- И даже непогода веселит; И девушки, закутавшись в плащи, Чтоб не промокнуть под весенним ливнем Хохочут - им смешно, что дождик льется. Старинная пьеса Кэтрин отличалась свойственными ее счастливому возрасту неопытностью и жизнерадостностью, и поэтому, когда прошел первый момент смущения, ей вдруг показалось весьма забавным то неловкое положение, в котором она очутилась, оставшись с глазу на глаз с красивым молодым человеком для того, чтобы с ним познакомиться, хотя ей было неизвестно даже его имя. Она сидела за столом, устремив свои прекрасные глаза на работу, которой была занята, и сохраняла чрезвычайную серьезность, пока старухи вторично не появились перед окном. Однако затем ее глубокие синие глаза на мгновение обратились к Роланду; и, заметив смущение юноши, который, совершенно растерявшись, ерзал на стуле и теребил свою шляпу, решительно не зная, как начать разговор, она не могла сдержать себя и вдруг с полнейшей непосредственностью и от всей души расхохоталась. При этом ее глаза, сияя сквозь выступившие от хохота слезы, тоже весело смеялись; ее тяжелые косы покачивались, и весь облик Кэтрин дышал такой прелестью, какой могла бы позавидовать сама богиня смеха. Всякий придворный паж тут же разделил бы с ней ее веселье, но Роланл воспитывался в сельской обстановке и к тому же, будучи несколько подозрителен и застенчив, вообразил, что причиной неудержимого смеха Кэтрин является он сам. Поэтому, сделав попытку подладиться к заданному ею тону, он смог ответить только натянутым смешком, в котором скорее слышалось недовольство, чем веселье, отчего девушка стала хохотать еще пуще, так что, казалось, ей уж никогда не остановиться, как бы она ни старалась побороть себя. Каждому человеку известно по собственному опыту, что когда смех нападает не вовремя и в неподобающих обстоятельствах, все попытки подавить его - и даже самое сознание его неуместности - ведут только к усилению и затяжке непреодолимого хохота. Несомненно, Кэтрин, как и Роланду, было на пользу то, что он вместе с ней не впал в такую же чрезмерную веселость. Дело в том, что Кэтрин сидела спиной к окну, и ей нетрудно было ускользнуть от наблюдения старух, гулявших по балкону, тогда как Роланд сидел так, что через окно он был виден в профиль; его веселость, раздели он ее с Кэтрин, сразу же была бы замечена, и обе вышеупомянутые особы, конечно, почувствовали бы себя оскорбленными. Он, однако, с некоторым нетерпением пережидал, пока у Кэтрин не истощатся силы или не пропадет желание смеяться, и когда она с милой грацией снова взялась за иголку, он довольно сухо заметил, что, "пожалуй, нет надобности советовать им поближе познакомиться друг с другом, поскольку они, очевидно, и так уже довольно-таки хорошо знакомы". Кэтрин испытывала сильное желание вновь разразиться хохотом, но усилием воли сдержалась и, не поднимая глаз от шитья, в ответ попросила извинить ее, пообещав, что впредь не позволит себе ничего оскорбительного. Роланд был достаточно чуток, чтобы понять, насколько нелепо сейчас было бы разыгрывать оскорбленное достоинство; он сообразил также, что ему нужно решительно изменить свое поведение, если он хочет снова увидеть эти бездонные синие глаза, которые произвели на него столь сильное впечатление, когда девушка, смеясь, смотрела ему в лицо. Поэтому он попытался, как умел, загладить свою оплошность, заговорив подходящим к случаю оживленным тоном, и осведомился у прелестной феи, "с чего ей угодно приступить к более обстоятельному взаимному знакомству, которое так весело началось". - Об этом, - ответила она, - вы должны догадаться сами; может быть, я зашла немного дальше, чем следовало, поскольку первая начала разговор. - А что, если мы начнем с того же, - сказал Роланд Грейм, - с чего начинаются все повести в книгах: назовем друг другу наши имена и расскажем кое-что о себе? - Недурно придумано, - заметила Кэтрин, - и свидетельствует о проницательности вашего ума. Итак, начинайте вы, а я буду слушать и лишь задам вопросик-другой, если в вашем рассказе для меня будет что-нибудь неясно. Откройте ваше имя и расскажите мне о себе, мой новый знакомый. - Меня зовут Роланд Грейм, а эта высокая пожилая женщина - моя бабушка. - И ваша опекунша? Так, так. А кто ваши родители? - Их обоих нет в живых, - ответил Роланд. - Но кто они были? Ведь были же у вас родители, я полагаю. - Да, по-видимому, - сказал Роланд, - но мне никогда не удавалось узнать о них поподробнее. Отец мой был шотландский рыцарь, он погиб смертью храбрых, не покидая седла. Моя мать принадлежала к роду Греймов Хезергилских со Спорной земли. Почти вся ее родня была убита, когда лорд Максуэл Херрис Керлеврок выжег дотла Спорную землю. - Это было давно? - спросила девушка. - Еще до моего рождения, - ответил паж. - Значит, с тех пор прошло немало времени, - сказала она, с серьезным видом покачав головой. - Не взыщите, я не могу оплакивать их. - И не нужно, - сказал юноша, - они умерли с честью. - Ну, довольно толковать о вашей родословной, любезный сэр, - отозвалась его собеседница. - Живущая ныне представительница вашего рода (тут она бросила взгляд на окно) нравится мне куда меньше, чем те, кого уже нет в живых. Поглядеть на вашу почтеннейшую бабушку, так можно предположить, что она хоть кого заставит плакать горючими слезами. А теперь, любезный сэр, рассказывайте о самом себе, но если вы не будете говорить побыстрее, ваш рассказ прервут на середине. Матушка Бриджет все дольше и дольше задерживается у окна, а в ее обществе так же весело, как в склепе ваших предков. - Моя сказка скоро сказывается: я попал в замок Эвенелов и стал пажом хозяйки замка. - Она ведь ревностная гугенотка, не правда ли? - заметила девушка. - Не менее ревностная, чем сам Кальвин. Но моя бабушка умеет изобразить из себя пуританку, когда это ей нужно для чего-либо, а у нее тогда был план - устроить меня в замке. Он, однако, не осуществился бы, хотя мы и провели несколько недель в соседней деревушке, если бы на сцене не появился неожиданный церемониймейстер. - А кто это был? - спросила девушка. - Большая черная собака по имени Волк, которая в один прекрасный день притащила меня в замок в зубах, как подбитую дикую утку, и преподнесла госпоже. - Поистине весьма достойный способ попадать в дом, - сказала Кэтрин. - А чему вы смогли научиться в этом самом замке? Мне всегда очень интересно знать, что мои знакомые умеют делать в случае необходимости. - Гонять сокола, травить собаками зверя, сидеть в седле, владеть копьем, мечом и луком. - И хвастаться всем тем, чему выучились, - прервала его Кэтрин. - Во Франции по крайней мере это считается высшим достоинством пажа. Ну, продолжайте, любезный сэр. Как могли ваш хозяин-гугенот и ваша хозяйка, не в меньшей степени гугенотка, принять в свой дом и держать при себе столь опасную личность, как паж-католик? - Так получилось потому, что они не знали этого обстоятельства моей жизни, которое меня учили держать в тайне с самого раннего детства, а также потому, что бабушка перед этим усердно посещала проповеди их капеллана-еретика и усыпила всякие подозрения, любезнейшая Каллиполис, - сказал паж и пододвинул свой стул поближе к прелестной собеседнице, учинившей ему этот допрос. - Нет, нет, держитесь на прежнем расстоянии, достойнейший сэр, - ответила синеокая дева, - ибо, насколько я понимаю, эти почтенные дамы прервут нашу дружескую беседу, как только им покажется, что знакомство, состоявшееся по их желанию, переходит положенные границы. Поэтому соблаговолите, сэр, оставаться там, где вы сидели, и оттуда отвечайте на мои вопросы. Какие доблестные поступки совершены вами благодаря тем качествам пажа, которые вам столь счастливо удалось приобрести? Роланд уже начал приспосабливаться к тону Кэтрин и ее манере вести разговор; он ответил ей в том же духе: - Не было таких славных деяний из числа приносящих вред, благородная барышня, в свершении которых я не отличился бы. Я подстреливал лебедей, гонялся за кошками, пугал служанок, охотился на оленя и воровал яблоки в саду. О том, что я всячески изводил капеллана, я уж не говорю, потому что я рассматривал это как долг доброго католика. - Так вот, раз я благородная барышня, - сказала Кэтрин, - я смею предположить, что эти еретики несли католическую епитимью, держа при себе столь разносторонне образованного слугу. А какой же несчастный случай, любезный сэр, мог лишить их общества такого драгоценного домочадца? - Воистину, благородная барышня, - ответил юный паж, - верна поговорка, что у самой длинной дорожки есть поворот. Нашелся он и у моей дорожки, но это был, так сказать, "от ворот поворот". - Браво! - воскликнула насмешливая девушка. - Удачный каламбур. Так по какой же причине разразилась столь ужасная катастрофа? Только не начинайте растолковывать мне все подробно, как ученице, я уже обученная. Скажите в двух словах - за что вас уволили со службы? Пожав плечами, Роланд ответил: - Короткая сказка скоро сказывается, только начал - глядишь, и конец. Я познакомил помощника сокольничего с моим хлыстом, а сокольничий, в свою очередь, пригрозил помять мне кости дубиной. Он - славный старик, толстый и добрый, и нет человека во всем христианском мире, которому я охотнее дал бы себя отдубасить; да только тогда я еще не знал его достоинств и потому пригрозил всадить в него кинжал, а леди велела мне убираться вон, и пришлось мне распрощаться с должностью пажа в прекрасном замке Эвенелов, но не успел я еще далеко уйти, как встретил свою почтенную родственницу. А теперь начинайте ваш рассказ, благородная барышня, мой - окончен. - Счастливая бабушка! - воскликнула Кэтрин. - Изловила заблудшего пажа сразу же, как только хозяйка спустила его с поводка. И как счастлив должен быть паж, который, перестав быть пажом, тотчас превратился в человека для услуг при пожилой леди! - Все это не имеет касательства к вашей истории, - возразил Роланд Грейм, которого уже начала сильно занимать живость характера этой барышни с острым язычком. - Рассказ за рассказ - таков неписаный закон всех, кто путешествует вместе. - Ну, так погодите до тех пор, пока мы не начнем вместе путешествовать, - ответила Кэтрин. - Э, нет, так легко вы от меня не отделаетесь, - сказал паж. - Если вы не будете поступать со мной по справедливости, я призову сюда госпожу Бриджет, или как там ее зовут, и нажалуюсь, что вы меня обманули. - В этом не будет нужды, - ответила девушка. - Моя история в точности совпадает с вашей. Ее можно рассказать почти теми же самыми словами, достаточно лишь заменить имя и поменять мужское платье на женское. Меня зовут Кэтрин Ситон, и я тоже сирота. - И давно умерли ваши родители? - Этот вопрос, - сказала она, опустив свои прекрасные глаза, вдруг ставшие печальными, - единственный, который не может вызвать у меня смеха. - А госпожа Бриджет - ваша бабушка? Подобно тому, как исчезает облачко, набежавшее на летнее солнце, так исчезла с ее лица грусть, и с обычной для нее живостью она ответила: - В двадцать раз хуже, госпожа Бриджет - моя тетка и к тому же - старая дева. - Господь спаси и помилуй! - воскликнул Роланд. - Как печален ваш рассказ! Какие же еще ужасы последуют за этим? - В точности такая же история, как и ваша. Меня взяли на службу, положив мне испытательный срок... - И дали отставку за то, что вы ущипнули дуэнью или оскорбили камеристку миледи? - Нет, здесь наши пути расходятся: моя госпожа распустила свой штат, или, вернее, штат ее сам разбежался, что, впрочем, дела не меняет. Во всяком случае, теперь я свободна и живу как истинное дитя леса. - И я этому так рад, как если бы мой колет был подбит чистым золотом, - сказал юноша. - Благодарю вас за то, что вы так радуетесь, только не вижу, какое отношение это имеет к вам. - Неважно, продолжайте рассказывать, - воскликнул паж, - потому что скоро вас прервут: почтенные дамы уже довольно давно бродят по балкону, каркая там, как вор_о_ны. Дело идет к вечеру, их карканье становится все более хриплым, и скоро им надоест там кружиться и захочется вернуться в гнездо. Так кто же такая была ваша госпожа, как ее имя? - Имя ее хорошо известно повсюду, - ответила Кэтрин Ситон. - Редкая леди имеет такой богатый дом и столько же благородных дам в своем штате; моя тетушка, госпожа Бриджет, была одной из ее домоправительниц. Правда, мы никогда не видели лица нашей госпожи, но немало слышали о ней. Мы вставали рано, а ложились поздно, питались скудно, но зато много молились. - И как только не стыдно было старой ведьме так скаредничать! - с сердцем сказал паж. - Ради всего святого, не богохульствуйте! - воскликнула девушка с выражением страха на лице. - Господи, прости обоих нас! Я не имела в виду ничего дурного. Я называла своей госпожой святую Екатерину Сиенскую - да простит меня господь за мои легкомысленные слова и за то, что я позволила вам совершить великий грех богохульства. Этот дом был раньше монастырем святой Екатерины, здесь жили двенадцать монахинь и аббатиса. Аббатисой была моя тетка - пока еретики не выгнали всех отсюда. - А где теперь ваши сестры-монахини? - А где прошлогодний снег? - отозвалась Кэтрин. - Они где угодно - на востоке, на севере, на юге, на западе, кто - во Франции, кто - во Фландрии... Боюсь даже, что некоторые - снова в миру и вкушают земные радости. Нам позволили остаться здесь, вернее - не помешали, потому что моя тетка имеет могущественных родственников среди Керров, а они пригрозили жестоко отомстить всякому, кто только посмеет нас тронуть. В наши дни ведь нет лучшей защиты, чем лук и копье. - Ну, в таком случае вы под надежным крылышком, - сказал юноша. - Могу себе представить, что вы немало наплакались, когда святая Екатерина распустила свой штат, прежде чем вы стали получать жалованье за свою службу. - Замолчите вы, бога ради, - сказала девушка и при этом перекрестилась. - Ни слова больше! Как я ни плакала, а глаз не выплакала, - прибавила она, обратив взор к Роланду, а затем снова устремив его на работу. Это был один из тех взглядов, против которых сердце могло бы устоять, только если бы оно было заковано в тройную медную броню, более крепкую, чем та, которая, по мнению Горация, необходима морякам. У нашего юного пажа не было решительно никакой защиты. - Как смотрите вы, Кэтрин, - сказал он, - на то, если бы мы с вами, столь удивительным образом одновременно отставленные от службы, поручили нашим двум почтенным дуэньям нести факел, а сами отправились вместе прогуляться по белу свету? - Вот поистине замечательное предложение! - сказала Кэтрин. - Оно только и могло родиться в сумасбродной голове разжалованного пажа. А какие хитроумные способы добывать средства к жизни могла бы предложить ваша милость? Петь баллады, срезать кошельки или разбойничать на большой дороге? Ни из каких других источников, я полагаю, вы не сможете извлекать себе доход. - Ну что же, воля ваша, гордячка вы этакая, - пренебрежительно ответил паж, выказывая свое полное безразличие к тому, что его дикое предложение было встречено весьма спокойно и открыто высмеяно. В тот момент, когда он произносил эти слова, за окном снова выросли фигуры обеих старух. Окно открылось, и Мэгделин Грейм вместе с матерью-аббатисой (так должны мы теперь называть госпожу Бриджет) вошла в комнату. Глава XII Послушай, брат, я старше, умудренней И праведней тебя, - а возраст, мудрость И праведность - источник прав высоких: Почтительности требуют они. Старинная пьеса Когда старухи вернулись, положив этим конец описанному нами в предыдущей главе разговору, почтенная Мэгделин Грейм обратилась к своему внуку и его прелестной собеседнице со следующими словами: - Ну как, поговорили, дети мои? Хорошо ли вы познакомились друг с другом, постарались ли, вступая вместе на неизведанную, ненадежную дорогу, как попутчики, которых сводит случай, получше узнать характер и наклонности друг друга, дабы представлять себе, с кем каждому из вас придется делить все опасности пути? Смешливой Кэтрин трудно было удержаться от шуточек даже в тех случаях, когда ей лучше было бы помолчать. - Ваш внук, - сказала она, - в таком восторге от замышляемого вами путешествия, что собрался отправиться немедленно. - Это было бы уж слишком поспешно, Роланд, - сказала Мэгделин внуку. - А еще вчера ты был слишком нетороплив. Золотая середина достигается только послушанием, а это значит - ждать сигнала к действию и подчиняться, когда он дан. Но я снова спрашиваю вас, дети мои, достаточно ли пытливо вгляделись вы в лица друг друга, чтобы при любом переодевании, которое может оказаться необходимым в тех или иных обстоятельствах, каждый из вас мог опознать в другом тайного посланца того могущественного союза, к которому вы оба отныне приобщаетесь? Смотрите же еще, изучите лица друг друга вплоть до малейшей черточки. Научитесь каждый по походке, по голосу, по движению руки, по случайно брошенному взгляду узнавать сотоварища, посланного господом вам в помощь для осуществления его воли. Узнаешь ты эту девушку в любом месте и во всякое время, мой Роланд? Роланд без запинки и с полной искренностью ответил в утвердительном смысле. - А ты, дочь моя, хорошо ли будешь помнить черты этого юноши? - Право же, матушка, - ответила Кэтрин Ситон, - я не так много видела мужчин за последнее время, чтобы сразу же забыть, как выглядит ваш внук, хотя и не заметила в нем ничего такого, что стоило бы запомнить. - А теперь соедините руки, дети мои, - снова заговорила Мэгделин Грейм, но тут ее прервала аббатиса, которая в силу своих монастырских предрассудков во время этой сцены проявляла признаки возрастающего беспокойства и наконец не смогла больше мириться с происходящим. - Нет, нет, возлюбленная сестра моя, - сказала она Мэгделин, - ты забываешь, что Кэтрин - обрученная божья невеста; такая фамильярность недопустима. - Так вот, по божьему повелению я и приказываю им обняться! - прогремел голос Мэгделин во всю свою могучую силу. - Наша цель, сестра, освящает средства, к которым мы должны прибегать. - Все, кто обращается ко мне, именуют меня госпожой аббатисой или по крайней мере матерью, - сказала, вскинув голову, леди Бриджет, явно оскорбленная властным поведением своей приятельницы. - Леди Хезергил забывает, что говорит с аббатисой монастыря святой Екатерины. - Когда я именовалась так, как сейчас ты назвала меня, - ответила Мэгделин Грейм, - ты действительно была аббатисой монастыря святой Екатерины, но оба эти звания ушли в прошлое вместе с тем положением в миру и в схиме, которое было с ними связано; теперь в глазах людей мы с тобой обе - всего лишь нищие, презираемые, сломленные судьбой старухи, обреченные влачить в бесчестье остаток своих дней, пока нас не скроет безвестная могила. Но кем являемся мы в очах господа? Его посланницами, отряженными для исполнения его воли: через нас, слабых женщин, должна проявить себя сила церкви; перед нами должны склониться в унижении и мудрость Мерри и мрачная сила Мортона. Так нам ли быть во власти жестких правил замкнутой монастырской жизни? И, наконец, разве ты забыла о показанном мною тебе предписании твоего церковного начальства подчиняться мне в этих делах? - В таком случае пусть позор и грех падут на твою голову, - угрюмо произнесла аббатиса. - Пусть будет так, принимаю их на себя, - сказала Мэгделин. - Обнимитесь же, дети мои. Но Кэтрин, по-видимому догадываясь, чем может закончиться этот спор, успела выскользнуть из комнаты, разочаровав внука в такой же, если не в большей, степени, как и его бабушку. - Она пошла принести чего-нибудь съестного, - сказала аббатиса. - Но наша еда вряд ли особенно придется по вкусу мирянам, ибо как угодно, но я не могу отказываться от правил, следовать которым я дала обет, только потому, что злодеи пожелали разрушить святую обитель, где эти правила издавна соблюдались. - Справедливо, сестра моя, - возразила ей Мэгделин, - отдавать церкви тмин и мяту точно в меру причитающейся ей десятины, и я не осуждаю тебя за строгое соблюдение правил твоего ордена. Но они были установлены церковью и ради блага церкви и не должны быть помехой, когда дело идет о спасении церкви. Аббатиса не промолвила в ответ ни слова. Кто-нибудь лучше знающий человеческую природу, чем неопытный паж, мог бы позабавиться, сравнив два рода фанатизма, которым отличались эти женщины. Аббатиса, робкая, ограниченная и полная недовольства, цеплялась за старинные обычаи и привилегии, которым положила конец Реформация; в несчастье, так же как некогда в благополучии, она оставалась мелочной, малодушной и склонной к ханжеству. Напротив, для неистового и более возвышенного духа ее единомышленницы требовалось более широкое поле деятельности; она не могла ограничивать себя обычными правилами, стремясь к осуществлению тех необычайных проектов, которые ей подсказывало смелое, пылкое воображение. Но Роланду Грейму было не до того, чтобы сопоставлять характеры обеих старух: он с нетерпением ждал возвращения Кэтрин, возможно надеясь, что им снова будет предложено по-братски обняться, поскольку его бабушка, видимо, взялась распоряжаться делами по своему усмотрению. Его ожидания - или надежды, если позволено так выразиться, - были, однако, обмануты, ибо, когда Кэтрин, позванная аббатисой, вернулась в комнату, принеся с собой и поставив на стол глиняный кувшин с водой, а также деревянные тарелки и чашки по числу присутствующих, госпожа Хезергил, удовлетворенная тем, что ей удалось так решительно подавить сопротивление аббатисы, не стала добиваться вящих доказательств своей победы, проявив этим умеренность, за которую ее внук в глубине души едва ли был ей особенно благодарен. Тем временем Кэтрин продолжала готовить стол для скудного отшельнического ужина, состоявшего в основном из отварной капусты, которая была подана на деревянных тарелках без какой-либо приправы, кроме щепотки соли, и не сопровождалась никаким дополнительным блюдом, кроме грубого ячменного хлеба, притом в весьма ограниченном количестве. Единственным напитком за столом была вода, содержавшаяся в уже упомянутом глиняном кувшине. После молитвы, прочитанной аббатисой по-латыни, гости сели за стол и принялись за свой незамысловатый ужин. По-видимому, обеим старухам и Кэтрин эта простая и грубая пища не казалась невкусной: они ели умеренно, однако с явным аппетитом. Но Роланд Грейм привык к лучшей еде. Сэр Хэлберт Глендининг, любивший подчеркивать, что его дом ведется на широкую ногу, как у высшей знати, поддерживал в замке дух такого радушного хлебосольства, что мог потягаться в этом даже с баронами Северной Англии. Возможно, он полагал, что, поступая таким образом, он лучше выполняет ту роль, которую ему предназначила судьба, - роль влиятельного вельможи и военачальника. Два быка и шесть баранов составляли еженедельное довольствие жителей замка, когда сам барон Эвенел был дома; оно не намного уменьшалось в отсутствие хозяина. Бочка солода шла еженедельно на варку пива, которое в доме потреблялось вволю. Хлеба пекли столько, сколько нужно было, чтобы все слуги и все люди из свиты барона наедались досыта. Вот среди какого изобилия Роланд Грейм прожил несколько лет, и сейчас сравнение с прошлым не способствовало привлекательности пресного овощного блюда и ключевой воды. Вероятно, на лице его отразилась некоторая досада, вызванная ощущением различия между прошлым и настоящим, потому что аббатиса сделала следующее замечание: - Видно, в доме барона-еретика, которому ты долго служил, сын мой, стол пышнее, чем у страдающих дочерей церкви; и все же, скажу я тебе, даже в двунадесятые праздники, когда монахиням позволялось разделить со мной за моим столом вечернюю трапезу, самые изысканные яства, которые подавались тогда, не были для меня и вполовину столь лакомы, как сейчас эта капуста с водой; лучше мне не иметь ничего больше для своего пропитания, нежели отступить хоть на волосок от данного мною обета. Никто никогда не скажет, что я, хозяйка этого дома, учиняла здесь пиршества в мрачные времена, когда бедствия со всех сторон угрожали святой церкви, недостойной служительницей которой я являюсь. - Ты хорошо сказала, сестра моя, - отозвалась Мэгделин Грейм, - но ныне настала пора действовать во имя праведного дела, а не только страдать за него. Ну, а сейчас, когда наша паломническая трапеза окончена, мы с тобой должны пойти приготовиться к завтрашнему путешествию и обсудить, как нам лучше применить способности наших детей и какие меры следует принять, чтобы не было вреда от их легкомыслия и доверчивости. Несмотря на тощий ужин, сердце Роланда Грейма радостно забилось при этих словах, которые позволяли рассчитывать на новый tete-a-tete {Свидание наедине (франц.).} с прелестной послушницей. Но ему не повезло. Кэтрин, видимо, покамест не была намерена поощрять его, ибо, движимая скромностью, или капризом, или же одним из тех неизъяснимых сочетаний того и другого, которыми женщины любят дразнить и одновременно покорять грубый пол, она напомнила аббатисе, что ей перед вечерней необходимо отлучиться на час, и, удостоившись в ответ от своей начальницы милостивого кивка головой, поднялась с места и направилась к выходу. Но, прежде чем выйти из комнаты, она сделала старухам реверанс, склонившись перед ними так низко, что руки ее коснулись колен; затем, оборотясь лицом к Роланду, она сделала реверанс и ему, но менее глубокий, слегка пригнувшись и отвесив небольшой поклон. Она выполнила это весьма церемонно, но молодому человеку, к которому эти знаки почтения были обращены, почудилось в ее манере какое-то насмешливо-озорное торжество по поводу постигшего его разочарования. "Черт побери эту ехидную девицу, - сказал он про себя, хотя присутствие аббатисы должно было бы удержать его от таких нечестивых мыслей. - Она жестокосерда, как хохочущая гиена, о которой рассказывается в сказках: ей хочется, чтобы она не выходила у меня из головы по крайней мере всю эту ночь". Обе пожилые особы тоже удалились, наказав пажу ни в коем случае не покидать стен монастыря и не подходить к окнам, поскольку, как разъяснила аббатиса, бессовестные еретики пользуются любым предлогом, чтобы опозорить монашеские ордена. "Ну и порядки! Построже, чем у самого мистера Генри Уордена, - сказал паж самому себе, когда остался один. - Тот хоть и требовал, чтобы во время его проповедей все сидели не шелохнувшись, зато, надо отдать ему справедливость, потом позволял нам делать что угодно и порой даже принимал участие в наших развлечениях, если они казались ему вполне невинными. А от этих старух так и веет мраком, таинственностью, отрешенностью от всего мирского. Ну что ж, если мне запрещено высунуть нос за ворота или выглянуть в окошко, остается только посмотреть, нет ли внутри дома чего-нибудь любопытного; а вдруг случится так, что я встречу в каком-нибудь уголке эту самую синеглазую насмешницу". Выйдя поэтому через дверь, противоположную той, через которую удалились старухи (ибо, как легко можно догадаться, у него не было никакого желания нарушать их уединение), он отправился бродить по комнатам опустевшего здания, с детским любопытством ища в них чего-нибудь занятного или развлекательного. Так попал он в длинный коридор, по обеим сторонам которого были расположены узкие кельи монахинь, сейчас совершенно пустые, лишенные даже той предельно скудной обстановки, которая допускалась уставом ордена. "Птички улетели, - подумал паж, - а хуже ли им от того, что они вырвались на свежий воздух из этих сырых, тесных клеток, пускай решают между собой моя почтенная родственница и госпожа аббатиса. Но полагаю, что жаворонок, оставленный ими здесь, куда охотнее пел бы на воле, под открытым небом". Винтовая лестница, узкая и крутая, словно нарочно сделанная для напоминания монахиням об их долге - поститься и умерщвлять плоть, вела в нижнюю анфиладу комнат, занимавшую весь первый этаж здания. Эти помещения были еще более разрушены, чем те, которые Роланд только что покинул, ибо они приняли на себя первый натиск разъяренных врагов, пришедших громить монастырь: окна были высажены, двери сорваны с петель, и даже кое-где были разрушены стены между комнатами. Переходя из одного разоренного помещения в другое, он вдруг с удивлением услышал поблизости от себя коровье мычание. Эти звуки казались здесь настолько странными и неуместными, что Роланд Грейм вздрогнул, словно услыхал львиный рык, и схватился за кинжал; но в этот момент на пороге помещения, откуда эти звуки исходили, внезапно выросла стройная, красивая фигура Кэтрин Ситон. - Бог тебе в помощь, доблестный воин! - сказала Кэтрин. - Со времен Гая Уорика не было ни" кого достойнее тебя, чтобы сразиться в открытом бою с дойной коровой. - С коровой? - воскликнул Роланд Грейм. - Честное слово, я было подумал, что сам дьявол зарычал тут у меня над ухом. Слыханное ли дело, чтобы коровник помещался прямо в монастыре? - Здесь теперь место и коровам и телятам, - ответила Кэтрин, - потому что нет больше возможности держать их где-либо снаружи. Но я советую вам, дорогой сэр, вернуться туда, откуда вы явились, - Вернусь, но не раньше чем увижу вашу подопечную, - возразил Роланд и решительно переступил порог, несмотря на полушутливые-полусерьезные возражения девушки. Несчастная одинокая корова - теперь единственная строгая затворница монастыря - была помещена на жительство в обширную залу, которая некогда служила трапезной. Потолок здесь был украшен крестовыми сводами, а стены - нишами со статуями святых, теперь сброшенными со своих мест. Эти остатки архитектурных украшений странно контрастировали с грубо сколоченными яслями, возле которых была навалена куча корма для коровы. - Честное слово, - сказал паж, - буренушка устроилась здесь удобнее всех, истинно по-барски, - Вам бы не мешало остаться при ней, - ответила Кэтрин, - чтобы своими сыновними заботами постараться заменить ей наследника, которого она имела несчастье потерять. - Я останусь хотя бы для того, чтобы помочь вам приготовить ей на ночь постель, прелестная Кэтрин, - сказал Роланд, хватаясь за вилы. - Ни в коем случае, - возразила Кэтрин, - так как, во-первых, вы не имеете ни малейшего понятия о том, как нужно прислуживать ей по этой части, а во-вторых, из-за вас меня основательно распекут, чего мне и так-то предостаточно. - Что? Распекут? За то, что вы мне позволили помочь вам? - воскликнул паж. - И не кому иному, а именно мне, тому, кто отныне становится вашим союзником в каком-то таинственном и важном деле? Но это было бы совершенно неразумно! А теперь, раз уж пришлось к слову, скажите-ка мне, - если можете, конечно, - на какое такое необычайно отважное предприятие меня прочат? - На то, чтобы разорять птичьи гнезда, я полагаю, - ответила Кэтрин, - принимая во внимание доблести воителя, избранного нашими руководительницами. - Честное слово, - сказал юноша, - тот, кто добрался до соколиного гнезда на Гледскрейгской скале, сделал кое-что, чем не грешно и похвастаться, дорогая сестричка. Но все это теперь позади, и пропади они пропадом, все эти гнезда н соколята вместе с их пищей - мытой или непромытой: ведь как раз из-за кормежки этих проклятых птиц я и вынужден был отправиться в дальнюю дорогу. Не встреть я вас, милая сестричка, я бы стал кусать себе локти от досады на собственное безрассудство. Но так как мы с вами попутчики... - Сотоварищи, а не попутчики, - возразила девушка, - ибо, да будет вам известно, мы, госпожа аббатиса и я, отправляемся завтра в путь раньше, чем вы с вашей уважаемой родственницей, и я терплю сейчас ваше общество отчасти потому, что может пройти немало времени, пока мы встретимся снова. - Клянусь святым Андреем, этому не бывать, - ответил Роланд. - Или мы пойдем охотиться вдвоем, или же я не пойду на охоту вовсе. - Подозреваю, что в этом вопросе, как и во всех других, нам придется поступать так, как нам прикажут, - закончила свою речь юная леди. - Но постойте, я слышу голос моей тетушки. Действительно, в этот момент старая леди собственной персоной вошла в залу и бросила сердитый взгляд на племянницу; Роланда же вовремя осенила счастливая мысль затеять какую-то возню с веревкой, которая была на шее у коровы. - Молодой человек, - сказала Кэтрин с серьезным видом, - помогает мне покрепче привязать корову к столбу, потому что прошлой ночью, когда она высунула голову в окно и замычала, она, по-моему, переполошила всю деревню, еретики заподозрят нас в колдовстве, если не дознаются причины этого явления, ну, а если дознаются, то мы лишимся коровы. - Пусть тебя это больше не тревожит, - несколько иронически произнесла аббатиса. - Сейчас за ней придет человек, которому она продана. - Значит, прощай, моя бедная подружка, - сказала Кэтрин, похлопывая корову по спине. - Желаю тебе попасть в хорошие руки, потому что за последнее время те часы, когда я ухаживала за тобой, были для меня самыми счастливыми, и как жаль, что я не рождена только для этого! - Постыдись ты, грубое создание! - воскликнула аббатиса. - Разве достойны такие речи уст наследницы рода Ситонов или сестры из этого дома, идущей путем избранниц? И допустимо ли говорить такое в присутствии постороннего молодого человека? Ступай-ка в мою молельню, милочка, и читай там часы, пока я не приду дать тебе хороший урок, чтобы ты научилась ценить дарованное тебе блаженство. Кэтрин собиралась уже удалиться в молчании, бросив на Роланда Грейма полупечальный-полузадорный взгляд, как бы говоривший: "Видите, какие неприятности у меня из-за вашего несвоевременного визита"; но внезапно, изменив свое намерение, она подошла к пажу и, протянув ему руку, пожелала на прощанье всего хорошего. Рукопожатие состоялось. Прежде чем изумленная аббатиса смогла вмешаться, Кэтрин успела выговорить следующее: - Простите меня, матушка, но ведь мы так давно не видели человеческого лица, которое смотрело бы на нас с добрым выражением. С тех пор как эти бесчинства обрушились на нашу мирную обитель, вокруг нас царят мрак и злоба. Я желаю этому юноше на прощанье всего доброго, потому что он пришел к нам с добром и потому что раздоры в стране так велики, что мы, возможно, никогда больше не встретимся в этом мире. Я понимаю лучше, чем он, что планы, которые вы торопитесь осуществить, слишком грандиозны, чтобы быть вам по силам, и что вы теперь толкаете камень, который, покатившись вниз, неминуемо раздавит вас. Прощай же, - добавила она, - мой товарищ по несчастью, как и я, обреченный на гибель! Все это было произнесено с глубоким и серьезным чувством, совершенно несовместимым с обычной легкомысленной манерой Кэтрин, и ясно показывало, что под внешней беспечностью, происходящей от чрезвычайной молодости и полного отсутствия жизненного опыта, таилась способность к значительно более глубоким мыслям и переживаниям, нежели это обнаруживалось до сих пор в ее поведении. После того как Кэтрин покинула залу, аббатиса с минуту молча стояла на месте. Задуманная было отповедь замерла у нее на устах; казалось, она была ошеломлена страстной, полной зловещих угроз речью, которую на прощанье произнесла ее племянница. В молчании она проследовала в комнату, где прежде помещались они обе и где сейчас было приготовлено то, что аббатисой обозначалось как легкая закуска, которая состояла из молока и ячменного хлеба. Мэгделин Грейм, приглашенная разделить эту скромную трапезу, вышла из соседней комнаты, но Кэтрин больше не появлялась. За едой, поглощенной в весьма рассеянном состоянии духа, говорили мало, и, когда встали из-за стола, Роланд Грейм был отослан в ближайшую келью, где ему для отдыха наскоро устроили некое подобие ложа. Удивительные обстоятельства, в которых он оказался, возымели обычное в таких случаях действие: они не дали ему погрузиться в сон, и он ясно слышал доносившийся из соседней комнаты, в которой он был перед тем, тихий, но отчетливый шепот обеих старух, продолжавших о чем-то таинственно совещаться между собой. Наконец старухи стали прощаться и Роланд услышал, как аббатиса явственно выговорила следующее: - Словом, сестра, я уважаю и твои достоинства и те полномочия, которыми мои старшие облекли тебя; все же мне кажется, что нам следует посоветоваться с кем-либо из церковных архипастырей. - А где и каким образом мы найдем благочестивого епископа или аббата, у которого можно испросить совета? Богобоязненного Евстафия нет больше - он восхищен из мира зла, освобожден от тирании еретиков. Пусть господь бог и пресвятая матерь божья отпустят ему его грехи и сократят временные муки, положенные ему за земные слабости! Где найдем мы кого-нибудь вместо него, с кем могли бы посоветоваться? - Господь позаботится о церкви, - сказала аббатиса, - благочестивые братья, которым еще позволено оставаться в Кеннаквайрском монастыре, решатся избрать аббата. Они не допустят, чтобы не было среди них митрофорного иерея. - Об этом я узнаю завтра, - сказала Мэгделин Грейм, - но кто же захочет стать правителем на час иначе как для того, чтобы разделить с грабителями их добычу? Завтрашний день откроет нам, продолжает ли кто-либо из тысячи святых, вышедших из монастыря святой Марии, попечительствовать над ним в бедственные для него дни. Прощай, сестра моя, мы встретимся в Эдинбурге. - Benedicte! {В добрый час! (лат.).} - ответила аббатиса, и старухи расстались. "Итак, путь наш лежит в Кеннаквайр, а затем в Эдинбург, - заметил про себя Роланд Грейм. - За эти сведения я заплатил всего лишь бессонницей; ну что ж, это вполне согласуется с моими целями, В Кеннаквайре я повидаю отца Амвросия: в Эдинбурге я найду способ самостоятельно избрать себе поприще, не обременяя мою любезную родственницу; там же, в Эдинбурге, я снова увижу эту обворожительную послушницу с синими глазами и задорной улыбкой". Он уснул, и ему пригрезилась Кэтрин Ситон. Глава XIII Как, вновь восстал Дагон! Я думал, он повержен, Чтоб у порога, здесь, всегда лежать в пыли. Скорей топор сюда! Соседи, помогите Мне в щепы идола для топки расколоть! "Ательстан, или Обращенный датчанин" Роланд Грейм спал долго и крепко, и солнце уже было высоко над горизонтом, когда голос его спутницы призвал его возобновить их паломничество. Поспешно