оединил свои загорелые руки со своими ногами... Но Майка на все это даже смотреть не стала. Она вышла в другую комнату и захлопнула за собой дверь. Я немного погодя тоже забежал туда и говорю: - Что это ты даже не поздоровалась? - Нашли где физкультурой заниматься! - сказала она. - Ты что, с ума, что ли, сошла? Не узнаешь его? - Прекрасно узнаю. - Это же Власов! Сам Власов! - Подумаешь!.. - Он пришел, чтобы немного потренировать меня. Понимаешь? - Вот и тренировались бы в спортивном зале. Смешно! В комнате ходить на руках!.. - Можно подумать, что не он сильнее всех в школе, а ты! Власов первый и, может быть, даже последний раз в жизни пришел к нам в дом! Все нам завидуют! А ты уходишь в другую комнату! Посмотри, какие у него мускулы... У тебя есть такие мускулы? - Еще чего не хватало! - А ты вообще когда-нибудь видела такие мускулы? - Подумаешь! - ответила Майка. Это ее самые любимые слова: "Смешно!" и "Подумаешь!". Я понял, что спорить с ней бесполезно. * Через три дня я уже вполне мог бы исправить свою двойку. По я исправлять ее не хотел. Все эти три дня Власов приходил ]; нам, и мои приятели просто погибали от зависти. Я прекрасно понимал, что, если двойка исправится вдруг хотя бы на тройку, я уже никогда больше не увижу Власова у себя дома и никто больше мне не будет завидовать. Власов тоже считал, что спешить не следует: - Надо, я так полагаю, исправить твою отметку основательно: раз и навсегда! Поэтому никакой такой торопливости, я уверен, быть не должно. Но староста Князев, наоборот, очень торопился. Он пригрозил написать в стенгазету о том, что я тяну назад всю нашу школу. Как я мог один тянуть куда-то целую школу, мне было совершенно непонятно. Но двойку все же пришлось исправить. - Наконец-то! Поздравляем! - говорили ребята. - Спасибо,- печально отвечал я. - Что это ты такой грустный? - удивлялись мои приятели. - Устал. Перетренировался... Но на самом деле я просто мысленно навсегда прощался с Власовым. И это было так грустно, что даже хотелось плакать. * Сегодня в тот час, когда ко мне, бывало, приходил Власов, в прихожей раздался звонок. Теперь уж это не мог быть он, я знал... И подумал, что долго, наверно, звонок в дверь в этот час будет напоминать мне о Власове. Но делать нечего, пошел открывать... Передо мной стоял Власов! И странно: он тоже смотрел на меня с удивлением, будто не ожидал увидеть. - Ты, значит, здесь?..- спросил он, что-то соображая. - Ну да... Поскольку уроки уже кончились,- отвечал я так, словно нужно было объяснять, почему я нахожусь у себя дома. - И ты один? - продолжал он тем же странным, мне казалось, тоном. Я кивнул. - Думаешь сейчас, я уверен: зачем Власов пришел? Так, да? "Наверно, хочет поздравить меня с исправлением двойки!"- подумал я. - А пришел я вот зачем...- сказал он. И помедлил немножко, как будто вспоминал, зачем же именно.- Я, понимаешь, задумал отправиться в дальнее путешествие... Не в одиночку, конечно... Одному - иуда же? "Неужели?!"-мелькнуло у меня в голове. И я затаил дыхание. - Нужен мне спутник,- продолжал Власов медленно, еще медленнее, чем всегда.-И... я так думаю, ты вполне подойдешь. Я молчал. Я от восторга потерял голос. И вообще боялся сказать что-нибудь не то, чтобы Власов не разочаровался во мне и не передумал. Но все-таки спросил: - А куда мы?.. - Вот верно: куда?..-подхватил Власов, как будто это я для него было не совсем ясно. Он наморщил лоб. А потом вдруг заговорил быстро, так, точно боялся остановиться:- Есть на нашей реке островок. Небольшой такой, но зато совершенно необитаемый! Корабли обходят его стороной. II на лодках туда не заплывают: далеко все же! А мы с тобой поплывем. Проведем там денек, ночь переспим. И... ну да, обязательно зароем бутылку в песок с таким сообщением: "Здесь впервые провели целый день и проспали целую ночь..." И поставим свои имена и фамилии, как полагается. Вот. - А зачем? - спросил я. И сразу испугался, что вопрос получился глупый. Но, видно, Власову он таким не показался. - Зачем...- повторил он, как будто ему это на миг стало не очень понятно.- Да. Зачем?.. А затем! - прямо-таки закричал он вдруг.- Водрузим вымпел! Закрепим весь этот остров за нашей школой. И назовем его так: остров Футбольного Поля. - Футбольного Поля? - переспросил я. - Ну да. У нас ведь, ты знаешь, двора никакого при школе нет. В футбол погонять абсолютно негде. А мы туда, как говорится, проложим маршрут. И будут по нему потом наши футбольные команды на матчи ездить. Простор там! - Еще бы!-восхитился я.-Полная необитаемость!.. - Только Майе ничего не говори,- предупредил меня Власов.- Насмехаться начнет: "Подумаешь, робинзоны!.." И еще что-нибудь такое придумает. И, я так полагаю, обязательно расскажет твоим родителям, а они... - Я ей ни за что, ни под какой пыткой не расскажу! - А сам начинай гюнемногу готовиться к путешествию. Успех, как ты понимаешь, во многом зависит от подготовки. Пораскинь со своей стороны мозгами... Поплывем мы, я так думаю, в первый день летних каникул. Ну, до этого мы еще не раз увидимся. Да... Он помедлил, рассеянно так окинул взглядом стены и неожиданно сказал то, чего я от него в тот момент никак уж не ожидал услышать: - Бабушка у тебя, несомненно, тоже красавица! Эту фразу я от него, правда, уже слышал, только без "тоже". "Что значит - тоже? - не понял я.- А кто еще? Я, что ли, красавица?!" Я размышлял об этом и после, когда Власов уже ушел. И еще я думал о том, как это странно, что где-то на белом свете уцелели необитаемые острова... Я в них уже давно не верил. Я думал, что они существуют только в книжках. Но Власов нашел такой остров! Нашел! А Майка еще смеет говорить о нем: "Подумаешь!" * Сегодня мы начали готовиться к путешествию. Власов принес карту всей нашей области и показал, куда именно мы поплывем и где примерно находится остров Футбольного Поля. По карте выходило, что мы проплывем какие-нибудь полсантиметра, но я-то знал, что плыть нам придется больше пяти "асов! - Мы спустимся вниз, к острову, на байдарке,- сказал Власов.- Грести будем по очереди. Я сознался, что никогда на байдарках не плавал и грести одним веслом не умею. - Я так думаю, что тебе нетрудно будет научиться, - успокоил меня Власов. Он положил стул на пол. Сам тоже сел на пол, прямо между ножками стула. Оперся спиной на обратную сторону сиденья, а руки положил на ножки, словно на борта нашей будущей байдарки. В руки вместо весла взял половую щетку и стал учить меня грести и управлять лодкой. Потом я раз пять садился на пол, и он тоже еще раз пять усаживался между ножками... А потом неожиданно появилась Майка - она всегда появляется неожиданно и тогда, когда ей бы лучше не приходить! В этот момент на полу как раз сидел Власов. Он почему-то очень смутился, покраснел... Стал очень как-то поспешно подниматься, задел за ножку стула, споткнулся и чуть не упал. Майка бестактно расхохоталась. - Глупо! - сказал я ей.- Над кем смеешься?! И чтобы сбить сестру с толку, стал объяснять, что продолжаю свои тренировки по физкультуре, а Власов мне помогает. - Надо совсем запутать следы,- тихо сказал я Власову.- Чтобы она ни о чем не догадалась! Тогда он, усевшись за стол, стал рассказывать мне всякие истории. Но громко, чтобы и Майка тоже услышала... Власов стал рассказывать про хитрого фараона Хирена. Этот фараон построил для себя целых две пирамиды: одну - настоящую, а другую - фальшивую, чтобы обмануть грабителей, которые обворовывали фараоновы гробницы. И внутри пирамид он понаделал разных ловушек: встанешь на каменную плиту, а она вдруг проваливается - и кубарем летишь в колодец. - Жалко, что этот твой Хирен умер,- насмешливо сказала Майка. - Почему? - удивился Власов. - Очень бы он в угрозыске пригодился. - Но пирамиды-то все равно ограбили,- сообщил Власов.- И настоящую и фальшивую... - Откуда ты знаешь?- задала Майка очередной свой глупый вопрос. - В книжке прочел, разумеется. - Ах, в книжке! - разочарованно воскликнула Майка. Будто Власов мог сам лазить по фараоновым гробницам. И все-таки присела к столу... Власов стал рассказывать о разных необычайных вещах. О китах, которые, кончая жизнь самоубийством, выбрасываются на берег Тихого океана. О каком-то человеке, который не спит вот уже двадцать лет! Майка больше не задавала своих дурацких вопросов. А мне было жалко несчастных китов, которые кончали жизнь само убийством. Я очень завидовал человеку, который умудрился столько лет подряд не ложиться спать. И я очень злился на Майку, которая мешала нам готовиться к путешествию... * Вот уже пятый день я ем только те продукты, которые быстро портятся. А те, которые ЕС портятся, складываю в ящик письменного стола, где лежат мои учебники и тетради. Я складываю туда сыр, колбасу, печенье, конфеты... Я решил, что все это мы захватим с собой в путешествие. Но готовиться к своему походу мы уже пятый день не можем: Майка перестала уходить из дому. Явится после школы и сидит в комнате, будто ее приковали. Она делает это нарочно, из вредности, чтобы помешать нам. И Власову приходится сидеть рядом с ней за столом и рассказывать разные истории, вместо того чтобы учить меня управлять байдаркой. Власов, конечно, в душе возненавидел Майку, но не показывает виду. Потому что он спортсмен и умеет владеть собой. А Майка слушает и никуда не уходит... Наверно, придется перенести наши тренировки в другое место. Завтра скажу Власову... А сегодня вечером я убедился, что колбаса все же портится довольно быстро. Неприятный запах заставил маму принюхаться. Она пошла по этому запаху, как по следу, и обнаружила в моем ящике склад продуктов. - Зачем это, Кеша?! -воскликнула мама. - Просто так... чтоб не тревожить тебя по ночам,-ответил я. - По ночам?! - изумилась мама. - Ну да... Иногда ночью у меня вдруг разгорается аппетит. Это бывает довольно часто. Что тогда делать? И вот я, чтобы дикого не будить... - Ночью есть очень вредно,- сказала мама,- это доказано медициной. И она ликвидировала все мои запасы. Но, ложась спать, я заметил на стуле, возле своей кровати, бутерброд с сыром и яблоко. - Это прекрасно,- громко сказал я.- Проснусь среди ночи, поем немного и снова усну. И я в самом деле проснулся... Взял все, что лежало на стуле, и спрятал в более надежное место: в книжный шкаф, за тяжелые тома энциклопедии, к которым у нас никто никогда не припасался. Никто, кроме меня... А я теперь по вечерам стал изучать энциклопедию. Ведь если мы с Власовым будем на острове вдвоем, он же не сможет все время, не закрывая рта, рассказывать разные интересные истории. Он устанет, и вообще ему будет со мной скучно... Я тоже должен буду рассказать ему что-нибудь особенное! И вот я стал читать энциклопедию и даже кое-что выписывать из нее в тетрадку. Я узнал, например, что киты, которые иногда кончают жизнь самоубийством, делятся на два семейства: на гладких китов и на полосатиков. Мне очень понравилось это слово: полосатики! И еще я узнал, что знаменитый китовый ус расположен совсем не там, где растут усы у людей, то есть не под носом, а во рту! В энциклопедии так прямо и написано: "Киты имеют вместо зубов систему из двухсот - четырехсот роговидных пластин, называемых китовым усом, свешивающихся с поперечных валиков неба..." Эти строки я выписал в тетрадку. А вдруг, на мое счастье, Власов всего этого не знает? И тогда я ему расскажу! * Сегодня я немного задержался в классе. Князев устроил собрание на тему: "Спорт - лицо нашей школы!" Я взял и рассказал о том, что скоро отправлюсь с Власовым в одно дальнее путешествие. Ведь мне не было запрещено говорить об этом ребятам. Я только Майке не имею права говорить, потому что от нее об этом сразу узнает мама. А если мама узнает, то ужасно перепугается и никуда меня не пустит. Ребята мне очень завидовали. Князев даже сказал, что таким образом укрепляется связь разных поколений. Я, значит, по его мнению, одно поколение, а Власов - другое! Одним словом, домой я вернулся в прекрасном настроении. Прихожу, а Власов уже у нас. Зашел пораньше: хотел, наверно, застать меня одного. А застал вместо меня Майку: она всех своих подруг позабывала и после уроков летит, как ракета, прямо домой. Мне кажется, она хочет, чтобы и Власов тоже краснел и почел в ее присутствии, как другие мальчишки. А добилась совсем другого: вывела Власова из себя! Даже он - лучший спортсмен во всей нашей школе! - не выдержал: когда я вошел в комнату, он не сидел за столом, как обычно, а ходил по комнате, весь красный и взволнованный. Ну, точно такой, каким он был тогда, когда поднялся с пола и зацепился за стул. Или даже еще взволнованнее! Наверно, он как следует отчитал Майку, потому что она ему что-то отвечала тоже очень взволнованно. Но когда я вошел, сразу замолчала, смутилась и села на диван. Наша Майка смутилась! Этого еще никогда не бывало! Дошло, вероятно, до ее сознания, что она нам мешает в важнейшем деле. В таком деле, которого даже понять не может, потому что никогда еще на необитаемых островах не была. И тем более не ночевала! Власов сразу подошел ко мне и тихо, шепотом, говорит: - Кеша, сбегай, пожалуйста, срочно ко мне домой. Там у меня на столе, рядом с чернильным прибором, компас лежит. Он, я так думаю, нам с тобой сегодня весьма пригодится. Только сейчас же беги. Не задерживайся! "Ага,- думаю,- значит, Майку уговорил! Не будет она нам больше мешать! Мы путь сегодня наметим. Я научусь управлять байдаркой, компасом пользоваться... Это нам все в пути пригодится!" Власов хотел мне свой адрес на бумажке написать. Но я остановил его: - Скажи так, на словах: я повторю и запомню! "Пусть,-думаю,-знает, что у меня память хорошая! Что я могу с любым донесением в разведку пойти: все сразу запомню и точно все передам!" Власов жил не так уж далеко. Но я все равно побежал проходными дворами, чтобы путь сократить. Ворота в одном месте были закрыты, а я через них перелез. И опять побежал. И не заметил даже, что у Власова в доме лифт есть. Только потом заметил, когда уж вниз спускался. А вверх, на шестой этаж, я мигом взлетел! Позвонил три раза, как Власов просил, но никто мне дверь не открыл. Тогда я один раз позвонил, потом позвонил два раза: может, думаю, из соседей кто-нибудь дома? Никто все равно не открыл. Я ухом к замку прильнул, но никаких шагов не услышал. Только вода из крана на кухне капала... Это было слышно. Но путешественник должен быть настойчивым и упорным! Все, что ему нужно, он должен найти, разыскать и достать! Хоть под землей, хоть под водой! И я твердо решил: без компаса домой не возвращаться! На улице я очень хитро и находчиво поговорил с дворничихой. И она мне уже буквально через минуту сообщила, что мать Власова работает тут же рядом - в домоуправлении. Я спустился в полуподвал и сразу узнал мать Власова, хоть никогда раньше ее не видел. Сам Власов был высоким, широкоплечим, красивым, а мать его была худенькой, низенькой, совсем незаметной, но все равно была очень похожа на своего сына. Я объяснил ей, в чем дело. Но она смотрела на меня как-то подозрительно, с недоверием. Тогда я назвал номер нашей школы, имя и отчество классной руководительницы Власова, имена и фамилии некоторых его одноклассников и даже упомянул, что паша школа на первом месте в районе по спортивной работе. Власов будет очень доволен, когда узнает, что я и тут, как настоящий следопыт, проявил находчивость. Завоевал доверие его матери! Она убедилась наконец, что я - это я, что пришел я от самого Власова, с его личным заданием. Мы сели в лифт и поехали на шестой этаж. А через несколько минут компас уже был у меня в руках: кругленький, отполированный такой... Я на обратном пути все время его поглаживал. Снова я прошмыгнул проходными дворами, перелез через ворота. И, запыхавшись, примчался домой. Но там никого но было... Я не поверил своим глазам. Заглянул под стол, за буфет, за книжный шкаф. Никого не было... Как же Так? Наверно, Майка сказала Власову что-то такое, чего он не мог стерпеть и ушел. Нельзя было оставлять их вдвоем! Нельзя! Куда же бежать? Где искать Власова? Я решил все-таки ждать дома: может быть, он вернется? А чтобы время шло побыстрее, я сел и написал в своем дневнике обо всем, что сегодня случилось. * Ждал я долго. Я успел описать в дневнике все, что случилось со мной утром и днем. Потом я написал на отдельном листке сообщение о том, что мы с Власовым первыми среди всех людей на земле провели целый день и целую ночь на острове Футбольного Поля. Я запихнул эту бумажку в пустую бутылку из-под "Ессентуков", которые мой папа пьет перед обедом. А Власов все еще не возвращался... Наконец раздался звонок. Я бросился открывать дверь. Это была Майка. Но я сперва даже с трудом узнал ее: Майка была какая-то странная. Сказала мне спасибо за то, что я открыл ей дверь. Раньше она никогда ни за что меня не благодарила. - Ты один, Кешенька? - спросила она. Я чуть не упал... Всегда я был просто Кешкой, иногда даже Иннокешкой, потому что полное мое имя - Иннокентий. "Наверно, замаливает свои грехи! - решил я.- Выгнала Власова, а теперь опомнилась и подлизывается. Ничего у нее не выйдет!.." - Ты сказала Власову что-нибудь такое, что он из-за тебя ушел, да? Сознайся! - Из-за меня ушел?-с глупой какой-то улыбочкой переспросила Майка.- Скажи лучше, что он из-за меня пришел! - Куда? - Сюда, к нам. - Когда? - Ну, примерно дней десять назад... Точно уж я не помню. - Ха-ха-ха! Ты с ума сошла, что ли? Он сначала пришел помогать мне! По физкультуре... Говори: куда он ушел отсюда? - Туда же, куда и я. - Куда и ты? - Ну конечно. Мы оба пошли в кино. - В кино?! Но ведь он же послал меня за компасом! - Это потому, что, когда ты вернулся из школы, он еще па успел уговорить меня. Я сперва отказывалась идти... - II он тебя уговаривал?! - Ты не сердись, пожалуйста. Ты еще этого не понимаешь. - Ты врешь! Ты все врешь! - крикнул я. И почему-то со злостью посмотрел на портрет своей бабушки, с которой, как говорили, в нашей семье пошли красавицы по женской линии. Я схватил со стола компас... А через несколько минут я уже летел теми же самыми проходными дворами, что и днем. И перелезал через те же самые ворота. Дверь мне открыл Власов. - Ты был с ней в кино? Это правда? - прямо с порога спросил я его. - Погоди... Я сейчас тебе все объясню. - Ты из-за нее пришел к нам, да? Никто тебе заниматься со мной не поручал? Говори: не поручал? - Погоди, Кеша... Ты же мужчина. Ты должен понять... - А в путешествие мы пойдем? Говори: пойдем? Или никакого такого острова вообще нет? - Остров есть. Есть такой остров... Я сам его видел. Только там, понимаешь, городской пляж устраивают. Лежаки ВСЯКИЕ понавезли, ларьков понастроили... Так что опоздали мы с тобой... Но ты, я так думаю, будешь на этом пляже загорать. Приплывешь туда на речном трамвае... Это гораздо быстрее, чем на лодке! И удобней! - "Удобней"! Я всем ребятам уже рассказал... Я готовился. Я так ждал... Больше я ничего не стал говорить. Просто не мог... Я слетел с шестого этажа вниз за какую-нибудь секунду. Он не мог угнаться за мной. - Прости, Кеша. Ты же мужчина. Ты же должен меня понять. Я просто не знал, что ты так расстроишься, я не думал. Я не ожидал... Он уже говорил не вразвалочку, переминаясь со слова на слово, а сбивчиво, торопливо, и слова у него наскакивали одно на другое: - А если хочешь, мы с тобой поплывем туда, на остров. Пока еще там никто не загорает... Поплывем! Самыми первыми! Хочешь? Возьмем байдарку и поплывем. Хочешь, а? - Я никуда не поплыву о тобой, Кубарьков. Никуда! Потому что ты лгун а обманщик!.. Кубарьков - это была его настоящая фамилия. - Хочешь, поплывем?.. А хочешь, пойдем за грибами? Или рыбу удить. А если хочешь, возьми себе этот компас. Навсегда... Он тебе пригодится. Если хочешь... - Без него найду дорогу! Я обернулся и сунул компас ему в руку. И тут заметал, что у него дрожат губы... Я даже приостановился. - Ты только Майа не говори... Не говори, что я так пошутил. Что я сочинил все это про необитаемый остров... Не говори ей. Очень прошу тебя. Не говори... И я ничего не сказал Майе. Ни одного слова. Но в путешествие я с нам не пошел. И никогда не пойду, Никогда!.. ДВА ПОЧЕРКА Еели бы только она мне приказала, я бы избил всех ребят в нашем классе! Я бы прошел на руках от раздевалки до спортзала на четвертом этаже. Нет, это ерунда, это легко. Я бы лучше прошел с закрытыми глазами по карнизу четвертого этажа. Если бы только она приказала!" В записке не было ни обращении, ни посвящений. Но Женя шестым чувством педагога сразу догадалась, о ком писал Дима Воронов. Конечно же, о своей однокласснице Танечке! За стеной вдруг громко заговорило радио: сосед вернулся с работы. У него была такая привычка: входя в комнату, прежде всего, еще в темноте, включать приемник. И тут только Женя заметила, что уже поздно, давно пора было зажечь свет. Начала проверять тетради еще днем и ничего не успела проверить. А все виновата записка, нацарапанная бесшабашнейшим Диминым почерком и, видно, по рассеянности забытая в тетради. Она уже успела выучить записку наизусть и все же, включив свет, снова склонилась над ней. Женя ясно представила себе Диму Воронова, высоченного, плечистого девятиклассника с чуть плакатной внешностью. Так вот и хотелось поставить его где-нибудь на видном месте с высоко поднятой рукой, а рядом написать: "Сдавайте нормы на значок ГТО!" Да разве он хоть минуту постоит спокойно? Впрочем, Женя сама видела, как Дима Воронов, почти не шевелясь, сидел за шахматным столиком в читальне. А выиграв партию, он мог вскочить на стул и, приводя в ужас страстных поклонниц тишины - библиотекарш, провозгласить: "Ура! Еще одна корона пала! Долой монархию!.." Дима был пионервожатым в пятом классе "В". Малыши таскались за ним как завороженные. Они на всю школу хвастались Димиными мускулами и сочиняли легенды о его подвигах. Когда Дима играл в волейбол, они со всех сторон обступали площадку и так шумно "болели" за своего вожатого, что не было слышно свистков судьи. Однажды на катке Женя видела, как Дима Гулливером возвышался среди облепивших его малышей. Это было и смешно и трогательно. Он учил пятиклассников играть в хоккей, строго и придирчиво командовал ими. А потом она видела, как Дима заботливо растирал руки малышу, потерявшему варежки...; Даже зимой Дима бегал без пальто, в кожаной куртке, но зато шапка у него была очень теплая - с ушами до самого пояса. Он называл свою шапку полярной. Женя ясно представила себе и хрупкую близорукую девушку с первой парты, Танечку. Она была некрасива, а когда надевала очки, черты ее лица становились просто неуловимы. Женя вспомнила, как на новогоднем балу кто-то из юношей пустил злую шутку по поводу неказистой Таниной внешности. Дима тогда вплотную подошел к шутнику и с лицом, не предвещавшим ничего доброго, сказал: - Твое счастье, что дуэли запрещены. А то бы проучил я тебя, дубина!.. И целый вечер он танцевал с Танечкой. "Ну, рыцарь!"-про себя восхищалась тогда Женя. Женя вспомнила, что Дима и Танечка часто оставались в школе после уроков заниматься геометрией, с которой Танечка была не в ладах. Она не умела чертить, и самый простой прямоугольник казался ей совсем не таким уж прямым, а загадочным и коварным. Учительница математики Алевтина Георгиевна, очень напоминавшая Жене классную даму былых времен, относилась к этим занятиям скептически. Заметив как-то в уже опустевшей раздевалке одиноко висевшее Танино пальто, а на полке Димину полярную шапку, Алевтина Георгиевна усмехнулась: - Занимаются?.. Ничего из этой так называемой "взаимопомощи" не получится. Их просто нужно учить порознь! Поймите, задачи, которые решают мои юноши, девушкам вовсе не по плечу! А Женя с придирчивостью учителя русского языка и литературы подумала: "Не по плечу... не по плечу... Так, конечно, говорят, а все же странное выражение: плечами, что ли, решают задачи? Сказала бы уж лучше "не по уму"...". Женю раздражали и голос Алевтины Георгиевны, и ее манера снисходительно опекать молодых учителей, а ее абсолютная убежденность, что все случаи, встречающиеся в педагогической практике, можно предвидеть, классифицировать и разложить по типам, как арифметические задачи. А если показать Димину записку Алевтине Георгиевне? Господи, что с ней будет! Особенно от этих слов: "Я бы лучше прошел с закрытыми глазами по карнизу четвертого этажа. Если бы она... приказала!" "А что, если Танечка и в самом деле вздумает приказать? - забеспокоилась вдруг Женя.- Нет, завтра же нужно будет что-то предпринять!" В маленькой комнате было жарко. На улице стояла рыхлая, слякотная зима, похожая скорей на позднюю осень: ни слепящих глаза сугробов, ни узоров па окнах. Но домоуправление, напуганное прошлогодней жалобой жильцов на холод, топило с таким неистовством, будто на улице свирепствовали верхоянские морозы. Женя стала снимать вязаную кофточку, из кармана выпал конверт и аккуратным белым прямоугольником лег на пол. Это письмо было адресовано уже не Танечке, а лично Жене. Написано оно было не размашистым мальчишеским почерком, а ровными, каллиграфическими буквами. И это письмо Женя тоже помнила наизусть вместе со всей его сложной и точной пунктуацией - обилием двоеточий, скобок, тире: "Создавшаяся ситуация требует: мы должны немедленно встретиться! Домой к тебе заходить не хочу (соседи - сплетни!). Мне известна школа, в которой ты преподаешь. Там я и буду ждать тебя завтра, после пятого урока. Разумеется, не в вестибюле - на улице!" - Ну, разумеется, на улице,- тихо прошептала Женя.- А то ведь "ребята - сплетни!". И вдруг она до слез позавидовала Танечке... ...Прежде чем завести разговор с Димой, Женя решила посоветоваться о Алевтиной Георгиевной. Она, конечно, заранее была уверена, что не сможет последовать совету математички, во ей было очень любопытно узнать этот совет,- узнать для того, чтобы, как говорится, "поступить наоборот". Алевтина Георгиевна выслушала Женю с той снисходительной полуулыбкой, с которой ученик-пятиклассник проверяет давно уже известную ему таблицу умножения у своего младшего братишки-первоклассника. Затем Алевтина Георгиевна подошла к зеркалу и стала демонтировать, а потом вновь сооружать сложную конструкцию на своей голове, которую она называла старинной прической. На это занятие у нее уходили все большие перемены. - Видите ли, любезная Евгения Михайловна,- сказала математичка не очень внятно, потому что во рту она держала шпильки,- задача очень проста. Данные, как я вижу, вам ясны? Юноша вбил себе в голову, что он влюблен. Не так ли? - Почему - в голову? Скорее в сердце... Но Алевтина Георгиевна увлеклась и не обратила внимания на эту реплику, как не обращают внимания на лепет ученика, не выучившего урок, но пытающегося невпопад вставлять фразы в речь педагога, объясняющего ему как раз то, чего он не удосужился выучить. - Итак, юноша вбил себе в голову, что он влюблен,- продолжала Алевтина Георгиевна.- Это ваши данные. Решение задачи чрезвычайно просто, хотя вы мне почему-то не назвали фамилии учащихся, так сказать, героев этой истории... Математичка выждала немного. Женя смутилась, опустила глаза, но фамилии "героев истории" так и не назвала. - Ну ничего, ничего. Тайна так тайна. Решение задачи, повторяю, чрезвычайно просто. А вы растерялись? Что ж, вполне закономерно: вы ведь первый год в школе... Итак, отчего юноша вбил себе в голову все это? Оттого, что в голове у него много пустого, так сказать, ничем не заполненного пространства. Надо, стало быть, его заполнить. Тут-то и приходит на помощь нам, педагогам, общественная работа. Загрузите его получше - и все как рукой снимет. Поверьте моему опыту. Опыту Алевтины Георгиевны Женя не поверила, но и своего опыта у нее тоже не было. Она так и не знала еще, с чего начать, когда Дима, по ее просьбе оставшийся в классе после уроков, сел боком на первую парту. Ноги он выставил наружу: они под партой не помещались. Дима, казалось, ждал чего-то очень серьезного и неприятного для себя. Он угрюмо уставился в одну точку; этой точкой было фиолетовое отверстие новенькой белой чернильницы. Рукой он механически поглаживал длинные уши своей полярной шапки. Стремясь, чтобы разговор был как можно более интимным, Женя не села за учительский столик (пусть Дима на время забудет, что она педагог!), а устроилась на первой парте второго ряда. Женя думала, что Дама поинтересуется, зачем она задержала его после уроков. Но он ничего не спрашивал, он молчал и, как ей показалось, чуть-чуть виновато опустил голову. Значит, нужно было самой завязать беседу. Женя вспомнила, как она, будучи еще девчонкой, в пионерском лагере боялась спрыгнуть с крыши купальни. Но однажды, махнув рукой, зажмурила глаза и, на миг распрощавшись с жизнью, прыгнула! Она и сейчас на миг зажмурила глаза. - Прежде всего, Дима, я хочу перед тобой извиниться... - Она выждала секунду, но он не спросил, в чем же, собственно говоря, провинилась перед ним учительница, классный руководитель. Тогда она продолжала:-Я прочитала записку, которую ты забыл в тетради. Я не должна была читать, но, поверь мне, это произошло совсем случайно... Дима не поднял головы, но ока увидела, как нервно передернулись его широкие плечи под блестящей, шоколадного цвета кожанкой. - Впрочем, записка не рассказала мне ничего нового. Я и раньше замечала, что тебе нравится Танечка. Женя вздохнула с таким же облегчением, какое она попытала, вынырнув из-под воды после своего знаменитого прыжка с купальни. - Да, я заметила, что тебе нравится Танечка. Она и мне тоже нравится - умница, по-своему мыслит. Но только зачем же тебе избивать ради нее всех своих товарищей? Или ходить с закрытыми глазами по карнизу четвертого этажа? Пойди лучше с ней в театр, в кино, на каток... Она чувствовала, что говорит очень банальные, какие-то чужие слова, но своих слов не находила. И может быть, впервые она поняла, как трудна ее профессия. Раньше ей казалось, что трудности педагогического дела явно преувеличены авторами так называемых "школьных повестей" и старыми учительницами, пишущими мемуары. - Да, ты можешь по-хорошему дружить с Танечкой! - с отчаянием и досадой на себя повторила Женя. Ей казалось, что она забыла, не помнит, какой у Димы голос. И вдруг она услышала его, но на узнала: это были глухие, словно издалека донесшиеся звуки. - Почему Танечка? Я совсем не о ней... -"Неужели ошиблась?-испуганно подумала Женя.-Эх, горе-педагог!" И тут же она попыталась исправить ошибку: - Понимаешь, Дима, дело не в том, кто эта ученица. И совсем неважно, как ее имя... - Почему ученица? Дима поднял голову, взглянул на нее. И она вдруг с ужасов почувствовала, что очень важно, кто именно та девушка, и что очень, очень важно, как ее зовут. Жажду самого беспощадного приказа и отчаянную готовность выполнить все на свете увидела она в его глазах. И еще она прочитала в них: "Я на все, на все готов ради вас! Мне ради вас ничто не страшно. Ничто на свете!" Женя очень испугалась, как бы он все это не высказал вслух. Что тогда делать? Как отвечать ему? Она для чего-то открыла чемоданчик, вынула оттуда ребячьи тетради и положила их обратно. - Прости, Дима... Мы продолжим наш разговор в другое время. Попозже... Мы обязательно поговорим. А сейчас я очень тороплюсь... Я спешу. Это была правда. Она действительно спешила: ее ждали. Ждали не в школе, а, "разумеется, на улице". Был первый по-настоящему зимний вечер. Взрослые люди спотыкались и падали на ледяных дорожках, коварно прикрытых тонкой пушистой пеленой. А ребята-пятиклассники с хохотом катались по этим дорожкам и чем больше падали, тем громче смеялись. Но вдруг голоса их умолкли. Пятиклассники изумленно уставились на учительницу, шедшую с незнакомым мужчиной. Ребята вообще с трудом представляют себе, что учителя, эти поучающие их сверхчеловеки, за стенами школы имеют какую-то свою жизнь, похожую на жизнь других обыкновенных людей. Туг же с незнакомым мужчиной шла не просто учительница, а преподавательница старших классов, да еще классная руководительница их вожатого Димы! Женя не обратила внимания на разинутые рты пятиклассников. Но он обратил: - Я так и знал, что это неподходящее место... Женя ничего не ответила. Они свернули в переулок. Нелегко перейти с первых непринужденных фраз на заранее придуманные и обдуманные слова. Но, начав беседу "на главную тему", он стал говорить торопливо, словно боясь, что его могут перебить, как боятся этого люди, читающие наизусть стихотворение. И он уже не останавливался, пока не высказал все: - Женя, ты сердишься, наверное, что я так долго не искал встречи. Но пойми: мне нужно было на все взглянуть со стороны, все взвесить, все оценить. А для этого я должен был чуть-чуть охладить голову. Только голову... В последнее время, встречаясь с тобой, я постоянно слышал настойчивый вопрос: "А что дальше? Что дальше?" Ты задавала этот вопрос молча, но я слышал его... На самом деле Жене никогда не приходилось спрашивать оо этом: он сам, всегда рассудительно и не горячась (Женя принимала это за цельность натуры), говорил, что она "навеки данный ему помощник". Слово "помощник" не очень нравилось Жене, казалось ведомственным и напоминало почему-то слово "референт". Попутно он осуждал за ветреность всех своих друзей и, как бы между прочим, великих поэтов прошлого. Да, никогда ни молча, ни вслух не приходилось Жене задавать вопрос: "А что дальше?" Но сейчас такой прием, такой ход рассуждений, видно, для чего-то понадобился ему. И он продолжал: - Я порядочный человек, ты это знаешь лучше других... И я хорошо понимаю, что ты не можешь не думать о будущем. Ведь тебе уже скоро двадцать семь, а для женщины это возраст! (Он накинул ей полтора года, но она и тут не перебила его.) Ты ждешь от меня чего-то решительного, а я не могу, не смею прийти к тебе никем и ничем. Я должен сперва кончить аспирантуру и чего-то добиться в жизни. Тогда только я, как и всякий порядочный человек, буду иметь право подумать о семье. Только тогда! Так я понимаю свой долг. И так я понимаю любовь... ("Понимаю любовь!" - про себя усмехнулась Женя.) Я чувствую ответственность за твою судьбу. Я спрашиваю себя: сможешь ли ты ждать? Нет, ты не должна ждать. Ты не должна ничем жертвовать ради меня. Пусть буду жертвовать я!.. Ты веришь мне? Должна, обязана верить! Ведь ты знаешь меня не первый день... Да, она знала его не первый день н даже не первый год. И все-таки не узнавала. Не узнавала голоса (сперва ей даже казалось, что он простудился и охрип), не узнавала одежды- па нем было все новое: и широкое черное пальто, и черная котиковая шапка, и черный шарф в белый горошек - под цвет и пальто а шапки. "Да весь он какой-то новый,-подумала Женя. И сразу поправилась: - Вернее, незнакомый, другой..." Неужели первые успехи (шумная защита диплома и прием в аспирантуру академии) так странно преобразили его? Испугался, что "навеки данный помощник" лишь помешает карабкаться вверх? Женя любила легкий хруст первого, только-только выпавшего снега. Но сейчас унылый скрип из-под его ног раздражал ее. Она заметила, что на ногах у него глухие черные боты, и это показалось ей неприятным: молодой мужчина в ботах! Она рассеянно слушала его, но разглядывала очень внимательно и с некоторым удивлением. Почему, например, она раньше не замечала, что он сутулый? То ли Женя отвыкла от мороза, то ли метель в этот день хотела наверстать упущенное, но только ветер больно колол щеки и слепил глаза. Жене было трудно идти против ветра, она слабела с каждым шагом, ко всему еще сказывались усталость и все волнения этого дня... А он все говорил, говорил, говорил... - Я опытнее тебя. Я все обдумал, взвесил, оцепил. Ты не должна ждать! Некоторые воображают, что можно строить семью, не утвердив себя в обществе. Это пустая фантазия. А сейчас не время фантазеров. Пойми и поверь!.. Нужно обеими ногами крепко стоять на земле. И, ни на минуту не закрывая глаз, зорко смотреть себе под ноги, чтобы не споткнуться... Внезапно Женя рассмеялась: она вспомнила, что Дима собирался пройти ради нее от раздевалки до спортзала как раз вверх ногами, а по карнизу намеревался разгуливать, закрыв глаза... Она рассмеялась так неожиданно, что очередное нравоучение застряло у него в горле, он захлебнулся студеным ветром и долго откашливался в свой черный шарф с белыми горошинами. Вспомнив о Диме, Женя вдруг перестала зябко кутаться в платок, перестала прятаться от метели... И, не говоря ни слова, ничего не объясняя, она пошла вперед такими стремительными шагами, словно было утро и она опаздывала на урок. Она почти бежала, подставляя лицо ветру, и уже не слышала оставшегося где-то позади скрипа глухих черных бот. НЕПРАВДА Генка очень любил смотреть фильмы, на которые дети до шестнадцати лет не допускались. Он любил читать книги, на которых не было обозначено, для какого они возраста: значит, для взрослых! И когда однажды по радио объявили лекцию для родителей, Генка решил, что эту лекцию ему непременно надо послушать. Зазвучал скучный голос, к которому диктор прикрепил важное звание - "доктор педагогических наук". Генка всегда старался представить себе людей, голоса которых он слышал по радио. Сейчас ему почему-то представилась сухопарая женщина в пенсне и в белом халате. Слово "доктор" очень подходило к ней, потому что каждая ее фраза звучала, как рецепт. Первый рецепт был такой: "Чем больше ребенок читает, тем лучше он учится!" Генка даже испугался: он рос явно не по правилам. Если он изредка и получал двойки, так, пожалуй, только из-за книг. До недавнего времени Генка читал и за обедом и за ужином, используя в качестве подставки пузатую сахарницу, которая сперва важно подбоченивалась двумя тонкими ручками, потом - одной ручкой и, наконец, при Генкиной помощи стала вовсе безрукой. Не подходил и другой рецепт: "Ребенок должен уважать родителей, но не бояться их!.." А вот Генка своего отца одновременно и уважал и побаивался. Это отец первый объявил воину Генкиному "книгоглотательству". Он повел наступление по всем правилам военной науки. Сперва сделал разведку: побеседовал с сыном о книгах. II тут оказалось, что даже названия Е фамилии авторов безнадежно перемешались в Генкиной голове. Он путал Купера с Куприным, а Станюковича с Григоровичем. Затем отец начал решительную атаку: он стал беспощадно высмеивать сына, и даже в присутствии товарищей. Генка растерялся... И тогда в образовавшийся "прорыв" отец устремил главные силы. Оа тяжело опустил на стол свою руку, такую огромную, что вилки и ложки казались в ней игрушечными. - Теперь мы будем читать вместе! - Как-вместе?-удивился Генка.-Вслух, что ли? - Нет, не вслух. Но и не слишком про себя. Брать книги ты будешь по моему совету, а потом будем устраивать дискус