ьма, гуще и мрачней. - О фантазия древнего человека! - дурашливо начал Тулин, копируя Голицына. - Перестаньте! - нервно оборвала она. - Что с тобой? - А что, если они... там... Он засмеялся, отгоняя тревогу. - Тогда им крупно повезло. Удача преследует нас. - Смеясь, он сунул голову к ней под пиджак. - Ужасно трудно быть счастливым и скромным. Он снова запел, голос у него был приятный, но иногда фальшивил. С непонятным ей самой ожесточением Женя спросила: - А как ты теперь будешь с Ричардом? - Конечно, жалко, что именно он, - беззаботно сказал Тулин. - Лучше бы это был Агатов. - Он потерся мокрой щекой о ее руки. Он любит Ричарда и сделает все, чтобы они остались друзьями. От этого не погибают. Это надо пережить каждому мужчине, вроде боевого крещения. Следующий раз Ричард не позволит отбить свою девушку. Он был в ударе, Женя против воли улыбалась. Дождь стучал в намокший пиджак, машина неслась, и Жене хотелось, чтобы не было конца этой дороге, чтобы эта дорога вела в другой, какой-нибудь совсем другой город, где их никто не знает. 9 Гроб несли на руках до самого кладбища и по кладбищу до могилы. Тулина хотели сменить, но он не слышал, он держался за ручку гроба и никак не мог понять, почему гроб такой легкий. Как будто они несли пустой гроб, как будто там ничего не было. Может, вообще ничего не было и все ему кажется, это плохой сон, сейчас он проснется, умоется и в столовой встретит Ричарда. Надо только проснуться. Он быстро обернулся и увидел, как мелкие слезы безостановочно текли по щекам матери Ричарда. Ее вели под руки Алеша Микулин и Агатов. Она прилетела утром. Большая желтая сумка болталась у нее на локте. Выступал Алеша, потом Алтынов. Последним выступал Агатов. Сочный, крепкий голос его был хорошо слышен всем. Читал с листа, четко и торжественно, как приказ. Трагическая гибель молодого таланта... Герой советской науки... Нелепый случай оборвал многообещающую жизнь... В наших сердцах навсегда сохранится дорогой образ нашего товарища... Пример преданности нашему общему делу... Было жарко. Агатов пропустил несколько абзацев, боясь, чтобы не напекло голову. - Слишком дорогой пеной расплачиваемся мы за необоснованные теории людей, жаждущих быстрого успеха. - Он горько покачал головой, и многие взглянули на Тулина. Гроб неумело опускали в могилу. Кто-то сказал: "Вытаскивайте веревки". Мать Ричарда наклонилась, взяла ком земли, но пальцы ее свело, и она никак не могла разжать их и бросить землю на крышку гроба и, смущаясь от общего внимания, судорожно улыбалась. От этой улыбки женщины заплакали. Наступила та молчаливо-тяжелая и единственно по-настоящему щемящая минута прощания, которая бывает на любых похоронах. Внезапно в глубине толпы произошло движение, шум, плотный круг людей разомкнулся, пропуская всклокоченного, бледного Крылова. - Разрешите мне! - выкрикнул он как-то безобразно громко. Агатов вздрогнул, попятился, наступая на кучу земли, не спуская глаз с Крылова и что-то быстро шепча, как заклинание. - Нет, Яков Иванович, не так, товарищи дорогие, - лихорадочно торопясь, начал Крылов, - Ричард, он погиб не впустую, нельзя так, я вам все могу... Он остановился, глотая воздух открытым ртом, и вдруг задумался, словно забыв обо всех. В гнетущей тишине слышно было, как кто-то шепнул: - Оправдаться хочет. Крылов вздрогнул, очнулся. На него смотрели возмущенно, неприязненно или не смотрели, опустив глаза от стыда и неловкости. - Наоборот, я принимаю на себя, но именно теперь наша задача - доказать, что мы не напрасно... - Он потряс кулаком в гневной беспомощности. Вера Матвеевна тронула его за плечо: - Успокойтесь, Сергей Ильич. Агатов пришел в себя, держась за крашеную фанерную пирамидку, отряхнул с ног землю, огляделся, не заметил ли кто его испуга, сказал Крылову крепким голосом: - Здесь не собрание. Крылов обессиленно махнул рукой и захромал прочь, тяжело опираясь на палку. Проходя мимо матери, он поклонился ей: - Вам следует знать... - Голос его сорвался на тонкий фальцет. - Он хотел стать настоящим ученым. Он погиб как настоящий ученый. Его имя останется в научных... Мать Ричарда испуганно отшатнулась. "Что там?", "Безобразие!" - слышался громкий шепот из задних рядов, еще более увеличивая неприятность происходящего. Агатов вытер лицо, почтительно взял мать Ричарда за руку. - Простите нашего товарища, - сказал он. - Гибель Ричарда слишком потрясла нас всех. Его смерть - тяжелый урок! Перед свежей могилой мы поклянемся, что ничего подобного не повторится. Пусть же память о Ричарде станет выше мелкого тщеславия. - Он вдруг подумал, что действительно все могло кончиться ужасней и он сам мог погибнуть. Голос его дрогнул. - Нет, конечно, Ричард погиб не напрасно, может быть, мы все обязаны ему своими жизнями, потому что прекратятся раз навсегда эти преступные попытки... - Он взял мать Ричарда за руку, слезы выступили на его глазах. - Верьте, мы с вами навсегда! Он сделал все, что мог, чтобы как-то вернуть церемонию к той торжественной печали, которую считал обязательной при подобной процедуре и нарушение которой было неприлично и оскорбительно для памяти покойника, как будто смерть можно было чем-то оскорбить. Но в это время издали снова раздался недоуменный и отчаянный выкрик Крылова: - Да черт возьми, скажите же кто-нибудь, он не ради этого погиб!.. Прикопали пирамидку, возложили венки. Мать Ричарда постояла молча, потом, сопровождаемая студентами и сотрудниками группы, направилась к выходу. Крылов заступил ей дорогу: - Извините меня, все получилось не так, но я хотел сказать, что Ричард верил в нашу работу, и мы докажем, что он был прав, вы убедитесь... Припухшие красные глаза ее глядели на Крылова с неприязнью: - А мне-то что с того... Вы-то все живы. Она отвернулась, и Агатов повел ее, поддерживая под руку и рассказывая о выплате страховки. Мысль о том, что он сам мог погибнуть, не оставляла Агатова. Сегодня могли хоронить его. И все было бы точно так же, и произносили бы те же речи. Но небось Крылов не стал бы выскакивать. И Тулин не был бы так расстроен. Никто из них не остался бы у его могилы. Он с тревогой перебирал в памяти близких и знакомых. Кто из них заплакал бы по-настоящему? Разумеется, похороны были бы торжественней, венков прислали бы больше, поместили бы объявление в газете, но все сразу бы ушли с кладбища и по дороге судачили о том, кого назначат на его место. Если бы ему не удалось отцепиться от Ричарда, они погибли бы оба. Хоть в этом-то судьба обошлась с ним справедливо. Почему он должен был погибнуть из-за тулинской авантюры, он, который с самого начала возмущался?.. Но теперь наконец-то пробил его час. Он предупреждал, что все может кончиться катастрофой. Он требовал запретить полеты. Он был прав. Это они, они виноваты во всем. На выходе из кладбища Агатов обернулся. У могил, поодаль друг от друга, стояли Крылов, Женя, Тулин и Алеша с Катей. - Вы знаете, почему они там остались? - сказал он матери Ричарда. - Они чувствуют себя виноватыми. Все объясняется всегда самыми простыми мотивами. Выходка Крылова вызвана просто страхом ответственности. Он руководил программой, он командовал. За высокими словами всегда скрываются корыстные интересы, надо только уметь распознать их. Что хотел Ричард сказать ей перед полетом? Что-то важное, иначе бы он не прибежал и не просил остаться, не настаивал. Теперь каждое его последнее слово, каждый жест приобрели значительность. Женя восстанавливала их в памяти, пытаясь разгадать тайну, погребенную в землю. "Я должен тебе рассказать..." Запыхался, в черных глазах гнев, размахивает тонкими руками. И последнее, такое робкое, отчаянное прикосновение. Почему она не поняла, как нужно ему немедленно сообщить это "что-то"? Что это могло быть? О чем? Почему именно в ту минуту? Она расспрашивала Алешу. По его словам, Ричард ни с кем не говорил, сидел в самолете какой-то пришибленный, оживился, когда вошли в грозу, но там было уже не до разговоров. Никогда она не узнает. Никогда! Смерть входила в ее сознание через это никогда. О чем думал он там, в последние минуты? А она в это самое время слушала, как Тулин высмеивал Ричарда... Она читала укор на всех лицах, обращенных к ней. Ричард просил не ехать, он не хотел ее отпускать. Он так просил. Согласись она, может быть, ничего не случилось бы. Женя не решалась положить на могилу свои цветы. Даже заплакать не смела. Дождалась, пока разошлись, шагнула к холмику, заваленному венками, и остановилась. Неужели это все, что осталось от Ричарда? При чем тут эта могила, венки? Какое отношение к нему имеет гроб, закопанный в землю, и то, что в этом гробу? Где сам Ричард? Что-то мешало ей наклониться к могиле. Послышались осторожные шаги. Женя закаменела, почувствовала прикосновение к руке, робкое, так прикасался к ней Ричард. Она отпрянула. - Уйдите, - сказала она Тулину. - Оставьте меня. - Женя, я не могу сейчас один... Так паршиво. Помоги мне. Приезжает комиссия. Мне надо как-то справиться... Все о себе, об одном себе. Все для него и все для него. Не Ричард погиб, а у него неприятности. Она вырвала руку, и вдруг как будто что-то возопило в ней: все из-за него! Он увез ее, поссорил, и Ричард погиб из-за него. И с размаху она ударила его по щеке так, что голова его дернулась и сам он пошатнулся. Всей ладонью она с наслаждением ощутила боль и тяжесть удара. У могилы стояли Крылов, Алеша и Катя. Она только сейчас увидела их и они ее. Они смотрели на Тулина. Губы его сомкнулись. На щеке медленно расплывалось красное пятно. Стоило ему пошевельнуться, произнести хотя бы слово, она ударила бы еще. Она била бы его до исступления. Наверное, в такие минуты убивают. Но он молчал. Он только смотрел на нее, и глаза его становились огромными, во все лицо. Безмятежный счастливчик, общий любимец, находчивый, навеки застрахованный от любых бед, он стоял на виду у всех, не смея ничем ответить. Он должен был все снести от нее и от всех остальных. Спазма перехватила ей горло. Она побежала с кладбища, не видя дороги, натыкаясь на могильные плиты, через кусты, огороды, чувствуя, как он там стоит с багровым пятном на щеке. Со всей своей энергией и напористостью Агатов помог матери Ричарда оформить документы на выдачу страховки и пенсии, он провернул это дело, несмотря на уйму формальностей. Назавтра он встречал комиссию по расследованию аварии. Прибыли Лагунов, Южин, Голицын, Чиркаев - представитель авиаконструктора, представители метеослужбы, института. Агатов помогал размещать их в гостинице и до поздней ночи готовил документацию. Спал он плохо, ему снилось кладбище с безмолвными фигурами, почему-то он знал, что стоят они уже несколько месяцев и будут стоять там еще годы, и в этом было что-то угрожающее. Он просыпался в тоске, слышал, как громко стучат часы под подушкой. Утром, на улице, он столкнулся с Женей Кузьменко. Она вспыхнула, опустила голову. Сперва он не понял, что произошло, а потом сообразил: они чувствуют себя виноватыми перед ним, она и Тулин. Где они были, чем они занимались, когда самолет попал в грозу?.. Его нагнал Лисицкий, сочувственно пожал руку: как вы были правы! Это было так искренне, так благодарно, что ночные волнения показались смешными. Значит, все понимали, что он был прав. Он оказался предусмотрительней и умнее и Тулина и Крылова. Будь у него больше власти, ничего бы не случилось. И вдруг впервые он ощутил радость своего спасения. Он остался жив, он жив сегодня, сейчас плевать на то, кто там останется после его похорон, будет плакать или нет, он жив, это лучше всяких слез. Завтракал он вместе с Голицыным и Лагуновым в ресторане. Он заказал заливную осетрину, зернистую икру и выпил две чашки черного кофе. 10 На место падения самолета Голицын не поехал и на первых заседаниях комиссии не присутствовал. Он проверял научные результаты работ тулинской группы. Просматривал материалы, стараясь разобраться в главном - была ли авария случайностью или же она следствие недостатков метода. Агатов удивлялся: чего ради он себя изводит, в этакую духоту просиживает днями за работой? "Наша взяла, вернее ваша взяла, Аркадий Борисович, - говорил он. - Вы были правы по всем статьям, и нечего беспокоиться. Теперь одна задача - наказать этих авантюристов. Вы можете быть довольны". Голицын закричал на него: "Чем доволен, что Ричард погиб?" Вероятно, и остальные думали, что он, Голицын, злорадствует. И Крылов, наверное, так считал. Никто не знал, с какой объективностью Голицын выписывал все обнадеживающее из материалов. Втайне он получал удовлетворение, обнаруживая провалы, которые предсказывал, натяжки в ходе исследований, преждевременные выводы. Отклонения - в десятки раз меньше, чем те, которые положено давать молнии. По-прежнему неясно, как происходит восстановление зарядов. Наиболее основательные замеры были проведены Крыловым, но и они недостаточны, остальное шатко, уязвимо, никак не объясняются нехарактерные точки... Еще в Москве, перед отъездом, позвонил Аникеев, беспокоился за Крылова, Голицын ревниво буркнул: "Поделом ему, поделом", - но дорогой нервничал, ожидая встречи. Никакой встречи не получилось. Крылов поздоровался отчужденно, так же, как и с другими членами комиссии. Голицын был уверен, что вечером Крылов зайдет к нему в номер, заказал бутылку вина, дыню, виноград. Крылов не появился ни в этот вечер, ни в следующий. Боится, как бы не сочли, что заискивает перед членом комиссии? И все равно ему надлежало бы прийти и честно признаться: в их последнем споре он был неправ. Голицын это доказал. Авария доказала. Заходил Южин, отдувался, расстегивал китель и ругал Лагунова, жару, синоптиков, окаянную свою работу, грозу со всеми этими зарядами-разрядами... По его словам, Крылов держался на комиссии глупо, все брал на себя. Настаивал на том, что указатель должен был сработать, спорил с Лагуновым, талдычил свое, казалось, не чувствуя никакого раскаяния, угрызений совести, вообще катастрофа никак не образумила его, не то что Тулина. Хотя Тулин и не несет прямой ответственности за полет, он удручен, переживает, мучается... - А Крылов? - спрашивал Голицын. - А Крылов хоть бы что! - возмущался Южин. - А ведь он фактически руководил программой. И он еще надеется на продолжение работ. Требует! Пусть скажет спасибо, если его не отдадут под суд. Хоть бы Тулина слушался. Тулин понимает что к чему. Парень, конечно, упал духом, но я надеюсь... - Ну, а что Крылов? - снова перебивал Голицын. - Дался вам этот Крылов! Я понимаю - Тулин, вот кого жаль, талант, а этот... Нашли по ком убиваться! Голицын рассердился: - Талант! Талант далеко не все! Из чего состоит талант? Последние дни он часто думал о том редком сочетании качеств, из которых складывается настоящий ученый, - воля, умение ограничивать себя, способность радоваться, удивляться, уметь падать, переносить разгром, когда ничего не осталось и надо начинать все сызнова... и еще многое другое, и не как механическая смесь, а соединение химическое, в строгих пропорциях, ибо недостача любого качества обесценивает остальные. Мать Ричарда передала ему материалы незаконченной диссертации сына. Прочитав, Голицын понял, что Ричард пошел против него, за Тулиным. Там было несколько смелых предположений и любопытные расчеты по заряженности облаков. Не строго научно, но Голицыну не хотелось ничего оспаривать, теперь, после смерти Ричарда, идеи эти обретали какой-то особый авторитет. Да и зачем спорить - Ричард ушел навсегда не только из жизни, он ушел и от него, он умер противником. И Крылов тоже ушел. Лучшие ученики уходили от него. В шестьдесят пять лет он остался один. Были люди, которые под его руководством защищали диссертации, считались его учениками, однако не было среди них ни одного, кто следовал бы за ним так, как, например, у Аникеева или у Дана. И Крылов, по сути, всегда оставался учеником Дана, поэтому он и ушел. Но ему придется вернуться. Теперь ему некуда податься. Голицын взял перо. Ему было жаль Крылова. И без того Крылову достанется, и крепко. Но остановиться Голицын уже не мог. Подытожил ядовито: "По измерениям выходит, что вообще молнии не существует, следовательно, гроз также не существует, и тем самым проблему борьбы с грозой можно считать решенной". Выводы получались убийственные по многим пунктам. Вряд ли Крылову удастся их опровергнуть. Лагунов будет восхищен этим великолепным склепом, в котором надолго замуруют подобного рода авантюры. Безукоризненная логика, строгий разбор без мелочных придирок, без педантизма... Почему же не было удовлетворения? И заслуженного покоя, который обычно приходил после удачной работы, тоже не было. Что-то здесь не так, не то... Перед началом утреннего заседания Крылова позвали к междугородному телефону. Он долго сидел в кабине, прижимал трубку к уху. "Соединяю, соединяю! - кричала телефонистка. - Да говорите же!" - Я слушаю, алло, - сказал Крылов. - Сережа... - И наступила тишина. - Кто это? - спросил он. Опять в трубке была тишина, полная шорохов, дыхания, и слышно было, как стучит в висках. - Ты жив? Я только что узнала, что у вас случилось. Сказали - кто-то погиб. - Наташа? Где ты? Откуда ты? - закричал он. - Ты жив, здоров? - Да, да, но как ты узнала? Наташа! - У тебя неприятности? - Пустяки, это все пустяки. Ты можешь приехать? У меня тут комиссия. А черт с ней, я сам приеду. Она долго не отвечала, потом сказала незнакомым голосом: - Нет, не надо. Я только хотела узнать, что с тобой ничего не случилось. - Как же так... Погоди... Алло! Алло! - Почему вы заставляете себя ждать? - возмутился Лагунов. Крылов вздохнул и посмотрел на него так, будто их разделяли века и Лагунов со своей комиссией находился где-то в доисторической эпохе. Что мог значить ее звонок? Весь этот год Крылов жил с неубывающей надеждой на встречу. Не хочет с ним видеться. Но она позвонила. Мало ли что могло произойти с ней за год. Она могла выйти замуж, влюбиться, родить ребенка, теперь-то он знал, сколько всякого может случиться за год. Его научила этому Лена. И сама Наташа. Но все же она позвонила. - Как по-вашему, почему Гольдин не смог выпрыгнуть? Уйти и лечь, закрывшись от всех, и положить повыше больную ногу, и, может быть, принять снотворного. А еще лучше выпить с механиками так, чтобы забыть все к чертовой матери - и эту комиссию, и Наташу, не думать о том, что будет. Он успокоился, услышав свой твердый голос. Не стоило злиться. Они здесь делали свое дело. Им надо было узнать обстоятельства гибели Ричарда. Что бы ни происходило, каждый должен выполнять свои обязанности. Одни должны спрашивать, другие отвечать. Лагунов, приехав, напомнил: "Я вас предупреждал, что все это плохо для вас кончится". Предупреждал. Еще когда Крылов переводился к Голицыну. И Савушкин предупреждал: "Зачем тебе делать из Лагунова врага?" И Голицын его тоже предупреждал... Дальновидные люди. Удивительно, откуда они знали, что с ним будет? Почему он сам ни хрена не знает ни про себя, ни про других. Он вспомнил лицо Ричарда там, в самолете; так он и не сумел ответить тогда Ричарду, найти слова, которые поддержали бы его, слова-парашюты. Может быть, следовало сказать Ричарду все до конца про Тулина. Не стоило заниматься утешительным враньем и делать вид, что Тулин отстоял Ричарда перед Агатовым. Он покосился на Тулина: белая рубашка с закатанными рукавами, черные узенькие брюки, остроносые мокасины. За все время так и не удалось поговорить, и Крылову казалось, что Олег избегал этого разговора, на комиссии он отвечал односложно: "да", "нет" - и сегодня сидел молча, непрерывно курил, не участвовал в заседании: ведь он ничего не мог сообщить о том, почему погиб Ричард. Возницын спрашивал про кассеты - мог ли Ричард успеть вытащить кассеты. Представитель Главного конструктора Чиркаев спрашивал, правильно ли было в таких условиях заботиться о кассетах. Видно было, что Чиркаев искренне хочет беспристрастно разобраться в действиях Крылова, и Крылов охотно отвечал ему, понимая, что оба они думают о другом - можно ли рисковать жизнью человека ради каких-то кассет. В ту минуту в самолете Крылову было не до того, но сейчас он не мог не думать об этом. - В кассетах запись работы грозоуказателя, - сказал он. - Будь у нас кассеты, возможно, сегодня мы узнали бы определенно, что указатель оправдал себя. - Но ведь указатель не работал, - сказал Чиркаев. - Значит, указатель на щитке пилота был неисправен, а регистрирующая часть прибора могла работать. - Как же это могло получиться? - Не знаю, - сказал Крылов. - Что-то случилось в схеме. Тут могут быть разные причины. - Почему же вы не устранили неисправность? - спросил Лагунов. Крылов пожал плечами. - Вы пробовали когда-нибудь в полете ремонтировать приборы? Я лично этого не умею. Он понял бестактность своего ответа слишком поздно. Лагунов никогда не летал, и бог знает сколько лет прошло с тех пор, как Лагунов работал с приборами. - А вот Яков Иванович считает, что ваш прибор несостоятелен, поскольку вся методика несостоятельна. Так? - предупреждая раздраженную реплику Лагунова, сказал Возницын. Для членов комиссии Яков Иванович был специалистом, начальником лаборатории, помощником Голицына. Крылов посмотрел на Тулина, и многие посмотрели на Тулина. Он сидел, покачивая ногой, и курил. - Давайте все же уточним схему эвакуации, - предложил Южин. С помощью Поздышева начали восстанавливать последовательность событий. Южин попросил вызвать Микулина. - Не только я считаю, что методика несостоятельна, - вдруг вставил Агатов. - Я тут разделяю мнение Аркадия Борисовича. Голицын что-то буркнул. Нацепив очки, он правил свое заключение. - Мы к этому еще вернемся, - сказал Лагунов. Южин задумчиво смотрел на Агатова. - Между прочим, Яков Иванович, - заметил он, - ведь вы покинули самолет последним. Что делал в это время Гольдин? Агатов, как бы вспоминая, потер лоб. Пальцы его наткнулись на ссадину, залепленную пластырем. Он снова почувствовал, как ползет, оттолкнув Ричарда, рассадив лоб... Вздрогнув, он посмотрел на Южина. Не было ничего удивительного, что Южин смотрел на его ссадину, но в груди Агатова что-то замерло. - Это я ушибся, - зачем-то сказал он, чувствуя, как губы гнет искательная улыбка. Южин продолжал смотреть, и, все более пугаясь, Агатов заторопился: - Да, да, я видел, Ричард возился с кассетой. Наверное, она застряла. Кассеты часто заедает. У него заело. Знаете, в такую минуту, как назло... - Он не мог оторваться от глаз Южина. Он заставлял себя не смотреть, отвернуться, посмотреть на Лагунова и страшился, что Южин поймет, что он избегает его взгляда. Не надо было ничего говорить. Лучше было сказать, что он не видел Ричарда. Ведь мог же он не видеть Ричарда? - ...Крылов попросил, и Ричард остался, а кассета застряла, то есть, наверное, застряла, потому что я в точности не знаю. Крылов здесь изо всех сил доказывает - случайно попали в грозу. Ему иначе нельзя. Иначе ему не оправдаться. Указатель-то не работал, тут уж точно известно, что не работал... - Вы считаете, Ричард мог выпрыгнуть? - Да, конечно. - Какой же смысл был Крылову заботиться о кассетах? - спросил Южин. - Кассеты тоже показали бы, что указатель не работал. Агатов было оторопел, но тотчас подхватил торопливо, словно вспоминая: - У них давно споры шли, у Крылова с Тулиным. Это всем известно. Думаете, Крылов не понимает, что у Тулина все на песке построено? Прекрасно понимает. Спросите его. Наверное, он хотел Олегу Николаевичу доказать кассетами... Уверяю вас. Теперь-то они, конечно, выручают друг друга. Если бы я знал, я бы отменил приказание Крылова, я ничего не слыхал... Он никак не мог остановиться, хотя чувствовал, что и Южин и остальные заметили его странную говорливость. - Вы находились рядом с Гольдиным, - не отпуская его взгляда, сказал Южин. - Вы сказали, что видели, как он вынимал кассету? Но ведь от люка до стенда расстояние большое. - Никак вы меня ловите на чем-то? - Агатов хотел сказать это насмешливо, но сбился на нервно-крикливое. - Я же вам говорил, что я от люка не отходил! Я видел издали. Что ж, по-вашему, издали нельзя увидеть? Вы просто меня хотите сбить с толку. Вам надо защитить Тулина. Я знаю. Потому что я письменно предупреждал вас! - Вы молодец, молодец, только нервы у вас... Первая авария... - И Южин благодушно хохотнул, снимая неловкость. - Я же для вас стараюсь, - он прошелся вдоль стола, дружелюбно потрепал Агатова по плечу, - чтобы вас ничем не попрекнули. Агатов выпил воды, успокоился. Заговорили о радиосвязи, о службе прогнозов, как бы между прочим Южин придвинул к Агатову карту с отметками места аварии и мест, где были найдены парашюты. - Вот здесь приземлился Поздышев, а здесь вы. - Мясистое лицо Южина изображало крайнюю степень благожелательности. - Непонятно, отчего такое большое расстояние. - Какое это имеет значение? - спросил Лагунов. - Ну как же? Яков Иванович утверждал, что его швырнуло, он столкнул Поздышева и вывалился сам. А вот по расстояниям не выходит. Хоботнев с интересом посмотрел на Южина и решил не вмешиваться. Раз Южин так говорит, значит, ему зачем-то это надо. Агатов вяло убрал руки со стола. Он хотел раскрыть рот и не мог. Он закрыл глаза, чувствуя, что куда-то падает. Но тут раздался голос Голицына: - В грозовых условиях самые невероятные перипетии возможны. В 1955 году зарегистрирован случай, когда парашютиста несло двадцать минут. - И Голицын принялся объяснять механику воздушных течений. Агатов жадно вздохнул, открыл глаза и сказал окрепшим голосом: - Надеюсь, вам ясно? Южин приветливо кивнул. Ни черта ему не было ясно. Всем своим нюхом он чувствовал, что тут что-то не так, и осторожно тянул ниточку из этого путаного клубка... Оборвалась, а теперь не ухватишь... Ему хотелось засунуть этого мудреца Голицына на время заседания куда-нибудь в шкаф. Проклятый эрудит. Впервые Алеша Никулин давал объяснения перед полным составом комиссии, со всеми представителями, в присутствии Голицына. Крылов был тут же, и Тулин, и Алтынов; стенографистка записывала каждое его слово, и все эти большие, серьезные люди слушали его с интересом, отдавали должное его мужеству. Он старался отвечать небрежно, как будто участие в воздушных авариях было для него делом привычным и надоевшим, как будто, кроме инструктажа и тренировочных занятий, на его счету были десятки прыжков. Ничего особенного в том, что он вытащил Крылова, даже спас его. Каждый на его месте поступил бы так же. У нас любят придумывать подвиги. Тем не менее он обрадовался, когда от него потребовали подробностей, и, слушая себя, Алеша не переставал удивляться, настолько осмысленны были все его действия. - Смогли бы вы, например, вытащить кассеты в подобной обстановке? - спросил его Лагунов. - Конечно, - сказал Алеша. - Подумаешь! - Верно ли, что Крылов просил вас помочь Ричарду с кассетами? - Да, точно, - обрадованно вспомнил Алеша и дружески улыбнулся Крылову. - Но не мог же я бросить Сергея Ильича ради этих кассет. Да и вообще... - Он хотел сказать, что считал заботу Крылова о кассетах неразумной и до сих пор считает, но запнулся и замолчал, поняв, что это может повредить Крылову. - Договаривайте, что "вообще", - насторожился Лагунов. Алеша не хотел давать Крылова в обиду, он вспомнил тяжесть тела Крылова, плотный, как вода, сырой воздух, засасывающий в проем люка, потом горизонтальную молнию. "Чечеточная", - машинально определил он и вспомнил, как Ричард рассказывал, что горизонтальные молнии достигают длины полутораста километров. Разумеется, если бы он, Алеша, остался в самолете последним, ничего бы с ним плохого не случилось, он был уверен в себе, а Ричарда нельзя было оставлять... - Мне лично эти кассеты до лампочки, - сказал он. - Что значит до лампочки? - строго сказал Лагунов. - Выбирайте выражения. - Но к членам комиссии обратился удовлетворенно: - Выходит, что даже студент Никулин, лицо неответственное, и тот не считал возможным из-за кассет рисковать своей жизнью. И жизнью Крылова. В подобных условиях. А вас, Сергей Ильич, это обстоятельство не смутило. - Минуточку, - вмешался Чиркаев. - А как вы поступили бы на месте Крылова? - спросил он Алешу. В глазах этого молодого инженера с чеховской бородкой Алеша прочел что-то предостерегающее и понял, что все, что творится на комиссии, не так-то просто и его показания могут много значить в судьбе Крылова, Тулина и всей группы, поэтому ему надо держаться чего-то, но чего именно, он не знал. Ричард, тот не задумывался бы... - Я бы... - он замялся, - я бы не приказал Ричарду. Потому что, - он вздохнул, жалея того красивого героического Алешу Никулина, впечатление о котором он должен сейчас испортить, - я - это одно, а Крылов - другое. Голицын, не отрываясь от своих бумаг, вдруг произнес резко: - И я бы на месте Крылова позаботился о кассетах. А как же иначе? По-моему, каждому научному работнику это понятно. Правильно, что Микулину не поручил. Нельзя. Есть у нас такие - без божества, без вдохновенья. Слова Голицына все сместили. До сих пор Алеша считал, что Ричард не должен был оставаться ради этих кассет, и вдруг сейчас он подумал, что настоящее геройство проявил именно Ричард и даже Крылов. Хотя это все равно ни к чему не привело. Ему захотелось разобраться во всем этом и поспорить с Ричардом, и оттого, что с Ричардом невозможно было уже поспорить, был прав Ричард, Он еще продолжал относиться к Ричарду как к живому, смерть была чем-то непривычным, не имеющим отношения к миру, в котором он жил, и вот теперь, спустя несколько дней после аварии, он ощутил, что Ричарда нет, что поговорить с ним невозможно и что бы теперь он, Алеша, ни делал, кем бы он ни стал, от этого уже ничего не изменится. Для того Ричарда он так и остался пижоном, стоящим в очереди в кафе-мороженое. Умело и неумолимо Лагунов собирал факты против Тулина. Заходы в грозовые облака совершались не впервые. Несмотря на протесты Агатова, Тулин уговаривал Хоботнева, приучил экипаж нарушать инструкцию, такая система нарушений рано или поздно привела бы к аварии. На плоскостях, под фюзеляжем без соответствующих разрешений конструкторов устанавливались приборы. А что за история с поездкой Тулина вместе с этой студенткой? Лагунов не скрывал: ему известна некрасивая сторона этого дела и все, что поговаривали про отношения Тулина с Кузьменко. Он произнес целую речь о моральном облике руководителя. Южин ожидал, что Тулин возразит, защитится, но Тулин молчал. Крылов неумело выгораживал Тулина, отпирался, и это давало возможность Лагунову превращать заседания в допросы, вызывать сотрудников поодиночке, создавать атмосферу подозрительности, расследования. Южин видел, что Лагунов на этом деле хочет составить себе репутацию человека, разоблачившего порочность целого научного направления, неумолимого стража государственных интересов. Упоенный своей ролью, он выискивал материалы для привлечения к уголовной ответственности. По многолетнему опыту Южин знал, что, как только начинаешь искать виноватого, а не причину аварии, дело безнадежно запутывается. Южин пробовал вмешаться, предостеречь Лагунова, но Лагунов, любезно улыбаясь, дал понять, что Южину лучше поддерживать председателя комиссии, а не идти против. Это он, Южин, дал разрешение Тулину на полеты в грозу, следовательно, защищая Тулина, он защищает себя. Это он, Южин, получал от Агатова сигналы о нарушениях и не принял никаких мер. Никто здесь не знал, что еще в Москве Южин по этим же причинам сам отказался возглавить комиссию. Полностью отстраниться от работы комиссии было бы малодушием, он поехал рядовым ее членом, представляя язвительные попреки Голицына: "Предупреждал я вас, не послушали, уговаривали меня" - и обычные поучения тех, кто ни о чем не предупреждал: "Убедились, к чему приводит ваша доверчивость?" Но на месте все оказалось еще сложнее, и сейчас он жалел об излишней щепетильности. Он чувствовал, что существуют какие-то старые счеты между Агатовым, Крыловым, Тулиным, Лагуновым и даже Голицыным. Несмотря на двойственность своего положения, он все же пытался что-то сделать, ему удалось доказать, что, как бы там ни было, самолет попал в грозу случайно. Чутье подсказывало Южину, что Хоботнев не виноват. Молнией вывело из строя приборы, и было чудом обеспечить эвакуацию в таких тяжелых условиях. Лисицкий и Поздышев отделались ушибами. Вера Матвеевна сломала руку, Крылов повредил ногу, но все могло кончиться куда хуже, могли быть жертвы и кроме Ричарда. На Хоботнева было страшно смотреть - покинул самолет, оставил там Ричарда, не заметил его... Южин представлял себе хаос, который творился в самолете. Наверное, Ричард свалился где-то за креслами, но Хоботнев не признавал для себя никаких оправданий. Лагунов требовал отдать Крылова под суд. - За что? - допытывался Южин. - Как за что! За халатность. За то, что не обеспечил, за аварию, за все... Но Южин ловко разделил вопрос - либо отдавать за халатность, тогда работы закрывать нельзя, либо запретить работы, тогда Крылова не судить. - А разве нельзя и то и другое? Жаль... - Лагунов был искренне раздосадован. Южину было бы легче, если бы Тулин помогал ему. Но Тулин раскис, видимо, махнув на все рукой... "Состояние его бесполезное", - определил Чиркаев. Некогда поверив в Тулина, Южин не желал признаваться в своей ошибке. Неужели он ни черта не смыслит в людях и Тулин на самом деле слабый человек, пустышка, бабник, обвел его вокруг пальца, пленил своими байками, а этот тип Агатов оказался дальновидцем! И стойкость Крылова его раздражала, так должен был держаться Тулин, а не этот простак, который делал глупость за глупостью и только восстанавливал против себя Лагунова и Голицына. В глазах Южина Тулин прочел жалость. С удручающей ясностью, во всех подробностях ему вспомнился тот волшебный день в Москве, когда он так напористо и весело внушал Южину веру в свою удачливость, в успех; и громадное, красного сафьяна кресло, в котором он засел, пока не добился своего. Вдруг он почувствовал, как непроизвольно пытается принять ту же позу. Это было так стыдно, что он вскочил, но тотчас уселся под удивленно-строгим взглядом Лагунова. "Да что ж это будет со мной?" - подумал он. Солнце резало глаза. Все было нестерпимо ярко, как на съемке: выражение каждого лица, огромные очки Лагунова, большая комната в старых плакатах - все это запомнится, должно быть, навсегда. - Обстановка в группе была ненормальной, - говорил Агатов. - Вы торопили сотрудников, вы гнали работу, "любой ценой" - это ведь ваше выражение, Олег Николаевич. Ажиотаж. - А может быть, энтузиазм, - возразил Тулин. - Люди работали героически, они знали, что делают. Но слова звучали вяло, не попадая в цель. Бесполезно было защищаться. Все было предрешено. Он понял это с той минуты, когда увидел выходящих из самолета Голицына, Лагунова... Они торжествовали. И Южин был с ними. С какой стати Южину защищать его после такого провала; он подвел Южина, и Южин не простит. Лагунов спрашивал его о разногласиях с Крыловым. Чуть что, его попрекали Крыловым. Он бы мог легко ответить на это. В сущности, во всем виноват Крылов. Полети в тот день он, Тулин, ничего бы не случилось, он нашел бы выход из любого положения. Вера Матвеевна прямо заявила на комиссии: "Будь с нами Тулин, он бы что-нибудь придумал". Она твердила свое: "Тулин - счастливчик", по-женски пренебрегая доказательствами. Нет, он не станет сваливать на Крылова. Пусть все видят несправедливость, пусть говорят, что не повезло, пусть жалеют: все равно ничего уже спасти не удастся. Тему закроют, и попытки Крылова что-то отстоять смешны. А Тулин не желал быть смешным. Тот, над кем смеются, уже не может быть ни значительным, ни опасным. Сегодня на заседании впервые появился Голицын, и Тулин вспомнил свой злорадный, мальчишеский звонок тогда, от Крылова, и почувствовал, что Голицын тоже вспомнил. С брезгливой усмешкой Голицын слушал историю с поездкой и как Лагунов разводил мораль, негодовал, мусолил пикантную ситуацию. Никогда в жизни Тулин не испытывал такого унижения. Рушилось прошлое, будущее, все достигнутое, все, что так блистательно начиналось. Он представлял себе новость, обросшую сплетнями: "Тулин-то как влип!" Пройдет год, десять, а он так и останется: "А, это тот самый, что когда-то оскандалился". Крылову, Алтынову - им-то что, им нечего терять. Хоть бы скорее кончился этот позор. Он был бы рад, чтобы случилось сейчас землетрясение, взрыв, война, что угодно, лишь бы забыли о нем. За окнами томилась жара, где-то трубач разучивал Марсельезу, и некуда было деться от пронзительных, оголенных звуков трубы. В перерыв члены комиссии обходили его стороной. Он чувствовал вокруг себя полосу отчуждения, хуже всего, что он сам не мог переступить ее, подойти к ним, угощать яблоками, как это делает Агатов, даже просто поспорить, быть тем, кем он был для них до сих пор. Кто-то толкнул его локтем. Рядом шел Возницын. Паша Возницын, приятель, замдиректора института, а сейчас член комиссии, Павел Константинович. - Скажи Крылову, пусть перестанет упираться, - тихо заговорил Возницын. - Тему все равно прикроют. И нечего дразнить Лагунова. Ты пойми: в таких условиях комиссия никогда не станет взваливать на себя ответственность. Продолжать работы - значит продолжать полеты. Зачем это Лагунову? Кто на это пойдет? Безумие. Лагунову выгоднее разоблачить, наказать, пресечь. Репутация железной руки, научной требовательности. Сейчас у тебя одна задача: выкарабкаться с наименьшими потерями. Нечего покрывать Крылова, ты вылезешь, тогда и ему поможешь. - Нет, продавать его я не собираюсь. - Зачем продавать? - сказал Возницын. - Во время пожара спасают что поценнее, а ты диван тащишь. Тактики у тебя нет. Растерялся ты. - Это верно, - согласился Тулин. - Но ты пойми: одно к одному, как нарочно. А тут еще... - Он покраснел, ему казалось, что отпечаток Жениной руки остался на его щеке. - Господи, как я вас всех увидел нынче! И ты хорош. Поучаешь втихаря. А поддержать там, на комиссии, кишка тонка, да? Во всем соглашаешься с начальством. Тебе лишь бы не портить отношений. Ты с Лагуновым за что угодно проголосуешь. Литые щеки Возницына опали, под глазами повисли морщинистые мешки. - Я защищаю интересы института. Если бы я от себя... Приходится быть выше личных отношений. И без того всему коллективу неприятностей расхлебывать на год хватит. Да и что я могу? Кто я такой? Администратор. Ты кандидат наук. У тебя имя. Ты всюду устроишься. А меня турнут - и куда? Билеты в цирк продавать? Другой на моем месте так бы тебя... Эх, несознательный ты человек! - Дрожишь за свое кресло, напуганный. Все вы напуганные. - Да, не боец. А кто боец? Покажи мне. С Лагуновым воевать? Извините. Дайте мне расписку, что со мной ничего не сделают, и то подумаю. - Ну да, ты еще не самое худшее, - усмехаясь, сказал Тулин. - Ты готов стать порядочным, когда обстоятельства позволят. - Почему я должен больше других? Я понимаю, мне самому не нравится... Видишь, я с тобой откровенно. Не ценишь. Ты еще не пуганый. Заповедник. Ты впервые попал в передрягу, а я, брат... Тулин молчал. - Иногда мне снится, - тихо сказал Возницын, - встаю я на каком-нибудь совещании в институте и говорю все, все как есть говорю - до чего