мен, - сказал незнакомец и засмеялся нервным смехом. - Насколько я знаю, у моей матери не было близнецов. Вероятность такого совпадения практически равна нулю. И тем не менее, коли уж вы пришли ко мне, давайте познакомимся. - Я пришел к вам? - спросил Миллер. - Не понимаю. - Незнакомец пожал плечами. - Или вы будете отрицать, что минуту назад переступили порог моего кабинета? - Но это мой кабинет! - Миллер встал с кресла. - Черт с ним, с кабинетом! Не будем спорить по пустякам. Итак, разрешите представиться. - Незнакомец протянул руку. - Профессор Эдвард Миллер, доктор физики... - ...родился в Женеве 9 марта 1927 года, - продолжал Миллер, - окончил Мичиганский университет в 1959 году. - Совершенно верно! - воскликнул незнакомец. - Еще бы не верно! - сказал Миллер. - Это же я! Теперь он подумал, что участвует в грандиозной мистификации, великолепном иллюзионе, и уже заранее восхищался гением неизвестного фокусника. - Что значит "я"? - спросил незнакомец. - Я - значит я, - сказал Миллер весело. - Эдвард Миллер, доктор физики, - это я. - Та-ак... - протянул незнакомец и вытащил из кармана пачку сигарет. "Курит тот же сорт", - подумал Миллер и взял сигарету. Две зажигалки щелкнули одновременно. Две одинаковые зажигалки. Они оба заметили это. - Так... так, - снова протянул незнакомец и выпустил первое колечко дыма. - Итак, вы утверждаете, что вы тоже профессор Миллер? - У меня есть на это некоторые основания, - не без иронии сказал Миллер. - Хорошо. Предположим. Как говорят политики, поговорим не о том, что нас разъединяет, а о том, что нас объединяет. - При самом беглом осмотре видно, что объединяет нас чересчур многое. - Итак, вы мой двойник. - Простите, это вы мой двойник. - Не понимаю. - Почитайте "Начала" Евклида, он пишет там о принципе подобия, - посоветовал Миллер. - Кстати, я читал Евклида. - На третьем курсе. Главным образом для того, чтобы произвести впечатление на Леру Вудворд, рыженькую теннисистку с химфака. - Вы и это про меня знаете? - удивился незнакомец. - Это я знаю про себя! - Послушайте, - сказал незнакомец, - а ведь все серьезнее, чем вы думаете. И зря вы веселитесь. - Это - единственное средство, чтобы не сойти с ума. - Да, нервы работают за красной чертой. И еще бессонная ночь: не привык ночевать в гостинице. - В какой вы остановились? - с веселой любезностью спросил Миллер. - Нигде я не останавливался. Я живу на Грей-авеню... - ...дом 37, квартира 14. - Верно! Но прошлой ночью я вернулся поздно и обнаружил, что замок заклинило. Ломать замок - это работа до утра, и я решил заночевать напротив. - В "Скарабей-паласе"? - Да. - Значит, это вы скреблись в дверь, когда я сидел в ванной? - В какой ванной? - В своей ванной, в своей квартире 14, дом 37, на своей улице Грей-авеню. - Та-а-ак. - А ведь вы правы, - задумчиво продолжал Миллер, - положение действительно гораздо серьезнее. Помолчали. - Послушайте меня спокойно. Кажется, я все понял, - сказал наконец Миллер. - Так вот, я - настоящий Миллер, а вы - мой двойник, случайно синтезированный вчера в лаборатории Чвиза. Старик добился своего! Он рассказывал мне не раз теорию матричной стереорегуляции. Человек - система живых клеток, особенным образом организованных. Никакой души, духа и прочей мистики. Физика и химия. Только! Организм для Чвиза - матрица. Он дробит его на молекулярном уровне в поле своего гиперрегулятора и перепечатывает наново... Полная копия, абсолютно полная, вплоть до напряженности нейронов... Чвиз рассказывал об этом, но я всегда считал, что это бред. - Кстати, и я думал, что это бред, - сказал незнакомец. - Да-да, не перебивайте. Еще вчера утром вас не было. Поэтому мы никогда не встречались раньше. Вы - это я в то самое мгновение, когда я проходил мимо его биогологенератора или как там его называют. - Послушайте, а вы не отличаетесь скромностью, - сказал Двойник. - Почему "я - это вы"? А если наоборот? Как я мог родиться вчера, если я помню себя десятки лет? Я все помню, - сказал он задумчиво. - Я могу показать вам могилу отца, и две сосны, где висели мои качели, и свои фотографии... Мальчик на велосипеде... - Это мои фотографии! - ...и свои фотографии, и ту скамейку в Парке смеха, где я впервые увидел Ирен... - Ирен! - воскликнул Миллер. - Вы знаете Ирен? - Простите, это моя невеста, - спокойно ответил Двойник. - Но это чудовищно! - Успокойтесь, так называемый профессор Миллер. И давайте здраво взвесим все события. Если вы утверждаете, что я возник вчера и виной тому ваша неосторожность в лаборатории старика Чвиза, то, насколько я знаю теорию Чвиза, мы должны быть абсолютно одинаковы физиологически, а характер и эмоции одного из нас должны определяться характером и эмоциями другого точно в момент синтеза. Каким были вы в ту секунду, когда Чвиз включил полет? Не помните? Разумеется, вы не помните: человек не может контролировать и запоминать свои эмоции по секундам. А тогда ответьте мне на вопрос: как можно сейчас доказать, что вы - настоящий Миллер, а я - синтезированный? Миллер молчал. - Значит, критерия нет, - продолжал Двойник. - Сравнивать не с чем. И, клянусь, я не отобрал у вас вашего имени. Синтезированный двойник - вы. - Послушайте, - сказал Миллер, - но ведь я отлично помню, как все было. После разговора с Чвизом я сел в такси и уехал домой, а утром... - А я после разговора с Чвизом пошел домой пешком и опоздал: вы заперли дверь. - Но я помню все, что было до Чвиза, я все время думал. - И я прекрасно помню, я тоже все время думал о своей установке нейтронного торможения. - Это ваша установка? - Ну а чья же? - Послушайте, но ведь это уже очень серьезно! Теперь нас двое. Наша установка... - он невольно запнулся, так дико прозвучали эти слова - "наша установка", - мы двое должны решить наконец... - Не знаю, как вы, а я уже решил, - ответил Двойник. - Всю ночь в "Скарабее" я ворочался с боку на бок и думал, думал... В этот момент в дверь постучали. - Это Ирен! - сказал Миллер. - Да, это Ирен, вчера я попросил ее зайти ко мне, - подтвердил Двойник. - Она не может видеть нас двоих, - зашептал Миллер, - вы должны уйти! - Я? В дверь опять постучали. - Убирайтесь! - закричал Миллер. - Послушайте, - глухо сказал Двойник, - эта женщина - единственное, что есть у меня в этом мире, единственное, во что я верю. Он резко оттолкнул Миллера и бросился к двери. 6. КРЕДО Миллер едва успел закрыть за собой дверцу стенного шкафа. До прихода Ирен у него оставалось мгновение, чтобы оценить ситуацию, в которую он попал, и найти какую-нибудь статичную позу. О Боже, оценить ситуацию! Люди устроены так, что необычность своего положения по достоинству оценивают потом, много позже, заливаясь краской стыда, смеясь или испытывая приступы запоздалого страха. Но в конкретный момент они нередко ведут себя столь спокойно и привычно, словно всю жизнь только тем и занимались, что на два часа в сутки регулярно прятались в темных и душных стенных шкафах. Так или иначе, но Миллер немедленно присел на корточки, чтобы замочная скважина оказалась на уровне его глаз, и обнаружил под собой твердый предмет, пригодный для сидения. Он даже успел подумать о том, что неплохо бы узнать, какой это болван не выполнил его распоряжения и не выбросил старенький опель-сейф... Впрочем, надо бы при случае сказать ему спасибо. И тут вошла Ирен. Дальнейшее было как в кино. Нет, как в романе. Нет, как во сне. Во всяком случае, было так, как не бывает в обычной, нормальной жизни. Миллер, сидя в шкафу, наблюдал через замочную скважину не просто сцену свидания знакомого или незнакомого мужчины со знакомой или незнакомой женщиной, что уже достаточно пикантно и необычно для ученого с его именем, - он подглядывал за самим собой, причем подглядывал совсем иначе, нежели мы порой следим украдкой за собственным отражением в зеркале. Он имел возможность наблюдать себя, ну, что ли, целиком, хоть со стороны затылка, понимая при этом, что отражение может действовать совершенно независимо от своего хозяина. Миллер затаил дыхание и прильнул к замочной скважине. Между тем Миллер-второй, подойдя к Ирен, поцеловал ее в лоб, как это делал всегда Миллер-первый. Потом подумал и вдруг поцеловал в губы, что Миллер-первый делал чрезвычайно редко, когда испытывал прилив особого волнения от встречи с Ирен. Затем он специфическим миллеровским движением шеи поправил воротничок рубашки, и Миллер-первый подумал про себя, что жест этот выглядит со стороны удивительно неприятно и какое счастье, что Ирен на этот раз, как, вероятно, и всегда, не обратила на него внимания. Звук поцелуя помог Миллеру-первому очнуться от созерцательности. "Я ревную или не ревную?" - неожиданно спросил он себя и понял, что сама возможность спокойно задать этот вопрос уже есть ответ на него. Он чуть не рассмеялся. В конце концов, можно относиться к происходящему как к научному эксперименту, способному вызвать у ученого лишь любопытство. Важно только понять, беспредельно ли оно. Итак, что будет дальше? Пора предложить Ирен кресло у окна - ее любимое низкое кресло, стоящее рядом с низким столиком, - затем открыть крышку бара, достать начатую вчера бутылку кальвадоса или стерфорда... "Ты сегодня лирически настроена, Ирен? Значит, кальвадос?" Словно подчиняясь приказанию Миллера-первого, Двойник мягко проводил Ирен в ее любимое кресло, затем беспомощно оглянулся, будто ища чего-то ("Действительно, - подумал в это же мгновение Миллер-первый, - куда я сунул вчера ключ от бара?"), потом решительно протянул руку к той самой книжной полке, где стоял недочитанный томик Вольтера ("Он вспомнил быстрее меня!" - с интересом отметил Миллер-первый), достал ключ, и вот уже крышка бара открыта. - Я очень хочу, Ирен, чтобы ты была серьезной. Итак, кальвадоса не будет. Ирен бросила на Миллера-второго внимательный взгляд и протянула рюмку. Забулькал стерфорд. Отлично. У юристов это называется "эксцессом исполнителя": отражение проявило свою первую независимость от хозяина. Непонятно лишь, зачем Ирен надо быть серьезной. - Ты устал, Дюк? Ну вот, они произнесли наконец по одной фразе. У Миллера гулко застучало сердце: узнает ли Ирен подделку? Поймет ли, что перед ней не настоящий Миллер? Не заподозрит ли по одним ей известным приметам, что это двойник? Нет, не заподозрила. Она сказала: "Дюк", она произнесла "Дюк", а не свое обычное "Эдвард", и это была ее маленькая благодарность за его волнение, за поцелуй при встрече, за предстоящий разговор, серьезность которого она угадала, - так редко он доверял ей серьезные разговоры... Признательность не всегда красноречива. "Ты устал, Дюк?" И все. Ни одного лишнего слова. - Спасибо, милая... Я плохо спал этой ночью. - Сердце? (Бедняжка, она всегда волновалась из-за его сердца!) - Нет. Думал. Я хочу сказать тебе... В замочную скважину Миллер плохо видел выражение ее лица. Она сидела вполоборота к шкафу, а свет из окна шел неяркий: на улице моросил дождь. Но вся ее поза: и закинутая голова с пышной прической, и поставленная быстрым движением рюмка, и рука, беспокойно лежащая на подлокотнике, - все это говорило о том, что она волновалась. - Что ты хочешь сказать мне? - переспросила Ирен, привыкшая к тому, что Миллер, погруженный в свои мысли, не всегда торопился их излагать. - Ты принял решение? Или что-нибудь случилось? "Ого! Еще как случилось!" - подумал Миллер-первый и с благодарностью посмотрел на Ирен: умница, все-таки почувствовала что-то... - Да, - сказал Миллер-второй, - я, кажется, принял решение... Зазвонил телефон. "Черт возьми, надо будет завтра сказать миссис Слоу, чтобы она не лезла со своими звонками в дообеденные часы!" - нелепо подумал Миллер-первый, нетерпение которого было естественным. Между тем Двойник, извинившись перед Ирен, спокойно поднял трубку. - Я вас слушаю, миссис Слоу. Дорон? Ну что ж, соедините. И скажите Керберу, чтобы он зашел ко мне... минут через десять. "Дорон? Как он некстати!" - подумал Миллер-первый и даже приподнялся со своего сиденья, потому что никогда не видел себя разговаривающим по телефону с шефом. - Дорон? - сказал Двойник. - Вы очень кстати, я только что хотел вам звонить... Да, генерал, я готов принять участие в испытаниях. Кое-что есть, попробуем... Благодарю вас, шеф, но поздравления я буду принимать после испытаний. Когда? Вы говорите, сегодня? Ну что ж, не возражаю. Пусть будет в четыре. До встречи на полигоне! Невероятным усилием воли Миллер-первый заставил себя усидеть в шкафу. Так вот оно, решение! Минутный разговор с Дороном, десяток элементарных слов - и подведена черта переживаниям, бессонным ночам, гамлетовским раздумьям. Как это просто - в течение минуты решить судьбу свою, судьбу Ирен, судьбу всего мира! И ничего вокруг не изменилось. Где-то по коридору шагает спокойно Кербер; как всегда, подкрашивает губки миссис Слоу, едут машины по улице, танцуют где-то пары; работают где-то люди; на какой-то части земного шара шьется пальтишко для ребенка, и неизвестно теперь, успеет ли он его надеть... Нет, не дрожит рука Миллера-второго; булькает стерфорд в рюмку Ирен. - Спасибо, Эдвард, я больше не хочу. Он взял ее ладонь, прижал к своей щеке. - Но ты же сама отдала мне решение. - Ты говоришь так, будто я возражаю. - У тебя теперь будет все, Ирен, - продолжал он, словно не слыша ее слов. - Виллы, яхты, машины, покой, счастье... Знаешь, если верно, что отдельные беды порождают общее благо, то пусть общая беда создаст хотя бы наше с тобой счастье. Мне надоело... - Ты говоришь так, - повторила Ирен, - будто я возражаю! - Когда, Ирен, впереди идет гордость, позади идет убыток. Но я люблю тебя, Ирен, ты понимаешь? Раздался стук в дверь. Вошел помощник Миллера, Кербер. Он остановился у порога, издали поклонился Ирен и, как всегда, сняв очки, молча обратил свой взор к шефу. Он был в сером халате с рукавами, засученными до локтей, а его голый череп, начищенный до блеска, опять, как и всегда, вызвал желание у Миллера-первого поставить на нем печать. Даже сейчас, сидя в шкафу, он почувствовал зуд в руках и, глядя на своего двойника, понял, что и тот, вероятно, испытывает нечто подобное. - Кербер, - сказал Миллер-второй, - мы сейчас осмотрим установку. К четырем часам ее надо доставить на полигон. Ирен, это займет не более десяти минут. Прости, тебе придется подождать. Я пришлю за тобой, как только мы кончим. Кербер расширил глаза, но ничего не ответил, только склонил голый череп. Они вышли. Совершенно неожиданно Ирен показала им вслед язык, потом достала из сумочки пудру и повернулась лицом к окну. Не колеблясь, Миллер осторожно отворил дверцу и бесшумно вышел из шкафа. Когда он, уже не таясь, сделал несколько шагов по кабинету, Ирен, не оглядываясь, без удивления спросила: - Так быстро? - Да. Мне нужно позвонить. - Ты где-то выпачкал весь костюм, - сказала, повернувшись, Ирен. Миллер уже поднял телефонную трубку. - Миссис Слоу, срочно соедините меня с Дороном! Прошла долгая минута, прежде чем Миллер услышал: - К сожалению, шеф, Дорон не отвечает. Миллер швырнул трубку на рычаг. - Черт возьми! - вырвалось у него. - Эдвард, - сказала Ирен, - случилось еще что-нибудь? - У тебя не будет ни яхт, ни вилл, Ирен. Это все бред. Ты будешь нищей, как я. Ты будешь... - Что это значит, Эдвард? - Я не могу объяснить. Не умею. Нам пора уходить. - Куда? - Этого я тоже пока не знаю. Если угодно, я испытывал тебя, Ирен, хотел проверить. - И Дорона тоже испытывал? И Кербера? Зачем?! - Пойдем, Ирен. Все очень сложно. Тебе не понять. - У меня голова идет кругом... Опомнись и помоги, опом... Она не договорила. Миллер вдруг увидел в ее глазах ужас. Она смотрела мимо него совершенно невыносимым взглядом. Потрясение было так сильно, что она лишилась чувств. Он быстро оглянулся. В дверях стоял Миллер-второй. 7. ГОЛЫЙ КОРОЛЬ Нахальства у Двойника, очевидно, хватало. Он подтолкнул Миллера к шкафу. - Забирайтесь назад, - сказал он, - поговорим потом. Миллер чуть не задохнулся от злости. В нем все клокотало, но он понимал, что пререкаться сейчас бессмысленно: каждую секунду Ирен может очнуться, и тогда трудно представить, что произойдет. Он забрался в шкаф. Все в ту же замочную скважину Миллер увидел, как Двойник, смочив носовой платок водой, приложил его ко лбу Ирен. Она глубоко вздохнула и открыла глаза. Ее взгляд скользнул по кабинету беспомощно и боязливо. - Дюк, - тихо сказала она, не то спрашивая, не то утверждая, - я больна? - Успокойся, Ирен, - мягко сказал Двойник, - не надо волноваться. Он поднял ее и усадил в кресло. - Эдвард, мне показалось, что ты... Я видела двоих... - То есть как двоих? Кого? - Мне страшно, Дюк. - Успокойся, Ирен, - повторил он. - Ты очень утомлена. Это бывает. Когда я много работаю, со мной происходит нечто подобное. Это не болезнь. Успокойся. Ты знаешь, миражи в пустыне, ложные солнца... Ты, наверное, волновалась? Не будем сейчас об этом. - Двойник обнял Ирен за плечи. - У нас еще целая вечность впереди. - Да-да, Дюк, ты прав, как всегда. Миллер, наблюдавший за этой сценой из шкафа, вначале удивился тому, как Двойник вышел из столь трудного положения, как легко он успокоил Ирен. "Молодец! - невольно похвалил он. - Я, наверное, не смог бы сделать это столь убедительно". Но когда Ирен, тронутая его тактом и благодарная, прильнула к Двойнику, смотреть на это было выше его сил. - Я провожу тебя, - услышал Миллер голос Двойника. - Не надо, Дюк. Мне нужно побыть одной. Ирен направилась к двери. У порога она остановилась, и ее взгляд вновь скользнул по кабинету. Миллер сидел неподвижно, закрыв лицо руками, пока Двойник не распахнул двери шкафа. - Выходите, - сказал он, - мы одни. Нестерпимо жгло горло. Опустившись в кресло, где минуту назад сидела Ирен, Миллер схватил рюмку, одним махом выпил вино и закашлялся. Двойник укоризненно посмотрел на него. - Я не думал, - ехидно заметил он, - что у вас есть склонность к алкоголизму. Миллера взорвало, но он сдержал себя и как можно спокойнее ответил: - Еще неизвестно, какие пороки обнаружились бы в вашем характере, если бы вы сидели в этом шкафу, а я бы нежничал с вашей невестой. - Оставим это, - прервал Двойник. - Лучше обсудим положение. - Он посмотрел на часы. - До испытаний осталось мало времени, я должен к ним подготовиться. Ну а вы... - Что вам делать на испытаниях? Если кто-нибудь из нас должен на них присутствовать, то, конечно, я! Вы оставайтесь здесь, в кино сходите, что ли. - Я не люблю кино. И вы отлично это знаете. Мне нужны испытания, они слишком много для меня значат, поэтому я должен быть на полигоне! - В таком случае я звоню сейчас Дорону и говорю ему, что поедет один Кербер. - В голосе Миллера послышались металлические нотки. Он решительно направился к телефону. Двойник остановил его: - Не торопитесь. Через час после вашего звонка я зайду к Дорону и скажу, что еду на испытания! - Он примет вас за сумасшедшего. - Почему меня, а не вас? Они замолчали. - Поймите, я, как и вы, тоже ученый, - сказал Двойник. - Мне, как и вам, прежде всего важно убедиться в том, что установка работает. - Это, пожалуй, единственное, что заслуживает внимания. - Миллер усмехнулся, понимая, что первый раунд у них кончился вничью. - Так давайте, коллега, объединим свои усилия хотя бы на этом этапе. Оба помолчали и шеями поправили воротнички рубашек. - Вы... впрочем, могу и я... короче говоря, один из нас поедет на полигон раньше, - неожиданно предложил Двойник. - Там и встретимся. В бункере могут находиться только двое, нам места хватит. - Но как быть с Кербером? Он всегда ездил на полигон вместе со мной... - И со мной тоже... Обойдемся без Кербера, - отрезал Двойник. - А то, боюсь, я ему все же поставлю печать на лысину! И они, быть может впервые, добродушно рассмеялись, отлично поняв друг друга. ...Как и договорились, Миллер приехал на полигон раньше, а Двойник должен был приехать вместе с Дороном. Предъявив часовому пропуск, Миллер прошел в свой бункер. Дверь была открыта. У пульта управления колдовали два механика - служащие полигона. Они доложили, что установка к опыту готова. Миллер отослал их. Оставшись один, он полностью переключил свой мозг на предстоящий эксперимент. В то время как глубоко под землей должна будет взорваться бомба и вспыхнет ядерный шквал огня, он, Миллер, находясь в двух километрах от этого ада, попытается задержать взрыв - ну пусть на пять секунд, на десять, этого будет достаточно, чтобы понять: установка сработала! Она сейчас там, над черным жерлом шахты, уходящей в глубины земли. Но если нажать вот эту красную кнопку, суперполе должно заключить атомный огонь в свои объятия. Это поле должно держать его не только секунды - вечно, всегда! - но может и выпустить, и тогда бетон, земля - все превратится в сгусток плазмы... Миллер чувствовал, что эксперимент закончится хорошо. Все прошлые ошибки исправлены. Но все ли? Да, кажется, все... Сегодня установка будет работать!.. А вдруг нет? Разве он застрахован от неожиданностей? И кто вообще избавлен от них? Неожиданно Миллер услышал голос Дорона. - Профессор, - сказал генерал, - что вы нам сегодня обещаете? Миллер испуганно отшатнулся, но, поняв, рассмеялся. На командном пункте включили трансляцию, голос Дорона доносился из репродуктора. - Наука не терпит спешки. - Ошарашенный Миллер услышал свой собственный голос. "Значит, они уже там. Лишь бы Двойник не наговорил лишнего!" - Из суммы рядовых репетиций складывается премьера, генерал. - Вы театрал, профессор, - ответил Дорон с раздражением, - но у нас все-таки не спектакль! Вы когда-нибудь скажете мне толком о ходе ваших работ? - Но, генерал, иногда и репетиция может доставить удовольствие! - ушел от прямого ответа Двойник. Да, он вел себя осторожно. "Или он не уверен в исходе испытаний, - подумал Миллер, - или... - И тут его поразила неожиданная мысль. - Или он, кроме самой установки, больше ничего не знает!" - Профессор, - сказал между тем Дорон, - мы с нетерпением ждем завершения вашей работы. И чем быстрее она будет закончена, тем лучше для вас. - Я постараюсь, генерал. Когда Двойник наконец появился в бункере, он увидел Миллера улыбающегося и почти счастливого. Миллер сидел в кресле и курил сигарету. Он встретил своего коллегу иронически. - Как добрались, профессор? - спросил Миллер. - Отлично, профессор. - Двойник принял предложенный тон разговора. - Правда, Дорон забросал меня глупыми вопросами, а в остальном все нормально. Установка готова к опыту? - Конечно. - Я представляю, - сказал он, - как мы начнем выпускать установки серийно, большими партиями. Любой хороший завод освоит их производство за два месяца. - Это не так просто, - заметил Миллер. - Знаю. Но достаточно посадить конструктора, чтобы он грамотно сделал чертежи по уже существующей разработке, и все будет нормально. В установке, конечно, не все совершенно, но она и так хороша. - Может быть, хватит болтать? - зло заметил Миллер. - Пора приступать к делу. Они тщательно проверили все приборы. - Я очень волнуюсь, - признался Двойник, - и в то же время я спокоен: мне кажется, что опыт будет удачен. - Возможно, возможно. - Миллер испытующе посмотрел на Двойника. - Но меня беспокоит одна деталь: сможет ли гиперполе пробить такую толщу земли? Я как-то упустил это из виду. - Вполне естественно, - сказал Двойник. - Как вы могли думать о том, о чем я не думал? Они взволнованно зашагали по комнате. "Господи, почему я не проверил это раньше?" - подумал каждый. - А если... если... - Двойник остановился, - увеличить напряженность? Миллер на секунду задумался, но, проделав в уме несложные подсчеты, разочарованно сказал: - Нельзя! Не справятся блоки фокусировки поля. Кроме того, в зону действия установки попадет первый бункер, там люди... - Ерунда! - Двойник загорелся своей идеей. - Я уверен, ничего им не будет! - Люди могут пострадать! - резко сказал Миллер. - Вы просто хлюпик, профессор! Миллер ничего не ответил. В голову пришла любопытная мысль: если включить оба генератора гиперполя последовательно, то этого будет вполне достаточно... - Слышите, я требую! - упрямо повторил Двойник. - У нас нет времени, чтобы переналаживать установку. - Что же делать? - Включим генераторы поля последовательно. - Зачем? - не понял Двойник. Миллер, не скрывая своего превосходства, объяснил идею. Некоторое время Двойник не понимал и только в конце, когда Миллер сказал ему, что и как надо делать, согласился. Через несколько минут аппаратура была готова. Миллер торжествовал. "Двойник, - думал он, - не очень-то хорошо соображает. Впрочем, это естественно, ведь он живет отдельно от меня второй день - значит, уже два дня мыслит иначе, совсем иначе... Вероятно, в лаборатории Чвиза воспроизводилось далеко не все... Главное! - И от этой мысли Миллер пришел совсем уж в отличное настроение. - Двойник, кажется, и не подозревает о некоторых тонкостях теории нейтронного торможения!" - Еще есть надежда, что король голый, - сказал вслух Миллер. - Что? - не понял Двойник. - Это я просто так. - Миллер мысленно обругал себя за несдержанность. Он подумал о том, что если не будет установки - она, например, исчезнет, - то Двойнику грош цена. Ведь он не сможет вновь создать установку. В репродукторе раздался голос начальника полигона: - Зона освобождена. Приготовиться, через пять минут взрыв. - Садитесь за пульт, - сказал Миллер. - Я буду снимать показания приборов. И отошел в глубь бункера. ...Из командного пункта доносился монотонный голос начальника полигона: - До взрыва тридцать секунд... десять... пять... три... Двойник включил установку. Начальник полигона считал: - Два... Один... Взрыв! Тишина. Прошло пять секунд, десять... Взрыва не было. - Выключайте, - спокойно сказал Миллер. Двойник даже не пошевелился. На командном пункте началась паника. - Выключайте! - сказал Миллер. - Еще несколько секунд, - не оглядываясь, ответил Двойник. - Выключайте! Двойник взорвался: - Как вы не понимаете, что каждая лишняя секунда - это тысяча кларков в недалеком будущем! Миллер остолбенел от изумления. Паника катилась по полигону. - Немедленно проверить энергетику! - ревел в микрофон Дорон. - Начальника третьего участка ко мне! - Выключайте! - закричал Миллер и бросился к пульту. Двойник, сжав кулаки, поднялся ему навстречу. 8. БИЛЕТ В АРГЕНТИНУ Миллер не успел нажать кнопку сброса поля: рука Двойника цепко обхватила его запястье. Физик рванулся. Двойник засмеялся коротко и неприятно. - Драка отменяется, - сказал он отрывисто, - ведь и физически мы равны. - И разжал руку. Миллер чуть тронул красную кнопку, и в тот же миг они увидели, как острой пикой взметнулась вверх дрожащая голубая линия на экране нейтронного счетчика: в шахте взорвалась бомба. Миллер устало опустился в кресло, закрыл глаза. Двойник подошел к контрольному секундомеру. - Шесть минут семнадцать и три десятых секунды, - сказал он. - Боже мой, какой вы все-таки идиот! Просто не верится, что вы мой двойник. - Идиот вы, - лениво сказал Миллер. - Впрочем, даже кретину ясно, что если процесс ядерного деления можно затормозить на десять секунд, то при определенном расходе энергии его можно затормозить на десять минут или дней. Это уже неинтересные технические детали, которые должны заботить не физика, а репортера... А вы упивались своей властью над нейтронами, как мальчишка, которому подарили барабан и который не может остановиться. - Да! Упивался! - закричал Двойник. - Упивался! Потому что нам с вами все ясно и секунду спустя, а Дорону и господам из министерства обороны секунды мало! Им нужен эффектный фокус - вот тогда им будет ясно! Эффектный и достаточно долгий, чтобы они успели сообразить. Года два назад я листал книжку "Теория рекламы"... - Это я листал! - сказал Миллер. - Опять дурацкий спор, - вздохнул Двойник. - Ну хорошо: мы листали. Но вы ничего, видно, не запомнили, а я запомнил. Надо уметь продавать. И, право же, все равно, чем вы торгуете - пивом или установками нейтронного торможения. Если вы принесете Дорону листок с формулами, вам заплатят тысячу кларков, а если вы сунете ему под нос секундомер, можете сорвать миллионы. - Так, так, - сказал Миллер, - браво! Раньше я думал, что есть физики-теоретики и физики-экспериментаторы. Оказывается, есть еще физики-лавочники. - Зря стараетесь: драки не будет, - спокойно сказал Двойник. - Ну что вы злитесь? Почему цену моим мозгам должен назначать кто-то, а не я? - Вашим мозгам? - переспросил Миллер. - Ну хорошо: нашим. - Это, простите, меняет дело. Я сам распоряжаюсь своими мозгами. - Можете не волноваться: я джентльмен. Все деньги - пополам. И, послушайте меня, давайте сразу договоримся: я покупаю билет в Аргентину или в Австралию, куда хотите, хоть в Россию, и вы уезжаете. Нам будет трудно вдвоем. - Интересно, - сказал Миллер, - очень интересно. Я уезжаю, а вы? Что будете делать вы? Только откровенно. - Абсолютно откровенно! Я иду к Дорону и рассказываю ему о том, что генератор существует, работает, и предлагаю его купить... ну, допустим, за миллиард кларков. - Зачем вам такая куча денег? - Я не жадный: миллиард надо просить для солидности. На двоих нам вполне хватит двадцати миллионов. Потом отдаю установку, ее разбирают, изучают... - Но они не понимают принципа генерирования и ориентации поля. - А зачем его понимать? Кто понимает, что такое энтропия? Кто представляет себе бесконечность пространства? Так даже удобнее: я им - установку, они мне - чек. И до свидания. Поселимся с Ирен где-нибудь у теплого моря... - Но ведь Ирен будет в Аргентине. - Почему? - Вы же собираетесь спровадить меня в Аргентину. - Вас, но не Ирен. - Ах, вы надеетесь, что я... Их разговор прервал голос Дорона из репродуктора: - Профессор Миллер! Профессор Миллер! Двойник быстро подошел к микрофону, щелкнул выключателем: - Миллер у микрофона. - Мы до сих пор не понимаем, чем вызвана задержка взрыва, - сказал Дорон. - Могут ли ваши опыты влиять на наш эксперимент? - Гм... Трудно сказать... - осторожно начал Двойник. - Думаю, что не могут, - быстро вставил Миллер. Двойник погрозил ему кулаком. - Вы могли бы зайти ко мне? - спросил Дорон. - Хорошо, - сказал Двойник. - Я зайду через десять минут, - добавил Миллер. Двойник выключил микрофон. - Зайду все-таки я, - сказал он. - Послушайте, мне это надоело. - Миллер закипал. - С меня хватит. Вы ходили по моему кабинету - я сидел в шкафу, вы ездили в моей машине - я брал такси. Давайте вести честную игру: утром вы говорили с Дороном, теперь моя очередь. - Понял, - сказал Двойник и улыбнулся. - Вы думаете, что я начну торговлю и оставлю вас в дураках... - А где гарантия? - перебил Миллер. - Вот это настоящий разговор! - захохотал Двойник. - "Где гарантия"! Да, вы не такой простак, каким хотите казаться. - Внезапно он стал серьезным. - Даю вам слово: сегодня торговли не будет. Это слишком серьезное дело, и к нему надо подготовиться. Более того, я постараюсь убедить Дорона, что задержка, возможно, не имеет к нам отношения. Если он узнает о нашем опыте, то спокойно сможет обойтись и без нас: установка в его руках. Итак, сейчас пятнадцать тридцать, в семнадцать встретимся дома и все обдумаем... Да, пока не забыл: купите себе домашние туфли, я не могу больше ходить по квартире босиком. Двойник вышел. Некоторое время Миллер неподвижно сидел в кресле, потом встал, в задумчивости походил по тесному бункеру, сел снова. Итак, решение, о котором он думал так долго, принято. Принято не им. Помимо его воли. Двойник продаст установку, это вопрос только времени. Он должен помешать ему. Как? Как? Как? Он сидел долго. Вдруг вспомнил: "Кто понимает, что такое энтропия? Кто представляет себе бесконечность пространства?" Миллер быстро встал. - Может быть, это не лучшее решение, но это - решение, - сказал он своему отражению в трубке осциллографа. Выпуклое стекло искажало его лицо. Там, в трубке, он совсем другой, не похожий на Двойника... "Мерседес" профессора Миллера подъехал к стенду, где была смонтирована установка. Он улыбнулся часовому: тут его знали. Подошел к аппарату, долго возился, отключая провода, тянувшиеся к маленьким ящичкам - блокам ориентации поля. В них - все. Два ящичка не больше жестянки из-под чая. Правда, тяжелые. "Гири, - подумал Миллер, - гири на весах войны и мира". Он отнес их в машину. Через десять минут, когда он был уже милях в пятнадцати от полигона, он остановил свой "мерседес" у моста через реку. Вышел. Вынул блоки, положил под передние колеса. Сел за руль и двинул автомобиль. Раздался легкий хруст, как сахар на зубах. "Мерседес" снова остановился. Миллер вышел с газетой в руках. Аккуратно сгреб в газету исковерканные пластинки металла, панельки, магнитики, битое стекло, комочки рваных проводов. Завернул. Пакетик полетел в реку, шлепнулся и даже проплыл, к удивлению Миллера, несколько метров. Но тонкая бумага быстро размокала, расползалась под тяжестью разбитых приборов. Он переехал мост. Крутой поворот шоссе был огорожен белыми бетонными столбиками, прямыми и строгими, как солдаты. Миллер на ощупь проверил застежки предохранительного шоферского пояса. "Жалко все-таки машину..." - это была его последняя мысль, перед тем как "мерседес", ударившись правым боком в столбик, с визгом отлетел на левую сторону шоссе. Маленькая тонкая струйка побежала к обочине. Наверное, это была вода. А может быть, бензин. А может быть, кровь? ...17:00. Миллера нет. Что он придумал? Душно. Двойник подошел к окну, распахнул створки и в тот же миг услышал голос мальчишки-газетчика: "Экстренный выпуск! Новый подземный взрыв прошел успешно!" (Он улыбнулся.) "Миссис Лэлли Кичкин - мать двадцать шестого ребенка!" (Молодец Лэлли!) "Известный физик профессор Миллер - еще одна жертва автомобилизма". Двойник вздрогнул. Нет, он не мог ослышаться. Выскочил на улицу, схватил газету и сразу увидел на первой полосе свой искореженный "мерседес". Отдельно - фотография Миллера: голова откинута назад, глаза закрыты. Не понимая слов, пробежал глазами заметку: "...доставлен в госпиталь св.Фомы..." Где этот святой находится? Первое, что сказал врачу Миллер, когда открыл глаза в госпитале Святого Фомы, было: - Прошу вас позвонить по телефону PC-15-875... господину Дорону... и рассказать ему... - Обязательно, обязательно, - суетливо и ласково ответил врач и тут же начал набирать номер. "Так, - подумал Миллер, - установки нет. Это раз. Дорон знает, что я в больнице. Это два. Сегодня об этом напишут газеты. - Он готов был смеяться от радости. - Главное теперь - надуть врачей... Какие признаки сотрясения мозга? Тошнота. А еще? Кажется, сотрясение нельзя проверить никакой электроникой... Итак, он перешел наконец на легальное положение. "Профессор Миллер - жертва автомобильной катастрофы". Ха! Ха! Пусть теперь тот покрутится!" - Если придет мой брат - вы узнаете его, он очень похож на меня, - пропустите его, пожалуйста, - сказал он самым больным голосом, на который только был способен. Двойник приехал в тот же вечер, едва не столкнувшись с только что ушедшей Ирен. Миллер улыбнулся, увидев его наклеенные усы. - Не колются? - спросил он шепотом. - Что? - не понял Двойник. - Усы не колются? - Миллер захохотал. - Может быть, теперь вам купить билет в Аргентину? - Чему вы, собственно, радуетесь? Разбили мою машину... - Нашу машину, - поправил Миллер. - ...нашу машину, - продолжал Двойник, - и только ради того, чтобы заставить меня купить эти дурацкие усы? Это не смешно, это глупо. Неужели вы до сих пор не понимаете, что Дорону совершенно наплевать на то, кто из нас настоящий Миллер? Ну пусть вы. Пусть. А я пойду и предложу ему установку. Он что же, по-вашему, не возьмет ее только потому, что вы, так называемый "настоящий Миллер", лежите в госпитале? Чепуха! - Правильно, - весело сказал Миллер. - Все правильно. Но вся штука в том, что теперь вам нечего предлагать Дорону. Он ожидал увидеть на лице Двойника удивление или возмущение. И не увидел. - Знаю, - Двойник устало махнул рукой, - все знаю. Я был на полигоне. Вы сняли блоки ориентации поля и выбросили в какую-нибудь помойку. Согласен с вашим выбором: это самая дорогая вещь, которая когда-либо лежала на помойке за всю историю человечества. Но я не буду их искать. Пусть ищет Дорон, если ему жалко двадцать миллионов кларков. А мне эти блоки не нужны. У меня они есть. Вот тут. Он постучал себя пальцем по лбу. 9. КЛЮЧЕВОЕ УРАВНЕНИЕ Миллер молчал, а Двойник со вкусом описывал детали открытия. Он так увлекся, что вынул карандаш и потянул к себе листок с температурной кривой, чтобы изобразить ключевое уравнение. Это было уже слишком. Перед Миллером сидело его "я", на этот раз не только физическое, но и интеллектуальное. Сидел ученый, которому формулы доставляли чисто эстетическое наслаждение. - Хватит, - сказал Миллер. Карандаш Двойника замер. - Хорошо, коллега, хватит. Но согласитесь, что у нас с вами великолепная профессия. Право, мне жалко лишать вас удовольствия быть ученым. - То есть как лишать? Почему меня, а не себя? Это был глупый и ненужный вопрос, но Миллер нарочно задал его, чтобы выиграть время. - По-моему, это ясно. - Двойник улыбнулся. - В наши дни всесилия доронов жизнь ученого трудна. Я к ней более приспособлен, потому что во мне, к счастью, нет вашего комплекса неполноценности. - Совести, - поправил Миллер. - А! - Двойник улыбнулся. - Для нас, ученых, объективная реальность превыше всего. Что такое совесть? В каких координатах прикажете ее измерять? Вот так-то. - Пожалуй, вы правы, - заметил Миллер, - вам легче жить. - Ну, не сказал бы. Черт возьми, кому из нас приходится больше заботиться друг о друге: вам или мне? - Если вы имеете в виду вариант с Аргентиной... - Почему? Мы можем рассмотреть и другие варианты. Помнится, в детстве я - значит, и вы, - мы оба мечтали быть художниками. Почему бы вам не вернуться к живописи? Тоже творчество. - Действительно, почему бы? - Да и вообще Аргентина не обязательна. Вы можете остаться здесь, вы станете моим братом, документы мы купим. Затем вилла на Коралловых островах, а? Плохо разве? - Неплохо, - согласился Миллер. - Но без Ирен, профессор, - сказал Двойник. - Ирен - моя. Миллер не умел притворяться. Он знал за собой эту слабость. К тому же у него по-настоящему заболела голова. - Так что же, - сказал Двойник, - обсудим этот вариант? - Не сейчас. - Миллер закрыл глаза. - Завтра... У меня голова идет кругом. - Вижу, вижу, вы побледнели. У вас действительно сотрясение мозга? Бедный мой братик... - Двойник нежно погладил Миллера по плечу. "А ведь он, пожалуй, не врет, - подумал Миллер. - Он действительно жалеет меня, ибо считает поверженным. Он просто опьянен сознанием своего превосходства! Это хорошо". И вдруг Миллера как острым ножом резанула мысль: "Двойника не было раньше, и его не должно быть в будущем! Боже, как это просто! Как это бесчеловечно просто!" - Завтра, - сказал Миллер, не открывая глаз. - Решим все завтра. Вы подумайте... о вариантах. Я тоже подумаю... братик. Последнее слово далось ему с трудом, но почему-то очень захотелось его произнести. - Что ж, неплохо! Дела наши, кажется, идут на лад. А говорят, что от автомобильных катастроф один только вред. - Двойник подмигнул Миллеру.