линноногий,   поселить  Тосю  в  другую  комнату.  Правда,  тогда   она  не
подружилась бы  с  Верой, Надей и  Катей...  Вот жизнь: и так  криво, и этак
перекос!
     Вера  дорисовала  карикатуру,  легла  на койку-гамак, взяла  книгу,  но
читать не стала. Она с тревогой посмотрела на Надю,  угрюмо  сидящую в своем
углу, уставясь в пол перед собой.
     - Надежда, ты чего ужин не готовишь? Ксан Ксаныч скоро придет.
     - Ужин? - очнулась от  забытья Надя. - Да, ужин... Она  вытащила из-под
койки корзину с картошкой и
     перерыла всю тумбочку в поисках ножа.
     - Тоська, ты куда нож задевала?
     Тося,  старательно  скрипевшая  пером  в тетрадке,  замахала  свободной
рукой, показывая, что ни о каком  ноже ничего знать не знает и вообще просит
не мешать ее учебе. Анфиса  молча вынула из тумбочки  свой нож - тот  самый,
который всегда так ревниво оберегала от посягательства девчат, - и протянула
его Наде.
     - А ты подобрела, Анфиса, даже не верится! - удивилась Надя,  беря нож.
- Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить.
     -  Смотри на дежурство  не опоздай,  - не отрываясь от  книги,  сказала
Вера.
     Анфиса молча оделась и вышла.
     - Чего это с ней? - спросила Надя. - Вроде призадумалась?
     - На инженера  она нацелилась, - пояснила всезнающая  Катя. - Думает на
скромность его подловить.
     Надя кинула очищенную картофелину мимо миски с водой.
     - Неужели и этого к рукам приберет?
     - Уже клюнул, - отозвалась Катя и переложила лампочку из одного чулка в
другой.
     В дверь тихо  постучали. Тося по  старой памяти вскинула было голову  и
даже рот  открыла,  чтобы  крикнуть  свое  любимое:  "Входи,  кто  там такой
вежливый!"  -  но  вдруг  раздумала  и  вернулась  к задачке, довольная, что
пересилила нелегкий соблазн.
     - Да, - сказала Надя.
     В комнату  бочком  проскользнул  Ксан Ксаныч  с  новенькой  самодельной
табуреткой в руке.
     - Вот! - торжествующе объявил он, выставляя  табуретку посреди  комнаты
на всеобщее обозренье. - Обзаводимся с Надюшей помаленьку мебелью!
     И  тут  уж  Тося  не выдержала,  вскочила из-за стола и со  всех сторон
осмотрела  табуретку. "Мебель"  Ксан Ксаныча была хорошо  остругана,  крепко
сколочена и выкрашена  в яркий зеленый цвет.  Все предусмотрел дотошный Ксан
Ксаныч, даже  вырезал полумесяцем  отверстие в сиденье,  чтобы  удобней было
переставлять табуретку с места на место.
     - Ох  и мастерущий  вы,  Ксан Ксаныч! -  похвалила Тося, обводя пальцем
полумесяц. - Мне бы такую табуретку ни в жизнь не сделать!
     - А ты присядь! - попросил Ксан Ксаныч, счастливо улыбаясь.
     Чтобы  доставить доброму Ксан Ксанычу  удовольствие, Тося шлепнулась на
табуретку.
     - Ну как?
     -  Век  сидела бы,  не  вставала! Такая  табуретка, я  думаю,  рубликов
двадцать стоит?
     - Попробуй купи такую за  двадцать, - захорохорился Ксан Ксаныч. - И за
четвертную не найдешь!
     - Да, продешевила я, - поспешно согласилась Тося.
     Ксан  Ксаныч подошел к  Наде, на правах жениха нежно пожал ей руку выше
локтя и поставил табуретку в их семейный угол.
     - Припозднилась я сегодня... -  виновато сказала Надя  и  засуетилась у
плиты.
     - Ничего, Надюша, -  успокоил невесту Ксан Ксаныч, -  нынче я совсем не
оголодал.
     Он  поправил  на  стене  покосившуюся  картинку-сюрприз,  сел  на  свою
табуретку с дырочкой и поделился коронной новостью:
     - В конторе говорили, Надюша, всех плотников на стройку возвращают... А
все  этот  инженер!  - Ксан  Ксаныч понизил голос. - Я так понимаю, из  этих
он... из новых...
     Надя сразу догадалась, о чем идет речь,  и закивала головой, соглашаясь
со своим женихом.
     Здесь  уже пришло время сказать,  что  Ксан Ксаныч  был  совсем не  так
прост, как кое-кто в поселке  о нем думал. Несмотря на то что он тихо-смирно
сидел в своем  углу и  никуда,  как он сам говорил, не рыпался, Ксан  Ксаныч
имел свое  собственное  мнение решительно обо  всем,  что творилось на нашей
планете. И лишь изредка, когда какое-нибудь событие было очень уж запутанное
и происходило  за  тридевять  земель от  поселка, Ксан Ксаныч говорил  тихим
своим голосом, что  издали он не может судить,  ему  надо хоть одним  глазом
взглянуть, как оно там, в натуре.
     И уж само собой, было у Ксан Ксаныча свое мнение обо всех  начальниках,
с  какими   довелось  ему  повстречаться  в  жизни.  Всех  больших  и  малых
начальников, известных ему, Ксан Ксаныч для собственного  удобства делил  на
старых  и новых. Старых начальников  он  поругивал,  а  к новым  благоволил,
считал, что идут они правильным  путем, и желал им всяческих успехов на этом
нелегком  пути,  а главное  -  не сбиться на  дорожку,  натоптанную  старыми
начальниками.
     И совсем не  в  возрасте начальников тут было дело.  На примете  у Ксан
Ксаныча  были  и  совсем  молодые  начальники,  которым еле-еле набежало два
десятка лет, а у него  они все-таки ходили в стариках. Другим же начальникам
и шестьдесят стукнуло, а для Ксан Ксаныча они были все-таки новыми.
     Бравый вид, амбиция, высшее-перевысшее образование,  ловко  подвешенный
язык,  даже умение  хорошо  работать,  взятое само  по себе, - все  это Ксан
Ксаныч  тоже не очень-то  жаловал. Главным и решающим  для него  было:  куда
начальник нацелен, для  кого  он живет  и старается, для  себя или  для всех
простых  людей,  вроде  самого  Ксан  Ксаныча, Нади и той же  Тоси-поварихи,
которые  вручили ему  печать - в представлении Ксан Ксаныча все  началь-ники
были с печатями - и доверили командовать собой.
     Сам мастер на все руки, Ксан Ксаныч больше всего ценил тех начальников,
которые умели не только командовать, но знали еще и какое-нибудь простое, не
начальническое  ремесло: умели,  к примеру, валить  лес, плавить  сталь  или
выращивать  хлеб.  Таким начальникам  Ксан Ксаныч верил  больше  всего,  ибо
считал, что мастер мастера никогда не подведет.
     Наслушавшись, как инженер покрикивает на Чуркина, Ксан Ксаныч совсем уж
собрался зачислить  его в старые  начальники. Но стоило лишь ему узнать, что
Дементьев убедил Игната Васильевича вернуть всех плотников  на стройку дома,
в котором Ксан Ксанычу  с Надей  была обещана комната, позарез нужная им для
семейной жизни, - как он тотчас же, без всякой волокиты,  перевел Дементьева
из старых начальников в новые.
     Впрочем,  успокаиваться  Дементьеву  и  почивать  на  лаврах  было  еще
рановато. В той богатой  коллекции  начальников,  какую собрал на своем веку
Ксан  Ксаныч, попадались  и такие, которые начинали совсем как новые,  новей
некуда,  -  а  потом  прямым  ходом  скатывались  к  старым   начальникам  и
становились еще похлестче тех, кто отродясь был старым и никуда не рыпался.
     Прежде чем вернуться к  нашей приостановившейся  повести, осталось  еще
добавить,  что  мысли  свои  о начальниках робкий  Ксан Ксаныч считал ужасно
смелыми и  даже малость крамольными. Он  не только никому не навязывал  этих
своих  мыслей, но  тщательно скрывал их ото всех.  На собраниях,  даже самых
бурных, Ксан Ксаныч сидел себе в уголке, внимательно слушал ораторов,  а сам
благоразумно  с  критикой на  рожон  не  лез.  И  заметок  в стенгазету  под
псевдонимами  "Оса" и  "Жало",  полюбившимися  всем  правдолюбцам,  он  тоже
никогда не писал.
     Заветные мысли свои Ксан Ксаныч  поведал одной лишь Наде, ибо в глубине
души считал уже Надю своей женой, а настоящая семейная жизнь, как понимал ее
холостой Ксан  Ксаныч,  требовала, чтобы никаких секретов  меж супругами  не
было. Может быть, Ксан Ксаныч потому так и стремился к семейной жизни, что с
годами надоело ему молчать и копить свои  мысли  в одиночку,  захотелось  на
пороге  старости  всегда  иметь  под  рукой хоть  одного,  но терпеливого  и
преданного слушателя...
     - Я  так думаю,  Надюша,  - сказал Ксан  Ксаныч,  - если  наш инженер и
дальше не подкачает, пригласим его на свадьбу... Ты как, не возражаешь?
     -  Что ж, - отозвалась Надя, высыпая начищенную картошку на сковородку,
- пускай приходит.
     Тося решила свою задачку с двумя поездами, заглянула в конец учебника и
несказанно  удивилась  тому,  что  самодельный  ее  ответ,  выцарапанный  из
множества цифр,  тютелька в тютельку совпал с  недосягаемым  прежде  для нее
книжным ответом.
     -  А они  легкие, задачки, если  их  решать! - подели  лась Тося  своим
открытием. - Если и дальше  так пойдет, я еще, чего  доброго,  и в отличницы
выйду. Вот чудеса-а!..
     - Если б тебе правильное воспитание, - наставительно сказала Вера, - ты
совсем человеком была бы. Возможности в тебе заложены.
     - Здравствуйте! - изумилась Тося. - А разве я сейчас не человек?
     Вера отмахнулась:
     - Сейчас в тебе все перемешано - и хорошее, и плохое. Натощак  даже  не
разобрать, чего больше.
     - Так не пойдет! - решительно заявила Тося, с шумом захлопывая задачник
и  придвигая к себе грамматику. - Нельзя живого человека пополам  пилить: от
макушки до пупка беру, заверните, а от пупка до пяток сдайте в утильсырье. Я
так считаю: все хорошее во  мне - мое, ну и все плохое - тоже,  куда  же оно
денется? Так что берите меня всю целиком, какая я есть, сдачи не надо!
     - Ну, затараторила, - осудила Катя.
     Она  терпеть  почему-то  не могла, когда Тося  начинала  вдруг вот  так
разглагольствовать. В такие минуты Кате  всегда почему-то казалось, что Тося
возносится над ней
     и все это видят.
     Но, готовясь ко  сну, Катя  быстро  восстановила  душевное  равновесие.
Стоило  лишь ей  перевести  глаза  с высокой горки пуховых своих  подушек на
одну-разъединственную Тосину подушку, набитую к тому же слежавшейся казенной
ватой, - и  Катя сразу же  почувствовала прочное свое превосходство. Ей даже
смешно стало, что она вздумала обижаться на неимущую Тосю, которой, по всему
видать, никогда не нажить таких пышных подушек.
     -Ксан Ксаны-ыч! - окликнула повеселевшая Катя, разбирая постель.
     - Есть! - догадался Ксан Ксаныч и отвернулся к стене.
     И  сейчас  же рука его  сама собой потянулась  в  карман  за  ножиком -
кажется, даже без ведома хозяина. Ксан Ксаныч нагнулся  было к нижним венцам
бревен, но все пазы там  были уже  проконопачены, и  ему  пришлось, постелив
предварительно газету, взобраться на свою  знаменитую табуретку с дырочкой и
заняться верхними пазами.

        ДЕМЕНТЬЕВ ВОПРОШАЕТ ЭХО
     Анфиса шла  по старой запорошенной лыжне, а  Дементьев - рядом, снежной
целиной. Дикий, не тронутый человеком лес расступался перед ними,  показывал
заповедные свои тайны. Лыжи скользили легко, чистый  снег празднично сверкал
под солнцем, и  мороз сегодня настроен был миролюбиво: он лишь покусывал, не
давал стоять на месте, а на ходу не трогал и угадывался  лишь по отвердевшим
чужеватым губам и струйкам пара, вылетающим изо рта.
     -  Брусники  тут - завались,  - деловито рассказывала  Анфиса,  знакомя
Дементьева с местными  достопримечательностями.  -  А из  той вон пади  наши
хозяйки ведрами грибы таскают. Вот женитесь у нас - будете рыжики солить.
     - Рыжики? -  счастливо переспросил Дементьев и от полноты чувств ударил
лыжной палкой по ближнему стволу.
     Еловая лапа, отягощенная непосильной снежной ношей, дрогнула в вышине и
уронила ком снега.  Дементьев вскинул  голову и подставил разгоряченное лицо
щекочущей изморози.
     - А мне у вас нравится!  - признался он, догоняя Анфису и любуясь ею. -
Жаль, не  знал я раньше,  про...  про этот лесопункт!  -  Анфиса недоверчиво
покосилась на него. - А это место чем знаменито?
     -  Эхо  тут  интересное.  Вот  послушайте.   -  Анфиса  остановилась  и
по-хозяйски требовательно крикнула: - Эй!
     Застоявшееся  без работы эхо охотно  подхватило  крик  Анфисы  и  пошло
перекатывать его со ступеньки на ступеньку,  удаляясь и затихая. И Дементьев
тоже   крикнул  -  и  настороженно  прислушался  к  ступенчатому  эху.  Крик
Дементьева ринулся  вдогонку за Анфисиным, в дальней  глухомани настиг его и
слился с ним.
     - Правильное эхо! - одобрил Дементьев.
     Они взобрались на вершину невысокой горушки.  Дементьев взмахнул лыжной
палкой,  приглашая  Анфису  полюбоваться  дикой лесной  чащобой,  заваленной
снегом.
     - Каково, а? Прямо на полотно просится!
     Анфиса добросовестно осмотрелась вокруг. Откровенно говоря, она никогда
не понимала тех  людей,  которые  приходили в нестерпимый  восторг при  виде
красивенького пейзажа, какой-нибудь замысловатой  тучки в небе  или румяного
заката.  А  уж  восхищаться лесом  Анфиса  и совсем  не умела. Она выросла в
лесном  краю,  перевидала на  своем  веку многие тысячи деревьев  -  зимой и
летом, утром и вечером, ╕-  и лес в любом своем обличье был  для нее слишком
обычным и примелькавшимся явлением, чтоб им стоило восхищаться.
     Но сейчас  ей  захотелось вдруг увидеть  лес  глазами  Дементьева  - и,
кажется, это удалось Анфисе.
     Зима  нахлобучила  пышные  шапки  на макушки  деревьев, выгнула  стылые
ветки, опушила  инеем  каждую  иголку  -  ни одной  не  пропустила.  Строгим
холодком веяло от  густого молодого ельника,  у подножья которого  на  снегу
залегли размытые сизые  тени.  А от мачтовых сосен пахнуло  вдруг на  Анфису
теплом. Казалось: бронзовые стволы досыта напитались летним  солнцем  и  оно
просвечивает  сейчас  изнутри  сквозь  тонкую   чешуйчатую  кору.  В  чащобе
раз-другой  робко  стукнул  невидимый  дятел   -  и  замер,  боясь  нарушить
царственную тишину.
     Анфиса была  уверена: еще  немного -╕ и  она  поняла бы  скрытую от нее
прежде красоту  леса. Но в это время  к ней пришло вдруг  неуютное  чувство,
будто не только  она смотрит на лес, но и  он - на нее. И не только смотрит,
но  и видит  всю ее целиком, со  всей ее  неправильной,  запутанной  жизнью,
которую она хотела бы скрыть от Дементьева.
     - Пойдемте, холодно  стоять,  -  угрюмо сказала  Анфиса и скользнула на
лыжах с горки.
     Дементьев нагнал ее в низине и сразу же похвалил:
     - Хорошо вы на лыжах ходите, я бы вам первый разряд дал!
     - Не все такие добрые! Я же местная... Тут поблизости и родилась.
     - Странно... - вслух подумал Дементьев. - А мне все почему-то  кажется,
вы издалека сюда приехали...  - Он замолк на миг, проверяя себя,  и  выпалил
убежденно: - Заморская принцесса вы!
     - Так уж и принцесса?
     - Самая настоящая! Я еще таких не встречал.
     Анфиса  посерьезнела, но, не  зная, как  ей быть, ответила  в привычной
своей поддразнивающе-завлекающей манере:
     -  Да бросьте вы, Вадим  Петрович! Так я вам  и поверила.  В Ленинграде
учились  и  не  встречали?  Да  там  небось такие  принцессы на каждом  углу
газировкой торгуют... Комплиментщик вы!
     Дементьев резко остановился, будто споткнулся на ровном месте. И Анфиса
остановилась, испуганно и виновато глянула  на него. С каждой новой встречей
ей  все трудней и трудней стало разговаривать с Дементьевым. Анфиса никак не
могла  найти  правильный  тон: держаться  с  Дементьевым так, как она обычно
держалась  с  Ильей  и  другими своими кавалерами, было  нельзя, это  Анфиса
хорошо чувствовала, а как надо - не знала и частенько срывалась.
     - Вы это серьезно? - с тревогой в голосе спросил  Дементьев. - Плохо же
вы меня знаете...  А мы сейчас  проверим! - Он повернулся  к чащобе и набрал
полную грудь воздуха. - Ведь не встреча-ал?
     Эхо чуть помедлило и отозвалось:
     - Не-э-ал!.. Не-э-э-а-ал!.. Э-а-о...
     - Слышали? - торжествовал Дементьев победу.- Лес врать не будет.
     Анфиса поспешно отвернулась.
     - Чудик вы!
     И первая двинулась вперед. Незнакомая ей прежде ласковая, признательная
и лишь самую малость снисходительная улыбка скользнула по лицу Анфисы.
     Они вышли к скованной морозом реке. На противоположном берегу открылись
длинные штабеля бревен, приготовленных к сплаву.
     - А это что? - удивился Дементьев. - Неужели наш поселок?.
     - Он самый... - Анфиса помрачнела, будто спустилась с небес на землю. -
Догоняйте!
     Она  решительно свернула  с лыжни и помчалась прочь от реки.  Дементьев
ринулся за ней.
     В поселок они  вернулись уже  в сумерках. На  крыльце общежития  Анфиса
сняла лыжи, сбила налипший снег. Прыгая на  одной ножке, по улице пробирался
Петька Чуркин  с  авоськой,  из которой наружу  высовывался русалочий  хвост
крупной трески. Дементьев схватил Петьку и поднял в воздух.
     - Куда путь держишь, гражданин хороший?
     -  Пусти!  - завопил  Петька,  размахивая  авоськой  и  норовя  мазнуть
Дементьева русалочьим хвостом по лицу.
     - Скажи чей, тогда отпущу.
     -Ты моему папке выговор влепил, не буду я с тобой разговаривать.
     - Ага, значит, ты Чуркин!
     - Не говорил я этого... Пусти, бюрократ несчастный! Дементьев счастливо
засмеялся, будто похвалу себе услышал, и отпустил парнишку.
     - Это меня так в их семье величают, поняли, Анфиса? - И крикнул Петьке:
- Заходи как-нибудь, интересную книжку с картинками дам почитать.
     В ответ на приглашенье Петька скомкал снежок  и  запустил Дементьеву  в
спину.
     - Боевой! - одобрительно сказал Дементьев, поеживаясь от удара. - Люблю
детей, а вы?
     Вопрос застал Анфису врасплох.
     - Н-не очень... Беспокойные они...
     - Ну что вы! - Дементьев впервые не согласился с  Анфисой.  - Это такие
чудесные человечки!..

        НА ТОРМОЗНОЙ ПЛОЩАДКЕ
     На делянке догорали,  чадя, костры. Садилось  солнце,  расцветив  снега
всеми цветами побежалости. Тени  деревьев  вытянулись так далеко, что трудно
было понять, какая тень от какого дерева.
     Лесорубы спешили к  поезду.  Тося уже привыкла к тому, что каждый вечер
Илья шел  рядом  с  ней, и  лишь  потом,  при посадке на поезд, им не всегда
удавалось  остаться  вместе.  А  сегодня он бросил  ее на  полпути и умчался
зачем-то вперед. "Ну погоди!" - затаила Тося обиду.
     Завидев  лесорубов,   чумазый  машинист  "кукушки"  дал  долгий  гудок.
Лесорубы  кинулись к составу  занимать лучшие места. Илья первым подбежал  к
поезду и вспрыгнул на тормозную площадку.
     - Занято! Занято! - отбивал он все атаки. - Тося, давай сюда!
     Тося подошла к тормозной площадке, независимо спросила:
     - Чего тебе?
     - Иди сюда, плацкартное место!
     Илья протянул руку. Тося  заколебалась, нерешительно огляделась вокруг.
Лесорубы, которым не хватило места на тормозных площадках, лезли на груженые
платформы и устраивались  на бревнах. Катя с Сашкой обосновались над головой
Ильи, предусмотрительно повернулись  спинами к паровозу и, не  сговариваясь,
оба  враз  подняли воротники.  Тося  давно  уже  заприметила, что "женатики"
сплошь  и  рядом ведут  себя  как одно существо. На  словах Тося  высмеивала
подругу за утерю самостоятельности,  а в глубине  души завидовала единодушию
Кати с косолапым Сашкой.
     - Давай, давай! - заторопил Илья. - Продует тебя на верхотуре.
     Он  помог  Тосе  взобраться  на высокую  площадку.  Паровозик  с трудом
сдвинул  тяжелый,  будто примерзший состав.  Из  конторки выскочила  Вера  и
побежала к поезду, придерживая кирзовую сумку, бьющую ее по боку.
     - Веруха! - позвала Тося и подосадовала: - Эх, не слышит!
     - Да зачем она нам? - запротестовал Илья. - Третий лишний!
     Вера  села на  соседнюю тормозную площадку.  Поезд  набрал ход.  Колеса
завели дорожную бухгалтерию: считали стыки рельсов, сбивались на поворотах и
снова  принимались  считать.  Заснеженный лес по  бокам дороги  разворачивал
перед Тосей зимнюю свою красу.
     - Красиво... - тихо сказала Тося: она успела уже заметить, что тот лес,
где они не работают, всегда почему-то кажется красивей.
     -Что? - не расслышал Илья. - Ну да, красотища!.. Пойдем сегодня в кино?
     - А какая картина?
     - "Смелые люди".
     - Пойдем. Четыре раза видела, а  все интересно... Я про  лошадей уважаю
смотреть.
     Илья обнадежил Тосю:
     - У нас эту картину часто показывают! Присматривая за Тосей, любопытная
Катя свесилась с верхотуры. И Вера на соседней площадке  не спускала глаз со
своей подопечной. "
     - Да не съем я ее! -  с досадой крикнул Илья. Голова  Кати отпрянула. -
Ох и много же у тебя опекунов!
     Тося поддержала Илью:
     -  Делать  им  нечего...  Будто  я  маленькая!  -  А ты  шугани  их,  -
посоветовал Илья.
     - Придется...
     Площадку мотало из стороны в сторону, словно  хотело вырвать из-под ног
Тоси.
     - Не холодно тебе? - с неумелой нежностью спросил Илья.
     Тося покачала головой.  Илья  стащил  с  себя теплый  шарф  и заботливо
укутал ее горло.
     - Вот и еще один опекун объявился! - сказала Тося.
     А Илье захотелось вдруг сейчас  же все рассказать  Тосе о споре,  чтобы
ничто грязное  из прежней его жизни не стояло больше меж ними. Этот дурацкий
спор на каждом шагу мешал теперь Илье, отравлял всю его радость, дня единого
не давал ему спокойно прожить на свете.
     Он откашлялся и совсем уж собрался покаяться перед Тосей в самом тяжком
своем  грехе,  но увидел рядом с собой ее блестящие  первым молодым счастьем
глаза - и у  Ильи язык не повернулся заговорить в такую  минуту о споре. Это
было все  равно  что исподтишка ударить Тосю  в спину. "Потом как-нибудь..."
-благоразумно решил Илья.
     Смеркалось,   и  Тося   спешила   в  последние  светлые  минуты  досыта
налюбоваться диким лесом.  Изредка, с  трудом  ворочая туго спеленатой шеей,
она снизу вверх доверчиво смотрела на Илью, и тот каждый раз горделиво кивал
ей головой  с таким видом,  точно  сам собственноручно сотворил для Тоси всю
эту сказочную лесную красу.
     А потом Илья как-то странно посмотрел на  нее, и Тосе показалось, будто
он знает про них  обоих  что-то очень интересное, а вот сказать почему-то не
хочет. Тося терпеть не  могла, когда люди ни с того ни с сего начинают вдруг
секретничать, и спросила неодобрительно:
     - Ну чего ты? Вот человек!
     - Знаешь, я даже не думал, что такие девчата бывают! - признался  Илья.
- Какая-то ты такая...
     Он  неопределенно покрутил  растопыренными  пальцами, не в  силах найти
нужное слово. Тося польщенно шмыгнула носом.
     - Такая-сякая?
     - Сначала ты мне только нравилась, а теперь... - Голос  Ильи дрогнул. -
Полюбил я тебя, Тось... И не хотел, а полюбил! Ты только не смейся...
     -  Вот еще!  -  сказала  Тося  и прижалась вспыхнувшей щекой к  ледяной
стойке.
     Она искоса глянула на Илью, ожидая, что он ей еще скажет, чем порадует.
А у того вдруг все слова вылетели из головы.
     -  По-настоящему  полюбил, понимаешь?  -  лишь  повторил Илья  и  снова
замолк.
     Он  показался  вдруг  Тосе похожим  на  неуклюжего Сашку.  Все  ребята,
видать, как до любви дойдет, - косолапые...
     - "Знаешь-понимаешь"... -  обиженно пробормотала Тося и напомнила Илье:
- Когда-то ты  лучше говорил: "Увижу тебя - и праздник на душе, закрою глаза
- и образ твой стоит передо мной!"
     Илья смущенно крякнул и пожалел, что так много говорил Тосе раньше.
     - Тогда  я еще... глупый был! - покаялся он. - И слова те дешевые были,
ты их забудь...  Это теперь вот праздник у меня на душе! Знаешь, я ведь даже
все недостатки твои люблю!
     - Какие там еще недостатки? - настороженно спросила Тося.
     Илья замялся, боясь обидеть самолюбивую девчонку.
     - Ну?! - потребовала Тося.
     - Нос у тебя немножко того... подгулял, - боязливо сказал Илья и тут же
поправился: - Совсем чуть-чуть!
     Тося  машинально  провела кулаком по лицу,  безуспешно пытаясь  прижать
вздернутый кончик носа. Самокритичное ее молчание придало Илье храбрости.
     -  Ну,  и рост... -  Он  кашлянул. -  Средний... Знаешь,  я  даже думаю
теперь,  что никогда не смог бы  полюбить  высокую...  На кой ляд мне  такая
каланча?
     Тося наклонила голову, целиком и полностью разделяя мнение  Ильи насчет
каланчи. Она ожидала, что после суровой критики ее недостатков Илья перейдет
к  восхвалению ее достоинств  - ведь должны же у нее  быть хоть какие-нибудь
достоинства,  не  за одни  же  недостатки Илья  полюбил ее,  - но  он  опять
замолчал.
     Все те привычные бесстыжие слова, которые Илья, не задумываясь, говорил
прежним своим  ухажеркам, Тосе сказать было  никак нельзя,  а других слов он
просто не знал.
     - Эх, не умею я про любовь! - горячо пожалел он. - Хочешь, я лучше ради
тебя с поезда спрыгну?!
     Илья шагнул к ступенькам. Тося испуганно схватила его за рукав:
     - Еще разобьешься!
     Она тут же  отодвинулась  от Ильи,  огляделась вокруг  и  как бы заново
увидела:   затоптанную  многими  ногами  неказистую  тормозную   площадку  с
лохмотьями древесной коры на полу, ржавое колесо  тормоза, нацеленные на нее
с соседней платформы  торцы бревен,  меченные фиолетовым Вериным  мелком,  и
совсем близко от  себя - несвежий ватник  Ильи с прожженным у  костра боком.
Так вот, значит, как ей впервые в любви объяснились!
     Не умом, а  всем  своим существом  Тося вдруг  почувствовала неуловимую
быстротекучесть времени. Не ухватить его за какой-нибудь хвостик секунды, не
попридержать... И  это  в  ее жизни  уже позади!  Питайся  она  одним кислым
молоком  и  проживи  на свете  еще хоть  двести  лет  - а первому объяснению
никогда  уж не бывать.  Если посчастливится, ей  могут объясниться во второй
раз, в пятый, в двадцать... девятый. Больше, пожалуй, и не надо, ведь каждый
раз придется что-то отвечать. Слишком хлопотное это дело.
     Раньше  Тося была почему-то  уверена, что, как  только  ей объяснятся в
любви,  вся  жизнь  ее сразу переменится.  А  сейчас  она увидела, что все в
общем-то  осталось по-прежнему:  с  равнодушным железным  грохотом  катились
колеса под полом платформы, по сторонам дороги в густеющих сумерках мелькали
темные ели и  серые  расплывчатые  березы. И даже собственный  Тосин  палец,
порезанный сегодня на кухне и  завязанный тряпочкой,  все так  же, как и  до
признания Ильи, мерз в рукавице.
     Тосе казалось, что Илья все  напутал и  объявил о своей любви совсем не
так, как надо было. Слишком уж все произошло буднично  и как-то между делом.
А  затрапезным своим  видом Илья, сам того не  подозревая,  вконец  испортил
долгожданный Тосин праздник.  Тося не была бюрократкой и не требовала, чтобы
Илья ради такого торжественного случая вырядился в  парчу  и бархат, но и  в
ватнике  с  прожженным  боком  ему  тоже,  пожалуй, объясняться  в любви  не
следовало...
     Илья  пристально  смотрел  на  Тосю,  ожидая  ответа.  Ему теперь  что:
оттараторил  свое  -  и  отдыхай.  А ей надо  было все взвесить, даже вперед
заглянуть  до  самой  старости,  чтобы  не  допустить  промашки.  А тут  еще
прожженный бок ватника, дразня Тосю, все время маячил перед  ее глазами. Она
плохо  понимала  себя сейчас и,  чтобы  выгадать  время,  спросила,  уточняя
обстановку:
     - Значит, признаешься?
     Тося вдруг припомнила, как когда-то спорила с Катей из-за  этого слова,
и усомнилась теперь: а стоило ли спорить? Слово как слово, не хуже других, -
и  чего она  тогда придиралась? Пусть даже и  немного нескладное слово, зато
смысл... А смысл, это же всем на свете известно, - самое главное!
     - Признаешься? - переспросила Тося.
     - В чем? - опешил Илья.
     - Как в  чем? Здравствуй, Марья,  где твой  Яков!.. Признаешься, что...
это самое, любишь меня?
     Тося придирчиво  глянула на Илью,  заподозрив, уж не  морочит ли  он ей
голову.
     -  Ну, признаюсь... - неохотно буркнул Илья, решительно не понимая, что
же это происходит. .
     - Ты  без  "ну" давай! - потребовала  Тося  и  покосилась на прожженный
ватник,  чтобы  укрепить себя  в твердости и изгнать всякую  жалость к Илье,
которая  непро-шенно  шевельнулась в  дальнем,  самом  женском  закоулке  ее
сердца, плохо поддающемся контролю. - Ну, так как?
     - Сказал же... Тебе, может, справку написать? Тося пропустила мимо ушей
колкость Ильи и важно наклонила голову, принимая к сведению его признанье.
     - А как ты меня... любишь? Так себе или прямо жить без меня не можешь?
     Она говорила чуть посмеиваясь, и Илья никак  не мог понять, всерьез она
спрашивает или издевается над ним по девчоночьему своему обыкновению.
     -  Не  могу, - угрюмо признался Илья. - Такого со  мной  еще никогда не
было...
     Илье  вдруг показалось, что они говорят с Тосей на разных языках и  она
никогда не поймет, как нужна ему. С этой малолеткой все у него шло как-то не
по правилам.  Тося поминутно загоняла Илью  в тупик, и  никогда нельзя  было
заранее предугадать, что  она  выкинет в следующую  минуту.  А  вопросы  она
задавала такие необычные, не принятые между другими людьми, что только много
позже, на  досуге, Илье приходили  в голову ловкие,  достойные его самолюбия
ответы.
     - А  во  сне  ты  меня видишь?  -  выпытывала  Тося.  Мужская  гордость
возмутилась в Илье. Он вдруг
     представил,  как смешно1 выглядит сейчас со стороны: стоит  здоровенный
парень  перед кнопкой Тосей и отчитывается в своих снах. И хотя Илья  уже не
раз  видел  Тосю во  сне, но  сейчас  назло  ей замотал головой,  чтобы хоть
немного сбить с нее непомерную спесь.
     - Значит,  у тебя  еще не настоящая любовь,  -  авторитетно  разъясняла
Тося. - Запомни, - может, когда пригодится: надо проснуться ровно в полночь,
перевернуть подушку - и тогда обязательно увидишь во сне, кого хочешь!
     Заслышав такое, Илья даже злиться на Тосю перестал.
     - Эх, Тосенька! - со  вздохом сказал он,  жалея,  что  прирос сердцем к
такой  зеленой  девчонке,  которая  еще  двумя  ногами  стоит  в  детстве  и
ничегошеньки не понимает в чувствах взрослых людей.
     -  А  ты  попробуй,  а  потом  эхай.  Верное  дело!  Я  всегда  подушку
переворачиваю, и один человек снится мне как миленький!
     - Это кто же тебе снится?  - ревниво  спросил Илья. - Я  ему  все  ноги
переломаю!
     -  Не переломаешь! - Тося  лукаво посмотрела на недогадливого Илью. Как
бы самому потом не пришлось на костылях шкандыбать...*
     В глуховатом, чуть  хриплом от простуды  голосе Тоси  прорезалась вдруг
зажатая  до времени девичья струна и ликующе зазвенела, лаская Илью. Выдавая
тайну своей хозяйки,  струна  эта  поведала Илье, чтобы он не очень-то верил
показной Тосиной холодности и  уж совсем бы не  обращал  внимания на то, что
Тося говорит. Пусть он больше верит вот этой тайной струне, да еще, пожалуй,
пусть хорошенько призадумается над последними словами о костылях, на которых
придется ему ходить, если он переломает ноги тому, кто часто снится Тосе...
     Илья вдруг понял все.
     - Тось! - Он задохнулся от нежности. - Значит?..
     - Значит! - пропела струна.
     Рука  Ильи  привычно  взлетела, запнулась  в  воздухе,  наткнувшись  на
невидимую преграду, и  робко дотронулась до Тосиного  плеча. Но стоило  лишь
Тосе покоситься на его самовольную  руку, как Илья тут же  поспешно отдернул
ее, будто ожегся. И Тосе  понравилось,  что он стал таким послушным, хоть на
выставку его посылай.  Ей захотелось добром  отплатить за добро, да и лестно
было, что она может так запросто сделать другого человека счастливым. Обеими
руками  она подняла  тяжелую руку  Ильи, водрузила себе  на плечо  и сказала
покладисто:
     - Пускай уж...
     На верхотуре запоздало закашляла Катя.

        ТОСЕ ОТКРЫВАЮТ ГЛАЗА
     Вера отложила книгу  и  оглядела комнату.  Надя, как всегда по вечерам,
возилась у плиты. В  ожидании ужина работящий Ксан Ксаныч с масленкой в руке
колдовал  над  скрипучей дверцей  шкафа, полный решимости навсегда  избавить
девчат  от противного  скрипа.  Катя с Анфисой собирались в кино  на "Смелых
людей". Анфиса уже перепробовала  штук пять  самых разнообразных причесок, и
все они сегодня ей что-то не нравились: то казались  слишком уж вызывающими,
то чуть ли не старушечьими.
     За  окном, поджидая Катю, тихонько наигрывал  на гармони верный  Сашка.
Начальный  веселый  мотив  заметно  помрачнел:  видно,  Сашкино  терпенье  в
единоборстве с морозом подходило к концу.
     - Делаем вид, что ничего не случилось? - сердито спросила Вера.
     - Ты о чем это? - не поняла Катя.
     - Да вы что, ослепли? Надо "нам Тоську выручать. Прямо на  огонь летит,
дуреха доверчивая!
     - Да-а... - шумно вздохнул Ксан Ксаныч. - Такой возраст! Можно сказать,
весна жизни...
     Девчата ожидали,  что  после философского  вступления Ксан  Ксаныч  все
растолкует им, но он тут же и замолк и сунул голову внутрь шкафа.
     -  Как бы эта  весна осенью не обернулась! - сердито  сказала  Вера.  -
Пусть  Тося ничего не видит, но мы-то  не слепые? Спохватимся  потом,  да уж
поздно будет.
     - Она думает, Илья женится на ней, - Катя прыснула. - Вот комик!
     - Тебе бы только посмеяться... - Вера снова обежала взглядом комнату. -
Ну,  так  как  же? И  молчать  дальше  нельзя,  и  как  такому детенышу  все
растолковать - ума не приложу... ,
     -  Чуткое  отношение к  подруге? - насмешливо спросила  Анфиса. -  Ох и
много еще, Веруха, в тебе показного!
     Вера рывком повернулась к ней:
     -  Всего  я от  вас с  Ильей  ожидала, но  уж такого... Связался черт с
младенцем! .
     - А я тут при чем? - удивилась Анфиса. - Илья спорил, с него и спрос...
     Она испуганно прикусила губу.
     - Спорил? Этого еще не  хватало! Чуяло мое сердце, что тут нечисто... -
Вера решительно подступила к Анфисе. - А ну, выкладывай!
     - Точно не знаю... С Филей он... кажется.
     -  Ты уж не  прячься теперь! Одна у вас шайка-лейка. Хочешь  пристроить
Илью, чтоб не мешал Вадима-Петровича околпачивать?
     В  голосе  Веры зазвучала  давняя,  с  трудом  сдерживаемая  ненависть.
Любопытная Катя  придвинулась  к Вере и испытующе заглянула ей в глаза.  Она
давно уже заприметила, что Вера терпеть не может Анфису, но  никак  не могла
понять,  чего  они меж  собой не  поделили. Иногда Кате  казалось,  что  они
встречались когда-то, еще до приезда в поселок,  и в  той прежней, неведомой
ей жизни Анфиса перебежала Вере дорогу.
     Катя  была  уверена, что Анфиса накричит сейчас  на  Веру,  а  та  лишь
сказала тихо:
     - Хоть и много ты читаешь, Верка, а дура.
     И расческу она опустила,  будто не в силах была удержать  ее на весу. У
Анфисы мелко-мелко дрожала рука, и вся она была сейчас какая-то новая, точно
окошко потайное приоткрылось в ней. Никогда еще Катя не видела Анфису такой,
ей даже жалко ее стало.
     А Вера ничуть не жалела Анфису и потребовала:
     - Вот придет Тося, ты ей все расскажи.
     - Еще чего! Спешу  и падаю! - привычно выпалила Анфиса и тяжело подняла
расческу.
     Окошко захлопнулось, рука Анфисы больше уже не дрожала. Она снова стала
прежней, самоуверенной красавицей, и такую Анфису жалеть уже было нельзя.
     - Тогда мы сами скажем, - пригрозила Вера.
     - Только попробуйте! - обозлилась Анфиса.  - Я  вам, как  подругам,  по
секрету... Илья дознается, голову свернет!
     - Ох и дрянь ты, о себе одной  думаешь... - Вера брезгливо отодвинулась
от  Анфисы, оглядела девчат. - Теперь мы просто  обязаны  спасти  Тосю!  Вот
только как?
     - А что, если... - начала было  Катя и сама же первая забраковала  свою
придумку:  ╕-  Нет,  не  может этого быть! Мне  померещилось: мы тут спасаем
Тоську, а вдруг у Ильи к ней чувство? Самое настоящее, понимаете?
     - Было б чувство, так не спросил бы,- сказала Вера.
     Надя осуждающе загремела сковородкой на плите.
     -  "Чувство"!   -  передразнила   она  Катю.  -   От   такого   чувства
матери-одиночки получаются!
     - Вот я же и говорю, - поспешила оправдаться Катя, - померещилось...
     - Так как же нам быть? - снова спросила Вера. - Решайте.
     - Открыть надо Тоське глаза. Правду всегда лучше знать, какая бы она ни
была! - убежденно сказала Надя.
     - А чем Тоська лучше нас? - удивилась Анфиса. - Нам почему-то  глаза не
открывали.
     - Вот и выросла цаца - смотреть противно!
     - А ты не смотри, - посоветовала Анфиса.
     Ксан Ксаныч высунулся из-за шкафа  этаким добрым домовым, прописанным в
этой комнате общежития, и заявил рассудительно:
     - Пожалеть человека надо. Веселая сейчас наша Тося, смотришь на нее - и
сердце радуется, а как проведает, что Илья обманщик... Прикиньте, каково  ей
будет?.. Молодые вы еще, вот и  думаете: краше  правды ничего на свете нету.
Правда - вещь хорошая, а только иногда лучше ее и не знать: спокойней так-то
жить...
     Ксан Ксаныч покосился на Надю. Та  загремела сковородкой на плите, и не
понять было, слышала она своего жениха или нет. Вера сказала с досадой:
     - Да не в спокойствии дело, Ксан Ксаныч! Хрупкая еще Тося, узнает,  что
Илья сволочь,  - и  всем людям  перестанет  верить.  Так  и душу  сломать ей
недолго. Бывали такие случаи...
     - Вот чудеса! - удивилась вдруг Катя. - А ведь раньше мы ни о  ком  так
не заботились! Как в общем бараке жили, а теперь... С чего бы это, а?
     -Несамостоятельная Тоська,  вот  и хочется  ей помочь,  -  предположила
Надя.
     Катя покачала головой:
     - Нет, здесь что-то другое... Сдается мне, Кислица не только в тумбочки
к нам забралась, а и в души... Вот проныра! От горшка три вершка, а  поди  ж
ты, что вытворяет!
     - Так что же нам все-таки делать? - напомнила Вера. - Неужели, девчата,
мы все вчетвером... - Она  покосилась на Анфису и поправилась:  - Ну хотя бы
втроем не убережем Тосю от одного сукина сына? Грош нам тогда цена!
     - Что  же нам теперь, часовыми при  ней  стоять?  -  усомнилась Катя. -
Попробуй уследи  за  такой!  Предупреждала  ее,  что бабник Илья, кашляла...
Другая бы за семь верст обходила его, а наша разлюбезная Кислица...
     Договорить Кате не пришлось: дверь со  стуком распахнулась, и в комнату
ступила  тихая Тося.  Двигалась  она  непривычно  медленно,  словно  боялась
расплескать молодое  свое  счастье. Стоящий на  ее  пути  стул  Тося  обошла
стороной, а  не отпихнула, как непременно  сделала бы раньше. Было  сейчас в
ней  что-то  горделиво-важное,  даже  чуть-чуть  высокомерное.  Она  как  бы
подорожала вдруг  в  собственных глазах, узнав, что и ее, недоростка,  можно
полюбить.
     - Катерина, ты чего  Сашку морозишь?  Совсем закоченел парень! Слышишь,
как жалобно выводи!?.. А я на собрании поваров была, вот где  смех!.. - Тося
оглядела примолкших девчат,  непрочная солидность мигом  слетела с нее. - Вы
что, косточки мне перемывали? Ну, чего говорили, чего? Стыдно сказать, да? А
еще подруги!
     Она скинула валенки, крикнула азартно:
     - Футбол! - и загнала их под койку.
     Вера за ее спиной развела руками, как бы говоря девчатам: "Вот потолкуй
с такой!"
     - Никто  ко мне не приходил? - спросила  Тося,  вываливая  учебники  из
портфелика на стол.
     Вера сразу насторожилась, почуяв недоброе,
     - А кого ты ждешь?
     - Одного человека...
     Прикрывшись книгой, Вера лежала на своей койке-гамаке  и поглядывала на
Тосю, полная  решимости  спасти  глупую  девчонку  - если  потребуется, даже
против ее воли. Потом сама спасибо скажет...
     Надя  молча поставила на угол  стола сковородку  с жареной  рыбой. Ксан
Ксаныч дал  скрипучему  шкафу  передышку,  вымыл  руки и не  спеша, с  явным
удовольствием  почти  семейного  человека  вытер  их  Надиным полотенцем. Он
повесил  полотенце на спинку  кровати, одарил выцветшего  петуха  щелчком по
гребню и поделился с Надей заветной новостью:
     - Стропила  уже начали  ставить,  Надюш! Если и дальше  так  пойдет - к
Первому мая поженимся.
     - Скорей бы уж... - тихо сказала Надя.
     В  дверь три раза постучали - с большими  торжественными паузами  между
ударами.  Надя  осторожно  приоткрыла дверь,  и в комнату  вошел  празднично
одетый Илья - в кожаном пальто и при галстуке.
     - Мир дому сему! - провозгласил он и стал посреди комнаты так, чтобы не
видеть Анфисы.
     Тося мышонком притаилась за столом и из-за вороха учебников восторженно
глазела  на Илью, будто перед ней стоял сказочный Иван-царевич, прискакавший
на  сером волке. Илья  не спеша вытащил целехонькую коробку дорогих папирос,
распечатал, пошуршал серебряной бумагой, вежливо,  как и подобает человеку в
галстуке, спросил:
     - Разрешите? - и закурил.
     . Потом он вынул  из нагрудного кармана пиджака два спаренных синеньких
билета, разъединил их, один билет спрятал, а другой с торжественным поклоном
преподнес Тосе: '
     - Звуковой художественный фильм "Смелые люди", перед началом танцы!
     - Приглашаешь на свиданье, да? - обрадовалась Тося.
     - Приглашаю... - нетвердо  сказал Илья, подозревая,  что малолетка Тося
какой-то свой,  неведомый  ему  смысл вкладывает в это  приглашение, но не в
силах догадаться, в чем тут дело.
     - Никуда  она не  пойдет, - решительно заявила Вера, вставая с койки. -
Видела уже эту картину, хватит!
     -  Нет, пойду! - заупрямилась Тося. - Уважаю про лошадей... Четыре раза
смотрела и еще пойду, не остановишь!
     - Правильно! - одобрил Илья. - Не слушай ты этих монашек: им дай волю -
они тебя в монастырь замуруют.
     - А ты, шикарный кавалер, помолчал бы. Знаем мы  тебя как облупленного!
Улепетывай отсюда, нечего тебе здесь делать.
     - Эх, Вера Ивановна! - с укоризной сказал Илья и взялся за ручку двери.
- Тось, я тебя на улице подожду.
     - Я мигом! - пообещала Тося.
     Илья  вышел, пустив на прощанье  кольцо пахучего дыма в  глубь комнаты.
Тося приподнялась на цыпочки, продела голову в  расходящееся дымное кольцо и
счастливо засмеялась.  Вера с Надей тревожно  переглянулись. А  Тося  как на
крыльях носилась по комнате: она запихнула учебники с тетрадками в портфель,
ногой поддела из-под койки запыленный баул, нырнула в него, достала брошку -
единственное свое украшенье - и