чавшие как эхо, убедили его, что предусмотрительная леди Лохливен, даже в разгар тревоги, не позабыла принять все меры предосторожности и расставить часовых для охраны своих пленников. Поэтому ему пришлось вернуться в гостиную, или аудиенц-залу, где он застал хозяйку замка, державшую совет со своим искусным врачом. - Только, пожалуйста, без пышных фраз и шарлатанского важничанья, сэр Ландин, - так обратилась она к этому ученому мужу. - Скажи мне сразу, если только ты можешь это сказать, действительно ли эта леди приняла что-нибудь не слишком полезное? - Видите ли, моя добрая леди, моя высокочтимая госпожа, которой я равно обязан служить и как медик и как управитель, нужно подойти к этому делу разумно. Если моя прославленная пациентка станет отвечать на вопросы только вздохами и стонами, если эта другая почтенная леди будет только зевать мне в лицо, когда я расспрашиваю ее, чтобы поставить диагноз, и если, наконец, эта третья молодая девица, которая, нельзя не сознаться, выглядит весьма миловидно... - Что вы мне толкуете о миловидности и о девицах? - возмутилась леди Лохливен. - Я вас спрашиваю, здоровы ли они? Короче говоря, отравились они или нет? - Отравы бывают разные, миледи, - ответил ученый врач. - Бывают животные яды, вроде lepus marinus, {Морского зайца (лат.).} упоминаемого у Диоскорида и Галена, бывают минеральные и полуминеральные яды, например состав из отогнанного королька сурьмы, купороса и солей мышьяка, или яды из трав и зелени, вроде aqua cymbalariae, {Настоя пуполистника (лат.).} опиума, аконита, кантаридов и тому подобных веществ; существуют также... - Да провались ты в преисподнюю, ученый осел! - рассердилась леди Лохливен. - И я тоже хороша, вожусь тут с этим чурбаном, как будто от него можно ждать дельного ответа. - Если только ваша милость соизволит немного потерпеть... мне бы только узнать, какую пищу приняли больные, или взглянуть на остатки их последней еды... Ибо по внешним и внутренним симптомам мне не удалось установить ничего определенного; как говорит Гален во второй книге своих de Antidotis... {О противоядиях (лат.).} - Убирайся прочь, дурак! - крикнула леди Лохливен. - Приведите сюда эту старую ведьму! И либо она признается, что за яд дала она этому мерзавцу Драйфсдейлу, либо щипцы и тиски палача вырвут у нее пальцы из суставов вместе с признанием. - У науки нет более страшного врага, чем невежество, - произнес обиженный доктор и отступил в угол в ожидании дальнейшего. Правда, из осторожности он высказал свое замечание по-латыни. Через несколько минут в покои королевы вошла Мэгделин Грейм в том же одеянии, в котором она была на сельском празднике, но шарф был откинут назад, и видно было, что старуха решила отказаться от какой-либо маскировки. Ее сопровождали два стража, которых она, вероятно, даже не замечала, но которые тем не менее выглядели робко и смущенно, видимо подавленные верой в сверхъестественное могущество матушки Никневен и тем, как она уверенно и бесстрашно держалась. Мэгделин Грейм стойко выдержала полный глубокого презрения взгляд леди Лохливен, которая, казалось, едва выносила ее присутствие. - Подлая женщина! - воскликнула леди Лохливен, почувствовав, что ее величественная суровость не смутила старуху. - Что за порошок получил от тебя слуга этого дома Джаспер Драйфсдейл для какого-то медленного и тайного мщения? Сейчас же раскрой нам свойства и состав этого яда, или, клянусь честыо Дугласов, я предам тебя костру еще до захода солнца. - Увы! - ответила Мэгделин Грейм. - С каких это пор Дугласы или слуги Дугласов стали так беспомощны, что им приходится искать орудия мести у бедной и одинокой женщины? Башни, в которых чахли и сходили в могилу ваши узники, ведь стоят прочно на своих фундаментах, процветающие в них преступления еще не взорвали их сводов, ваши слуги все еще владеют арбалетами, пистолетами и кинжалами, - зачем же вам искать порошка или зелья для ваших мстительных замыслов? - Слушай ты, проклятая ведьма! - вскричала леди Лохливен. - Да что с тобой говорить!.. Приведите сюда Драйфсдейла и устройте им очную ставку. - Можете избавить ваших слуг от этого труда, - ответила Мэгделин Грейм. - Я пришла сюда не для того, чтобы стоять на очной ставке с подлым лакеем, и не для того, чтобы отвечать на вопросы еретички, любовницы Иакова. Я пришла говорить с королевой Шотландии. Пропустите меня к ней. И пока леди Лохливен стояла, ошеломленная ее смелостью и тем упреком, который старуха бросила ей в лицо, Мэгделин Грейм прошла мимо нее в опочивальню королевы и, опустившись на колени, приветствовала Марию Стюарт, как бы собираясь, по восточному обычаю, коснуться лбом пола. - Привет тебе, государыня! - сказала она. - Привет тебе, наследница многих королей, превзошедшая их всех, ибо ты одна была призвана пострадать за истинную веру! Привет тебе, чья корона выкована из золота, очищенного в семижды раскаленном горниле бедствий. Прислушайся к утешению, которое бог и пресвятая дева посылают тебе устами твоей недостойной прислужницы. Но прежде всего... - Тут, склонив голову, она несколько раз перекрестилась и, все еще стоя на коленях, казалось, быстро повторила какие-то слова молитвы. - Хватайте ее и тащите в темницу! Бросьте эту ведьму в самое глубокое подземелье! Только по внушению самого дьявола дерзнула она оскорбить мать Дугласа в его собственном замке. Так кричала разъяренная леди Лохливен, но врач решил вступиться за старуху: - Прошу вас, уважаемая госпожа, разрешить ей провести лечение и не прерывать ее. Может быть, мы узнаем что-нибудь о средстве, которое она, вопреки закону и правилам лечения, дала этим дамам через посредничество дворецкого Драйфсдейла. - Что ж, для такого дурака, как ты, это не такой уж глупый совет, - согласилась леди Лохливен. - Я сдержу свой гнев до конца их разговора. - Только, боже сохрани, уважаемая леди, не сдерживайте его дольше! Это в высшей степени вредно для вашего почтенного организма. И в самом деле, если тут замешано колдовство, то, согласно народному поверью и даже в согласии со взглядами виднейших специалистов по демонологии, три скрупула золы, оставшейся после ведьмы, если она достаточно хорошо и старательно будет сожжена на костре, окажутся в этом случае превосходным лекарством, так же как обычно прописывают crinis canis rabidi, {Шерстинку бешеной собаки (лат.).} укусившей пациента, в случаях водобоязни. Я не ручаюсь ни за какое средство, выходящее за пределы науки, нов данном случае опыт над этой старой некроманткой и шарлатанкой никому вреда не принесет - fiat experimentum (как говорится) in corpore vilt? {Да свершится опыт в ничтожном теле (лат.).} - Замолчи, дурак! - сказала леди Лохливен. - Она собирается говорить. В это мгновение Мэгдслин Грейм поднялась с колен и, повернувшись лицом к королеве, подалась вперед, простирая руки и всем своим видом напоминая одержимую сивиллу. Ее седые волосы выбились из-под накидки, глаза метали искры из-под косматых бровей, выразительные, хотя и изнуренные черты ее лица производили неотразимое впечатление, которое еще больше усиливалось ее тревожной экзальтацией, граничащей с безумием, и весь облик старухи наводил ужас на собравшихся людей. Некоторое время ее глаза дико блуждали, как бы отыскивая вокруг себя нечто такое, что придало бы силу и выразительность ее словам, а губы нервно подергивались, как у человека, который хочет говорить, но вынужден отбросить приходящие на ум слова, так как они не в силах выразить его мысль. Сама Мария Стюарт, как бы увлеченная ее магнетическим влиянием, поднялась со своего ложа, не будучи в силах оторвать взор от глаз Мэгделин, как бы ожидая прорицания пифии. Ждать он пришлось недолго. Как только одержимая собралась с силами, ее взгляд стал напряженно-сосредоточенным, черты лица приобрели энергичное выражение, н когда она начала говорить, ее речь потекла легко и свободно. Казалось, на нее снизошло вдохновение свыше, и она сама, вероятно, не сомневалась в этом. - Восстань, королева Франции и Англии, - провозгласила она, - восстань, львица Шотландии, и не тревожься, если даже сети ловцов захлестнули тебя! Не унижайся, прибегая к притворству перед вероломными, с которыми ты вскоре встретишься на поле боя. Исход битвы решается в небесах, но твое дело решится битвой. Отбрось поэтому уловки простых смертных и поступай так, как подобает королеве! Истинная защитница единственной истинной веры, тебе доступно оружие неба. Верная дочь церкви, возьми ключи святого Петра, чтобы вязать и разрешать узы. Венценосная правительница страны, возьми меч святого Петра, чтобы низвергать и побеждать. Во тьме таится жребий твой; но не в этих башнях, не под рукой этой их высокомерной владелицы завершится твоя судьба, В других странах львица может уступить силе тигрицы, но на своей земле, в Шотландии, королева шотландская недолго будет томиться в заточении, и не изменникам Дугласам решать судьбу царственных Стюартов. Пусть леди Лохливен удвоит свои запоры и еще болыие углубит свои подземелья, они не удержат тебя. Все стихии окажут содействие тебе во время твоего плена: земля пошлет землетрясение, вода - свои волны, ветер - бурю, огонь - всепожирающее пламя, готовое опустошить этот дом, дабы он перестал быть местом твоего заточения. Слушайте и трепещите, вы все, ополчившиеся против света небесного, ибо это говорит вам та, которая удостоилась откровения свыше. Она умолкла, и удивленный врач сказал: - Если в наши дни бывают бесноватые или одержимые демонами, то языком этой женщины говорил сам дьявол. - Обман! - вскричала леди Лохливен, оправившись от удивления. - Обман и плутовство! В темницу ее! - Леди Лохливен, - сказала Мария Стюарт, поднимаясь с постели и выступая вперед с присущим ей достоинством. - Прежде чем вы арестуете кого-либо в нашем присутствии, разрешите мне сказать вам всего несколько слов. Я была несправедлива к вам. Я считала вас соучастницей злодейского умысла вашего вассала и обманула вас, заставив поверить, что отравление удалось. Я была несправедлива к вам, ибо я вижу, что ваше желание помочь мне было искренним. Мы не дотронулись до этой жидкости, и мы не больны, если не считать тоски по свободе. - Вот это признание в духе Марии Шотландской! - воскликнула Мэгделин Грейм. - Но знайте, впрочем, что если бы королева даже выпила все до дна, это было бы так же безвредно, как вода из святого источника. Неужели вы думаете, надменная женщина, - добавила она, обращаясь к леди Лохливен, - что я... я могла бы совершить подобную низость - дать отраву в руки слуги или вассала из дома Лохливенов, зная, кого в этом доме содержат? С таким же успехом я приготовила бы отраву для своей родной дочери! - Неужели я должна терпеть такие наглые речи в своем замке? - закричала леди Лохливен. - В темницу ее! Пусть узнает, что полагается за торговлю ядами и за колдовство. - Но послушайте меня хоть одно мгновение, леди Лохливен, - вмешалась Мария. - А вам, Мэгделин, я приказываю молчать. Ваш дворецкий, миледи, сознался в покушении на мою жизнь и жизнь моих приближенных, а эта женщина сделала все для того, чтобы спасти нас, дав ему в руки безобидный порошок вместо яда, который он у нее просил. Я думаю, будет справедливо, если я от всего сердца прощу вашего вассала, предоставив возмездие богу и его собственной совести, а вы, со своей стороны, простите смелые слова, которые произнесла в вашем присутствии эта женщина. Ибо не сочтете же вы за преступление то, что она заменила безобидным питьем смертельный яд, предназначавшийся нам в этом кувшине. - Боже сохрани, государыня, - сказала леди Лохливен, - чтобы я сочла преступлением то, что спасло дом Дугласов от подозрений в вероломном нарушении чести и гостеприимства. Мы написали нашему сыну о злодеянии его вассала, и последний ожидает своей участи. Скорее всего он будет осужден на смертную казнь. Что же касается этой женщины, то ее ремесло проклято в священном писании и наказуемо смертью, согласно мудрым законам наших предков. Она также получит то, что заслужила. - Но разве я не могу, - спросила королева, - потребовать от Дугласов возмещения за ту опасность, которой я едва избежала в стенах этого замка? Я прошу ведь только пощадить жизнь этой престарелой и слабой женщины, чей разум, как вы сами видите, пострадал, вероятно, под бременем лет и тяжких страданий. - Если леди Мария, - ответила неумолимая леди Лохливен, - имеет какие-либо претензии к дому Дугласов, пусть ей послужит воздаянием то, что ее заговор принес этому дому изгнание его достойного сына. - Не просите больше за меня, моя милостивая повелительница, - сказала Мэгделин Грейм. - Не унижайте себя, выпрашивая у этой леди хотя бы один мой седой волос. Я знала, какому риску я подвергаю себя, служа моей церкви и моей королеве, и всегда готова заплатить выкуп ценой своей ничтожной жизни. Утешением мне послужит мысль о том, что, обрекая меня на смерть, или лишая меня свободы, или даже нанеся вред хоть одному седому волосу на моей голове, этот дом, честь которого леди Лохливен так безудержно восхваляет, переполнит чашу своего позора, нарушив свою собственную торжественно подписанную охранную грамоту. - И, вынув хранящуюся на груди бумагу, она протянула ее королеве. - Это торжественная гарантия неприкосновенности ее жизни и тела, - сказала королева Мария, - с правом входа и выхода в замок Лохливен, за подписью и печатью управителя Кинроса, предоставленная Мэгделин Грейм, обычно называемой матушкой Никневен, в случае ее согласия отправиться, если это потребуется, на двадцать четыре часа за железные ворота замка Лохливен. - Негодяй! - крикнула леди Лохливен, обернувшись к управителю. - Как ты посмел выдать ей подобную охранную грамоту? - Я сделал это по приказанию вашей милости, переданному Рэндлом. Он может сам подтвердить это, - возразил доктор Ландин. - Я в данном случае действовал как простой фармацевт, который изготовляет лекарство по рецепту врача. - Да, припоминаю... припоминаю... - промолвила леди Лохливен. - Но я предполагала выдать ей грамоту только в том случае, если она будет находиться в чужих владениях, где ее невозможно будет захватить по нашему приказанию. - Так или иначе, - сказала королева, - леди Лохлнвен связана действиями своего уполномоченного, выдавшего охранное свидетельство. - Государыня, - отвечала леди Лохливен, - дом Дугласов никогда не нарушал своих обязательств и никогда не нарушит их. Слишком много пришлось нам претерпеть из-за вероломства тех, кто нарушал обязательства по отношению к нам самим, когда один из предков вашего величества, Иаков Второй, не считаясь с обычаями гостеприимства и с выданной им же самим охранной грамотой, своей собственной рукой убил кинжалом отважного графа Дугласа в двух шагах от стола, за которым тот сидел как почетный гость шотландского короля. - Пожалуй, - небрежно сказала королева, - помня о столь недавней и чудовищной трагедии, которая произошла всего двенадцать десятилетий тому назад, Дугласам следовало бы меньше тяготеть к обществу своих государей, чем вы по отношению ко мне. - Рэндл! - позвала леди Лохливен. - Отвези эту ведьму обратно в Кинрос и выпусти на свободу, да предупреди ее, что в дальнейшем переход границы наших владений грозит ей смертью. А вы, мудрец, - обратилась она к управителю, - составьте ей компанию и не опасайтесь за свою репутацию, хотя вам и придется ехать с ней рядом, ибо если она действительно ведьма, то вас сжигать, как колдуна, было бы излишней тратой топлива. Если приунывший управитель готов был удалиться молча, то Мэгделин Грейм, напротив, собиралась дать ответ леди Лохливен, но тут королева прервала ее. - Добрая матушка, мы сердечно благодарим вас за ваше неустанное рвение в служении нашей особе и приказываем вам, как нашей подданной, воздержаться от всего, что может угрожать вашей личной безопасности. Кроме того, мы повелеваем вам удалиться отсюда, не обменявшись ни единым словом ни с одним из обитателей этого замка. В качестве награды сейчас примите от нас этот небольшой ковчежец - его подарил нам наш дядя кардинал, и он хранит в себе благословение самого святейшего отца. А теперь идите с миром и в молчании. Что же касается вас, ученый сэр... - продолжала королева, обращаясь к Ландину, который смущенно поклонился ей, боясь отвесить королеве недостаточно глубокий поклон и в то же время опасаясь, слишком преувеличив его, вызвать этим неудовольствие своей госпожи. - Что касается вас, ученый сэр, то ведь не по вашей вине, а благодаря нашей счастливой судьбе мы не нуждаемся в настоящее время в вашем искусном лечении. Поэтому было бы непристойным для нашего сана, при любых обстоятельствах, отпустить нашего врача, не вручив ему той награды, какую мы в силах ему предложить. С этими словами и с учтивостью, которая ей никогда не изменяла, хотя в данном случае за ней скрывалась легкая, изящная насмешка, королева предложила небольшой вышитый кошелек управителю, который с протянутой рукой, согнув спину, склонил свою ученую голову так низко, что физиономист мог бы упражняться на нем в метопоскопической науке, наблюдая его лицо сзади через широко расставленные ноги. Ландин готов уже был принять свой гонорар предлагаемый столь прекрасной и прославленной рукой, но тут вмешалась леди Лохливен, которая громко сказала, глядя на управителя: - Всякий слуга нашего дома, осмелившийся принять какой-либо дар из рук леди Марии, навлечет на себя наше величайшее неудовольствие и при этом немедленно утратит свою должность. Грустно и медленно привел управитель свою согнутую фигуру в вертикальное положение и уныло покинул покои королевы. За ним шла Мэгделин Грейм. Не произнеся ни слова, она поцеловала ковчежец, которым ее наградила королева, подняла свои сжатые руки и устремила глаза к небесам, как бы призывая божье благословение на Марию Стюарт. Когда старуха вышла из замка и направилась к набережной, где стояли лодки, Роланд Грейм, желая, если представится возможность, поговорить с ней, бросился ей наперерез, и ему бы удалось еще обменяться с ней несколькими словечками, ибо ее охраняли только унылый управитель и его алебардиры, но Мэгделин Грейм восприняла приказ королевы ни с кем не разговаривать в точном и буквальном смысле слова; ибо на повторные знаки своего внука она ответила только тем, что показала пальцами на свои губы. Доктор Ландин не был столь сдержан. Сожаление по поводу упущенного щедрого гонорара, а также возложенное на него тяжкое бремя самоотречения омрачили дух этого достойного администратора и ученого медика, - Вот так, мой друг, - сказал он, пожимая на прощание руку пажа, - вознаграждаются наши заслуги. Я прибыл сюда, чтобы вылечить эту несчастную леди, и признаюсь, она вполне достойна этого, ибо, что бы о ней ни говорили, у нее удивительно подкупающие манеры, приятный голос, любезная улыбка и весьма величественные движения рук. Но скажите, дорогой Роланд, разве я виноват, что она не была отравлена? Я-то ведь готов был помочь ей, если бы ее действительно отравили. А теперь мне не разрешили принять мой вполне заслуженный гонорар! О Гален! О Гиппократ! Вот каковы судьбы докторской шапочки и красной мантии! Frustra fatigamus remediis aegros. {Втуне докучаем больным лекарствами (лат.).} Он вытер глаза, шагнул на планшир, и лодка, отчалившая от берега, весело поплыла по глади озера, слегка взволнованной летним ветром. Глава XXXIII Смерть далека? О нет, всегда вблизи Она копье подъемлет роковое: Здорового - на дне бокала ждет, С больным - у ложа нагло скалит зубы, Стоим, иль ходим, или мчимся вдаль - Повсюду смерть сидит ловцом в засаде. "Испанский монах" После волнующей сцены в опочивальне королевы леди Лохливен удалилась в свою комнату и приказала позвать дворецкого. - Разве тебя не обезоружили, Драйфсдейл? - спросила она, увидев, что вошедший дворецкий по обыкновению вооружен шпагой и кинжалом. - Нет! - ответил старик. - Да и как они могли это сделать? Когда ваша милость отдали меня под стражу, вы ничего не сказали о моем оружии, а без вашего приказа или приказа вашего сына вряд ли кто-либо из ваших слуг осмелился бы обезоружить Джаспера Драйфсдейла. Может быть, отдать вам мою шпагу? Она теперь немногого стоит, в частых битвах во славу вашего дома она притупилась, как старый, зазубренный нож буфетчика, и превратилась в кусок негодного железа. - Ты замышлял злодейское убийство - ты хотел отравить лицо, находящееся у нас под охраной. - У вас под охраной? Гм! Я не знаю, что об этом думает ваша милость, но люди считают, что охрана была на вас возложена именно с этой целью; и вам было бы лучше, если бы все окончилось, как я предполагал; вы об этом ничего не знали, и никто не подумал бы о вас плохо. - Негодяй! - воскликнула леди Лохливен. - Ты так же глуп, как и подл. Даже свой преступный замысел ты не сумел довести до конца! - Я сделал все, что было в моих силах, - возразил Драйфсдейл, - Я отправился к этой женщине - папистке и ведьме. Если я не достал яда, значит, так было предопределено свыше. Я честно старался. Впрочем, с вашего разрешения, наполовину сделанное может еще найти свое завершение. - Подлец! Я сейчас же пошлю нарочного к моему сыну, чтобы выяснить, как поступить с тобой. Приготовься к смерти, если сумеешь. - Тот, кто видит в смерти нечто неизбежное, имеющее свой определенный и точный срок, всегда готов к ней, миледи, - отвечал Драйфсдейл. - Летние блины не для того, кто повешен в мае, - так говорят старые слуги. Но кого, разрешите спросить, собираетесь вы послать с этим славным поручением? - В посланцах недостатка не будет, - ответила его госпожа. - Готов ручаться, что будет, - возразил старик. - Ваш замок не располагает большим гарнизоном, если учесть количество караульных постов. К тому же одного караульного и еще двух других вы отстранили после измены мейстера Джорджа. А ведь для сторожевых башен, замкового двора и темницы каждая стража должна состоять из пяти человек; выходит, что большая часть остальных вынуждена спать, не раздеваясь. Если вы отправите еще одного, караульные совсем измучатся, а это принесет вред делу. Нанимать новых солдат опасно, охрана королевы может быть поручена лишь испытанным людям. Таким образом, я вижу лишь одну возможность - придется мне самому везти ваше письмо сэру Уильяму Дугласу. - Это действительно удачный выход! И в какой день в течение ближайших двадцати лет оно будет доставлено? - спросила леди. - Так скоро, как движется всадник верхом на лошади, - ответил Драйфсдейл. - Ибо хотя мне и безразличны последние дни некоего вашего старого слуги, все же любопытно было бы узнать как можно скорее, принадлежит моя шея мне или веревке. - Неужели ты так мало ценишь свою жизнь? - спросила леди Лохливен. - А я не слишком ценю и чужую, - ответил фаталист. - Что такое смерть? Всего лишь прекращение жизни. А что такое жизнь? Однообразное чередование света и тьмы, сна и бодрствования, голода и сытости. Мертвецу не нужны ни свечка, ни кружка, ни очаг, ни перина, а теплую куртку заменит ему ящик, сколоченный столяром на вечные времена. - Несчастный! Разве ты не веришь в посмертное воздаяние? - Миледи, - ответил Драйфсдейл, - поскольку вы моя госпожа, я не смею спорить с вами, но, говоря о душе, вы уподобляетесь обжигальщику кирпича в Египте, не ведающему о святом освобождении; ибо, как мне точно разъяснил один ученый человек - Николаус Шефербах, которого замучил кровавый епископ Мюнстерский, - не может согрешить тот, кто лишь осуществляет предустановленное свыше, потому что... - Молчи! - прервала его леди Лохливен. - Воздержись от своего строптивого и дерзкого кощунства и выслушай меня. Ты давно уже служишь в нашем доме... - Я родился слугой Дугласов. Я отдал им лучшие годы жизни, я служу у них с тех пор, как покинул Локерби; мне было тогда десять лет, к этому следует добавить еще шесть десятков лет. - Твой нелепый замысел не удался, значит ты виновен только в покушении. Тебя бы следовало повесить на сторожевой башне, но, при твоем нынешнем образе мыслей, это означало бы отдать лишнюю душу дьяволу. Я принимаю твое предложение, можешь отправляться. Вот мой пакет. Я добавлю сюда лишь просьбу о присылке нам нескольких верных людей для пополнения гарнизона. Пусть мой сын сам разделается с тобой, как сочтет нужным. Если ты не глуп, ты удерешь в Локерби, как только выберешься на сушу, и поручишь мой пакет другому посланцу; смотри только, чтобы тот доставил его по назначению. - Нет, миледи, - возразил дворецкий, - я родился, как я уже сказал, слугой Дугласов, и в мои годы мне бы не хотелось оказаться вороном из Ноева ковчега. Письмо это будет доставлено вашему сыну, как если бы речь шла не о моей, а о чужой шее. Разрешите проститься с вашей милостью, Леди Лохливен распорядилась переправить Драйфсдейла через озеро, и старик отправился в свое необычайное путешествие. Читателю придется сопровождать его на этом пути, которому провидение сулило быть не слишком продолжительным. Добравшись до Кинроса, дворецкий, хотя здесь уже было известно о его опале, с помощью управителя легко раздобыл лошадь и, так как дорогу ни в коем случае нельзя было считать безопасной, присоединился к возничему Охтермахти, собираясь в его обществе добраться до Эдинбурга. По дороге достойный фургонщик, в полном соответствии с обычаями всех возчиков, кучеров и других особ того же общественного положения, свойственных им с древнейших времен и до наших дней, никогда не затруднялся в подыскании поводов для остановок, настолько частых, как это ему представлялось необходимым, и наиболее привлекательной резиденцией для отдыха считал так называемую биржу, расположенную неподалеку от романтической лощины, известной под именем Кейри-Крейгз. Совсем иные прелести, чем те, что приводили туда Джона Охтермахти и его обоз, еще и ныне привлекают путешественников в эти романтические места, и кто хоть однажды побывал здесь, неизменно стремился продлить свое пребывание в этой местности и радовался возможности вскоре снова вернуться сюда. Когда обоз подошел к этому излюбленному возчиком трактиру, Драйфсдейл, несмотря на весь свой авторитет (правда, уже несколько пошатнувшийся в связи со слухами о постигшей его немилости), не мог помешать Охтермахти, упрямому, как те животные, которыми он правил, сделать здесь свою обычную остановку, не ставя ее ни в какую зависимость от того, насколько незначительна была пройденная им часть пути. Старый Келти, хозяин трактира, по имени которого назывался мост, расположенный неподалеку от его прежнего жилья, принял возничего с обычным веселым радушием и сам проводил его в дом под предлогом каких-то важных переговоров, которые, вероятно, состояли в совместном осушении нескольких кружек доброго эля. В то время как хозяин и его достойный гость занялись своим делом, бывший дворецкий, выглядевший еще более суровым, чем обычно, с досады побрел на кухню, где пока что находился всего один посетитель. Незнакомец был строен станом, едва вышел из детского возраста и носил одежду пажа, но в его лице и манерах сквозило столько аристократической самоуверенности и даже надменности, что Драйфсдейл принял бы его за особу самого высокого ранга, если бы опыт не подсказывал ему, что часто подобную высокомерную осанку перенимают от шотландских вельмож их слуги и латники. - Добрый путь, старина, - сказал юноша. - Ты, кажется, прибыл из Лохливена? Какие новости о нашей доброй королеве? Никогда еще такая прекрасная голубка не жила в более мерзкой голубятне. - Тот, кто так говорит о Лохливене и о тех, кто находится в его стенах, - ответил Драйфсдейл, - затрагивает честь Дугласов, а тот, кто затрагивает честь Дугласов, рискует многим. - Вы говорите так из страха перед ними, старина, или вы готовы драться за них? Мне казалось, что возраст мог бы охладить ваш пыл. - Ничто не охладит его, если на каждом углу встречаются щеголеватые пустомели, готовые подогреть его снова. - Меня останавливают только твои седые волосы, - сказал юноша, - уже было приподнявшись и снова садясь. - Что ж, можешь поблагодарить их, не то я остановил бы тебя розгой, - ответил дворецкий. - Ты, по-моему, один из тех головорезов, которые горланят в пивных и тавернах. Если бы слова были копьями, а клятвы - шпагами Андреа Феррары, эти молодчики вскоре бы восстановили по всей стране свою вавилонскую веру, а на престол посадили бы моавитянку. - Ну, клянусь святым Беннетом Ситонским, - вскричал юноша, - я сейчас надаю тебе пощечин, старый сквернослов, богохульный еретик! - Святой Беннет Ситонский! - отозвался дворецкий. - Подходящая клятва и подходящий покровитель для волчьего логова Ситонов! Я арестую тебя, как изменника королю Иакову и нашему славному регенту. Эй! Джон Охтермахти, помоги задержать изменника королю! С этими словами он схватил юношу за шиворот и вытащил свой меч. Джон Охтермахти заглянул было в комнату, но, увидев обнаженное оружие, немедленно выбежал вон. Келти, хозяин трактира, также прибежал, но не примкнул ни к одной из сторон, а только восклицал: - Джентльмены! Джентльмены! Ради бога! Возникла схватка, в которой юноша, разгоряченный наглостью Драйфсдейла и не будучи в состоянии, как он рассчитывал, с легкостью вырваться из цепких рук старика, вытащил свой кинжал и с быстротой молнии нанес ему три удара в грудь, из которых даже самый слабый оказался смертельным. Старик с хриплым стоном повалился на пол, а трактирщик от удивления разразился жалобным криком. - Тихо, визгливый пес! - прервал его раненый. - Неужели удары кинжала и умирающие стали такой редкостью в Шотландии, что стоит при этом кричать, как будто дом рушится? Молодой человек, я не прощаю тебя только потому, что мне нечего тебе прощать. Ты сделал то же, что я сам проделывал со многими. И я испытываю сейчас то же, что тогда испытывали они. Все это было предначертано свыше и не могло произойти иначе. Но если ты хочешь оказать мне последнюю услугу, доставь этот пакет в руки сэра Уильяма Дугласа. Смотри, чтобы на моей памяти не осталось пятна: люди могут подумать, что я медлил его доставить, опасаясь за свою жизнь. Юноша, у которого гнев утих сразу же после того, как он расправился со своим противником, слушал старика с сочувствием и вниманием. Но в этот момент в комнату вошел человек, закутанный в плащ, который сразу же воскликнул: - Боже мой! Это Драйфсдейл... Он умирает! - Да, Драйфсдейл, - ответил раненый, - и он предпочел бы умереть, не услышав голоса единственного Дугласа, который оказался изменником. Впрочем, так даже лучше. Отойди-ка от меня, ты, мой добрый убийца, и все прочие, дайте мне поговорить с этим несчастным отступником. Наклонись ко мне, мейстер Джордж, ты ведь слышал, что я неудачно пытался устранить этот моавитянский камень преткновения вместе со всем его окружением. Я считал, что таким образом мне удастся убрать соблазн с твоего пути, и хотя твоей бабушке и другим я приводил иные мотивы, но сделал я это главным образом из любви к тебе. - Из любви ко мне, презренный отравитель! - возмутился Дуглас. - Ты хотел совершить такое страшное, ничем не оправданное злодеяние и связать его с моим именем? - А почему бы и не так, Джордж Дуглас? - ответил Драйфсдейл. - Мне не хватает дыхания, но, чтобы оправдаться в этом, я готов потратить свои последние минуты, Разве ты, презрев сыновний долг, преданность своей вере и верность королю, не был настолько околдован прелестями этой чаровницы, что пытался помочь ей бежать из заточения и проявил готовность своей рукой снова утвердить ее на престоле, который она превратила в средоточие мерзости? Нет, не уходи от меня. Моя рука почти онемела, но в ней хватит еще силы удержать тебя на месте. Какую цель ты преследовал? Жениться на этой шотландской ведьме? Я уверен, что ты достиг бы своей цели, - ее рука и сердце часто добывались и менее дорогой ценой, чем та, которую ты по своей глупости счастлив был бы предложить. Но разве слуга твоего дома мог равнодушно смотреть, как ты движешься навстречу участи этого безрассудного Дарнлея или подлого Босуэла - участи убитого дурака или живого разбойника, в то время как унция яда способна была тебя спасти? - Подумай о боге, Драйфсдейл, - сказал Джордж Дуглас, - и оставь эти чудовищные речи. Покайся, если можешь, а если не можешь, уж помолчал бы! Помоги мне, Ситон, поддержать этого несчастного, чтобы он, если это возможно, успокоился и подумал о спасении души. - Ситон! - воскликнул умирающий. - Значит, я сражен рукой Ситона! В этом есть какая-то справедливость, поскольку ваша семья чуть не потеряла свою дочь по моей вине. - Не сводя слабеющего взора с лица юноши, он добавил: - У него те же черты лица, та же внешность! Нагнись, молодой человек, дай-ка мне поближе посмотреть на тебя. Я хочу узнать тебя, когда мы встретимся на том свете, ибо убийц там содержат вместе, а я тоже один из них. Не обращая внимания на сопротивление юноши, он совсем близко притянул к себе лицо Ситона, пристально посмотрел на него и сказал: - Совсем молодым ты начал свое поприще; тем раньше оно оборвется. Да ты сам увидишь это, и очень скоро. Никогда не примется молодое растение, если обрызгать его кровью старика. Но зачем это я браню тебя? Какой странный поворот судьбы, - пробормотал он, уже не обращаясь к Ситону. - Я задумал то, чего не смог совершить, а он совершил то, о чем, вероятно, и не помышлял. Как странно, что наши желания всегда противоречат могучему и непреодолимому течению событий, что мы постоянно боремся с силой потока, в то время когда имеем возможность просто плыть по течению. Мой разум отказывается дольше судить об этом. Хорошо, если бы здесь присутствовал сейчас Шефербах... Впрочем, зачем? Я теперь иду туда, где челнок движется без участия гребцов. Прощай, Джордж Дуглас. Я умираю верным слугой дома твоего отца. Тут он забился в конвульсиях и вскоре скончался. Ситон и Дуглас смотрели на умирающего, и, когда все кончилось, юноша первым прервал молчание: - Клянусь жизнью, Дуглас, я этого не хотел, и мне очень жаль, что так вышло. Но он схватил меня, и для защиты своей свободы я вынужден был прибегнуть к кинжалу. Даже если бы он был десять раз твоим другом и слугой, я мог бы только сказать, что мне очень жаль его. - Я тебя не виню, Ситон, - сказал Дуглас, - хотя я и оплакиваю его участь. Над всеми нами господствует рок, хотя и не в том смысле, в котором его представлял себе этот бедняга, сбитый с толку каким-то чужеземным мистиком, который использовал это страшное слово для оправдания любого своего поступка. Нам следует вскрыть пакет. Они ушли во внутреннюю комнату и долго совещались, пока их не потревожил там Келти, который сконфуженно спросил, каковы будут распоряжения мейстера Джорджа Дугласа относительно тела. - Вашей милости известно, - добавил он, - что я зарабатываю себе на хлеб, имея дело с живыми людьми, а не с трупами. А старый мистер Драйфсдейл, который и при жизни-то был не слишком щедрым клиентом, сейчас занимает мою главную залу, хотя сам он скончался и уже никогда не закажет ни пива, ни бренди. - Привяжи ему камень на шею, - сказал Ситон, - и, когда солнце зайдет, отнеси его в Лох-оф-Ор и брось в воду, а дно он уже сам разыщет. - С вашего разрешения, сэр, - сказал Джордж Дуглас, - все это будет не так. Ты, Келти, всегда был мне верен, и за это ты получишь награду. Отправь с кем-нибудь или отнеси сам тело либо в часовню у, Шотландской Стены, либо в церковь Болингри и наплети там что хочешь о том, как он был убит в стычке с каким-нибудь из твоих непутевых гостей. Охтермахти ничего, кроме этого, не знает, а время сейчас такое, что никто не станет слишком уж тщательно расследовать это дело. - Пусть он расскажет правду, - вмешался Смтон. - Это ведь не повредит нашим планам. Скажи, старина, что с ним дрался Генри Ситон, а кровная месть, по мне, не стоит и ломаного гроша. - Кровная месть Дугласов всегда опасна, - сказал Джордж; на этот раз в его от природы суровом, торжественном тоне явно чувствовалось недовольство, - Только не тогда, когда славнейший из этого рода на моей стороне, - возразил Ситон. - Увы, Генри! Если ты имеешь в виду меня, то я только наполовину Дуглас в этом деле - полголовы, полсердца и полруки. Но я думаю о том, кто никогда не будет забыт и кто сделал столько же или даже больше, чем все мои предки вместе взятые. Келти, скажи, что это сделал Генри Ситон, но не говори ни слова обо мне! Пусть Охтермахти отвезет этот пакет моему отцу в Эдинбург, - сказал он, протягивая трактирщику пакет, вновь скрепленный печатью Дугласов. - А вот это тебе на похоронные издержки и за убытки в торговле. - А также за мытье пола, - вставил трактирщик, - это ведь нелегкий труд; кровь, говорят, никогда полностью не удается смыть. - Что же касается вашего плана, - сказал Джордж Дуглас Ситону, как бы продолжая предыдущий разговор, - то задуман он неплохо; но вы сами, с вашего позволения, слишком молоды и слишком вспыльчивы, не говоря уже о других многочисленных соображениях, препятствующих вам сыграть эту роль. - 06 этом мы посоветуемся с настоятелем монастыря, - сказал юноша. - Вы приедете сегодня вечером в Кинрос? - Да, собираюсь, - ответил Дуглас, - ночь будет темной, подходящей для того, кто прячется. Келти, я забыл тебе сказать, что на могилу этого человека нужно поставить камень с его именем и написать про его единственную заслугу - он был верным слугой Дугласов. - Какую религию он исповедовал? - спросил Ситон. - Он тут произносил такие речи, что я подумал, не слишком ли рано я отправил к дьяволу его будущего подданного. - Я не много могу сообщить вам об этом. Замечали, что он не был доволен ни Римом, ни Женевой и все твердил о свете истины, который открылся ему, когда он жил среди надменных сектантов Нижней Германии. Если судить по последствиям, это очень вредная доктрина. Да хранит нас господь от преждевременного суждения о таинствах неба. - Аминь! - заключил юный Ситон. - И избави нас бог от непредвиденных встреч на сегодняшний вечер. - Не в твоих привычках молить об этом бога, - заметил Дуглас. - Нет! Я предоставляю это вам, - возразил юноша, - если вас одолевают угрызения совести после схватки с вассалами вашего отца. Но я бы предпочел смыть со своих рук кровь этого старика, прежде чем проливать кровь других людей. Сегодня вечером я исповедуюсь перед аббатом, и вряд ли он наложит на меня слишком тяжелую епитимью за то, что я очистил землю от подобного еретика. Все же жаль, что он не был помоложе лет на двадцать. Единственное утешение, что он первый обнажил клинок. Глава XXXIV Ты с лестницей веревочной явился, Ты захватил и маску и фонарь, - Ах, Педро! Можно подкупить лакея, К дуэнье старой ловко подольститься, Но здесь грифоном стал родной отец И, недоступный сну, коварству, лести, Хранит сокровище де