ежные кары. Если тебя увлекут зовы сирен и ты окажешь содействие бегств? этой злосчастной королевы из ее нынешнего надежного места покаяния, тогда настанет конец, миру в хижинах Шотландии и процветанию в ее замках, тогда будущие поколения проклянут имя человека, открывшего путь ужасу войны между матерью и сыном. - Мне неизвестны подобные планы, достопочтенный сэр, - ответил паж, - и поэтому я не могу оказать им содействие. Мои обязанности по отношению к королеве не превышают функций обычного слуги; иногда мне очень хочется освободиться от них, но тем не менее... - Именно ради того, чтобы подготовить тебя к несколько большей свободе, - сказал проповедник, - я и пытался внушить тебе чувство глубокой ответственности в отношении твоих обязанностей. Джордж Дуглас сказал леди Лохливен, что тебе опротивела твоя служба, и мое вмешательство частично способствовало тому, что ее светлость, поскольку она не может отпустить тебя, согласилась давать тебе некие поручения за пределами острова, которые раньше выполнялись другими доверенными лицами. Поэтому сейчас пойдем со мной к леди, ибо уже сегодня ты получишь одно из подобных поручений. - Извините меня, достопочтенный сэр, - сказал паж, почувствовавший, что большее доверие со стороны хозяйки замка и ее семьи еще более затруднит его положение, - но мне кажется, что нельзя быть слугою двух господ, а я очень боюсь, что моя госпожа не простит мне, если я буду служить еще и другой хозяйке. - Об этом не тревожься, - сказал проповедник. - Твою госпожу спросят и получат ее согласие. Думаю, что она весьма охотно согласится на это, надеясь воспользоваться твоей помощью для связи со своими друзьями, как называют себя эти вероломные люди, превратившие ее имя в пароль братоубийственной войны. - Но тогда, - сказал паж, - меня будут подозревать обе стороны, ибо моя госпожа, видя, как мне доверяют ее враги, почтет меня их соглядатаем; а леди Лохливен никогда не перестанет подозревать во мне возможного предателя, потому что обстоятельства могут помочь мне им стать. Лучше уж я останусь в моем нынешнем положении. Воцарилось минутное молчание, на протяжении которого Хендерсон пристально всматривался в лицо Роланда, как бы стремясь узнать, нет ли какого-либо тайного смысла в его словах. Однако это ему не удалось, ибо Роланд - паж с детских лет - умел капризным, недовольным выражением лица маскировать любые свои чувства. - Я не понимаю тебя, Роланд, - сказал проповедник, - или, быть может, ты серьезнее размышлял над этим, чем я мог ожидать от тебя. Мне казалось, что удовольствие от прогулки на тот берег с луком, ружьем или удочкой пересилит все прочие чувства. - Так оно и было бы, - ответил Роланд, понимая, как опасно дать укрепиться пробудившимся подозрениям Хендерсона. - Я и не подумал бы ни о чем, кроме ружья, весел да водяной дичи, которая так соблазняет меня, плавая за пределами моих выстрелов, если бы вы не предупредили меня, что поездка на тот берег может привести к сожжению городов и замков, падению евангелической веры и возрождению литургии. - В таком случае, пойдем со мной к леди Лохливен, - сказал Хендерсон. Они застали леди за завтраком вместе с ее внуком Джорджем Дугласом. - Мир вам, миледи, - сказал проповедник, кланяясь своей покровительнице, - Роланд Грейм ожидает ваших распоряжений. - Молодой человек, - обратилась к нему леди, - наш капеллан ручается за твою верность, и мы решили дать тебе некоторые поручения в Кинросе. - Без моего совета, - холодно заметил Дуглас. - Я и не говорила, что по твоему совету, - несколько резко ответила леди. - Мать твоего отца, я думаю, достаточно пожила на свете, чтобы иметь собственные суждения о столь простых делах. Ты, Роланд, возьмешь ялик и двух слуг, которых тебе пришлют Драйфсдейл или Рэндл, и привезешь мне оттуда посуду и портьеры, доставленные вчера вечером обозом из Эдинбурга. - Кроме того, передай этот пакет нашему слуге, который будет там ждать, - сказал Джордж Дуглас. - Это доклад моему отцу, - добавил он, взглянув на свою бабку, которая утвердительно кивнула головой. - Я уже говорил мистеру Хендерсону, - сказал Роланд Грейм, - что, поскольку мои обязанности требуют, чтобы я служил королеве, необходимо получить согласие ее величества, прежде чем я смогу взять на себя ваше поручение. - Позаботься об этом, сын мой, - сказала старая леди. - Такая щепетильность делает честь молодому человеку. - Прошу вас извинить меня, миледи, но я бы не желал так рано навязывать ей свое присутствие, - сказал Дуглас равнодушным тоном. - Это может не понравиться ей и будет не слишком приятно для меня. - А я, - ответила леди Лохливен, - хотя за последнее время нрав Марии Стюарт несколько смягчился, тем не менее не хотела бы без нужды становиться мишенью для ее острот. - С вашего разрешения, сударыня, - сказал капеллан, - я сам передам вашу просьбу королеве. На протяжении всего моего долгого пребывания в этом доме она ни разу не удостоила меня беседой и ни разу не слушала моей проповеди, а между тем бог свидетель, что забота о ее душе и стремление вывести ее на праведный путь более всего прочего побудили меня приехать сюда. - Берегитесь, мистер Хендерсон, - заметил Дуглас тоном, который мог бы показаться насмешливым. - Не следует спешить с делом, к которому у вас нет призвания. Вы человек ученый, и вам знакомо старинное изречение: "Ne accesseris in consilium nisi vocatus". {Не ходи в совет, не будучи приглашенным (лат.).} Кто же требует от вас этого? - Господь, на служение которому я обрек себя, - ответил проповедник, подняв глаза кверху. - Тот, кто постоянно приказывает мне усердствовать во славу его. - Ваше знакомство с двором и знатными люды ми, кажется, было не особенно близким, - продолжал молодой вельможа. - Нет, сэр, - ответил Хендерсон. - Но так же, как и мой учитель Нокс, я не вижу ничего страшного в красивом лице молодой женщины. - Сын мой, - сказала леди Лохливен, - не охлаждай похвального рвения этого доброго человека, пусть он выполнит свою миссию по отношению к этой несчастной государыне. - Ну что ж! Лишь бы мне самому этим не пришлось заниматься, - сказал Джордж Дуглас. Но что-то в его лице, казалось, противоречило этим словам. Священник же, вместе с Роландом Греймом, направился к заточенной государыне, попросил у нее аудиенции и был принят. Он застал Марию Стюарт с ее фрейлинами за обычным дневным занятием - они вышивали. Королева встретила его с той же любезностью, с какой она обычно встречала гостей, благодаря чему священник в начале своей миссии почувствовал себя несколько более скованным, чем ожидал. - Добрая леди Лохливен... если это доставит удовольствие вашему величеству... - Он запнулся, а Мария ответила с улыбкой: - Моему величеству доставило бы удовольствие, если бы леди Лохливен стала доброй. Но продолжайте. Чего же она желает, добрая леди Лохливен? - Она желает, миледи, - сказал капеллан, - чтобы вы позволили этому юному джентльмену, вашему пажу Роланду Грейму, поехать в Кинрос присмотреть за доставкой некоторых предметов домашнего обихода и портьер, присланных сюда для лучшего убранства покоев вашего величества. - Леди Лохливен, - сказала королева, - устраивает никому не нужные церемонии, испрашивая нашего позволения в таком деле, которое зависит исключительно от ее собственного желания. Нам хорошо известно, что мы бы не могли пользоваться услугами этого молодого джентльмена, если бы не имелось в виду, что он скорей будет под началом у этой доброй леди, чем у нас. Тем не менее мы охотно разрешаем ему отлучиться по ее поручению, еще и для того, чтобы ни одно живое существо по нашей вине не переживало тяготы заточения, которому подвергли нас самих. - О сударыня, - возразил проповедник, - людям свойственно роптать на неволю, и это понятно. Но бывает и так, что человек использует непродолжительное заточение, чтобы освободиться от духовного рабства. - Я поняла вашу мысль, сэр, - ответила королева, - но я слышала вашего апостола, вашего магистра Джона Нокса, и если бы меня можно было совратить с моего пути, я бы охотно предоставила этому самому выдающемуся и влиятельному из ересиархов не столь уж великую честь восторжествовать над моей верой и моими надеждами. - Миледи, - сказал проповедник, - не только от доброй воли и опыта землепашца зависит даруемый ему господом урожай. Слова нашего апостола, как вы его называете, тщетно взывавшего к вам в суете и веселье королевского двора, могут быть лучше восприняты здесь, где у вас больше времени на размышления. Видит бог, миледи, что я говорю в простоте сердечной, столь же мало приравнивая себя к названному вами святому человеку, как и к ангелам бессмертным. Но если бы вы решились употребить на благо те таланты и знания, в которых вам нельзя отказать, если бы вы хоть слегка обнадежили нас, что прислушаетесь и присмотритесь к нашим доводам против слепого суеверия и идолопоклонства, в которых вас воспитывали, я не сомневаюсь, что одареннейшие из моих собратьев, и даже сам Джон Нокс, поспешили бы сюда, чтобы вырвать вашу душу из сетей папистских заблуждений. - Я очень обязана вам и вашим собратьям за подобное милосердие, - сказала Мария Стюарт, - но сейчас у меня всего одна приемная и мне бы не хотелось превращать ее в гугенотский синод. - Ах, миледи, не упорствуйте в своем ослеплении! Перед вами человек, подвергнувший себя посту и бдению, днем и ночью молившийся перед тем, как отважиться на великий подвиг вашего обращения, и готовый умереть, лишь бы увидеть завершенным это дело, столь важное для вас и столь благодетельное для Шотландии. Да, миледи, если бы мне удалось хотя бы поколебать этот последний в нашей стране столп языческого храма - позвольте мне выразить этой метафорой вашу веру в римские заблуждения, - я согласен был бы сам погибнуть под его развалинами. - Мне не хочется осуждать ваше религиозное рвение, сэр, - возразила Мария Стюарт, - но боюсь, что вы способны скорей позабавить филистимлян, чем сокрушить их. Ваше милосердие заслуживает благодарности, ибо оно высказано с жаром и, вероятно, от чистого сердца. Но поверьте мне так, как я верю вам, и подумайте, что мне, быть может, так же хочется вернуть вас на старую и единственную столбовую дорогу веры, как вам хочется, чтобы я свернула на вашу окольную тропку. - Но, миледи, если таковы ваши великодушные намерения, - сказал проповедник, полный рвения, - что же мешает вам посвятить часть того времени, которым ныне ваше величество, к несчастью, располагаете в избытке, на обсуждение столь значительных проблем? Вы, как это всем известно, остроумны и многообразно осведомлены, а я хоть и лишен этих преимуществ, но силен в защите своей веры, как гарнизон в осажденной крепости. Почему бы нам не попытаться выяснить, кто из нас прав в этом важном вопросе? - Нет, - сказала Мария Стюарт, - я никогда не льстила себя мыслью, что у меня хватит сил принять битву с ученым полемистом en champ clos. {На ристалище (франц.).} К тому же наши силы неравны. Вы, сэр, можете отступить, если почувствуете, что битва складывается не в вашу пользу, а я прикована к столбу и не могу даже пожаловаться, что этот спор утомил меня. Мне хотелось бы остаться одной. При этих словах она сделала глубокий реверанс; Хендерсон, чье действительно пылкое рвение не нарушало, однако, пределов учтивости, в свою очередь откланялся и приготовился уходить. - Мне хотелось бы, - сказал он, - чтобы мои пожелания и молитвы принесли вам любое благо или утешение, и в особенности то, которое является нашим единственным благом и утешением, с такой же легкостью, с какою малейший намек способен избавить вас от моего присутствия. Он уже собрался выйти, когда Мария Стюарт учтиво сказала ему: - Не думайте обо мне слишком плохо, мой добрый сэр, быть может, если бы мое пребывание здесь затянулось, - а я рассчитываю, что этого не случится, так как либо мои восставшие подданные раскаются в своих мятежных действиях, либо сохранившие мне верность вассалы одержат над ними верх, - но если бы оно действительно затянулось, мне, быть может, было бы приятно выслушать столь рассудительного и сочувственно настроенного человека, как вы, хотя я и рискую в этом случае навлечь на себя ваше презрение, попытавшись заново собрать и повторить вам те доводы, которыми теологи и церковные соборы подкрепляют исповедуемую мною религию. Впрочем, да поможет мне бог, я боюсь, что уже и латыни своей я лишилась, как всего, чем я раньше владела. Но об этом в другой раз. А сейчас, сэр, передайте леди Лохливен, что она может воспользоваться услугами моего пажа как ей заблагорассудится. Я не стану навлекать на него подозрения и не обменяюсь с ним ни единым словом перед его уходом. Мой друг Роланд Грейм, не упускайте случая развлечься - танцуйте, пойте, бегайте и прыгайте; на том берегу всякий может веселиться, тогда как здесь нужно иметь ртуть в жилах, чтобы оставаться веселым. - О миледи! - возмутился проповедник. - К чему вы призываете юношу в то время, как жизнь проходит так быстро и вечность грозит унести нас! Можем ли мы прийти к спасению души через суетные развлечения или даже свершать благие деяния без трепета и содрогания? - Я не умею трепетать и содрогаться, - ответила королева, - подобные чувства незнакомы Марии Стюарт. Но если мои слезы и скорбь могут искупить юные радости этого мальчика, не сомневайтесь, я заплачу полной мерой. - Но, милостивая леди, - сказал проповедник, - вы жестоко ошибаетесь; все наши слезы и вся скорбь едва ли покроют даже наши собственные грехи и заблуждения, и уж никак нельзя их действия перенести на других людей, как этому ошибочно учит ваша церковь. - Могу я попросить вас, сэр, не слишком обижаясь на меня за эту просьбу, перенести самого себя куда-нибудь в другое место? Мне и без того тоскливо, и не следует усугублять этого дальнейшим спором. А ты, Роланд, возьми этот небольшой кошелек. - Повернувшись к священнику, она показала ему содержимое кошелька и сказала: - Смотрите, достопочтенный сэр, в нем содержится лишь два-три золотых тестона, а эта монета, хоть и носит на себе мое скромное изображение, гораздо чаще действовала против своей королевы, чем в ее пользу, так же как мои подданные, которые моим же именем были собраны на вооруженную борьбу против меня. Возьми, Роланд, этот кошелек, чтоб тебе было на что повеселиться. Не забудь... не забудь привезти мне новости из Кинроса; только пусть это будут новости, не вызывающие подозрения или обиды, чтобы их можно было сообщить в присутствии этого достопочтенного джентльмена или самой доброй леди Лохливен. Намек был слишком прозрачен, и Хендерсон вынужден был удалиться, наполовину оскорбленный, наполовину удовлетворенный приемом, который ему был оказан; ибо Мария Стюарт благодаря своему длительному опыту и природному такту удивительно искусно умела уклониться от разговора, затрагивающего ее чувства или предрассудки, не обидев при этом собеседника. Повинуясь приказу своей госпожи, Роланд Грейм удалился вместе с капелланом; но от него не укрылось, что, когда он покидал покои королевы, пятясь спиной к двери и отвешивая глубокий поклон, каким принято было прощаться с государями, Кэтрин Ситон движением, заметным только ему, подняла свой тонкий палец, как бы говоря: "Помни о том, что произошло между нами!" В заключение юный паж получил еще напутствие от леди Лохливен. - Нынче в Кинросе праздник, - сказала она. - Древнее бродило безумия, которое еще римские жрецы внедрили в душу шотландского крестьянина, все еще действует, и власть моего сына бессильна против него. Запретить тебе участвовать в празднике - значило бы нарочно расставить тебе ловушку или приучать тебя лгать. А этого мне бы не хотелось. Но ты должен с умеренностью наслаждаться суетными развлечениями. Со временем ты научишься презирать их и будешь от них воздерживаться. Наш управитель в Кинросе Льюк Ландин, доктор, как он себя необоснованно величает, расскажет тебе, что ты должен сделать. Помни, что тебе доверяют, и покажи, что ты достоин этого доверия. Вспомним, что Роланду Грейму не было еще и девятнадцати лет и что он провел всю свою жизнь в уединенном замке Эвенелов, если не считать нескольких часов в Эдинбурге и его нынешнего пребывания в Лохливене (причем последний период весьма незначительно расширил его знакомство со светскими удовольствиями), и мы не удивимся, что при мысли о развлечениях даже сельского храмового праздника его сердце забилось сильней от ожидания и любопытства. Он побежал в свою комнатушку и переворошил весь гардероб, которым его, вероятно по распоряжению графа Мерри, снабдили еще в Эдинбурге и который во всех отношениях соответствовал его нынешнему положению. Выполняя желание королевы, он до сих пор прислуживал ей в платье черного или по крайней мере темного цвета. Королева считала, что условия ее жизни не располагают к чему-либо более веселому. Но сегодня Роланд Грейм выбрал костюм самой нарядной расцветки, сочетавший в себе алое с черными прорезями - цвета шотландского королевского дома. Он расчесал свои длинные вьющиеся волосы, повязал цепь с медалью поверх недавно вошедшей в моду бобровой шапки и на вышитой перевязи укрепил шпагу, попавшую к нему при столь загадочных обстоятельствах. В этом наряде, который очень шел к его открытому лицу и стройной фигуре, он мог считаться отличным образцом юного щеголя той эпохи. Ему еще хотелось нанести прощальный визит королеве и ее дамам, но старый Драйфсдейл уже приготовил лодку. - Не следует, мейстер, больше видеться с ними без свидетелей, - торопил он Роланда. - Раз уж вам оказали доверие, приходится беречь вас от искушения использовать этот удобный случай. Да поможет тебе бог, мальчуган, - добавил он, бросив презрительный взгляд на яркий костюм пажа. - Если там будет вожак медведей из Сент-Эндрюса, остерегайся приближаться к нему. - А почему, позвольте узнать? - спросил Роланд. - Как бы он не принял тебя за одну из его сбежавших обезьян, - ответил дворецкий с язвительной усмешкой. - Моя одежда куплена не на твои деньги, - возмущенно сказал Роланд. - Но и не на твои, - ответил дворецкий, - а то она более соответствовала бы твоим заслугам и твоему званию. Роланд Грейм с трудом удержал ответ, уже готовый сорваться с языка, и, запахнув свой алый плащ, уселся в лодку, которую двое гребцов, желавших поскорее попасть на праздник, быстро направили к западному концу озера. Когда они отплыли, Роланду показалось, что из ниши окна выглянуло, прячась от посторонних взглядов, лицо Кэтрин Ситон, наблюдавшей за его отъездом. Он снял шапку и поднял ее в знак того, что видит девушку и приветствует ее. Из окна помахали белым платочком, и на всем протяжении этого непродолжительного путешествия мысли о Кэтрин Ситон соперничали с предвкушением тех удовольствий, которые ожидали его на храмовом празднике. По мере приближения к берегу звуки праздничного веселья, музыка, смех, восклицания и крики становились все громче. В мгновение ока лодка пристала к берегу, и Роланд Грейм немедленно отправился разыскивать управляющего, чтобы выяснить, сколько времени у него в запасе, и использовать это время наилучшим образом. Глава XXVI Дорогу, парни, коновод идет, А перед ним певцы и музыканты - И барабанщик шумный, и трубач, И мощно раздаются звуки рога. Сомервил, "Сельский праздник" Роланду Грейму не стоило большого труда разыскать среди праздничной толпы, веселящейся в открытом поле между озером и городком, столь значительную фигуру, как доктор Льюк Ландин, который с полным сознанием своей ответственности представлял на празднике особу лендлорда; причем для большей внушительности управляющего сопровождали трубач, барабанщик и четверо дюжих парней с заржавленными алебардами, украшенными пестрыми лентами. Это были верные служители власти, которые, несмотря на ранний час, уже успели многим намять бока во славу грозного лэрда Лохливена и его управляющего. {*} {* На шотландских ярмарках бальи - должностное лицо, назначенное лендлордом, разрешившим сборище, - расхаживая во главе стражи, наблюдает за порядком, пресекает случайные столкновения и тут же, на месте, карает незначительные проступки. Свита бальи обычно вооружена алебардами, и по крайней мере в некоторых случаях его сопровождают музыканты, Вот, например, что говорится в "Жизни и смерти Хэбби Симпсона" об этом знаменитом музыканте: На ярмарках за ним шагал отряд; Играет Хэбби впереди ребят, Мечи сверкают, панцири блестят, Как четки из агата. Но нынче Хэбби наш на небо взят. За кем шагать солдатам? (Прим. автора.)} Как только этот сановник узнал, что из замка прибыла лодка со щеголем, одетым как молодой лорд, и что этот человек немедленно желает говорить с ним, он тут же поправил свои брыжи и черный плащ, повернул перевязь таким образом, что стал виден расписной эфес его длинной шпаги, и с подобающей важностью направился к берегу. Он имел право держаться с важностью и по менее значительному поводу, ибо предназначал себя первоначально для почтенного ремесла медика, как это легко могли установить знакомые с медициной люди по тем изречениям, которыми была пересыпана его речь. К сожалению, его претензии не были подкреплены соответствующими успехами. Но так как он был уроженцем соседнего Файфского графства и не то родственником, не то просто приживальщиком старинного рода Ландинов из Ландина, которые поддерживали тесную дружбу с домом Лохливенов, ему удалось заручиться их покровительством и уютно обосноваться в своей нынешней должности на берегах этого прекрасного озера. Доходы управляющего были весьма скромными, в особенности в те тревожные времена, и он пополнял их, понемногу практикуя по своей первоначальной специальности. Ходили слухи, что жители городка Кинрос и всей округи были менее связаны необходимостью (или, вернее сказать, кабальной обязанностью) молоть свое зерно исключительно на мельнице барона, чем врачебной монополией его управляющего. Горе наследникам того зажиточного поселянина, который вздумал бы распрощаться с жизнью без разрешения доктора Ландина! Если бы когда-нибудь в дальнейшем им пришлось иметь дело с бароном, - а без этого редко кто обходился, - можно было с уверенностью предсказать, что они найдут в управляющем не слишком рьяного защитника их интересов. При всем том, однако, он был достаточно благожелателен и без всякой платы избавлял бедняков от недугов, а заодно порой и от всех прочих земных огорчений. Напыщенный вдвойне, как врач и как должностное лицо, гордый крохами учености, которые делали его речь почти совсем непонятной, доктор Льюк Ландин приблизился к берегу и приветствовал вышедшего ему навстречу пажа: - С благоуханным утром, любезный сэр! Готов биться об заклад, что вас прислали сюда последить за соблюдением на этом празднике предписанного ее светлостью регламента, который имел целью воспрепятствовать выполнению нелепых обрядов и суеверных древних обычаев. Мне известно, что ее светлость охотно бы совсем отменила и запретила этот праздник, но, как я уже имел честь процитировать ей из трудов Геркулеса Саксонского: omnis curatio est vel cononica vel coacta, что означает, мой любезный сэр (ибо шелк и бархат редко сочетаются со знанием латыни ad unguem {Тщательно, до тонкости (лат.).}), "всякое лечение основывается либо на традиции, либо на принуждении", и опытный врач всегда выберет первое. А так как их светлость соизволила принять и одобрить мои аргументы, я счел за благо перемешать наставления и предостережения с развлечениями (fiat mixtio, {Изготовь смесь (лат.).} как мы выражаемся) и ручаюсь, что подобное слабительное так прочистит и прослабит мышление этой черни, что primae viae {Кратчайшая дорога (лат.).} будет свободна, а тогда уж мистер Хендерсон или другой искусный пастор при желании даст ей закрепляющего, чтобы завершить полное нравственное исцеление tuto, cito, jucunde. {Безопасно, быстро, приятно (лат.).} - Но я не уполномочен, доктор Ландин... - начал было паж. - Не называйте меня доктором, - прервал его управитель, - поскольку, взяв на себя управление Кинросом, я отказался от своей меховой мантии и докторской шапочки. - О сэр, - возразил паж, которому уже знаком был по рассказам характер этого оригинала, - не ряса, подпоясанная веревкой, делает человека монахом; кто же не слышал о врачебном искусстве доктора Ландина? - Пустяки, мой юный сэр, сущие пустяки, - ответил лекарь, с достоинством отказываясь признать за собой высокое мастерство. - Это лечение наугад, которое производится скромным, отошедшим от практики джентльменом в коротком плаще и камзоле, ко - удивительное дело! - небо все же благословило мои труды, и могу ручаться, что самые лучшие врачи не сумели вылечить такого множества больных, как я. Lunga roba, corta scienzia, {Мантия длинна, да знания коротки (итал.).} как говорят итальянцы. Вам знаком итальянский язык, сэр? Роланд Грейм не счел нужным отвечать этому ученому халдею, понял ли он его фразу; оставив вопрос нерешенным, он объяснил ему, что приехал по поводу груза, который должны были прошлой ночью доставить в Кинрос и который находится, видимо, в распоряжении управителя. - Черт возьми! - воскликнул доктор. - Уж не стряслась ли какая-нибудь беда с нашим возчиком Джоном Охтермахти. Дело в том, что его обоз вчера не прибыл. Сторона у нас для путешествий не слишком подходящая, мейстер, а этот олух еще ездит по ночам, когда не только все мыслимые болезни, начиная каким-нибудь tussis {Кашлем (лат.).} и кончая той же pestis, {Чумой (лат.).} косятся в воздухе, но, помимо этого, ему может повстречаться и десяток головорезов, которые разом освободят его от поклажи и прочих земных тягот. Придется, видно, послать кого-нибудь разузнать, что с ним случилось: ведь дело идет о вещах, принадлежащих почтенному дому их светлости, да к тому же, черт возьми, там и для меня есть кое-какой груз - снадобья из города для моих противоядий; об этом стоит позаботиться. Ходж! - повернулся он к одному из своих грозных телохранителей. - Возьми с Тоби Телфордом большого бурого ломовика да вороную кобылу с подрезанным хвостом и поезжай в сторону Кейри-крейгза. Постарайтесь там разузнать об Охтермахти и его обозе. По-моему, его задержало в пути лекарство из винного погребка: других медикаментов этот каналья не признает. Только снимите, ребята, ленты с ваших алебард да наденьте колеты, стальные нарукавники и шлемы, чтобы нагнать страху на противника, если вы его встретите. Затем, обернувшись к Роланду Грейму, он добавил: - Бьюсь об заклад, что мы получим вскоре известие о нашем обозе. А тем временем вам, наверно, любопытно будет взглянуть на местные развлечения. Но прежде всего направимся в мой скромный домик, где вы сможете принять вашу утреннюю дозу. Ибо, как говорит по этому поводу Салернская школа: Poculum, mane haustum Restaurat naturam exhaustam. {* Чаша, выпитая с утра, восстанавливает истощенные силы (лат.).} - Ваша ученость слишком глубока для меня, - ответил паж. - Боюсь, что и ваша утренняя доза также придется мне не по силам. - Ошибаетесь, любезный сэр; кубок укрепляющего сердце хереса, настоянного на полыни, - лучшее противочумное средство; а сейчас, если говорить по совести, в воздухе немало болезнетворных миазмов. Мы ведь переживаем особенно счастливые времена, молодой человек, - продолжал он с усмешкой, - и пользуемся многочисленными благами, совершенно неизвестными нашим предкам. У нас, например, два монарха в стране. Один правит, а другой стремится захватить его престол. Казалось бы, уже этого предостаточно; но, сверх того, мы можем при желании отыскать короля в любой пограничной башне. Так что, если нет государственного управления, то дело отнюдь не в недостатке правителей. Затем, нам дана для ежегодного кровопускания гражданская война, чтобы народ не умирал от недостатка пищи; с этой же целью чума извещает нас о своем приходе, а она - лучшее средство для уменьшения народонаселения и превращения младших братьев в старших. Тут уже пусть каждый следует своему призванию. Вы, молодежь, владеющая шпагой, сможете драться или там, скажем, фехтовать с каким-нибудь искусным противником, а я буду бороться не на жизнь, а на смерть с чумой. Они шли по улицам Кинроса к дому доктора, и люди, встречавшиеся на их пути, постоянно привлекали к себе внимание Ландина. Он поминутно указывал пажу то на одного, то на другого. - Видите вон того мужчину в красной шапке и синей куртке, с большой необструганной палкой в руках? Этот мужлан крепок, как корабельная мачта, он прожил на свете полсотни лет и ни разу не потратил ни одного пенни на лекарства для поощрения нашей свободомыслящей науки. А теперь посмотрите на этого, с facies Hippocratica, {С маской Гиппократа (лат.).} - сказал он, указывая на изнуренного крестьянина с распухшими ногами и лицом, страшным как у мертвеца. - Это один из достойнейших людей во всем графстве: он завтракает, обедает и ужинает не иначе, как по моим указаниям, и все время принимает мои лекарства. Он один истребил больше медикаментов из моего скромного запаса, чем все прочие жители нашей местности. - Как вы себя чувствуете, мой честный друг? - спросил он у поселянина сочувственным тоном. - Плохо, сэр, очень плохо, - ответил врачу пациент. - Особенно после электуария. Видать, он не слишком мирится с гороховой кашей и пахтаньем. - Гороховая каша и пахтанье! Для того ли вы были под моим наблюдением целых десять лет, чтобы так злоупотреблять диетой? Завтра же снова примите электуарий и ничего не ешьте в течение шести часов. Бедняга поклонился и заковылял дальше. Следующим, кого доктор удостоил внимания, хотя тот вовсе не заслуживал подобной чести, был хромой, который при виде сэра Льюка Ландина нырнул в толпу со всей поспешностью, какую только допускало его увечье. - Вот неблагодарный пес! - воскликнул доктор. - Я вылечил его от подагры, скрутившей ему ноги, а теперь он болтает о больших издержках на лекарства и на своих оживших ногах норовит улизнуть от врача. Тут подагра, видно, перешла в хирагру, как это было у почтенного Марциала, - боль скрутила пальцы руки, и он не в состоянии развязать кошелек. Правильно гласит старинное изречение: Praemia cum poscit medicus, Sathan est. {Врач - сатана, когда он требует вознаграждения (лат.).} Мы - ангелы, когда оказываем помощь, и дьяволы, когда требуем платы. Но он еще увидит, как я пропишу слабительное его кошельку. Вон идет его брат, такой же гнусный скряга, как он сам. Эй, Сондерс Дарлет! Вы болели, я слышал? - Да, но мне вроде бы легче стало, как раз, когда я уже за вашей милостью посылать собрался. А теперь я совсем молодцом. Видать, и болел-то я не так уж тяжело. - Послушайте-ка, сэр, - сказал доктор, - вы, надеюсь, не забыли, что с вас причитается лорду еще четыре мешка ячменной муки да мерка овса. Кроме того, я просил бы вас не присылать больше таких тощих кур, как в прошлом году. С виду они были тогда точь-в-точь как больные, которых только что выписали из чумного лазарета. К тому же вы ведь и деньгами изрядно задолжали. - Я надумал, сэр, - сказал крестьянин more Scotico, {По шотландскому обычаю (лат.).} то есть не отвечая прямо на поставленный вопрос, - лучше все же мне завтра зайти к вашей милости да попросить совета, как быть, если, не ровен час, снова захвораю. - Вот так и поступай, дружище, - ответил Ландин. - Помни изречение Экклезиаста: "Уступай врачу, да не покинет он тебя, ибо ты в нем нуждаешься". Его увещевание было прервано появлением нового лица, которое вызвало у доктора не меньше страха и растерянности, чем его собственная личность внушала встречным поселянам. Эта особа, столь глубоко поразившая кинросского эскулапа, оказалась высокой старухой в остроконечном колпаке, с шарфом на шее. Колпак, казалось, еще больше увеличивал ее рост, а шарф служил для того, чтобы скрыть нижнюю часть лица, и поскольку верхняя часть также била скрыта низко надвинутым на лоб колпаком, то разглядеть можно было лишь смуглые скулы да черные глаза, сверкавшие из-под седых косматых бровей. Старуха была одета в длинное темное платье необычного фасона, обшитое внизу и по бокам белой тканью, наподобие еврейских филактерий, с надписью на каком-то неизвестном языке. В руках она держала посох из черного дерева. - Клянусь духом Цельса, - воскликнул доктор Льюк Ландин, - это сама старуха Никневен пришла сюда бросить вызов мне, в моей собственной округе, да еще при исполнении мною служебных обязанностей! Ну, старая ведьма, держи юбку крепче, как поется в песне. Хоб Энстер, немедленно задержи ее и отведи в тюрьму, а если найдутся ревностные братья, которым захотелось бы воздать этой старой карге по заслугам и окунуть ее, как ведьму, в озеро, приказываю тебе ни в коем случае не чинить им препятствий. Но стражники доктора Ландина в этом случае не торопились выполнить его приказание. Хоб Энстер отважился даже высказать, от своего собственного имени и от имени своих собратьев, некоторые возражения: - Конечно, мне положено повиноваться вашей милости, и, что бы там в народе ни болтали о ловкости и чарах матушки Никневен, мне бы надо, положившись на господа бога, бесстрашно схватить ее за шиворот. Но матушка Никневен не просто колдунья, вроде Джин Джопп из Брайери-болка. За нее заступятся многие лорды и лэрды. Сейчас тут на праздник прибыли папист Монкриф из Типпермалоха, известный сторонник королевы лэрд Карлслоги, и кто знает, сколько за ними стоит мечей и щитов! Такие люди наверняка выступят, если хоть один стражник сунется к этой папистской ведьме, с которой все они дружбу водят. Опять же лучшие бойцы лэрда сейчас не в замке, а с ним в Эдинбурге, и уж не знаю, много ли найдет ваша светлость доктор людей, если пойдут в ход мечи. Доктор с неудовольствием выслушал этот осторожный совет и успокоился лишь тогда, когда его подчиненный клятвенно заверил его, что старуха будет немедленно и без шума арестована в следующий раз, как только она появится в пределах графства. - А тогда, - сказал доктор своему спутнику, - дрова и пламя будут для нее лучшим приветствием. Женщина в это время проходила мимо них и, услышав слова доктора, метнула на него из-под седых бровей насмешливый взгляд, полный презрительного превосходства. - Вот сюда, сюда проходите, - продолжал врач, приглашая гостя в дом. - Осторожно, не споткнитесь о реторту. Для непосвященных опасно ходить путями науки. Паж нашел, что предостережение было сделано своевременно, ибо ему пришлось лавировать не только среди чучел птиц и ящериц, сосудов со змеями, лекарственных трав, частью связанных в пучки, частью разбросанных для просушки, причем и то и другое находилось в состоянии полнейшего хаоса и источало всевозможные тошнотворные запахи, присущие аптекарским снадобьям, но надо было еще пробираться через груды угля, тигли, сита, жаровни и другие принадлежности химической лаборатории. Доктор Ландин, наряду с прочими достоинствами философа, отличался удивительной неряшливостью и беспорядочностью, а его старая домоправительница, посвятившая, если ей верить, всю жизнь тому, чтобы содержать его дом в порядке, помчалась, как и все прочие, вместе с молодежью на торжище веселья. Поэтому немало было звона и грохота, пока доктор среди кувшинов, бутылок и колб разыскивал столь усердно рекомендованный целебный напиток, и не менее продолжительными и шумными были производившиеся среди битых склянок и глиняных горшков поиски чашки, из которой его можно было бы выпить. Когда наконец то и другое было найдено, доктор показал пример своему гостю, залпом осушив чашку возбуждающего сердечную деятельность напитка и, пропустив его в глотку, одобрительно причмокнул. Роланд, в свою очередь, не отказался отведать напиток, который его хозяин столь настойчиво расхваливал, но питье оказалось таким невыносимо горьким, что ему захотелось тут же выбежать из лаборатории и глотком воды заглушить этот мерзкий вкус. Несмотря, однако, на все его усилия, ему пришлось уступить словоохотливости хозяина, желавшего рассказать ему о матушке Никневен. - Я остерегаюсь говорить о ней под открытым небом, в толпе людей, не потому, что я испытываю перед ней страх, как этот трусливый пес Энстер, но я не хотел бы подать повод к драке: у меня просто нет времени лечить раны, ушибы и переломы костей. Люди зовут эту старую каргу пророчицей, а по-моему, она вряд ли способна предсказать, когда вылупится цыпленок из яйца. Люди болтают, что она читает судьбу по звездам, но моя черная сука, когда она воет на луну, разбирается в этом деле ничуть не хуже ее. Уверяют также, что эта старая тварь - колдунья, ведьма и бог знает что еще. Inter nos, {Между нами (лат.).} я не противоречу этим слухам, которые могут привести ее на костер, чего она вполне заслуживает, но я-то хорошо знаю, что эти рассказы о ведьмах, которыми нам все уши прожужжали, сплошной обман, надувательство и бабьи сказки. - Но, во имя бога, кто же она тогда, - воскликнул паж, - если вы так волнуетесь из-за нее? - Она одна из тех проклятых старух, - ответил доктор, - которые всюду и ко всем бессовестно лезут со своими советами и лечат болезни с помощью каких-то дрянных трав, чудодейственных заговоров, отваров и зелий, причитаний и возбуждающих средств. - Не надо, не продолжайте! - воскликнул паж. - Если они готовят возбуждающие средства, то да погибнут они сами и все, кто им помогает! - Вы сказали сущую правду, молодой человек, - похвалил его доктор Ландин. - Я, например, не знаю большего зла для общества, чем эти старые дьяволицы, проникающие в спальни ослабевших духом и настолько выживших из ума больных, что они разрешают им вмешиваться, нарушая правильное и научное лечение своими отварами, настоями, порошками леди Как-бишь-ее и пилюлями благородной мадам Тряпье. Так плодят они вдов и сирот и оттесняют настоящих ученых врачей, чтобы добыть себе славу колдуньи, знахарки и тому подобное. Но довольно об этом. Матушке Никневен {Таково было имя великой Матушки Колдуньи, настоящей Гекаты шотландских народных суеверий. Это имя в некоторых случаях давали колдуньям, которые, по-видимому, были похожи на нее своим высоким искусством в "Адской черной грамматике". (Прим. автора.)} еще предстоит встретиться со мной когда-нибудь, и тогда она поймет, что небезопасно иметь дело с врачом. - Это правда, и многие уже убедились в этом, - сказал паж. - Но с вашего разрешения, мне бы хотелось выйти на свежий воздух и посмотреть на местные увеселения. - Вот и хорошо, - сказал доктор. - Я и сам пойду. Тем более что нас с вами, молодой человек, дожидаются, чтобы начать представление. Сегодня totus mundus agit histrionem. {Весь мир участвует в представлении (лат.).} - С этими словами доктор повел пажа полюбоваться на веселое зрелище. Глава XXVII Смотри, толпа теснится на луж