-- Слушаюсь. По вашему приказу мы освободили Кэпа и трех его охранников
и вывели из бойлерной. Миня даже отряхнул костюм Кэпа от грязи. Мы подвели
их к "линкольну", он еще со вчерашнего вечера стоял у гостиницы, и сказали,
что они могут ехать куда захотят. Громила сел за руль, сам Кэп в салон на
заднее сиденье, и машина тронулась. Проехали они метров сто, мы уже шли
к подъезду в гостиницу, как раздался взрыв мощностью примерно в полкило
пластита. От "линкольна" не осталось практически ничего. От пассажиров --
еще меньше. Несколько машин на стоянке покорежило, вылетели стекла в нижнем
этаже соседнего здания, никто из случайных прохожих не пострадал -- время
было довольно раннее, народу еще немного. Я предугадываю ваш следующий
вопрос и сразу на него отвечаю. Мы с Миней немедленно поднялись в номер
Пастухова. Он был раздет и стоял у окна, пытаясь понять, что там рвануло.
Полное ощущение, что он к этому делу никакого отношения не имеет.
Сейчас на месте взрыва копаются эксперты МВД. Говорят, что скорее всего был
использован радиовзрыватель, но окончательные выводы будут сделаны позже. У
меня все. У вас есть вопросы?
-- Вопросов, пожалуй, нет, -- подумав, сказал Егоров.
-- Приказания?
-- Работайте, как и работали. Вернусь к вечеру. До связи.
Профессор протянул длинную мосластую руку и щелкнул тумблером
селектора.
-- Вот он и появился.
-- Кто? -- не понял Егоров.
-- Полковник Блюмберг.
III
Примерно через год после крушения парома "Регата" и за полгода до того
утра, когда взрывное устройство разнесло в клочья "линкольн"-лимузин одного
из крупнейших бизнесменов города К., по кличке Кэп, а вместе с ним его
самого и троих его охранников, на маяке в порту города К. появился новый
смотритель. Прежний смотритель, прослуживший в порту около двадцати лет,
литовец по происхождению, неожиданно получил на своей бывшей родине
небольшое наследство, купил дом в пригороде Вильнюса и перебрался туда
вместе со своей многочисленной семьей. А его место занял немолодой, но
вполне еще крепкий человек, лысоватый, с живым лицом явно еврейского
типа и чуть искривленным, как у бывшего боксера, носом. Впрочем, фамилия у
него была вполне русская -- Столяров Александр Иванович и во всех анкетах он
писал: "русский". Из документов, представленных им в отдел кадров
пароходства, явствовало, что он полжизни проплавал на разных торговых
судах, занимая должности от боцмана до старпома, в молодости служил на
флоте, а последние два года жил под Москвой, работал снабженцем в какой-то
фирме. Но работа не нравилась, потянуло к морю. И хотя зарплата смотрителя
была
намного меньше той, что он получал в фирме, он решил все-таки
перебраться сюда, узнав случайно об открывающейся вакансии. Он уже немолод,
семьи у него нет, денег ему много не надо, а работа смотрителя да спокойная,
привычная обстановка -- это дороже любых денег.
Кадровик, оформлявший Столярова, понимал, что все тут не так-то просто.
Должность в условиях наползающей на город К. безработицы, и особенно среди
портовиков, была заманчивой, от кандидатов отбоя не было, но начальник
пароходства дал указание оформить именно этого Столярова. Вряд ли из-за
взятки, скорее из-за какого-то звонка сверху. Но в неделю все было
оформлено, и новый смотритель приступил к своим
обязанностям.
Маяк, кроме смотрителя, обслуживали еще двое рабочих. Одного Столяров
сразу выгнал за беспробудную пьянку, вместо него нашел другого. Он в
короткое время навел на маяке идеальный порядок, добился смены изношенного
оборудования, при этом умудрялся закупать новые прожектора и галогеновые
лампы по ценам в два-три раза ниже обычных, какие платило пароходство
фирмам-поставщикам. А порядок держал настоящий, морской, точный. Минута в
минуту включались софиты и ревуны, не гасла ни одна лампочка на створных
огнях, обозначавших фарватер. Даже когда в городе случались перебои с
электричеством, а они последние годы случались довольно часто, маяк города
К. продолжал работать, показывая подходившим судам путь в тумане --
стараниями нового смотрителя резервная дизельная электростанция была
капитально отремонтирована и могла в любую минуту начать работу.
Новый смотритель не ограничился тем, что навел порядок на маяке. Он
потратил немало времени и энергии и добился, чтобы и на судах все
светотехническое оборудование было в полном порядке. А поскольку капитаны
лесовозов, контейнеровозов и танкеров, приписанных к порту города К., в упор
не видели какого-то там смотрителя маяка, Столяров пробивался к
руководителям многочисленных частных транспортных компаний, поделивших после
акционирования половину порта, и грозил страшными карами за малейшие
нарушения безопасности мореплавания. Кар этих никто не боялся, штрафы,
которые могли вчинить, были ничтожны, но Столяров так достал всех своим
занудством, что всем капитанам был дан приказ беспрекословно выполнять
указания смотрителя маяка.
Так и получилось, что уже через три-четыре месяца его знали все и он
знал всех, он стал в порту своим человеком и знал все дела так, как их мало
кто знал.
Жил Столяров в просторной комнате в каменном цоколе маяка. К ней
примыкали еще две комнаты, в которых раньше жило семейство смотрителя, а
теперь лишь изредка ночевали рабочие. Через некоторое время после своего
вступления в должность Столяров привез откуда-то из России молодого
человека, представил его своим внучатым племянником, студентом, который
остался без родителей, эмигрировавших в Штаты да там и затерявшихся без
следа. В пароходстве ничего
не имели против того, чтобы племянник смотрителя жил на маяке --
комнаты все равно пустовали, да и по традиции они предназначались для
родственников смотрителя маяка. Племянник Столярова поселился в одной из
небольших комнат с
обычным убранством, не претендующим ни на что, кроме основательности.
Узкая дверь, заставленная шкафом, вела из его комнаты в чулан, где обычно
держали метлы, лопаты для уборки снега и рабочую одежду. Но если бы
кто-нибудь из посторонних случайно заглянул в этот чулан, всегда прикрытый
шкафом, он был бы потрясен. Никаких лопат и спецуры в чулане и в помине не
было. Стены и потолок были затянуты светлым пластиком с вентиляционными
отверстиями, а на столе стоял мощный японский компьютер последней модели со
всеми возможными
прибамбасами. Более того, при внимательном осмотре маяка опытный
человек мог бы заметить замаскированную на крыше небольшую светлую тарелку.
И лишь очень опытный человек мог бы определить, что это не что иное, как
космическая антенна. А это значило, что маяк имеет постоянную связь со всем
миром через коммерческий спутник, которых за последние годы расплодилось
несчитано. Но никому не было до этого дела. Посторонние на маяке не
появлялись, рабочие делали свое дело и возвращались в город к своим семьям и
обычным делам либо
по молу на полуразбитых "Жигулях" Столярова, либо на моторке,
пришвартованной у пирса.
Молодой человек, работавший за компьютером, не был племянником
смотрителя маяка и давно уже не был студентом. Он был выпускником
Бауманского технического университета, специализировавшимся по компьютерам,
получившим диплом с отличием и неожиданно отвергшим все предложения
остаться в аспирантуре или перейти на работу в крупные престижные фирмы.
Смотритель маяка тоже не был тем, за кого себя выдавал и за кого его
все принимали. Это был бывший полковник КГБ Арон Мосберг, он же -- бывший
президент Коммерческого аналитического центра Аарон Блюмберг, погибший -- по
данным
германской полиции -- в начале 1993 года в устье Эльбы во время морской
прогулки в штормовую погоду.
Известие о трагедии с паромом "Регата", больше недели занимавшее самое
видное место на страницах всех газет мира и в новостях телестудий, ввергло
Аарона Блюмберга в отчаяние. Он нанял трех лучших частных детективов
Германии и отправил их в Таллин. Там же работали и следователи страховой
компании Ллойда. Но расследование не дало практически никаких результатов.
Не удалось документально подтвердить ничего. Тем более что правительство
Эстонии не благоволило к работе следователей и создавало им всевозможные
препятствия, мотивируя это тем, что расследованием обстоятельств трагедии
официально занимается Генеральная прокуратура республики.
Для этого были очень серьезные причины. Если бы выяснилось, что взрыв
автопарома "Регата" -- дело рук России, это поставило бы правительство
Эстонии в чрезвычайно сложное положение. Исходом могла быть только отставка
всего кабинета министров и серьезнейший политический кризис. Ибо что можно
было сделать? Устроить международный скандал? Что бы он дал? Российское
правительство заявило бы, что ничего не знает об этой акции, а выводы
следователей есть просто провокация. А эстонское правительство использует
эту провокацию, чтобы оправдать дискриминацию русского населения Прибалтики.
При существовавшем накале страстей это вполне могло бы привести к серьезным
беспорядкам на национальной основе. И в перспективе, вполне реальной, --
гражданская война.
Да, отчаяние -- именно в этом состоянии находился Блюмберг. Он не хотел
верить, что взрыв "Регаты" -- дело рук российских спецслужб. Не было ни
одного доказательства этого. Но не было и против. Однако Блюмберг слишком
хорошо знал своих бывших коллег по КГБ и нравы, царившие в этой некогда
всесильной конторе. Ничего не изменилось. Вся жизнь оказалась
выброшенной псу под хвост. Все оказалось напрасным -- и все жертвы, и все
лишения. Одних большевиков сменили другие, но продолжалась та же грызня за
власть, только более явная. Россия становилась маленьким, урезанным
Советским Союзом. Ну, разве что ядерным оружием перестала бряцать, да и то
-- надолго ли?
Блюмберг недолго предавался отчаянию. Он не был религиозным человеком,
но одно знал твердо: отчаяние -- грех. Жизнь дана человеку для того, чтобы
он выполнил свое предназначение. Каково это предназначение -- человек
определяет сам. Он может ошибиться, но уклониться от своей доли - это
недостойно человека. Пусть он не может многого сделать, пусть даже он не
сможет сделать ничего, но он должен хотя бы попытаться сделать все, что
может.
И Блюмберг начал готовить свой отъезд в портовый город К.
Месяца через три после этого решения и примерно года через полтора
после того, как Коммерческий аналитический центр Аарона Блюмберга прекратил
свою деятельность, а сотрудники его исчезли в неизвестном направлении, в
одной из комнат солидного офиса компании "Фрахт интернейшнл", арендующей
пол-этажа в одном из самых престижных зданий в деловой части
Франкфурта-на-Майне, собрались три человека, которые официально числились
экономическими экспертами компании, но по странному обычаю, заведенному в
этой молодой, но весьма преуспевающей фирме, не были подотчетны ни
генеральному директору компании господину Зауберу, ни его заместителям.
Более того, господину Зауберу было предписано беспрекословно выполнять
все указания, которые будут поступать от этих экспертов. Герр Заубер был
опытным человеком, он понимал, что его назначение на этот высокий и весьма
высокооплачиваемый пост вызвано стремлением истинных хозяев фирмы остаться в
тени. Он ничего против этого не имел. В его возрасте (а ему было чуть за
шестьдесят) при всех его знаниях и безупречной репутации трудно было найти
работу, которая оплачивалась бы столь высоко и позволяла бы ему
занимать видное место в деловой элите не только Франкфурта, но и всей
Германии. Он негласно провел тщательную аудиторскую проверку всех активов
фирмы и не
обнаружил ничего противозаконного. Пребывая на своем посту, он очень
тщательно отслеживал все операции компании, прекрасно понимая, что при любом
нарушении закона первым пойдет под суд, но все дела велись вполне законно.
Некоторые из операций вызывали сомнения герра Заубера своей не то чтобы
рискованностью, но неопределенностью результата, но спустя некоторое время
он с удивлением отмечал, что был не прав. Да, истинные хозяева компании
лучше него разбирались в конъюнктуре современного рынка. Герр Заубер принял
это как данность, тем более что финансовая деятельность фирмы никак не
отражалась на его жалованье, она отражалась лишь на премиальных. А они
всегда были достаточно высоки. Даже крупномасштабная скупка акций
российского порта города К., которую компания провела по приказу
старшего из экспертов, господина Герберта Штеймана, нелепая по сути своей --
кто же играет на повышение, когда акции валятся? -- к изумлению герра
Заубера обернулась колоссальной прибылью. Крушение таллинского парома
"Регата" круто изменило всю ситуацию, акции порта города К. скакнули в сотни
раз. Тут бы самое время выбросить их на рынок и получить
разницу, но герру Зауберу было предписано ничего не делать. Он лишь
пожал плечами, но подчинился. И только покачивал головой, следя по сводкам,
как медленно, но верно падает котировка акций порта К. Но хозяева компании
знали, что делают. Во всяком случае, ему хотелось в это верить.
Впрочем, герра Заубера все это не касалось. Его советов не спрашивали,
а сам он был достаточно опытным человеком, чтобы давать их людям, которые в
них не нуждаются.
Экспертов, собравшихся в тот день в офисе фирмы "Фрахт интернейшнл",
было трое. Двоим из них было лет по тридцать, третий постарше, немного за
пятьдесят. Их имена были Георг Блейкман, Марио Камински, а старшего звали
Герберт Штейман. На самом деле это были Макс Штирман, Николо Вейнцель, за
минувшие годы приобретшие лоск бизнесменов крупного полета, и сам Аарон
Блюмберг, полысевший, поседевший, но не растративший внутренней энергии,
присущей его характеру. Разговор он начал без всяких предисловий:
-- Если вы ничему не научились за время нашей совместной работы, кроме
как нажимать кнопки на своем сраном железе, то бесполезно и начинать. Но я
так думаю, что кое-чему все-таки научились. И сможете вести дело без меня.
Изредка я буду давать вам советы. И, возможно, попрошу вашей помощи. А
теперь наши пути расходятся.
-- Куда вы направляетесь, шеф? -- поинтересовался Макс Штирман, который
теперь именовался Георгом Блейкманом.
-- В Россию. В город К. Но это я говорю только вам. Во-первых, потому
что именно оттуда я, возможно, буду связываться с вами. А во-вторых, потому
что вы, как мне кажется, научились держать язык за зубами.
-- Это опасно, шеф, -- заметил Штирман.
-- Все в нашей жизни опасно. Макс. Сама жизнь -- это источник угрозы.
Но даже зайцу не удается отсидеться в кустах. А человек все же не заяц.
-- Мы с вами очень хорошо зарабатываем, шеф. Мы могли бы спокойно
продолжать.
-- Вот и продолжайте. Сами. Наливай своего сраного джина, сынок, выпьем
на прощанье. Как в России говорят: стремянную. Даже не буду пытаться
объяснить вам, что это значит. Все равно не поймете. На дорожку, в общем.
Разговор происходил в той комнате офиса "Фрахт интернейшнл", куда не
имел права заходить даже генеральный директор компании, а связь с ней
осуществлялась по интеркому, и звонить имел право лишь сам господин Заубер
или его заместитель. Вспыхнувшая на пульте лампочка свидетельствовала о том,
что на линии господин Заубер.
-- Слушаю, -- бросил в микрофон Блюмберг.
-- Прошу извинить, но я только что получил информацию из России, --
прозвучал в динамике голос Заубера. -- Она касается города К. На конец
октября или начало ноября этого года назначены выборы нового губернатора.
Аналитики предсказывают победу депутата от коммунистической партии. Биржи
отреагировали на это падением курса акций порта и пароходства. Падение пока
незначительное, но эта тенденция будет усугубляться. Не считаете ли вы, что
нам следует освободиться от пакета акций, которым мы владеем? Промедление
может грозить нам большими потерями. Гораздо большими, чем сейчас.
-- Нет, не считаю, -- ответил Блюмберг. -- Сколько сейчас у нас акций
порта?
-- Около двенадцати процентов.
-- Прикупите еще. Процентов до шестнадцати. Небольшими партиями и через
независимых брокеров. Никто не должен знать, что акции скупаем мы.
-- Я все понял, господин Штейман. Будет исполнено.
Блюмберг отключил интерком.
-- Заубер прав, -- заметил Николо Вейнцель. -- Мы прогорим на этих
акциях, если не сбросим их немедленно.
-- Я покупаю ваши доли. По сегодняшнему биржевому курсу, -- заявил
Блюмберг. -- Идет?
Вейнцель подумал и сказал:
-- Нет. Мы всегда рисковали вместе. Не будем нарушать традицию. Да и не
верю я, что вы можете просчитаться в русских делах.
-- Согласен, -- кивнул Макс. -- Но если бы вы хоть чуть-чуть объяснили
нам свою позицию, нам спокойней было бы спать. Речь все-таки идет о десятках
миллионов долларов.
-- Так и быть, объясню, -- отозвался Блюмберг. -- Порт К. находится на
семьсот миль ближе к Центральной Европе, чем санкт-петербургский, и на сотни
миль ближе Таллина и Риги. Это -- первый фактор, который еще скажется. Пусть
не сразу. К порту сходятся все северо-западные железные дороги России -- это
второй фактор. Промышленность России оживает, товарооборот возрастает -
это перспективы развития. Как только Россия реконструирует порт, он станет
главным в балтийском товарообороте. И никакие Таллины не составят ему
конкуренцию. Прибалтам нечего возить. Они могут возить только
российские грузы. Они пойдут на огромные уступки, чтобы получать фрахты.
Иначе просто загнутся. Все это, конечно, не завтрашний день. Но мы ведь не в
покер играем, верно? Большие деньги никогда не бывают быстрыми. А тут речь
идет об очень больших деньгах.
-- А эти выборы губернатора, на которых победят коммунисты? - напомнил
Вейнцель. -- Они могут кардинально изменить конъюнктуру.
-- На этот счет не могу вам ничего сказать, -- ответил Блюмберг. - У
меня есть кое-какие предположения. Но это только предположения. Чтобы
проверить их, я и еду туда. И хватит о делах. Налил, Никола? Прозит,
коллеги!
Блюмберг сделал глоток джина и поморщился:
-- И как вы его пьете?
Николо Вейнцель раскрыл вмонтированный в стену офиса холодильник и
достал оттуда бутылку, обернутую плотным пергаментом. Не говоря ни слова,
развернул пергамент и поставил на стол перед Блюмбергом самую настоящую
бутылку "Кавказа" -- с обычной пластмассовой пробкой и с криво
наклеенной этикеткой. Ну, разве что она была вымыта до блеска и не липла к
рукам.
-- Нет, -- сказал Блюмберг. -- Не верю. Не может быть. Нет.
-- Я берег ее для какого-нибудь торжественного момента, -- объяснил
Николо, довольный произведенным эффектом. -- Похоже, этот момент наступил. Я
знаю, шеф, что ваши запасы этого вина давно закончились. Надеюсь, эта
бутылка доставит вам удовольствие. Ее привез по моей просьбе один наш
партнер, турок, он часто бывает на Кавказе. Он сказал, что потратил
немало времени, чтобы найти там это вино.
Блюмберг обнял тощего Николо и похлопал его по спине.
-- Вот теперь я понимаю, что такое настоящее уважение к партнеру.
Спасибо, Никола, ты меня растрогал. А меня непросто растрогать. Совсем
непросто.
-- Скажите, шеф, почему вы пьете это... вино? -- поинтересовался Макс
Штирман. Он хотел сказать "дерьмо", но решил не портить торжественности
момента.
-- Скажу. Однажды с моим учителем мы провели... ну, скажу так:
блестящую операцию... в одной из европейских столиц. Это была операция,
которая позже вошла во все специализированные учебники. По ходу дела я спас
жизнь моему учителю. Не скажу, что от отваги или особого умения. Скорей --
по дурости и везению. Но что было -- то было. За эту операцию наш
начальник получил чин генерал-лейтенанта и орден Ленина, а нас премировал.
Выдали по половине месячного оклада жалованья. Ну, зарплаты, если тебе это
понятнее. Так вот, мы получили эту премию, поехали в один магазин в Москве и
купили у
грузчиков две бутылки "Кавказа". И тут же, во дворе этого магазина,
выпили их из горла. Мы были молоды, счастливы и любили друг друга, как
братья. Скажем так: как младший и старший брат, потому что он был старше
меня на десять лет. Нам было до феньки, что нас обошли званиями и наградами,
с нас хватало сознания, что мы сделали для своей страны большое и нужное
дело. Так нам тогда казалось. И этого было вполне достаточно. Только не
спрашивайте меня, почему мы купили это вино у грузчиков и почему пили во
дворе, а не в ресторане. Я мог бы это объяснить, но на это потребуется года
три, и вряд ли
вы все до конца поймете. Это, уверяю вас, посложней устройства ваших
компьютеров. Лучшие умы России и даже всего мира бились над этими вопросами.
И к чему пришли? "Умом Россию не понять". И только. Но я сейчас говорю о
другом. Вкус этого "Кавказа" с того дня -- это вкус родины, молодости и
настоящей мужской дружбы.
Блюмберг сковырнул пластмассовую пробку, понюхал вино и вылил его в
раковину, а пустую бутылку небрежно бросил в корзину для мусора.
-- Что это значит, шеф? -- ошеломленно спросил Николо.
-- Это значит, сынок, что ничто не стоит на месте. Уже нет той родины,
за которую я без малейших раздумий готов был отдать жизнь. И нет той дружбы.
И молодости нет тоже. А раз так, то не хрена и травить себя такими
воспоминаниями. Тем более что вино, между нами, полное дерьмо. И со временем
не становится лучше. Все, друзья мои, я исчез.
И он исчез.
Во второй половине того дня, когда неизвестными злоумышленниками был
взорван лимузин Кэпа, к Пастухову, наблюдавшему со стороны за предвыборным
митингом Антонюка, подошел немолодой человек в обычном сером плаще и в
поношенной кепке, вежливо поинтересовался, который час. Услышав ответ,
поблагодарил и скрылся в толпе. И только через несколько минут, случайно
сунув руку в карман куртки, Пастухов обнаружил там маленькую записку.
В ней значилось:
"Сегодня, 18.30, порт, маяк. У начала мола вас встретят. Записку
уничтожьте".
Подписи не было.
Пастухов зашел в платный туалет, кстати оказавшийся по соседству, и
дважды перечитал записку. Потом порвал ее на мелкие кусочки и спустил в
унитаз.
В начале седьмого он подъехал на своем "пассате" к зданию пароходства,
оставил машину на стоянке и пешком, никого ни о чем не расспрашивая, а
ориентируясь только на огни маяка, подошел к началу мола. Из потрепанных
"Жигулей" 13-й или даже 11-й модели, приткнувшихся к молу, вышел тот самый
человек, что спрашивал про время, и коротко кивнул:
-- Садитесь. Поедем.
-- Куда? -- спросил Пастухов.
-- Ко мне в гости.
Машина продребезжала по каменистой дороге, проложенной по середине мола
и остановилась у маяка.
IV
Этот человек озадачил меня с самого начала. Остановив "жигуленка" у
подножия маяка, который вблизи оказался недосягаемо высоким и таинственным
из-за равномерного мелькания проблесковых огней, он коротко посигналил и
кивнул мне: "Вылезайте, приехали". Из какой-то двери в мощном каменном
цоколе маяка появился худосочный молодой человек. В руках у него было что-то
вроде маленького миноискателя. Он провел им вдоль моего тела и кивнул:
-- Есть. Три.
-- Спасибо. Можешь идти.
Молодой человек исчез.
-- Вы напичканы радиозакладками, как еврейская щука-фиш луком и
вареными яйцами. Вы это знаете?
Я об этом догадывался. Но не стал ни подтверждать, ни отрицать. Если я
действительно начинен "жучками", не было никакого резона обнаруживать, что
мне это известно. Поэтому я промолчал, делая вид, что с интересом осматриваю
маяк и подступающую к нему черную балтийскую воду, по которой стлался туман,
как по утреннему лугу у нас в Затопино.
-- Зовите меня Александром Ивановичем. Моя фамилия Столяров. Я
смотритель этого маяка, -- представился этот человек. -- Вы можете, конечно,
не реагировать на мои слова, но это не имеет никакого значения. Все чипы в
районе маяка блокированы. Не буду объяснять как, я и сам в этом не очень
разбираюсь, но важен сам факт. Так что мы можем говорить совершенно
свободно. Для этого, собственно, я вас сюда и привез. Мне было интересно,
придете ли вы на эту встречу. Вы пришли. Из этого я делаю вывод, что у вас
есть много вопросов и мало возможностей получить на них ответы. Поэтому вы
не упускаете даже такого рискованного варианта, как встреча с
совершенно неизвестным вам человеком. Я думаю, что наш разговор будет
обоюдополезным. Потому что у меня тоже есть масса невыясненных вопросов. И
вы сможете на многие из них ответить.
-- Вы уверены, что я захочу это сделать? -- спросил я.
-- Да, -- кивнул этот человек, который назвался смотрителем маяка
Столяровым. -- Чуть позже я объясню почему. А пока -- одно предупреждение.
Вчера в половине второго ночи вы покинули гостиницу "Висла" через черный ход
и таким же незаметным образом вернулись в нее в начале пятого утра. Вы были
в этой же одежде, что и сейчас?
-- Нет, -- сказал я. -- Я был в обычных барахольных шмотках.
-- Разумно. Очень разумно, -- покивал Столяров. -- Вам было известно о
чипах?
-- Догадывался.
-- Значит, о вашей отлучке из гостиницы знаю только я. А люди, которые
начинили вашу одежду, ваш гостиничный номер и вашу машину "жучками", об этом
не знают. И не узнают. Во всяком случае, если и узнают, то не от меня. Но
нам все-таки нужно подстраховаться. Ваша поездка в порт зафиксирована. Вас
могут спросить, что вы делали сегодня в порту с восемнадцати тридцати до
того времени, когда наш разговор будет закончен. Что вы ответите?
-- Ничего. Это никого не касается.
-- Не лучший ответ. Нет, не лучший. Если вы, конечно, специально не
хотите возбудить излишних подозрений. А этого, как я понимаю, вы не хотите.
Вы не сможете сказать и то, что были здесь по каким-то своим делам и
разговаривали со знакомыми. Потому что все чипы молчат. Остается один
вариант. И он кажется мне даже элегантным. Вы приехали в порт, оставили
машину на стоянке возле пароходства, подошли к берегу моря в районе маяка и
просто сидели на камне, глядя на маяк, слушая ревун и успокаивая нервы шумом
волн. Есть люди, которые очень любят молча и подолгу сидеть на берегу моря.
Вы любите?
-- Возможно. Или нет. Не знаю, -- ответил я.
-- А я не люблю, -- заметил смотритель. -- Больше скажу. Терпеть не
могу моря. Я в детстве жил в Сибири и люблю лес. А от одного вида волн меня
тянет блевать.
-- Зачем же вы здесь работаете?
-- Это очень удобное прикрытие. Во всех отношениях.
-- Но вам же приходится плавать и на моторках, и на катерах.
-- Увы, -- со вздохом согласился Столяров. -- Вы хотите спросить, как я
борюсь со своей водофобией? А никак. Иногда блюю перед тем, как залезть в
моторку. Иногда после. А чаще -- во время. Будем разговаривать здесь или
пройдем в дом?
-- Наш разговор записывается?
-- Нет. Технически это элементарно, но не вижу в этом никакой
необходимости. У меня хорошая память, и все важное я запомню, а вам иметь
запись нашего разговора попросту опасно -- ее могут обнаружить. И это
вызовет массу вопросов, крайне нежелательных. Как для вас, так и для меня. И
даже особенно для меня.
-- Тогда давайте останемся здесь, -- предложил я. -- В конце концов, я
приехал посидеть у моря и посмотреть на волны. И послушать дыхание Балтики.
Скажите, в самом деле пахнет свежим лесом или мне кажется?
-- Нет, не кажется. Минут пятнадцать назад в Копенгаген прошел лесовоз.
Это запах свежеразделанной сосны. Он очень устойчив в тихую погоду. Это
единственное, что меня чуть-чуть примиряет с морем.
Он подвел меня к каменной скамье на самом берегу и закурил.
-- Вам не предлагаю, поскольку вы не курите. Выпить тоже не предлагаю,
так как вы не пьете. Сам бы я с удовольствием выпил, но у нас не так уж
много времени, чтобы отвлекаться. Вас удивило, что я знаю о вашей вчерашней
тайной отлучке из гостиницы? Как раз в это время в "линкольн" Кэпа можно
было заложить взрывчатку и поставить радиовзрыватель. Собственно, именно в
это время это и было сделано.
-- Вы думаете, это сделал я?
Столяров улыбнулся и слегка покачал головой:
-- Нет, не думаю. Кто-то мог бы и подумать. Но я даже мысли об этом не
допускаю.
-- Почему?
-- По очень простой причине, -- ответил Столяров. -- Потому что это
сделал я.
Нечасто слышишь такие заявления. Мне потребовалось некоторое время,
чтобы обдумать его слова хотя бы в самых общих чертах. Столяров правильно
понял причину моего молчания.
-- Вас интересует: зачем? Я объясню. Чуть позже. Пока же могу сказать,
что я слышал все, что происходило в вашем номере. И разговор с Кэпом. И даже
ваш последующий разговор с подполковником Егоровым.
-- Каким образом?
-- Там, где стоят десять чипов, может появиться и одиннадцатый.
-- Его могут найти.
-- Мне понравились ваши слова о том, почему одиночка может выиграть у
самого могучего государства. Потому что он принимает решения сам и очень
быстро, по мере необходимости. Могу дополнить вашу мысль. Спецслужбы
пользуются тем, что им дают. А одиночка -- тем, что ему нужно. Мой чип
из нового поколения. Он саморазрушается при любой попытке локации или
блокирования. И по сигналу из центра связи. Этого чипа в вашем номере уже
нет. Он превратился в никчемную пластмассовую труху, назначение которой не
сможет определить даже самый опытный эксперт. Я решил, что ничего
серьезного в вашем номере больше происходить не будет. И думаю, что прав. Вы
понимаете, для чего я вам обо всем этом рассказываю?
-- Да. Вы хотите вызвать меня на ответную откровенность.
-- Совершенно верно. У меня нет другого способа. Есть только одна
проблема, которая может помешать нашему взаимному доверию. Вы обо мне не
знаете почти ничего, а я знаю о вас достаточно много. Не все, но много.
-- Что вы знаете обо мне?
-- Вы -- Сергей Пастухов. Считаетесь начальником охраны Антонюка.
Воевали в Чечне, были капитаном спецназа и начальником одной из самых
сильных диверсионных групп. Причины увольнения из армии вас и ваших друзей
мне неизвестны, выяснить не удалось. Здесь на вас работают три
человека из вашей бывшей команды. Двое -- в охране губернатора. Их
фамилии Мухин и Хохлов. Третий -- Семен Злотников. Некоторое время он жил в
отеле "Мрия" и изображал из себя кинорежиссера. Потом на какое-то время
исчез.
Теперь, предполагаю, появился снова. Думаю, что на встречу с ним вы и
ездили вчера ночью. Но это всего лишь мои предположения. Добавлю, что
некоторое время Злотников плотно вел некоего Матвея Салахова, убитого при
невыясненных
обстоятельствах в здании телецентра. Могу сказать, что Злотников
работал очень профессионально. Очень. Если бы я не обладал определенным
опытом в этой области, я не сумел бы ничего заметить.
-- А вы этим опытом обладаете? -- уточнил я.
-- Да, -- подтвердил Столяров. -- Да вы и сами это уже поняли. Зачем вы
внедрили своих людей в охрану губернатора?
Я помедлил с ответом. Зачем? Я и сам не знал. Просто мне понравился
губернатор, а его охламоны могли бы защитить его разве что от какого-нибудь
пьяного забулдыги. Подумав, так я и ответил Столярову.
Он недоверчиво на меня посмотрел:
-- И только?
-- Ну, и немного заработать ребятам не помешает.
-- И все? -- повторил он с тем же недоверием.
-- Да, все, -- подтвердил я.
-- Плохо дело. Это означает, что вы знаете гораздо меньше того, что
должны знать. Опасная ситуация. Очень опасная.
-- А вы знаете то, чего я не знаю?
-- Возможно. Я предлагаю вам тот же метод, который вы вчера вечером
предложили Кэпу. Сначала я отвечаю на все ваши вопросы с предельной
откровенностью. Потом на мои вопросы отвечаете вы.
-- С такой же откровенностью?
-- Хотелось бы на это рассчитывать.
-- Давайте попробуем, -- согласился я. -- Кто вы такой и почему активно
вмешиваетесь в дела, которые смотрителя маяка не могут касаться ни с какой
стороны?
-- На первую часть вопроса я вам не отвечу, -- подумав, сказал
Столяров. -- А на вторую попробую. Не прямо, но достаточно ясно. Вы были
заинтересованы, чтобы Кэп отправился в мир иной?
-- Да.
-- Я тоже. Хоть и несколько по иной причине. Вас беспокоила
безопасность вашего подопечного Антонюка, а для меня Антонюк -- просто
мелкая пешка, не стоящая внимания. Но важно другое. На этом этапе наши цели
совпали. И я сделал то, чего не могли сделать вы.
-- Это могли сделать люди Егорова. Он специально полетел в Москву,
чтобы получить разрешение на проведение этой акции.
-- Он его не получил. Ему было приказано отпустить Кэпа и его людей.
Его команда выполнила приказ. Поэтому мне пришлось взрывать машину
практически в центре города, подвергая риску жизни посторонних людей. Это
была неприятная перспектива, но выбора у меня не оставалось. К счастью, все
обошлось. Запрет на акцию по ликвидации Кэпа дал Профессор. Хотя приказ
передал по телефону сам Егоров. У меня есть записи его переговоров.
-- Не держите меня за дурака, -- попросил я. -- Эти линии защищены, вы
не могли их прослушивать.
-- Да? Тогда я задам вам другой вопрос. Откуда вы узнали, кто такой
Профессор? Даже если вы связаны с какой-то спецслужбой, чего я не исключаю,
вы не могли получить там информацию о Профессоре. Даже крохи. Я скажу, что
вам помогло. Новейшая техника. Не буду даже говорить какая, хотя
догадываюсь. Почему же вы думаете, что у меня техника хуже? Показать запись?
-- предложил он.
-- Не нужно.
-- Значит, в этом мы сошлись. Наши цели совпадали. Думаю, что они и
дальше будут совпадать. Проблема только в том, что вы не знаете своей цели.
И я ее не знаю. Зато я знаю свою. Задавайте вопросы.
-- Чем вам помешал Кэп? Антонюк для вас пешка. Губернатор, как я понял,
тоже не очень вас интересует. Что вас интересует?
-- Вы мыслите только в плоскости выборов. Будущий губернатор, кто бы им
ни стал, фигура, конечно, весьма значительная, член Совета Федерации и все
такое. Но в данной ситуации это не имеет ни малейшего значения. Имеет
значение только одно: кому достанется порт. А еще конкретнее -
контрольный пакет акций, который пока находится у государства, но который
обязательно будет выставлен на торги. Если губернатором станет Антонюк, он
сумеет передать большую часть пакета своему банку "Народный кредит" на
весьма
льготных условиях. Здесь множество лазеек, и все их Антонюк знает. Если
губернатором останется Хомутов, контрольный пакет окажется у Кэпа, который
связан с несколькими крупными германскими фирмами. Это обеспечит приток
иностранных инвестиций, в которых так заинтересован город, да и вся Россия.
-- Кэп -- бандит. И Профессор знает это не хуже нас, -- заметил я.
-- Согласен, -- кивнул Столяров. -- У меня тоже вызвали сомнения слова
Егорова о том, что Кэп давно уже легализовал свой бизнес и может
рассматриваться как равноправный партнер. Для немцев он, возможно, и
равноправный партнер, но мы-то знаем, кто он такой. Поэтому я его и убрал.
-- Значит, у немцев больше нет в городе партнера и альянс рассыпается?
-- предположил я.
-- Вот именно, -- подтвердил Столяров. -- В городе больше нет человека,
который мог бы аккумулировать такие средства. А за наследство Кэпа сейчас
начнется такая борьба, что мало кто останется после нее в живых.
-- Значит, и в случае победы нынешнего губернатора, и в случае его
поражения город все равно не сможет рассчитывать на иностранные инвестиции?
-- В случае победы Антонюка -- нет. Ни один разумный человек на Западе
не даст сегодня даже пфеннига коммунистам. Нынешние демократы тоже не
вызывают особого восторга, но под них деньги дадут.
-- Кто?
-- Я.
-- Вы?! И сколько же вы сможете вложить в дело?
-- Сейчас у меня около шестнадцати процентов акций порта. У меня есть
потенциальные партнеры, которые смогут вложить в реконструкцию порта до
полумиллиарда долларов. В сумме это будет больше контрольного пакета.
-- Вам нужен именно контрольный пакет и ничуть не меньше?
-- Совершенно верно. Он позволит отдать дело в руки иностранных
менеджеров, которые умеют работать, а не воровать.
-- Знает ли об этом варианте Профессор?
-- Полагаю, что да. Мы дали импульс. Некая фирма "Фрахт интернейшнл"
подала заявку на покупку тридцати шести процентов акций за двести сорок
миллионов долларов. Между нами, это моя фирма.
Все это, конечно, выглядело абсолютной фантастикой. На каменной скамье
у самой кромки мола сидит плюгавый человек в задрипанном плаще и
приплюснутой кепке и спокойно, как о погоде, рассуждает о сотнях миллионов
долларов. Но я почему-то ему верил. Была в нем какая-то внутренняя
убедительность. А может, дело было в том, что он не пытался меня убеждать, а
просто раскрывал передо мной то, что оставалось за кулисами внешних событий,
в вареве которых я крутился. Ну, и то, что он обладал совершенно уникальной
информацией, тоже чего-то стоило. Кто же он? Это был единственный
вопрос, который у меня оставался, но я понимал, что не получу на него
ответа.
-- У вас есть еще вопросы? -- спросил Столяров.
-- Нет, -- сказал я. -- Ваша очередь спрашивать.
-- Спасибо. Я начну с мелочей. Впрочем, сейчас трудно сказать, что
мелочь, а что не мелочь. Но все-таки. Вы знакомы с командой подполковника
Егорова?
-- Да.
-- Что вы о них думаете? Я слышал, что вы о них сказали Егорову после
захвата Кэпа. Это был комплимент?
-- Нет.
-- У меня такое же мнение. Я присмотрелся к тому, как они ведут себя на
митингах Антонюка. Райнеры. Чистильщики чрезвычайно высокой квалификации. Вы
правы: в прошлом, возможно, боевые пловцы. Вы задали Егорову вопрос,
оговорившись, что он, возможно, глупый: зачем ему такая команда. Не
думаю, что этот вопрос глупый. Вы нашли на него ответ?
-- Нет. А вы?
-- Тоже. Надеюсь -- пока. Вторая частность. Некоторое время ваш
человек, Злотников, следил за Салаховым. Потом вы сами обходили дома на
Строительных улицах. Что вы хотели узнать?
-- Кто убил Комарова.
-- Узнали?
-- Да. В милиции и прокуратуре уверены, что работал приезжий киллер,
чужак. Нет, работал свой. Его все видели, но никто не обратил внимания.
Именно потому, что он свой. Его даже допрашивали в милиции как свидетеля, и
он тоже подтвердил, что никаких чужаков в этот вечер не видел.
-- Кто же он? -- спросил Столяров. -- Салахов?
-- Да.
-- Откуда у него такая квалификация?
-- В Афгане он был снайпером. Потом был ранен, лечился в госпитале под
Москвой. Думаю, что там на него и обратили внимание люди из ГБ. Он выполнял
их спецзадания. Они не исключают, что параллельно он работал и на
криминальные структуры. На этом, видимо, его и прижал подполковник Егоров.
Егорову срочно нужен был исполнитель. Вряд ли Салахов по собственной
воле или даже за большие деньги согласился бы работать не просто в родном
городе, где его все знают, а по соседству с собственным домом. Слишком
большой риск.
Его заставили.
-- Это ваши предположения или есть такая информация?
-- Есть и информация.
-- Полагаю, вы не сообщите, откуда она получена?
-- Правильно, не сообщу.
-- Кто убил Салахова в телецентре?
-- Я.
-- Почему?
-- По той же причине, по которой вы убрали Кэпа. Он мне мешал.
-- Мне кажется, что вы со мной откровенны, -- подумав, заметил
Столяров.
Я подтвердил:
-- Да. В разумных пределах.
-- А теперь расскажите мне, как на вас вышел Профессор. Вы не
блефовали, когда сказали Кэпу, что он беседовал с вами в подмосковном
военном госпитале?
-- Нет.
-- Я так и подумал. Откровенность иногда бывает очень сильным оружием.
Гораздо более сильным, чем скрытность и ложь. Расскажите мне об этой встрече
и о вашем разговоре. Я попрошу: очень подробно. Максимально подробно. Я
об