жет быть, попадется вам где-нибудь в коридорах обкома или горкома партии еще довольно молодой, сухощавый, подтянутый человек, у которого под штатской одеждой угадывается многолетняя военная выправка. Это Сергей Шиканов, тот лейтенант, что когда-то создал вместе с Михаилом Чернаком самый первый отряд брестских партизан в Старосельском лесу. После войны он не уехал с Брестщины, ставшей для него второй родиной, и работает здесь на ответственных должностях в советских и партийных органах. А иногда его можно видеть вдвоем с маленьким, круглолицым и всегда улыбающимся человеком. Брестский партизанский ветеран, сын далекого солнечного Казахстана Нурум Садыков словно совсем не изменился за эти годы ни по внешности, ни по характеру. Он тоже надолго остался в этих памятных для него местах, обзавелся семьей и много лет был лейтенантом милиции в Бресте, где имя "Нурум" известно едва ли не каждому жителю. Он такой же никогда не унывающий и по-прежнему считает самым умным, самым смелым и самым лучшим человеком на свете своего бывшего командира Сергея Шиканова. Ведь здесь, на Брестщине, да и во всей Белоруссии говорят, что нет на земле дружбы крепче, чем дружба партизан.  ВОЗМЕЗДИЕ  Три дня ждали жители Бреста своих освободителей. Ждали напряженно в первые часы 22 июня 1941 года, когда на улицах уже с веселой и жестокой деловитостью победителей хозяйничали чужие солдаты и люди, прислушиваясь к грохоту сражения, доносившемуся со всех сторон, старались догадаться, что происходит "на фронте". Ждали с возрастающим нетерпением в первые дни и недели войны, когда на западе, не умолкая, гудел бой у стен крепости и казалось, что вот-вот такой же гул послышится с востока, возвещая возвращение своих. Ждали потом с глухой тоской, с охватывающим иногда ощущением безнадежности, не веря порой, что удастся пережить страшное время оккупации и дождаться желанного дня. И, наконец, ждали со все ярче разгорающейся надеждой, по мере того как с фронта шли вести о победных ударах Советской Армии и о поражениях гитлеровских войск. С наступлением лета 1944 года предчувствие близкого освобождения охватило всех. Войска маршала Рокоссовского и генерала армии Черняховского стояли перед Витебском, Оршей, Могилевом, на первых километрах белорусской земли, и они назывались войсками Белорусских фронтов. Южнее фронт выдвинулся далеко на запад и подошел вплотную к Ковелю, остановившись совсем недалеко от Бреста. Затишье, которое царило тут в последнее время, было явно предгрозовым - не могло быть сомнений, что наступила очередь освобождения Белоруссии. Как ни бодрились оккупанты, как ни старались их печать и радио распространять наигранные уверенность и оптимизм, лица немецких солдат и офицеров становились все более озабоченными и хмурыми. Изменилось поведение полицаев и прежних фашистских прихвостней - люди теперь видели на их лицах заискивающие, льстивые улыбки, слышали порой от них презрительные реплики в адрес своих хозяев, а то, бывало, и узнавали, что тот или иной полицай подался к партизанам "замаливать грехи". Только те, чьи руки уже были в крови, кто понимал, что им не приходится рассчитывать на снисхождение и предстоит держать ответ как палачам, в эти дни вели себя с еще большей злобой и жестокостью. И потому к радостному ожиданию, охватившему людей, примешивались чувства тревоги и опасения за себя, за своих близких - все знали, как свирепствуют враги и их приспешники перед отступлением, вымещая досаду на мирных жителях. Уже были освобождены все оккупированные области Российской Федерации, свободны почти вся Украина, часть Молдавии. Думая об этом, жители Бреста иной раз не могли не посетовать на своего рода историческую несправедливость своей судьбы. Они первыми приняли на себя огонь войны, неожиданный удар врага, первыми попали в гитлеровскую неволю, а теперь свобода, избавление от фашистского ига приходит к ним почти в последнюю очередь. Впрочем, было понятно, что дело здесь не столько в истории, сколько в географии. А наши полководцы во фронтовых и армейских штабах, планируя на картах будущую белорусскую наступательную операцию, не раз думали о другой исторической и географической несправедливости. Природа Белоруссии всегда на стороне обороняющегося. Ее непролазные пущи, ее непроходимые болотные топи делают эту республику естественной крепостью. Здесь очень удобно обороняться и очень трудно наступать. Как много могла бы помочь нам эта белорусская лесная и болотная земля в 1941 году и как обидно мало помогла она на деле! В том не ее вина. Героические, но необстрелянные, не подготовленные к такой борьбе войска, стоявшие в приграничных районах, были захвачены врасплох первым сильным и неожиданным ударом врага, потеряли почти всю свою технику, штабы и управление и вскоре оказались деморализованными непрерывными поражениями. В этих условиях они не смогли использовать преимуществ белорусских лесов и болот, и противнику удалось очень быстро преодолеть все естественные препятствия на его пути. Теперь за трагические ошибки сорок первого года надо было снова платить кровью и жизнями. Теперь природа Белоруссии становилась невольным союзником врага. Его прикрывали болота, его защищали леса. И если в 1941 году был силен тот, кто наступал, и по многим причинам оказался слабым тот, кто оборонялся, то в 1944 году положение стало иным. С обеих сторон фронта стояли две мощные, закаленные в боях армии, густо насыщенные техникой и умеющие сражаться. Наступающий был во всеоружии, но и обороняющийся, в отличие от 1941 года, имел большие силы и стоял, готовый встретить любые неожиданности. Исход дела решали искусство полководцев, воля и дух войск. То, что произошло на белорусской земле летом 1944 года, начиная с 23 июня, когда под гром артиллерийской канонады двинулись вперед войска Белорусских фронтов, было грозным историческим уроком для германской армии и германского государства, многозначительным искуплением и возмездием для тех, кто ровно три года назад вступил на эту землю с мечом. Все повторялось в обратном порядке. Колесо истории, остановившее свое вращение на берегах Волги, сейчас с возрастающей скоростью поворачивалось в другую сторону - с востока на запад. Что должны были теперь думать те люди в германской армии, которые еще не потеряли способности мыслить и рассуждать? Что должны были чувствовать те немногие оставшиеся в живых ветераны, что прошли здесь победным маршем в сорок первом году? Тогда самоуверенные, веселые, опьяненные быстрыми победами, совершавшие "танковые прыжки" в десятки километров, завоеватели огромных пространств, они не видели перед собой никаких преград. Война казалась уже выигранной, и где-то совсем близко был парад на Красной площади, обещанный фюрером. Правда, зимой все как-то неожиданно застопорилось. Россия дохнула им в лицо ледяным декабрьским ветром Подмосковья и нанесла ответный ошеломительный удар, заставивший их попятиться назад. Но ведь потом были новые победы, поход через донские степи, и они черпали касками воду из Волги и Терека, и все снова казалось надежным и прочным. И вдруг все опять изменилось круто и непонятно. Откуда-то из глубин этой бескрайней и загадочной страны потекли на фронт несметные свежие полки, рекой полились танки и самолеты, пушки и минометы, и война, тяжело повернувшись у волжских берегов, теперь зашагала назад, с востока на запад, медленно, но неуклонно. И вот они снова у тех же рубежей, с которых начинали свой восточный поход. И сорок четвертый год приходил для них расплатой, возмездием за сорок первый, странно похожий на него, как бывают похожи фотографии и ее негатив. Такое же лето, те же леса, поля и болота, те же деревеньки и хутора. И такие же танковые "клинья", такие же частые окружения - "котлы", только роли переменились: "клинья" стали советскими, а в "котлах" теперь барахтаются не красноармейцы, а солдаты фюрера. И опять под Минском множество дивизий завязано в плотном "мешке", но на этот раз "мешок" - советский, а дивизии - германские. И так же по дорогам, ведущим от фронта, движутся бесконечные, унылые колонны пленных, но сейчас они идут не на запад, а на восток, и одеты эти солдаты не в красноармейские гимнастерки, а в серо-зеленые френчи. Были совпадения, казавшиеся удивительными и зловещими. После первого внезапного удара немецким войскам понадобилось меньше месяца, чтобы дойти от Бреста до Смоленска. Советская Армия, у которой внезапности уже не могло быть, прошла почти то же расстояние, по тем же местам, приблизительно в то же время года за срок немногим больше месяца. В 1941 году 4-я немецкая армия стяжала победные лавры на земле Белоруссии, наступая вслед за танками Гудериана и Гота. Теперь та же самая 4-я армия была искромсана, рассечена и разгромлена советскими танковыми частями в тех же памятных ей местах. Но, конечно, только номер этой армии остался неизменным - за три года войны на Восточном фронте уже не раз сменился ее состав. А тот 12-й армейский корпус немецких войск, который 22 июня 1941 года замкнул кольцо вокруг Брестской крепости, а две недели спустя рапортовал об уничтожении ее гарнизона, теперь сам оказался в кольце под Минском и отметил трехлетие своей брестской победы тем, что остатки его сдались в плен. Все было похоже, и все - наоборот. Но никто не сомневался, что одно существенное различие неизбежно будет между войной сорок первого и сорок четвертого годов. Теперь она не остановится там, откуда начала свой путь, - за Брестом, за Бугом. Она пойдет дальше, на свою родину - в Германию, до самого Берлина. Она понесет туда возмездие. Вал советского наступления безостановочно катился вперед, и один за другим получали долгожданную свободу белорусские города и села. Орша, Витебск, Могилев, Минск, Барановичи... Подходила очередь Бреста. Ключ к Варшаве, ключ к Польше - так оценивали значение Бреста в ставке Гитлера. Любой ценой отстоять Брест - был приказ фюрера. Используя крепость и укрепленный район на Буге, противник надеялся удержать в своих руках этот "ключ к Варшаве". Немцы ждали удара с юга, от Ковеля, - там войска Рокоссовского были ближе всего к Бресту. Но, освободив Ковель, наши дивизии двинулись дальше на запад и форсировали Буг. Через несколько дней был занят польский город Люблин. Советские войска, таким образом, оказались в тылу Бреста, на земле Польши, и теперь держали в руках "ключ к Варшаве". Брест попал в полукольцо. С востока, с запада и юга фронт неотступно приближался к нему. Но зато северо-западный участок обороны казался противнику особенно прочным. Сильно укрепленный опорный пункт - районный центр Пружаны - и огромный массив Беловежской Пущи, по мнению немецких генералов, делали невозможным русское наступление на этом участке. И вдруг именно там рванулись вперед части генерала Батова, казаки Плиева, и гарнизон в Пружанах пал, а пуща была пройдена насквозь. Бои завязались уже на другом берегу Буга; последние коммуникации, ведущие от Бреста на запад, очутились под угрозой, и участь города была решена. По еще одному любопытному совпадению, армией, которая освобождала Брест, командовал генерал-полковник Василий Попов. В 1941 году, тогда еще генерал-майор, В. С. Попов был командующим 28-го стрелкового корпуса, стоявшего в районе Бреста. В состав этого корпуса входили и 6-я и 42-я дивизии, части которых вели оборону Брестской крепости. Генерал Попов отступал на восток вместе с остатками своих войск, дравшихся на промежуточных рубежах, редевших и таявших в беспрерывных тяжелых боях. Всю горечь, все отчаяние и унижение этих поражений испытал он, как и многие другие, на том страдном пути. И вот сейчас, три года спустя, его дивизии, теперь закаленные, превосходно вооруженные, стали освободителями этого города, где встретил он первое утро войны и где в оккупации осталась и его семья. Прекратились взрывы снарядов, прилетавших из-за Буга, смолк перестук пулеметов на окраинах, с ревом промчались на запад танки, осторожно, крадучись вдоль домов, прошла разведка, и потекли по полуразрушенным улицам города бесконечные колонны пехоты. Толпы ликующих жителей запрудили тротуары, и люди с необычайным волнением жадно вглядывались в пыльные, усталые, но победно веселые и такие родные лица солдат с привычными звездочками на пилотках и еще незнакомыми погонами на плечах. С удивлением и восторгом они смотрели на эту сильную, уверенно шагающую вперед армию, на ее оружие, богатую технику, и слезы застилали их глаза. То были не слезы страха и отчаяния, с которыми провожали они отступавших солдат в сорок первом. Нет, люди плакали сейчас от радости, гордости, счастья. Но в этих слезах были и капли горечи прежних воспоминаний, тоски о тех, кого уже нет, мыслей о том, что пережил и выстрадал народ. В тот день войска вошли и в Брестскую крепость. Суровые руины казарм из темно-красного, цвета запекшейся крови, кирпича здесь и там еще дымились - враг взорвал перед уходом свои склады, а при штурме города крепость бомбили и наши самолеты. Но для передовых частей, спешивших на запад, следы боев сорок первого года еще были скрыты дымкой недавнего сражения. Да и слишком уж часто доводилось им видеть всевозможные развалины - привыкший глаз долго не задерживался на них. И что знали эти молодые воины сорок четвертого года о событиях, когда-то разыгравшихся здесь? Лишь немногие слышали какую-то смутную легенду о боях за Брестскую крепость. История ее героической обороны лежала еще далеко впереди, за чередой будущих лет, а перед ними, творцами мировой истории, была неоконченная война, еще не до конца добытая победа. С любопытством поглядев вокруг, они ушли вперед, на запад, за Буг, преследовать и добивать врага. А над Брестом, над разрушенной крепостью, над спокойным, как и в то памятное июньское утро, Бугом уже стояла тишина фронтового тыла. И на берег реки, на восстановленную границу Советского государства, выходили солдаты в зеленых пограничных фуражках.  Часть третья БОЛЬШАЯ СЕМЬЯ   ПЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ  Летом 1956 года советский народ отметил пятнадцатилетие героической обороны Брестской крепости. Еще в последних числах июня в Бресте состоялась встреча жителей города с участниками обороны Яковом Коломийцем и Григорием Гудымом. Там, на развалинах старой крепости, ее защитники поделились своими воспоминаниями о памятных событиях героических и трагических дней 1941 года. Такие же встречи и вечера, посвященные славной годовщине, организовали в те дни жители Краснодара. Известно, что в рядах легендарного гарнизона было немало бойцов-кубанцев, а в самом Краснодаре сейчас живут герои обороны Петр Гаврилов, Анатолий Бессонов, Петр Теленьга и другие. Как раз в это время на экранах краснодарских кинотеатров появился фильм "Бессмертный гарнизон", а приехавший туда на гастроли Николаевский драматический театр показал мою пьесу "Крепость над Бугом". Все это, конечно, вызвало большой интерес краснодарцев к Брестской обороне и к ее участникам. В июле Министерство обороны СССР решило провести в Центральном доме Советской Армии в Москве торжественный вечер, посвященный пятнадцатилетию подвига гарнизона Брестской крепости. На этот вечер должны были приехать бывшие защитники крепости. К сожалению, всех героев Бреста, которые к этому времени были нам известны, вызвать не удалось, и приглашения послали семерым из них - П. М. Гаврилову, С. М. Матевосяну, П. С. Клыпе, А. И. Семененко, А. А. Виноградову, Р. И. Абакумовой и еще одному участнику обороны, найденному мною незадолго до того. Это капитан запаса Константин Федорович Касаткин, ставший в дни боев начальником штаба отряда майора Гаврилова и вместе с ним руководивший обороной Восточного форта. В 1956 году К. Ф. Касаткин работал инженером на одном из предприятий Ярославля. Первым прибыл в столицу Матевосян. Он приехал еще до получения вызова, командированный сюда по своим служебным делам. Как раз летом 1956 года геологическая экспедиция, которую он возглавляет, обнаружила в горах Армении новое месторождение золота, и Матевосян привез в Москву образцы породы. Его принял министр геологии и охраны недр П. Я. Антропов, и работа экспедиции получила полное одобрение. После этого Матевосян еще совершил поездку на Урал, знакомясь там с опытом золотодобычи, а потом вернулся в Москву, чтобы присутствовать на торжественном вечере. Вслед за ним, тоже случайно, приехал другой участник обороны крепости, бывший помощник начальника штаба 44-го полка, сослуживец Гаврилова и Семененко, а сейчас колхозник из Вышневолоцкого района Калининской области Николай Анисимович Егоров. Как раз в это время в партийной комиссии Московского военного округа рассматривался вопрос о восстановлении его в партии, и Н. А. Егоров был вызван сюда. Дело его благополучно разрешилось: он восстановлен в рядах КПСС с прежним стажем, и с него даже сняли старое, еще довоенное, партийное взыскание. Потом приехал Петр Михайлович Гаврилов из Краснодара. К этому времени московская печать уже заинтересовалась предстоящим вечером и участниками героической обороны, и им начали уделять внимание на страницах газет и журналов. Первым из журналистов, "атаковавших" героев Брестской крепости, был корреспондент "Вечерней Москвы" Юрий Ульянов. Еще до того как участники обороны съехались сюда, он решил отправиться в Краснодар и написать очерк о майоре Гаврилове. Но, сойдя с поезда в Краснодаре, он узнал, что всего несколько часов назад Гаврилов выехал в Москву. Тогда Ульянов, как истый газетчик, решил перехватить его в пути. Он долетел на самолете до Воронежа и сел в тот же поезд, в котором ехал Гаврилов. После этого Ульянов всю дорогу до Москвы сидел в поездном радиоузле и посылал вызовы Гаврилову, но, к сожалению, на них никто не ответил. Как выяснилось впоследствии, П. М. Гаврилов находился в том же вагоне, через купе от радиоузла, но, будучи после контузии немного глуховатым, он не слышал призывов Ульянова и приехал в Москву, так и не встретившись с ним. Короче говоря, Ульянов застал Гаврилова только вечером этого дня в гостинице Центрального дома Советской Армии. Рассказ корреспондента немало позабавил всех: для того чтобы проехать каких-нибудь два километра из редакции "Вечерней Москвы" на Чистых Прудах сюда, в гостиницу, на площадь Коммуны, Ульянову пришлось совершить большой крюк через Краснодар и Воронеж. На следующий день на Курском вокзале мы с цветами встречали героиню обороны крепости Раису Ивановну Абакумову, приехавшую из Орловской области. В тот же день из Вологды прибыл Анатолий Александрович Виноградов. Вечером все собрались в гостинице, и вдруг неожиданно здесь появился только что приехавший из Николаева Александр Иванович Семененко. Можно себе представить, с каким волнением он заключил в объятия своего бывшего полкового командира П. М. Гаврилова, и оба, конечно, не смогли сдержать слез. А на другое утро мы оказались свидетелями еще более волнующего свидания. В вестибюле гостиницы встретились старые боевые товарищи - П. М. Гаврилов и его начальник штаба Константин Федорович Касаткин, прибывший из Ярославля. Вскрикнув, они бросились друг к другу и заплакали. Потом появился Петр Клыпа, и участники обороны сразу узнали в нем прежнего воспитанника 333-го полка, четырнадцатилетнего подростка, который, как они помнили, с особым чувством мальчишеского достоинства, облаченный в полную военную форму, ходил, бывало, по крепости, и все тогда приветливо встречали этого маленького бойца. Накануне вечера столичная печать уже широко освещала пребывание защитников крепости в Москве. Тогда же по радио стали передавать мои рассказы о поисках героев Бреста. За день до предстоящего торжества, 23 июля, участники обороны выступили по московскому телевидению. С тех пор, где бы они ни появлялись, москвичи узнавали их, подходили к ним, чтобы поприветствовать, останавливали и расспрашивали о том, что они видели и пережили в дни боев. Получилось так, что в Москве собралось значительно больше участников обороны, чем мы ожидали. Около гостиницы Центрального дома Советской Армии то и дело происходили новые встречи. Вдруг появился бывший политрук Петр Павлович Кошкаров, который сейчас работает начальником одного из гаражей в Москве. Кошкаров сражался в центральной цитадели вместе с полковым комиссаром Фоминым, капитаном Зубачевым, лейтенантом Виноградовым, и сейчас, узнав, что здесь находятся его товарищи по обороне крепости, он пришел к гостинице. Узнав друг друга, он и Виноградов горячо обнялись. В тот же день неожиданно приехали бывший командир взвода полковой школы 44-го полка, а теперь маляр из Ворошиловградской области Федор Забирко; интендант того же полка Николай Зориков; однополчанин Петра Клыпы, музыкант Минской филармонии Михаил Гуревич и сын полкового комиссара Фомина, молодой киевский юрист Юрий Фомин. Пришел в гостиницу участник обороны Восточного форта, работник одной из московских мебельных фабрик Николай Разин; позвонил по телефону еще один герой крепости - москвич, инженер Алексей Романов. 24 июля в Краснознаменном зале Центрального дома Советской Армии состоялся торжественный вечер. В президиуме сидели защитники крепости, представители Министерства обороны, генералы и офицеры, поэты и писатели, а в зале собрались сотни солдат и офицеров Московского гарнизона. Минутой молчания почтили москвичи память погибших героев Бреста. Я сделал короткое сообщение об обороне крепости, познакомил присутствующих с находившимися здесь участниками памятных боев. Затем с воспоминаниями выступили сами защитники крепости. Были оглашены многочисленные приветствия от предприятий и учреждений, от участников обороны, живущих в других городах. В свою очередь, собрание послало приветственные телеграммы всем бывшим защитникам крепости, адреса которых были известны, а также семьям погибших командиров - руководителей легендарной обороны. Этот вечер, закончившийся большим концертом и кинофильмом "Бессмертный гарнизон", прошел в необычайно душевной, сердечной атмосфере.  ОДНА ФОТОГРАФИЯ  Читатель, вероятно, хорошо помнит эту фотографию - она обошла страницы многих газет и журналов и стала широко известной. Трое мужчин, уже немолодых, на лица которых время положило свои заметные борозды, замерли, крепко обнявшись друг с другом. Смело можно сказать, что фотокорреспонденту Марку Ганкину этим снимком удалось создать профессиональный шедевр. Целая гамма настоящих, глубоких человеческих чувств запечатлена в нем, три характера раскрыты каждый по-своему, и вместе с тем этот снимок полон большого внутреннего единства, свойственного подлинному произведению искусства. Да и в самом деле, фотография Ганкина смотрится, как картина художника, и ее можно разглядывать подолгу и многократно, всякий раз находя новую пищу для ума и чувства. Три однополчанина, три бывших командира Красной Армии, три героя Брестской крепости, прошедшие через самое пекло этих боев. А потом на долгие четыре года - три узника фашизма, испытавшие всю горестную долю пленного: позор и унижения, голод и побои, издевательства и вечную угрозу смерти. Но и на этом не кончились их мытарства. Освобожденные победой и вернувшиеся на Родину, они встретили несправедливое, предвзятое отношение к себе, то неоправданное недоверие к бывшим пленным, какое господствовало в годы Сталина, в годы бериевщины. И это было едва ли не самым жестоким и обидным испытанием в их нелегкой судьбе. Люди, честно выполнившие свой долг перед народом, они словно оказались чужими в родной стране, посторонними на празднике Победы, в которую внесли свой посильный и немалый вклад. До слез оскорбительное клеймо "отсидевшегося в плену" или даже "предателя" жгло их огнем. И вот сейчас, спустя много лет, когда уже далеко позади остались и война, и плен, и послевоенные несправедливости, наконец решительно пресеченные партией, трое боевых товарищей, переживших все это, впервые сошлись вместе. И тотчас из глубин сердца всплыло пережитое и охватило их неудержимо и властно. Склонившись, как бы под тяжким грузом нахлынувших воспоминаний, прижавшись головой к щеке друга, замер в этом тройственном объятии Петр Гаврилов. Он закрыл глаза, целиком отдавшись и грусти прошлого, и теплому счастью этой душевной встречи с дорогими ему людьми. Богатырски мощный, крупнолицый Александр Семененко почти повис на шее у друга, будто обессиленный всем тем, что принесла ему сейчас память. Он роняет слезы тяжело и скупо, как все сильные мужчины, а на лбу, над переносьем, залегла напряженная трагическая складка. И навзрыд, громко, безудержно плачет, прильнув лицом к товарищам, Николай Зориков. Вот на переднем плане его рука - как бережно и нежно сжимает она локоть друга. Только одна рука. Вторая осталась в Брестской крепости. История интенданта 44-го стрелкового полка старшего лейтенанта Николая Зорикова была мне известна давно. Я впервые услышал ее в те дни, когда искал майора Гаврилова, от бывшего комиссара этого же полка Николая Романовича Артамонова. Полковник Артамонов рассказал мне о Зорикове в 1955 году при нашей встрече в Москве. Как-то так повелось в нашей военной литературе, что интенданта писатель обычно изображает или отрицательной, или смешной фигурой. Николай Зориков был живым опровержением этой литературной "легенды об интендантах". Он был поистине героическим интендантом Брестской крепости. Это происходило в первые часы войны. Как только начался обстрел крепости, батальонный комиссар Артамонов прибежал из своей квартиры в доме комсостава к северным воротам, около которых, в казематах внутри земляного вала, располагался один из батальонов полка. Роты этого батальона, поднятые по тревоге, комиссар вывел за крепостные ворота и отправил на окраину Бреста - на заранее назначенный рубеж обороны. Сам же Артамонов еще ненадолго задержался у ворот, ожидая, что сюда с минуты на минуту подоспеет командир полка майор Гаврилов. В этот момент из глубокого туннеля ворот выбежал человек. У него почти по самое плечо была оторвана рука и обрубок наспех обмотан рубашкой, насквозь пропитавшейся кровью. Артамонов узнал интенданта Зорикова. Зориков бросился к нему, крича: - Товарищ комиссар, дайте мне машину! Артамонов подумал, что интендант просит отправить его на машине в госпиталь: рана была действительно страшной, и он, видимо, потерял уже много крови. Но оказалось, что Зориков беспокоится совсем о другом. - Дайте мне машину! - настойчиво требовал он. - У меня на складах продовольствие, фураж. Ведь все фашистам достанется. Этот человек, так опасно раненный, шатавшийся от слабости, думал не о своем спасении - он прежде всего заботился о материальных ценностях, которые были поручены ему. С трудом комиссару удалось убедить Зорикова немедленно ехать в госпиталь, и он отправил интенданта в тыл попутной повозкой. Так и не дождавшись Гаврилова, Артамонов вскоре поспешил на рубеж обороны, к своим бойцам, и потом отступал на восток вместе с ними. О Зорикове он ничего больше не слышал. Но я уже знал о дальнейшей судьбе интенданта со слов участника обороны Александра Махнача, который встречал его в плену. Зорикова доставили из крепости в госпиталь, но через несколько дней, когда раненых везли на восток, они попали в окружение и оказались в гитлеровском лагере. Потерявший руку старший лейтенант вдобавок заболел в плену туберкулезом, и Махнач вспоминал, что к моменту освобождения их в 1945 году Зориков чувствовал себя очень плохо. Куда он уехал по возвращении на Родину и где находится теперь, было неизвестно. Неожиданная встреча друзей произошла 24 июля 1956 года, в тот день, когда герои крепости должны были выступать в Центральном доме Советской Армии. Утром мы, как всегда, собрались на скамейках, стоявших в зеленом палисаднике перед гостиницей. Участник обороны крепости и бухенвальдский подпольщик, однополчанин Матевосяна Николай Кюнг, толковал о чем-то с Петей Клыпой, Юрий Фомин просматривал газеты. Рядом фотокорреспондент журнала "Советская женщина" Марк Ганкин хлопотал около Раисы Абакумовой, то и дело нацеливался на нее объективом, выбирая удобную позицию для съемки. Подошли Гаврилов и Семененко и сели тут же, продолжая увлеченно вспоминать какую-то забавную историю, случившуюся в полку перед войной. И никто не заметил, когда около этой скамейки появился худощавый, лысоватый и рыжеволосый человек в простой полосатой рубахе. Левый рукав его рубахи был пуст почти до самого плеча. Он остановился у скамейки и молча, странным пристальным взглядом смотрел на Семененко и Гаврилова, поглощенных своими воспоминаниями. Только чуть-чуть подергивалась, как от нервного тика, его небритая щека. Как-то машинально Семененко поднял голову и поглядел на незнакомца. И вдруг не то крик, не то стон вырвался у него, и, стремглав вскочив со скамьи, он бросился к однорукому. А вслед за ним, увидев этого человека, также вскрикнул и кинулся к нему Гаврилов. Обнявшись, прижавшись щекой к щеке, они плакали в голос, громко, не обращая внимания на прохожих. И деловитые москвичи, спешившие по площади Коммуны, спрашивали друг друга, что случилось, а узнав, что это встретились через пятнадцать лет герои Брестской крепости, понимающе кивали, останавливались и смотрели на них повлажневшими глазами. Еще не зная, кто этот человек без руки, мы все тоже замерли, захваченные и потрясенные этой сценой. Только один из нас не остался стоять на месте. Это было фотокорреспондент Марк Ганкин. Как ни сильно взволновала его эта встреча, профессиональная хватка фотографа-журналиста все же сработала: он понял, что в его руках возможность редкой удачи, что это момент необыкновенный и неповторимый. И с мгновенным вдохновением фотографа-художника он выбрал единственно верную точку съемки и поднял к глазам аппарат. Так родилась эта фотография, доставившая ее автору широкую популярность и Золотую медаль Международной фотовыставки. У нашего большого художника Сергея Коненкова она вызвала хорошую творческую зависть. Известная немецкая писательница Анна Зегерс повесила ее в своем кабинете. Многие зарубежные журналы на всех континентах мира перепечатали этот снимок из "Советской женщины". Уже нет в живых одного из тех, кто изображен здесь. В 1961 году, несколько месяцев спустя после торжеств в Бресте, посвященных 20-летию обороны крепости, Николай Иванович Зориков умер: его одолел туберкулез - наследие войны и плена. Но его лицо, как и лица его товарищей, останется вечно живым на этой фотографии-картине, будет постоянно волновать зрителя большим человеческим чувством, с проникновенной силой напоминать людям о бедствиях войны, звать их бороться за мир на земле.  ПОЕЗДКА В БЕЛОРУССИЮ  В дни пребывания героев крепости в Москве у нас зародилась мысль о том, чтобы совершить поездку в столицу Белоруссии Минск и на место памятных событий - в Брест. Было получено разрешение на эту поездку, и спустя несколько дней пятеро героев обороны - П. М. Гаврилов, С. М. Матевосян, Р. И. Абакумова, П. С. Клыпа, А. А. Виноградов - и я с ними выехали в Минск. В Минске рано утром нас встречали на перроне вокзала представители городского Дома офицеров, а также участники обороны, живущие в столице Белоруссии: уже знакомые вам А. И. Махнач и М. П. Гуревич и с ними бывший боец 33-го инженерного полка, тогда работник областного управления сельского хозяйства Федор Филиппович Журавлев. В тот же день участники обороны выступили в некоторых воинских частях, а вечером в переполненном зале Дома офицеров состоялась встреча минчан с героями Брестской крепости. Жители белорусской столицы горячо приняли приехавших к ним дорогих гостей, и этот вечер надолго запомнился каждому из его участников. Там, в Минске, к нашей группе присоединился еще один защитник крепости, до тех пор неизвестный нам бывший командир взвода 333-го полка Александр Петлицкий, работающий сейчас компрессорщиком на одном из заводов города. И когда на другой день мы уезжали в Брест, вместе с нами туда поехали также минчане - Гуревич, Махнач, Журавлев и Петлицкий. Утро 31 июля, когда мы подъезжали к Бресту, выдалось ненастным: все небо было затянуто тучами и шел частый, мелкий, словно осенний, дождик. Всем казалось, что по такой погоде, конечно, почти никто не придет встретить гостей в Бресте. Но то, что ожидало героев крепости на Брестском вокзале, было необычайно волнующим. Прямо под дождем, запрудив весь перрон, тесно, плечом к плечу, стояла большая, плотная толпа людей с букетами цветов. И как только поезд подошел к перрону, духовой оркестр грянул марш, и люди бросились к дверям вагона, в котором приехали участники обороны. Можно себе представить, как глубоко тронула всех приехавших эта неожиданная и такая горячая встреча. Я помню, как, не скрываясь, плакала Раиса Ивановна Абакумова, как побледнел от волнения и не мог унять дрожь в руках Александр Иванович Махнач, как взволнованно и растерянно оглядывался по сторонам Самвел Минасович Матевосян. У вагона героев крепости встретили заместитель председателя Брестского облисполкома М. Е. Вуколов, секретарь горкома партии Т. С. Смоловик и секретарь обкома комсомола В. П. Сомович. Вместе с ними пришли встретить дорогих гостей участники обороны, живущие в Брестской области, - Яков Коломиец и Афанасий Бородич, вдова капитана Зубачева и его сын, жены командиров, погибших в крепости, - Татьяна Семочкина, Анна Гончар, Дарья Прохоренко и другие. Десятки дружеских рук подхватили чемоданы приезжих, гостям вручили целые охапки живых цветов, и все медленно двинулись сквозь густую толпу к широким дверям вокзала. На площади перед вокзалом должен был происходить митинг. Но из-за непогоды его перенесли в большое помещение агитпункта в новом вокзальном здании. Сотни жителей Бреста заполнили просторный зал. И когда по предложению председателя митинга все встали, чтобы почтить память героев, погибших в Брестской крепости, и оркестр заиграл траурный марш Шопена, в зале раздались громкие, неудержимые рыдания. Здесь много было тех, у кого еще свежа память о трагических днях 1941 года, кто в те дни потерял в крепости или в городе родных, близких людей, кто пережил здесь тягостное и полное ужасов время фашистского господства. Так началось пребывание героев обороны в городе, который они с таким поразительным упорством защищали пятнадцать лет назад и который бережно и гордо хранит славу их подвига. Жители Бреста приняли их как подлинно дорогих, близких им людей, а городские партийные и советские организации сделали все, чтобы как можно более гостеприимно и радушно принять защитников Брестской крепости. В то же утро к нашей группе присоединились еще несколько человек. Из города Кобрина приехал участник обороны Григорий Гудым; из глубинного Жабинского района Брестской области - бывший боец 44-го стрелкового полка, а теперь председатель одного из богатейших колхозов Марк Пискун; из Минска, догнав нас, прибыл однополчанин Журавлева, а теперь концертмейстер консерватории Кирилл Соболевский; пришел живущий в Бресте бывший сослуживец Пети Клыпы Михаил Игнатюк, который по-прежнему, как и до войны, носил старшинские погоны и, находясь на сверхсрочной службе в армии, играл в одном из военных оркестров. К нам присоединились приехавшие из районного городка Антополя жена и дочь героя обороны Николая Нестерчука, жены других командиров, погибших в крепости. Сразу же, в первый день, все отправились в крепость. В торжественном молчании, с большими букетами цветов вошли в крепостные ворота участники обороны, жены павших героев. Там, на заросших травой памятных развалинах, они разбросали эти цветы. Они положили букеты у крепостной стены, в том месте, где гитлеровские палачи расстреляли полкового комиссара Фомина. Груда цветов легла на камни, где когда-то в подвале находился штаб обороны, руководимый капитаном Зубачевым и комиссаром Фоминым. Первыми рассыпали над этими камнями большие букеты жена погибшего капитана Александра Андреевна Зубачева и его сын Анатолий. Потом все направились в северную часть крепости, к восточным воротам, где в 1941 году сражался старший политрук Нестерчук с артиллеристами 98-го дивизиона. Там первой со слезами положила на землю свои цветы дочь погибшего героя Лидия Нестерчук, которая четырнадцатилетней девочкой была здесь вместе с отцом в дни боев в крепости. А два дня спустя участники обороны приехали на гарнизонное кладбище Бреста и возложили большой венок из живых цветов на братскую могилу, где похоронены останки героев, найденные под развалинами после войны. На ленте этого венка была надпись: "Боевым братьям, павшим героям, от товарищей по обороне крепости". В солнечный, погожий день на городском стадионе состоялся митинг, на котором жители Бреста встретились со своими гостями. Десять тысяч человек заполнили трибуны, толпой стояли вдоль зеленого поля. И когда герои обороны крепости появились здесь, стадион загремел жаркими, долго не смолкавшими рукоплесканиями. Под звуки горна промаршировали через поле пионеры. Они приветствовали героев, поднесли им цветы и поставили у трибуны свое знамя, постоянно меняя около него почетный пионерский караул. Выступали представители партийных и советских организаций, предприятий и учреждений города, выступали сами герои, делясь своими воспоминаниями, взволнованно благодаря брестцев за горячий, сердечный прием. И то и дело кто-нибудь отделялся от толпы, заполнившей трибуны стадиона, и спешил через поле к столу президиума, где уже высилась гора цветов, чтобы положить еще один букет и обменяться дружеским рукопожатием с гостями. А когда митинг закончился, вся эта многотысячная толпа вдруг хлынула на поле, тесно обступив героев крепости. Я видел, как, подхваченный десятками рук, взлетел над головами людей Самвел Матевосян, как качали Петю Клыпу, как, обступив, расспрашивали о чем-то женщины Раису Абакумову. С трудом удалось пробраться сквозь эту приветливую толпу к выходу, и долго еще не могли тронуться с места машины с гостями - так плотно стоял вокруг народ. На следующий день мы уезжали из Бреста. Перед отъездом председатель Брестского облисполкома, Герой Советского Союза, один из знаменитых белорусских партизан, Роман Наумович Мочульский, устроил прием в честь участников обороны крепости. А потом на вокзале героев провожала большая толпа жителей Бреста. И они уехали из этого города, такого близкого и дорогого каждому из них, унося с собой незабываемые впечатления об этих нескольких днях, которые останутся в их памяти на всю жизнь. После встречи в столице, после поездки в Брест герои обороны разъехались по домам, вернулись к своей обычной работе. Они получали множество писем, часто выступали перед трудящимися своих городов и сел, и из разных уголков страны приходили вести о встречах с защитниками Брестской крепости, подвиг которых высоко оценен нашим народом. Этот подвиг высоко оценило и Советское правительство. Руководителю обороны Брестской крепости Петру Михайловичу Гаврилову присвоено звание Героя Советского Союза. Орденом Ленина, посмертно, награжден полковой комиссар Е. М. Фомин. Ордена боевого Красного Знамени получили А. А. Виноградов, П. П. Кошкаров и другие. Подвиги погибших героев - И. Н. Зубачева, В. В. Шабловского, Н. В. Нестерчука, А. Ф. На