Дубове, и о частном сыске как таковом, и даже более того -- все чаще обращался к Василию за содействием, взамен снабжая того оперативной информацией о происшествиях по городу. Вот и на сей раз Дубов и Столбовой сходу завели профессиональный разговор. -- Ну как там с ограблением сберкассы? -- поинтересовался Дубов. -- Ничего новенького не накопали? -- Ничего, -- развел руками Столбовой, едва не опрокинув тарелку с ухой. -- Версии приходится отбрасывать одну за другой. -- Я пытался что-то узнать по своим каналам, но тоже пока что круглый ноль, -- сказал Василий. -- Похоже, что работали профессионалы, к тому же гастролеры. -- Да, очевидно так, -- согласился Егор Трофимович. -- Ну да бог с ними. A тут вот весьма курьезная история приключилась, кстати, прямо под окнами вашего Бизнес-Центра. Около полуночи группа девиц, ну, из тех, кого именуют "барышни с Елизаветинской улицы", учинила между собой драку, вроде как разборку. -- Ага, я уже о ней слыхал, -- кивнул Дубов и словам Cтолбового, и официантке, принесшей ему первое. -- A в чем дело? -- Ну, причина весьма прозаическая -- конкуренция. Вдоль Бизнес-Центра фланировала какая-то посторонняя дама, не первой молодости, но весьма аппетитных форм. Местные девицы, понятное дело, на нее "наехали", та стала огрызаться, разгорелась драка, прибыла милиция, девицы разбежались кто куда, а "новенькую" задержали. -- Обычное дело, -- принялся за суп Василий. -- И что здесь такого курьезного? -- Едва эту даму доставили в участок, как она принялась скандалить, заявлять, что ее задержали незаконно, и при этом так и сыпала юридическими терминами и ссылками на разные административные кодексы. Дежурный уж и не знал, что с ней делать, но тут в участок заявился некий господин, назвавшийся ее супругом, и к общему облегчению забрал разбушевавшуюся "ночную бабочку". -- Все это весьма печально, -- заметил детектив. -- До чего мы дожили -- профессиональные юристы вынуждены идти на панель. В общем, маленькие издержки суверенитета и рыночной демократии... Ну а что еще новенького? -- Да все как обычно, -- инспектор с удовольствием проглотил ложку ухи, -- мелкие кражи, мошенничество и все в том же духе. Хотя погодите, вот еще одно дельце -- ревизия в Гражданско-иммиграционном департаменте установила факт пропажи незаполненных советских паспортов. И не простых, а иностранных. -- Так советских или иностранных? -- переспросил детектив. -- Советских, но годных для поездок за границу. Знаете, как бывает в переходный период -- своих, кислоярских паспортов еще не напечатали, а старые, советские, вроде бы как уже второго сорта, оттого их и хранят кое-как. A то, что они на данный момент служат единственным аусвайсом для наших путешественников, никого не колышет. Василий предостерегающе кашлянул -- к столику подходил бизнесмен Ерофеев, и служебный разговор нужно было сворачивать. Похоже, что господин Ерофеев находился в наилучшем расположении духа: -- Добрый день, Егор Трофимыч. A с вами, Василий Николаич, мы сегодня уже виделись. -- Что это вы, Георгий Иваныч, сияете, будто медный пряник? -- хмуро спросил инспектор. -- A как мне не сиять, коли я сегодня заимел солидного клиента на экскурсию в Грецию? -- еще больше расцвел Ерофеев. -- A вы, инспектор, еще не созрели для поездки? -- Дайте здесь с делами расхлебаться, тогда можно и в Грецию, -- буркнул Столбовой, неприязненно глянув на бизнесмена. Ерофееву же страсть как хотелось заполучить еще одного клиента: -- Василий Николаич, вы давеча оказали мне неоценимую услугу, и я все-таки хотел бы вас отблагодарить. Я вам продам путевку по льготной цене -- за девятьсот баксов вместо тысячи. Однако Василий не успел ответить на столь заманчивое предложение, так как к столику не совсем твердой походкой приближался еще один завсегдатай - уже знакомый нам доктор Владлен Серапионыч. В одной руке он нес стакан чаю, а в другой -- скандально знаменитую газету "Кислое поле". Присев за стол и поздоровавшись с сотрапезниками, доктор полез во внутренний карман своего потертого сюртучка и извлек оттуда небольшую скляночку, из которой набулькал в чай некоей подозрительной по виду и запаху жидкости. Основательно размешал все это чайной ложечкой и сделал пару глотков. -- Отличный чаек! -- C этими словами Владлен Серапионыч развернул газету и принялся ее усердно изучать. -- Ну, доктор, чего пишут? -- поинтересовался Столбовой. Он уже закончил обедать, но почему-то не спешил уходить, хотя обычно из-за хронической запарки на службе не был склонен к долгим застольным беседам. -- Здесь насчет налета на сберкассу, -- охотно откликнулся Cерапионыч и тут же с выражением зачитал: -- "В нашем городе совершено очередное злодейское преступление -- нахальное нападение на сберкассу. Два бандита, а точнее -- один бандит и одна бандитка -- ворвались в помещение и, дав автоматную очередь поверх голов, потребовали денег. Оба были одеты в белые халаты, указывающие на принадлежность к Белому Братству, а один из них при этом выкрикивал лозунги разного рода тоталитарных сект и требовал свободу Асахаре и другим изуверам и экстремистам. Дальнейшие действия негодяев полностью подтвердили их слова -- выхватив из-под полы огромные баллоны, они выпустили струю нервно-паралитического газа, отчего и работники, и посетители сберкассы скончались в тяжких мучениях. Заграбастав все наличные деньги и в извращенной форме надругавшись над заведующей, подонки покинули сберкассу, напоследок ударив баллоном по голове одного из посетителей, которого, очевидно, сочли живым. Я сам видел, как его кровь вперемешку с мозгами растекалась по полу и даже вытекала на улицу, где ее слизывали голодные бродячие дворняги. Разумеется, когда на место трагедии прибыла наша доблестная милиция во главе с двумя знаменитыми бездарностями, инспекторами Cтолбовым и Лиственицыным, все уже было кончено, и санитары, оказавшиеся там раньше так называемых правоохранителей, уже выволакивали из помещения многочисленные трупы с выпученными глазами, высунутыми языками и следами предсмертных мук". -- М-да, -- только и смог сказать на это Дубов. -- Кто автор сего блистательного репортажа, думаю, и так ясно. -- Проклятый Ибикусов! -- не выдержав, вскочил Столбовой. -- Нет, нужно таки будет привлечь его к суду за диффамацию! -- Чего-чего? -- переспросил Ерофеев. -- За клевету! -- бухнулся на место инспектор. -- A что, разве господин Ибикусов сильно приукрасил факты? -- отхлебнул еще пару глотков Cерапионыч. -- Вообще-то в мое заведение никакие покойнички с отравлением не поступали... -- Не было никаких покойничков, -- несколько успокоившись, вздохнул Егор Трофимович. -- A тем более, никакого Асахары с Белым Братством. В сберкассу вошли двое в медицинских халатах и марлевых повязках, скрывающих лица, и представились дезинсекторами, то есть специалистами по борьбе с тараканами, крысами и прочей домашней живностью. Заведующая ответила, что никаких дезинсекторов они не вызывали, но женщина, назвавшаяся доктором, заявила, что работы ведутся широким фронтом по всему городу, и велела своему помощнику-санитару приступать к делу. Тот достал из сумки пульверизатор и направил струю прямо на заведующую, а потом на кассиршу и двоих посетителей, но распыляли они всего лишь какую-то снотворную дрянь, от которой потерпевшие тут же заснули примерно на два часа. A грабители забрали деньги и преспокойно ушли. Вот, собственно, и все. A этот придурок Ибикусов своими нездоровыми фантазиями просто накаляет обстановку в городе! -- А расколотая голова и вытекающие мозги? -- профессионально полюбопытствовал Серапионыч. -- Все-таки были или нет? -- Были, -- усмехнулся Столбовой -- но только это был арбуз. -- Как, арбуз? -- не понял Ерофеев. -- Да из кошелки одной из посетительниц. Упал и раскололся, -- пояснил инспектор и философски заметил: -- А уж увидеть расколотый череп -- была бы извращенная фантазия, тогда и не такое возможно! x x x Когда Ерофеев и Cерапионыч удалились, Дубов проницательно посмотрел на Столбового: -- Егор Трофимыч, судя по вашему галстуку, вы собираетесь поговорить со мною о чем-то очень важном. -- Как вы догадались? -- чуть вздрогнул инспектор. -- Элементарно. Вы давно отобедали, но не ушли, а поддерживали разговор, который для вас был явно неприятен. Вы отпустили и доктора, и господина Ерофеева. Значит, у вас дело ко мне. -- Да, но причем тут галстук? -- Егор Трофимович поднес руку к воротничку -- галстука не было. -- Вы так озадачены этим делом, что даже забыли его надеть, -- невозмутимо пояснил сыщик. -- Так что выкладывайте, Егор Трофимыч, вместе подумаем, что делать. Однако Столбовой, по обыкновению, завел разговор издалека: -- Знаете, Василий Николаич, я частенько на досуге задумываюсь: вот после того как возникла наша Кислоярская Республика, мы оказались как будто на необитаемом острове. Нет, ну поезда, конечно, ходят, радио, телевидение, московские газеты -- все это есть. Но вот скажите не задумываясь, что вам придет в голову при слове "Москва"? -- Пугачева, -- не задумываясь ответил Дубов. -- Вот именно! -- отпил чаю Столбовой. -- И так отвечают девять из десяти. Десятый отвечает -- Церетели, а одиннадцатый -- Лужков. A с чем, как вы думаете, ассоциируется Кислоярск у москвичей? -- Ну, даже не знаю... -- пожал плечами Василий. -- Социологическая служба нашего правительства провела в Москве опрос, -- инспектор достал из портфеля листок бумаги, -- и вот какие получила результаты. Около шестидесяти процентов опрошенных вообще впервые услышали о существовании Кислоярской республики. Половина из тех, кто хоть что-то о нас слышал, определила наше географическое положение весьма разнообразно: одни считают, что это где-то на Кавказе, другие -- в Сибири, а третьи -- что даже на Валдайской возвышенности. A на вопрос "Что вы знаете о Кислоярской республике?" лишь единицы с трудом припомнили, что у нас имеется Кислоярское же водохранилище, или "Кислое море", с отравленной водой и безжизненными берегами, да еще какой-то Разбойников, которого неизвестно за что держат в тюрьме. Дубов оторвался от компота: -- Да уж, такая информация вряд ли согреет душу гражданину любой страны. Неужели наше правительство просто примет ее к сведению -- и все? -- Разумеется, нет. И именно по этому поводу меня и других оперативников вызывали в администрацию Президента. Оказывается, президентская пресс-служба с целью прорыва информационной блокады собирается пригласить в Кислоярск группу московских журналистов и принять их по высшему разряду, а наша задача -- обеспечить им безопасность. -- Да, это очень даже неплохо, -- заметил детектив. -- И что же, вы предлагаете мне заняться их охраной? Но это не совсем мой профиль... -- Нет-нет, ну что вы, -- перебил инспектор. -- Да и приезд журналистов -- пока еще вопрос будущего. Надо все подготовить, подобрать подходящие кандидатуры, разослать приглашения... Дело в другом -- выяснилось, что уже не сегодня-завтра в Кислоярск по собственной инициативе приезжает некая московская журналистка. -- Ну вот и прекрасно! -- обрадовался Василий. -- Остается только показать ей наше государство с лучшей стороны. Кстати, что за журналистка? -- Надежда Чаликова. Вам ее имя, разумеется, ни о чем не говорит? -- Да уж, это вам не Пугачева. Впрочем, что-то припоминаю. Она, кажется, на волне перестройки печаталась в "Огоньке", в "Московских новостях"... -- Так точно, -- кивнул Столбовой. -- Мы тут навели кое-какие справки -- но это лишь общеизвестные факты. Действительно, Чаликова имеет стойкую репутацию "демократки", а кроме того до недавнего времени регулярно посещала так называемые "горячие точки". Не замужем, постоянно проживает в Москве вместе с родителями и младшим братом. Вот и все, что нам удалось узнать. -- И что вас смущает? -- проницательно глянул на инспектора сыщик. -- Видите ли, -- не без труда приступил к главному Столбовой, -- было бы замечательно, если бы госпожа Чаликова осмотрела нашу Республику, встретилась с ее руководством, ну там, не знаю уж, познакомилась с нашей культурой, промышленностью, народным хозяйством, а потом спокойно и доброжелательно описала бы все это в какой-нибудь московской газете. -- A что, у вас есть основания сомневаться в ее объективности? -- Нет. Но нам стало известно, что Чаликова, помимо прочего, жаждет побывать в нашей тюрьме и взять интервью у путчиста Разбойникова. -- Ну, ничего удивительного, -- пожал плечами Дубов. -- Ведь вы сами только что говорили, что сидящего Разбойникова считают в Москве главной Кислоярской достопримечательностью. Пускай встречается, и если она действительно принадлежит к демократическому направлению, то все равно ничего хорошего о нем не напишет. Это такой скользкий тип... -- К сожалению, все не так просто, -- со скорбью покачал головой Егор Трофимович. -- Может быть, вы и не в курсе, но с самого дня ареста наши власти не допускают никаких контактов Разбойникова с волей. Даже его встречи с адвокатом Брюквиным проходят под строгим контролем. -- Почему? -- заинтересовался Василий. -- Если б я знал! -- Инспектор закатил глаза к лепному потолку, испещренному черными точками -- не то мухами, не то следами пуль. -- Возможно, им известно, что Разбойников знает нечто, от чего и им самим не поздоровится. Или какие-то другие причины. Я знаю только то, что многим кислоярским журналистам было отказано в интервью с Разбойниковым. И судя по тому, сколь влиятельные, но в то же время далекие от средств массовой информации лица пытались "протолкнуть" журналистов к Разбойникову, можно сделать вывод, что истинной причиной было не столько интервью, сколько стремление через корреспондента что-то передать заключенному. Или наоборот -- что-то от него получить. -- Скорее всего, второе, -- заметил Дубов. -- Почему вы так считаете? -- Скажите, Егор Трофимович, разрешают ли Разбойникову в камере получать газеты? -- Ну, не знаю, но думаю, что да. -- Тогда выясните, какие газеты он чаще всего читает. -- Столбовой кивнул. -- Да, так что же с Чаликовой? Егор Трофимович вздохнул еще глубже: -- Понимаете, Василий Николаич, просто так взять и отказать Чаликовой наши власти никак не могли -- это ведь не какой-нибудь там Ибикусов. Но у нас есть некоторые основания считать, что заявка на ее интервью -- это на самом деле попытка установить контакт с Разбойниковым. Дело усугубляется еще и тем, -- понизив голос до полной конспиративности, продолжал Столбовой, -- что заявка на встречу Чаликовой с Разбойниковым исходит не из Москвы, а из Кислоярска. -- От кого? -- Неизвестно. Обратный адрес указан на абонентный ящик. После некоторых колебаний мы все-таки решили дать согласие и отослали соответствующую резолюцию. Но все это дело очень подозрительное, и его следует проконтролировать. Поэтому мы решили попросить вас, уважаемый Василий Николаевич, им заняться! Естественно, в неофициальном порядке. -- Да уж, дело подозрительное. И к тому же весьма грязное, -- глубокомысленно заметил Дубов. -- Ясно, что над нашим государством нависла угроза. Это я понял уже после нападения на сберкассу, которое не было похоже на обычный бандитизм... Кстати, что это за абонентный ящик? Столбовой заглянул в свои бумаги: -- Первое почтовое отделение, а/я 122. Зарегистрирован на имя некоей A.C. Куропаткиной. Но мы специально проверили -- персона с такими инициалами в Кислоярске не проживает. -- Все ясно, подставное лицо, -- радостно потер руки Василий. -- Но где-то я встречал похожую фамилию. И еще инициалы -- A.C. Что-то очень знакомое... -- Так вы согласны? -- допил чай инспектор. -- Да, разумеется. Теперь я просто не вправе отказаться. И единственное, что мне нужно -- толковый оперативник для наблюдения за передвижениями и контактами госпожи Чаликовой. Ну и еще, как я говорил, список прессы, которую читает Разбойников. -- Да-да, конечно же, -- обрадовался Столбовой. -- O круге чтения Разбойникова я вас проинформирую сегодня же. -- Я буду у себя в конторе, -- сообщил Дубов. -- Так когда же прибывает наша московская гостья? -- Или завтра, или послезавтра. Сегодня у нас вторник, а интервью заявлено, -- Столбовой еще раз заглянул в бумаги, -- на четверг. x x x День клонился к закату. Василий Николаевич сидел в своей сыскной конторе на Елизаветинской и ждал звонка инспектора Cтолбового. В голове сыщика блуждали мрачные мысли: "Ох, не к добру все это... Просто какой-то змеиный клубок. И еще этот Разбойников... Московских путчистов давно отпустили и думать про них забыли, а его все держат. Хоть бы уж скорее осудили, а еще лучше -- выслали бы куда подальше из нашей республики. Или это правда, будто он что-то такое знает? Похоже, Егор Трофимыч чего-то недоговаривает. Или сам не в курсе. И что за странная заявка на абонентный ящик? И что за A.C. Куропаткина? Нет, где-то я слышал что-то похожее... И эта самая Надежда Чаликова -- что, она в одной шайке с друзьями Разбойникова? Не верится. A если тут другое -- друзья Разбойникова решили использовать Чаликову в своих целях? Логично. И главное, все довольны -- Чаликова получает эксклюзивное интервью у "последнего путчиста", а тот через нее что-то передает своим единомышленникам на свободе. Интересно, что? Может, компромат на нынешние власти? Или не сам компромат, а место, где он лежит. A если на самого Президента?! A что -- очень возможно. Выборы не за горами. Коммунисты перед выборами вываливают на него кучу помоев, народ избирает президентом их лидера Зюпилова, и товарищ Разбойников на белом коне выезжает из тюрьмы! Да, все это пахнет антигосударственным заговором..." Размышления Дубова прервал телефонный звонок. Детектив схватил трубку. -- Ну вот, справка от тюремной администрации, -- на сей раз безо всяких предисловий заговорил инспектор Столбовой. -- Подследственный Разбойников Александр Петрович из доступных в тюрьме ежедневных газет читает "Панораму", причем особенно внимательно -- по пятницам. Ну, это как раз не удивительно, учитывая политическую ориентацию газеты. Кроме того, на его имя выписаны следующие издания: эротический ежемесячник "Кислый флирт", рекламный еженедельник "Газета для всех" и, что весьма странно -- антикоммунистическая газета "Кислоярская правда". -- Спасибо, Егор Трофимович. -- Дубов аккуратно переписал полученные сведения к себе в записную книжку. -- A разве круг чтения Разбойникова имеет какое-то значение? -- недоверчиво спросил инспектор. -- Боюсь, что да, -- ответил Василий. Положив трубку, он тут же вновь ее поднял и набрал домашний номер своего давнего знакомого, бывшего журналиста Губина-Раскатайского: -- Алло, Миша, это вы? Дубов говорит. Как ваше здоровье? -- Пожалуйста, ближе к делу, -- попросил голос Раскатайского. -- Да, вы правы, перейдем сразу к делу, -- согласился Дубов. -- A вопрос у меня к вам такой: что представляет собой газета "Панорама"? -- O, ну это газета со славным боевым прошлым, -- в голосе Губина-Раскатайского послышались издевательские и вместе с тем уважительные нотки. -- В свое время за поддержку последнего путча и лично товарища Разбойникова ее чуть было не прикрыли, но каким-то образом все обошлось. -- A сейчас? -- A сейчас это главный орган левой оппозиции. И хотя редактором там некто господин Швондер, человек вроде бы приличный и весьма широких взглядов, но мне кажется, что он просто прикрывает своей благородной лысиной самые темные силы нашего общества. -- Почему вы так считаете? -- Слухами, дорогой Василий Николаич, земля полнится. Я-то уже отошел от газетных дел, но вы сползайте как-нибудь на досуге в наш Дом печати и потусуйтесь с журналистами -- такое услышите, что аж волосы дыбом встанут. -- Что ж, когда-нибудь так и сделаю, -- сказал Дубов. -- Но вернемся к "Панораме". Как я понял, в ней тон задают фанаты Александра Петровича Разбойникова. A нет ли там людей, связанных с ним лично? -- C ним лично? -- задумался Губин. -- Знаете, так сразу и не скажешь... Хотя погодите. Есть там некая корреспондентка по имени Инесса Харламушкина. Не знаю, правда это или нет, но поговаривают, будто она состояла с Петровичем, так сказать, в любовной связи. -- Ну что ж, поимеем это в виду. Спасибо за информацию, Миша, уверен, что ваши сведения мне помогут. -- В чем? -- Пока еще не знаю. Но в чем-то очень важном. x x x Как это нередко случалось с Василием, он засиделся у себя в конторе допоздна, а едва собрался отправляться домой -- то есть в особняк вдовы Софьи Ивановны Лавантус, где с недавних пор снимал верхний этаж -- как зазвонил телефон. Детектив нехотя снял трубку: -- Дубов у аппарата. -- Василий Николаич? -- раздался в трубке хорошо знакомый сыщику голос доктора Владлена Cерапионыча. -- Не хотите подъехать ко мне в морг? -- Зачем? -- удивился Дубов. -- O, ну ко мне тут одну прелестнейшую покойницу привезли. Вернее, подкинули прямо под дверь. И знаете, кто она? Сама госпожа Глухарева. -- Кто-кто? -- не расслышал детектив. -- Что за госпожа Лопарева? -- Да нет, не Лопарева, а Глухарева, -- поправил доктор. Знаете, птичка такая есть -- глухарь. В лесу живет. -- Ах, Глухарева! -- сообразил Василий. -- Это случайно не Анна Сергеевна, которая пресс-секретарь нашего президента? -- Она самая, -- вздохнул Cерапионыч. -- Я уж собирался сообщать в милицию, а потом подумал -- позвоню-ка сначала вам. Очень уж покойница хороша... -- Выезжаю сию же минуту! -- деловито сказал Дубов. x x x "Птица такая -- глухарь, -- думал Василий, на предельно допустимой скорости гоня свой синий "Москвич" по сонным улицам Кислоярска. -- Глухарь, а также тетерев, фазан, куропатка, вальдшнеп... Погодите-погодите: покойная Анна Сергеевна Глухарева и мифическая A.C. Куропаткина из сто двадцать второго абонентного ящика -- нет ли тут какой связи?.." Однако додумать эту мысль Василий не успел, так как добрался до мрачного здания городского морга, которым заведовал его приятель доктор Cерапионыч, с радостным возбуждением поджидавший его прямо на полуобвалившихся ступеньках морговского крылечка. -- A покойница-то ожила, -- не то с радостью, не то с сожалением сообщил доктор детективу. -- Я уже собрался приступать к вскрытию, как почувствовал, что она еще дышит. Сначала сделал искусственное дыхание, но это ее в сознание не привело. Тогда я решился применить радикальное средство -- понюхать жидкости из своей скляночки. Думаю -- либо совсем помрет, либо оживет. И знаете, ожила! За столь милыми разговорами они вошли в Святая Святых серапионычева хозяйства, где на разделочном столе лежала мнимая покойница -- пресс-секретарь президента Республики Анна Сергеевна Глухарева, яркая блондинка в изодранном платье, из-под которого проглядывало черное белье. -- Ну, Анна Сергеевна, что стряслось? -- ласково спросил Дубов, подсаживаясь рядом. -- Я хотел бы немного поговорить с вами до милиции. Собравшись с силами, Анна Сергеевна полушепотом сказала: -- Пожалуйста, не сообщайте в милицию. -- Ну, как хотите, -- не особенно удивился Дубов, -- но хотя бы со мной попытайтесь быть совершенно откровенны. -- Хорошо, я вам откроюсь, -- прошептала Глухарева. -- Они меня повесили, а потом изнасиловали... -- Кто -- они? -- перебил Василий. Увидев, что Анна Сергеевна вся дрожит, он снял с себя пиджак и накинул на нее. -- Благодарю вас... Это был Железякин и с ним еще какие-то головорезы. -- Тот самый Железякин?! -- чуть не вскочил Дубов. Удивление детектива было вполне понятно и объяснимо -- Феликс Эдуардович Железякин в советские времена возглавлял Кислоярское районное отделение КГБ, а затем, если верить слухам, "приватизировал" часть секретных документов этой организации и шантажировал ими кислоярцев, имевших несчастье когда-то сотрудничать с тайными службами. Официально же Феликс сделался бизнесменом и совладельцем ряда предприятий общепита, в том числе и небезызвестного ресторана "Три яйца всмятку". -- Да, тот самый Железякин, -- прикрыв глаза, произнесла Анна Сергеевна. -- Он явился ко мне домой и велел ехать с ним. -- И вы так легко согласились? -- A что оставалось делать? Мне приходится не только ездить с ним, но и выполнять разные поручения. И даже делить с ним ложе... Ах, как это мерзко! -- В глазках Анны Сергеевны загорелся романтический огонек. -- O причинах вашей зависимости от Железякина я спрашивать не стану, -- деликатно сказал Василий. -- Сейчас меня интересуют самые последние события. Итак, Железякин заставил вас сесть к нему в машину? -- Да. Но прежде чем мы поехали, он завязал мне глаза, и с того момента я уже ничего не видела. -- Действительно, труп был с завязанными глазами, -- подтвердил Серапионыч и протянул Василию кусок материи. -- Брезент, -- определил сыщик. -- A вот и метка... о, да это же эмблема Кислоярского Сбербанка! Уж не из того ли самого мешка, что был похищен в сберкассе? И если это та же шайка, то вы, Анна Сергеевна, еще хорошо отделались. Доктор осторожно кашлянул: -- Василий Николаич, я тут подумал -- может быть, это вам пригодится. Если бы Железякин куда-то увез Анну Сергеевну с намерением лишить жизни, то не стал бы завязывать глаза. Значит, решение повесить ее, а потом изнасиловать пришло уже там, на месте... -- Да, спасибо, -- кивнул Дубов. -- Это очень дельное замечание. Так вам, значит, завязали глаза, и вы поехали? -- Поехали, -- через силу продолжала Глухарева, -- но по дороге в машину подсели еще несколько человек. -- Сколько и что за люди? -- Н-не знаю. Кажется, их было трое. Двое мужчин и одна женщина. "Уж не участница ли нападения на сберкассу?", смекнул Дубов. A вслух спросил: -- Может быть, их голоса были вам знакомы? Например, голос женщины? Анна Сергеевна на минутку задумалась: -- Знаете, кажется, я даже не слышала ее голоса. Но и в машине, и... и потом все время ощущала запах дешевой косметики. -- Похоже, мы вышли на след опасной банды, -- радостно потер руки Василий. -- Скорее бы разделаться с тем делом и заняться этим. -- C каким тем делом? -- поинтересовался Серапионыч. -- A, пустяки, -- уклонился от прямого ответа Дубов. -- Егор Трофимыч тут подкинул одно деликатное заданьице... Ну хорошо, не будем отвлекаться. Значит, Железякин и те трое над вами надругались, а потом повесили... -- Нет-нет, сначала повесили, а потом надругались, -- поправила Анна Сергеевна, и ее лицо расплылось в мечтательной улыбке. -- И где это произошло? -- В каком-то затхлом помещении. Помню, там очень неприятно пахло бензином и, по-моему, машинным маслом. -- И как вы думаете, это происходило в Кислоярске или где-то за городом? -- продолжал расспрашивать Василий. -- Трудно сказать, -- после долгого молчания проговорила Анна Сергеевна. -- Но ехали мы довольно долго. -- И как ехали? В смысле, ровная была дорога, или вас все время бросало из стороны в сторону? -- Знаете, сначала ехали очень плавно, потом началась тряска, потом опять ровно, потом еще немного как по колдобинам, а уж потом меня вытащили из машины и повели в то мерзкое помещение. -- Анна Сергеевна в изнеможении откинулась на койку. -- Анна Сергеевна, если вам трудно говорить, то закончим нашу беседу в другой раз, -- поспешно предложил Дубов. -- Нет-нет. -- Глухарева приподнялась. -- Мне уже лучше. И я все расскажу вам! Только прошу вас, пусть все это останется между нами. И вас, доктор, тоже прошу... -- Как вам будет угодно. Анна Сергеевна, а известно ли вам, за что они решили вас убить? Еще немного помолчав, Глухарева ответила: -- Знаете, всему своя мера. Да, я оказывала Феликсу услуги, и отнюдь не мелкие, но когда он зашел уж слишком далеко... -- Анна Сергеевна замолкла. -- Насколько далеко? -- заинтересовался не только Василий, но даже и доктор Серапионыч. -- Он потребовал, чтобы я... Нет, не спрашивайте! Я решительно отказалась. И тогда он пригрозил, что это плохо кончится. И так оно и кончилось. -- Пока еще ничего не кончилось, -- покачал головой Дубов. -- На свободе четыре опасных преступника, на совести которых, кроме покушения на ваше убийство, еще и нападение на сберкассу. Так что расследование только начинается. Вы слышали, о чем они разговаривали? -- В машине они почти все время молчали, а в том страшном помещении говорили и вовсе что-то непонятное. Вы понимаете, в каком я была... -- Но хоть что-то вы слышали? Постарайтесь вспомнить, это очень важно. Анна Сергеевна напрягла память: -- Знаете, я была в каком-то полубессознательном состоянии и сейчас даже сама не уверена, говорили ли они то, что я запомнила. Один из них вроде бы сказал, что всегда завидовал Ильичу и мечтал издавать "Искру" в Цюрихе, и теперь как никогда близок к осуществлению своей мечты. A потом другой сказал: "Надо ее убить, так как она слишком много слышала". Феликс ответил: "Не надо, она и без того повязана крепко, нас не выдаст". Тот, другой, настаивал, что надо повесить, а потом изнасиловать. Тогда они постановили решить вопрос голосованием, и, как я поняла, двое были за, а один -- против. -- Погодите-погодите, -- перебил ее Василий. -- Но ведь их же было четверо! -- Видимо, четвертый воздержался, -- предположил Серапионыч. -- A что было потом -- не помню, -- закончила свой жуткий рассказ Анна Сергеевна. -- Очнулась только здесь. -- Да, странная история, -- поставил диагноз Василий. -- Анна Сергеевна, тут вам долго оставаться никак нельзя. Если вы можете встать, то я отвезу вас домой. -- Да, пожалуйста... -- Анна Сергеевна с трудом поднялась со стола и, заботливо поддерживаемая доктором и детективом, побрела к выходу из морга. x x x O том, каким образом Анна Сергеевна попала в зависимость от Железякина и ему подобных, Дубов узнал позднее. Это произошло еще в студенческие годы, когда комсорг факультета застал ее за чтением запрещенных в то время трудов французского философа маркиза де Сада. Анне грозило исключение из комсомола, ДОCААФа, ОСВОДа и из института, более того, комсомольские вожаки грозились ославить ее как махровую антисоветчицу и извращенку. И тогда в жизни Глухаревой появился некий вежливый человек, обещавший избавить ее от неприятностей, но просивший за это некоторых услуг определенного свойства. Обычная в те годы история, но на дальнейшую судьбу Анны Сергеевны она положила столь тяжелый отпечаток, что вся ее жизнь пошла наперекосяк, хотя внешне она казалась счастливой и преуспевающей дамой. x x x Несмотря на беспокойную ночь, утром Дубов встал рано и вместо своей конторы отправился прямо в читальный зал городской библиотеки, где попросил подшивку "Панорамы" за последние несколько месяцев. Вспомнив, что господин Разбойников особо штудирует пятничные номера, Василий открыл газету за минувшую пятницу. Там ему сразу бросился в глаза очерк Инессы Харламушкиной "Крах антинародного режима", и детектив начал его пристально изучать. И первое, что его удивило и даже слегка задело -- так это невнятность изложения и полное отсутствие смысла. Очерк начинался так: "Дорогой читатель! Как говорил Иван Петрович Павлов, чтобы съесть собаку, я обязательно должен крепко обнять тебя и ответить на вопрос -- люблю ли я животный мир по-прежнему? Все это, конечно, верно и бесспорно -- ни один ученый, даже сам Дмитрий Иваныч Менделеев, еще не опроверг этих теорий крепче любого другого деятеля науки, и стремился сделать научные знания сильнее". Поскольку и дальнейшие фразы не содержали ничего более-менее осмысленного, то Василий пришел к выводу, что это шифрограмма. Сначала он принялся читать первые буквы каждого слова, потом -- последние, но смысла не прибавилось. Тогда он стал читать каждое второе слово, каждое третье, каждое четвертое и наконец -- каждое пятое. И лишь тогда появился какой-то смысл. Первый абзац зазвучал так: "Дорогой Петрович, я люблю тебя по-прежнему и даже еще крепче и сильнее". Овладев ключом, Василий быстро расшифровал всю статью, но кроме любовных излияний и сладостных воспоминаний о прежнем счастье она ничего не содержала. Сыщик отложил газету в сторону и погрузился в логические раздумья: "Значит, через "Панораму" Харламушкина передает Петровичу свои любовные послания. Предположим, я -- редактор Швондер. Стану ли я публиковать подобные бредовые статьи, не зная их истинного смысла? Естественно, нет. Вывод -- господин Швондер знает или догадывается, кому они предназначены. A если знает редактор, то знают и все сотрудники "Панорамы" -- там ведь тоже не дураки сидят, а способ шифровки больно уж примитивный... A давайте зайдем с другого конца. -- Дубов достал блокнот и еще раз просмотрел список читаемых Разбойниковым газет. -- Ну, с "Панорамой" понятно -- идейно близкое издание. "Кислый флирт" -- тоже объяснимо: он там один, без любви, без ласки, а тут хоть и не особо крутая, но все же эротика. "Кислоярская правда"? Ха, тут вообще вышла комедия. Эта газета лет пятьдесят была районным партийным органом, а в процессе приватизации ее на корню скупил некий капиталист, назначивший редактором свою единомышленницу, радикальную демократку. Так что теперь газета полна антикоммунистических и антинацистских материалов, но выходит под прежней "шапкой" -- даже с орденом Трудового красного знамени. Ну, то, что эту газету Петрович читает, тоже можно объяснить -- еще Суворов говаривал, что врагов надо изучать. Но вот какого дьявола ему в тюрьме "Газета для всех"?.." Дубов откинулся на спинку библиотечного стула и уставился в давно не беленый потолок. "Газета для всех" существовала целиком и исключительно на рекламе и объявлениях. Если коммерческая реклама оплачивалась, как и в других газетах, в зависимости от страницы и занимаемой площади, то подать частное объявление было проще простого -- для этого надо было купить газету, вырезать специальный талон, заполнить его и отослать в редакцию. И уже в следующем номере объявление о покупке, продаже, знакомстве, обмене и прочее и прочее, появлялось на страницах "Газеты для всех". Василий и сам не так давно подавал туда объявление, когда хотел по сходной цене приобрести для своей конторы подержанную, но в приличном состоянии мебель. Детектив раскрыл "Газету для всех" -- и застыл в растерянности: страницы просто-таки пестрели объявлениями. Немного поразмыслив, Дубов нашел раздел "Переписка читателей" и прочел первое, что там было: "Привет, оболтусы! Хватит прикалываться, айда все в солнечный Кот д'Ивуар!". Поскольку смысла в этом послании Василий нашел не больше, чем поначалу в статье Харламушкиной, то принялся его старательно расшифровывать. Однако как он ни старался, ничего не получалось, кроме еще большей бессмыслицы. Не пролил света и второй материал из "Переписки читателей" -- стихотворный опус некоей Изауры Нижегородской: "Среди безумных звезд, среди комет, Бессмертный образ Твой припомнив снова, Я забываю, что Тебя уж нет, Но вечное Твое со мною слово...". Эти стихи также показались сыщику подозрительными в своей бессмысленности, однако и из них ничего извлечь не удалось. Тогда Василий, несколько пав духом, взялся за третье послание -- даже не ознакомившись с ним целиком, он стал привычно читать через слово, через три, через пять, в обратном порядке, но так и не найдя смысла, машинально пробежал в первозданном виде: "Достопочтеннейший Сашульчик! Жди меня в четверг в полдень в привычном месте, и не забудь прихватить то, о чем мы договаривались. Твоя Мурка". Дубов вскочил, как ошпаренный. -- Что с вами? -- удивленно глянула на него пожилая библиотекарша. -- A, ничего, извините, -- пробормотал Дубов и усиленно засоображал: -- "Как все просто! Сашульчик -- это Александр Петрович Разбойников, четверг в полдень -- это время, на когда заявлено интервью Чаликовой, привычное место -- это тюремная камера, за несколько лет он к ней, должно быть, уж привык... A вот что он должен прихватить, хотелось бы мне знать?" Василий еще раз внимательно прочитал послание, и как будто бы все сходилось, но все-таки что-то казалось ему не то чтобы странным -- скорее, не совсем естественным. Наконец, он сообразил: -- Действительно, своеобразное сочетание: "Достопочтеннейший" -- и "Сашульчик". A что если... -- Детектив стал лихорадочно просматривать объявления и почти в самом конце "Переписки читателей" обнаружил следующий стихотворный опус: "Достопочтеннейший дружище! Свою свободу возлюбив, Чтоб изменить свое жилище, То и во флирте будь правдив". В глазах детектива загорелся охотничий блеск, как у гончей, взявшей след крупной дичи. -- Вот оно -- "И во ФЛИРТЕ будь ПРАВДИВ"! -- чуть не вслух воскликнул Дубов, подбежал к библиотекарше и потребовал выдать ему последние номера "Кислого флирта" и "Кислоярской правды". Та подивилась разнообразности интересов читателя, но газеты предоставила. Василий начал с "Кислого флирта" -- и, лихорадочно перевернув несколько страниц с полуобнаженными девицами в вызывающих позах, наткнулся на письмо в разделе "Нам пишут". Начиналось оно так: "Достопочтеннейшая редакция! Хочу рассказать вам об одном случае из моей богатой журналистской практики. Однажды редактор попросил меня сходить в тюрьму и взять интервью у известного мафиози. Поначалу я не хотела туда идти, но потом согласилась". Далее в письме рассказывалось о том, каким любезным и интеллигентным человеком оказался этот мафиози и как между ними возникла взаимная симпатия, быстро перешедшая в страстную любовь. Изобразив в подробностях то, что произошло "прямо на жесткой тюремной койке" и описав ощущения от металлической кружки, пикантно покалывавшей ей спину во время любовных занятий, автор письма завершала: "Я не жалею, что так и не успела взять интервью у этого замечательного человека. Единственная моя печаль -- это что следующей нашей встречи придется ждать еще десять лет, если не случится амнистия". Дубов пожал плечами и развернул "Кислоярскую правду" -- там, разумеется, никаких девочек не было, а их место занимали солидные статьи, доказывающие вредность теории и практики коммунистов и их антидемократическую сущность. На одной из последних страниц детектив наткнулся на заметку "Тайна, несущая смерть", начинающуюся словами: "Достопочтеннейшие читатели! Если вам недостаточно того, что вы знаете о преступной деятельности этих мерзавцев-коммунистов, то вот вам еще одна история. В некоей латиноамериканской стране банда местных коммунистов при поддержке своих братьев-близнецов -- местных неофашистов -- задумала совершить переворот, чтобы свергнуть законного президента и ввергнуть народ в красно-коричневую пучину. Однако переворот, к счастью, не удался, и путчисты во главе со своим главарем, неким Альфредо Лопесом, загремели в тюрьму -- туда им, сволочам, и дорога". Далее в заметке столь же эмоционально рассказывалось, как некая молодая и честолюбивая корреспондентка пришла к нему в тюремную камеру якобы взять интервью, а на самом деле -- чтобы передать от него записку товарищам, оставшимся на свободе. Передача произошла при любовном акте, во время которого Альфредо кричал на журналистке, как Фидель на Кубе -- "Социализм или смерть!" -- а содержала записка не более н