... Я спрашиваю: кто они вообще такие?! -- Живут в "Верхней Волге", -- сообщил человек от органов. -- Ну и дальше что? Кто-нибудь занимался вопросом конкретно? -- Мы прослушивали... Все очень туманно, центром ничего не подтвердилось. -- Что не подтвердилось? -- Миссия. -- Какая миссия? -- Меж собой они развивают идею, что направлены для выполнения задачи, в ходе выполнения которой им обещана любая поддержка центра. -- А бывают такие случаи у вас в ведомстве, когда центр проводит операцию в регионе, не ставя его об этом в известность? -- В общем-то, да, -- ответил человек от органов. -- Это как раз такой случай. Вот ваш уровень! Если бы вы чего-то стоили, никто здесь без вашего ведома не проводил бы никаких операций! Почему до сих пор молчали?! -- Мы установили контроль. -- Какой контроль? -- Над этими залетными аферистами... -- У вас что, все залетные открывают газеты?! Это же политические! Где они могли взять данные по пробам? И по волкам? -- спросил Платьев и посмотрел на Фомината. -- Я ничего не давал! -- открестился Фоминат. -- И по операции "Леса"? -- Возможно, их снабдили централизованно, -- придумал гебист. -- Но изначально все находилось у вас в сейфе, -- повернул Платьев голову в сторону человека от органов. -- Значит, касательно этих материалов из центра был заказ сюда. -- Я проверю. -- Сейчас зачем проверять? Если информация прошла, значит, заказ был, а кому сбагрить, у тебя есть -- полная контора приближенных. Что у вас есть по этим газетчикам? -- Ничего, они не прописаны. -- Кто у них старший? -- Макарон. Отставник. -- И что, с ним нельзя разобраться через военкомат?! -- Пока нет смысла. Судя по разговором, у них ожидается усиление и смена лидера. Должна подтянуться некая Лопата. О ней часто и много говорят. Оперативная кличка. -- Тем не менее, Макарона -- под особый контроль, запросите дело. Какие еще будут предложения? В демократическом ключе... -- Закрыть, -- предложил Додекаэдр. -- Кого? -- Газету. -- В смысле? Как закрыть? -- Тормознуть выпуск. Пусть типография придумает подходящий предлог. Директор типографии Альберт Смирный встал для получения указаний. На него никто не обратил внимания. -- А когда регистрировали, мозгов не было?! -- спросил губернатор Додекаэдра, и тот сник. -- Думал, юмор, -- вякнул он вполголоса. -- Тогда смейся, -- посоветовал ему Платьев и обратился к Мошнаку: -- Кто финансирует газету? -- "Ойстрах" и "Самосад". -- Завтра же провести с этим страхосадом разъяснительную работу! -- велел он человеку от органов. -- А вы... -- развернулся он в сторону Шимингуэя и Фаддея, -- дайте оценку происходящему! Что, дескать, отпрыски капитала жируют и готовы выбрасывать любые деньги на ветер, лишь бы только не отдавать народу! Не мне вас учить. Под окнами губернатора собралась толпа верующих. Они пели псалмы и выкрикивали анафему. Общий смысл их певческих требований сводился к тому, чтобы власти вернули собор, занятый под промышленную выставку, а также часовню, в которой размещен склад учебников. -- Спуститесь вниз, разберитесь, -- скомандовал Платьев человеку от органов. -- Они требуют вас, -- перевел он текст, который исходил из толпы. -- А для чего я держу свору замов?! -- замолотил Платьев по селекторным кнопкам. -- Где Степанов, Краснов?! -- В командировке, -- донеслось из приемной. -- Может, выступить с лоджии? -- пришло в голову Платьеву. -- Да нет, они требуют спуститься в гущу, -- сказал выглянувший в окно Фоминат. -- Иначе грозятся перекрыть железную дорогу... Платьев со свитой милиционеров спустился вниз. Прикрываясь от толпы ладонью, как от солнца, он дошел до первых рядов и начал отбивать поклоны: -- Спасибо, что вы нам тут пришли, попели... -- Не за что! -- А какой сегодня праздник? -- Мыкола! -- рявкнул кто-то из толпы. -- Да мы не петь вам сюда пришли! Отдавайте церкви! -- заголосила толпа. -- Мы требуем назад места для молитв! -- Хорошо, хорошо, отдадим, -- поднял руки вверх Платьев. -- Ваши посулы -- пустой звук! -- Не произноси ложного свидетельства! -- Но это дело не одного дня. Почему вы не пришли вчера, позавчера? Мы готовы вернуть объекты культа в любой момент... Согласно ускорению... Но что вас привело сюда именно сегодня? -- Вот! -- псалмопевцы выдвинули вперед "Лишенца" в рамке под стеклом, как Неопалимую Купину. -- Требуем полной реституции! Наутро Шимингуэй разразился передовицей о бестактности "Лишенца", который растаскивает себя бесплатно по чужой территории. Ночью, накануне выхода критики, Асбесту Валериановичу привиделся сон. Ему снилось, что у подъезда "Губернской правды" собрались почитатели и в восторге от прочтения передовицы скандировали: -- Ав-то-ра! -- и через секунду опять: -- Ав-то-ра! Шимингуэй проснулся в счастливом холодном поту и вышел на балкон. На дворе стыла глухая перестроечная полночь, и только вороны, обеспокоенные очередным обменом денег, каркали на чем свет стоит, пугая новым режимом. -- Кар! Кар! Кар! -- и через секунду опять: -- Кар! Кар! Кар! Православной идеей "Лишенца" проникся владыка Шабада. Но благоденствие продлилось недолго. Буквально через месяц владыка проклял газету и предал анафеме поименно весь состав редакции. И главное -- за что? Сам-Артур напечатал для епархии православный календарь со своим летоисчислением. Черт их с Галкой попутал сместить жизнь на день вперед! Пасха по их новому стилю начиналась в субботу и так далее. Владыка велел установить в храмах по дополнительной подставке для свечей проклятия. Смесь тяжелых парафинов, как кара, долго нависала над епархией. Чтобы обезопасить себя в будущем от неровного отношения Церкви, Макарон предложил заслать к ней в недра своего личного апостола Воловича, которому следовало взять курс на овладение влиятельным постом. -- Напутствуем тебя, давай дерзай, -- благословил его на дело Артамонов. -- С нас причитается. -- Масонские штучки -- это всегда полезно, -- признал аксакал. -- Ляпнули просто так, а оно раз -- западет в душу и через время срастется. Главное -- бросить семя в натронную известь, когда надо -- оно взойдет. Вот этот наследный принц, думаете, зря в Россию наезжает? Никакой он не принц, но в массы заронили идею. И, случись у нас монархия, никто другой не успеет со своими кандидатурами -- наследник уже есть, вот он, причесан, во всех журналах его фото. Вот и мы -- произнесли вслух, что Волович будет владыкой, так оно и произойдет. Ему бы и в голову не пришло, что венец его православных исканий -- сан. А теперь эта мысль будет непрестанно сверлить его мозг, и, снедаемый ею, Волович будет продираться, сметая преграды, и успокоится, когда рукоположат. Великое дело -- эти масонские штучки! Хотя Воловича, честно говоря, было жаль отпускать из мира. Его опупея "Ванесса Паради жива!" о ночных бдениях памятников вошла в сонм. Но для дела кем только не пожертвуешь. Воловича отправили в творческую командировку в церквушку у рынка с выплатой пособия по прежнему месту работы. -- Пора расставлять фишки и на других реперных высотах, -- подбил бабки Орехов. -- Все помнят? Мосты, почтамт, телеграф... И культивировать свои кадры, на вузы никакой надежды нет. Тому, что надо знать по жизни, в институтах не учат. Иначе нам удачи не видать. Вон японцы уже выращивают рабсилу на маленьких островах, дети там едят экологически чистые продукты, не носят ни часов, ни колец, чтобы не стать ферромагнетиками, -- и потом чад направляют в стерильные цеха по производству прецизионных плат. -- Но островная психология -- не тупик ли это? -- строго спросил Макарон. -- Может, и нам, в таком случае, продавать газету, а не разбрасывать бесплатно? -- вставил для перебивки Варшавский. -- Раз она популярна и хорошо идет, пусть желающие покупают ее. -- Это какой умник из общества "Знание" на твоем дурацком телевизионном отделении рассказал тебе, что от продажи газет в России можно жить? -- отбрил его Артамонов. -- Голдовская, что ли? Лучше бы занялся рекламой, раз обещал! На пятом номере начала морочить голову типография -- подолгу не выдавала или вообще не печатала оплаченный тираж. Альберт Смирный уклонялся от договора со штрафами, а потом вообще сбежал из города. Читатели жаждали кроссвордов и нервничали. Это обещало смуту. Невыходы комкали бизнес рекламодателей, и те поднимали хай. Финансовый стержень газеты, воткнутый в их спины, покачивало. -- Сегодня опять промурыжили! -- забил в колокола дежурный по выпуску Орехов, вернувшись из типографии. -- Обещают крайний срок завтра. Мы не успеваем разнести тираж до выходных! Будет тьма претензий! -- Свинство в номинации "плоская печать"! -- возмутился Артамонов. -- Придется произвести полиграфический демарш! -- он угрожающе распахнул дверь и попросил Макарона пройтись по коридору парадным шагом. -- Вот так, хорошо... Купим свою бостонку! В этой стране, похоже, и впрямь, чтобы выпускать свою газету, надо построить свою типографию! В Рыбинске вовсю продолжался социализм. ГЭС разобрали до основания, паромы не каботировали, фабрика "Полиграфмаш" лежала на боку. -- Готовых станков в наличии не имеется, -- открыл тайну залетным покупателям директор Крючков. -- Возможность появится через год. -- Что будем делать? -- спросил Артамонов. -- Придется вам уехать ни с чем, -- развел руками Крючков. -- У нас так не принято. -- Мы недавно из Голландии, -- пояснил ситуацию Макарон, -- выставку там проводили... Последняя романтика лайка... -- Какая еще лайка? -- сморщил лоб директор. -- Экспозиция так называлась. Художники придумали -- причуда такая... Ни одной картины не продали поначалу. Не берут голландцы лайку, хоть им кол на голове теши! Даже Шевчука по их "Oh!-radio" запускали. "Что такое осень..." Слышали? Ну, вот. И все равно бесполезно. А потом, когда после месячного торчания на чужбине Давликан стал кричать: "Аедоницкого давай!", когда чертовски захотелось "Хванчкары", я и говорю Давликану: хочешь продать картины? Хочу, отвечает. Тогда прыгай в воду! Зачем? -- спрашивает. Чтобы картины продать, -- говорю. Как это? Да так, -- я ему, -- прямо в этот их самый обводной канал Бемольдсбеланг и прыгай. А когда прибегут журналисты, расскажи в красках, что рухнул за парапет в голодном обмороке. Завтрашние газеты разнесут это, и амстердамцы узнают, что у них под носом устроена русская выставка с непереводимым названием, и побегут скупать шедевры оптом, пока их не сорвали со стен разовые покупатели... -- Ну и что, прыгнул? -- вступил в диалог увлекшийся рассказом директор. -- Нет. -- Почему? -- Не поверил мне Давликан. Пришлось прыгать самому. -- Вот козел! -- запереживал Крючков. -- Ну и как, удачно? -- Сначала пять раз неудачно -- все на лодки головой попадал, у них половина населения живет в лодках -- налог на землю большой. А на шестой удачно -- прямо в акваторию угораздило. -- Ну, и?.. -- Продали все до картинки. На вырученные гульдены купили "Ford Scorpio". Пятнадцать штук отвалили. Пригнали, растаможили, новый почти, коробка-автомат, цвет темно-синий. -- И где же он, этот "Ford"? -- В Твери, а ключи -- хоть сейчас. -- А деньги у вас есть на оплату станка? -- Всмотритесь в наши лица. -- Ясно, -- произнес директор после беглого осмотра и дал знак секретарю. -- Вонюкин! -- ударом кулака по стене секретарша перевела вызов в соседний кабинет, откуда выскочил главный инженер. -- Что у нас с печатными станками? -- строго спросил директор. -- Все расписаны, -- доложил технический человек. -- Остался один экземпляр. В спецтаре. Завтра отгружаем в Аргентину. -- В Аргентину, говоришь?.. -- задумался директор. -- Тут вот товарищи уверяют, что развивать надо не Аргентину, а Россию. По-моему, в этом что-то есть. -- Не понял, -- напрягся главный инженер, зависнув в дверях. -- А что тут понимать? -- сказал директор. -- Ни в какую Аргентину ничего не отгружать. Этот станок отдаем в Тверь. А который индусам запланировали через год -- тот в Аргентину. А который в Чувашию -- тот в Индию. Понял? -- Но ведь это штрафы в валюте! -- попытался возразить Вонюкин. -- У нас АО или не АО?! -- АО! -- В чем тогда дело?! Передай шоферу, что мы отбываем в Тверь, и пусть эта чума Феоктистов тоже собирается! А то, понимаешь, коммерческий директор, а я тут и переговоры веди, убеждай клиентов. Ни хрена работать не умеете! -- А платить они будут? -- cпросил главный инженер, гоняя глаза по покупателям. -- Считай, что предоплату за них произвел Маркос! -- поставил точку Крючков. Рыбинск -- удивительный город. Стоит на таком перепутье! Одна Соборная площадь с рюмочной "Соточка" чего стоит! "Ford Scorpio" Крючкову понравился. Чего нельзя было сказать о печатном станке, по которому плакала Аргентина. Да и каким мог быть агрегат, произведенный на свет инженером по фамилии Вонюкин? Самым примитивным. Но суть была в другом -- он, этот станок, уже не принадлежал государству, он стал первой в России частной печатной офсетной ротационной машиной... До сих пор подобная техника отпускалась по разнарядке. -- Наша машина, наша! -- напевал Артамонов. -- Ура! -- Будет наша, когда оплатим, -- остужал пыл Варшавский. -- Мы берем с отсрочкой платежа, голова! А за пять лет чего только не произойдет! Платить в стране, которая сама по себе нелегитимна, -- верх глупости. Любую сделку можно признать недействительной по причине недействительности страны. Все финансовые схемы должны выстраиваться так, чтобы не ушло ни копейки. Это закон. Ему необходимо следовать. Тогда появляется навар. В старину была даже такая провинция во Франции -- Наварра, -- подкрепил документарно свои размышления Артамонов. -- То есть люди уже тогда знали, что почем. За свои деньги и дурак купит. Ты попробуй без денег! Главное -- затащить станок в город, а кому он будет принадлежать на бумаге, не имеет значения! -- Мне кажется, мы поторопились отдать рыбинцам "Ford", -- продолжил параллельную вокализу сам-Артур. -- Сначала пусть бы станок пригнали. А то вдруг передумают? И "Ford", считай, пропал, -- не давал покоя Варшавский. Он приноровился ездить на нем по делу и без дела, брал на выходные, колесил с Галкой по магазинам, мотался в Домодедово встречать и провожать зачастивших в гости якутов. -- У меня ощущение, что Рыбинск кинет. -- А почему у тебя этого ощущения не появилось в отношении Фаддея?! -- В отношении Фаддея? Там другой коленкор. -- А насчет Рыбинска не переживай. Мы с Макароном потому и не пожалели тачки, чтобы у них выхода не было, -- сказал Артамонов. -- Они заглотили наживку, и отступать им теперь некуда. Да, мы рискнули -- отдали автомобиль за возможность умыкнуть печатный станок без сиюминутных выплат. И теперь ждем: срастется -- не срастется. Я думаю, срастется. Ну что, пятачок, -- перевел он стрелки на Орехова, -- партию в шахматы? -- Давай. -- Что-то я в последнее время часто проигрывать стал. К чему бы это? -- Денег прибудет. -- Нам бы до весны продержаться, а там и трава пойдет. -- И сколько же он стоит, этот газетный агрегат? -- продолжал крутиться под ногами сам-Артур. -- Лимонов двести? -- Тепло. -- Двести пятьдесят? -- Еще теплее. -- Триста? -- Горячо. -- Неужели больше? -- Четыреста, -- назвал точную стоимость Артамонов. -- Ничего себе! А в баксах? -- Сам переведи. -- Это что, такие деньги отвалить за какую-то печатную машинку?! -- развел челюсти Варшавский. -- Пропиваем больше, -- мимоходом вбросил Орехов, делая победный ход в излюбленном ладейно-пешечном окончании. -- Опять проиграл, -- признал Артамонов, сгребая с доски фигуры. -- К чему бы это, пятачок? Спустя месяц открытые платформы с печатной машиной в спецтаре были выставлены в тупике на пятой ветке. Оставалось подыскать цех для установки ценного груза. -- Помещение под монтаж -- это отдельное полысение, -- доложил итог поисков Орехов. -- Каждый, с кем заговариваешь на эту тему, шарахается, как от огня. Как будто Додекаэдр предупредил весь директорский корпус. На брошенный клуб завода штампов им. 1 Мая напоролись не сразу. Занесла туда чистая случайность. Отчаявшись отыскать биотуалет, Макарон нырнул в римский дворик слить наболевшее. -- Поаккуратней там, -- предупредил Орехов, -- а то был случай: ребята помочились под окнами -- и получили по году. -- Я не в затяг, -- успокоил его Макарон. Назад он вернулся с помещением и привел под руку смотрителя клуба Толкачева, с которым только что пописал "на брудершафт". -- Мои афиллированные лица, -- представил Макарон Орехова и Артамонова, -- влияют на процесс за счет преимущества. -- У вас свои штампы, -- поздоровался Орехов, -- у нас -- свои. Хотя делаем мы общее дело -- простаиваем по вине экономической обструкции. Как мастер исторических заливов, Макарон предложил выпить по "отвертке". В результате обмена мнениями по общедоступной международной тематике было подписано соглашение, по которому прибыль от совместного использования клуба делилась строго пополам. -- У нас еще со времен лотереи повелось делить все поровну с партнером, -- сказал смотрителю Артамонов. -- Чтобы не платить за аренду. В наше смутное время никому ни за что нельзя платить. Все расчеты потом -- когда улучшится социальная обстановка. Вот так и живем -- с миру по Магнитке. -- Лучше, если бы вы платили за аренду, -- выказал сожаление смотритель. -- А кому сейчас легко? -- согласился с ним Макарон. -- Берем вас старшим печатником. -- Я выходец из госсобственности, -- сообщил он патетически и тут же во всем признался: -- Воровал страшно! Прошу учесть. -- У нас не будешь, -- сказал Артамонов. -- Почему? -- Макарон тебя закодирует. -- Как это? -- Главное -- дело разумей, -- спасал Толкачева Орехов.-- А переборщишь -- Макарон тебе бахмутку в лоб впаяет! -- Какую бахмутку? -- Лампа такая у шахтеров. Знаешь? -- Нет. -- Ну вот те раз! -- А если не буду воровать? -- Тогда верстатку в зад воткнет. Что такое верстатка, знаешь? -- Знаю. -- Значит, сработаемся. Приходите в "Верхнюю Волгу", Нидворай оформит контракт. Испытательный срок -- сто лет. -- Ну и шуточки у вас! -- попытался воззвать к простоте Толкачев. -- Тебя, наверное, в детстве так сильно качали, что ты вылетал из коляски. -- С чего вы взяли? -- Голова не так отрихтована. -- Ваше дело -- платить. -- Наше дело -- разговоры разговаривать и юмор шутить. А твое -- блюсти печать. Не то -- сократим. -- А сколько будете платить за смену? -- Сто рублей и трудодень. -- И все? -- Плюс на выбор билет МММ или ваучер, -- установил надбавку Артамонов. -- А за час переработки? -- На час раньше на пенсию. Толкачев ощутил всю прелесть полной словесной фиксации и заткнулся. Но, как и предупреждал, воровал вовсю -- уводил часть тиража и куда-то сбывал. Кому -- непонятно. Но это устраивало нанимателей. -- Не надо выдумывать дополнительных способов распространения, -- мыслил Орехов. -- Может, он сдает в макулатуру? -- выказал догадку Артамонов. -- Это тоже способ. Оттуда газета попадает в СИЗО, а значит, прочитывается. Читатель там самый благодарный. "Лишенец" тем временем разрастался. Немецкая версия распространялась до дыр в породненном городе Оснабрюке по три марки за экземпляр. В Безансоне "Лишенец" на родном языке читали за каких-то пару франков. Процесс пошел. Идею газеты-стигматы со щупальцами в городах-побратимах и дыхальцем в Твери одобрили итальянцы из Бергамо и шотландцы из Глазго. На горизонте замаячили лиры и фунты. В очередь встали финны. Они оказывали помощь региону в автоматизации управления. В разгар пребывания делегации компания сидела в "Старом чикене" и вела разговоры о системе сетевого администрирования. -- Мы тоже вводим подобное, -- сказал помощник мэра Гладков. -- Я даже знаю, где лежит ключ от каморки, в которой уже два года стоит приготовленный для этих целей компьютер. Переводчика перекособочило, словно с него содрали цедру. В его исполнении высказывание прозвучало мягче: под компьютеры, мол, отведено специальное помещение -- и финны понимающе закивали головами. Что поделаешь -- чухна. Итогом пребывания делегации стал протокол о совместном выпуске финского варианта "Лишенца". Финны дали переводчика, потому что все местные умудрились закончить школу с уклоном от угорских наречий. Гладков взялся обеспечить переводчика жильем, но забыл. Выпуск "Лишенца" для Скандинавии сорвался. -- Я вас ренталл! -- выразился чухонский толмач и уехал к себе на родину переводить на добро другое говно. Что он имел в виду -- было непонятно -- восстановить ход его красивых мыслей не удалось. -- И правильно сделал, -- сказал ему вдогонку Орехов на ломаном русском, как будто так иностранцу наш язык становится понятней. О том, что до китайского варианта не доходили руки, в Инкоу никто не догадывался. -- Вообще регион берется нелегко, -- подвел итоги первого года пятилетки Артамонов. -- Все пытаются кинуть! -- Дан талант -- езжай на Запад, нет -- в другую сторону! -- пропел Макарон. Глава 8. ДОМ НА ОЗЕРНОЙ Город жил насильственной жизнью. Ему насаждали чуждую архитектуру, навязывали чудаковатых правителей и принуждали к веселью. -- Мы будем работать так, чтобы людям по крупице становилось лучше, -- пообещал мэр на инаугурации. -- Нагрубил начальник ЖКО -- снять его с работы! После этого мэра больше не видели. Градоначальник не переносил контактов с горожанами и всю работу по управлению городом брал на дом. Текучку в мэрии на Советской площади вел клеврет Гладков, в недавнем прошлом вор-домушник. Он отмазывал мэра-надомника по всем вопросам -- занимался освящением знамен, участвовал в комиссиях, разрезал ленточки, зачитывал тексты соболезнований, пускал по миру корабли, встречал и провожал депутации. Жизнь в городе шла вразнобой. В ходе приватизации Гладков продал одну и ту же недвижимость по нескольку раз. Истинный покупатель определялся потом разборками с потасовкой. Город потрясали хронические бюджетные расстройства -- объекты не доводились до ума, и вопрос с завершением строительства превращался в философский. Собственно, это был не город, а один сплошной долгострой. Самой именитой незавершенкой считался тридцатиэтажный Дом творческих союзов на тонкой монолитной ноге. Он располагался на Озерной улице и имел запутанную кредитную историю. Хозяева помещений пытались завести в подвалах переплетные мастерские, но сами попали в финансовый переплет. Долгострой был настолько долог, что ему вместо 1-го присвоили 11-й номер, а послали еще дальше -- на 11а, поскольку на финише его обошел спуртом пенобетонный гараж по соседству. В миру высотный Дом творчества звался "унитазом". Имя прикипело к бросовому объекту без отторжения, чему способствовала свалка отходов "Старого чикена" у подножия. Ходили слухи, что Дом союзов должен был вот-вот рухнуть. Будто бы поплыли грунты и стал уходить в сторону от ответственности неправильно залитый фундамент. Строительство приостановили на неопределенный срок. А все потому, что Тверь выстроена на историческом болоте. В народной среде находились конкретные источники, которые ведали с точностью до градуса, что крен обозначился в сторону обкома и "унитаз" обязательно на него рухнет. Его обломки вздыбят частный сектор, сметут "хрущебы" и вломятся в кабинет Додекаэдра. Квартиры и дома по оси вероятного падения катастрофически дешевели. -- С этим "унитазом" просто беда! -- сетовал окрестный люд. Бабки, проходя мимо, убыстряли шаг и крестились. Замедленное падение высотки не отмечалось глазом, как в случае с Пизой, но ощутимо присутствовало в городе по разделу народных верований. Досужий визирь Гладков подсказал мэру разобрать падающее чудо света до пятого этажа и устроить казино, но из-за чертовщины, витающей вокруг объекта, на демонтаж никто не отважился. Это бы привело к более дробному расколу электората. Шпиль в─≤'унитаза'' наблюдался из любой точки города и непрестанно мозолил глаза. Эти неосвоенные капиталовложения не давали покоя Макарону. -- К вам из общества слепых, -- доложила Журавлева, оторвав аксакала от заоконного пейзажа. -- Зачем? -- напряг он голову. -- Как обычно -- оформить льготную подписку. -- Слепые? Подписку? Ну, пусть зайдут. -- Живем тут, как сервитутки! -- произнесла Галка, когда просители удалились. -- Проходной двор! -- Может, нам приобрести офис? -- забросил идею Варшавский собравшимся на планерку коллегам. -- Хорошая идея, -- согласился Орехов. -- А то наше нынешнее присутствие приводит клиентов в ужас. -- Особенно слепых, -- поддержал Артамонов. -- Да ладно тебе. Яблоку упасть негде. -- Я видел объявление о продаже Дома союзов, -- сказал Макарон. -- Гложет меня одна мыслишка по этому поводу. -- Надо подбросить ее Мошнаку. Он обязательно на нее западет, -- посоветовал Артамонов. -- Кого-кого, а Капитона Ивановича раскрутить можно. Он человек с понятиями. -- Честно говоря, я бы на вашем месте и по поводу жилья призадумался, -- добавил Макарон. -- А то Артур уже, как ледокол, расчищает путь Галкиному животу. Переживает за свое чадо-юдо. Да и Дебора того и гляди в декрет свинтит. И, судя по расцветке глаз, дело вряд ли завершится одним экземпляром. -- Детей надо сначала родить одного, а потом добавлять по вкусу, -- объяснила Дебора, застеснявшись. -- Но они же не голосеменные в конце концов, -- вступился за молодых Нидворай. -- У них нормальный конкубинат, живут с намерением установить брачные отношения. -- Да, дом -- это серьезно, -- задумчиво произнесла Улька. Ей было неудобно быть не беременной в одиночку, и доля этой правды, хоть и пряталась на донышках глаз, нет-нет, да и выплескивалась наружу. -- Закон возвышения потребностей, -- растолковал Нидворай. -- Человек всегда стремится захватить вокруг себя все больше пространства. -- Этот вопрос надо решить раз и навсегда, -- подвел черту Макарон. -- А то ваша страсть к бродяжничеству скоро перерастет в дромоманию. Тогда бы и я за Лопатой смотался. Если будет дом, она приедет. -- Долго ты за ней собираешься. -- А куда спешить? -- Давайте строить жилье по очереди, как при социализме, -- предложила Дебора. -- Сначала Макарону -- он самый старший, а потом остальным. -- У тебя всегда так -- сначала логика прорезается, а потом зрение, -- пристыдил Дебору Артамонов. -- Где ты раньше была со своей подсказкой? -- Я слышал, в местечке Крупский-айленд участки выделяют под застройку, -- подсказал Нидворай. -- Вполне селитебная территория. -- Напрямую нам не выделят, прописки нет. -- Оформим на подставное лицо, -- предложил Орехов. -- Николай Иванович, вы подставите нам свое лицо? -- Если не уйду на больничный, -- притух Нидворай. -- У нас из одной только упаковки от печатной машины целая улица получится. Отборная шипованная доска и калиброванный брус. -- Да, легальный вес тары -- это нечто невероятное! -- А нам дом не нужен, -- отказалась Галка. -- Оседать здесь нет смысла. -- И завредничала: -- Хочу бананов! -- Вкус у тебя стал каким-то субтропическим, -- попенял ей Артур. -- Ну, где я их возьму? В магазинах масло по талонам, а ты -- бананов! Брикет вологодского только на секунду в машине оставил -- эта псина вмиг слизнула! -- Варшавский укоризненно посмотрел на Макарона, будто не Бек, а лично аксакал расправился с маслом. -- Что упало, то пропало, -- умыл руки Макарон, но снизошел до проблемы и заговорил в тон. -- Ты ведь знаешь, Гал, после какого изнурительного пути эти кормовые бананы попадают к нам, -- стал отговаривать он ее от глупой затеи. -- Представляешь, банан с котомкой, в истасканной кожуре и нашпигованный всякой химией заявляется на площадь Славы... -- Пора и технически оснаститься, а то руки отваливаются, -- прервала полет шмеля Улька. -- Сидим на одном аппарате, по полчаса накручиваем. -- Если переедем в "унитаз", я подарю тебе аппарат с автомудозвоном! -- пообещал Орехов. -- Когда ж ты выпишешься из моей жизни! -- ослепила его Улька встречными фарами. -- Машешь, как нетопырь, без остановки! Творческими союзами руководила выцветшая фрау Шарлотта. Она была под стать долгострою -- в ее судьбе тоже все как-то затянулось. Многостажную, ее стали раздражать любые тексты мужчин объемом более ста знаков, включая пробелы. Она была женщиной в собственном соку, поскольку муж был отказником. Он имел саксофонную ориентацию, и простая жизнь без чудес его давно не интересовала. Шарлотта Марковна, в свою очередь, не переваривала его музыкальных тем. Она носила на голове лихо сверстанную бабетту, курила сигареты с ментолом и была мастер просить деньги в письменной форме на "Музыкальное лето Селигера", которое при тщательном рассмотрении являло собою не фестиваль, а двухнедельное лежбище развеселых артистов на чистых берегах озера. Шарлотта Марковна предпочитала жить несвязанно и пошила платье из плюшевых портьер. Но начавшую засахариваться Шарлотту Марковну уже не спасали никакие покрывала. Такая слыла молва. -- Ну, кто у нас по старым страшным теткам? -- бросил в воздух Артамонов. -- Ради удовольствия или в интересах дела? -- не поленился уточнить Орехов. -- Какое уж тут удовольствие?! -- Тогда Макарон, -- определил Орехов. -- Это за что? Во дают! -- взбеленился аксакал. -- Бери блок "Салема", пузырь психотропного "Амарето" и -- вперед. -- Кстати, о психотропности, -- вспомнил очередную историю Макарон. -- Поехали мы принимать роды к хлопкоробам. Накрыли нам стол и притащили дряни покурить. Была не была, подумал я, дай попробую. Ошутил я себя уже со стороны, будто сижу по-турецки. Смотрю -- бутылки шатаются, а руки заняты, в каждой -- по сайгачьему окороку. И потянулся я удержать бутылку ртом. Очнулся -- во рту большой палец левой ноги и дикая боль в пояснице. Ни фига себе, думаю, потянулся! Изогнуло так, что не распрямиться. Никогда в жизни так не прогибался. А музыка в голове продолжает играть, хотя пленка давно кончилась. Декхане вповалку лежат -- обкурились. И только новорожденный орет. Поднял я водителя, поехали. Едем на бешенной скорости, а пейзаж за окном как висел, так и висит. Дорога не та, -- говорю я водителю. А ему насрать, прет и все. И вдруг -- мы уже не едем, а летим. А через секунду -- страшный удар, всплеск -- и мы уже не летим, а плывем. Причем под водой. Ничего не понял. Дошло, когда захлебываться стал. Тонем! -- кричу я этому придурку. А он -- не бойся, -- говорит, -- мы в ластах! То есть, совсем никакой. Я говорю, видел я эти ласты -- на них монтеры по столбам лазают! Еле выплыли. Оказалось, он с передозировки погнал по старой дороге, ведущей к мосту через Аму-Дарью, который уже год был разобран. И мы с разгону -- прямо в мутные воды этой матери всех водоемов... -- Ну вот и отлично, -- сказал Артамонов. -- Таким ты Шарлотте Марковне и запомнишься. -- Каким? -- Обкуренным и в белом халате. -- Но почему я? -- Грамотно себя ведешь в предлагаемых обстоятельствах. -- И все-таки? -- Сказать начистоту? -- Да. -- Абсолютный возраст Шарлртты Марковны уже не определить без изотопов, -- пояснил Орехов. -- Твой профиль. -- С чего вы взяли!? Если ее помыть да приодеть как следует, ей сносу не будет! -- попытался отвертеться от партийного задания Макарон. -- В принципе, да, не спорю -- для своих неполных ста она отлично выглядит! -- согласился с ним Орехов. -- Но пойми и ты нас -- задача тут не из простых -- не каждый потянет. Шарлотта Марковна принципиально отреклась от мужчин. -- Не распыляйтесь на риторику! -- отменил реплики с места Артамонов. -- У нас просто нет выхода. -- Надо пойти к Шарлотте Марковне и сбить цену на "унитаз". -- Так бы сразу и сказали! -- взял под козырек Макарон. Два дня Макарон устраивал вечера-портреты, накачивая себя перед зеркалом. Манеры, которые он пытался себе привить, могли деморализовать даже ночных бабочек из вокзального буфета. Репетируя, он совершал такие сложные рейды в тылы воображаемой жертвы, что друзья засомневались, вернется ли он назад. -- Я поднимаю эту речь... -- перевоплощался Макарон, протягивая зеркалу блок сигарет, а потом наливал фужер ликера и чокался с гладью. Гладь отражала, как он примеривался к дивану и затихал, словно континентальный шельф, полный полезных и любвеобильных ископаемых. Перед тем как улечься на лежку, Макарон, словно заяц, выделывал петлю за петлей, не переставая репетировать. -- А потом мы просто поужинаем! Никаких условностей, никаких специальных терминов! -- откатывал он произвольную программу, как мазурку, и восклицал, объевшись яблочным пирогом: -- Шарлотта, я полон тобою! Под занавес моноспектакля он запевал сочиненный собственноручно куплет: I kiss you, i miss you! Ла-ла-ла, ла-ла-ла! Ай сись ю и пись ю! Ай-я-- яй, ай-я-яй! -- Ну все, родимый, пора! -- поторопили его друзья. -- Бомжи на теплую одежду перешли. А нам, кровь из носа, к зиме переехать надо. -- Зачем торопиться? -- входил во вкус Макарон. -- Step by step кругом. -- С ней надо договориться насчет лизинга, -- напомнил о цели похода Артамонов. -- Усек, селадон? -- А вот это увольте! Лизать я никого не собираюсь, -- возмутился Макарон. -- Тогда навяжи аренду с правом выкупа. -- Совсем другое дело. -- И помни, перед употреблением ее надо взболтнуть, -- использовал право последнего слова Орехов. Макарон расцеловался с друзьями и отправился на дело. Воротился он, как лосось в известном положении. "Унитаз" был взят приступом. Макарон не пожелал делиться деталями операции. Как больная собака, он долго отлеживался в специально оборудованном номере (сало, батон) и вышел к людям только в день Святого Валентина. -- Это не Шарлотта Марковна, а восторженный конь! -- сказал он. -- Но теперь, как человек честный, я должен на ней жениться. -- Может, сначала к Мошнаку?! -- попытался переключить его Артамонов. -- За деньгами! -- Я серьезно, -- сказал Макарон. -- Это не женщина, а лава! Век таких не видывал и вряд ли больше встречу! Нет, не зря японцы поднимаются на Фудзияму только раз в жизни! -- И все же давайте сначала к Мошнаку, а потом свадьбы и все остальное, -- призвал работать без простоев Артамонов. -- Так он прямо и дал, этот Мошнак, -- вставил Варшавский. -- Это тебе не заблудившаяся фрау. Держи гаман шире! -- Но сходить-то все равно надо. -- Я не в матерьяле, -- устало повел головой Макарон. -- Предлагаю упасть в "Чикен", завести пластиночку Хампердинка, заказать кильки-классик два раза, кофе-гляссе, бутылочку "Хванчкары"... -- Действительно, нельзя же так резко, раз -- и на Мадрас! -- поприветствовал правильный расклад Орехов. -- А если все-таки "СКиТ" не даст? -- впустую беспокоился Варшавский. -- Ну, просто на этот момент в банке не окажется свободных кредитных ресурсов. Да мало ли что?! -- Понимаешь, пятачок, главное -- хотеть. И деньги найдутся, -- проводил ликбез Артамонов. -- Город настолько невелик, что кажется, будто все здесь -- или одноклассники, или однонарники -- своеобразный товарищеский инцест. А мы не учились ни с кем и не сидели. И все эти наработанные связи нам сможет заменить только одно -- желание подмять информационное пространство. Так что финансовое желание Мошнака мы сформируем как положено. -- Ну хорошо, допустим, Мошнак даст. А возвращать из чего? -- Главное -- взять, а как возвращать -- придумаем. Не боись. Если ты должен банку сто рублей -- это твои проблемы, а если сто миллионов -- это проблемы банка, -- уверил его Артамонов. -- И все же, если не даст? -- Тогда пойдем на Сбербанк. -- На Сбербанк с одной рогатиной не попрешь. Там попросят такие документы предоставить, каких у нас отродясь не было. -- Грамотно рассуждаешь, паренек. Но ты вслушайся -- кредит под устройство Улицы породненных городов -- звучит, как симфония! Никакой банкир не устоит. -- Я просто почему спрашиваю, -- заговорил с несколько иной интонацией Варшавский, и глаза у него словно повело поволокой. -- Один мой знакомый близок к открытию. -- Да ты что! -- Изобрел прибор для сортировки алмазов. -- И все?! Артур, может, тебе не зацикливаться на Якутске? Как-то абстрагироваться от фарцаты! Очень уж все это узколобо. Если бы ты заговорил о телестудии, я бы еще как-то понял. Ты ведь сюда с тем и ехал, чтобы заиметь собственный ТЖК, чтобы работать с передовыми технологиями... -- Передовыми технологиями... Я хочу крутануть деньги, а потом уже взять нормальный телекомплекс. Никуда он от меня не денется. -- Сколько надо для завершения работ по прибору? -- спросил Артамонов. -- Тысяч двести зеленых. -- Ничего себе приборчик! Как печатная машина. -- А ты что думал? -- с видом знатока произнес Варшавский. -- Алмазы -- дело не дешевое. -- Ну хорошо, давай эту сумму на всякий случай прибавим к телу кредита, -- пошел на половинчатое решение Артамонов. -- Будем просто иметь в виду, но мое мнение остается прежним -- лучше купить телевизионное оборудование. Скоро выборы. -- Прибор готова закупать ЮАР, -- разукрашивал будущее Артур. -- И к нам сразу явится Dе Beers и всех замочит. Эти просто так с рынка не спрыгнут. -- Вечно ты со своими шуточками. -- Я не шучу. Газеты надо читать. Dе Beers сразу пришлет наймитов. В твоем дурацком городе перестреляли всех, кто дергался по этому поводу. -- Болтаешь всякую дичь. Так вот, требуется небольшая сумма, чтобы завершить лабораторные испытания, изготовить промышленный образец и запатентовать его. -- Каким боком мы окажемся в деле? -- спросил Артамонов. -- Алмазы -- не наш профиль. -- Речь идет о конкретной выгоде. Друг будет отдавать половину от продаж, -- придумал на ходу Варшавский. -- Я против. Это не наш бизнес, мы в нем профаны, -- стоял на своем Артамонов. -- Пусть просто вернет деньги и все. -- Ты, может быть, и профан. Но мы теряем драгоценное время. -- Почему твой друг не мог найти денег до сих пор? -- Не хотел светиться. -- А может, потому, что прибор -- говно? -- Да нет, это действительно очень занятная штука. Только я должен предупредить, что прибор -- пока что в чертежах и в натуре может не получиться. -- Зачем нас предупреждать, если для себя ты уже все решил? -- спросил Орехов. -- Ничего я не решил. Мы должны подписаться под это коллегиально. -- Видишь, какие ты нам условия выкатываешь -- деньги должны быть потрачены в любом случае, а получится эффект или нет -- ты не гарантируешь, -- сказал Артамонов. -- Здесь какое-то фуфло. По мне, наукой пусть бы занималось государство. -- Да ладно тебе, -- смягчился Орехов. -- Разговоров больше. Следуя в банк, компания имела под мышками кипы развесистых -- на все случаи жизни -- бизнес-планов. В составлении наглядной агитации Орехов поднаторел настолько, что порой ему самому становилось противно. Красивые бумаги придавали убедительности в предстоящем разговоре с Мошнаком. Когда компания подошла вплотную к зданию "СКиТа", Орехов похлопал его по несущей стене. -- По-моему, выдержит, -- сделал он заключение. На стене сверкал слоган новой банковской услуги: "Мы превращаем ваши деньги в рубли!" Служащие банка еще помнили об экологической лотерее. В их глазах как памятка