з и запомнят. Путаница с расписанием произошла утром, но казалось, что именно это было моим последним поступком, и ошибка, моя случайная утренняя ошибка сразу как бы перечеркнула все. Теперь помнили только о ней. Ощущение черной несправедливости больно ранило мое сердце... Но я не показал виду, что ранен! О Глебе никто ничего не знал. Это тоже было несправедливо: ведь если бы он не попросил Племянника запереть нас, вообще не было бы никакой страшной истории. Но я не хотел позорить его. "Не делай чужое горе фундаментом своего счастья!" -учит нас народная мудрость. Так сказал папа моему старшему брату Косте, когда тот хотел пригласить в театр девушку, которая нравилась его другу. И Костя не пригласил. Расследование еще не было завершено. Мотивы преступления еще не были выяснены. "Зачем? Зачем Глебу понадобилось?.." - этот вопрос жестоко терзал меня. И все же я не подал виду, что Глеб хоть в чем-нибудь виноват. Хотя делить вину на двоих всегда легче, чем принимать ее всю на себя. Глеб был рядом и, казалось, просил: "Поручи! Поручи мне что-нибудь трудное!" Он хотел искупить... Наташа стояла возле окошка кассы и смотрела на расписание, будто все еще проверяла, надеялась... Выражение ее лица было таким, что капли дождя на щеках можно было принять за слезы. Решимость вновь овладела мною: "Я должен тут же, не отходя от кассы, что-то придумать! И осушить эти капли! И вернуть улыбку ее лицу! Да, я обязан. Тогда и она и все остальные снова увидят во мае спасителя: люди помнят о последнем поступке". И тут... Идея, как яркая молния, сверкнула в моем мозгу. Но никто не заметил, потому что это было в мозгу. Глава X, в которой слышится крик из подвала - У вас тут есть почта? - спросил я Глеба. - За станцией, недалеко. По ту сторону...- торопливо и старательно, как Миронова, объяснил Глеб: ему хотелось, чтобы я позабыл о его темном прошлом. - Там есть телефонная будка? - спросил я.- Для междугородных переговоров? - Одна будка есть... - Нам хватит одной! - крикнул я так громко и радостно, что все подбежали к нам. - Я знал, что ты придумаешь... Что ты найдешь выход! Такой у тебя талант! - сказал Принц Датский, который продолжал ценить чужие таланты. - Сейчас мы помчимся на почту, чтоб спасти Наташину маму и вообще всех наших родителей. Позвоним и скажем, что все в порядке: задержались, но к ночи будем. Глеб укажет дорогу. - Это великое дело! - сказал Принц, протягивая свои длинные руки, чтобы обнять меня.- И, как все великое, так ясно и просто: позвонить, успокоить. Это находка! "Не волнуйся! Потом она выйдет и бросит на меня мимолетный, но благодарный взгляд. А потом и мы будем звонить... Денег хватит: ведь родители дали "на всякий случай", а в подвале тратить их было не на что". Окна домика звали, манили меня к себе так сильно, что я обогнал Глеба. Эти окна казались мне близкими и родными до той минуты, пока я не увидел, что они с внутренней стороны плотно закрыты ставнями. Я сразу немного отстал, и Глеб достиг домика первым. Но он не взбежал на крыльцо, а уступил мне дорогу. Я взбежал, дернул за ручку, которая оказалась холодной и мокрой. А дверь оказалась закрытой. "Выходной день-воскресенье",-прочитал я на облезлой табличке. О, какие печальные сюрпризы подсовывает нам жизнь! Все смотрели на меня. В глазах не было и тени недавнего восхищения. Я был на крыльце, а чуть пониже стояли пятеро моих друзей - в пустом поселке, на мокрой земле, под дождем, возле закрытой почты, И они снова считали, что я виноват: если бы а утром не перепутал, они бы сейчас ехали в теплом вагоне к своим мамам и папам. Я перепутал... Это вновь стало для них моим последним поступком. А о том, что, если б не я, они бы все сидели в подвале, никто уже и не помнил! Так я думал, пока не заметил в глазах у Наташи нечто иное. Я увидел в них ожидание и надежду. Как это было уже не раз в тот день. Она еще надеялась на меня! И вновь началась цепная реакция: идеи одна за другой полезли мне в голову. - А если добежать до соседней станции? Это далеко? - Полчаса бега,- ответил Глеб.- Но районная почта здесь... А там нету будок... - Воскресенье для всех воскресенье! - мрачно изрек Покойник.- Ты думаешь, там уже начался понедельник? - Зачем же так?-неожиданно оборвал его Принц.-Зачем говорить под руку? - Ну, если он будет думать рукой, наши родители обречены! - Покойник, не трогай Алика! - сказал Принц так же грозно, как говорил раньше мне: "Не трогай Покойника!" В его груди билось честное, благородное сердце! Поддержка вдохновила меня. - А куда ты, Глеб, вчера звонил по междугородной? Чтобы предупредить Племянника... Ну, о том самом... о чем ты знаешь. Куда ты звонил? - На дачу. - Значит, там есть телефон? - Да. Его дедушке... Он выступал на телефонной станции, и ему... Там даже табличка... на аппарате: "Гл. Бородаеву от благодарных читателей..." - По этому телефону ты, Наташа, и позвонишь! - провозгласил я с крыльца, словно с трибуны,- А потом, если останется время, и мы позвоним. - Нет...-сказал Глеб.-Ты не знаешь Григория. Он не позволит... Раз мы его... Глеб еще не знал главного - он не читал моей надписи -я столе: "Племянник! Передай привет своей тете!" А если Племянник, в отличие от Глеба, уже прочитал эти слова? Тогда он и подавно не пустит нас к телефону! А то еще и загонит обратно в подвал... Встречаться с ним страшно! Так я думал, а вслух сказал: - Что нам Племянник! Шестеро одного... - Не ждут! - подсказала Миронова. И в первый раз в жизни, подсказывая, не угадала. - Не боятся! - поправил я ее. И повторил: - Шестеро одного не должны бояться! - Ты не знаешь Григория,- опять сказал Глеб.- Он же сидел... А мы не сидели... Нам не справиться... - Посмотрим! - воскликнул я. Но по-прежнему стоял на крыльце: торопиться на "старую дачу" как-то не очень хотелось. На выручку мне пришла цепная реакция: новая идея ярко вспыхнула средь рано спустившихся сумерек. - Он нас пальцем не тронет! - Пальцем, конечно,-заныл Покойник.-А ты видел, какой у него кулак? - Не видел! И ни один из вас не увидит,- сказал я уверенно.- И самого Племянника вы не увидите! - Разве это возможно? - продолжал сомневаться Покойник. - Возможно! - Разве Племянник исчез? Испарился? От страха Покойник опять стал изъясняться вопросами. - Когда вы войдете в дачу, она будет пуста,-сказал я.- Вы верите мне? - Верим,- сказала Наташа. Это было мне скромной наградой. - Бежим! - крикнул я. И все опять побежали. Если бы кто-нибудь в тот день наблюдал за нашими передвижениями со стороны, он бы решил, что происходит нечто весьма странное и подозрительное. Сперва мы мчались от дачи к лесу. Остановились, помахали руками вокруг Покойника и снова помчались. Потом остановились на платформе, снова помахали, посовещались и, обдавая друг друга брызгами грязи, устремились к почте. Опять остановились, опять помахали, посовещались и со всех ног помчались обратно к даче... Теперь уж я все время бежал впереди, как вожак, который обязательно есть в любой стае - птичьей, собачьей и всякой другой. Мне не нужна была теперь помощь Глеба: я сам знал Дорогу. По пути к даче мы несколько раз отдыхали. Каждый по-своему. Покойник сразу бухался на пень или на скамейку и дышал всеми частями своего тела: носом, ртом, животом и плечами. Принц Датский ходил, по-спортивному высоко поднимая ноги, вскидывая и опуская руки, глубоко и ровно дыша. Глеб начинал прогуливаться где-нибудь подальше от меня: он избегал моих глаз и вопросов. Казалось, он хотел, чтоб я позабыл о его существовании. И о расследовании, которое все еще не было закончено: у меня не хватало времени. Внезапно он поворачивал голову, словно за деревьями и за кустами его настигали мои мучительные сомнения: "Зачем ты, Глеб, это сделал? Зачем?!" Миронова, с трудом переводя дыхание, все же поднимала руку и спрашивала: "Надо отдыхать?"-давая понять, что, если потребуется, если будет отдано распоряжение, она тут же без остановки помчится дальше. Но, в общем-то, у всех вид был потный, взъерошенный. Даже я еле заметным движением стирал со лба капли усталости. И только Наташе усталость была к лицу. Лишь по легкому, едва проступившему румянцу да по блеску больших серых глаз, которые меня ослепляли, можно было догадаться, что она немного утомлена. Я был уверен, что не существует в жизни таких положении, которые бы застали Наташу врасплох и могли бы ей повредить. Все ей было к лицу, и от этого мне становилось страшно... Когда показалась "старая дача", которая вовсе не была старой, мои друзья решили вновь отдохнуть. Они боялись к ней приближаться. Да, острая наблюдательность подсказала мне, что они робели. Глеб всегда чуть-чуть пригибался и, казалось, любил изучать землю у себя под ногами. Раньше это было от скромности, а в тот день, как я уже говорил, он боялся встретиться взглядом со мной. Со мной, который многое понял, многое знал о нем, но кое-что еще недорасследовал... Однако на последнем привале Глеб подошел и сказал: - Ты не знаешь Григория... Его все тут... как огня! Он ведь сидел... за драку... Сидел! - И еще посидит! - сказал я. - Где? - Не там, где раньше, но посидит. Пока это тайна. Остальные молча переминались с ноги на ногу, но глаза их старались остановить, удержать меня. "Умный в дачу не пойдет, умный дачу обойдет!" -говорили взгляды друзей. И хотя я в тот день убедился, как мудра народная мудрость, но на сей раз она меня не устраивала. Я вступал с ней в конфликт, Наконец Принц Датский не выдержал и воскликнул: - Ты смелый, Алик! Ты самый смелый из нас! Он уважал чужую отвагу. - Я знаю, что мои стихи не приносят никому особенной радости,- сказал он.- Но я никак не могу отвыкнуть... - От чего? - Высказывать свои чувства з стихах. - Почему ты об этом заговорил? - Потому что пришли мне на ум кое-какие строки. Пока мы бежали. Отойдем на минутку. И я тихо прочту. Тебе одному! Хочешь? Я понял, что ничего плохого Принц обо мне сочинить не мог. Поэтому мне захотелось, чтобы Наташа тоже услышала строчки, которые пришли Принцу на ум. Это ведь так приятно, когда тебя хвалят в присутствии любимого существа. Я как бы по просьбе Принца отошел в сторону. Но в ту, где стояла Наташа. И сказал: - Прочитай! Не обязательно мне одному. И не обязательно тихо. Зачем же наступать на горло собственной песне? Понял я: не речи, не отметки Остаются в памяти навек. В этот день ты доказал нам, Деткин, Что делами славен человек! Чтоб хвалу могли воздать мы смелости, Ты вернись в сохранности и целости! Но и сам Принц Датский никогда не был трусом. Он предложил: - Хочешь, я пойду вместе с тобой? - И я пойду,- сказала Наташа. В ее фразе было только три слова. И в двух из них было всего по одной букве. Всего по одной! Но слова эти обожгли меня (в положительном смысле). Я не собирался, подобно Покойнику, говорить, что мечтаю погибнуть. Наоборот, после трех Наташиных слов мне захотелось продолжить свое существование, как никогда раньше! Но. н, как никогда раньше, я готов был рисковать собой во имя высокой цели: спасти ее маму. И всех наших мам! Папы, мне казалось, меньше нуждались в спасении. На том последнем привале я понял, что любовь способна вдохновить человека на многое. - Мне понятно ваше желание разделить со мной трудности,- сказал я.- Поверьте: мае очень не хочется наступать на горло вашей песне! И народная мудрость гласит: "Один в поле не воин!" Тут я подумал, что уже второй раз за какие-нибудь пять минут вступаю в конфликт со старой народной мудростью. "Наверно, ни одна мудрость не годится на все случаи жизни!" - решил я. В тот день мысли и обобщения буквально одолевали меня. - В данном случае,- сказал я,- совершенно необходимо, чтобы воин был в поле один. Но вы все время будете рядом со мной! - Я взглянул на Наташу.- Ну, а если я не вернусь... - Ты вернись в сохранности и целости! - сам себя процитировал Принц. - Постараюсь,- ответил я. - Ты уходишь? - с тоской сказала Миронова: она боялась остаться без руководства. Все-таки командиром был я! - Что ты задумал? - спросила Наташа.- Может быть, скажешь? Что ты задумал?.. - Я открою вам путь к телефону! Я устраню Племянника! - Устранишь? В каком смысле? Физически? - испуганно прошептал Покойник.-В каком смысле?.. - В том смысле, в котором надо! - Устранишь?-растерянно сказал Глеб.-Но ведь это... он, знаешь... Его все тут... как огня! "Уж ты бы помалкивал!"-хотел я ответить Глебу. Но удержался: расследование не было завершено, Е я не имел права при всех его обвинить, вынести ему приговор. - Значит, идешь один? Окончательно? - спросил Принц. Я чувствовал, что друзья хотят оттянуть тягостную минуту. Они смотрели так, будто прощались со мной навсегда. Это было выше моих сил. И я сделал решительный шаг: сбросил с себя пальто. - Ты простудишься,- сказала Наташа. - Что поделаешь? Это необходимо. Она протянула руки и взяла мое пальто. "Если что... пусть ото будет памятью обо мне",- хотел я сказать. Но не сказал. - В случае чего... ты кричи,- попросил Принц. Он предложил это из лучших намерений. Но я взглянул на него с удивлением. - Кричать? Ни за что! - Что же нам делать? Бездействовать? - Спрятаться за деревьями и ждать моего сигнала! Когда я высунусь из окна и незаметно махну рукой, знайте: с Племянником покончено! - Навсегда? - спросил Покойник. - Навсегда или временно - какое это имеет значение? Важно, что путь к телефону будет свободен! Я вам незаметно махну... - Почему незаметно? Ты маши позаметнее. А то мы не заметим,- сказал Принц. - Будь осторожен...- тихо попросил Глеб. "Думал бы раньше!"-мысленно дал я ответ. И смелым, решительным шагом двинулся к даче, навстречу риску, подвигу и неизвестности. А природа между тем продолжала жить своей особой, но прекрасной жизнью. Дождь усилился. Я знал, что друзья, следящие за каждым моим движением, видят, как ветер развевает мою одежду и как фигура моя постепенно словно бы растворяется в густой дождевой пелене... Я вошел в дачу. Сердце мое билось так сильно, что я придержал его рукой. И стал подниматься по "ворчливо-скрипучей" лестнице, которая не скрипела. Каждый шаг приближал меня либо к торжеству, либо... Но об этом я старался не думать. Сверху опять донеслось бормотание: - Ах, вы все еще трепыхаетесь? Тогда уж мы вас добьем! Ах, вы так?.. Тогда мы вас бац по загривку! Мне казалось, что эти слова относились ко мне. И я остановился. Но лишь па секунду. А потом, чтобы не оставлять себе времени для сомнений, быстро взбежал по лестнице. На пороге бывшей комнаты Дачника я вновь на миг задержался: распахнул куртку, разорвал свою старую рубашку на тех самых местах, где она уже была заштопана, потом и ее распахнул, чтобы было видно мое голое тело. Я толкнул дверь. Племянник по-прежнему играл сам с собой в "дурака". Вид у меня был такой мокрый и растерзанный, что Племянник, мне показалось, в первую минуту меня не узнал. Но потом пригляделся и поднял свое огромное тело из-за стола: - Это ты... парнек? - Я...- ответил я, дыша так, чтоб он понял, что я почти задыхаюсь. - Сквозь стену прошел? - Нет... Я через дверь. Через ту, которая перекосилась и открывается только чуть-чуть. Сбросил пальто - и пролез. Видите, рубашку порвал. Но пролез. Остальные застряли и вернулись обратно. А я прямо к вам! - Чего же не смылся? - Мне вам нужно сказать... Сообщить! - Смелый ты, я погляжу, парнек. А если я тебя обратно туда запихну, как сельдь в банку? - Запихните! Пожалуйста!.. Я сам с удовольствием запихнусь. Но сначала послушайте. Я должен вам сообщить... На его маленьком личике вновь не умещалось ничего, кроме усмешки. - Я бы вас выпустил. Немного попозже.- Он захихикал.- Но раз вы сами хвост подымаете, смотрите, гаврики! Там ведь написано: "Не подходить!" А ты, парнек, подошел? Начихал, значит! Запихну я тебя обратно. И будешь сидеть тихо, будто мать родная не родила! - Запихните! Пожалуйста! Но сначала послушайте! - Чего там?..- Он махнул на меня рукой, словно на комара. - Мы обнаружили там... исключительно интересную запись! На крышке стола. Прямо на крышке, сверху! Вы не заметили, потому что эта запись сделана карандашом и чуть-чуть, стерлась. Но зато очень важная! И адресована лично вам! - Мне? - Лично вам! Представляете? - Мне лично? - Вам! Не верите? Можете посмотреть! - На столе? - Прямо на круглой крышке. Если вам за какие-то бумажки музей объявил благодарность, то уж за стол с надписью... Наверно, портрет ваш в музее повесят. И всем экскурсантам будут рассказывать!.. - А может, и деньжатами пахнет? - Заплатят! -уверенно сказал я.-Во-первых, за стол: это же предмет, непосредственно связанный с жизнью писателя. И его творчеством! Потом, он же всего на трех ножках... А в музее знаете как? Чем старее вещь, чем больше поломана, тем сильней за нее хватаются. Слышали, говорят: "Музейная редкость"? Это, значит, что-нибудь поломанное или разорванное. А во-вторых, там же надпись, обращенная к вам! Табличку прибьют: "Из личного архива..." Я такие читал. И повесят портрет... Ваш портрет! - Ну, ты не умничай! - Племянник вновь махнул на меня рукой.- Не твоих мозгов это дело, парнек. Веди-ка меня. Если правду говоришь, всех выпущу. А если наврал, тоже выпущу... дух из тебя! Понял? Довольный собой, он рассыпал мелкий, противный смешок. И затопал вниз, перешагивая через две или три ступени. Я еле за ним поспевал. "Лишь бы не сорвалось! - думал я.- Ну, а если сорвется... Я погибну в подвале. И не так, как Аида и Радамес, которые все-таки были вдвоем. Нет, я закончу свою жизнь в темном, сыром одиночестве! Все решится буквально через секунды. Вот сейчас! Вот сейчас..." Я вытер со лба капли страха. Даже не очень опытный глаз мог бы безошибочно определить: меня трясла лихорадка. Как хорошо, что Наташа была далеко! Наконец мы остановились у двери, ведущей прямо в подвал. Племянник схватился за щеколду. Железо со ржавым стоном проехало по железу. Потом он повернул круглую головку английского замка. - Проходи-ка, парнек... - Нет, вы вперед проходите. Вы ведь старше! Я себе не позволю... - Вежливый ты, парнек! Не люблю вежливых. Он шагнул в сырой мрак подвала. И в то же мгновение дверь, которую я смело и решительно толкнул ногой, захлопнулась. Щелкнул замок, от которого ни у кого не было ключа... На всякий случай я тут же навалился на щеколду и с трудом задвинул ее. - Парнек, ты что? - послышалось за дверью. - Не хочу вам мешать,- с плохо скрываемым злорадством ответил я. - Открой дверь! Откр-р-р-ой! - А вы нам открыли? - Ну, пар-р-рнек! Ну, ты у меня... - Пока что не я у вас, а вы у меня... сидите в подвале. - Сейчас я твоих дружков... Я их всех! Будто мать родная не родила!.. Я их... - Сначала найдите! - Да я их! - Посидите вдвоем со скелетом! Он стал колотить в дверь ногами. Но она была прочно обита ржавым железом. - Попробуйте пролезть через другую дверь,- посоветовал я, зная, что через нее пролезет только маленькая головка Племянника. Или его нога. - Навр-рал? Ты мне навр-рал? - Нет, я сказал правду. Подойдите к столу - и убедитесь! Послышался топот его ножищ. "Вот сейчас он остановился возле стола...- думал я.- А сейчас вот читает: "Племянник! Передай привет своей тете!" - Откр-р-рой! - раздался крик из глубины подземелья, похожий на рев циклопа, запертого в пещере. Чувство законной гордости переполнило меня! Был открыт путь к телефону. Наташина мама была спасена!.. Глава XI, в которой мы слышим разные голоса и топот погони... - Как тебе удалось? Как ты это совершил? Как сделал? Как?! Расскажи! - Важен результат,- отвечал я на вопросы своих друзей.- Он сидит в подвале? Сидит! Он кричит в подвале? Кричит! Остальное, как говорится, детали. - Победителей не судят! II не расспрашивают!..-изрек Покойник. Ему не хотелось, чтобы мной восторгались, чтоб меня расспрашивали. И хоть наши желания решительно не совпадали, я тоже сказал: - Зачем оглядываться назад? Лучше будем смотреть вперед! - Я слышал, что у военных принято анализировать военные операции, которые привели к победам,- сказал Принц Датский.- На них учатся остальные. Мне не хотелось вслух анализировать свою "операцию". Ведь я перехитрил Племянника... А хитрость со стороны всегда выглядит менее выгодно, чем прямая схватка, чем смелость, проявленная в открытом бою. "Если бы они слышали своими ушами, как Племянник грозил запихнуть меня обратно в подвал, словно сельдь в банку,- рассуждал я,- они бы поняли, что я проявил не только находчивость, но и храбрость. Но они этого не слышали и уже не могут услышать. Пусть же догадываются сами. Вдруг Наташа подумает, что Племянник струсил, испугался меня! Я не буду с ней спорить. К сожалению, она вряд ли может так подумать..." И хотя я предложил не оглядываться назад, мне внезапно захотелось, чтобы они услышали рычание Племянника и поняли, какого противника я победил. Всем не терпелось добраться до телефона, но я предложил: - Давайте спустимся на минутку! Спустились все, кроме Глеба... Он, который старался первым выполнять мои приказания и даже, подобно Мироновой, заранее угадывать их, тут вроде бы не расслышал. Я не стал насиловать его волю. Может, он боялся, что я и его тоже загоню в подземелье. А может быть, считал себя не вправе издеваться над Племянником, который еще недавно был его верным сообщником. Со участником его преступления! Н вновь передо мной возникла загадка, которую еще предстояло понять, разгадать: "Зачем Глеб звонил Племяннику? Зачем просил его запереть нас в подвале? Зачем?!" Мы подошли к двери, обитой ржавым железом, и я крикнул: - Ну, как там дела? Какое у вас настроение? Племянник стоял по ту сторону возле самой двери, как тигр возле металлических прутьев клетки. - Откр-рой! -заорал он.-Откр-рой! Все отскочили в сторону. Но я остался на месте. Я даже не шелохнулся. И с плохо скрываемой насмешкой произнес: - Мы же освободились собственными силами. Без вашей помощи. Вот и вы постарайтесь! Проявите инициативу, находчивость. Посидите, похудейте - тогда, может быть, пролезете через ту дверь, через которую мы... - Я р-разнесу дачу! - кричал Племянник. - Тетя будет очень огорчена,- спокойно ответил я. И обратился к своим друзьям:-Прошу вас наверх! К телефону. Прошу! Все тихо мне подчинились. Мы вошли в комнату, которую когда-то снимал у тети Племянника Гл. Бородаев. Она переходила прямо в террасу, а терраса выходила прямо во двор. Телефона я в комнате не увидел. И внутренне похолодел: неужели все мои старания оказались напрасными? Но уже в следующий миг я внутренне отогрелся: Глеб поднял со стола старый женский халат, и оказалось, что телефон скрывался под ним. - Зачем это? - спросил я. - Тетя очень боится... Если соседи, которые с других дач... То всегда будут просить... Она прячет, чтобы не знали. Он ведь прямой! - В каком смысле? - Сразу соединяется с городом... Такой только дедушке... В благодарность... К аппарату была прибита потускневшая пластинка: "Гл. Бородаеву от благодарных читателей". Рядом лежала бумажка, на которой были записаны телефоны: милиции, "скорой помощи", пожарной команды и еще какой-то. - Это чей? - спросил я. - Тети Племянника,-сказал Глеб.-Она в городе. Он ей звонит. Сообщает... - Понятно. Острая наблюдательность немедленно подсказала мне, что никто не решается первым снять трубку. Вдруг отключен за неуплату? Или испорчен?.. Смелым движением руки я поднес трубку к уху: раздался гудок. Наташин телефон я знал наизусть. Но она не знала, что я его знал. И я не хотел, чтоб она об этом догадывалась: ведь я чуть не с первого класса звонил ей и долго дышал в трубку, а потом перестал дышать. - Наташа, какой у тебя номер? Она ответила. Я набрал... Послышался женский голос. Он был мне отлично знаком: раньше, услышав его, я сразу же вешал трубку. Но сейчас не повесил, а передал Наташе: - По-моему, твоя мама. - Мамуля, - сказала она так нежно, что острое чувство зависти вновь проникло мне прямо в сердце. Если б она сказала таким голосом "Алик", я отдал бы все самое дорогое: новый велосипед (двухколесный!), и шариковую ручку, и бильярд с металлическими шариками! Она продолжала: - Нет, не из города... Мы еще здесь, на даче. Опоздали на электричку. Все хорошо. Ты не волнуйся. Я буду часов в одиннадцать. Попроси, пожалуйста, Анну Петровну, чтобы не уходила. Чтобы еще посидела с тобой... дождалась меня, если может. Попросишь? Честное слово? Нет, все хорошо! Сейчас мы на даче. Нет, не на улице. Ты не волнуйся. Просто опоздали на электричку. Целую тебя! "Уж этого-то мне никогда не услышать!" - с плохо скрываемой грустью подумал я. И вдруг она сказала: - Спасибо, Алик! - Не стоит. Пожалуйста...- ответил я и громко закашлялся, чтоб не услышали, как заколотилось в груди мое сердце. Я вновь поднял трубку и протянул ее Мироновой: я уступал место женщинам! - Сколько минут можно разговаривать? - спросила Миронова. - Сколько хочешь. Ты же не в автомате. - Разве не ясно? - задал вопрос Покойник. - Что? - спросила Миронова. - Разве не ясно, что и другие родители тоже волнуются? И что поэтому не надо затягивать? Разве не ясно?.. Он заговорил в своей излюбленной форме. Миронова быстро набрала номер. Я, как детектив, постарался представить себе весь ее разговор полностью, угадывая и то, что ей отвечали. - Валентин Николаевич! - закричала Миронова. - Ты говоришь... - Издалека! -закричала Миронова. - Очень плохо... - Слышно! - крикнула она.- Это потому, что я нахожусь за городом. - Тебе нужно... - Маму! Или пасу. Или брата. Или сестру. Я понял, что Миронова любит подсказывать не только учителям, но и соседям по квартире. Всем, кто старше ее. И главнее! Потом подошел брат, потому что Миронова назвала его по имени: - Передай маме, Михаил, что я приеду в одиннадцать. Или в одиннадцать часов десять минут. Потому что мы опоздали на электричку. Повтори все это слово в слово! - Ты приедешь в одиннадцать. Или в одиннадцать часов десять минут,- повторил брат Михаил.- Потому что ты опоздала на электричку. - Не я опоздала, а м ы . Мы все опоздали! - строго поправила Миронова.- Повтори еще раз. Он повторил. На этот раз без ошибок, потому что она повесила трубку. Не сказала ни "целую", ни "до свидания", а просто повесила. Я понял, что Миронова умеет не только подчиняться, но и приказывать. Тем, кто моложе ее. В том, что брат был моложе, я почти не сомневался, хотя она и называла его Михаилом. И все же, чтобы проверить свою догадку, спросил: - Это младший твой брат? - Он моложе на один год и семь месяцев,- ответила Миронова. Острая наблюдательность и на этот раз не обманула меня. Как только Миронова отошла от аппарата, Покойник, не дожидаясь моего приглашения, сам бросился к телефону. Но его номер был занят. - Разве нельзя было в другое время? Разве можно так долго? - ворчал Покойник. И неожиданно заорал: - Мамочка, это я! Телефон был так долго занят... Ты звонила дежурному? Какому? Ах, по городу? В больницу? И в морг?! Его мама волновалась так, будто Покойник умер. Потом Покойник зачем-то сообщил, что мы на даче одни, то есть без взрослых. Тут уж голос его мамы стал так ясно слышен, будто она была не в городе, а на соседней даче. Покойник объяснял: - Нет, мы не сами... Нам Нинель разрешила! - Зачем? Зачем ты это сказал?! - Я дернул его за рукав. Но было уже поздно. Мама кричала, что она родила Покойника не для того, чтоб его потерять. Или что-то похожее. Я вновь, как опытный детектив, мысленно представил себе весь разговор. - Как ваша учительница могла это сделать? Ведь мы же ее предупреждали! - кричала мама. - Когда предупреждали? - удивился Покойник. И я еще раз понял, насколько лучше, если на родительское собрание идут не родители, а идет старший брат: Покойник не знал никаких подробностей. - Ну, уж это последняя капля! - кричала мама, будто с соседней дачи. Но всех слов не было слышно, и мне приходилось догадываться. - Как это последняя? В каком смысле? - продолжал удивляться Покойник. Я понял, что его мама была среди тех, которые нападали на нашу Нинель. Глеб пригнулся так низко, как не пригибался еще никогда. - Иди! Твоя очередь! - сказал я с плохо скрываемой злостью. - Я потом... После тебя... Я могу после... - Еще бы: у тебя дома ведь никто не волнуется! Ты, конечно, заранее предупредил. Уж ты-то знал... Никто из ребят нас не понял. Но мы хорошо поняли друг друга. Глеб заранее знал, что мы поздно вернемся. Он сделал для этого все, что мог. И, конечно, еще утром предупредил, чтоб его не ждали. -- О Нинель Федоровне ты не подумал? - тихо, немного приглушив свой справедливый гнев, спросил я. И угрожающе, но шепотом, чтоб другие не слышали, добавил: - Скоро я выясню все. Все мотивы! Зачем тебе было нужно?.. А? Потом объяснишь! А теперь звони. Как ни в чем не бывало! Иначе все догадаются раньше времени. Он колебался. - Звони, будто и у тебя дома волнуются! Он подчинился. - Мы тут... Я поздно... В одиннадцать...-сообщил он то, что его папа, сын писателя Гл. Бородаева, и раньше прекрасно знал. Я издали обдавал Глеба холодной струей презрения. Но так, чтоб эта струя не попала случайно в других, то есть чтоб мой взгляд не перехватили Е не догадались о чем-нибудь прежде, чем я закончу расследование. Потом я узнал адрес Принца, записал его и набрал номер своего телефона. Он тоже долго был занят. "Может быть, тоже звонят в морг?-подумал я.-Или Костя разговаривает со своими приятелями? А точнее сказать, с приятельницами?.." Телефон был занят минут пятнадцать, не менее. Но и не более, потому что я проверил по часам, которые были на руке у Наташи. У меня тоже были часы, но я старался как можно чаще обращаться к ее маленьким часикам. Брал Наташину руку, подносил к своим глазам. Это были незабываемые минуты! Номер был занят, а я радостно улыбался. Все смотрели на меня с удивлением. - Если так долго, значит, это наверняка Костя,- стал объяснять я.- Мой брат! Именно он должен сбегать к родителям Принца. Хорошо, что он дома! Наконец я высказал Косте свою просьбу. - А Нинель Федоровна с вами? - спросил он таким тоном, как обычно не спрашивают об учителях.- И она тоже просит меня? - Да!- Я солгал. Но ради высокой цели! - Тогда я сделаю это немедленно. Передай ей приветик! И сообщи, что я буду ходить на все родительские собрания. Пусть почаще их созывает. Салют! Я мчусь к родителям Круглова!.. Круглов - это была фамилия Принца. Даже не очень опытный глаз мог безошибочно определить, что у всех стало хорошее настроение: мы уже не волновались яа наших родителей, потому что они уже не волновались за нас. Моя мама не была так тяжело больна, как Наташина. Но я часто думал о здоровье мамы и папы. Однажды я услышал по радио, что долголетие часто как бы получают в наследство от родителей. от бабушек и дедушек. Одним словом, от предков. Это меня очень обрадовало: мои бабушки и дедушки-все четверо! - были бодры и здоровы. Значит, их дети, то есть мама и папа, тоже должны были прожить очень долго! Один дедушка был даже до того здоров, что лет десять назад развелся с бабушкой, которая тогда еще не была бабушкой в полном смысле этого слова и потому тоже смогла выйти замуж второй раз. Теперь иногда дедушка (по маминой пинии) приходил к нам в гости, как говорили, "о молодой женой", а бабушка (тоже по маминой линии) приходила со своим "молодым мужем", который был старше ее лет на пятнадцать. Мы всегда встречали их очень гостеприимно. Единственное, за чем приходилось следить, это за тем, чтобы бабушка с мужем и дедушка с женой не приходили в один и тот же день, то есть, как говорил Костя, "чтобы не сталкивались". Я поинтересовался однажды своими прабабушками и прадедушками,- оказалось, что они тоже жили на свете долго. Теперь оставалось мечтать только о том, чтобы врач, выступавший по радио, оказался прав: я очень надеялся на наследственность! Я очень хотел, чтобы мама и папа всегда были здоровы. Еще я слышал о том, что дети переносят любые болезни гораздо легче, чем взрослые люди. И когда мама или папа заболевали, я огорчался из-за того, что болезни внутри семьи нельзя распределять по своему усмотрению: я бы с удовольствием принимал на себя их гриппы, ангины, спазмы сосудов. И даже камни, которые где-то откладывались у папы, я бы, не задумываясь, взял и "отложил" где-нибудь у себя. Я знал, что у взрослых от волнения повышается давление, сосуды сжимаются и происходит еще много такого, чего со мной никогда не случалось. В общем, мы вовремя позвонили! Все смотрели на меня так, будто хотели вслед за Наташей сказать: "Алик, спасибо!.." И хотя все наши родители были уже успокоены, мне показалось, что телефон мы использовали не до конца. - Давайте позвоним кому-нибудь из ребят! - предложил я. Начали с Парамонова. Это был человек лет двенадцати с половиной, не более. Восторженность была его яркой особенностью. Он мог сделать слона не только из мухи, но даже из комара. Я знал, что, если позвонить Парамонову, он растрезвонит об этом звонке на всю школу. - Парамонов,- произнес я в трубку чуть приглушенным, таинственным голосом.- Привет тебе прямо со старой дачи! - Вы еще там? - А где же нам быть? - Потрясающе! С Нинель Федоровной? - Нет, абсолютно одни. - Просто не верится! - Приезжай посмотри!.. - Одни в целой даче? - Да. Она полностью в нашем распоряжении. - Потрясающе! - Мы вернемся, глубокой ночью, - Не может быть... - Позвони ко мне домой и проверь у родителей. Или к Покойнику. Уж родители не соврут! - Почему же так поздно? - Мы сидели в подвале. - Долго? - Четыре с половиной часа. А может быть, больше. - Потрясающе! Что вы там делали? - Раскрывали страшную тайну. - И раскрыли? - Да, мы раскрыла. Тайну скелета! - Кого? - Скелета, скелета... Не удивляйся! - Настоящий скелет? - А ты думал - игрушечный? - Чей? - Трудно сказать с абсолютной точностью. Мы не были с ним знакомы... - Вы в той самой даче? Которая описана в повести? Ну, в той, в которой исчез человек! - Мы тоже могли исчезнуть. Но мы боролись! - Их было много? - Один человек. - Всего один? А вас целый литературный кружок! - Если бы ты видел его, ты бы понял... Но мы победили. Теперь он наказан и находится в заточении. Мы посадили его в подвал! Потом мы стали звонить другим своим одноклассникам. -- Слушайте старую дачу! - говорил я. Или так: - На проводе - старая дача! Мы вернемся глубокой ночью... Нам завидовали и поэтому сомневались: - Наверно, сидите дома? - Можете проверить у наших родителей. Уж родители не соврут! Чтобы Наташа не сочла меня в чем-то нескромным, я говорил: "Мы боролись... Мы разгадали... Мы посадили в подвал..." Хотя на самом деле боролся с Племянником я один, и я один загнал его в подземелье. "Пусть для своих одноклассников я буду пока безымянным героем, зато для Наташи навсегда останусь скромным и чистым! " Эта мысль меня утешала. - Разве нам не пора на станцию? - спросил Покойник. - Пора, мой друг, пора! - со вздохом ответил я: мы еще не успели обзвонить всех: в нашем классе училось сорок два человека. Бремя у нас было, но сомнения меня подгоняли: "А если я снова что-нибудь перепутал? А если электричка придет раньше, чем полагается?.." - Бежим! - сказал я. Ходить мы в тот день вообще разучились. - Но сначала надо выпустить из подвала Племянника,- сказала Наташа. - Зачем его выпускать? - Чтобы он там не умер. - О, как ты добра! - воскликнул я и прижал руки к груди. - Пусть сидит "за решеткой, в темнице сырой",- сказал Покойник.- Разве он не заслужил наказания? - По-моему, он свое отсидел,- сказала Наташа. И взглянула на часики. - Мы сидели гораздо больше,- возразил я.- Хотя ни в чем не были виноваты. Почему же он должен сидеть меньше, чем мы? Мне не хотелось ей возражать. Выполнять любое ее желание - вот что было моей мечтой! "Но как же нам его выпустить? Каким способом? - молча рассуждал я. - Пожалуй, освободить его из подвала еще трудней, чем загнать туда!" Мы вышли из комнаты и стояли возле лестницы: она вела прямо к железной двери, которая вела прямо в подвал. - Он ведь не сам... Это же я...- тихо начал Глеб. - Молчи! - Грозовым шепотом я закрыл ему рот: не хватало еще, чтобы он сознался и сам все раскрыл. Нет, это должен был сделать я, Детектив! - Наташа права,- сказал добрый Принц Датский.- По-моему, племянник Григорий уже осознал... Сидит тихо. Как раз в эту минуту из подвала донеслось: - Откр-рой! Слышишь, парнек? Сломаю стену! Оторву тебе голову! - Я готов пожертвовать своей головой! Но она еще может вам пригодиться: следствие не закончено! - крикнул я, перегнувшись через перила, чтобы Племянник услышал.- Кое-что мне неясно... Следствие будет доведено до конца! До победного! И, может быть, я найду смягчающие вину обстоятельства. Так что сидите тихо! Я взглянул на Глеба. Он пригнулся, и нежная, бархатная кожа его лица покрылась нервными пятнами. Я пощадил Глеба и не стал объяснять, что именно я уже выяснил и ч т о осталось неясным. Кроме того, по всем правилам я не мог его обвинять, не установив мотивов совершенного преступления. А может быть, среди этих мотивов действительно найдутся смягчающие вину обстоятельства? Для Глеба и даже, может быть, для Племянника. Законность! Прежде всего законность!.. - В конце концов, я могу пожертвовать своей головой,- повторил я.- Но одной головы ему будет мало... А вами рисковать не могу! - и взглянул на Наташу. - Откр-рой! - орал из подвала Племянник.- Дачу сожгу! Не пожалею себя! - Вот видите: он себя не хочет жалеть. А вы думаете, что он пожалеет вас. О, как вы доверчивы! - Что же делать? Время идет, - сказала Наташа, - где выход, Алик? Все повернулись ко мне. И в их глазах я прочел надежду, которую не мог обмануть! Судьбе было угодно, чтоб именно в ту минуту мой взор проник прямо в комнату, дверь которой была открыта, и упал прямо на бумажку, лежавшую возле телефонного аппарата. На ней (я это запомнил!) были написаны номера милиции, "скорой помощи", пожарной команды и тети Племянника. Идея тут же, без всякого промедления озарила меня. - Мы позвоним к тете, она завтра утром приедет и освободит его! - Вон... На бумажке...- подсказал Глеб. - Спасибо,- ответил я таким тоном, будто нуждался в его подсказке. Мне вдруг захотелось самому подкинуть Глебу какие-нибудь смягчающие обстоятельства. Дать ему возможность чем-нибудь искупить... Хотя каждый раз, когда я взглядывал на него, один и тот же вопрос обжигал меня: "Зачем? Зачем он все это сделал?!" - До утра держать человека в подвале нельзя,- сказала Наташа. - Человека нельзя. Но Племянника... Второй раз в жизни я возражал ей. Это было невыносимо! - Жестокостью нельзя победить жестокость,- сказала Наташа. Я был уверен, что эту мысль она обязательно должна записать в тетрадку. Хотя я с этой мыслью и не был согласен. Доброта к противнику - не жестокость ли это? И можно ли, пожалев противника, не