Евгений Васильевич Клюев. Между двух стульев --------------------------------------------------------------- © Copyright Евгений Васильевич Клюев Москва, изд. "Педагогика", 1988 г. Home page Евгения Клюева: www.kluev.com ║ http://www.kluev.com Книги Евгения Клюева можно купить в интернет-магазине "LiveBook" ║ http://www.livebooks.ru/page.php?id=69 --------------------------------------------------------------- "...нет..." Фр. Бэкон. "Новый органон" Лирическое выступление Интересно ли вам, что подают на "пиру воображенья"? Странные блюда подают там -- например, "бренди, смешанный с соевым соусом", "скорпионов с томатной подливой", "живых кроликов", "пирог, начиненный невезучим стариком из Перу"... Не слишком аппетитно, правда? Всем этим угощал созванных на "пир воображенья" гостей один из основоположников так называемой литературы абсурда -- Эдвард Лир. В середине прошлого века он издал в Англии "Книгу Абсурда" ("Book of Nonsense"), переведенную с тех пор едва ли не на все языки мира. Сегодня это "меню Эдварда Лира" известно почти каждому -- и, как ни удивительно, желающих отведать кулинарные шалости эксцентричного британца находится все больше и больше. В чем же секрет этой, теперь уже очень знаменитой, кухни? Не в том ли, что любое из предлагаемых ею блюд совершенно несъедобно? Несъедобно, а... едят! Вот вам Старец, который привык только кроликов кушать -- живых: как-то, съев двадцать штук, стал он зелен, как лук, -- и от старых привычек отвык. Это я в подтверждение к сказанному... Чтобы вы не думали, будто я лгу. Надо быть очень осторожными, когда вас приглашают на "пир воображенья". В этом случае от хозяев дома можно ожидать всякого. Легко, например, вместе с ними очутиться в чайнике: Вот вам Старец, по чистой случайности с детских лет оказавшийся в чайнике: он толстел с двух сторон, но не мог выйти вон - так и прожил всю жизнь в этом чайнике. ...И упаси нас боже от расспросов -- как, зачем, почему! Вразумительных ответов на них мы все равно не получим, если вообще получим какие-нибудь ответы: Вот вам Старец из города Дил; он гулять лишь на пятках ходил -- спросишь: "В чем тут секрет?", он -- ни слова в ответ, скрытный Старец из города Дил. Все это -- Эдвард Лир: старцы и старухи (а также малолетние и молодые леди и джентльмены), совершающие дикие и чудовищные поступки, -- его герои. Жизнь их подчиняется законам, для нас не приемлемым, а мир, в котором они пребывают, даже не воспринимается нами как реальный. В крайнем случае мы оцениваем его как "другую реальность", имеющую мало общего с нашей. А "другая реальность" ужасно неудобна: все, что мы знаем, оказывается здесь бесполезным, а того, что могло бы принести пользу, мы, как выясняется, не знаем. В положении между двумя этими реальностями мы чувствуем себя севшими между двух стульев: английское выражение "to fall between two stools" (сесть между двух стульев) очень точно характеризует наше состояние. Мы обескуражены и растеряны, не понимаем, как вести себя, тщетно пытаемся сориентироваться и, наконец, в недоумении разводим руками или просто обижаемся: да нам просто морочат голову, сбивают нас с толку! И, рассерженные, одураченные, мы предпочитаем "пиру воображенья" спасительное лоно жизненного опыта и здравого смысла -- а там уж, можете быть уверены, нам ничто не грозит. Здравый Смысл -- деловитый и трезвый хозяин. В гости к нему не приходят ни в два часа ночи, ни в семь часов утра -- приходят либо к обеду, либо к ужину. Не надевают канареечные шорты, полосатые гетры или купальник -- надевают строгое платье или костюм-тройку. В гости к Здравому Смыслу не приносят попугая на плече или жабу на ладони -- приносят букет цветов и торт. В гостях у Здравого Смысла не валяются на полу и не повисают на люстре -- там чинно сидят за столом или отдыхают в креслах. Не молчат как рыбы, не кричат "полундра!", не лают и не крякают, а ведут подобающие беседы. В гостях у Здравого Смысла не едят глину с битым стеклом или воздушные шарики -- едят салат оливье и мясо в белом соусе. Там не запускают в дам тапочками или цветочными горшками, а говорят им любезные слова. Из гостей от Здравого Смысла не выходят на руках и не выкатываются кубарем -- в этом смысле все тоже происходит как положено. Оттуда не выносят платяной шкаф или жареную курицу за пазухой, а выносят приятное впечатление. Не кажется ли вам, что все это как-то успокаивает и делает визит к Здравому Смыслу не только совершенно безопасным, но и заманчивым? Так что если у вас есть одновременно два приглашения -- на "пир воображенья" и в гости к Здравому Смыслу, я советую вам самым обстоятельным образом обдумать свой выбор: все-таки мало кому приятно постоянно держать ухо востро! Однако если случилось, что ухо ваше само по себе востро и с этим уж ничего не поделаешь, -- милости прошу за мной, на "пир воображенья": я обещаю не давать вам покоя, отдыха и умиротворения, я обещаю обманывать вас на каждом шагу, я обещаю так заморочить вам голову, что самые обыденные вещи станут загадочными и в конце концов непонятными, я обещаю завести вас во все тупики, которые встретятся по дороге, и, наконец, я обещаю вам крушение всех надежд и иллюзий, а также полное попрание Жизненного Опыта и Здравого Смысла. Рискнем? Рискнем -- однако начнем не слишком резко, с пирога с тмином. Пирог с тмином -- теперь большая редкость: мало кто умеет приготовить настоящий пирог с тмином. Немногие из вас, наверное, его пробовали -- и вот этот молодой человек, но, может быть, чрезмерно серьезный (зовут его не то Петр, не то Павел -- я точно не знаю и предлагаю во избежание недоразумений называть его Петропавел), не случайно переспрашивает: -- Простите, пирог -- с миной? Глава 1. Пирог с миной Выражение "Пирог с миной" -- не совсем понятное выражение. Оно может означать пирог с недовольным лицом -- этакой капризной миной -- и пирог, начиненный взрывным снарядом. Первое неприятно, второе просто опасно. Пока Петропавел размышлял об этом, внесли пирог. С лицом у пирога все было нормально: открытое румяное лицо, хоть и не слишком запоминающееся. Зато вот середина пирога подозрительно выпячивалась -- и, когда над ней занесли довольно большой нож, Петропавел счел своим долгом напомнить: -- Осторожно, там мина! Однако, несмотря на предупреждение, нож был безрассудно вонзен в самую середину. Стоит ли удивляться, если тут же раздался очень впечатляющий взрыв и комната, где все это происходило, наполнилась сизым дымом? Дым рассеивался долго, но рассеялся весь -- и Петропавел успел увидеть, как через комнату пронесся на коне всадник, причем Петропавлу показалось, что у всадника этого больше чем одна голова. Сколько именно голов у него, определить было трудно: здесь Петропавел мог и ошибиться, но готов был подтвердить под присягой, по крайней мере, то, что какое-то недоразумение в верхней части тела у всадника имелось. Это производило нехорошее сильное впечатление. Петропавел ринулся было вслед, но поймал себя на мысли, что это глупо -- кидаться вдогонку за всадником, не имея коня, и вернулся на прежнее место, которое оказалось занятым. На этом месте ярко одетая девушка обнимала и целовала человека, годившегося ей в отцы, деды и прадеды, одновременно рассказывая ему о том, как сильно она его любит, и о том, что это у нее впервые в жизни. Петропавел очень смутился, застав такой нежный и ответственный момент отношений двух незнакомых людей. Он сделал шаг назад и попытался даже произнести какие-нибудь извинения, но не успел, потому что ярко одетая девушка внезапно перестала обнимать и целовать возлюбленного и, прыжком переместившись к Петропавлу, принялась обнимать и целовать его. Объятия и поцелуи перемежались со словами: -- О любовь моя, я так долго ждала тебя! Я полюбила тебя сразу -- сильно и страстно: это у меня впервые в жизни! Все произошло так быстро, что Петропавел даже не успел опознать секунду назад уже слышанный им текст: перед его глазами моталась красная роза -- голова пошла кругом и, кажется, начала побаливать. В мгновение ока зацелованный весь, он почувствовал сильную слабость и с трудом выдохнул: -- Разве мы знакомы? -- Мы созданы друг для друга! -- горячо воскликнула девушка и сопроводила восклицание объятием, похожим на членовредительство. Петропавел ойкнул, а мучительница продолжала: -- Хочешь взять мою жизнь -- так на же, бери ее, она твоя! Для чего она мне теперь, когда я встретила тебя, о моя жизнь! Петропавлу не требовалась предложенная ему жизнь, тем более что его собственная, кажется, была в опасности, но он ничего не ответил, сомлев от очередного объятия и окончательно утратив способность соображать. Когда на время угасшее сознание вернулось, тем, о ком сразу вспомнил Петропавел, был человек, годившийся девушке в отцы, деды и прадеды. Все еще осыпаемый поцелуями, Петропавел уцепился за первую попавшуюся мысль о нем -- мысль была такая: "Сейчас он зарежет меня". Сосредоточиться даже на этой простой мысли оказалось невозможно: роза продолжала мотаться перед глазами и сбивала с толку. Впрочем, Петропавел исхитрился-таки искоса взглянуть на прежнего возлюбленного девушки, которого ожидал увидеть с ножом в руке. Однако тот блаженно улыбался и с удовольствием крестился, глядя на них. Похоже, он был страшно рад избавлению. "Меня не зарежут", -- с грустью понял Петропавел: значит, рассчитывать на постороннюю помощь не приходилось. Надо было самому позаботиться о себе. Но не тут-то было: руки и ноги отказывались служить ему. Единственное, что удалось, -- это избавиться от розы: Петропавел изловчился и вырвал ее из замысловатой прически мучительницы. Отбросив цветок подальше, он покорился судьбе и беспокойно ожидал смерти. О пощаде, видимо, не могло быть и речи. За короткое время Петропавла истрепали всего -- и он почти не услышал спасительных слов, внезапно произнесенных девушкой. -- Не люблю тебя больше! -- воскликнула она и с воплем "О любовь моя!" устремилась в сторону. Перед глазами Петропавла на мгновение мелькнули уже знакомый ему всадник и вспрыгнувшая в занятое седло красавица. "Я так долго ждала тебя! Я полюбила тебя сразу -- сильно и стра..." -- донеслось до него издалека. Петропавел вздрогнул и забился в тревожном и кошмарном сне. Сон отличался от яви только невообразимым количеством роз, украшавших волосы незнакомки, -- и Петропавел все вырывал и вырывал их из замысловатой прически... -- Не спи, свихнешься, -- услышал он сквозь ужас сна голос человека и почувствовал, как что-то упало на лицо. Петропавел усилием воли прекратил сновидение с розами. -- Кто это был? -- спросил он. Перед ним сидел прежний возлюбленный девушки и ел рыбу. -- Это? -- человек беспечно бросил в Петропавла еще одну рыбью кость. -- Это Шармен была. Испанка, знаете ли... У любви, как у пташки, крылья, и все такое прочее... Рыбы хотите? Петропавел отрицательно помотал головой: -- А чего она такая... эта Шармен? Налетела, как буря... -- Полюбила, -- развел руками человек, -- что ж тут поделаешь? Со всяким бывает. -- Он вытер рот краем плаща и отчитался: -- Рыбы больше нет. Осталось куста четыре в кусках. -- А Вы кто? -- спросил Петропавел, не вполне понимая слова незнакомца и подозрительно его разглядывая. Тот был одет исключительно старомодно: широкополая шляпа, плащ до земли, под плащом -- жабо со всеми делами, потом ботфорты, шпоры... -- Бон Жуан, -- отрекомендовались в ответ. -- Дон Жуан? -- переспросил Петропавел. -- Бон! Бон Жуан, я ведь ясно сказал. Дон Жуан -- он противный очень, бабник и так далее. Я про него такое знаю: шестой, хоть пятый! -- Как это -- шестой, хоть пятый? -- Хоть стой, хоть падай, говорю. -- И Бон Жуан заметил: -- У Вас со слухом что-то... А я, чтоб вы знали, -- хороший, отличный я просто. -- Очень приятно, -- пришлось соврать Петропавлу. -- Теперь Вы о себе говорите, хороший Вы или нет! -- приказал Бон Жуан. -- Да как сказать... -- засмущался Петропавел. -- Скажите, как есть, -- посоветовал Бон Жуан, -- я все пойму и прощу. Я же Вас не знаю, поэтому Вас для меня пока нет. Стало быть, можно предполагать о Вас что угодно. Например, что Вы дрянь. -- Благодарю Вас, -- поклонился Петропавел. -- Не стоит благодарности: предполагать действительно очень легко. Попробуйте предположить, например, что нынешний король Франции лыс. Петропавел попробовал и признался: -- Не могу... Во Франции сейчас вообще нету короля. -- Тем более! -- горячо подхватил Бон Жуан. -- Если его нет, как раз и допустимо предположить о нем все, что хочешь! Эта ситуация сильно напоминает хотя бы следующую: если у Вас нет денег, можно смело предполагать, что Ваши деньги сделаны из листьев лопуха, или из блинной муки, или из кафельных плиток. Денег все равно нет -- так что любое предположение равноценно. Потому-то и несуществующего короля Франции одинаково правильно представлять себе лысым, заросшим волосами, стриженым под горшок: ни одна из версий не будет ошибочной. Это ведь самое милое дело -- строить предположения о том, чего нет, или о том, чего не знаешь. -- То есть на пустом месте! -- язвительно уточнил Петропавел. -- А на каком еще можно? -- изумился Бон Жуан. -- Если место чем-то занято, его сначала нужно расчистить, а потом уже строить предположения. Петропавел начал раздражаться: -- Значит, ни короля Франции, ни денег нет, а мы с вами давайте рассуждать о том, какие они! Бон Жуан несколько даже опешенел от этого заявления: -- У Вас, что же, вообще отсутствуют какие бы то ни было представления о том, чего нет? -- Но если этого нет! -- воскликнул Петропавел. -- На нет и суда нет. -- Забавно, -- скорее себе, чем Петропавлу, сказал Бон Жуан. -- По-Вашему получается, строить предположения можно только по поводу того, что есть? Но если это и так уже есть -- какой же смысл строить предположения?.. Мои ботфорты, -- он наклонил голову и проверил, украшены шпорами. Шпоры -- есть. Я знаю, что они -- есть, и потому лишен возможности строить предположения на сей счет. Чтобы строить предположения, я должен считать шпоры несуществующими. -- Но они существуют, -- безжалостно сказал Петропавел. В ответ на это Бон Жуан с силой оторвал шпоры и, вышвырнув их в окно, уставился на собеседника долгим дидактическим взглядом. -- Теперь мои ботфорты не украшены шпорами... Из-за Вас, между прочим! -- Бон Жуан вздохнул, с огорчением разглядывая изуродованные ботфорты. -- Стало быть, шпор нет -- именно с этого момента я и имею право начинать строить предположения о том, что могло бы быть на освободившемся месте. Скушали? -- и он победоносно улыбнулся. Петропавел посмотрел на Бон Жуана как на идиота. -- Впрочем я прибегнул к крайней мере, -- признался Бон Жуан. -- В разговоре с нормальными -- я подчеркиваю, нормальными! --- людьми достаточно бывает предварительно договориться: допустим, нет того, что есть. И нормальные люди, как правило, соглашаются не принимать существующее положение вещей как окончательное и единственно возможное... Скажем, у Вас нет головы, которая есть. Вот тут-то и начинается: если нет головы, то что есть? Значит, я мысленно отрываю Вам голову и ставлю на ее место... ну, чайник. Я ведь не мог бы поставить чайник на место головы, не оторвав головы, -- в противном случае получится, что я просто поставил чайник Вам на голову, а это совсем другое. Понятно? Петропавел пожал ничего не понявшими плечами. -- Голову Вам, что ли, оторвать для наглядности? -- и Бон Жуан задумался. -- Вам ведь вынь да положь -- голову на блюде!.. Однако вместо этого он вынул из вазы на столике два цветка, украсил ими ботфорты и сказал: -- Теперь мои ботфорты украшены цветами. Цветы заняли то самое место, откуда исчезли шпоры, и я опять лишен возможности строить предположения. Я могу только констатировать: эти цветы -- есть. Я констатирую -- и мне скучно... Мне больше нравится "нет", чем "есть". Потому что всякое "нет" означает "уже нет" или "еще нет": у "нет" -- прошлое и будущее, у "нет" -- история, а у "есть" истории не бывает... -- Бон Жуан помолчал и резюмировал: -- Самое интересное в мире -- это то, чего нет. Но Вас, кажется, больше интересует то, что есть. Досадно. -- Вы просто играете словами, -- равнодушно уличил его Петропавел. Бон Жуан усмехнулся: -- Милый мой, все мы просто играем словами! Но всем нам кажется, будто словами своими мы способны придавить к земле то, что существует вокруг нас. Мы уверенно говорим о чем-то: "Это имеет место быть!" А откуда у нас такая уверенность? Петропавел решил, что этот вопрос не к нему. -- На самом же деле, -- вздохнул Бон Жуан, -- никто не вправе делать подобные заявления: ведь заявлениями этими мы отделяем действительное от возможного, в то время как действительное и возможное существуют бок о бок. Вам известно что-нибудь про возможные миры? На всякий случай Петропавел снова смолчал. Бон Жуан усмехнулся: -- А между тем, мир реальный -- не более чем один из возможных миров... Но даже если Вы очень постараетесь. Вам все-таки не удастся логическим путем вывести этот реальный мир из всех возможных. -- Чего же его выводить, когда он есть? -- наконец включился в диалог Петропавел. -- Так-то оно так, но все, что "имеет место быть" существует лишь постольку, поскольку не существует другого. Существующее существует ценою несуществующего. А то, в свою очередь, всегда находится где-нибудь поблизости, рядышком. И граница между ними совсем узенькая -- гораздо уже, чем Вы думаете! Если, конечно. Вы вообще думаете о таких вещах... Но вот что интересно: достаточно малейшего перекоса, малейшего перевеса одного из обстоятельств -- и все сразу изменится, пойдет по-другому. Несуществующее займет место существующего и будет существовать. И с Вами никогда не произойдет того, что должно было бы произойти, не случись этого малейшего перекоса. Есть такой миг, когда все возможности равноправны и каждая из них начеку -- и каждая только и ждет своего часа... -- Простите, -- ни с того ни с сего спросил вдруг Петропавел, -- а с кем ускакала Шармен? -- прерванный на полуслове. Бон Жуан посмотрел на него с досадой: -- Это был Всадник-с-Двумя-Головами. -- Ах, вот что -- с двумя головами... Странно. -- Нормально, -- устало сказал Бон Жуан. -- Если где-то есть и скачет Всадник без головы -- надеюсь, Вы Майн Рида читали? -- то совершенно естественно, что у одного из оставшихся в мире всадников будет две головы. Тут Бон Жуан очень пристально посмотрел на Петропавла и сморозил: -- У меня такое впечатление, что Вы женщина. -- Приехали, -- вздохнул Петропавел. -- Вы на что-то обиделись? -- поинтересовался Бон Жуан. -- Я не хотел Вас обидеть. Просто я не понимаю, почему я разговариваю с Вами. Дело в том, что с мужчинами я вообще никогда не разговариваю. Так Вы не женщина? -- Петропавел отрицательно и глупо покачал головой. -- Тогда извините... Мне не о чем с Вами говорить, -- пожал плечами Бон Жуан и отправился вон из комнаты. -- Чертовщина какая-то, -- вслух подумал Петропавел. -- Бон Жуан, Шармен, Всадник-с-Двумя-Головами... По-моему, тут все сумасшедшие. Глава 2. Засекреченный старик Когда Петропавлу наскучило одному, он двинулся в том же самом направлении, в котором исчез Бон Жуан, и сразу обнаружил, что комната плавно переходит в лес: сначала на полу появились отдельные травинки, потом -- пучки, низкие кустики, деревья -- и вот уже Петропавел забрел в чащу. Оттуда доносился развеселый какой-то голос: там пели песнь. Слова в ней были такие: Двенадцать человек на сундук холодца - йо-хо-хо! - и ботинки гнома. Петропавел пошел на песнь и увидел сидевшего на суку небольшого бескрылого старичка, ее распевавшего. Петропавел сразу решил быть с ним строгим и спросил: -- Вы кто такой? -- Не твое дело! -- старичок оказался грубым. -- Ты так спрашиваешь, словно это ты создал мир, а я, вроде бы, проник в него без твоего ведома! Но мир создал не ты, я точно знаю. Кто такой... Никто такой, вот тебе! -- и он запустил в Петропавла шишкой. Тот поднял шишку и удивился ей: дерево, на котором сидел старичок, было березой. -- Откуда у Вас шишка? -- От сердца оторвал, -- нашелся старичок в этой, казалось бы, безвыходной ситуации. -- Любопытной Барбаре нос в походе оторвали! -- В комоде, -- поправил Петропавел. -- Барбара смущена, -- диковато отреагировал старичок. Петропавел не понял и остолбенел. -- Не надо столбенеть, как будто ты услышал чушь, -- посоветовал старичок. -- Ты ведь не можешь гарантировать, что в настоящий момент где-то, пусть даже далеко от нас, не находится какая-нибудь незнакомая нам Барбара. А если это так, то не исключено, что именно сейчас она чем-либо смущена. Впрочем, это тоже не твое дело. Разговаривать с грубияном-старичком дальше не имело смысла -- и Петропавел решительно двинулся вперед. Лес густел медленно и незаметно, как кисель. Петропавел поднял голову на треск сучьев: старичок, оказывается, крался за ним. -- Вы все еще тут? -- холодно спросил он его. -- Что ты непрестанно лезешь в мою личную жизнь? -- заорал старичок, а Петропавел от возмущения такой постановкой вопроса в сердцах пихнул ногой громадный дуб, который тут же повалился вбок, подминая под себя другие деревья. Одно из них задело грубого старичка, и тот неожиданно неуклюже -- мешком -- свалился в траву, не проронив ни звука. Петропавел подождал с минуту: может, звук запоздал? Но звук так и не раздался. "Я убил его!" -- ужаснулся Петропавел и бросился к пострадавшему. Тот лежал в траве и смеялся. Насмеявшись, он грамотно объяснил: -- Я не убился, а рассмеялся! -- Давайте все-таки познакомимся, -- смягчился Петропавел при виде такого добродушия. -- Обойдешься, не велика пицца! -- без любезности откликнулся старичок и белкой взлетел на сук. "Ну и шут с тобой!" -- сказал Петропавел в сердце своем и снова зашагал один. Идти становилось все труднее: похоже, он забрел в самые дебри. Привязчивый спутник следовал за ним и от скуки, должно быть, вдруг громко, но довольно вяло исполнил бессмысленный какой-то вокальный номер: Из-за мыса, мыса Горн едет дедушка Легорн... Не дождавшись поощрения, старичок попытался завязать беседу. -- Хорошо тут, в ЧАЩЕ ВСЕГО, правда? -- Предлог "в" -- лишний, -- подумав, сказал Петропавел. -- Дурацкое словосочетание получается... "в чаще всего"! -- То есть почему же дурацкое? Вокруг нас -- чаща. Она называется ЧАЩА ВСЕГО, ибо здесь всего хватает. И если мы находимся внутри нее, то и выходит, что мы в ЧАЩЕ ВСЕГО. -- Ерунда какая! -- восхитился Петропавел. -- Не тебе судить, -- оборвал старичок. Петропавел промолчал, ломясь сквозь сучья. На несколько следующих вопросов старичка он не ответил принципиально. -- Сколько волка ни кори... -- начал было тот, однако продолжать не стал, а объяснил ситуацию: -- Ты идешь прямо в лапы к Муравью-разбойнику! -- Ответа опять не последовало. -- Чего ты надулся? -- взвился старичок. -- Ну, отказался я знакомиться -- так это только потому, что не знаю я -- понимаешь, не знаю! -- кто я такой... Зовут меня Ой ли-Лукой ли -- устраивает тебя? Меня, например, не устраивает! Я бы предпочел что-нибудь типа Зевеса, если уж обязательно как-то называться. -- Ой ли-Лукой ли... это, кажется, из Андерсена? -- вспомнил Петропавел. -- Да бог меня знает, откуда... Может, конечно, и оттуда, но вообще-то я местный, из этой ЧАЩИ ВСЕГО. А вот кто я такой, убей -- не знаю! Следовало бы, наверное, назвать какие-нибудь мои особенности, вытекающие из того обстоятельства, что я Ой ли-Лукой ли, но никакие такие особенности мне неизвестны. Или, скажем, перечислить события, которые в твоих представлениях были бы связаны со мной... У тебя что-нибудь со мной связано? -- Ничего, -- честно сказал Петропавел. -- Стало быть, на вопрос о том, кто я такой, нет ответа. Я бы квалифицировал этот твой вопрос как праздный, а тебя -- как болтуна, но мне до тебя нет никакого дела. Мне есть дело только до себя!.. Вот живу я, -- доверительно сообщил он, -- и все время думаю: что ж это я за старик такой, а? -- Нормальный старик... только грубый очень, -- помог Петропавел. -- Ума я к себе не приложу, -- не воспользовался помощью Ой ли-Лукой ли. -- Знаю только, что таких, как я, нету больше. -- Каждый по-своему неповторим, -- Петропавел беспардонно улыбнулся. -- Ну, это ты брось! Таких, например, как ты, -- навалом: имя им легион. А вот я... Никак не пойму, в чем мой секрет! Всю жизнь бьюсь над собой, да бестолку. Иной раз спросишь себя: "Старик! Чего ты хочешь?" -- и сам себе ответишь: "Не знаю, старик". Петропавлу не понравилось, что Ой ли-Лукой ли на ходу растоптал его индивидуальность, и он не без сарказма поинтересовался: -- Да что же в Вас такого необычного? -- В том-то и вопрос! -- оживился старик. -- Я вот каждого вижу насквозь, в мельчайшей букашке прозреваю ее сущность -- и нет для меня никакой загадки в мире, кроме себя самого: тут я -- пас! Ну, не удивительно ли, что за всю мою долгую жизнь я ни разу -- обрати внимание: ни разу! -- не встретил никого, кто был бы точно таким же, как я? Вот уж создала природа -- так создала... -- Давайте о чем-нибудь другом поговорим, -- предложил Петропавел. -- Про Вас я уже, кажется, все понял. И если попробовать... ну, истолковать... -- Не смей меня истолковывать! -- завизжал старик. -- Понимаешь -- и понимай себе, а истолковывать не смей! Понимать, хотя бы отчасти, -- дело всех и каждого; истолковывать -- дело избранных. Но я тебя не избирал меня истолковывать. Я для этого дела себя избрал. Есть такой принцип: познай себя. А такого принципа, как познай меня, -- нету. Между тем, познать -- это и значит истолковать. Так что отойди от меня в сторону... И там заткнись. А я себя без твоей помощи истолкую. -- Ну и пожалуйста, -- сказал Петропавел. -- Уж лучше я к Соловью-разбойнику пойду, чем с Вами тут... -- К Муравью! -- перебил Ой ли-Лукой ли. -- К Муравью-разбойнику, это существенно. А что касается СолоВия, то СолоВий... СолоВий, а не соловей! -- он не тут живет. СолоВий -- это птичка такая страшная, у которой веки до земли, -- она там живет, -- и он махнул рукой влево, -- возле ГИПЕРБОЛОТА ИНЖЕНЕРА ГАРИНА. -- Возле... чего? -- обалдел Петропавел. -- Возле ГИПЕРБОЛОТА... ну, это такое сверх-болото -- жуткое, туда всех затягивает! Болото болот, в общем... А названо оно в честь инженера Гарина -- я не знаю, кто это, но в его честь. -- Понятно, -- ухмыльнулся Петропавел. -- Так вот, это я насчет СолоВия, что он не тут живет. А Муравей-разбойник -- гроза лесов и полей. Его вообще никто никогда не видел, но все ужасно боятся. Тут уж Петропавел не выдержал и расхохотался: -- Как же это он -- гроза лесов и полей, когда его никто не видел никогда? -- Ну как-как... Плод народного суеверия, следствие неразвитости науки... мифологическое сознание и все такое. Познать не можем -- и обожествляем, что ты прямо как маленький! Это и Ежу понятно. Эй, ╗ж! -- крикнул он в пространство. -- Тебе понятно? -- Мне все понятно, -- отозвался из пространства некто ╗ж. -- Вы же каждого видите насквозь, -- не оценив заявления Ежа, напомнил старику Петропавел. -- Почему бы тогда Вам самому не познать вашего муравья? -- Насквозь вижу, ты прав. Но это если видно. А Муравья-разбойника не видно. Впрочем, я бы, может быть, его все равно познал... Ан -- такого принципа, как познай его, -- тоже нету: я же тебе говорил, есть один принцип -- познай себя. И потом... он злой как собака. Тут вот кто-то из наших гулял по ЧАЩЕ ВСЕГО -- в самые дебри зашел, решил: была не была, и шасть -- прямо к логову!.. Ну, понятно: чем дальше влез, тем ближе вылез! Слышит -- богатырский пописк... Он возьми да и крикни: "Муравей-разбойник, разрешите я Вас познаю!" Так тот -- ни слова в ответ. Молчит и злится -- представляешь? Петропавел изо всех сил старался сохранить серьезность: -- Да как он хоть выглядит, этот Муравей-- разбойник? Ой ли-Лукой ли принял церемонную позу и начал: -- Народное воображение рисует его могучим и громадным -- о трехстах двенадцати головах и восьми шеях, с тремя когтистыми лапами, по-- крытыми чешуей речных рыб. Его грудь спрятана под панцирем пятисот восьмидесяти семи черепах, левое брюхо обтянуто кожей бронтозавтра, а правое... -- Довольно-довольно, -- остановил лавину ужасов Петропавел. -- С народным воображением все понятно. А на самом-то деле он какой? -- Да ты что, муравьев никогда не видел? -- удивился Ой ли-Лукой ли и, как показалось Петропавлу, поскучнел. -- Ну, черненький, должно быть, невзрачный такой, мелкий... Букашка, одним словом. Но суть не в том, каков он на самом деле, -- суть в том, каким мы его себе представляем. -- Ой ли-Лукой ли набрал в легкие воздуха, чтобы продолжить повествование, но Петропавлу удалось встрять: -- Какой же смысл приписывать кому бы то ни было признаки, которыми он не обладает? В ответ Ой ли-Лукой ли произнес вот что: -- Все-таки ты зануда. И ханжа. Можно подумать, сам ты никогда не приписывал никому признаков, которыми тот не обладает! В этом же вся прелесть -- видеть нечто не таким, каково оно на самом деле! -- Что-то не нахожу тут особенной прелести, -- сознался Петропавел. -- Во всяком случае, сам я стараюсь этого не делать. -- Но ведь делаешь? -- с надеждой спросил Ой ли-Лукой ли. -- Или ты никогда не был влюблен? Каждый ведь в кого-нибудь влюблен. Я даже знаю одного, который влюблен в Спящую Уродину, так вот он... -- Боже мой, кто это? -- Петропавла ужаснула подробность имени. -- Неважно! -- отмахнулся Ой ли-Лукой ли, -- он утверждает, что красивей ее нет никого на свете -- полный бред! Но, кроме того, он готов поклясться, что она самая чистая и светлая душа в мире. Не-- понятно, когда он успел это выяснить: на моей памяти -- а я старше его лет на... несколько! -- Спящая Уродина ни разу не проявляла вообще никаких качеств, ибо все время спала как убитая. Теперь подумай о той, в которую ты влюблен!.. Петропавел проницательно улыбнулся: -- Той, в которую я влюблен, я ничего не приписываю. Я прекрасно отдаю себе отчет в том, что внешность у нее не фонтан и ума особенного нет, и вообще... -- Ты или не влюблен, или дурак. Петропавел даже не успел оскорбиться -- так быстро, с ветки на ветку, исчез Ой ли-Лукой ли в ЧАЩЕ ВСЕГО, оставив после себя в воздухе обрывок странным образом видоизмененной "Песенки герцога": Серьги красавицы - словно пельмени... Глава 3. Сон с препятствиями Петропавел долго тряс головой: дурацкая песенка про пельмени не вытряхивалась. Кажется, это она завела его сюда, откуда вообще уже не было выхода. Он сделал несколько проверочных бросков в разные стороны и обнаружил, что ветви деревьев со всех сторон сплелись намертво. Но хуже всего было другое: Петропавел давно уже не понимал, что такое "вперед" и что такое "назад". Чувство пространства исчезло полностью. Да и чувство времени -- тоже. Последние силы ушли на то, чтобы вскарабкаться на дерево. Оказалось, что слева от него -- всего в каких-нибудь метрах десяти -- ЧАЩА ВСЕГО кончалась поляной подозрительно синего цвета. Сразу за поляной был горный массив. Его цвет не вызывал подозрений. По примеру Ой ли-Лукой ли прыгая с ветки на ветку, весь исцарапанный, Петропавел благополучно приземлился на синюю поляну. Посередине поляны на пне сидело человеческое существо женского или мужского пола -- больше о существе этом по причине полной его неправдоподобности сказать было нечего. Лицо существа, выкрашенное белилами, смотрело в сторону Петропавла, но уловимого выражения не имело. Существо было завернуто в какую-то густую, -- скорее всего, рыболовную -- сеть, спадавшую до земли. -- Здравствуйте, -- осторожно произнес Петропавел и получил в ответ хриплое: "Прикройтесь". Решив, что сейчас на него набросятся, он принял боксерскую, как ему показалось, стойку, но существо не двигалось. Тогда Петропавел, все поняв и смутясь, опустил глаза и увидел, что одежда его состояла теперь сплошь из прорех, сквозь которые светилось худое интеллигентное тело. Оставшиеся после скитаний по лесу лохмотья мало что прикрывали. Петропавел отвернулся и попробовал разложить лохмотья на теле так, чтобы было прилично. Прилично не получилось. -- Где Вы взяли сеть? -- спросил он не оборачиваясь. -- На побережье, -- ответили ему странно. -- А побережье где? -- У моря, -- ответили еще более странно. Продолжая манипуляции с лохмотьями, Петропавел, чтобы выиграть время, придрался: -- Почему поляна такого дикого цвета? -- Нипочему. Это ЧАСТНАЯ ПОЛЯНА. В какой цвет хочу -- в такой и крашу. По голосу собеседник мог быть либо женщиной с басом, либо мужчиной с тенором. Решив, что во втором случае можно не церемониться, Петропавел спросил напрямик: -- Вы, простите за нескромный вопрос, какого пола? -- Скорее всего, женского, -- с сомнением ответили сзади, окончательно сбив Петропавла с толку. -- Нельзя ли поточнее? -- не очень вежливо переспросил Петропавел. -- В нашем положении это все-таки важно. -- В вашем положении -- важно, а в моем нет, -- заметили в ответ. "Оно право", -- подумал Петропавел и сказал: -- Может быть, если у Вас нет полной уверенности в том, что Вы женского пола, и остается пусть даже маленькая надежда, что Вы мужчина, я перестану смущаться хотя бы на время и повернусь к Вам лицом? -- Валяйте. Петропавел осторожно и не полностью повернулся и стыдливо представился. То, как представились ему, потрясло Петропавла. -- Белое Безмозглое, -- отрекомендовалось существо. -- Вы это серьезно? -- спросил он. -- Не деликатный вопрос, -- заметило Белое Безмозглое. -- Извините... Мне просто стало интересно, почему Вас так назвали. Белое Безмозглое пожало плечами: -- Можно подумать, что называют обязательно почему-то! Обычно называют нипочему -- просто так, от нечего делать. -- Белое Безмозглое... -- с ужасом повторил Петропавел. -- Да, это имя собственное. То есть мое собственное. Но не подумайте, что у меня нет мозгов: у меня мозгов полон рот! А имя... что ж, имя -- только имя: от него не требуется каким-то образом представлять своего носителя... Асимметричный дуализм языкового знака. -- Что-о-о? -- Петропавел во все глаза уставился на Белое Безмозглое. Оно зевнуло. -- Фердинанд де Соссюр. Это заявление сразило Петропавла намертво. Он подождал объяснений, но не дождался. Белое Безмозглое тупо глядело на него, все еще не имея никакого выражения лица. -- Что это значит? -- пришлось наконец спросить Петропавлу. -- А зачем Вам знать? -- опять зевнуло Белое Безмозглое. -- Ведь имена узнают, чтобы употреблять их. Вы же не собираетесь употреблять это имя? Стало быть, и знать его незачем. Язык... -- зевнув в очередной раз. Белое Безмозглое внезапно уснуло. Петропавел выждал приличное время и наконец тихонько дотронулся до сети: -- Простите, Вы хотели что-то сказать? -- По поводу чего? -- поинтересовалось Белое Безмозглое. -- По поводу... кажется, по поводу языка. -- А-а, язык... Язык страшно несовершенен! Как это говорят... -- тут Белое Безмозглое опять погрузилось в сон. -- Как это говорят? -- подтолкнул его Петропавел. -- Да по-разному говорят. Говорят, например, так: "Парадокс общения в том и состоит, что можно высказаться на языке и тем не менее быть понятым". Это очень смешно, -- без тени улыбки закончило Белое Безмозглое, засыпая. "Вот наказание! -- с досадой подумал Петропавел. -- Оно засыпает каждую минуту!" Размышляя о том, как бы разбудить Белое Безмозглое на более долгий срок, он заметил некоторую несообразность в ее (или его) облике: казалось, что сеть была просто скатана в какое-то подобие тюка и что при этом в тюке ничего не было. Лицо Белого Безмозглого производило такое же странное впечатление: лица, собственно, не имелось, а все, что имелось в качестве лица, было нарисовано -- непонятно только, на чем... Петропавлу сделалось жутковато -- и он довольно грубо толкнул Белое Безмозглое. Оно очнулось. -- Я что-то начало объяснять?.. Видите ли, я засыпаю исключительно тогда, когда приходится что-нибудь кому-нибудь объяснять или, наоборот, выслушивать чьи-нибудь объяснения. Мне сразу становится страшно скучно... По-моему, это самое бессмысленное занятие на свете -- объяснять. Не говоря уже о том, чтобы выслушивать объяснения. -- А вот я, -- заявил Петропавел, -- благодарен каждому, кто готов объяснить мне хоть что-то -- все равно что. Белое Безмозглое с сожалением поглядело на него: это было первое из уловимых выражение лица. -- Бедный! -- сказало оно. -- Наверное, Вы ничего-ничего не знаете, а стремитесь к тому, чтобы знать все. Я встречалось с такими -- всегда хотелось надавать им каких-нибудь детских книжек... или по морде. Мокрой сетью. Книжек у меня при себе нет, а вот... Хотите по морде? Правда, сеть уже высохла -- так что вряд ли будет убедительно. -- Зачем это -- по морде? -- решил сначала все-таки спросить Петропавел. -- Самый лучший способ объяснения. Интересно, что потом уже человек все понимает сам. И никогда больше не требует объяснений -- ни по какому поводу!.. И не думает, будто словами можно что-нибудь ^ объяснить. У Вас были учителя? -- неожиданно спросило Белое Безмозглое. -- Конечно, -- смешался Петропавел. -- Были и... и есть. Как у всех. -- Да-да... -- рассеянно подхватило Белое Безмозглое. -- Терпеть не могу учителей. Они всегда прикидываются, будто что-то объясняют, а на самом деле ничегошеньки не объясняют. -- Ну, не скажите! -- вступился Петропавел за всех учителей сразу. -- А вот скажу! -- воскликнуло Белое Безмозглое. -- Я еще и не такое скажу!.. -- Даже переживая какую-нибудь эмоцию, оно оставалось почти неподвижным. -- Для меня достаточно того, что при объяснении они пользуются словами: одно это гарантирует им полный провал. -- Чем же, по-Вашему, надо пользоваться при объяснении? Белое Безмозглое не задумываясь ответило: -- Мокрой сетью. Исключительно эффективно. А слова... -- Белое Безмозглое подозрительно зевнуло, -- все суета и асимметричный дуализм языкового знака. Определенно надо было предпринимать какие-- то действия, чтобы выведать у Белого Безмозглого хотя бы минимальные сведения об этом асимметричном дуализме. -- М-м... -- попробовал начать он, -- но ведь асимметричный дуализм языкового знака, как Вы его называете... -- этим, наверное, еще не исчерпывается наше знание о мире... -- Исчерпывается, -- лаконично возразило Белое Безмозглое и уснуло, успев повторить только: -- Фердинанд де Соссюр... Тут Петропавел прямо-таки рассвирепел. -- Проснитесь! -- заорал он. -- Сколько можно спать! Белое Безмозглое проснулось и сказало: -- Не злитесь. Злоба -- не воробей: выпустишь -- не поймаешь. -- Тогда немедленно объясните мне про дуализм и про Фердинанда! -- отчеканил Петропавел. Белое Безмозглое вздрогнуло и испуганно залепе