е того, - сказала Гала, - мы вам будем помогать и едой. Раз в неделю будете получать продуктовую передачу. На вопрос, за что ей такая благодать, оба, перебивая друг друга, поспешили объяснить: за все ее заслуги. За то, что была несгибаемой коммунисткой. И партизанкой. И воспитателем молодежи. И вообще труженицей. - Но все-таки, - все еще не могла уразуметь Аглая, - что я вам должна? - О, господи! - Гала всплеснула руками и закатила глаза к потолку. - Аглая Степановна! - вздохнул Валентин Юрьевич. - О чем вы говорите? Вы нам должны? Это смешно. Мы вам должны. Ведь если рассудить, вы для нас, людей других поколений, так много сделали. Для нас будет большая честь, если вы возьмете то немногое, чем мы можем вам сегодня хотя бы отчасти помочь. - А от меня вы не хотите совсем ничего? Гала опять изобразила полную удрученность. - Ну, может быть... - сказал Валентин Юрьевич, - если вы в свою очередь захотите помочь нашему фонду... - Чтобы он мог развиваться, - уточнила Гала. - Тогда, - продолжил Валентин Юрьевич. - Если вы... ну как бы это сказать... - Все мы смертны, - вздохнула Гала. - Да! - Валентин Юрьевич посмотрел на Галу с упреком за ее бестактность, но сам продолжил ту же тему и произнес слово "завещание". Говорил он довольно витиевато, но из его слов Аглая все-таки поняла, что ее гости не то чтобы настаивают, но считают, что если бы она завещала свою квартиру фонду "Достойная старость" вместе со всем имуществом и этим произведением искусства - взмах рукой в сторону статуи, - то тогда, нет, дай вам Бог здоровья... но потом хорошо бы, чтобы ваше имущество попало в честные руки. Оно еще сможет послужить людям, другим пенсионерам, ограбленным антинародным режимом... Когда до Аглаи дошло, чего от нее хотят и что дадут взамен, она ни минуты колебаться не стала. Она была настоящей атеисткой и о том, что будет после смерти, не беспокоилась. Конечно, было б естественно завещать квартиру сыну, но где он? Уже несколько лет от него ни слуху, ни духу. Причем, точно известно, что жив и здоров. Он был послом в одной из западных стран, время от времени его даже показывали по телевизору, обрюзгшего и облысевшего. Он очень хвалил перемены, говорил, что всегда был убежденным антикоммунистом... Нет уж, ничего не получит. Да и зачем ему квартира в такой дыре? - Да, - вдруг спохватилась Аглая. - А как же насчет него? - она кивнула в сторону Сталина. - Когда я умру, его сразу на свалку? - Аглая Степановна! - словно ужаленный, крикнул Долин. - Как же вы можете! Я же вам говорю. Для меня и для Галы товарищ Сталин... - Как Иисус Христос, - сказала Гала. - Слово коммуниста, - продолжил Валентин Юрьевич, - мы эту реликвию сохраним до тех самых пор, пока она гордо не станет на свое законное место. А это, поверьте мне, случится. - Обязательно случится, - подтвердила Гала. - Мы этого добьемся. Потому что Сталин - наш кумир. - Ну, и ладно, - махнула рукой Аглая. Глава 16 Алексей Михайлович Макаров, который Адмирал, делил нашу послеоктябрьскую историю на эпохи Террора подвального (когда при Ленине расстреливали людей в подвалах ЧК), Большого Террора (при Сталине), Террора в пределах ленинских норм (при Хрущеве), Террора выборочного (при Брежневе), Террора промежуточного (при Андропове, Черненко и Горбачеве) и Террора без границ (настоящего времени). Последний террор отличается от предыдущих тем, что осуществляется уже не во имя Епэнэмэ, перестал быть централизованным и упростился. Кто попало приговаривает к смертной казни кого попало за что попало. Люди уничтожают друг друга всеми возможными способами, закалывая ножами, расстреливая из охотничьих ружей, дробовиков, винтовок, пистолетов, автоматов, пулеметов, гранатометов, с помощью яда, химических испарений, радиоактивных излучений и взрывных устройств. Высокая эффективность и нулевая раскрываемость. Кого убили, мы знаем всегда, а кто убил - навсегда остается тайной. Повсюду в городах, больших и отчасти малых, орудуют банды, всем известные с известными предводителями, паханами, ворами в законе, которые ни от кого не прячутся, разъезжают в бронированных лимузинах с охраной, ведут международный бизнес и хранят деньги не в стеклянных, а в оффшорных банках, в банках Швейцарии и в Бэнк оф Нью-Йорк. Их называют банкирами, олигархами, мэрами, губернаторами, министрами, владельцами заводов, газет, пароходов, нефтяных скважин и телеканалов. Жизнь у них хорошая, но часто короткая и проходит в страхе. Боятся они не милиции, а друг друга, и не зря. Законы не писаны, но суровы. Смертная казнь - ходовое наказание. Вот и растет у этих людей потребность во всяких стреляющих или взрывающихся штуках, которыми можно укротить коллегу. Эти штуки должен же кто-то изготовлять. Одним из таких изготовителей и стал Ванька Жуков. У потенциальных заказчиков он пользовался растущим уважением. Все знали, что если "хлопушка" сделана Жуковым, то уж не подведет. Клиентура ТОО "Фейерверк" постоянно расширялась, заказчики, навещавшие Ваньку на иностранных "тачках", вели себя с ним подобострастно, называли Иваном Георгиевичем и на "вы" и за ценой не стояли. Давали ему полную свободу творчества, что для него было важно, потому что в своем деле он был художник. Он всегда стремился сделать что-то особенное, оригинальное, но ограниченного действия. Не будем сильно романтизировать образ нашего народного мстителя. Делом он занимался предосудительным, но все-таки от других такого рода мастеров (которым лишь бы деньги) отличался определенной разборчивостью, тем, что аккуратно рассчитывал силу и направление взрыва и старался избежать лишних жертв. Детонаторы Ванькиных "хлопушек" были очень оригинальных конструкций: механические, химические, акустические, биметаллические, электрические и электронные. Они реагировали на самые разные сигналы и импульсы: на прикосновение пальцев с определенной дактилоскопией, на запах, на цвет, на свет, на тембр голоса, короче говоря, каждый раз задача ставилась новая во всех отношениях, применительно к данному конкретному случаю. Самая первая большая Ванькина "хлопушка" была установлена в автомобиле и должна была сработать при достижении скорости 120 километров в час. Ванька не думал, что на такой скорости можно ездить по улицам города. Глава 17 Никогда Аглая Степановна не жила так хорошо и беспечно. Одной пенсии ей не хватало, а с двумя могла себе ни в чем не отказывать. Тем более, что помимо денег - полное продуктовое довольствие. Каждую неделю по четвергам являлась к ней с двумя авоськами Гала, оживленная, улыбчивая, ладная, в джинсах и в джинсовой стильной куртке. Проходила в кухню, выкладывала, приговаривала, напоминая одну из официанток в сочинском санатории: - Вот принесла хлебушек, маслице, яички, колбаску, огурчики, помидорчики и вот это. - И, жмурясь, доставала бутылку водки "Финляндия". - Это хорошая водочка, чистая, не то что наша. Я тоже люблю немножко, как говорится, забалдеть, но нам с вами злоупотреблять не стоит. У меня брат медик, он говорит: ты, Галка, помни, женский организм к алкоголю более податливый, чем мужской. С выпивкой Гала просила не торопиться. Сначала она приберет в комнате и приготовит обед. Тут же снимала куртку, засучивала рукава белой кофточки, закатывала штанины джинсов и принималась за дело. Когда наклонялась, вываливался наружу и болтался золотой крестик. И она его опять запихивала за пазуху. Ставила на плиту суп, гречневую кашу или картошку, а пока огонь делал свое дело, включала пылесос, чистила полы, ковры. Влажной тряпкой протирала статую. Поливала на окошке цветы. И все это делала быстро, легко, порхая по квартире, приговаривая: - Ой, сколько у вас пыли! Непонятно, откуда берется. Прошлый раз все ведь протерла, и опять. Ужас! Все-таки, мне кажется, с экологией у нас что-то такое происходит. Иногда о Сталине спрашивала: за что люди его так любили? Он был добрый? - Как бы тебе сказать? - задумывалась Аглая. - Он был беспощаден к врагам, он их решительно уничтожал, но тем самым делал добро рабочему классу. Аглая никогда не была сентиментальна, но тут что-то в ней сдвинулось, она замечала, что ждет свою кормилицу, радуется, когда та приходит, и даже называла ее порой Галочкой. А Гала обращалась к Аглае "мама Глая", и ей это было приятно. Гала готовила, стелила скатерть, стол сервировала со вкусом, доставала две рюмки и два стакана для яблочного сока, после чего они вдвоем обедали, выпивали, разговаривали, бывало, до позднего вечера. - Сережка у меня, мама Глая, добрейшая душа. Он, когда видит старого человека с протянутой рукой, так страдает! Всем бы хорош, но ревни-ивый! Ой, мама моя, какой ревнивый! Видели, я прошлый раз с синяком была? Вы, может, не заметили, я запудрила, но вот он, и сейчас видно. - А есть за что ревновать? - спросила Аглая. - Ну, мама Глая, если по правде, есть. Он же на работе, на работе, на работе, приходит усталый, а то еще и выпивший, ложится и - лицом к стенке. А я же молодая живая женщина, мне, мама Глая, двадцать шесть лет... Ведь когда вам было двадцать шесть лет, вы, наверное, тоже?.. - Я в двадцать шесть лет партизанским отрядом командовала. - Аглая хотела сообщить это гордо, а сказала так, словно извинялась за свою убогую молодость, когда занималась глупостями и даром время теряла. Но и Гала смутилась. - Ой, мама, извините, мне даже стыдно. Ой, какие вы были люди! Идейные, мужественные. А кто мы? Я бы вот партизанкой быть не могла, крови боюсь ужасно. Вот даже какой-нибудь чужой человек палец порежет, и мне дурно. Ведь вы действительно за нас трудились, сражались. А мы... мне даже стыдно... Это Сережка говорит, что мы молодые коммунисты, а у нас на самом деле ведь нет же никаких идеалов. В уме только и есть, что хорошая жизнь, тряпки, еда и секс. Иной раз даже хочется чего-то возвышенного, а мысли уходят вниз. Слаба, как говорится, на передок. Меня Сережка, знаете, как называет? - Как? Гала вздохнула, помолчала, словно колебалась, сказать или нет, и смущенно хихикнула: - Галка-давалка. - Значит, он тебя не зря колотит? - Конечно, не зря. Если б зря, я бы не потерпела. Я сама, мама Глая, переживаю, вы себе представить не можете. Сама думаю, ну что же я какая-то такая бэ, извините за выражение. До меня мужчина дотронется, и я тут же растекаюсь, как масло. Не могу отказать - и все. - Скажи мне... - начала было Аглая, но вдруг застеснялась. - Что? - спросила Гала. - Да так.... В общем, знаешь... У меня в твоем возрасте были другие нравы, мы все за Родину, за Сталина, за партию, пятилетки выполняли, о себе мало думали, поэтому, ты уж не смейся, но я вот на старости лет все слышу: оргазм, оргазм. А что это такое - оргазм? Будешь смеяться? - Да вы что, мама Глая! - Гала сделала большие глаза и понизила голос до шепота. - Неужели не знаете? Ой! Что вы! Ну, в общем, это, даже не знаю, как что. У меня во время этого дела... я сначала чувствую, как будто в меня что-то такое накачивают, накачивают, и я вся раздуваюсь, раздуваюсь, как шар - и такой, знаете, воздушный шар огромных размеров, и я куда-то лечу, лечу, а потом вдруг - раз! - и лопнула. Прямо вся со всех сторон лопнула и растеклась, как лужа, как озеро, как море. Я в этот момент ничего не соображаю, я умираю, а в ушах звучит музыка, ну как вам сказать... ну прямо - Майкл Джексон. - Гала посмотрела на Аглаю, подумала и спросила, будто сомневалась в ответе: - Мама Глая, а ведь вы тоже были когда-то молодая? - А ты как думаешь? - спросила Аглая. - Не знаю, - сказала Гала. - Вообще-то я понимаю, что были, а представить себе не могу. Глава 18 Некий гражданин штата Небраска (Соединенные Штаты Америки), шаря по закоулкам Интернета, обратил внимание на пользователя Всемирной паутины, которого, видимо, интересовали современные достижения в области взрывного дела - вещества, компоненты, реактивы, катализаторы, ускорители и замедлители реакций. Незнакомец изучал также новейшие способы передачи сигналов на расстояние, подробности разных сенсорных конструкций. Кроме того он проявлял очевидное любопытство к жизни инвалидов войны в Америке, их количеству, пенсиям, быту, социальным программам и технике, облегчающей их существование. Житель Небраски решил связаться с ищущим, вычислил его ICQ (или, по-русски, Аську) и обратился к нему таким образом: - Hi, I'm Jim Bardington. Who are you?1 Ванька (он неплохо знал английский язык) удивился, подумал и назвал свое имя. Новый вопрос был: - Are you disabled?2 Ванька спросил: - How did you guess? - You are very intelligent. - Thank you. And what about you? - Me too. - Intelligent or disabled? - Both. Vietnam war veteran. Are you Russian? - Yes. - I hate USA, too.3 Ванька еще не придумал, как выразить свое удивление, когда в дверь постучали условным образом. Ванька извинился перед американцем и вышел из Интернета. Баваля впустила невысокого человека в надвинутой на глаза кожаной кепке. Войдя в комнату, пришедший слегка отогнул козырек кепки и вгляделся в обстановку. В комнате общего света не было, но над рабочим столом висел низко спущенный оранжевый шелковый абажур, а в нем лампочка на сто пятьдесят свечей. В свете этой лампочки гость рассмотрел хозяина в инвалидном кресле - обрубок с изуродованным лицом, без глаза и без руки. Правая нога - закрытый холщовой штаниной пластмассовый протез с ботинком - стояла на низкой подножке. На левом протезе розового цвета штанина была завернута, а сам протез лежал на колене правой ноги, необутый, но в носке. Эту конечность Ванька, несмотря на наличие компьютера, использовал часто как записную книжку. Писал на ней карандашом, регистрировал заказы, выводил химические формулы, просто что-то подсчитывал, а устаревшие записи стирал ластиком. Комната к тому времени представляла собой настоящую и неплохо оборудованную химическую лабораторию. На столе - компьютер, аптекарские весы, два паяльника, микросхемы с чипами, катушка с медным проводом и журнал "Химия и жизнь". На полках вокруг стола - колбы с жидкостями, банки с надписями "селитра", "ртуть", "угольный порошок", "желатин", "сера", "медный купорос", "глицерин" и "нитроглицерин". На грубо сколоченных стеллажах и под ними стояли и лежали канистры, ведерки, банки, две противопехотные мины, четыре противотанковые гранаты и еще всякая смертельно опасная всячина. - И вы все это держите открыто? - удивился гость. - Садитесь, - сказал Ванька и указал ему на рыжее продавленное кресло у левого края стола. - Как зовут, скажете? - Скажу. Иван Иваныч. Устроит? - Устроит, - согласился Ванька. - И что нужно? Иван Иваныч почему-то вдруг засмущался. - Тут есть один человек, - начал он неуверенно. - Где тут? - сурово спросил Ванька. - В Москве. - Иван Иваныч испытывал явную робость. - Вообще-то он здешний, но банк у него в Москве. И его надо... - Что надо - я догадываюсь, а кто он? - спросил Ванька. - Нужна фамилия? - Нужны данные. Кем работает, где бывает, с кем общается, как проводит свободное время, пристрастия и привычки. - Все есть, - сказал гость. Он достал из бокового кармана пухлый бумажник со многими кредитными карточками в специальных кармашках. Вынул из него лист бумаги, где компьютерным шрифтом было перечислено нужное. Президент банка, 29 лет, разведен, один ребенок, работает добросовестно, на службу раньше других приходит, позже уходит, имеет двух телохранителей, живет в хорошо охраняемом доме, состоит в любовной связи с женой хозяина ресторана "Золотой гусь", с которой встречается в специально снятой квартире, этот дом не охраняется, подъезд тоже, в квартире сигнализация, но ее можно отключить через своего человека в милиции. - Наше предложение, - сказал Иван Иваныч, - мину заложить под кровать с расчетом давления. Пока в кровати только любовница, мина лежит спокойно, когда двое, она взрывается. Очень просто. Ванька держал бумажку в руках, перечитывал, выпячивал нижнюю рваную губу в знак презрения. - Просто и глупо, - высказал он свое суждение. - Почему? - удивился гость слегка обиженно. - Потому что, если он будет лежать на ней, она станет ему щитом. Ее разорвет, а он останется живой. - А побольше взрывчатки? Мы заплатим за все. - Вы-то заплатите. Только там же, наверное, еще квартиры есть. Внизу, вверху. Семьи, дети... - Ну и что? Ты гуманист, что ли? - спросил гость. - Попрошу не тыкать, - буркнул Ванька, думая о чем-то своем. - Не гуманист, а специалист. Не люблю примитивных решений. Какие еще у него привычки? Оказалось, будущая жертва у себя в кабинете держит бар и несколько раз в день пьет виски с тоником. - Виски с тоником? - удивился Ванька. Он взял со стола карандаш и стал писать что-то на пластмассовой ноге. - Разве вообще пьют виски с тоником? - Почему нет? - пожал плечами заказчик. - Я тоже пью виски с тоником. - Ну, ну, - Ванька пожал плечами. Со времен своей жизни в Москве у Варвары Ильиничны он помнил: западные журналисты угощали диссидентов иностранными напитками и сами пили, но с тоником они пили джин, а не виски. - Ладно, - пробормотал он. - У каждого свой вкус. В процессе дальнейших расспросов Ванька уяснил для себя, как банкир проводит начало рабочего дня. Входит в кабинет и первым делом - к бару. Нальет виски с тоником и полчаса, не меньше, потягивая этот напиток, думает. После чего открывает сейф, достает из него деловые бумаги и приступает к работе. Выяснилось, что шифр заказчику известен. - Ладно, - сказал Ванька и опять что-то записал на ноге, - приезжайте через неделю. - Договорились. - Уходя, заказчик кивнул на Ванькину ногу. - Хорошая записная книжка. - Хорошая, - согласился Ванька. - Всегда под рукой. После ухода гостя Баваля заперла дверь, а Ванька вернулся к компьютеру и спросил своего нового знакомого, почему тот ненавидит Америку. Глава 19 Мы живем во времена, когда только у крайнего скептика есть шанс оказаться мудрецом или даже пророком. Отношения людей между собой становятся чем дальше, тем хуже, а нравственность... У нас о ней очень много говорят, закатывая при этом чувствительно глазки. Ах, нравственность, нравственность... Но находится у нас эта самая нравственность в таком состоянии, что лучше о ней и вовсе не говорить. Чем больше человек жулик, тем больше говорит о нравственности, патриотизме и любви к человечеству. На самом деле в процессе истории человек сильно черствеет. Можно ли себе представить, что всего сто с небольшим лет назад на всю Россию был всего один палач? Второго, согласного казнить людей, не находилось. Случалось, одни других пропарывали ножами или забивали кольями, но это только по пьяни, по дурости, в состоянии повышенной, как тогда говорили, ажитации, иногда, конечно, и за деньги, но не в порядке рутинно исполняемых служебных обязанностей. Не по идейным соображениям. Не по сексуальному побуждению. Не в ходе научных поисков. И не в таких количествах. Валидол не был никогда ни романтиком, ни садистом. Он убивал людей, только если в их убийстве видел какую-то выгоду. И не трогал всех остальных. Удовольствия от убийства он не получал, но и неудовольствия не испытывал. Дело есть дело - так он к этому относился. Убить человека как расколоть полено. С той только разницей, что убивать - собой рисковать. Могут самого убить. Или посадить. И неприятная сторона умерщвления - что потом надо заметать следы, расчленять трупы, уничтожать улики, разрабатывать алиби. Так что если бы Валидол мог сделать, как он говорил, хорошие бабки, никого не убивая, он бы не убивал. Собственно, он уже подумывал о том, чтобы по накоплении начального капитала отойти от мокрых дел и заняться легальным бизнесом. Но перед этим надо было довести до конца начатое прежде, и тут... - думая об этом, Валентин Юрьевич мысленно разводил руками... - надо было еще кое-кого, увы, лишить жизни, а уж потом... потом... ....Со сна, впрочем, думать особенно не хотелось... Хотелось еще поспать, но солнце, раннее, весеннее, как будто росою омытое, светило прямо в глаза и заставляло жмуриться. Он отвернулся от солнца и повернулся к своей возлюбленной, которую он в хорошем настроении называл Галчонком. Она спала спиною к нему с обнаженным плечом, загоревшим еще в феврале на острове Бали. Плечо смуглое с белой полоской - незагорелый след от бретельки. Валидол положил руку на это плечо и осторожно погладил. Настроение было прекрасное. До сего дня все дела у него совершались удачно, и достиг он многого из того, о чем раньше и не мечтал, хотя давно уже знал, как хрустят в кармане большие деньги. Но в недавнем прошлом на что он мог их тратить? Ну, гулял в ресторанах, ну, нежился в Сочи, ну, парился в сауне, ну, купал девочек в шампанском "Абрау Дюрсо", сам этим шампанским или водкой напивался до свинского состояния. Но платить за все это приходилось дорого. Дважды сидел и в третий раз загремел бы, если б не перестройка, реформы и прочее. А теперь казино, рестораны, кинотеатр, фирма "Новосел" и агентство "Мир на ладони". Недавно прикупил еще бензоколонку, а на днях не сумел устоять перед шестисотым "мерседесом", хотя сам смеялся над другими владельцами этой модели, над "новыми русскими" из анекдотов. Стоит он, красавец, в гараже. Бронированный с тонированными стеклами, с позолоченными ручками, и весь насквозь "навороченный". И сигнализация на нем, и автоматика, и подогреваемые сиденья, и компьютер, и термометр, и навигационный прибор (в данной местности, впрочем, бессмысленный). Не поскупился хозяин, застраховал свою тачку на полную сумму. От кражи, аварии, стихийных бедствий и прочего. На всякий случай привлек к страхованию Высшие силы в лице священника, который во имя Отца и Сына и Святого Духа окропил покупку и произнес молитву о сохранении колесницы и рабов Божьих, кто будет передвигаться в ней. Так что все пока шло хорошо. И предполагалось, что будет еще лучше. Еще несколько усилий, и среди них - умерщвление старой алкоголички. Умерщвление совершенно несложное и почти без риска. У него уже все разработано. Он уже четырем таким же престарелым пьянчужкам помог избавиться от бремени жизни. Это просто. С бабушкой надо сначала выпить немножко, а потом побольше, а потом предложить: выпей, бабуля, еще и, если будет брыкаться, открыть ей рот и лить туда, покуда не захлебнется. Работа неприятная, но необходимая. И уж, наверное, одна из последних такого рода. Скоро построит он водолечебницу и заводик по разливу минеральных вод и назовет свою воду (его друг лучший Мосол придумал) "Валина Долина". И будет вести честный легальный бизнес или почти честный, достаточно честный, чтобы можно было откупиться от прокуроров и налоговых полицейских. Он уже и сейчас живет отчасти легально: бизнес ведет открытый, заработанным делится. И начальству на лапу дает, и храму Козьмы и Дамиана в помощи не отказал, и организовал фонд "Достойная старость". Его уважают председатель городской администрации, начальник милиции, начальник управления органов безопасности, скоро будут новые выборы, он примет в них участие. Успех ему, при его деньгах и связях, должен быть обеспечен. А там - гарантия неприкосновенности и дальнейшей карьеры, и в конце концов видел он себя в кресле городского головы, где все будет в его подчинении: банк, милиция, прокуратура и суд. Короче, в хорошем он настроении проснулся, повернулся к любимой, она спала, уткнувшись в подушку. Он погладил ее плечо. Она проснулась: а? Что? Чего? Поняв, что чего, потянулась к нему... Потом пили на балконе свежезаваренный кофе со сливками, с подогретыми булочками и сыром. Светило солнце, было тепло, пахло жасмином, который щедро цвел на уровне балкона. - Как хорошо! - вырвалось вдруг у Валидола. - Что? - испугалась Гала. - А что - что? - Ничего, - смутилась она. - Я просто не ожидала, что ты можешь чего-то чувствовать. - Дура! - сказал он. - Это ты не понимаешь и никогда не поймешь, как прекрасна жизнь! - Почему же? - обиделась. - Ты что, чувствительней меня? - Нет. Но, чтобы ощущать счастье от такой жизни, надо нахлебаться другой. Надо пожить, например, в лагере. - Ты говорил, что и там жил неплохо. - Неплохо. Я жил там лучше других. Я был там паханом, у меня было лучшее место на нарах, я там не работал, пил чифирь, и шестерки исполняли любые мои желания. - Вот я и говорю. - Что ты говоришь! - почти рассердился он. - Ты понимаешь, это была неволя? Вместо кофе чифирь, вместо жасмина, который сейчас цветет, вонючие портянки, и одни звероподобные рожи вокруг. Нет, больше я туда не хочу. - А почему ты должен туда? За что? Ты - честный человек? - Я? - он посмотрел на нее насмешливо. - Это я-то? И ты? - Я-а? - удивилась она. - Ты хочешь сказать, что я?.. - У нее в глазах появились слезы. - Ты считаешь, что я нечестная? - Она была готова немедленно устроить истерику. - Нет, - сказал он ей торопливо. - Я тебе ничего такого не говорю. Но ты только не расслабляйся и не забывай, что нам сегодня еще надо замочить старушку. - При чем тут это? - закричала она. - Я от работы никогда не отказывалась, я тебе всегда и во всем помогала. - Ну, успокойся! - Придвинувшись, он устроил ее голову у себя под мышкой. - Ты не волнуйся, все будет хорошо, ну, замочим старушку, одну, последнюю, и заживем честно-пречестно. Будем заниматься бизнесом, зарабатывать деньги, ездить на острова... Вскоре они вышли на улицу. Валидол открыл гараж пультом дистанционного управления. Гибкие ворота со скрежетом поползли вверх. Солнечный свет отразился на бампере и на радиаторе красавца на четырех колесах. Двое проходивших мимо мальчишек остановились посмотреть на лимузин ХХI века. Валентин Юрьевич выехал из гаража. Ворота опустились. Гала устроилась на кожаном сиденье справа от любимого человека. Он перевел рычаг в положение "drive", плавно нажал на газ, вывернул на Монастырскую улицу и с места набрал сумасшедшую для этих улиц, неровных, узких и забитых, скорость. - Валя! Куда ты несе... ? - Гала вцепилась в ремень безопасности и скосила глаза на спидометр. Стрелка быстро пошла по кругу и пересекла отметку 120... Аглая Степановна Ревкина в это время шла из магазина со скоростью в час километра два с половиной. В пластиковой сумке она несла двести граммов одесской колбасы, курицу, килограмм картошки, банку кабачковой икры и вилок капусты. Она помнила, что сегодня придет Гала, принесет водочки и продукты. А может быть (Гала сказала), и Валентин Юрьевич посетит. Аглая решила кое-какую закуску приготовить сама. С улицы Монастырской она собиралась свернуть в свой Комсомольский тупик, когда выскочил из-за угла "мерседес", разогнался, понесся дальше и вдруг в результате странной метаморфозы превратился на глазах в клубок летящего пламени. Почти одновременно бабахнуло, резануло волной по глазам и барабанным перепонкам, полетели в стороны куски железа и стекла. Оторвавшееся колесо сначала взлетело свечой в небо, затем упало на крышу проходившего мимо автобуса, соскочило с него и понеслось вдоль по улице ровно посередине, а потом свернуло в сторону, сбило пробегавшую мимо собаку, врезалось в сапожную будку и завалило ее вместе с сидевшим в будке сапожником. Поскольку наше повествование не является произведением детективного жанра, а только правдиво отражает нашу детективную действительность, не будем напрасно держать читателя в напряжении и скажем сразу, что Аглаю Степановну Ревкину от участи, уготованной ей фондом "Достойная старость", спасло то обстоятельство, что у Валидола оказался мощный соперник - финансист Андрей Игнатьевич Мосолов, по прозвищу Мосол. Который мог быть Валидолу очень верным другом, если бы не имел собственных видов на минеральный источник и на предстоящие выборы. Читатель, наверное, помнит, что свой "мерседес" Валидол застраховал и освятил. Было бы странно, что тачка Валентина Юрьевича, имея Высшую защиту, все-таки взорвалась. Было бы странно, если не знать, что подложенная под "мерседес" адская машина была тоже освящена. Мосол специально носил ее в церковь и был щедрее, чем Валидол. К тому же сработано было это устройство на совесть. Ванька Жуков все рассчитал точно. Он только не подумал, что Валидол разовьет такую скорость в пределах города. Глава 20 - Ты мне можешь объяснить, почему ты ненавидишь Америку? - спросил Ванька своего нового друга. - Не только Америку, - ответил Джим. - Я ненавижу весь мир и все человечество. Человек считает себя венцом творения. На самом же деле он - самое лживое и самое подлое животное, которому никогда нельзя доверять. И самое неразумное. Большинство людей заняты тем, что производят оружие, убивают себе подобных или собираются убивать. Разве достойны считаться разумными существа, которые не могут договориться друг с другом о том, чтобы жить в мире и не приносить друг другу несчастья? Самый ужасный хищник убивает свою жертву для того, чтобы утолить голод. И только люди убивают другу друга, подвергают друг друга невероятным мучениям из удовольствия. А больше всего я ненавижу здоровых людей. Так или иначе, они нами пожертвовали, и теперь им не стыдно, что они ходят, бегают, прыгают, играют в баскетбол, обнимаются, машут руками. Они, когда видят тебя и меня, отворачиваются, потому что мы портим им настроение. Я хорошо отношусь только к таким инвалидам, как мы с тобой, и я хочу, чтобы все люди хотя бы по месяцу или только по две недели побыли на нашем месте. - Но, может быть, все дело в том, - написал Ванька, - что люди несчастнее животных. Они, в отличие от всех других существ, знают о своей смертности. - Да, - согласился Джим, - они несчастны. Но тогда каждому из них надо пожалеть не себя, а друг друга. - Но ты же их не жалеешь. - Именно поэтому и не жалею. Я жалел. Пока был здоровым молодым человеком, учился в колледже, любил красивую девушку и играл в баскетбол. Теперь я заслужил право никого не жалеть и никого не любить. Кроме таких, как мы с тобой. Я пью за тебя. - Что ты пьешь? - Я всегда пью виски. - С тоником? - спросил Ванька. - Что? - спросил Джим. - Виски с тоником? Ты думаешь, это возможно - пить виски с тоником? - А почему нет? - Друг мой, не надо. Если ты пьешь виски с тоником, я перестану тебя уважать. - Почему? - Потому что пить виски с тоником - это очень дурной вкус. Это делают только в Калифорнии. В других местах виски никогда не пьют с тоником. С тоником пьют джин, водку, вермут, кампари - что угодно, но только не виски. Виски - напиток благородный, его пьют со льдом, с содовой, с минеральной, с водопроводной водой и просто чистый, как я. Но с тоником... Назавтра он послал Бавалю в супермаркет, она принесла виски и тоник, и Ванька запил. Всю неделю пил. Смешивал виски с тоником в разных пропорциях, пил, дышал на какие-то им самим изготовленные запахоуловители, производил манипуляции, понятные только ему. Через неделю новое устройство было создано и передано заказчику. Глава 21 Телевизор Ванька смотрел редко. Но иногда проявлял к новостям повышенный интерес. Обычно через несколько дней после изготовления им очередного изделия из Москвы, Петербурга, реже из других городов поступали сообщения о взорванной квартире, автомобиле, офисе и о гибели того или иного важного человека. Так он узнавал, от кого именно ему удалось избавить человечество. Но когда сообщалось, что взрыв произошел в автобусе, в троллейбусе, на вокзале, Ванька знал точно - это работа чужая и грязная. Полторы недели прошло, как он простился с Иван Иванычем, но ни по радио, ни в газетах - ни одного подходящего сообщения. Ванька терялся в догадках, когда дождливым днем нагло ворвался во двор джип "лендровер", из него чуть ли не на ходу вывалились Иван Иваныч и с ним блондин, похожий на кого-то из футболистов. Баваля была в отъезде по делам снабжения, а сам Ванька сидел с незапертой дверью. Они ворвались в комнату, не постучав, и Иван Иваныч, забыв, что его просили обращаться на "вы", с порога повысил голос: - Ты, сука... - и сразу обратил внимание: в углу что-то зловеще зарокотало. Ванька спокойно предупредил: - Осторожнее, тут чувствительные приборы. Болезненно реагируют на грубости, и особенно на огнестрельное оружие. Иван Иваныч сразу опомнился и остановил блондина, который уже тащил из кармана что-то железное. - Так в чем все-таки дело? - спросил Ванька, когда посетители успокоились. - А ты не знаешь? - спросил Иван Иваныч. - Да не ты, а вы, - снова поправил Ванька. - Что случилось? - В том-то и дело, что ничего не случилось, - сказал блондин, глядя на Ваньку сурово и испытующе. - Заложили пакет за сейф, подсоединили детектор. Ничего не происходит. - Мм, - задумался Ванька. - А он пить случайно не бросил? - Да ты что! - горячо возразил Иван Иваныч, похоже, даже с обидой за своего шефа и тут же поправился. - То есть вы. С утра как придет, так прямо к бару. - Угу. - Ванька почесал в голове. - А может, он перешел на джин? Или на водку? - Да нет же, нет, - раздраженно возразил Иван Иваныч. - Как пил, так и пьет виски с тоником. Причем всегда один и тот же сорт. "Джек Дэниэлс". - "Джек Дэниэлс"? - переспросил изумленный Ванька. - Да что ж вы мне сразу-то не сказали? Я думал, шотландский виски, а это "Джек Дэниэлс". Это же бурбон. Если он даже его пьет с тоником... - А почему нет? - спросил блондин. - Если у нас банкиры с утра такую дрянь пьют, то какое может быть доверие к подобному банку и какая у нас может быть экономика. Ладно, привезите мне бутылку этого "Джека", у нас его здесь нет... - А у меня в машине есть, - сказал Иван Иваныч. - Сейчас принесу. Глава 22 Несколько дней спустя Андрей Игнатьевич Мосолов, как всегда, в половине девятого подъехал на своем изумрудном "ягуаре" к боковому входу в банк "Орион", где он, числясь президентом, отмывал свои скромные накопления. Водитель сразу же увел машину на охраняемый двор, а два личных телохранителя президента прошли внутрь, но остались внизу. На второй этаж президент поднялся сам. Прошел мимо секретарши к себе в кабинет. Пальто, шляпу, белое кашне повесил на вешалку. Включил компьютер, открыл бар, бросил в толстый стакан четыре кубика льда, налил виски "Джек Дэниэлс" и добавил тоника. Этот варварский напиток он приучился пить, еще когда жил в Америке и учился в Стэнфордском университете. Пока он готовил свой напиток, компьютер загрузился и Мосол вышел в Интернет. Стал читать биржевые новости и пришел в некоторое смятение. Пока он спал, на токийской бирже резко упали акции, в которые его банк вложил основную часть своего капитала. Перекинувшись на другой сайт, он выяснил, что право на разработку минерального источника в районе города Долгова передано его конкуренту Феликсу Булкину, которого Андрей Игнатьевич знал под прозвищем Чума еще со времен их совместного рэкетирства на железной дороге и первых прибылей от продажи поддельного спирта "Рояль". Имея образование в пределах двух курсов техникума текстильной промышленности, Чума, однако, оказался достаточно сообразительным, чтобы войти в большой бизнес, и успешно конкурировал даже с таким крупным экономистом, каким был Андрей Игнатьевич Мосолов. Недостаток образования Чума компенсировал природной наглостью и умением пролезть или, как он говорил, протыриться куда угодно и к чему угодно. - Ах ты, паскуда! - в сердцах сказал Андрей Игнатьевич, адресуя эти слова своему наглому сопернику. Произнеся еще несколько выражений, выученных не в Стэнфорде, а совсем в других местах, Мосолов кинулся к сейфу посмотреть кое-какой скопленный на Чуму компромат, какие-то документы, выписки из старых судебных дел, видеопленки. Мосол открыл дверцу сейфа и со словами "Ты у меня, падло, узнаешь" сунул голову внутрь. Взрыв был немощный. Секретарше он показался просто громким хлопком. Но, заглянув в кабинет президента, она сначала увидела только дым. А потом сквозь дым разглядела голову президента, которая, откатившись от туловища, тлела, как головешка. Секретарша упала в обморок, а потом несколько месяцев лечилась у гипнотизера от заикания.  * ЧАСТЬ ПЯТАЯ. Праздник на нашей улице *  Глава 1 Для Аглаи опять настала трудная жизнь - на одну пенсию, которой ни на что не хватало. Даже на то, чтобы вставить в спальне стекло, которое в начале осени выбили футбольным мячом мальчишки. Окно она заклеила газетой, но газета рвалась, в спальне было холодно и сквозило. Переселилась в гостиную и спала на диван-кровати, держа его всегда в разложенном виде. Диван был жесткий и двугорбый, как верблюд, - каждая половина выпуклая. Аглая по ночам скатывалась в середину, и хотя одеяло было теплое, она мерзла - между двух половин дивана была широкая щель, сквозь нее тянуло холодом. Начались не дававшие спать головные боли. А когда она все-таки засыпала, мелкие существа - тараканы, мыши, летучие мыши - подступали к ней, смеялись и скалили зубы. Иногда эти твари были похожи на членов Политбюро. Иногда снились члены Политбюро, похожие на этих тварей. Когда они исчезали, она приходила в сознание или в полусознание, в любую погоду продрогшая - тело в гусиной коже, покрытой липким холодным потом. Весной появились боли в правом подреберье. Когда терпеть стало невмочь, она вызвала на дом врача. Пришел участковый доктор, пожилой, грустный, со шкиперской бородой, раздающейся двумя большими клочьями в стороны, в халате поверх старого пальто. Посмотрел, прослушал, смерил давление, поинтересовался, как аппетит, есть ли тошнота, рвота, отрыжка. - Аппетита нет, - сказала она, - а остальное есть. - Ладошки можете показать? - он повернул ее ладони к свету, помял мягкими пальцами. - Розовые ладошки. Печень ваша включила красный сигнал цирроза. - Это что значит? - спросила Аглая. - Это значит, что пить надо бросить сейчас же, перейти на диету: ничего жареного, поменьше соли и жиров, побольше витаминов. Если все это будете соблюдать, то еще поживете. Когда доктор ушел, она подумала и, не надумав, для чего бы ей еще жить, отправилась в магазин за водкой. Глава 2 В магазине встретила Диваныча в штатском засаленном пиджаке. Отрастил длинные волосы, как у попа, и сзади заплел в косичку. Желтый, худой, пиджак на нем, как на палке, во рту - ни одного зуба. Она не помнила, когда видела его последний раз, в прошлом году или вчера, но думала почему-то, что он умер. - Да вот чуть и не помер, - прошамкал Диваныч. - В больнице лежал. Нашли полипы в прямой кишке, если, грят, не вырежете, могут переродиться. Когда мне прошлый раз грыжу вырезали, там хирург был Семен Залманович Кацнельсон, ну прямо чудо доктор. Золотые руки. Я раньше к нашим-то не ходил, всегда старался попасть к евреям. Потому что еврейский врач - это как ювелир. Что надо отсечет, но лишнего не тронет. В этот раз прихожу, а там доктор Богданов Иван Трофимович. Два метра ростом, в плечах во, а руки такие рыжие, в веснушках и волосатые. Думаю, с мясокомбината перевели на понижение. Я спрашиваю: а где же Семен Залманович? А он, грит, в Израиль уехал. А Раиса Моисеевна? А Раиса Моисеевна в Америку, в город Чикаго. А Богданов грит, да при наших условиях и при нашей зарплате я б и сам, грит, в Израиль уехал, да кто ж меня с такой рожей-то пустит. Но все-таки и он сделал мне операцию неплохо. - За деньги? - сп