страшно человеческим. - Но есть понятие долга, понимаешь? Никакое это не понятие долга, а просто упрямство, подумала Ольга. Вот этого-то уж ни в коем случае нельзя говорить, это сразу все испортит - бесповоротно! - Никакое это не понятие долга, а просто упрямство! - сказала Ольга. - Вот как? Значит, ты меня считаешь всего-навсего упрямцем? - Именно так, б., е. т. м., к. б.! - иронически сказала Ольга, с ужасом слушая себя. - Ты в своем репертуаре! - одобрил он, энергично набивая чемодан вещами. - Я пою песни, которые ты хочешь услышать! Я сомневаюсь, что тебе требуется от меня райское пение! - Удивительно верно! Тем более, что райского пения я никогда от тебя не слышал. - Я ненавижу тебя. - Взаимно. - Если ты уедешь, ты никогда не вернешься! Я на порог тебя не пущу. - Размечталась! Чтобы я вернулся в этот... в эту... - Пока ты ищешь слово, твой поезд уйдет. - Не беспокойся! Мой поезд не уйдет без меня - никогда! В отличие от твоего! Который давно ушел! Вобла! - Блудливый козел! Забери свои деньги! Забери, иначе я порву их! Она схватила деньги, которые он дал ей накануне, и впихнула ему в чемодан. Защелкнула замки, застегнула пряжки, подкатила к двери. - Проваливай! Я больше не могу дышать с тобой одним воздухом, с. п. р. о., в. л. б.! - Т. ш., д. с., в. г. я. т. в.! - Ч. т. п. в. в. с.! - Л. э., ч. г. в. т.! - М.! - П. о. ч.! - У.! - С восторгом! Глава сорок вторая Отвальная. Серебристый "мерседес". "Вот они, мои денежки!" Парфенов появился на веранде Змея через минуту после Свинцитского. Друзья обнялись, словно не виделись год. - Билеты, деньги - с собой? - деловито спросил Парфенов. - Все готово, шеф! - рапортовал Змей. - Не спеши, до поезда еще дополна времени. Давай отвальную выпьем. И все налили, и все встали, чтобы выпить отвальную. На лицах Змея, Парфена и Писателя уже был туманный отсвет далеких дорог. Все завидовали им и любовались ими, считая их как бы своими полномочными представителями в чужедальной жизни - и в будущем вообще. И уже Змей хотел произнести речь, но тут Парфен вдруг обратил внимание на кучу денег, которая так и лежала на столе неприбранная. - Чего это они валяются? Змей не успел ответить. Беззвучно, как видение, долго и длинно в двор вползало что-то серебристое. Оно оказалось машиной. Оно оказалось серебристым "мерседесом" - нелепым, красивым, громоздким, ужасным в этом деревянном сарайчатом дворе, как меч Армагеддона. И, как ангел сатаны, отделился от машины человек в сером (с серебряными нитями) костюме. Медленно, будто инопланетянин, привыкающий к чужому тяжкому притяжению чужой планеты, он поднялся по лестнице. Он подошел к столу, взял горсть долларовых бумажек, бросил обратно, отряхнул руки и сказал печально: - Вот они, мои денежки! Глава сорок третья Братья-разбойники. Жила женщина Галина. Был у нее сначала муж Чикулаев, и она родила ему сына Леонида. Потом был у нее муж Кильдымбаев, и она тоже родила ему сына. - Хочу, чтобы он был Леонид, - сказал Кильдымбаев. - Всю жизнь мечтал, чтобы сына Леонид звали. - Есть уже один Леонид, - сказала Галина. - Нельзя братьев одинаково называть. - Тот Чикулаев, а этот будет Кильдымбаев, - сказал Кильдымбаев. - Можно. Или я от тебя уйду. - Ладно, - сказала Галина. И назвали второго сына тоже Леонидом, но Кильдымбаев все равно ушел. И Галина решила больше не выходить замуж. Путаницы не возникло: один, действительно, записан в школе и прочих местах Чикулаевым, другой - Кильдымбаевым, а то, что они братья, некоторые не знали, а другие думали: сводные. Братья любили маму и друг друга. Они даже в школе, учась в разных классах, все перемены проводили вместе. Дети-школьники чувствовали в этом что-то ненормальное. Они дали братьям общую кличку Чильдым-Кильдым и настроились бить их и разъединять. Братья вставали спина к спине и дрались до крови. И от них отступились. Они росли спокойными добрыми мальчиками, учились довольно средне из-за какой-то постоянной душевной рассеянности, учителя считали их туповатыми и ленивыми. Все свободное время они помогали матери по дому, читали приключенческие книги, а летом строили в пригородном лесу (жили на окраине) на деревьях шалаш, играли друг с другом в индейцев и следопытов. Когда Кильдым упал с дерева и вывихнул обе ноги, Чильдым на руках донес его до больницы (примерно 5 км). Они жили друг другом - словно чувствовали, что ждет их в дальнейшем. И вот Чильдым учился в последнем классе, а Кильдым в предпоследнем. У Чильдыма появилась девушка Нелли, не из школы, а из техникума, старше его, с красивым овальным лицом, обрамленным темными гладкими волосами. Она приходила к нему, когда мать была на работе, а Кильдым - в волейбольной секции (он очень хорошо играл в волейбол, он выступал за районную школьную сборную команду, и Чильдым тоже - пока не появилась Нелли). Однажды Кильдым почему-то не пошел на тренировку, а Чильдым задержался в школе, а Нелли уже пришла. - Какие вы разные, - сказала она. - Чильдым светлый и голубоглазый, а ты русый и кареглазый. Совсем не похожи, хоть братья. Но оба красивые. Губы у тебя даже красивее. И стала целовать Кильдыма в губы. И Кильдым не оттолкнул ее, а тоже стал целовать ее своими губами, которые она целовала. Когда пришел Чильдым, они не успели одеться. Кильдым сказал Нелли: - Уходи, и чтобы я тебя больше не видел. Она ушла. Чильдым ударил Кильдыма. Кильдым ответил. Они дрались так, как когда-то с другими, защищая друг друга. До крови и боли. Молча. С этого дня они практически перестали разговаривать друг с другом. С этого дня началось их постоянное и напряженное соперничество. Мать считала, что для Чильдыма и техникум великое благо, но тот подготовился и поступил на автодорожный факультет Политехнического института. Через год то же самое сделал и Кильдым. Чильдым, едва закончив институт, организовал, пользуясь поблажками перемен, кооператив по строительству гаражей. Кильдым стал молодым начальником одного солидного ДРСУ (дорожно-ремонтное строительное управление). Чильдым женился на блондинке, у которой ноги были 95 см. Кильдым даже на свадьбе не был. Потому что сам готовился к свадьбе - и женился вскоре на блондинке, у которой ноги были 98 см. Чильдым построил себе дом в два этажа, с гаражом, и Кильдым построил себе дом в два этажа, но с солярием и двумя гаражами. Однако не рассчитал Чильдым, или подставил его кто: он сел в тюрьму на два года. Кильдым допустил нарочитые служебные злоупотребления - и его тоже осудили на два года. Обоих выпустили досрочно, через год. Чильдым в тюрьме кулаками и разговорами завоевал авторитет и вышел готовым бандитом. Кооператив себе оставил, но начал заниматься делами более крупными, просто и честно говоря: разбоем. Но бескровным, потому что не любил, чтобы мучили людей. Если кто нарушал закон, он его наказывал собственноручными руками вплоть до расстрела. Кильдым организовал дело еще более крупное, его специализацией было горючее всех видов, затем он освоил нелегальное производство спирта, а потом уже осуществлял только общее руководство: слишком многопрофильной стала деятельность подведомственных ему подразделений. Если Чильдым заводил любовницу, Кильдым заводил двух. Если Чильдым проигрывал в казино тысячу долларов, Кильдым проигрывал две. Если Чильдым летал с женой отдыхать в Южную Африку, Кильдым летал в Австралию. И настал день, когда они поняли, что так дольше продолжаться не может. Они назначили друг другу встречу. - Ну, сойдутся твои и мои, - сказал Чильдым. - Что это даст? - Море крови, - согласился Кильдым. - Поэтому уезжай, - сказал Чильдым. - Сам уезжай, - ответил Кильдым. Чильдым побледнел. Он достал револьвер и сказал: - Тогда играем в русскую рулетку. Вот пистолет и пустой барабан. Кладем один патрон и стреляем по очереди, пока кто-то себе башку не разбомбит. - Согласен, - сказал Кильдым. Они стали крутить барабан, прикладывать пистолет к виску и нажимать на спусковой крючок - по очереди. Очередь переходила тридцать шесть раз. И ни разу патрон не встал против дула. Такое может быть. Теория вероятности допускает. Но арбитр, присутствовавший при этом и от страха пивший виски из горлышка, неудачно пошутил: - Может, там патрона-то и нет? - Может быть, - сказал Чильдым и, направив для шутки в его сторону револьвер, щелкнул. Раздался выстрел, арбитр упал. - Тогда так, - сказал Чильдыму Кильдым. - Через год этот город будет мой. - Через год этот город будет мой, - ответил Кильдым. Многие саратовцы помнят, какие лихие перестрелки возникли в одно время, какие взрывы звучали, какие темные слухи носились по городу. Мафия воюет! - говорили они, не зная, что воюют не на жизнь, а на смерть - два брата. Вдруг - все стихло. То есть не все, но после канонады разрозненная стрельба кажется тишиной. Чильдым недоумевал. Он забирал все больше власти, сфера его влияния становилась все шире, но он не чувствовал препятствий и сопротивления! Он стал узнавать стороной, не заболел ли брат, не случилось ли чего с ним. Выяснилось: не заболел, но случилось. Кильдым влюбился. Бросив молодую блондинку-жену и дом с двумя гаражами и солярием, он ушел в обычнейшую квартиру к женщине с ребенком, да еще старше себя на семь лет. Конечно, в нищету он не впал, квартиру купил другую, получше, но почти все дела свернул, оставив себе три самых надежных и процветающих предприятия. Чильдым же продолжал наращивать мощь, построил еще один дом, завел еще одну жену-блондинку, гражданскую (ноги 1 м 07 см!). Но у него как-то все стало скрипеть и разваливаться. То там дыра, то там прореха. Все больше запутывались дела Чильдыма, а он вместо того, чтобы принимать меры, купил велосипед и целыми днями ездил в странной задумчивости по лесным тропкам Кумысной поляны (лесного массива, подступающего холмом к Саратову с западной стороны). Через несколько месяцев окончательно завалились его дела. Подневольная братва и та стала сперва робко, а потом все громче роптать. Собрался сходняк, на который тайно пригласили психиатра, потому что подозревали, что у Чильдыма крыша поехала. Много претензий высказывали, все более распаляясь. Чильдым задумчиво слушал и вдруг, прервав речи, встал и уехал в казино. Он велел привезти туда для вдохновения Алису Каптеву, красивейшую из независимых девушек Саратова. Она приехала. Он признался ей в любви и начал играть. Через двое суток он проиграл все, что имел, и начал играть в долг. Набрал тридцать тысяч долларов, и тут Алисе велели сказать Чильдыму, что она любит его, и увести его. Она сказала ему, что любит его. - Иди ты, - сказал Чильдым. Она заплакала. Он посмотрел на ее слезы, встал из-за стола, пошатнулся: - Ладно... Все. (Те, кто уберег его от дальнейшей игры, не того боялись, что он вдруг выигрывать начнет, а того, что проиграет больше, чем сумеет отдать. И от отчаянья что-нибудь с собой сделает, пропали тогда денежки!) Движимость и недвижимость, включая обеих блондинок и даже велосипед, перешли в другие руки за считанные часы. Чильдыму на бедность дали двухкомнатную квартирку (но в хорошем новом доме, и даже с телефоном), девушку-блондинку из второсортных (ноги 75 см) и назначили срок: через месяц отдать тридцать тысяч. Если не отдаст, включится счетчик: процент в день. Тут-то и объявился Кильдым. Он позвонил брату и попросил о встрече. - Ладно, - равнодушно сказал брат. - Где? - Я в доме живу теперь новом, на углу Мичурина и Рахова, там еще магазин "Три медведя". - Тогда у магазина? - предложил Кильдым. - Ладно, - сказал Чильдым. Они встретились. Чильдым вышел из дома, а Кильдым подъехал на машине жены, скромном, но изящном "фольксвагене". - Ну? - спросил Чильдым. - У тебя день рождения завтра, - сказал Кильдым. - А, - вспомнил Чильдым. - Тут вот подарок, - сказал Кильдым, смущаясь. - Кошелечек на заказ, а там денежки. Тридцать три тысячи зелеными и три триста нашими. Тебе же тридцать три года будет. И долг отдашь, и... Ну, ясно, в общем... - Ясно, - сказал Чильдым. - Иуде тоже тридцать три давали. - Вот дурак! - огорчился Кильдым. - Я без намека. - Мне плевать, - сказал Чильдым. - Ты всю мою жизнь исковеркал. Я знать тебя не хочу. - Прости, - сказал Кильдым. - Не прощу. Ненавижу. Хотел деньгами своими окончательно унизить меня? - Опять дурак, извини, пожалуйста! Делать мне, что ли, больше нечего? Бери, брат, а то мне пора за сыном ехать, он на дачу просился. - Сын-то не твой. - Зато хороший. - И жена хорошая? - Да. - Любишь? - Да. - Старая ведь. - С ума сошел. Разве это возраст? - Ну, счастья тебе и дальше, - пожелал Чильдым. - А я обойдусь. Квартиру продам, я теперь и в коммуналке проживу. И люди добрые есть, дают взаймы бессрочно. Обойдусь. - Чудак! Я же не в долг, я тебе просто так даю! Они лишние у меня, они мне просто не нужны! - Не нужны - выбрось! - сказал Чильдым. Желваки заиграли на скулах Кильдыма. Он понимал, что брат не подначивает его, а сказал это просто так. Но прежний Кильдым проснулся в нем. И он бросил бумажник в сторону. На землю. И сел в машину. И уехал. Чильдым, не глянув, куда упали деньги, вернулся домой. Кильдым мчался по улицам, но уже через несколько кварталов остыл, притормозил. Нет, подумал он. Это глупость. Я эти деньги ему другим способом всучу. И помчался назад. Все это заняло не более десяти минут. Бумажника с деньгами не было. Кильдым, конечно, и мысли допустить не мог, что брат взял их, поэтому он простился с ними как навсегда пропавшими. Он свозил сына на дачу, вернулся, пообедал - и подумал, что все-таки не стоит так разбрасываться. Он вспомнил, что эти деньги, в отличие от многих прежних, заработаны относительно честно, и ему стало по-человечески жалко их. Вызвав своих людей, он дал задачу: найти. С шальных денег люди шалеют, поэтому надо искать по шальным местам: шалманам, ресторанам, притонам, милицейским отделениям. Подручные старались, вечером один из них привез благую весть: в одном из дворов на улице Мичурина пир идет и весь стол долларами завален. Так Кильдым и оказался во дворе дома Змея, въехав туда на серебристом "мерседесе". Глава сорок четвертая и, как ни странно, последняя, хотя автор был уверен, что глав будет семьдесят семь, а события будут разворачиваться еще довольно долго; он уверен был, что герои, выпив отвальную, уедут на вокзал; правда, там выяснится, что Парфенов, несмотря на свою практичность, напутал: астраханский поезд идет по четным числам, а наступило уже девятое, то есть нечетное, но тяга в дорогу столь велика, что они, увидев приоткрытую дверь медленно движущегося товарного поезда, на ходу запрыгнут туда, поезд же этот, поманеврировав, двинется не на Москву, а в противоположном направлении - на Андижан, это друзья выяснят только наутро у железнодорожника на полустанке, где они застрянут надолго; они сойдут, чтобы переменить направление, но на полустанке останавливается один поезд в трое суток, а выпить, естественно, хочется, а запасы кончились, а при полустанке ничего нет, но есть рядом село, куда снаряжают оказавшегося более бодрым Писателя, тот идет, находит водку, решает отправить телеграмму домой, на почте видит девушку совершенно невероятной красоты и проводит с нею в разговорах до конца ее рабочего дня, а потом до вечера - тринадцать часов подряд, в результате девушка невероятной красоты невероятным образом влюбляется в него, Писатель идет к ее родителям свататься, они сперва ошарашены, а потом согласны, но спит Писатель один на сеновале (девушка приходила, но он удержался, сумел, брезгуя сам собою, пьяным), а наутро появляются Змей и Парфен, злые донельзя, хоть и подлечившиеся спиртом-ректификатом, который добыл для них, сгоняв куда-то на дрезине, сердобольный хозяин полустанка; они уводят Писателя, грозя разоблачением, девушка плачет, друзья же у здания сельского правления видят машину "УАЗ", которая кажется Парфену джипом, а сам он себе - рейнджером; с кличем "йо-хо-хо!" он садится за руль, видит торчащие в замке зажигания простодушным деревенским обычаем ключи, заводит машину, Змей и Писатель впрыгивают, и они мчатся по бескрайней степи, испытывая необыкновенный восторг и сожалея лишь о том, что нет за ними погони; но тут появляется и погоня в лице настоящего джипа - "лендровера", в котором оказываются лихие люди с большой дороги, заметившие мчащийся по пустой степи странный "уазик" и решившие проверить, кто это пытается стороной объехать их; Парфен мчится, "йо-хо-хо!" - и вдруг стрельба, прицельная стрельба по колесам, "уазик" чуть не переворачивается, останавливается, лихие люди с автоматами приказывают друзьям выйти, что Парфен и Змей исполняют, а Писатель не может: он слишком много выпил, его укачало, он бесчувственно спит; обнаружив портфель с кучей долларов, лихие люди (двое) с криками "йо-хо-хо!" обыскивают машину, выбросив в пыль Писателя; ничего не найдя, вместо того чтобы удовлетвориться уже имеющимися долларами, они начинают пытать Змея и Парфена, издеваться над ними, дознаваясь, где у них еще доллары; Писатель, очнувшись, из-под колес видит это, ему страшно, он прикидывается, что продолжает спать, но тут же становится стыдно; улучив момент, он достает монтировку, крадется - и ударяет сзади по голове одного из бандитов, второго же, растерявшегося от неожиданности, сбивает с ног Парфен, они связывают его, первый же оказывается убитым! - и это повергает в шок и Писателя, и Змея, и Парфена, но, в результате долгих философских и юридических прений на тему необходимой обороны, а главное, в результате освежения себя водкой, они приходят к осознанию того, что происшедшее произошло - и баста, к тому же Парфен убеждает Писателя, что теперь, совершив настоящее преступление, он стал окончательным гением, и они едут дальше на бандитском "лендровере", чураясь больших дорог, появляясь лишь в тех местах, где можно заправиться (в том числе и спиртным, потому что более всего они боятся протрезветь), из степной зоны они попадают в лесостепную, а потом и вовсе в лес, в болото, едут наугад, увязая, едут ночью, а наутро оказываются на сухом месте, засыпают - и просыпаются, окруженные странными людьми в посконных одеждах; эти люди не говорят по-русски, а на языке, который Парфен и Писатель не могут отнести ни к одной из известных им групп, они живут в бревенчатых домах, они уверены, что с их острова нет дороги, потому что никому еще не удавалось преодолеть окружающую топь, почему-то теплую и не замерзающую даже зимой, или загатить ее (да они уже и не стремятся к этому), самые старые из них смутно помнят о прежней жизни и о событиях, которые привели их сюда, но это воспринимается их сородичами как полусказочные предания, они живут натуральным хозяйством: охотой на птиц, ловлей лягушек и собирательством; друзья, чумея от ситуации, спасают себя водкой, угощают ею и племя, и тут, за вечерним костром, у стариков просыпается память, развязываются языки, они повествуют о том, как их предки однажды, в голодные годы, сварили травяной суп из белены, чтобы всем погибнуть, но не погибли, а оказались каким-то образом вот здесь, где и остались; друзья при этом их рассказ прекрасно понимают, они выражают желание остаться здесь, но старейшины почему-то отказывают и добром просят удалиться, считая, что на огромной этой машине это возможно; и на самом деле, опять ночью и опять пьяные, увязая, но вылезая, утопая, но не утонув, они нечувствительно преодолевают непреодолимую трясину, выезжают из леса к населенным местам, и тут на след их нападают опять бандиты, друзья тех, с которыми они расправились, опять начинается погоня, но на этот раз Парфену удается оторваться; правда, тут же после этого машина соскальзывает с грязной обочины в кювет; в ушибах и царапинах, оборванные и грязные, голодные и похмельные друзья бредут пешком, вот тут-то и настигают их бандиты, отнимают деньги, привязывают к трем придорожным осинкам и готовятся расстрелять (на виду у проезжающих, чтоб другим неповадно было), завязывают им милосердно глаза, и Писатель, Парфен и Змей, готовясь к смерти, успевают каждый за минуту мысленно вообразить себе свою жизнь, какой она была, потом такой, какой она могла быть, если б с самого начала складывалась иначе, потом говорят мысленно прощальные слова своим родным и близким - и вот выстрелы, но тут же взвывы милицейских сирен, друзья понимают, что пули предназначены не им, их освобождают, выясняют личности, сажают в "воронок" (деньги при этом, естественно, исчезают), привозят в родимый Саратов и... и это был только первый вариант, от которого я отказался из-за явной его вымученности, на самом же деле все развивалось по логике жизни: обнаружив свою ошибку, вернее, ошибку Парфена относительно расписания, друзья испытывают большое облегчение, они возвращаются в свои дома и свои семьи и, проспавшись, начинают новую жизнь; Парфен бросает службу и открывает с помощью жены свое дело - агентство "Интеринформ", которое предоставляет услуги переводчиков многочисленным понаехавшим в Саратов иностранцам, а также местным жителям, нуждающимся в том, чтобы написать письмо за рубеж или понять письмо, пришедшее оттуда; агентство, кроме этого, организовало курсы ускоренного изучения английского, немецкого, французского, испанского, итальянского и казахского языков, оно торгует по сходной цене информацией о рабочих вакансиях за рубежом, а иностранцам дает платные консультации, где можно выгодно разместить валютные инвестиции - и т. д. и т. п., агентство процветает, там работают и сын Парфена, и жена сына, обожающая свекра, семья стала необыкновенно дружной, правда, Парфен иногда навещает-таки незабвенную свою Милу (которую врачи откачали от жестокого отравления), жена Ольга догадывается об этом, но прощает, сообразив вдруг, что есть на свете мужчины, которые умеют горячо и хорошо любить одновременно двух женщин, следовательно, надо не огорчаться, а радоваться; Писатель же и впрямь выпускает трехтомник своих тайных произведений, пусть небольшим тиражом, в бумажной обложке, но они становятся явными, о них начинают повсеместно говорить, в 199...-м году он получает за один из романов престижнейшую Букеровскую премию, за короткий срок он сумел побывать в США, в Германии (трижды), в Австрии (в давно лелеемой воображением вольно-вальсовой, вальяжной и уютной Вене) и в городе, который поразил его похожестью духом своим (в лучших проявлениях) на Саратов, - в Санкт-Петербурге; жена Иола вдруг поняла, что и в рамках одной жизни можно начать вторую жизнь, она вторично (что бывает не так редко, как кажется) влюбляется в своего мужа, не за славу и почести его, а за тот блеск в глазах, который появляется у всякого по-хорошему счастливого человека и неотразимо действует на женщин, дочери же Писателя в свободное от учебы время отвечают на многочисленные читательские письма; а Змей, вылечившись, бросив пить, отыскал свою бывшую жену и поразился ее сохранившейся любви, а также тому, что дочь не забыла его! - и он поселяется с ними; восстановив посредством обменов и доплат родительскую квартиру и своими руками сделав ремонт, он работает дворником - не для денег, а для здоровья - на свежем воздухе, остальное же время понемногу, чтобы не перенапрягать ослабленные предыдущим алкоголем мозги, пишет большой философский труд, не пользуясь при этом никакими первоисточниками, кроме газеты "Известия" и телепрограммы "Время", да и то не для черпанья цитат, а для возбуждения энергии неприятия ошибочной злободневности; деньги он вложил в агентство Парфена, и тот ежемесячно выплачивает ему достаточные для жизни дивиденды; и раз в месяц, предполагал я, друзья собирались бы с семьями на веранде у Змея, где он устроил зимний сад, и вспоминали бы о том, как совсем недавно... - но! - но, как видите, с появлением какого-то постороннего для сюжета Кильдыма сюжет этот кончился; он кончился раньше, чем планировалось; так нежданно и неожиданно кончается многое, включая, извините, саму жизнь... - Вот они, мои денежки, - сказал Кильдым. - Мы их нашли, - сказал Змей. - Бери, если твои. Только мы растратили. - Сколько? - Много. Двадцать одна тысяча осталась. - Нет, вот еще! - Парфенов достал из чемодана деньги. - И вот! - тут же принесла деньги Лидия Ивановна, обрадовавшись, что избавится от этих дьявольских бумажек. - И еще! - побежал и принес Писатель, захватив с собой заодно Иолу. - Почти все, - сказал Кильдым и оглядел незнакомых собравшихся людей. Они видели друг друга как чудо, потому что были из разных миров, проживая на одной земле. И Кильдым захотел породниться с ними - или вспомнить о родстве. Он поднял полный стакан и попросил всех тоже налить до краев. Налили, подняли. Долго молчал Кильдым, подбирая слова (а он был довольно красноречив). Но вырвалось странное, как выдох вынырнувшего из неизвестных глубин человека: - Господи ты Боже ты мой! И все его поняли. И выпили. Но так как питье на этом кончилось, Кильдым сейчас же послал за новым. Мало того, он поговорил по своему мобильному телефону, и ко двору со стороны улицы стали подъезжать автомобили, подбегали к Кильдыму люди, убегали, уезжали, опять приезжали. Об этом странном празднике до сих пор весь Саратов говорит. Конечно, не без вранья. Утверждают, что мафиози, уроженец Мичуринской улицы, устроил такие поминки по своей молодой жене. Но мы-то знаем, что поминками и не пахло. Говорят, что милицию наняли для охраны праздника. Вранье. Просто милиционеры, естественно, заслыша шум, приходили наводить порядок - и присоединялись к застолью. Говорят, что истрачено было 100 тысяч долларов. Вранье. Я спрашивал у Ольги Дмитрук. В 35 650 $ обошлось все это дело. Говорят, что народу собралось 1342 человека. Опять вранье. 443 человека было. Вместе со мной. Говорят, что поили и кошек, и собак, и малых детей. Вранье. Кошек и собак кормили, не издеваясь над ними, а всех детей собрали в большой квартире одинокой и чадолюбивой старухи по прозвищу Свинцовая Мерзость. (Кличка - почему? Потому, что эта девушка была сирота и очень некрасива, и она специально пошла на Завод Свинцовых Аккумуляторов, на вредное производство, чтобы этим сократить свою постылую одинокую жизнь. В сорок пять она вышла на пенсию, и вот еще сорок прожила после этого в добром здравии, хотя и говорит о себе постоянно, что "вся насквозь свинцовая". К этому слову кто-то почему-то совершенно несправедливо добавил "мерзость", что абсолютно не идет ее милому личику, ставшему, кстати, гораздо привлекательней, чем в юности, и к ней даже бодрый сосед шестидесяти семи лет сватался.) Так вот, Свинцовая Мерзость баюкала и нянчила детишек, рассказывая им сказки, такие удивительные, что из детей никто уснуть не хотел, все бы слушали да слушали. Лишь под утро все заснули - и дети, и люди. Люди спали и не видели собственных снов, которые тем не менее упорно снились им, и было это странно и грустно, как кино в пустом кинотеатре.