олжая сидеть на пеньке. Старик, прижимая кулаки к сердцу, признал свою вину. За разорванный халат он согласен был уплатить. Невельской велел отдать двум гилякам отнятые у них на этих днях меха. Капитан на первый раз простил гиляка, который пытался ударить маньчжура ножом, объяснив, что он был много раз обманут и что раны он не нанес, хотя и пытался. А солдату велено было вернуть котел. - Но котла нет у меня! - Верни товаром. Возьми у купцов,- сказал капитан. Другого гиляка, укравшего у маньчжура чайник, привели сами гиляки. У пего отобрали чайник и отдали маньчжурам. Худого и усатого маньчжура, любившего порассуждать о географии и науках, уличили в том, что он в прошлом году отнял свинью у гиляка. Гиляки потребовали свинью и штраф Они объяснили, что так следует по их закону. Потом судили гиляков, виновных, как уверяли маньчжуры, в краже двух чашек крупы. При разборе оказалось, что гиляки обмануты на меновой. Толстый кяхтинец, ложно обвинивший гиляков, сам попался. Когда его судили, у палатки стоял сплошной хохот. 525 - Как хорошо русский судит! - говорили гиляки. - Никого не бьет! Маньчжуры его слушаются! Маньчжуры винили гиляков, что те не хотят работать гребцами и выкрикивают громко обидные слова. - Почему же гребцы разбежались? - спросил капитан.- Надо доставить тех, кто вас нанял, на место, как договаривались. Оказалось, что гребцам ничего не платят, они работают за харчи, да и те плохие. Невельской договорился о цене за греблю, а гилякам велел работать, как обязались. - Ну, теперь твоя очередь,- сказал Невельской, обращаясь к Гао. Гао давно стоял ссутулившись, вобрав голову в плечи и быстро соображая, что и на какой вопрос отвечать. Но оказалось все очень просто: одна из гилячек пожаловалась на Гао, что тот плохо оценил сегодня ее единственного соболя и сказал ей грубые слова. Спор был улажен. Гао сразу согласился уплатить старухе, что следует. Он ожидал иного. Толпа расходилась. Чумбока ушел с капитаном в палатку. Туда же пошли маньчжуры. Капитан позвал их пить чай на прощанье. Маньчжуры долго сидели у него. Опять начались разговоры про край, про торговлю, про рыжих... Капитан дружески простился со старым чиновником, приглашая всех маньчжур приезжать к себе в гости, и сказал, чтобы они не разрешали своим людям обижать гиляков. Глава 18 ВОЗМЕЗДИЕ Гао, желая поскорей убраться, зашагал к своей лодке, скрытой между больших гиляцких плоскодонок. Он сетовал на себя. Надо же было лезть к капитану! Хорошо еще отделался... Он-то ждал, что горюнцы могут напакостить. Одна надежда, что дома они в его власти и поэтому не посмеют. Вчера, встретив Чумбоку, Гао подумал, не уехать ли, но решил, что нечего бояться. Невельской, как понял Гао,- купец, с ним выгодно завести дела, торговать. Ради ничтожных дика- 526 рей купец не обидит купца. Гао надеялся, что русский не придаст значения жалобам Чумбоки, а сам Чумбока так тронут рассказами о брате, что должен позабыть свое зло. Не умеют долго злиться дикари. Они слабые. Их поманишь чем-нибудь, и сердце у них отходит. Гао подошел к лодке, сожалея, что нет сына и нельзя сразу уехать. Он стал собираться, когда кто-то тронул его за плечо. Гао оглянулся: перед ним стоял Чумбока. - Мне тебя надо! - сказал он.- Я вчера хотел поговорить. Я подумал, что ты не всегда лжешь и обманываешь. Сегодня приехали родные, и я узнал, как живет брат. Выходи из лодки! Гао что-то хотел сказать, перешагнул через борт, улыбнулся, ласково тронул руку Чумбоки. Подошли гиляки и горюнцы. - Вот скажи при них, что ты всегда обманывал меня и брата... Объяви, что мой отец не был должен, что ты ложно приписал ему долг после смерти... Гао Цзо сощурил глаза, вобрал голову в плечи и опять принял вид дряхлого старика. Чумбока взял его за руку и рванул с силой. - Идем к капитану! - Веди его к капитану! - закричали столпившиеся гиляки.- Он повесит его! Это самый большой обманщик из всех торговцев. - Ах, это он? - Иди! - крикнул на торговца Кога. - Что тебе надо? - умоляюще спросил Гао у Чумбоки. - Отвечай, был его умерший отец тебе должен? - хватаясь за нож, хрипло крикнул гиляк Хурх, старый друг Чумбоки, знавший всю его историю. - Его отец? - переспросил торгаш. - Не прикидывайся дураком! - заорал Хурх. Он вынул нож и поднес острие его к лицу Гао. Двое гиляков притащили старшего сына Гао, рослого, шустрого парня, приехавшего вместе с отцом и отлучавшегося по торговым делам в деревню. - Нет, не был должен! - воскликнул Гао.- Но разве вы не слыхали, капитан сказал, будет наказывать тех, кто осмелится угрожать ножами? - Отец не был должен? - спросил Чумбока. - Не был! - ласково сказал Гао.- Его отец не был должен! - радуясь своей находчивости, продолжал торгаш, обра- 527 щаясь к толпе.-Это виноват приказчик. Он придумал. Сам украл мой товар, а сказал на умершего. - Врешь! - крикнул Чумбока.- Правду лучше говори! Кто придумал? -Зарезать его! Гао, казалось, лишился голоса. - Говори! - закричал на отца Гао-сын, которого гиляки стали бить. - Ни ты, ни твой брат мне.не были должны. Отец твой не был должен! - А кто придумал? Ты? Или ты? - замахнулся Чумбока на Гао-сына. Гао что-то забормотал себе под нос. Он вдруг почувствовал, что дело плохо, и повалился на колени перед Чумбокой. - Нет, погоди!-сказал гольд.- Давай все подсчитаем. Кто вернет нам с братом все, что ты забрал у нас за долги отца? - Что с ним разбираться! Хороший случай, потащим его обратно к капитану,- убеждал друга Хурх.- Узнаем, как он дело решит. Опять будет за маньчжур, может быть. Если он его не повесит, то мы сами потом это сделаем. У меня есть хорошая веревка... - Нет, нет! Я все скажу! Только не убивайте! Я честный, но несчастный торговец. Гао боялся не смерти. Он опасался, что если капитан все узнает, то запретит ему торговать и того же потребует от маньчжур. - Трудно все сосчитать, долговой книги нет... Когда ты вернешься домой... Чумбока угрюмо молчал. - Давай его штрафовать! - закричали гиляки. - Я тебе все отдам,- умолял Гао. Чумбока стал вспоминать, в какой год и что давал он торговцу. Все уселись на песок. Начались расчеты. Глухой гул шел по толпе, когда Чумбока уличал купца в обманах. Гао обещал отдать всех соболей, взятых за мнимый долг отца. Он пошел в лодку и принес мешок. В нем было пять соболей. - Мне их не надо! - ответил Чумбока.- Вот люди приедут и скажут брату, что долга за ним нет больше. И этих соболей возьми, Кога, с собой, я их посылаю брату... А теперь все же пойдем к капитану и подтверди при нем все, что сказал тут... 528 Как Гао ни упирался, но его повели к палатке. - Это опять ты? - узнал капитан торговца.- Что ты еще наделал? - Это тот самый торгаш,- говорил Чумбока,- о котором я тебе еще на Иски рассказывал... Невельской сидел на пеньке, курил и долго слушал. - Теперь мы тебя накажем! - наконец сказал он торговцу.- А ну, братцы, в линьки его! - приказал капитан. Фомка и Алеха подошли с линьками в руках. Гао схватили. - Капитан! - сказал Чумбока.- Не удивляйся, но я слыхал, что русские попы учат, что за преступление можно прощать. Пусть он вернет долг брату, а ты не наказывай его. Я прошу об этом... - Дурак, почему не даешь выпороть! - заорали гиляки. - Сына надо тоже хорошенько выдрать,- говорил дед Ичинга. - Выпороть их обоих! - сказал капитан. Он велел вернуть сейчас же всех маньчжур. Пришли маньчжуры, собралась большая толпа. Ударил барабан. Гао-отца и Гао-сына отхлестали. - Вот это по-русски! Хохот стоял кругом. - Стервятник попался! - радовался Хурх. - Если еще попадешься,- сказал капитан Гао-отцу,- накажем не так. За такие преступления - виселица... Да погоди... Будешь платить долги... Давай разберемся... После обеда матросы сняли палатку. Русские готовились к отъезду. Чумбока простился с горюнцами, передал привет родным и отправился туда, где готовилась к отплытию шлюпка капитана. Глава 19 НОВЫЙ ПОСТ После целого года, проведенного в путешествиях по канцеляриям и складам от Петербурга до Аяна, после длительных и тягостных разговоров и вынужденного безделья наконец все сразу сделано. "Представлю еще один рапорт о том, во что они никогда не верили!"-думал капитан. Он торжествовал в душе. Теперь, очевидно, придется признаться, что правительство трусило и верило заведомо ложным сведениям. Компания обманула царя... Пусть Нессельроде и Сенявин схватятся за головы! Он внутренне ликовал, представляя себе, как взбесится канцлер, который, когда капитан уезжал из Петербурга, с таким ученым видом, ссылаясь на множество авторитетов, объяснял ему, что делается на Амуре и как туг осторожно следует себя вести. "Но открытие совершено, посты будут поставлены! Если меня накажут за то, что я исполнил, то им - позор! Правительству придется признать и подтвердить все мои действия. Да и Николай Николаевич, если он жив и здоров, не будет сидеть сложа руки... А хорош Амур",- продолжал размышлять капитан. Река опять была в разливе. Сильный встречный ветер вызывал порядочное волнение, и шлюпку подбрасывало. На крутых скалах стоял густой лес из огромных голенастых белых берез. Толстые длинные стволы стеснились в полосатую стену над камнями утесов. Березы сильно качались, стволы их гнулись, зеленые шапки клонились на сторону. Там, на крутых склонах гор, видно, отчаянно выл ветер, но здесь не слышно было даже шума леса: его заглушал грохот и плеск волн. Шлюпка пошла к левому берегу. - Вот в этой деревне, капитан, китайцы торгуют! - сказал Позь. На песке стояла черная мачтовая лодка. На обрыве виднелись амбарчики на сваях и несколько глинобитных юрточек. В небольшом стойбище остановились. Матросы наменяли у гиляков свежей рыбы и сварили обед. Торговца еще не было дома. Он, по словам Позя, оставался на Тыре. Это был один из тех, кого там судили. Капитан вошел в дом к гиляку, где жил торговец. Он смотрел и слушал, как торговались матросы с приказчиками. Невельскому пришло в голову, что китайцы живей маньчжур. Они веселей, все время шутили и в то же время держались просто и с достоинством. Хозяина дома - гиляка, у которого выменяли рыбу,- звали Умгх. Он рослый, с могучими плечами. Умгх знал по-китайски. Сидя на поджатых ногах, он о чем-то рассуждал с приказчиками. - У него отец был китаец,- сказал Позь, кивая на Умгха.- Его мамка спала с китайцем. Про него все говорят - в нем китайская важность! "Действительно, в нем есть важность",- подумал капитан, и тут только понял, что и манерой держаться, и всем своим обликом Умгх похож на китайца. Китайцы - земледельцы. Гордая, древняя нация... К сожалению, тут были охотники легкой наживы, не те, что своим трудом создали одну из древнейших цивилизаций. Китайцы угостили Невельского водкой. Он просил их приезжать на Иски торговать. Они обещали. Все жители стойбища долго стояли под обрывом у фанзушек, видимо беспокоясь за судьбу русского суденышка, пустившегося под парусами в такой ветер. Но шлюпка шла уверенно. Позь сидел на корме подле капитана и говорил, что удивляется, откуда русские взяли, что здесь китайская земля. - Миддендорф тоже про это всегда спрашивал. И раньше она не была китайской. - А ты, Позь, держись за русских,- сказал Шестаков,- тебя тут большим начальником сделают. - Я еще в Петербург поеду,- отозвался гиляк. Матросы засмеялись. "Он в самом деле пойдет далеко!" - подумал капитан. Матросы после Тыра, где гиляки выказали много отваги и явно сочувствовали русским, стали с ними порадушней. - А вот приказчик, первый-то раз отпускал нам товар в Аяне,- потихоньку рассказывал товарищам Конев, сидя на носу за парусом,- так сказывал, что, мол, не все начальство за капитана. Завойко кричал на нашего-то, дескать, отпускаю товар, а сам не знаю, что мне будет за это, и, мол, есть генералы, что нашим недовольны. И так, видать, ему не хотелось товар отпускать... А капитан наш этот товар размотал, раздарил да все по дешевке роздал. Я ему вчерась говорю - дешево отдаем, в Расее и то за такую цену каждый схватит. Мол, Завойко, говорю, обидится, а он говорит, обойдется все, мол, двум смертям не бывать, а одной не миновать. - Вот, брат, отчаянный он стал! - отвечал Фомин.- Как он маньчжура ухватил! - Ладно, что не ждал, когда маньчжуры нападут, сам первый ударил, а то бы и его схватили и нам бы тогда... "Эх, я бы тут жил себе вольно!" -думал Конев, глядя на берега. 34* 581 По службе он был очень исправен и старателен, но офицеров не любил и капитана всегда поругивал. Все удивлялись, когда он попросился с судна в экспедицию. Еще на родине, под Пензой, наслышался Конев, как живут беглецы в степи у башкир и киргизов. Видел он потом селения выходцев из Европы и в Америке и на Гаваях и полагал, что люди в них живут не хуже, чем у башкир. После того как повидали на Амгуни землю и особенно после Тыра, матросы стали совсем по-другому смотреть на здешние места. И хотя еще ни единого русского селения не было на берегах Амура, а вольный Степка сам сбежал от своих, матросы, спускаясь вниз по реке, чувствовали себя так, словно вокруг были знакомые места, хотя знали они всего лишь несколько стойбищ да промеривали нынче и в прошлом году фарватеры. Но никто из них еще не ступил в тот темный, грозно качавшийся лес, что стоял на сопках. Погода переменилась, и тучи разошлись. Ярко светило солнце, и Амур стал опять синий, как морской залив. Огромные сопки, теперь уже без скал, но все так же покрытые буйным лесом, обступали его. Шлюпка подходила к знакомым местам. Вдали, весь в яркой зелени,- полуостров Куэгда. На нем в прошлом году ночевали, выше не пошли, от него спускались по правому берегу до Японского моря. Нынче опять высаживались на нем. Это то самое стойбище Новое Мео на устье речки Каморы, где жили несколько дней тому назад, где встретили Чумбоку. Отсюда через горы дорога на Иски. Видны знакомые юрты. "Хорошие места! - думает Конев.- Я бы написал домой, заманил, и все бы сюда переселились!" Все матросы с удовольствием смотрели на приближавшийся березовый лес. - Ну, Степанов, что задумался? - спросил капитан у Алехи.- Нравится место? - Как же! Ндравится, вашескородие! - А что здесь будет? - Тут? - переспросил матрос, глядя на тот самый берег, что еще несколько дней тому назад казался пустынным и наводил страшную тоску. Лицо Степанова просияло. - Не здесь, Геннадий Иванович, а вон там! - он показал вдаль, на полуостров. - Что же? - Там? Город! - залихватски воскликнул Алеха. 532 - Порт! - добавил Козлов. - Эллинги! - подхватил Алеха. - Да... Порт! - молвил озабоченно Козлов, как бы сознавая, что до того, как на месте этих дремучих лесов будет порт и город, с матроса еще сдерут три шкуры. Невельскому казалось, что матросы живей интересовались всем окружающим. "Дай бог, если после Тыра они поняли, что свое отстаивают и что бояться тут нельзя, если хочешь снести голову на плечах!" Правда, матросы ни слова не говорили о переселении, но похоже было, что эта мысль зашевелилась у них. Он не раз толковал им, что сюда будут переселять народ. Прежде они пропускали эти разговоры мимо ушей. "Конечно,-думал капитан,-первых людей сюда начнут населять насильно, как все у нас делается. И вряд ли кому захочется ступать в эти леса без принуждения, превращать их в плодородные поля. Люди не предпочтут эту землю "той", родной и любимой, с мечтой о которой часто даже матрос не расстается за долгие годы службы. Я и сам люблю свое, костромское, сольгаличское... А хотелось бы увидеть, как будут здесь жить люди, созреет ли тут хлеб... Но падет крепостное право, будет подъем, движение, народ хлынет..." А день жаркий, летний. - Экая теплынь! - говорит Алеха. - Ветер-северяк подует, так сразу осопатит! - отвечал ему с невозмутимым видом тунгус Афоня. "Конев у нас все хулит,- думал Шестаков,- а уж сам прицеливается - почем меха, какая где рыба, он уж знает, чего и мы не знаем!" Шлюпка пристала к берегу на устье речки Каморы. Хозяин одной из юрт гиляк Эльтун сказал, что четверо русских с оленями пришли вчера через горы из Иски и он проводил их сегодня дальше по берегу на полуостров Куэгду. Эльтуну за труды дали несколько локтей материи. Чумбока сказал, что завтра придет на Куэгду, забрал мешок и вылез из шлюпки. С гиляками попрощались, и шлюпка пошла дальше. Вечерело. Подходили к полуострову Куэгда, названному в прошлом году Константиновским. Совсем стихло. Шли на веслах. Наверху леса и травы. Слеталась мошка. На берегу никого не вид- 533 но, ни на обрыве, ни на отмелях, и нигде не заметно дымка от костра. Вот уж и желтые песчаные, с камнями и скалами, обрывы. - Значит, тут будет город? - обратился вдруг капитан к Степанову. Матрос оглянулся. - Тут! Он посмотрел вверх на обрывы и опять оглянулся через плечо на товарищей. - Город будет! - вдруг, хитро улыбнувшись, молвил и Конев.- С Аяном место несравнимо! Позь в это время думал, откуда и как капитан успел получить повеление от своего царя строить тут город. Аянские русские об этом ничего не говорили. Даже напротив, сказали, что пост будет на Иски, больше ничего не сказали. Что в Аяне не любят капитана, хитрый Позь приметил. Но что капитан мог делать что-нибудь своевольно, вопреки повелениям, гиляк не смел предполагать. Шлюпка пристала к берегу. Раскинули палатку. Афоня пошел за дровами. - А вон и наши, Геннадий Иванович,- заметил Козлов. Среди глубоких трав и кустарников к берегу пробирались несколько человек с красными лицами и с белыми платками на головах, обмахиваясь ветвями от комарья. - Верно, наши! - говорили матросы. Невельской различил офицерские погоны топографа. Вскоре матросы обступили казаков Парфентьева и Беломе- стнова, которые сопровождали офицера, а топограф подошел к палатке капитана. - Ну, как в Петровске? - спросил его Невельской, приняв рапорт. - Все слава богу! - отвечал пожилой скуластый офицер, одетый в шинель, несмотря на жару. В заливе Счастья строили казарму, магазин и флигель для офицеров. Сквозь эти сведения и разговоры о постройках, запасах и торговле повеяло родным, своим, флотским. Дела команды и поста были как бы семейными, дорогими и близкими. - Мы оленей отводили на ягель. Их нельзя тут долго держать,- говорил Парфентьев. - Шли обратно и с горы увидели шлюпку, Геннадий Иванович, так скорее стали спускаться,- молвил топограф, подкручивая усы. 634 Он достал из своей сумки карту, на которую нанес прямую сухопутную дорогу сюда из залива Счастья, через хребты. У топографа и казаков за мысом была разбита своя палатка. Они переехали вечером поближе к капитану. - Ну, как съездили, Геннадий Иванович? - спросил у капитана казак, притащивший вьюки. - Слава богу, Парфентьев! - отвечал капитан. - Тебя бы с нами! - молвил казаку Козлов.- Чуть в переплет не попали. На другой день с утра выбрали место для поста. Решили строиться на удобной площадке неподалеку от палаток. Застучали топоры. Матросы валили деревья, вырубали кустарники. - Эх, ягоды там, Геннадий Иванович,- говорили они, спускаясь к обеду с обрыва.- Какой только нет... Малина, смородина... и черная... За день площадка была расчищена от зарослей. Козлов и Конев выбрали длинную лесину, спилили ее, сняли с нее кору и поставили над обрывом мачту. Под флагштоком установили фальконет. Чумбока приехал с Эльтуном. Они пригнали две лодки. Гиляки поехали оповещать народ по деревням, чтобы завтра утром собирались все на Куэгду. Позю заодно велено было купить хороший невод для лова осенней рыбы. Капитан знал, что кета скоро пойдет из моря и забьет все речки. Ход этой красной рыбы он видел впервые в прошлом году. Позь вернулся поздно вечером, привез десяток серебристых кетин. - Уже рыба пошла! -сказал он.- Невод завтра привезут. Я сторговал новый, его старик кончает вязать. Вечером Невельской собрал своих людей. Матросы уже знали, что остаются здесь при шлюпке и фальконете держать пост на реке до осени, а капитан уходит. Вместе с ним отправлялись и Афоня с Позем. Начальником поста оставался Козлов. - Ты знаешь теперь, как обходиться с гиляками и с маньчжурами,- сказал ему капитан.- Будь тверд с маньчжурами, ни на шаг не отступай. Невельской отдал Козлову объявления на трех языках о том, 535 что край до Кореи занят русскими, и велел предъявлять иностранцам, если те войдут в реку. - В случае опасности пошлешь человека по суше в Петровское. Олени остаются тут. Держать часового при пушке и флаге днем и ночью. Да чтобы ночью горел сигнальный огонь. Свечи для фонарей капитан получил с топографом из залива Счастья. - Кто заболеет - в Петровское! Если не в силах будет ехать или случится ранение - пошлешь на оленях за фельдшером. Грядущие опасности отчетливо представлялись матросам. Они глядели настороженно и слушали, стараясь все запомнить, чувствуя, что на них возлагается важное дело. Определены были размеры пайков. Матросы тут же обсудили с капитаном, что надо прислать сюда из Петровского, а что попросить в Аяне для зимующих. "Охотск" должен был доставить туда капитана и вернуться. Спорили много. Конев сказал капитану, что надо немедленно прислать соли из Петровского. - Ты бы сам, Геннадий Иваныч, посидел без соли! Чудаки! - ругал он казаков.- Соль позабыли! А рыба пойдет. Уж соленая рыбка не то, что вяленая! Невельской сказал, что пришлет. Шестаков разглядывал карту. - А где Корея? - спросил он. Капитан показал. Матрос прикинул расстояние. - Можно в одну навигацию описать! - сказал он. Капитан и Позь старались угадать, где примерно те заливы и гавани, о которых было так много разговоров в эти дни и о которых гилякам было давно известно. - Видишь, Шестаков, какая широта! Примерно Италия,- говорил капитан.- Помнишь Италию, Козлов? - Как же! Когда-то Козлов был в Италии с "Авророй". Утром, меж пеньков от берез и елей, на вырубленной площадке собралась толпа гиляков. Матросы с ружьями и казаки выстроились у флагштока. - Братцы! - заговорил капитан, обращаясь к своей малочисленной команде.- Мы подняли на этих берегах русский флаг. Берегите его честь и славу. Не спускайте глаз с реки. Обращаюсь к вам не как к моим подчиненным, а как к дорогим и родным моим товарищам и братьям, в отваге и преданности 536 которых я не раз уверился. Помните, стоять тут, пока не пойдет шуга, смотреть в оба и, если кто явится,- дать объявления, а нападут - биться, не щадя живота. Гиляков и маньчжур не обижать. Живите с ними дружно. Позь все перевел толпе гиляков. Невельской сказал, что называет пост Николаевским во имя царствующего императора. Переводчики объявили об этом толпе. Гиляки стояли ни живы ни мертвы. - Хранить вход в реку зорко, братцы! - Р-рады стараться! - к удивлению гиляков, враз гаркнули матросы. По команде "шапки долой" головы обнажились. Невельской прочитал молитву. - К подъему флага приготовиться! - скомандовал он. Шестаков встал у флагштока. Все стихли в торжественном молчании. Позь объявил гилякам, что в знак того, что русские сюда вернулись и навсегда занимают эту землю, они поднимут флаг. - Пошел флаг! - раздалась команда. Шестаков стал быстро перебирать руками, и андреевский флаг пополз вверх. Раздался залп. Ухнул фальконет. Матросы закричали <ура". Гиляки тоже начали кричать, размахивая руками. После церемонии всем им были розданы подарки. Невельской позвал к себе старых гиляков, угощал, беседовал с ними, рассказал, какой русский царь великий, что зовут его Николай Павлович и как он послал его сюда. Капитан просил гиляков при случае всюду и всем объявлять, что здесь теперь русские. После обеда гиляки стали расходиться. Утром все готово было к отъезду капитана. К палатке подвели оленей. Позь и Афоня навьючили двух, а пятеро шли под верхом. - Так, значит, Козлов, чуть что - в Петровское! - говорил капитан. - Так точно, вашескородие! Чуть что - в Петровское! Козлов был хозяйственный человек, при нем оставался грамотный Шестаков. Теперь у Козлова был пост, люди, шлюпка, пушка, продовольствие. Он знал, что надо, как велел капитан, людям дать занятие, чтобы не томились и не скучали. "Занятий 537 хватит,- думал Козлов.- Дай бог управиться, лес заготовить на тот год. Чистить место". Оставались олени - это для сообщения с Петровским и на мясо, в случае голодовки. - А уж чуть что - в Петровское,- твердил Алеха, испуганно глядя на собравшегося к отъезду капитана. - Уж там все,- отвечал Конев. - Так все ясно? - еще раз спросил капитан Козлова. - Все, вашескородие! - И гиляков не обижать! - Само собой, Геннадий Иванович! - Да ничего не брать у них даром. Капитан обнял и перецеловал всех своих матросов по очереди. - Будем крепко смотреть,- говорил ему растроганный Фомин. - До будущей весны, братцы! Как всегда, жаль ему было расставаться со своими спутниками. У всех на глазах были слезы. "Нечего жалостить их и себя",- подумал капитан и, опираясь на костыль, забрался на оленя. - Так полушубки я пришлю,- сказал он.- Уж скоро на ночь часового придется одевать потеплее. Позь и Афоня уселись на оленей верхами. - Ну, что, капитан, поехали? - спросил Афоня. - Поехали! Афоня крикнул по-тунгусски, и олени пошли. Невельской въехал в заросли травы, и все скрылось - река, матросы. Только вдали громоздились над травой горы правого берега, и казалось, что они совсем близко и что нет за этой травой широченной реки, что трава так и тянется до их подножий. Синело ясное небо в редких облаках. Чумбока тоже ехал на запасном олене. Он провожал капитана до устья Каморы. Капитан улыбался кротко и счастливо. У него было хорошо па душе, что пост поставлен, объявления на трех языках даны Козлову, матросы оставались охотно, хотя и грустили. "Конев - подлец, даже его слеза прошибла". Вскоре миновали заросли травы и снова выехали к реке. Через час были в стойбище Новое Мео. Здесь остановились, опять беседовали со стариками. Начались взаимные расспросы. Договорились, что гиляки за плату будут возить сюда грузы с Иски. 538 Наконец все решили, вышли из юрты и стали опять садиться на оленей. - Так я, капитан, тут остаюсь,- сказал Чумбока. - Да, ты тут нужен. - Мне не хочется на Иски... - Из-за Орлова? - Не-ет! Дмитрий хороший! Я не боюсь его. Знаешь, капитан, ты подумай хорошенько. Я тут помогать буду. Я твой помощник, помогаю тебе. А ты мой помощник, помогаешь мне. И я буду здесь говорить, что русские пришли. Я скажу всем, что земля эта будет защищаться русскими. Так? - Да, говори смело! Если волос упадет с твоей головы, скажи, что капитан от Иски сразу найдет обидчика. Тебе надо что-нибудь из вещей? - Дай мне выбрать хороший нож и топор, больше мне ничего не надо. А когда захочешь увидеть меня, скажи Позю, гиляки меня найдут. Я буду на Мео жить, здесь. Пусть весной Дмитрий сюда приезжает. Я ему помогу. Прощай! В дверях юрты стояла голоногая, широколицая, молодая, свежая и плотная гилячка. За нее прятались малыши. Чумбока посмотрел на женщину и хотел что-то сказать, но не знал, как начать, и улыбнулся виновато. Капитан и так все понял по одному его взору и по улыбке. А у самого кольнуло сердце. Олени пошли по тропе вдоль речки. Лес сразу скрыл путников. Тощие, но высокие деревья густо росли на низком обрыве над потоком. Вскоре исчезли и Амур, и горы дальнего берега, п даже неба не стало видно за широкими и густыми вершинами деревьев. Капитан впервые вступил в амурскую тайгу. Он подумал: "Теперь в Петровское, а потом в Аян... И в Иркутск..." Глава 20 ВЕЛИКАЯ ТАЙГА Вдруг лес поредел, раздвинулся, п небо открылось. Выехали на старую, зараставшую молодняком гарь. Огромные рыхлые и мягкие стволы догнивали повсюду среди сильных свежих побегов, некоторые еще были крепки. Тропа огибала упавший ствол 539 толщиной выше роста крупного оленя. Начались заросли ольшаника, потом пошла мелкая береза, но чем дальше, тем лучше и крупней был лес. - Тут есть две тропы, капитан. Одна идет по речке, а другая через горы. По речке ехать удобней, а через горы прямо, но трудно и маленечко дальше. Но если хочешь, то посмотришь, там есть место, сверху видно и Амур и море. - Конечно, поедем верхней тропой. К приливу успеем? - Конечно! Мы хорошо выехали, капитан,- ответил гиляк.- В тайге ночуем и завтра доберемся на Иски, как раз будет прилив, большая вода, а то все равно будем сидеть, в отлив лодка не пойдет... Олени стали подыматься в гору. Лес становился гуще. Попадались ели, высокие пихты, лиственницы с косматыми, растрепанными ветром ветвями. Огромная древняя ель стояла с разорванной корой, видно ее голое белое тело, у некоторых мертвых елей ветви в зелени, но это не хвоя, а какие-то мхи и лишайники. Начался лес из старых берез. "Такой роскоши я в жизни не видел",- подумал капитан. Были березы высочайшие, но были и невысокие, но очень толстые, как древние дубы, и стволы их расходились натрое, начетверо. Большие березы росли по две, по три поблизости друг к другу, а между ними - черные ели. Дальше береза пошла еще тучней, с толстой глянцевитой листвой, со старой желто-белой корой в черных мозолях и глубоких морщинах. Крутая сторона хребта, поросшего этим буйным лесом, была солнечной. Из-за вершин леса показались сопки за Амуром, но пока еще реки не было видно. Она залегла где-то глубоко между теми сопками и горой, на которую подымался капитан. Вот над обрывом огромное дерево обнажило корни и склонилось к земле: на солнцепеке необычайно рослый, гораздо выше человека - стрельчатый иван-чай, с пирамидой розовых цветов. Всюду малинники. - Вон видать Амур,- приостанавливая оленя, сказал Позь. Невельской посмотрел направо. Под дальними сопками виднелась яркая полоса просини. Она казалась маленькой среди этой бесконечной, желтовато-зеленой россыпи лесов, между тучных лесистых сопок. 540 - Вон там Куэгда,- показал Позь. Но среди этого лесного океана не видно было пи поста, ни флага, ни пушки, ни часового с ружьем. Горсть людей, оставленная капитаном там внизу, где-то затерялась, исчезла. Невольно зашевелились мысли - хватит ли сил все тут сделать?.. Ведь страна эта бесконечна, а цель еще далека. "Где-то за этими горами южные гавани, которых я еще и не видел, а я иду не к ним, а в Иски, в Аян, в Иркутск, и в Петербург... Боже, какой путь проехать надо туда и обратно, чтобы решать, смею ли я подойти к южным гаваням! Голгофа и крест мой... Но посмотрим, что они теперь со мной сделают,- со злорадством подумал капитан,- они убили бы меня и стерли бы с лица земли мои открытия, но посмотрим, как им это удастся... Вот он, Амур, вот хребты, пустыня... Вот куда мне не дозволено было являться... Это реальная картина. Кто докажет обратное? Да, впрочем, что это я на вершине хребта, как Дон-Кихот!" Афоня слез с оленя и пил горстями воду из горного ключа. Позь, свесившись с оленя набок и навалившись на костыль, ждал, когда капитан насмотрится. - Что, Афоня, жарко? - спросил Невельской тунгуса. - Маленечко... - А ночью здесь, на хребте, холодно, капитан. Бывают теперь заморозки,- сказал Позь. Тропа пошла зигзагами вверх. Через некоторое время Позь, показывая рукой вдаль, сказал: - Смотри! Очень далеко, между двух сопок,- как натянутая прозрачная голубая занавеска. Это море. Вернее, лиман, великий, как море... Позь тем временем смотрел вниз. - Ты погляди, капитан, в свою трубу. Невельской навел трубу на реку и на язычке суши, торчавшем среди воды, заметил что-то пестрое. - Неужели флаг виден? - Конечно! - улыбаясь, ответил Позь. Он своими охотничьими глазами без всякой трубы разглядел флаг на Куэгде. А занавеска между гор стала синей. - На лимане ветер подул,- молвил Позь. Ночевали за перевалом у ручья. Ночью подморозило, и под 541 ногами оленей чуть похрустывало. Видно, смерзся в корку верхний слой мхов. Стояла палатка, горел костер. "Прекрасный край! - подумал капитан.- Вход в реку отличный, фарватер хорош,- говорил он себе.-Конечно, надо еще измерять. И река - чудо! Лес корабельный, берега высокие, хлеб будет везде расти... Столько здесь рыбы... Климат в тысячу раз лучше, чем на гнилом Охотском побережье". - Узнай хорошенько нашу жизнь, капитан,- говорил Позь,- тогда поймешь, почему все гиляки хотят, чтобы русские здесь жили. "А я, кажется, сделал тут то, начто и не рассчитывал!" - думал Невельской. Он опять вспомнил встречу на Тыре, где, сам того не желая, нанес сильный удар по надменной, замкнутой жизни маньчжурских купцов... Он стал думать, что должен посвятить себя этой стране, и даже лучше, что так все получилось, может быть, вообще не надо ему жениться. "Но не глупо ли, я еду в Иркутск! Когда же доберусь я до Де-Кастри?" Легли все вместе, прижавшись друг к другу и укрывшись шинелью и куртками Афони и Позя. "Однако тут сыро и холодно. Это в августе-то такой мороз... Может быть, поэтому и листва такая толстая на березах, как из кожи",- подумал капитан, засыпая. Утром Невельской вспомнил все происшедшее за последние дни: пост поставлен, река занята, всем об этом объявлено. Стоял туман между березами, и смутно, на фоне красного гребня солнца, различались в нем рога оленей. Капитан утешал себя, что южней, на берегу моря, которое он сам видел в прошлом году, гораздо удобней жить, центр русской жизни будет там... Снова поплыли деревья в тумане. Красное солнце закрылось синим бугром сопки. Туман рассеялся. За голубыми хребтами - красный восход. Небо быстро желтеет. Солнце выходит из-за гор. Олени вышли на бескрайнюю марь, поросшую редкими мелкими березами. Кругом стояли хребты. В далекой синеве плыли облака. Где-то за хребтами море, за морем - Сахалин. Цепи хребтов, реки, болота, леса обступили Невельского. "Этот мир велик, а нас горсть,- думал капитан,- и мы должны изучить его. А в Петербурге на шею мне надели гирю. И с этой гирей я должен брести по неведомым землям". - Капитан, уже ягода есть! - радостно сказал Афоня. Он набрал голубицы в шапку.- Хочешь? 642 Невельской взял горсть. Холодная ягода освежила горло. Снова началась густая тайга. Олени шли медленно. - Залив близко,- сказал Позь. Ехали около обрыва, по берегу тихой речки Иски. - Тут можно будет и на лошадях ездить со временем,- сказал капитан. - Дорога горой сухая,- согласился Афоня. - На море прилив начинается, вода в речке тихо бежит. Скоро остановится,- говорил Позь. Лес редел. Впереди открылся залив. Олени перешли лужи, забитые гнилой травой, дохлой горбушей и илом. Над долиной речки, на обрыве,- мелкая береза, ольшаник. Устье, как и у всех охотских речек,- заболочено. Не поймешь, где речка кончается, где начинается мелководный залив, всюду трава, лайды, бесконечные протоки. На возвышенности - несколько юрт. Это зимнее стойбище Иски. Сюда от снежных бурь, от ветров и штормов в тайгу под прикрытие сопок уходят на зиму гиляки. Тут и дров много, и волна не дохлестнет, и пласт льда не накатит с моря и не срежет эти бревенчатые жилища. И звери лесные близко. - Лучше бы тебе тут дом строить,- сказал Позь. - Нет, надо, чтобы с моря пост видели... Капитан въехал на олене на этот островок среди болотистой тайги. Залив стал виден во всю ширь. Ближе к стойбищу он зарастал травой. Это прилив затоплял отмели, болота на берегах и лайды. По берегу шли двое матросов. Завидев капитана, они подбежали и вытянулись. Оба они с "Охотска". - Откуда, братцы? - С Орлова мыса, вашескородие! Гиляки сказывали, рыбы дадут. Так меня урядник послал в деревню. Радость матросов, казалось, была велика. Они видели капитана на олене, в торбазах и сетке. Они услыхали от него много новостей. Узнали, что товарищи их остались на посту на Амуре. Это казалось трудней и опасней, чем работать в лесу. - Ну, как там Шестаков? Цел? Маньчжуры не схватили его? - спрашивал один из матросов. - Места на Амуре охраняет,- отвечал Афоня. "Места на Амуре" представлялись страшными. - Рубишь, а ружье наготове,- рассказывал матрос.- Медведей, что скота, ходят, ягоду едят, близко подойдут - не 543 боятся. Казак у нас убил одного. Они ягоду сгребают... Ходят, как коровы. Матросы еще не привыкли и побаивались и этого леса и медведей. Капитан расспросил, как идет работа. Потом он заехал в зимнее стойбище, где жило несколько семей, и договорился с искийскими гиляками, чтобы поставляли на пост свежую рыбу, а зимой мясо. Вдали залив был чист. Отчетливо виднелась коса, на ней силуэты пяти палаток. Левей палаток стоял "Охотск". А правей виднелось еще два судна. - Американ пришел! - сказал Позь. "К нам гости! - подумал капитан.- Славно!" - Задерживаться не будем! - сказал он. Позь позаботился заранее, еще когда уходили на шлюпке из Петровского. Здесь уж ждали капитана искийские гиляки с мелкосидящей плоскодонной лодкой. Вооружившись шестами и веслами, они уселись в лодку. Позь взялся за шест. Афоня оставался. Он должен был угнать оленей на пастбище. Матросы взяли под козырек, капитан пожелал им всего хорошего. Они, придерживая ружья, побежали к крайней юрте, видимо, за рыбой. Лодка тронулась. Вскоре пошли по такой мелкой воде, что гиляки вылезли и с трудом тянули лодку. Днище ее шуршало о песок. Теперь коса вдали исчезла, а пять палаток видны отчетливо. Они кажутся синими и стоят прямо на воде среди моря. Стало глубже. Все залезли в лодку. День был ясный, вода чистая - видны все рыбы. Проплыли мимо лайды, усыпанной множеством быстро двигающихся серых бекасов. Иногда вверх белым брюхом плыла, вынесенная речкой Иски, горбуша, выметавшая икру и погибшая. Плескались живые горбуши, прыгали, шли на речку, торопились на нерест. Всюду - в цвет песчаного дна - камбала. Ее множество. Опустит гиляк шест, камбала вздрогнет, пласт ее метнется, замечутся другие пласты, малые и большие. Все дно, казалось, в несколько слоев выстлано камбалой. Камбала мчится, как молния, и вдруг встанет, замрет, и песок, поднятый ее бегом, кое-где покроет ее, и она станет в один цвет с дном, ее не видно. Стало еще глубже. За лайдой открылся мелкий залив. Он весь в чистых желтых банках и отмелях, просвечивающих 544 сквозь зеленую воду, с синью глубоких фарватеров. Далеко коса, виден дымок, люди, груды черных бревен. "Орлов строится! - подумал капитан.- Как-то он обошелся с китобоями?" Лодка шла вдоль берега. Неподалеку от поста, у летнего стойбища Иски, там, где берег утыкан жердями, на которых устроены вешала и сушатся красные пласты горбуши и тушки нерп, стояли гиляки. Они смотрели на шедшую лодку. Капитану показалось, что вид у них обиженный и они хотят что-то сказать, но он не стал останавливаться, надо было сначала на пост. На одном из кораблей в трубу стал виден звездный флаг Соединенных Штатов. Орлов встретил капитана на берегу. Он рапортовал о состоянии поста, о ходе работ. - Что у вас за суда стоят? - Один американский, а другой английский китобой. - Передали им объявления, которые я оставлял? - Нет...- замялся Орлов. Невельской вспыхнул. Он помнил гордый парус китобоя, который видел весной на синем открытом море, наблюдая и