет? А придется от Малахита лететь. Сто пятьдесят километров! Ясно? - Ладно, выпускай! Юля поднялся, открыл клетку, вытащил голубя и, размахнувшись, подкинул над головой. Сизый часто захлопал крыльями, взмыл в синеву и взял курс на город. - Долетит, - сказал Тима, следя за голубем, который скоро превратился в темную точку, а затем и вовсе пропал за кромкой леса. - Значит, едем завтра. Ясно? Все делаем так, как решили вчера. Для связи берем голубей. Юлька, возьмешь Сизого, Павка - Дымаря. Я - Мраморного. Как только узнаем о Лапине, посылаем голубеграмму в лагерь... Да, а кто будет принимать голубеграммы ? - Попросим Ванюшку Боброва, чтобы следил, - предложил Юля. - Нет, Ванюшка не подойдет! - Слушайте! Нельзя нам всем уезжать! - Тима привстал на коленях и начал доказывать, что один кто-то должен обязательно остаться в лагере. Юля с Павкой нахмурились. По лицам было видно, что перспектива остаться в лагере их не устраивала. - Кто согласен добровольно? - спросил звеньевой, окидывая взглядом помрачневшие лица товарищей. - Может быть, Павка, - неуверенно сказал Юля, избегая смотреть на Павку, который от неожиданного предложения широко открыл рот и с изумлением созерцал друга, посмевшего назвать его добровольцем. Тима, заметив Павкино замешательство, поддержал Юлю: - А что, Павка, правильно! Останешься в лагере. Будешь знать все, что получат ребята из городов. А мы найдем, ты первый узнаешь и Васе или Семену сообщишь. Ясно? - Ну, не-е-ет, - протянул Павка. - Пусть Юлька добровольно остается. Он любит на экскурсии ходить. А Семен сказал, что послезавтра пойдем на алюминиевый комбинат. Вот пусть Юлька и остается. - Правильно, Юлька, оставайся! Знать все будешь, на экскурсию сходишь... - Ты почему не остаешься? - спросил Юля. - Я? Я - командир. Мне нельзя. - Нам тоже нельзя! - отрезал Юля, и глаза его зажглись такой решимостью, что Тима отказался от мысли уговорить кого-нибудь из друзей остаться в лагере добровольно. - Сделаем так, - сказал он, доставая из кармана брюк записную книжку. - Я пишу названия двух городов и слово "база". Кто вытянет базу, остается без спора! Ясно! - Если ты вытянешь? - Останусь! Тима быстро заполнил бумажки, свернул их в трубочки и бросил в шляпу. - На, Павка, потряси, чтобы перемешались! Первым предложили вытянуть жребий Юле. Он долго колебался, не решаясь выбрать бумажку. Все бумажки были одинаковы, и кто знает, что кроется в середине каждого скрученного листка! - Вытаскивай! - сказал Тима. - Пусть Павка. Пусть он первый! Павка смело запустил руку в шляпу, вытащил трубочку и медленно развернул ее. На лице заиграла радостная улыбка. Он торжествующе посмотрел на Юлю и сообщил: - Дорога на Малахит! Юля приуныл: зря не согласился первым тянуть жребий. Теперь шансы уменьшились ровно наполовину. С тяжелым вздохом потянулся он к шляпе и снова оробел. Тима, затаив дыхание, следил за каждым движением товарища. Вот пальцы уже коснулись бумажки. Ее-то и хотел взять Тима. Вот... Но Юля отдернул руку, будто прикоснулся к чему-то колючему: - Бери, Тимка, ты! Мне, что останется! Звеньевой, не колеблясь, взял бумажку, к которой только что прикасался Юля. - Дорога на Урминск! Конечно! Юле было все ясно. На дне шляпы лежала одна бумажка с надписью "база". Он остается в лагере. Он не будет разыскивать Лапина и не пожмет ему руку, не скажет ему о надписи на горе Крутой. - Надо быть решительным, - сказал Павка. - А то тянешь - не тянешь. - Сам знаю, молчи уж! - раздраженно ответил Юля и, насупившись, стал слушать, как товарищи обсуждают детали отъезда. Ероша и без того взъерошенные волосы и постукивая свободной рукой по разостланной на плаще карте, Тима рисовал перед Павкой грандиозную картину поисков. - Мы приезжаем, - говорил он, - и сразу идем в музей. Ясно? Там собрана вся история. Находим Григория Лапина и узнаем, где он сейчас, и посылаем в лагерь голубеграмму. - В чем вы посылать будете? - с подковыркой спросил Юля. - Правильно, Юлька! - подхватил Тима. - Чуть не забыл. Надо будет достать гусиных перьев и сделать футлярчики. Перья раздобудем у соседей во дворе. Там у прудика есть наверняка. Слушай, Павка, дальше. Мы должны вернуться обратно через три дня. Не больше, а то потеряют нас. Говорим, что поехали к моему дедушке на рыбалку. Ясно? Если кто-нибудь из нас найдет Лапина, посылает в лагерь депешу и едет к Лапину. Все. - А денег у вас хватит? - поинтересовался Юля и коварно улыбнулся. - На дорогу надо рублей по сто пятьдесят! Тима с Павкой приуныли. Тщательно продуманное и подготовленное путешествие стало неосуществимой, далекой мечтой, - Ну вот, - вздохнул Павка, - приехали! - На розовощеком лице его появилось плаксивое выражение. - Я вам дам десять рублей, - великодушно сказал Юля. - Пусть уж! Я на лыжи и коньки деньги коплю. Но раз такое дело, лыжи и коньки подождут! - У меня тоже есть! - радостно воскликнул Павка. - На фотоаппарат накоплено. - Я велосипедные возьму! Ясно! - с подъемом сообщил Тима. Звеньевой подсчитал кассу. Тридцать два рубля. Коньки, лыжи, фотоаппарат и велосипед как менее важное в жизни отошли на второй план. - Вот и все! - сказал Тима. - Решение принято. Ясно? Забирайте клетки, пошли к Зеленой Гриве. Я же говорил, что здесь нам никто не помешает. Домой ребята приехали под вечер. Никем не замеченные, они пробрались в голубятню и закрылись в ней. Даже трех прилетевших голубей Тима не разрешил загнать в клетку: отложил до вечера, когда во дворе никого не будет. Сизый, Дымарь и Мраморный остались на крыше. У сарайчика показался Ванюшка Бобров. Он подошел к дощатым дверям и постучал кулаком. - Тима! Если вы тут, то Семен зовет в штаб. Малыш переступил с ноги на ногу, прислушался, поддернул трусики и решительно удалился. Тима видел в щелку, как Ванюшка скрылся в боковой аллее. - Нас теперь нет, - сказал он, оборачиваясь к друзьям. - Сейчас идем за перьями. Пойдем вдвоем - я и Павка. - Нет уж, с Павкой пойду я, - возразил Юля и направился к выходу. - А то ехать - вы, за перьями - вы, а я?.. - Хорошо, идите вы с Павкой. Я буду починять клетки. Только на глаза никому не попадайтесь. Ясно? Буду ждать. Стучитесь три раза. Юля с Павкой отправились добывать перья. Хоронясь за кустами, ребята пересекли территорию лагеря, подобрались к забору и стали наблюдать. Сквозь щели был виден соседний двор. В глубине его небольшой прудик, обрамленный кустами шиповника. В воде плескались гуси. Поблизости не было ни души. Юля толкнул Павку локтем: - Я подберусь к пруду и поищу перьев. Там есть! Ты оставайся здесь и следи. Если кто-нибудь из дома выйдет, свисти. Только тихо. - Ладно, лезь! Павка отвел в сторону доску, болтавшуюся на одном верхнем гвозде. Юля быстро скользнул в отверстие, переполз на животе полянку, залег у пруда в кустах. Лежать было неудобно. В шиповнике, оказывается, росла крапива, густая и жгучая. Руки моментально покрылись белыми волдыриками и зачесались. "Вот чертова травка", - думал Юля, стискивая зубы. Пока он устраивался поудобнее, на крутой бережок вышли гуси и вразвалку направились по тропе прямо к засаде. Юля хотел отползти в сторону, но приглушенный свист прижал его к земле. Он боязливо покосился на домик с резными ставнями и черепичной крышей. На высоком крыльце стоял рыжий Трезор, тот самый знаменитый Трезор, про ученость которого рассказывали настоящие легенды. У Юли заколотилось сердце, мелькнула смутная надежда, что Трезор уйдет со двора. Но пес лег, вытянул перед собой лапы и положил на них большелобую ушастую голову. - Отползай... Отползай, Юлька, - долетел испуганный Павкин шепот. - Задом, задом пяться!.. Потихоньку пяться! "Отползай, - с досадой думал Юля, - что я, рак, по-твоему". Он хотел вытянуть руку из крапивы, но кусты предательски дрогнули. Трезор поднял голову и навострил уши. А крапива жалилась сильнее. Юле казалось, что лежит он на муравейнике. Вот ведь есть такие люди - гипнотизеры. Скажет гипнотизер: "Усни!" Глаза сами закроются. И Юля решил испытать свои способности, может, выйдет. - Усни, Трезор... Трезор, усни... Усни, Трезор... - твердил он. К укрытию подошел крупный белый гусак, вожак стаи. Придирчиво, со знанием дела осмотрел он распластанного в крапиве мальчика, затем качнул головой и, изогнув шею, долбанул твердым, как железо, оранжевым клювом в голую кисть. Резкая боль пронзила тело. Но, помня о Трезоре, Юля только плотнее стиснул зубы: "Будь что будет!" Теперь уж никто не обвинит его в трусости или нерешимости! Он докажет, что сила воли у него есть. Гусак обнаглел, обошел Юлю со стороны, заметил на заднем кармане брюк блестящую пуговицу и снова прицелился. Юля дрыгнул ногой, гусь, замахав крыльями, с гоготом ринулся в глубину двора, за ним устремилась стая. Трезор вскочил и подозрительно уставился на кусты. Юле казалось, что собака смотрит прямо на него. - Павка, - чуть слышно позвал он. - Павка... За забором послышались удаляющиеся шаги. "Неужели сбежал. Не может быть!" И тут, перед лицом "опасности", Юля вдруг почувствовал в себе уверенность. Он стал обдумывать создавшееся положение. Осторожно осмотревшись - надо ведь наметить путь к отходу, - Юля увидел в траве несколько гусиных перьев. Они лежали почти рядом. Не спуская с Трезора глаз, мальчуган дотянулся до находки и распухшими от крапивных ожогов пальцами собрал перья. В это время с улицы в калитку дома, во дворе которого "застрял" Юля, громко постучали. Трезор гигантскими прыжками бросился к воротам. Юля воспользовался этим, подскочил к забору и скрылся в отверстии. Тима уже потерял терпение, ожидая приятелей в голубятне. Несколько раз он чуть было не открыл двери без сигнала. Но вот наконец-то три удара. Тима откинул крючок. - Где Павка? - спросил Юля, перешагивая порожек. - Не прибыл еще. - Куда же он делся? Ну, Тимка, я чуть Трезсру в зубы не попался. Вот была бы история. На, бери перья. В дощатые двери опять трижды постучали. Появился Павка. - Здесь уже? - сказал он удовлетворенно. - А Трезор чуть через ворота не перепрыгнул, пока я стучался. - Так это ты стучал? - А кто же, - просто, с некоторым даже изумлением ответил Павка. Разложив на ящике с таким трудом добытые перья, ребята принялись за изготовление футлярчиков. Юля обрезал перья сантиметра на два-три от основания. Получились легкие, удобные трубочки. Павка проткнул каждую трубочку иголкой и продернул в отверстия по суровой нитке для того, чтобы прикрепить футляры к ногам голубей. Тима, взяв лист плотной бумаги, нарезал бланки для депеш. В эту ночь, получив разрешение родителей на ночлег в дровянике и на поездку к Тиминому дедушке в Малую Падь, друзья снова собрались в голубятне. На полатях расстелили кошму, потом тулуп. Укрылись одеялом. Долго шептались в темноте. Тима мечтал разыскать Лапина. - Только бы найти. И Семен бы обрадовался, и Вася. Он вообще-то хороший. Спорит, правда. - А как мы с тобой будем? - приподнялся на локте Павка. - Я найду Лапина, а ты в другой стороне, как узнаешь? - Если я найду, тебе Юлька сообщит. Ну и ты тоже. - Юлька, не забывай, слышишь? Юля что-то буркнул в ответ и отодвинулся. Обидно было оставаться дома, когда товарищи едут на серьезное и важное дело. - Тима, ты спишь? - не унимался Павка. - Давай, знаешь, как назовем наш отряд? - Какой отряд? - Меня, тебя, Юльку. Хорошее название выдумаем. Как вот партизаны. Я уже придумал: "Победители воздуха". - Не подходит. Давай лучше "покорители". Это воздух нам покорится. Слушаться нас будет! "Покорители воздуха"! На площадке прозвучал горн, и вскоре в лагере затихли голоса. Кто-то торопливо протопал босыми пятками у самых дверей голубятни. - Наши отбой сыграли, - вздохнул Тима, - спим, Павка. А отряд наш пусть называется "Покорители воздуха". Очень правильное название. На город опустилась ночь, на улицах вспыхнули сверкающие гирлянды электрических огней. С пристани на реке раздались звуки колокола, верно, отбивали склянки. С неба подмигивали звезды. Из-за Крутой выплыл ущербный диск луны. Лагерь уснул. ГЛАВА ШЕСТАЯ ПУТИ-ДОРОГИ "Велика наша земля. За три года и то, пожалуй, да что - пожалуй, наверняка не обойти ее всю. Шагай и день и ночь по лесам, горам, степям и равнинам без ночевок и привалов - все равно не успеешь: мал срок три года! Если даже поплывешь по бесчисленным рекам на лодке, по морям на пароходе, по пустыням, где пока еще не орошены сыпучие пески, поедешь на верблюдах, не хватит одной тысячи восьмидесяти дней, чтобы осмотреть Родину. А за три года ой-ой-ой что можно сделать..." - так размышлял Тима, сидя у окна вагона скорого поезда Новострой - Урминск. На востоке будто вишневый сок разливался по светлому небу. Подожженные солнцем, запылали закраины облаков. Они разгорались все ярче и ярче, и вот из-за гор выкатилось солнце. От его лучей вспыхнули росинки на траве и цветах. Но это только на холмах. В низинах еще курился туман. Густые молочные хлопья расползались, редели, рассеивались. Сквозь них, как сквозь матовое стекло, виднелись поля. "Ле-чу, ле-чу, ле-чу..." - попыхивал паровоз. Сонная речка с зеркальными омутками в осоке осталась позади. Хорошо у таких омутков сидеть по утрам с удочкой и подкарауливать серебристых язей! Пронесся мимо лесок. Стройные, кудрявые березки, гибкие рябины, пышные черемухи. Хорошо в таких рощах собирать белые грибы на крепких пузатых ножках. Заметишь в траве одну коричневую шляпку, присядешь, раздвинешь зеленые стебли, а там - целое грибное семейство! В низине у реки просыпалось село. Брели на пастбище коровы, лениво помахивая хвостами. На шеях у коров болтались колокольчики. За околицей, на пригорке, шевельнула плоскими крыльями мельница. А поезд мчал Тиму по уральской земле. Удивительно! Недавно тайга подходила почти к самому полотну, к окнам вагонов тянулись колючие лапы пихт, елей и сосен, а сейчас - равнина. И родные горы вдалеке, похожие одна на другую. Которая из них Крутая? Тима вспомнил, как провожал его Юля. Одиноко стоял он на пустом перроне (Павку в Малахит отправили раньше). "Чудак Юлька. Обеими руками махать начал и побежал еще вдогонку". Представилось опечаленное скуластое лицо друга, его взлохмаченные волосы и грусть в глазах-незабудках. Тима вздохнул, подложил под голову узелок с провизией и прилег. Вагон мягко покачивало, и колеса будто напевали колыбельную песню. Проспал Тима недолго. Кто-то настойчиво теребил его за плечо. Тима открыл глаза и оторопел: перед ним стоял проводник и держал в руках клетку с Мраморным. - Твоя птица? - спросил он. - Моя. - Разлучить тебя с ней придется. В пассажирских вагонах возить птиц запрещено. Будем составлять акт. "Вот так штука! Не учли. Павка тоже, наверное, в акт попадет. Высадят! Конечно, высадят, раз правила нарушили". Тима собрался с духом, умоляюще взглянул на проводника и как можно вежливее попросил: - Дядя, разрешите до Урминска. Дело у меня очень, очень важное. До Урминска недалеко, совсем рядом. А голубь ведет себя тихо. Он и не воркует даже. Можно, дядя? Голос у мальчика был так покорен, а в глазах такое отчаяние, что проводник задумался. А Тима с лихорадочной быстротой перебирал в голове возможные варианты завершения неожиданной истории. "Если согласится, хорошо. А если будет отбирать Мраморного, надо вылезать. До Урминска уже близко и можно дойти пешком..." - Для птиц, племянник, особый вагон есть. "Все пропало!" На верхней полке кто-то закряхтел, свесились ноги в мохнатых шерстяных носках. "Сейчас и этот скажет: "нельзя, мешают, беспокоят", - с горечью подумал Тима. Но пассажир, могучий старик с окладистой бородой, спустился вниз, сел рядом с Тимой и сказал басом: - Пусть везет голубя. Парень в лагерь к друзьям торопится. - И то, - поддержала соседка, женщина в цветастом платье с корзинкой на коленях. Готовясь к завтраку, она вынимала из корзины и раскладывала на столике всякую снедь: вареное мясо, ватрушки, пирожки, огурцы. - Не мешают нам голуби. Парень - тоже, видать, тихий. Как звать-то? - Тимой. - Тимофеем, значит? Доброе имя. Старшего у меня Тимофеем зовут. Может, слыхал про Героя Труда тракториста Тимофея Лосева? Про него во всех газетах писали, и портреты были. Есть, поди, хочешь? - Не дожидаясь согласия, она пододвинула Тиме сдобную творожную ватрушку, поджаренный кусок мяса и сочный соленый огурец. - Ты, товарищ проводник, разреши парню птицу довезти, все просим за Тимофея. Вошел еще пассажир, статный, подтянутый военный с зелеными погонами старшины-пограничника. Через плечо - полотенце с бахромой, в руках - мыльница. Он посмотрел на проводника, на Тиму, на клетку, сразу понял, в чем дело, и блеснул ровными зубами: - Присоединяюсь и тоже прошу! Проводник перевел взгляд с веселого, пышущего здоровьем лица старшины на расстроенную физиономию Тимы и махнул рукой. - Уступаю! - он поднял клетку. - Хорош голубок! Почтарь чистых кровей, и расцветка под мрамор! - В голосе его прозвучали теплые нотки, знакомые каждому голубеводу. И Тима понял, что никогда бы этот усатый и строгий человек в форменной фуражке железнодорожника не высадил его с голубем. - Ишь, какой бойкий, - сказал проводник. - Только, племянник, для порядка я голубя у себя в купе повезу. Согласен? Тима проводил Мраморного до служебного купе, попутно умылся и, свежий, сияющий, возвратился обратно. Дорога делала крюк. В окне мелькнула белая будка путеобходчика. "Так-так-так, так-так-так" - лязгнули под колесами вагона стрелки. Рванулся и сразу затих басовитый гудок паровоза. - Бери ложку, бери бак, бери ложку, бери бак, - шутлива пропел старшина, раскрывая коричневый чемодан. - А ну, солдат, приобщайся, - он улыбнулся Тиме и, заметив на его рукаве красную нашивку, поправился, - товарищ пионерский сержант, милости прошу к нашему шалашу! Очень вкусным бывает любое угощение, если оно предложено от души, от чистого сердца. Тима с аппетитом выпил две кружки какао из огромного термоса, попробовал домашнего печенья. Потом завязался оживленный разговор. Каждый рассказывал о своем крае. Тима тоже рассказал о городе Новострое, которого пока еще нет на картах, а в жизни он имеется, о металлургическом комбинате, самом большом в Союзе, о замечательном пионерском лагере во дворе рабочего городка, о ребятах, о новых стройках... Как только Тима упомянул о строительстве, старшина загорелся. Он потирал руки и все расспрашивал подробности. - Ждите меня в гости, - решительно объявил он. - Демобилизуюсь, обязательно к вам приеду. Ведь я, товарищ пионерский сержант, по мирной специальности - строитель. - А там, на границе? - заметил Тима. - Там тоже нужно, чтобы охранять. - Ну, об этом не беспокойся: не пролезут, не проплывут, не проползут и не пролетят! А строить надо, и много строить. - Вы на границе скажите своим, что мы строим, - попросил Тима.- Не мы сами, а взрослые, но пионеры тоже помогают. Наша дружина лом железный собирает, на полях помогает. Нас, пионеров, много! Ясно? Старик-сосед одобрительно крякнул и погладил бороду: - Люблю молодежь! Огонь! Видно, и мне придется к вам, Тимофей, ехать. Рассказывай-ка, как у вас с посевами? Тима смутился: этого он не знал. Поля вокруг города видел, а что на них - рожь ли, пшеница ли? Сады в Новострое наверняка есть. На пришкольном участке нынче шестые классы сажали ветвистую иргу, стелющиеся яблони, смородину. Да и во дворе рабочего городка Коля Хлебников с Василием Тимофеевичем Катаевым развели целый плодово-ягодный питомник. А вот посевы! Тима начал покрываться краской стыда. Выручила соседка. Она строго взглянула на старика: - Мал еще он в таких делах разбираться! Подрастет, все знать будет! - Мал? - лохматые брови деда поднялись вверх. - Ну, нет, гражданочка, свой край каждый знать должен. Я встречал таких-то, как он. Большие дела им знакомы. Один, вроде Тимофея, у нас в партизанском отряде был - воевал. С удовольствием отметив, что к рассказу прислушались, старик откашлялся, степенно погладил бороду и продолжал: - Пришел малец в отряд ночью. Стужа лютая, метель меж сосен, что твои курские соловьи, посвистывает, весь лес насквозь продувает, как дырявый полушубок. Видит часовой, бредет кто-то по сугробам. Шагнет - остановится, шагнет - остановится. Что, думает, за шагомер такой пожаловал? А сугробы намело в ту зиму, я вам доложу, мне по пояс... Тима мысленно поставил себя рядом с дедом и с огорчением отметил, что те сугробы закрыли бы его, Тиму, с головой. - Привел часовой задержанного в землянку. Смотрим - малец. Без валенок. Ноги тряпьем замотаны и крест-накрест кабелем телефонным перехвачены. Кабель немецкий. Ватник на парнишке - дыра на дыре, шапчонка с оторванным ухом, вата клочьями торчит. Смотрю, на месте оторванного уха вата вытянута. Вроде второе ухо сделано. Значит, сообразительный малец. Догадался, как мороз перехитрить. Тарасыч, наш командир - серьезный человек - генерал сейчас,- спрашивает: "Кто? Откуда? Зачем пожаловал?" А парнишка смотрит на него, глаза углями горят: "В партизаны я пришел, из села". Села... Эх, забыл, как оно называется. От Минска недалеко!.. "Я, говорит, хоть ростом и мал, а годов мне много... В день Красной Армии мне тринадцать исполнилось, сейчас четырнадцатый вторую неделю идет". Смотрим на него, а по лицу, как крапинки по яблоку, веснушки разбросаны. "Ничего тогда не поделаешь, - сказал Тарасыч, - родителей, говоришь, у тебя нет, возраст - призывной. Оставайся связный при штабе? Заулыбался Гришук - мальца-то Григорием звали, - обрадовался, не знает, что и сказать в ответ, как отблагодарить, значит. Распахнул он ватничишко, ворот у заплатанной рубахи расстегнул и галстук показывает. На голом теле, на груди его хранил. При фашистах ни на один день не снял!.. Проворным и ловким разведчиком оказался парнишка. И как боец - на все руки. Сапог сам себе подобьет, гимнастерку починит... Не ныл, не хныкал, а места родные как знал... Гулко стучали колеса. Мелькали семафоры. Станция за станцией оставались позади. Тима забрался в угол и, наблюдая за рассказчиком, жадно ловил каждое слово. Заглянул в купе проводник. Заглянул и остался стоять в проходе, положив локти на боковые полки. Старшина зажег папироску. Добрая соседка поморщилась и отмахнулась от сизых нитей табачного дыма. Пограничник понимающе кивнул головой и ткнул папиросу в пепельницу. - А однажды такой случай был, - продолжал рассказывать старик. - Получили мы из центра задачу: взорвать мост, по которому фашисты к фронту подкрепления подбрасывали, а мост этот был железный, в три пролета. У фашистов под особым присмотром находился, эсэсовцы его охраняли. С обеих сторон окопчики понакопаны и крупнокалиберные пулеметы понаставлены. Разработали мы план операции: подобраться к мосту, снять часовых без шума, в казармы бросить по гранате, и за дело. Я Гришука к себе в пару взял. Взобрались мы с ним на насыпь, лежим. Мимо нас охранник ходит, от казармы к мосту и обратно. Морда у него платком подвязана, холодно было. Выбрал я момент, прыгнул фашисту на спину и снял его одним ударом. Да, видать, приземлился неловко... Об рельсу ногу зашиб. Ну, думаю, как начнут сейчас наши на той стороне, все прахом пойдет! Казарму-то мы не подорвем! Подозвал Гришука. Действуй, говорю. Как наши начнут на той стороне, швыряй в окно! Взял он у меня гранату и затаился. На той стороне рвануло, Гришук гранату в окно - р-раз! С той стороны подошли наши, заложили тол, запалы приладили. Меня двое на руки подхватили и быстро дотащили до кустарника, залегли мы, ждем. Слышим, состав идет. Земля гудит: основательно груженный. Знатный тогда получился взрыв! До сих пор, говорят, со дна той речки разный хлам достают. Недели через три самолет из Москвы в наше распоряжение прилетел. Выстроили отряд. Полковник из Центрального штаба Указ Президиума Верховного Совета зачитал: "За мужество и доблесть..." Первому вручили орден Ленина Григорию Лапину - Гришуку... - Лапин? Григорий? Григорий Лапин. "Стальной солдат"! - Уж это точно, что стальной, несгибаемый парнишка! Хороший парнишка! Тима схватил партизана за руку. - Он! Это - он! А сейчас он живой? Где он? - Чего ты волнуешься? - изумился партизан. - Жив-здоров Гришук. Да ты сядь, не егози! Живет Гришук под Минском, учится, наверное! Тима побежал к проводнику посмотреть Мраморного и не слыхал, как старик говорил старшине, что в тысяча девятьсот сорок четвертом году Григорий Лапин, Гришук, получил второй орден - орден Красного Знамени. - Сбили парня рассказом-то, - ворчала соседка. - Вишь, на месте сидеть не может. Нонче все они так. У меня меньшой - Илюшкой звать - в Корею собрался. "Я, говорит, мамань, быстро там управлюсь. Помогу Ким Ир Сену интервентов разбить - и обратно. Большим в разведке, говорит, плохо, их далеко видно, а я ползком, ползком. Меня не убьют. Ты, мамань, не плачь по мне. Когда храбрый, то - пуля боится и штык не берет. Про это песня даже сложена. Я, мамань, храбрым буду!" Вот и возьми такого. Насилу с отцом убедили, что без него в Корее дело сделают. Поезд подошел к станции Урминск. Тима торопливо попрощался с соседями и, подхватив клетку, спрыгнул с подножки. Поток людей захлестнул мальчугана. Подчиняясь его неудержимой силе, Тима мчался куда-то, останавливался, снова мчался. Над головой мелькали корзины, узлы, чемоданы. Свободу он почувствовал только в зале ожидания. Одернув курточку и поправив сбившийся в сутолоке галстук, Тима огляделся. В зале было много людей. От их голосов гул не смолкал ни на минуту. В углу, рядом с книжным киоском, касса. Слева - справочное бюро. Мороженщица с лотком. Буфет. Ага! Вот оно! Тима заметил на стене огромную таблицу - расписание поездов. "Поезд Э 100, Урминск - Минск, отправление 22 часа 00 минут (время московское)". Все хорошо! До двенадцати ночи Тима успеет побывать в музее, разузнать все подробности о "Стальном солдате революции", а может быть, и о Лапине. Будет тогда о чем поговорить с Григорием Лапиным при встрече, будет о чем вспомнить. Звеньевой вышел на привокзальную площадь, свернул в станционный сквер и сел под тенистым тополем на зеленую скамейку с удобной покатой спинкой. Радостно было у него на душе. Ясно, что на след Григория Лапина он напал. Пора известить об этом Юлю. Тима достал листок плотной бумаги и карандаш. Поставил клетку на колени, положил под листок записную книжку и старательно стал писать. Затем скрутил письмо трубочкой, вытащил из клетки Мраморного, вложил послание в футлярчик из гусиного пера, прикрепленный к ноге голубя. Указательным и средним пальцами он сжал лапки Мраморного, встал и коротким, сильным толчком подбросил крылатого почтальона. Стремительно взмыв над тополями, Мраморный дал прощальный круг и полетел на север, к далеким горам. "До свидания, Мраморный! Лети, передай другу радостную весть, что герой Лапин нашелся, что скоро возвратится Тима в родной город с письмом от героя. А при встрече даст Тима слово за себя и за своих товарищей пионеров быть такими же бесстрашными и мужественными, как Лапин. И еще передай, Мраморный, что попросит Тима Григория Лапина приехать в Новострой погостить. Ведь не откажется, нет, не откажется он побывать в сказочных таежных краях, где на скале выбиты имена его боевых друзей". Голубь уже скрылся, а Тима все еще смотрел на синее солнечное небо, светлое и широкое, как океан в штиле. На губах у звеньевого играла счастливая улыбка. ГЛАВА СЕДЬМАЯ ХВОСТАТАЯ РАКЕТА - Вылезай сейчас же! Там ничего нет! Слышишь? - А я ничего! - Вылезай, вылезай, да осторожнее, ушибешься! - Уж я ушибся! Из-под стола показалась бритая голова. На ней замшевыми лоскутами повисла паутина. Ванюшка сел на коврик, дотронулся до ушибленного места и ужаснулся: - Володя, у меня почему затылок вырастает? - Что, шишку набил? - Она вырастет, как голова, да? - Нет, поболит немного и пройдет. Говорил тебе, не лазь под стол. Зачем ты ко мне пришел? Мешаешь только! - Меня Сеня прислал тебе помогать. Я сначала Коле Хлебникову помогал. Мы письма в гербарии писали. Потом Коля устал и сказал Сене, чтобы он меня тебе помогать послал!.. Володя, а почему лыжи, которые под столом спрятаны, с колесиками? Это, Володя, самолыжи? Ванюшка устремил серые лучистые глаза в сторону дивана, но староста кружка "Умелые руки" находился в глубоком раздумье и ничего не ответил. Володя изучал чертеж "лейки-самолейки "УР-1" ("УР-1" - марка завода, выпустившего машину, то есть кружка "Умелые руки"). Кружковцы две недели безрезультатно бились над созданием совершенной поливочной машины (ее заказали садоводы Коли Хлебникова), но ничего не получалось. И не видать бы садоводам поливочной машины, если бы... Однажды вечером в лагерную мастерскую заглянул Володин отец, главный конструктор одного крупного завода Петр Алексеевич Сохатов. Он подошел к столу, за которым трудились кружковцы - они как раз составляли чертеж поливочной машины, сел на колченогий стул и спросил, обращаясь ко всем: - Как дела с дождеметом? - Думаем, - ответил Володя. - Папа, откуда ты знаешь про самолейку? Петр Алексеевич улыбнулся одними глазами и посмотрел на Семена, который следом за ним вошел в мастерскую. - Прихожу я сегодня на завод, - шутливо начал отец, - а мне и говорят: "Товарищ главный конструктор, в одном из пионерских лагерей группа изобретателей создает новую, необходимую для садоводства машину. Нужна деловая помощь". Ну и я... - Сеня тебе сказал! - Вот этого-то я и не знаю. Не мог запомнить. Где ваши чертежи? Он придвинул лист ватмана, уже порядочно измазанный карандашами и истертый резинками, вгляделся в неясные линии чертежа, взял остро отточенный карандаш и уверенно заявил: - Что ж, вполне приемлемая конструкция. Совершенно верно. Ваша машина должна действовать по принципу насоса. - Кружковцы переглянулись, но смолчали: о насосе не было и речи. - Значит, вы берете бак? Неплохо, неплохо... - Петр Алексеевич снял темно-синий пиджак, накинул его на спинку стула, вздернул выше локтя рукава белой шелковой рубашки и наклонился над чертежом. - Бак, бак - бачище... Так, так, так, - напевал он, играя карандашом. - Ага! Сверху на бак вы надеваете крышку из кровельного железа? Тоже верно. Только учтите, крышка должна надеваться плотно. От крышки в разные стороны идут водометные трубки? Превосходно... Пожалуй, хорошо бы на концах трубок установить дождевальные камеры вроде раструбов, какие бывают у обычных садовых леек. Так... Дно у бака двойное... - Папа, все понятно! - Володя сам принялся объяснять устройство самолейки. - Ну и ну, - сказал Петр Алексеевич, глядя на раскрасневшееся лицо сына. - А я ведь затруднялся в этом вопросе! Хороший получился дождемет! Володя с сожалением отложил чертеж. Взгляд упал на другой рисунок. Володя выхватил листок из середины стопы и сел, поджав под себя ноги. Эх, ракета-ракета! Сколько надежд и грандиозных планов было связано у Володи с кораблем "СС-1". Сверхскоростная ракета - это же Марс, Венера, Юпитер, Сатурн и миллионы звезд, призывно мерцающих над головой в ночной темноте! Но все равно мы до них доберемся! Да, да, доберемся! Ведь есть уже реактивные самолеты, есть ракеты, есть спутники, есть корабли-спутники... Очередь за межпланетными фотонными кораблями! Не сегодня, так завтра, не завтра, так послезавтра... А может быть, сейчас, в эту минуту, где-нибудь под Москвой или Ленинградом, под Киевом или Минском, под Свердловском или Владивостоком на ровной бетонированной дорожке стоит реальное воплощение Володиной мечты - межпланетный фотонный корабль. Он ждет только сигнала, чтобы умчаться в безоблачную, бесконечную синюю высь. Советская ракета! Первая в мире! Ведь никто другой, а наш русский ученый, Константин Эдуардович Циолковский, разработал теорию полета ракет. Он впервые научно доказал возможность сообщения между Землей и планетами. Еще в 1898 году Константин Эдуардович сказал: "Будущее принадлежит ракете..." - Чертежи ракеты подготовил? Володя вздрогнул и оглянулся. Перед ним стоял отец. В белой рубашке с засученными рукавами, в белых брюках и желтых сандалиях, он выглядел очень молодо и даже напоминал чем-то Семена. Только Петр Алексеевич был на голову выше начальника лагеря и шире в плечах. А глаза такие же молодые, такие же задорные. - Папа, может быть, без чертежей, а? - Почему? - Ребята обязательно надо мной смеяться будут, подшучивать... - Вот что, Владимир, если хочешь стать настоящим человеком и тем более изобретателем, научись воспринимать замечания, научись исправлять ошибки. - Дядя Петя, а у Володи под столом лыжи с колесиками! Это самоходы? - Ванюшка! Ты откуда? - Я сидел там, под столом. Там самолыжи есть! - Какие самолыжи? - Это, папа, так просто! Вот, папа, чертежи! Пойдемте, нас ждут. Сеня приходил! - заторопился Володя, а когда Петр Алексеевич вышел, прихватив чертежи и карандаш, укоризненно сказал: - Ты, Ванюшка, какой-то несдержанный. Мы будем ссориться. На поляне, у фабрики "Пионер", собрался почти весь лагерь. Ребята разместились кто где смог. Было шумно. Люся Волкова в новом белом с красным горошком платье стояла у входа на фабрику. Перед ней на бревнах, приготовленных для сооружения гигантских шагов, сидели начальник лагеря и Вася. Они слушали, как звеньевая второго возмущается поведением заготовителей. - Когда это кончится! - негодовала Люся. - Вы мне скажите? Я требую, чтобы Тимку наказали! Это же настоящая разболтанность! Сегодня встретила Юльку и спросила у него, где Тимка с Павкой. Так Юлька зевнул сначала и только потом ответил, что, видите ли, они уехали на рыбалку! - И вовсе я не зевнул! - возразил невесть откуда появившийся Юлька. - Ты сочиняешь! - Нет, зевнул! К потом... Ой, Сеня, я что-то не верю в рыбалку! Тимка четыре дня тому назад пришел на фабрику. Я стала ругать его за то, что трав мало принесли, а он ответил мне: "Скоро некого будет ругать!" Почему, Юлька, ты остался, а они уехали? Почему? Ты не отворачивайся, посмотри мне в глаза. Обманываешь? - На тебя я давно насмотрелся! - Может быть, они действительно не на рыбалку уехали? - спросил Семен. - Ну, что я буду... - Юля покраснел и запнулся. - Видишь, видишь, Сеня! Юлька! Но Юльки рядом уже не было. И главное - шагов никто не слыхал... - Врет он, Сеня! - сказала Люся. - Врет! - По местам! - скомандовал Семен. К фабрике подходил Петр Алексеевич. - Направо или налево! - крикнул он еще издали. - Не вижу кафедры! - Сюда, сюда! - пригласил Вася. Петр Алексеевич остановился у дверей сарайчика. - Самое подходящее место. Доска есть, стул есть, - он показал на квадратный лист бумаги и бревна. - Аудитория тоже в полном сборе! Здравствуйте, ребята! Садитесь! Инженер положил на бревна папку и прошелся по гравию. - Сегодня будем рассуждать о ракете, - начал он, и все притихли. - Прежде всего, что такое ракета? Петр Алексеевич достал из кармана железную складную ручку. Перо и карандаш вытащил, а трубку показал ребятам: - Вот, посмотрите! Мы часто говорим о ракетах и думаем, что ракета - это обязательно корабль обтекаемой формы. А эта трубочка, которую вы видите у меня в руке, может легко стать ракетой. Что для этого надо сделать? Надо лишь запаять одно отверстие, начинить трубку горючим веществом, и ракета готова к полету. Петр Алексеевич прервал рассказ. - У вас физику все знают? - спросил он у Семена. - Все-е-е! - хором ответили пионеры. Громче других кричал Ванюшка Бобров, который перешел во второй класс. - Это хорошо! Без физики нет изобретений. Очевидно, вы знакомы с третьим законом механики. Перед нами два тела. Первое - трубка, второе - газы, которые мы получили бы при сжигании горючего вещества, помещенного в трубке. С какой силой газы вырвутся из трубки, с такой же силой она и полетит. Вот этот толчок газов и называется реактивной силой... Петр Алексеевич взял папку, порылся в ней, отыскал нужный листок и приколол его к фанерному щиту. Все увидели знаменитый межпланетный корабль "СС-1". Володя прижался к Васе и поежился. - Что, замерз? - Нет, волнуюсь. - Не волнуйся. Узнаешь свои ошибки и не ошибешься больше! - Почему не полетела эта ракета? Ребята следили за карандашом. Красная черта разделила межпланетный корабль на две равные части. - Это центр инерции ракеты. Чтобы ракета при полете сохраняла нужное направление, сила взрыва должна была действовать прямо по центру. Мы видим, что дюзы - камеры и выводные трубы, где происходит сгорание взрывчатого вещества, у этой ракеты устроены поперек центра инерции. Вернее, не совсем поперек, а под углом. Получилась реактивная мельница. Поэтому изобретатель и явился домой без бровей и ресниц. Надо было дюзы, обе дюзы, вывести в хвостовую часть межпланетного корабля. Разбор длился часа полтора. Петр Алексеевич забраковал у ракеты крылья, корпус, парашютный автомат. Пионеры решили общими силами построить звездолет. Создали конструкторское бюро. В него вошли пять человек. Главный конструктор - Петр Алексеевич, заместитель - Семен Самойлов, два конструктора - Володя Сохатов, Тима Болдырев и чертежница - Нюша Котельникова. Тиму Болдырева рекомендовал в бюро Володя, который знал, с каким мастерством Тима изготовил в техническом кружке Дворца пионеров действующую модель доменной печи. Петр Алексеевич ушел. Ребята окружили Семена и засыпали его вопросами. Володя подозвал Ванюшку, взялся одной рукой з