Оцените этот текст:


   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Снега Олимпа". М., "Молодая гвардия", 1980.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 27 October 2000
   -----------------------------------------------------------------------

   Краткая хроника одного фантастического события




   2:42 по западноевропейскому (поясному) времени; 6:42 по московскому

   Обязанностью Симона было следить за небом, что этот затянутый  в  форму
сын почтенных родителей из Коммантри и делал.
   Беззвучный, как взмах кошачьей лапы, фосфорический  луч  обходил  экран
радара. Озарялось пустое  пространство  неба,  вспыхивали  уступы  далеких
Альп, ярусы туч, которые сгустились над Роной, близкие  вершины  Божоле  и
Юры. Затем изображение таяло, пока его снова не оживлял фосфорический луч.
Бодрствование и дремота сменялись на экране, не уступая и не побеждая друг
друга.
   В любое время дня и ночи все пространство над  Францией,  над  Европой,
над большей частью неспокойного мира вот так просматривалось  километр  за
километром.  Спали  Лондон  и  Нью-Йорк,  просыпались  Каир  и  Хельсинки,
бодрствовали Токио  и  Сидней,  а  радарные  импульсы,  то  расходясь,  то
скрещиваясь, пронизывали небо,  и  сотни  людей,  разделенные  океанами  и
континентами, одинаково, хотя и с разными целями, вглядывались  в  экраны,
которые их деды сочли бы фантастическим, а прадеды -  магическим  зеркалом
мира.
   Смена Симона Эвре подходила к концу. Блаженно клонило в  сон,  и  Симон
нацедил из термоса последние капли кофе. Потом закурил "Галуаз", затянулся
так, что запершило в горле. Будто протертое наждаком сознание ожило, и  на
мгновение Симон увидел себя, как на картинке модного  журнала:  подтянутый
военный, сидя чуть небрежно, но со стальным взором  в  глазах,  одиноко  и
бессонно охраняет  покой  любимой  родины.  А  где-то  в  уютной  спальне,
разметавшись на простынях, спит его черноволосая подруга.
   Светящейся точкой по  экрану  прополз  рейсовый  Рим  -  Лондон.  Симон
привычно зарегистрировал его появление,  как  он  регистрировал  Появление
всех воздушных объектов, откуда и куда бы они  ни  шли.  Рейсовый  его  не
интересовал. То, что возникло в пространстве по  графику,  его  не  должно
было волновать. Летают и пусть себе летают - дозволено.
   Иногда Симон представлял пассажиров такого вот лайнера,  которые  видят
вокруг пустыни неба и даже  не  подозревают,  сколько  глаз  провожает  их
полет. Пожалуй, он был бы не прочь поменяться с  ними  местами.  Точно  на
глянцевом снимке перед ним возник авиасалон, ряды кресел, он сам  в  одном
из  этих  кресел,  красивая  стюардесса,  которая   с   интимной   улыбкой
протягивает ему запотевший бокал, а он,  мужественный,  загорелый,  широко
улыбается ей в ответ.
   Рейсовый ушел с экрана. Грозовые тучи медленно  отступали  к  Авиньону.
Симон сладко потянулся, зевнул да так и застыл с полураскрытым ртом.
   Импульсы  возникли  внезапно,  будто  по  экрану  хлестнула  пулеметная
очередь. Рука Симона дернулась к телефону. Но мозг остудил панику. Догадки
неслись вскачь, обгоняя друг  друга.  "Неисправность  аппаратуры?  Ракеты?
Электромагнитные возмущения?.."
   Луч плавно совершил оборот. Всплески не  исчезли  с  экрана,  а  только
сместились. "Это какая же у них  скорость!.."  -  ошалело  подумал  Симон,
испытывая жгучее желание немедленно доложить начальству. Но  опыт,  давний
опыт солдата, подсказывающий, что если можно, то лучше с начальством  дела
не иметь, удержал его и на этот раз.
   Новый оборот луча высветил всплески куда слабей. Симон перевел дыхание,
как игрок после удачного блефа. Липкими пальцами расстегнул клапан кармана
и извлек оттуда новую сигарету.  Сердце  стучало,  как  поршень  гоночного
автомобиля.
   Минуту спустя всплески окончательно исчезли, "картинка" приняла прежний
вид.
   "Духи" - электромагнитные возмущения - будь они трижды неладны! Сколько
раз они сбивали операторов с толку,  сколько  раз  из-за  них  поднималась
ложная тревога! Хорош он был бы со своим паническим докладом! Нет уж: если
ты сам не бережешь свои нервы, то никто не побережет их за тебя.


   7:20 по московскому времени

   С потревоженного кустарника  ссыпались  капли  ночного  дождя.  Коротко
прошуршав, окропили плащ,  брызнули  на  стекла  очков.  Погребный  сумрак
подлеска, земля с палым листом смазались и помутнели.
   Не задерживая шага, Джегин сдернул очки. Мокрая завеса исчезла, но  мир
не стал четче. Доставая платок и локтем  отводя  ветки,  Джегин  продолжал
идти туда, где неясный просвет обещал просеку.
   Объемна и насыщенна всякая минута жизни.  Джегин  видел  размытый  мир,
неуверенно щурился, ибо, когда близорукий снимает очки, он  видит  мир  не
так, как в очках, и не так, как без очков. Одновременно сапог, запнувшись,
рванул травяную петлю. Одновременно за шиворот скатилась капля,  а  голову
пришлось резко наклонить, чтобы  уберечь  лицо.  В  то  же  время  рука  с
заминкой продолжала тянуть  сбившийся  в  глубине  кармана  платок,  плечо
перекосилось и напряглось, чтобы удержать ремень  двустволки,  и  все  это
вызвало в Джегине мимолетное раздражение.
   Думал же он о том, куда запропастился его напарник.  И  о  том,  почему
холодит пальцы левой ноги  -  уж  не  прохудился  ли  сапог?  По  какой-то
ассоциации мелькнула мысль о жене, которая не одобряла охоту или,  верней,
то, что она понимала под  этим  словом.  А  грибной  запах,  когда  Джегин
наклонился, вызвал беглое сожаление об упущенных маслятах и белых.  И  над
всем  брало   верх   азартное   ожидание   охоты,   чувство   свободы   от
обременительных забот повседневности. Но еще глубже скрывалась едкая тоска
стареющего человека, который замечает медленный, из  года  в  год,  упадок
сил, желаний, надежд и в душе готов  на  шальной  поступок,  лишь  бы  тот
вернул  ощущение  молодости.  Такой  была  последняя  минута  жизни  Павла
Игнатовича Джегина.


   8:50 по московскому времени

   В высокие окна Центральной диспетчерской ЕЭС смотрело набрякшее  влагой
небо. Дождь, не переставая,  лил  дождь,  косые  струи  били  в  стекла  и
светящийся  огнями  просторный  зал  с  огромной,  во  всю  стену   схемой
энергохозяйства  страны,  пультом  посередине  казался  похожим  на  рубку
исполинского, рассекающего океанское ненастье лайнера.
   Загадочные для  постороннего,  как  клинопись,  значки  на  схеме  были
знакомы дежурному диспетчеру не  хуже,  чем  таблица  умножения  школьному
учителю арифметики. А нужный  переключатель  на  пульте  он  мог  найти  с
завязанными глазами, спросонья, в бреду, когда угодно и мгновенно.  Но  он
не делал никаких резких движений. Наоборот, час за часом, смена за  сменой
он сидел в кресле, иногда обменивался  по  телефону  короткими  фразами  с
людьми на другом конце провода, только по делу, исключительно по  делу,  и
снова сидел. Сидел, выполнял положенную работу скучновато, внешне спокойно
- и ждал того, что, быть может, никогда не случится, во всяком случае,  не
должно случиться. Чем бы диспетчер ни занимался, он помнил  о  возможности
непредвиденного события, и это было частью его служебного долга - помнить.
А также ждать  -  всегда,  постоянно,  с  готовностью  пожарного,  который
отвечает не за дом, не за квартал, даже не за город, а  за  все  хозяйство
сразу.
   Каждое слово диспетчера записывалось на магнитофон.
   Сидя здесь, он, как в волшебном зеркале, видел то, чего никто не видел.
Бессонными глазами он следил за движением утра. С  Тихого  океана  катился
рассвет, и миллионы сибиряков, оглушенные  звоном  будильников,  вставали,
потягивались, включали  лампочки,  кофеварки,  электробритвы.  И  все  это
отражалось здесь - едва уловимым шевелением стрелок, микронным сдвигом  на
графике. Оживали лифты, спешили пригородные  электрички,  ускорялся  пульс
городского  транспорта,   распахивались   заводские   ворота,   и   тотчас
электростанции принимали  на  себя  возросшую  нагрузку,  ручейки  энергии
поворачивали на восток, энергосистема, как люди, разминала мускулы.
   А рассвет тем временем переваливал за Урал, и в Европе  повторялось  то
же самое.
   Час "пик" для системы наступал позже, когда работала уже вся страна.  И
то, как она работала - ритмично или нет, -  тоже  было  видно  диспетчеру.
Вечером же, не глядя в телевизор, он мог точно  сказать,  интересными  или
скучными были вечерние передачи. Более того,  он  был  обязан  предвидеть,
какими они окажутся,  чтобы  лучше  сманеврировать  мощностями,  потоками,
агрегатами. Всем служащим был памятен переполох, когда весенним днем  1961
года, в разгар работы, и без того  высокий  пик  потребления  внезапно  и,
казалось бы,  беспричинно  пошел  вверх.  Ибо  в  космос  поднялся  первый
человек, и повсюду моментально оказались включенными все радиоприемники  и
телевизоры. Что стало бы в этот миг с системой, если бы нагрузка исчерпала
резерв?
   Диспетчер встал еще в сумерках, среди сотен  таких  же  служащих  долго
трясся в автобусе, потом в метро. Дождь  пропитал  пальто  сырым  запахом,
резко бил в лицо, играл зонтиком, бросал под ноги жухлые  листья,  и,  еще
подходя к зданию, диспетчер думал о коклюше у ребенка, о  том,  что  после
работы предстоит профсоюзное собрание, о том,  что  не  худо  бы  починить
складной  зонтик,  механизм  которого  то  и  дело  отказывает   в   самый
неподходящий момент, и о том, как еще месяц назад славно  грело  солнце  в
Крыму. Теперь ни этих забот, ни  этих  мыслей  не  было  и  в  помине;  он
привычно отрешился от них еще на  пороге  зала.  Вместе  с  напарником  он
отвечал  за  исправность  шедевра  технического   гения   -   грандиозную,
изумительно сложную систему, которая пульсировала  миллионами  незримых  и
послушных молний, перемещая их с одного края земли на другой.
   Сегодня все было спокойно, как обычно,  как  надо.  Кривая  потребления
соответствовала  расчетной,  волжские   гидроэлектростанции,   как   утром
положено, слали энергию на восток,  водохранилища  благодаря  дождям  были
переполнены, что облегчало любой непредусмотренный маневр.
   Раскинувшаяся на треть Евразии система жила нормальной жизнью.


   11:15 по московскому времени

   Сержант  милиции  молча  курил.  Врач   разминал   затекшую   поясницу.
Единственный свидетель того, что было, - коротенький  человек  в  ватнике,
зачем-то мял шапку,  с  тоской  заглядывая  в  лицо  сержанта  и  суетливо
топтался на месте. В листьях мокро шуршал  ветер.  Глухо  гудели  уходящие
вдаль провода высоковольтки.
   Труп был прикрыт плащом. Из-под  плаща  высовывалась  рука,  в  пальцах
которой до сих пор были зажаты очки. Поодаль лежала двустволка.
   Все, что положено, было сделано. Осмотрено место,  допрошен  свидетель,
определена причина смерти. Однако все трое  могли  сказать  кое-что  сверх
того, что уже было сказано, но не решались сказать.
   Врача мучили сомнения. Все указывало, что смерть наступила от поражения
током, но была одна непонятная деталь: на  левой  стороне  лица  погибшего
отпечаталось нечто вроде елочки. Подобные "оттиски"  иногда  возникают  на
теле при ударе молнии. Но, насколько врач помнил, цвет их никогда  не  был
зеленым. Уверенность  врача  не  была  полной,  поскольку  он  никогда  не
сталкивался с таким видом смерти, а литература по этому вопросу... Ну, это
был слишком специальный вопрос, далекий от повседневных забот  поселкового
врача.
   В остальном картина была ясной. Так стоило  ли  говорить  о  сомнениях,
запутывать тех, кто полагался на его знания?
   Для сержанта картина тоже была ясной, однако и  его  терзали  сомнения.
Только они были  куда  более  вескими,  чем  у  врача.  Осмотр,  показания
свидетеля  позволяли  точно   восстановить   картину.   Погибший   миновал
кустарник, который отделял его от просеки, и сразу, С ходу, даже не  успев
надеть очки, выпалил. Его приятель, который отстал в этот момент метров на
сто, слышал выстрел, а  затем  крик:  "Бо-о-льно!"  Когда  он  подбежал  к
Джегину, все было уже кончено.
   Ладно, промазал. От  этого  не  умирают.  Что  же  произошло  мгновение
спустя? Молнии из этих низких, волглых облаков быть не могло.  А  если  бы
даже она ударила, то свидетель-то  не  глухой...  Нет,  молния  исключена.
Тогда утечка из высоковольтки?  Допустим.  Почему  же  свидетеля,  который
минуту спустя оказался на том же месте, даже  не  тряхнуло?  Не  могла  же
молния ни с того ни с сего полыхнуть с проводов! Да и  погибший  стоял  не
под проводами, а далеко в стороне. Что же прикажете писать?
   "Интлиенция ржавых гвоздей!" - витиевато и непонятно выругался про себя
сержант. Надо же было отвести душу!
   А свидетель, чувства которого были потрясены до основания,  замирал  от
страха. Он не сказал о том, что видел в момент, когда раздался  крик.  Его
бы сочли сумасшедшим! Кто же поверит, что он видел... или ему  показалось,
что он видит... как в просвете ветвей мелькнула распластанная в воздухе...
черная шаль! Черная и одновременно прозрачная. Такого  просто  не  бывает,
очевидно, ему померещилось. Прилив крови к голове, испуг от  крика...  Да,
да...
   - Подхватывай, - скомандовал сержант.
   Они взяли труп Джегина и понесли. Они несли его  бережно,  хотя  теперь
это не имело никакого значения.


   1:20 по калифорнийскому времени; 12:20 по московскому

   Самолет  РВ-91,  выполняя  задание,  пересек  береговую   линию   штата
Калифорния.  Позади  осталась  темная  гладь  океана.  Огоньки   поселков,
отчетливо видимые сквозь толщу ночного воздуха, плыли теперь, сменяя  друг
друга.
   РВ-91  был   битком   набит   электронной   аппаратурой,   куда   более
дорогостоящей, чем содержимое иного банковского сейфа. С ней работали  два
оператора. Один из них - Джон Воравка - был фаталистом и настолько верил в
предопределенность будущего, что никакое событие не могло его удивить  или
вывести из равновесия. Маленький  худой  Вальтер  Тухшерер  был  человеком
другого склада. Сейчас он думал о том, как славно он выспится  на  базе  и
как славно потом проведет время - в баре, где грохочет  музыка,  где  тебя
поминутно хлопают по плечу знакомые и где  после,  доброй  порции  выпивки
сизый воздух становится опаловым, а лица девушек прекрасными.
   От  мечтаний  его  оторвал  сигнал  с  правого  борта,  который  вскоре
переместился на нос, пересек курс самолета и стал пеленговаться  с  левого
борта. Вальтер Тухшерер привычно определил параметры сигнала: частота 2995
мегагерц, длительность импульса - две микросекунды, частота  качания  луча
антенны  на  источник  -  четыре  цикла   в   минуту,   поляризация   поля
вертикальная.
   - Наземный локатор, а?
   - Похоже, - отозвался Воравка.
   - Чертовски быстро изменился пеленг на источник, ты не находишь?
   - Что есть, то есть.
   - Барахлит он, что ли? У этих гражданских встречается такое старье, ой,
ой!
   - Бывает.
   - Или это спецлокатор.
   - Тоже возможно.
   Оба умолкли, ибо тема была исчерпана. Они и заговорили  только  потому,
что уж больно усыпляюще гудели моторы.
   Минуту спустя сигнал исчез, а еще через  минуту  оба  и  думать  о  нем
забыли. Самолет мерно продолжал пожирать пространство.
   Командиру корабля Уолту  Дикки  не  надо  было  бороться  со  сном.  Он
принадлежал  к  той  редкой  породе  людей,  которую  психологи   называют
"совами". Ночью такие люди не испытывают потребность в  сне,  чего  нельзя
сказать о дневных часах. Уолт, вероятно,  поразился  бы,  узнав,  что  это
качество наследственное, что род его  прямиком  идет  от  ночных  сторожей
обезьяньего стада. Ему это свойство доставляло одни неприятности, так  как
наша цивилизация,  в  сущности,  дневная  цивилизация,  и  к  "совам"  она
немилостива. Все же Уолт стал тем,  кем  хотел  быть  -  летчиком.  Частые
ночные полеты, которые он, к удовольствию товарищей, с готовностью брал на
себя, оказались нечаянным подарком судьбы.
   Полетным заданием был предусмотрен разворот на восток в районе  городов
Карсон-Сити и Рино, после чего предстояла работа  по  подавлению  помехами
наземной локационной станции. До этого момента у командира корабля,  равно
как и у второго пилота, никаких особых дел не было.
   Непохожесть  Уолта  делала  его  восприимчивым  к  посторонним  мыслям.
Иногда, вот как сейчас, он остро чувствовал  свое  одиночество.  Звук  его
самолета вкрадывается в ночной сон тысяч людей там, внизу. Он  их  никогда
не увидит, как и они его. Взаимно они друг для друга  вроде  символов.  Он
может только догадываться, как они живут, работают,  любят,  развлекаются,
глотают наркотики или шепчут нежные слова. Он сам по  себе,  они  сами  по
себе, меж ними расстояние, как между звездами  в  небе.  Что  же  в  таком
случае  значит  великое  и  прекрасное  понятие  -  страна?   Благодатная,
огромная, еще недавно, казалось, богом избранная, а сегодня неуверенная  в
себе, в своих идеалах, путях и целях? К худшему это  или  к  лучшему,  что
страна потеряла веру в свою непогрешимость?
   Уолт подумал об Экзюпери, книги  которого  знал  наизусть.  Часто  Уолт
задавал себе вопрос, почему он не видит мир так же глубоко  и  полно,  как
видел его этот парень? Оба они летчики. Оба мыслящие люди. И перед глазами
у них одно и то же. Впрочем, нет! Самолеты даже нельзя сравнить.  А  земля
двух разных времен? Интересно, что  открылось  бы  Экзюпери  с  двенадцати
тысяч метров и на реактивной скорости?
   Вглядываясь во мрак, Уолт пробовал это представить. Но ничего не было в
покровах ночи, кроме звезд в вышине и огоньков внизу.
   "Всю землю обволакивала сеть манящих огней; каждый дом, обратись  лицом
к бескрайней ночи, зажигал свою звезду".
   Так писал Экзюпери. Еще он, мигая бортовыми огнями,  слал  людям  внизу
привет. Кому сейчас в голову придет такое?
   Уолту вдруг страстно захотелось сделать это.
   "Сеть манящих  огней..."  Сеть  ли?  Скорей  россыпи.  Золотые  россыпи
Калифорнии, самой богатой, технизированной, динамичной земли Америки.
   И все же не россыпи. В  них  есть  скрытая  геометрия.  Точки  фонарей,
пунктиры, полуокружности; сложная, рыхлая, светоносная, вытянутая  по  оси
главных улиц структура. В предместьях больших городов - это уже скопления,
сияющие  сростки  структур.  Точно  колонии  искрящихся  организмов.   Они
переливаются  в  мерцающем  воздухе,  пульсируют,  живут,  колышутся,  как
морские ночесветки.
   Даже не так. Полузабытый рисунок в  учебнике.  Нервная  клетка.  Аксон,
кажется?  Та  же  вытянутая  по  осям,  неправильная  структура,   те   же
прихотливые  сростки,  только  нет  этого  бегучего,  искристого   сияния.
Лучистый срез нервного соузлия - вот что такое город сверху...
   А ведь этого нет у Экзюпери, внезапно сообразил Уолт. Нигде я  об  этом
не читал.
   Он  прикрыл  глаза.  Тесня  друг  друга,  промелькнули  пейзажи  ночных
городов, над которыми он пролетал, которые видел. Все было так.  Все  было
именно так, никакой фантазии. Неужели это видит  он  один?  Один  в  целом
мире?
   Ну, ну, не преувеличивай, успокоил он себя. Писателям, должно быть,  на
это и бумагу тратить неохота. Для них все это само собой разумеется.
   А если даже не само собой, так что? Ничего. Сам ты  никогда  ничего  не
напишешь.
   А все-таки, когда думаешь о ночном  городе  не  просто  как  о  скопище
огней, а видишь его живым, трепетным, сияющим, средоточием мысли, то такой
город прекрасен. Прекрасен своей неразгаданностью. Тем, что он  сложен.  И
тем, что нет на земле ничего похожего. Не россыпь огней,  не  мерцающий  в
ночи кристаллик, не скопление ночесветок - Город.
   Огоньки поодаль, за которыми Уолт наблюдал, внезапно затмились,  словно
их прикрыла незримая рука.
   Облако? Хотя воздух все  время  полета  оставался  прозрачным,  облачко
могло притаиться в темноте ночи. Но это насторожило Уолта. Подсознательно,
по привычке его мозг мгновенно проделал чудовищную, если перевести  ее  на
язык математики, работу - рассчитал, за какой момент  времени  при  данном
положении самолета практически  неподвижная  тень  облака  могла  вот  так
накрыть огни поселка. Получалось  что-то  несуразное.  Выходило  так,  что
облако двигалось - и очень быстро.
   Вывод не был четким и вполне осознанным. Летчик ощутил то же самое, что
ощутил бы пешеход, который, машинально оценив движение транспорта,  ступил
на переход и вдруг обнаружил у себя под  носом  невесть  откуда  взявшийся
грузовик.
   Огоньки снова открылись. Посторонняя тень - опять же слишком  быстро  -
ушла куда-то вправо. Такой скоростью, конечно, мог  обладать  самолет.  Но
никакой самолет не мог вот так закрыть собой скопление огней на земле.
   Уолт продолжал напряженно  вглядываться  в  темноту,  как  это  некогда
делали его предки. В стороне горела одинокая точка. Если ему не мерещится,
если он правильно определил курс и скорость "пятна",  оно  вот-вот  должно
заслонить этот огонек.
   Оно его заслонило.
   А какое, собственно ему, Уолту, до всего этого  дело?  Он  отвечает  за
безопасность самолета, за выполнение задания, все прочее его не  касается.
"Пятно"  не  было  самолетом,  и  оно  уходило  прочь,  за  пределы   того
"воздушного  пузыря",   который   составлял   зону   безопасности   РВ-91.
Следовательно...
   - Вальтер, как у тебя там - ничего не наблюдается?
   - В каком смысле, капитан?
   - В любом. По курсу...
   - Ничего нет, - ответил Тухшерер. И тут же добавил: - Сейчас проверю.
   Добавил он только потому, что его томила скука. Кроме того, его удивила
необычная нотка в голосе капитана. Вальтер забыл о  недавнем  сигнале,  но
поиск в эфире машинально начал вблизи частоты 3000 мегагерц.
   И сразу был вознагражден.
   - Сигнал с пеленга шестьдесят градусов!  -  ликующе  воскликнул  он.  -
Параметры...
   Да, именно там сейчас находилось "пятно". Уолт  готов  был  поклясться,
что видит, хотя как он мог различить его в темноте?
   - Странный сигнал, - подытожил Вальтер свое сообщение.
   - Может, что-то с аппаратурой? - спросил Уолт.
   - Моя показывает то же самое, - подал голос Воравка.
   - Бред собачий! - выругался Вальтер. - Сигнал не уходит...
   РВ-91 шел с почти  звуковой  скоростью,  и  пеленг  на  любой  наземный
источник должен был измениться.
   - Прибавляю скорость, - сказал Уолт.
   - Задание! - предупредил его штурман.
   - У нас есть время.
   Прошло минуты три.
   - Пеленг? - снова спросил Уолт.
   - Без изменений, - оператор тяжело вздохнул.
   - Угу, - добавил Воравка. - Такое вот кино...
   - Пора ложиться на курс, - забеспокоился  штурман.  -  Взгреют  нас  на
базе...
   - Чему быть, тому не миновать, - сказал Воравка, прекрасно понимая, что
взгреют не его.
   Все говорило за то, что погоню надо  бросить.  Офицеров  предупреждали,
что никаких "летающих тарелочек" в природе не существует, все это  вымыслы
досужих газетчиков. Да и Уолт  не  мог  припомнить  летчика,  которому  бы
доверял и который признался, что видел "нечто". Ходили  всякие  слухи,  но
слухи есть слухи.
   И все же Уолт колебался.
   - Источник раздвоился! - вскричал Тухшерер. - Сидит на  пеленге  040  и
070!
   Уолт мельком взглянул на плывущие внизу огни поселков: они горели ровно
и безмятежно.
   Если он сейчас уведомит пункт наведения истребителей-перехватчиков,  то
оттуда запросят маяк-ответчик РВ-91, автомат даст отзыв, земля уточнит  на
экранах местонахождение самолета и прощупает локаторами весь район.
   Все будет сделано, как должно, машина завертится, и...
   И это будет чрезвычайным происшествием, скандалом,  если  расследование
установит, что для тревоги не было достаточных  оснований.  А  что  значит
"достаточных"?  Дикки  живо  представлял  себе  лицо   генерала   Метьюза,
человека, который вполне убежден в существовании стали, ибо  она  твердая,
виски, потому что оно обжигает горло, и  уже  не  столь  твердо  уверен  в
реальности радуги, которую, "сколько ни  лети,  не  достигнешь,  а  потому
неизвестно, есть она или только кажется". Таких  людей  куда  больше,  чем
принято думать, а они-то и будут судить его поступок.
   Ища поддержки, Уолт взглянул на подчиненных. Штурман отвел взгляд.
   - Пеленг 040 замер! - вдруг доложил Вальтер. - Такое  впечатление,  что
источник опустился на землю! Нет пеленга... - добавил он растерянно.
   - Какого? - быстро спросил Уолт.
   - Никакого, - ответил Воравка.
   Итак, все решилось само собою! Странный  объект  исчез,  и  нет  смысла
вызывать землю. Уолт не знал, огорчает ли его это или радует. Если  бы  он
не колебался... Что-то во всем этом было не так.


   7:35 по вашингтонскому времени; 15:35 по московскому

   В окна диспетчерского зала Североамериканской энергетической системы не
стучал  дождь.  В  остальном  этот  зал  внешне  мало  чем  отличался   от
московского.
   В Калифорнии утро еще только занималось, тогда как над улицами Бостона,
Нью-Йорка, Филадельфии уже стлался  сизый  дымок  автомобильных  выхлопов,
Деловой ритм ускорял обороты гигантской производственной  машины,  которая
за сутки перемалывала больше вещества и  потребляла  больше  энергии,  чем
любой действующий вулкан.
   Заступив смену, Френк Маультон привычно окинул взглядом свое сложное  и
ответственное  хозяйство.  Энергетический  пульс   страны   бился   ровно.
Рожденная пламенем угля, нефти, газа, падением водопада,  распадом  атома,
переданная за сотни и тысячи  миль  энергия  тут  же  сгорала  в  печах  и
моторах, чтобы в то же мгновение, подобно сказочному  Фениксу,  возникнуть
вновь. От Флориды и до Орегоны валы всех бесчисленных генераторов работали
в унисон, на бешеной скорости выдерживая один  и  тот  же  угол  поворота,
согласуясь друг с другом строже, чем мускулы человеческого тела.
   Возле пригорода, где жил Френк, недавно построили новый аэродром, Френк
засыпал с трудом, с  трудом  поднимался  и  до  сих  пор  чувствовал  себя
несвежим. К счастью, все и на этот раз было в полном порядке.
   Правда, вот так же все было в порядке ноябрьским вечером 1965  года  за
секунду до того, как территория США  и  Канады  с  населением  в  тридцать
миллионов  человек  внезапно  погрузилась  во  мрак.  Когда   в   высотных
бильдингах замерли лифты, когда на  дорогах  остановились  электрички,  из
кранов перестала течь вода, а в  сотнях  операционных  погасли  бестеневые
лампы.
   До утра жизнь  оказалась  отброшенной  вспять,  города  превратились  в
катакомбы, и миллионы людей охватило дыхание хаоса. Для  того  ли  человек
создал цивилизацию, оградил себя от бурь, ливней и холода, чтобы  в  самом
ее средоточии стать жертвой стихийных сил техники?
   Этот вопрос задавали себе многие, но общественность так и  не  получила
внятного ответа, что, собственно, произошло. Не так давно Френку  довелось
прочесть книгу одного кибернетика, и она заставила его задуматься. В  ходе
развития систем, предостерегал ученый, возникает сложный механизм, который
можно уподобить живому существу. Незримый,  способный  проявить  своеволие
робот. Именно это и послужило  причиной  "великого  затмения"  1965  года.
Сложнейшая   автоматика   повела    себя    в    энергетической    системе
непредусмотренным образом. Человек вмешался слишком поздно, - он физически
не был способен предотвратить катастрофу.
   "Остерегайтесь роботов, которых нельзя увидеть!"
   Сначала эти слова, которыми ученый заканчивал главу, рассмешили Френка.
А потом ему стало грустно. Что  происходит,  если  даже  ученый  не  знает
истинных причин события, которое потрясло страну? Что происходит,  если  в
науке вот так легко возникает новый, с иголочки электронный миф?
   Ведь истину мог бы понять и неспециалист.  В  1965  году  еще  не  было
Объединенной энергетической системы США и Канады. Развалилась  куда  менее
крупная система Кэнюз. Но можно ли было ее назвать  системой  в  подлинном
смысле этого слова? Технически это была, конечно, система.  Но  система  -
конгломерат.  Почему,  собственно,  образуются   энергетические   системы?
Потому, что при прочих равных условиях, как сами электростанции, так и  их
агрегаты, тем выгодней и дешевле,  чем  выше  мощность  установок.  Однако
мощным станциям нужны мощные потребители.  Когда  соседние  удовлетворены,
куда девать излишки? Передавать на расстояние все более далеким городам  и
заводам. Уже одно это требует сращивания энергохозяйств.
   Но  не  только  это.  Схема  электростанция  -  потребители  ненадежна.
Агрегаты изнашиваются, требуют ремонта, наконец, возможна внезапная авария
- потребителю до всего этого дела нет. Отключил - плати неустойку! Значит,
постоянно держать в резерве хотя бы один агрегат? Накладно. А на  тепловых
станциях резервный агрегат не сразу и пустишь...
   Система - это выручка, маневр,  экономия.  Предприниматели  и  инженеры
вольны думать, что в их власти задать технике  любой  путь  развития.  Это
иллюзия. Перед ними коридор, и тот, кто захочет биться головой  об  стену,
разобьет себе лоб. Попробовала  бы  какая-нибудь  компания  уклониться  от
объединения в систему! Разорилась бы, только и всего.
   Но, объединившись, компании, естественно,  не  утратили  независимость.
Свое хозяйство, свои потребители, и, если что, - неустойка из собственного
кармана. Соответственно была разработана система аварийной защиты. Что она
должна  была  бы  сделать  в  ситуации  "великого  затмения"?   Немедленно
обесточить  энергоемких  потребителей  на  том   участке,   где   возникла
непредвиденная и опасная  перегрузка.  Ничего  страшного  -  немало  таких
потребителей,  хозяйство  которых  не  расстроит  кратковременный  перебой
подачи электроэнергии. Зато Кэнюз уцелела бы, быстро оправилась и  помогла
пораженному участку.
   Но над всем витал грозный дух неустойки. Когда тонет лодка и спасти  ее
может лишь  команда  "Груз  -  за  борт!",  надо,  чтобы  эти  слова  были
произнесены своевременно.
   Позвольте, но почему за борт должен лететь мой груз?
   Так было.
   Было? Почему он думает об этом в прошедшем времени? Конечно, сейчас  не
1965 год, и эта система - не Кэнюз. Новейшая, по  последнему  слову  науки
автоматика.  Выводы  сделаны,  трагедия  "великого  затмения"  больше   не
повторится!
   Дай бог, дай бог... Выводы, точно, сделаны. Все  ли,  однако?  Где  тот
капитан, который, исходя из ситуации  и  только  из  ситуации,  решительно
скомандует в критическую секунду: "Груз за борт! Этот!"?
   Специалисты не обладают таким правом. Среди них нет капитанов. Капитаны
сидят за незримыми пультами.
   Френк помотал головой, чтобы отогнать неприятные  мысли.  Вот  до  чего
доводит бессонница! С такими идиотскими мыслями нельзя водить  автомобиль,
не то что сидеть за пультом.  Лучшая  страховка  -  это  уверенность.  Все
хорошо тогда, когда каждый честно и компетентно делает" свою часть работы.
Тогда все действует правильно и надежно. Кем бы хозяева ни  были,  они  не
враги себе. В  своей  сфере  они  тоже  компетентные  люди.  Вот,  правда,
инфляция, безработица... Кругом  сплошное  безобразие!  Только  техника  и
надежна. Стоит лишь выйти за ее пределы, ну каменный век, да и только!  А,
в общем, чего он об этом думает?
   Френк вынул зажигалку и поднес ко рту сигарету.
   В те девять секунд, которые последовали за этим, Френк успел:
   зафиксировать мгновенно изменившиеся показания приборов;
   похолодеть от ужаса;
   осознать, что случилось;
   забежать в будущее;
   уловить направленность событий;
   перебрать с десяток вариантов возможных решений;
   понять, что хорошего варианта в этой ситуации быть не может;
   вспомнить трагедию Кэнюз;
   вознести мольбу к богу, судьбе или кто там есть;
   отобрать из всех плохих вариантов не самый худший;
   проклясть все и вся;
   сверить свое решение с ходом реальных событий и утвердиться в нем;
   выронить зажигалку и сигарету;
   протянуть руку к пульту.
   В эти же девять секунд, которые прошли без  вмешательства  дежурного  и
его напарника, в системе разыгрались такие события:
   в штате Индиана на линии  напряжением  800  тысяч  вольт  ток  превысил
критическое значение;
   реле отключило магистраль;
   ток от энергоцентралей пошел по другим линиям;
   система была загружена далеко не полностью,  и  пропускная  способность
линий была вполне достаточной, но в штате Кентукки  почему-то  отключилась
еще одна линия - и еще одна в Иллинойсе;
   оставшиеся не выдержали нагрузки;
   энергия ринулась в обход через Канаду и южные штаты;
   генераторы стали сбиваться с ритма;
   реле группа за группой принялись отключать потребителей.
   Слишком поздно!
   Френк Маультон, да и любой другой человек на его  месте,  не  успел  бы
вмешаться в события.  Спустя  семь  минут  тридцать  восемь  секунд  после
отключения первой линии  электростанции  задохнулись,  а  связи  меж  ними
разорвались. Единственно, что успел сделать Френк, так  это  спасти  очаги
системы, благодаря чему положение стало не таким уж безнадежным.


   15:41 по московскому времени

   Автобус выхлестывал недавние лужи, строчки  прыгали  перед  глазами,  и
Багров время от времени опускал книгу, чтобы дать зрению  отдых.  Тогда  в
его сознание врывались обрывки разговоров.
   - Рыжик крупнее трехкопеечной я не беру. Не-ет... Вкус не тот!
   - Разумно, разумно. Хороши еще маленькие отварные свинушки...
   - ...Забыл формулу, понимаешь?!  Стал  выводить  по  логике.  Профессор
кивает. "Ну, думаю, иду по стопам Бора..."
   - ...Я ему говорю: "Ты для кого дом ставишь?! Для врагов  своих?!  Тебя
бы переселить в такую квартиру!" А он, сволочь, только ухмыляется.  Знает,
деваться мне некуда...
   - ...Не спорь, Клавдюша, не спорь. Школа во всем виновата.
   - И, Маша! В школе-то дисциплина, а вот родители нынешние...
   - Скажешь тоже - родители! На  родителях  все  держится.  Школа  -  она
распускает.
   - А вот и не школа совсем - родители-потатчики.
   - Нет, школа.
   - Родители...
   Багров снова уткнулся в книгу. Археология вообще и  Древний  Вавилон  в
частности мало интересовали молодого экзобиолога. Тем более что  из  школы
он вынес стойкое пренебрежение к истории с ее бесконечными датами, которые
обязательно надо запомнить, фактами, которые можно трактовать то  так,  то
эдак, событиями, которые ничего не говорят уму и  сердцу  (битва  на  реке
Оронт - да какая разница, кто там кого победил?!). Но другой книги,  когда
он уезжал с биостанции, под рукой не оказалось, а что еще делать в местном
автобусе как не читать?
   Однако новая  глава  неожиданно  увлекла  Багрова.  В  ней  описывалась
клинописная библиотека Вавилона, которая уцелела  до  наших  дней  и  была
найдена при раскопках. Собственно, то был скорей архив, чем библиотека.
   Архив, а в нем документы. Багров мысленно ахнул, дойдя  до  текста,  из
которого со всей очевидностью явствовало, что был в Вавилоне свой  скупщик
"мертвых душ". Был свой Чичиков! Живой, реальный - за три  тысячелетия  до
Гоголя...
   Только не мужчина, а женщина.
   Багров оторопело уставился в книгу.  Как  же  так?  Да  уж  так...  Вот
документ вавилонской канцелярии. А тысячелетия прогресса?!
   Непостижимо,  невероятно,  сюжет  великого  романа  -   быль   Древнего
Вавилона.  А  впрочем...  Подожди,  подожди...   Там   рабство   -   здесь
крепостничество. Тот же примитивный труд, те же помещики, цари. Так или не
так? Так. Чему же тогда удивляться?
   И все-таки не укладывается. Не верится. Вот тебе факт - не  верится!  А
тому, что деда вот этого пожилого колхозника могли продать, как скотину, -
в этом ты не сомневаешься? Могли ведь продать. И засечь  могли.  Деда  вот
этого  самого  человека  в  двух  шагах  от  тебя,  который  рассуждает  о
достоинствах рыжиков? Могли? Могли. Вот тебе весь прогресс, как на ладони.
Есть вопросы?
   Рассеянно глянув по сторонам,  Багров  вновь  погрузился  в  чтение.  И
автобус с его гомоном отошел  куда-то  далеко,  далеко,  за  пределы  того
книжного мира, где царства пожирали друг друга, не подозревая, что все они
сгинут, как сон, и останутся не войны,  победы,  захваты  и  поражения,  а
хрупкие ростки культуры, уроки социального опыта, которые потомки  бережно
извлекут из забвения.
   Из сосредоточенности  его  вывел  придушенный  женский  вскрик.  Багров
поднял голову, вздрогнув не столько от крика, сколько от внезапной  тишины
в автобусе, которая последовала за этим. Пассажиры с одинаковым выражением
замешательства  смотрели  в  окна.  Кто-то  отпрянул,  кто-то,   наоборот,
прильнул к стеклам, а кто-то замер  на  полуфразе,  еще  не  осознав,  что
происходит. Багров глянул туда, куда смотрели все, и сердце дало перебой.
   Шоссе, по которому катил автобус, сближалось  с  линией  высоковольтной
передачи. В пейзаже не было ничего особенного: мокрое  картофельное  поле,
ажурные мачты за ним, мирная даль перелеска, табунок застенчивых  березок,
жемчужный отсвет неба на всем, такая обычная, неброской  красотой  щемящая
сердце родная земля. Но то, что было меж мачтами и что в первое  мгновение
показалось  Багрову  веретенообразным,  рыхлым,  нелепо,  как  на  картине
сюрреалиста, составленным из треугольничков телом, чудовищно противоречило
всем ее формам и краскам. Более всего оно напоминало груду  непонятно  как
висящих в воздухе брикетов спрессованного дыма.
   Словно кто-то другой  отметил  в  Багрове  нелепость  такого  сравнения
(когда и где он видел спрессованный дым?!). И тут  же  опроверг  сомнение,
поскольку материя тела была одновременно неподвижной и шевелящейся, четкой
и расплывчатой, телесной и  невесомой.  Страшное  своей  противоречивостью
сочетание.
   Долгая минута, в которой замерли все звуки,  дальние  предметы  скачком
приблизились, а ближние расплылись  цветовыми  пятнами  и  автобус  словно
застыл на месте, прошла. Багров осознал, что автобус движется как ни в чем
не бывало, что шоссе удаляется от всего  этого  ужаса,  что  тишину  режет
удалой ритм магнитофона, который  держит  на  коленях  парень  с  козлиной
бородкой на обмершем лице.
   "Нечто" скрылось за поворотом, и все  загалдели  разом.  Багров  слышал
голоса как бы из другого пространства. Единственный из всех он понял,  чем
было увиденное. Понял,  несмотря  на  истошные  вопли  здравого  смысла  и
пароксизм страха, от которого все онемело внутри.
   У него было ощущение человека, летящего в  пропасть.  Дать  немедленную
разрядку мог разве что истерический смех.  Он  едва  удержался,  чтобы  не
метнуться по проходу, молотя кулаками в  стену  шоферской  кабины.  Зачем?
Этого Багров не знал. Он видел достаточно, чтобы понять - нельзя терять ни
минуты. Провода связи, подобно  нервной  сети,  оплетают  всю  поверхность
земного шара. Отвлеченно рассуждая, любой  человек  в  последней  четверти
двадцатого века, взяв телефонную трубку, может быстро соединиться с  любым
другим обитателем планеты, если тот, понятно, не живет в  сельской  глуши.
Технически это возможно. Но только технически.
   Вдали показались домики поселка.  Здесь,  разумеется,  был  телефон.  А
дальше? Куда и кому звонить? С каким ответственным лицом ему дадут  связь?
Кто выслушает его, не бросив трубку после первых же слов?
   Мысленно Багров уже наметил путь. Выслушать и поверить сможет лишь  тот
человек, который доверяет ему. И обладает  достаточным  кругозором,  чтобы
оценить ситуацию. И смелостью, чтобы действовать. И  весом,  чтобы  к  его
словам прислушались. В свою очередь, надо,  чтобы  человек,  которому  тот
позвонит, тоже обладал  всеми  перечисленными  качествами.  Сколько  будет
таких  ступенек?  Правда,  есть  академик  Двойченко.  Это   надежно!   Но
обремененного совещаниями академика не так-то легко застать в институте...
   А не преувеличивает ли он свой долг? - спросил себя Багров. Есть службы
наблюдения, есть люди, обязанные - вот именно,  обязанные!  -  следить  за
сушей, морем и воздухом. Почему он, Багров, должен лезть не в  свое  дело?
Мало ли было уроков, когда ему давали понять, что его непрошеные советы  и
инициатива излишни?
   Автобус, тормозя, въезжал на площадь. Длинноволосый парень у  остановки
неистово терзал транзистор. Музыка  мешалась  с  иноплеменной  речью,  мир
говорил, проповедовал,  спорил,  взывал,  отрицал,  доказывал,  убаюкивал,
пугал, и не было на этом форуме лишь слова о том, что  Землю  ждет  что-то
совсем, совсем новое.
   Расталкивая людей, Багров побежал к пункту связи.


   8:28 по вашингтонскому времени; 16:28 по московскому

   - ...Говорю с  вами  по  поручению  президента.  Прощу  объяснить,  что
происходит.
   - Наши специалисты как раз  заняты  выяснением.  Могу  изложить  только
предварительные сведения.
   - Да, да, конечно!
   - Для наглядности представьте, что у  себя  в  доме  вы  включили,  ну,
допустим, заводскую электропечь. Предохранители, понятно, не  выдержали  и
обесточили квартиру. Примерно это и произошло.
   - Вы включили электропечь размером с округ Колумбия?
   - Ничего подобного! Однако полное впечатление,  что  к  линиям  системы
подключились какие-то сверхмощные и неизвестные потребители.
   - Марсиане, а?
   - Извините, господин советник, нам не до шуток.
   - Нам, смею вас уверить, тоже. Что вы предпринимаете?
   - Прежде всего я должен сказать,  что  система  была  спроектирована  с
учетом любых  предвидимых  осложнений.  Подчеркиваю:  предвидимых.  Никто,
однако, не строит здание в расчете на двенадцатибалльное землетрясение.
   - Это вы будете объяснять сенатской комиссии, которая,  надо  полагать,
будет создана. Я задал конкретный вопрос.
   - Тем не менее я считаю свои пояснения не  лишними.  Дело  в  том,  что
происходящее не имеет аналогов. Будь  то  обычная  авария,  свет  в  вашей
настольной лампочке даже не моргнул бы. Но это  не  авария.  Позволю  себе
продолжить сравнение с предохранителями в квартире. Их назначение  в  том,
чтобы не допустить  перегрузки,  на  которые  сеть  не  рассчитана.  Через
какой-то срок предохранители автоматически включаются  и  все  приходит  в
порядок,  если  исчез  источник  перегрузки.  Если   он   не   исчез,   то
предохранители отключаются снова и снова. До тех пор, пока...
   - Пока я не вызову монтера и он не устранит повреждение. Это ясно.  Так
мы никогда не доберемся до сути.
   - Мы уже до нее добрались, с вашего разрешения. Система - это не просто
проводка в квартире размером с полконтинента. Одна авария на линии,  одно,
так сказать, короткое замыкание, два-три таких замыкания не могут  вывести
систему из строя...
   - Разрешите, я вас прерву.  Наш  разговор  записывается  с  первого  до
последнего слова. Поэтому я напоминаю вам о тех объяснениях,  которые  ваш
предшественник давал в момент "великого затмения".
   - Я  отдаю  себе  в  этом  отчет...  Тем  не  менее  настаиваю,  что  в
случившемся нет нашей вины. В сильном упрощении  ситуация  выглядит  таким
образом, будто на линиях  повисли  те  самые  сверхмощные  потребители,  о
которых я упоминал. Эта  катастрофическая  и  внезапная  нагрузка  нанесла
системе урон, мы не отрицаем. Иначе  и  быть  не  могло!  Но  оперативными
усилиями  наших  работников  мы  в  рекордный  срок  смогли   восстановить
дееспособность системы, насколько это вообще  возможно.  Совет  директоров
заседает непрерывно. Однако все наши попытки дать  стране  энергию  терпят
провал именно по той причине, о которой я говорил.
   -  Должен  ли  я   объяснить   президенту,   что   катастрофа   вызвана
потусторонними силами?
   - Непонятными, это точней.  Вы  можете  не  поверить,  но  таинственные
"потребители" перемещаются...
   - Послушайте...
   - Заявляю это со всей ответственностью. Нагрузка снимается с тех линий,
которые полностью отключены, и перемещается на линии, по которым  мы  даем
ток. Такое впечатление, что "потребители"  способны  летать  со  скоростью
сверхзвукового лайнера. Страна в опасности. Вы меня слушаете?
   -  Да.  Слушаю  и  думаю.  Если  по  стране  перемещается  нечто  более
материальное, чем надувной шарик, то ПВО засекло бы эти перемещения.
   - Значит, вы полагаете, что мы тут бредим?
   - Нет, я далек от этой мысли.
   - Тогда помогите.
   - Чем?
   - Пошлите по всем магистральным линиям, их списки я вам дам,  армейские
вертолеты. Поднимите в указанных районах  на  ноги  полицию,  национальную
гвардию, армию, наконец.
   - Но это же...
   -  До  тех  пор,  пока  это  не  будет  сделано,  пока  мы  не   выявим
"потребителей" и не обезвредим  их,  система  не  сможет  функционировать.
Совет директоров  Объединенной  энергетической,  все  компании,  весь  наш
персонал делает все  возможное.  И  невозможное.  Наши  силы,  однако,  не
соответствуют масштабу проблемы.
   - Хорошо, я доложу ваши соображения, хотя видит бог... Вы  можете  хоть
что-нибудь сказать о предполагаемой природе этих ваших "потребителей"?
   - Ничего,  кроме  того  факта,  что  они  быстро  движутся  и  обладают
фантастической энергоемкостью.
   - Технически возможно изготовить такие портативные устройства  и  тайно
пустить их в ход?
   -  Если  вы  приведете  к  нам  такого  парня,  то  от  нас  он  выйдет
миллионером.
   - Благодарю вас. Держите нас в курсе.
   - Обязательно, господин советник.


   9:02 по вашингтонскому времени; 17:02 по московскому

   Эрл  Фоке,  дежурный  переводчик  прямой  линии  Вашингтон  -   Москва,
поудобней вытянул ноги и вновь перечитал абзац.
   "Хороша! Только надо ее маленько грязнотцой с шафраном  усмирить.  -  А
потом взял икону с ребер в тиски и налячил свою  пилку,  что  приправил  в
крутой обруч, и... пошла эта пилка порхать. Мы все стоим и того и смотрим,
что повредит! Страсть-с. Можете себе вообразить, что ведь спиливал  он  ее
этими своими махинными ручищами с доски тониной не толще как листок  самой
тонкой писчей бумаги... Долго ли тут  до  греха;  то  есть  вот  на  волос
покриви  пила,  так  лик  и  раздерет  и  насквозь  выскочит!  Но  изограф
Севастьян..."
   Эрл бессмысленно уставился в пространство.  "Налячил..."  "Приправил  в
крутой обруч..." Интересно, сами-то русские  понимают  хоть  что-нибудь  в
этом тексте?!
   В свободное время дежурства переводчики на обоих концах  линии  взаимно
испытывали  искусство  партнера.  Пять  дней  назад  Эрл  закатал  русским
выдержки из правил игры в гольф (кто там  смыслит  в  этих  правилах?).  К
удивлению Эрла, русские довольно быстро расщелкали  текст.  Теперь  ("долг
платежом красен", - милая у русских  пословица,  ничего  не  скажешь)  они
прислали несколько страничек из сочинений какого-то  своего  классика.  Ну
да, Лескова... Хорошо, значение "налячил", вероятно, можно найти  у  Даля.
Найти-то можно, а как перевести адекватно? Чтобы в Москве  не  померли  от
смеха? Был же случай, когда какой-то немец перевел "Полтаву"  их  великого
Пушкина и получилось: "Богат и знатен Кочубей. Его поля необозримы были. И
много-много  конских  морд  его   потребностям   служили".   Нет,   такого
удовольствия он им не доставит!
   Эрл потянулся к Далю. Но раскрыть словарь ему не пришлось.
   Линия ожила.


   10:03 по вашингтонскому времени; 18:03 по московскому

   "Ищите необычное, - думал Бертон. - Что они там, с ума посходили?"
   Такого невразумительного приказа он  ни  разу  не  получал.  "Прочесать
квадрат А-3". - "Есть, сэр!" - "Обстрелять объект..." - "Слушаюсь, сэр!" -
"Доставить этих парней..." - "Понятно, сэр!"
   Ищите необычное...
   В сердцах Бертон сплюнул на пол. Вокруг все было самым обычным - лес по
сторонам, просека внизу, мачты на  ней.  Вертолет  шел  как  по  линеечке.
Имперской гордости римлян - их прямым дорогам было далеко, очень далеко до
победной прямизны энерготрасс. Линия рассекала, землю, невзирая  на  реки,
топи, горы, словно препятствий не существовало вовсе. Так, впрочем, оно  и
было, и это давно никого не удивляло.
   Как ни удивляли и сами мачты, эти ни на что  не  похожие  металлические
гиганты, которыми в считанные десятилетия проросла земля. Для  таких,  как
Бертон, они всегда были - и всегда будут. А как иначе?
   Ищите необычное. Что прикажете считать необычным? Эту стаю галок вдали?
Ишь провода облепили... Нет, скорей это вороны. А  впрочем,  черт  их  там
разберет, этих птиц! Хоть бы их всех потравили, только суются в двигатели,
когда не надо. Хокс вот так чуть не гробанулся при взлете...
   Нет, таких птиц он положительно никогда не видел. И что  бы  они  такой
кучей - тоже. Может, это и есть необычное? Ворона, галка или там  попугай,
а клюв должен быть. Должен - и точка.
   А еще радуга над ними.  Переливается  струями,  будто  течет.  Забавно!
Небо-то чистое...
   Бертон представил, как он обо всем этом доложит, и хмыкнул.  Страха  он
не испытывал вовсе.
   - Эй, там, на базе! Можно ли считать необычным, если у птиц нет клюва?
   - Докладывайте по форме!
   - Есть, сэр! На семнадцатой миле обнаружил  стаю  подозрительных  птиц.
Облепили провода. Клюва не имеют,  сэр!  Форма  тела  неопределенная.  Еще
радуга над стаей, переливчатая.
   Вот тебе, получи ежа в желудок!
   Ледяное молчание,  само  собой.  Переваривает,  офицер.  Давай,  давай,
полезно.
   - Как насчет агрессивности поведения?
   "Вот дурак", - подумал Бертон.
   - Отсутствует!
   - Опишите объект подробней.
   Бертон описал.
   - Хорошо, разберемся. Продолжайте наблюдение объекта.
   Разберется такой, как же... Понасажали идиотов в  штаб.  Такой  девушку
поцеловать без циркулярчика не решится. Ладно, все это мура.
   Кружа  над  просекой,  Бертон   стал   размышлять.   Тревога,   видать,
нешуточная, раз их всех подняли и велели искать неизвестно  что.  Так  что
лучше отставим смешки. И если  эти  птицы,  которые  все-таки  никакие  не
птицы, стали причиной тревоги, а  он  их  первый  заметил,  то  из  этого,
раскинув умом, можно кое-что извлечь. Рассказ очевидца, снимки...
   Снимки!
   Камеры вертолета опломбированы. Интересно, сколько все же могут  стоить
фотографии? Если  это  сенсация,  то  дорого.  Их  либо  опубликуют,  либо
засекретят. Но если пораскинуть мозгами...


   10:15 по вашингтонскому времени; 18:15 по московскому

   Ревя сиреной, машина мчалась по пригородному шоссе, так, что все другие
шарахались в сторону, и вой сирены, мелькание поворотов, визг покрышек был
самым подходящим аккомпанементом тревожному голосу  радио,  которое  шофер
пустил на полную громкость. Если верить  диктору,  то  планета  напоминала
собой вдруг остановленный на полной скорости экспресс, где  все  летело  и
рушилось друг на друга.
   Лукаса смутно удивило, что  радио  все-таки  работает,  но  он  тут  же
сообразил, что есть автономные источники энергии, и следовательно...  Что,
следовательно?
   Лукас не успел додумать мысль, потому что офицер повернул к  нему  свое
внешне бесстрастное лицо.
   - Как вы думаете, профессор, это только начало?..
   "...Или уже конец?" - Лукас угадал непроизнесенное.
   - У меня нет нужной информации, - сухо ответил он.
   На лбу офицера выступили капельки пота. Лукас впервые почувствовал, что
он сейчас, пожалуй, один из самых главных персон земного шара. Что все эти
военные с их  воздушно-ракетными  армадами,  политики,  от  слова  которых
зависят судьбы миллионов, что все они ждут его, Лукаса, совета. Еще  вчера
мнение Лукаса и таких, как Лукас, их не интересовало, и можно было  биться
кулаками, доказывая свою или чужую правоту, с тем же  результатом,  что  о
кирпичную стену. Теперь, может быть, впервые в истории они не  знали,  что
делать, и вопрошали тех, кто стоял на самой границе непознанного и  должен
был знать ответ.
   Но привычка к объективности тут же взяла верх, и Лукас уточнил, что все
гораздо сложней. Что, во-первых, давно уже существуют  "мозговые  центры",
без которых  не  обходится,  не  может  обойтись  ни  один  президент,  и,
во-вторых, сами ученые далеко не такие мудрецы,  какими  они  порой  видят
себя. Так что  превращение  его,  Лукаса,  в  "очень  важную  персону"  не
является чем-то исключительным, неожиданным и  не  знаменует  собой  некий
поворотный  этап.  Просто  страна  призвала  его,  как  в  минуту  военной
опасности призывают резервистов.
   Замелькали городские улицы, и машина несколько  сбавила  ход.  Сознание
Лукаса, даже помимо его воли, жадно вбирало впечатления.
   Толпа на улицах была гуще, гораздо гуще, чем в обычный будничный  день.
И она была не такой, как всегда. Лукас  сразу  понял,  в  чем  разница.  В
молодости Лукас не раз задумывался, можно или нет описать движение людских
масс  с  помощью  уравнений  гидродинамики.  Сходство  толпы  с  жидкостью
бросалось в глаза. С туго закрученной,  гонимой  поршнями  жидкостью.  Она
текла, завихрялась, расслаивалась, в ней происходили  соударения  людей  -
молекул. За всем этим угадывалась строгая  математическая  закономерность.
Потом он  даже  где-то  читал  о  попытках  таких  описаний.  Естественно!
Развитие  большого  города  немыслимо  без   кибернетического   управления
транспортными потоками, а  значит,  кто-то  другой  занялся  той  работой,
которой он хотел заняться, пока не увлекся проблемами экзобиологии.
   Сейчас в  толпе  не  было  четких  потоков.  Она  утеряла  и  то  общее
деловитое, хмуро-озабоченное лицо, которое было присуще ей в  часы  "пик".
Словно  где-то  соскочила  пружина.  Вид  у  людей   был   растерянный   и
встревоженный. Не более. Казалось, они  не  могли  поверить,  что  деловой
механизм  застопорился.  Ведь  это  Америка.  Страна,  где  люди  уже   не
удивляются выстрелам на улице, но приходят в  недоумение,  если  из  крана
вдруг перестает течь горячая вода.
   Лукаса  поразило  выражение  радости  на   некоторых   лицах.   Радости
освобождения от будничного, опостылевшего ярма. Радости ожидания небывалых
событий. Злорадного: доигрались! Кто, почему -  неважно:  доигрались.  Все
эти, там, наверху...
   Одновременно люди тянулись  друг  к  другу,  словно  путники  в  стужу.
Уличная толпа, где каждый психологически  удален  от  соседа  на  миллионы
световых лет, ощутила острую потребность в общении. Наконец появилось  то,
что всех объединяло! Люди сбивались в группы, что напомнило Лукасу процесс
кристаллизации. Группы имели свой заряд и знак, кое-что Лукасу в  этом  не
понравилось.  Американцы  привыкли  самоорганизовываться,  но  у  них  нет
привычки к тяжелым  испытаниям.  Паника  пока  только  витала  в  воздухе.
Пока...
   В сознание Лукаса внезапно прорвался вой сирены, с  которым  их  машина
неслась по улицам. Он как бы очнулся и заставил себя думать о  главном.  О
нападении извне. Если это действительно нападение, то первый удар  нанесен
точно в солнечное сплетение. Парализована энергетика - парализована жизнь.
Еще действует сила инерции, целы автономные линии связи, не совсем поражен
транспорт, а военную машину  хоть  сейчас  пускай  в  действие.  Все  это,
однако, не имеет большого значения, ибо что такое  современный  город  без
электроэнергии? Асфальтовая пустыня без капли тепла и воды. Не  далее  как
через несколько часов люди почувствуют жажду. И вот тогда поведение  толпы
не удастся описать никакими формулами.
   Тут самое простое, очевидное, традиционное  решение  -  нажать  на  все
кнопки. Шарахнуть по противнику из всех стволов. Немедленный удар в  ответ
на удар - этому природа миллионы лет  учила  все  живое.  Ударь,  если  не
можешь убежать! Вцепись зубами, кромсай, рви!
   Реакция  не  разума,  а  инстинкта.  Вот  так  однажды  ударили   всеми
ядохимикатами по насекомым. Не  разведав,  как  следует,  не  подумав,  не
устояв  против  соблазна  мощи,  которой,   казалось,   ничто   не   могло
противостоять.
   А то был куда менее сложный и опасный случай.
   "Уверен ли ты сам в своих выводах? - привычно переспросил себя Лукас. -
В правильности рекомендаций, которые собираешься дать?"
   "Да, - ответил он сам себе. - Как-никак я думал об этом всю жизнь, хотя
казалось, что это никому не нужно".
   Машина резко затормозила у подъезда.


   10:48 по вашингтонскому времени; 17:48 по московскому

   Рей смотрел на пришельцев  сквозь  орудийный  прицел.  Их  вибрирующая,
радужно-черная масса колыхалась метрах в  ста  от  танка.  Они  ничего  не
предпринимали. Они дали себя окружить, взять в перекрестье стволов, теперь
дело было за командой. Будет команда  -  и  шквал  огня  в  мгновение  ока
разнесет их скопище, мачты линии, само пространство. Уж Рей-то  знал,  что
это такое - совместный залп десятков орудий  и  пулеметов.  Да  еще  ракет
"воздух - земля", которыми готово было полыхнуть  звено  кружащих  в  небе
самолетов.
   Он дрожал от возбуждения. От желания немедленно, сию секунду  покончить
с невыносимым ожиданием и страхом перед тем неведомым, что  вибрировало  в
воздухе. Страх, что самое ужасное, был притягательным. Такой страх человек
испытывает, стоя на краю пропасти.
   Рей, насколько помнил, всегда любил оружие. В детстве,  когда  тарахтел
из игрушечного автомата. В юности, когда ему вручили настоящий автомат.  С
оружием он чувствовал себя куда  сильней  и  значительней.  Совсем  другим
человеком. Вот и сейчас ему мучительно хотелось нажать на спуск. Но  думал
он об этом, обливаясь  холодным  потом.  Ибо  представлял  себе  возможные
последствия.   Понимал,   что   для   неведомых    существ    весь    этот
тротилово-стальной ад, который держали в узде его липкие от  пота  пальцы,
мог оказаться безобидной дробинкой. И что  команда  "огонь!"  может  стать
последней, которую он услышит.  Все  равно  он  ждал  команду  с  каким-то
болезненно-сладким любопытством и знал, что она принесет ему облегчение.
   Гуляя по улицам, он иногда ловил себя на желании трахнуть по зеркальным
витринам если не бомбой, то камнем. Или прошить окна автоматной  очередью.
А ведь он вовсе не был разрушителем. И с психикой у него  все  в  порядке.
Откуда же этот импульс? Правда, ничего такого, если не будет  команды,  он
не сделает, - в себе он уверен. Но желание сидит в нем. "Господи, отврати,
господи..."
   Что это?!
   По рою вдруг прошло шевеление. Контуры затуманились, радуга исчезла,  и
все огромное, смутно-черное, до ужаса неправдоподобное тело взмыло в ярких
лучах солнца. Так быстро, что Рей не успел снова поймать его в прицел.
   Мгновение оно висело неподвижно, а потом ринулось в голубую  высь,  как
сквозь сито, прошло через строй  самолетов  и  стало  удаляться  чернеющей
точкой. Звено самолетов рассыпалось, они свечой взмывали  вверх,  но  было
уже ясно, что им не догнать эту исчезающую точку.
   Просека опустела. Был зной, была тишина, и в ней трещали цикады.
   Ослабевшими   пальцами   Рей   вынул   сигарету.   До    головокружения
опустошенный, откинулся на сиденье. Вздохнул с облегчением.
   Но, когда скомандовали "отбой", он ощутил нечто вроде разочарования.


   15:51 по среднеафриканскому времени; 18:51 по московскому

   Тван долгим взглядом проводил удаляющееся "нечто". То,  что  он  видел,
его не испугало. "Оно" не принадлежало джунглям, не было злым  или  добрым
духом, никак не соотносилось с привычным  и,  следовательно,  не  имело  к
нему, Твану, никакого  отношения.  Вроде  тех  железных  птиц,  самолетов,
которые изредка шумят, пролетая над джунглями.
   Сжимая копье, Тван нырнул в густой сумрак леса.


   16:52 по среднеевропейскому времени; 18:52 по московскому

   Анджей выключил трактор и спрыгнул на  землю.  Сквозь  тишину,  которая
наступила после грохота мотора, не сразу  стали  прокрадываться  звуки,  -
унылый посвист ветра, далекое карканье ворон.
   Из-за кромки леса взмыл темный треугольник стаи. "Журавли?  -  удивился
Анджей. - Так рано?"
   Но это были не журавли, Анджей тотчас понял  ошибку.  То  был  какой-то
странный летательный аппарат или, может  быть,  строй  аппаратов.  "Нечто"
пронеслось так высоко и быстро, что Анджей ничего не разглядел толком.  Он
привычно стал ждать грохота, который неизбежно должен  был  обрушиться  на
землю после стремительного, сверхзвукового полета.
   Но шли минуты, а все было тихо.
   "Чего только не наизобретают!" - подумал Анджей, доставая из сумки еду.


   Эпилог

   - Господа! Председатель чрезвычайной научной комиссии  ООН,  профессор,
академик Двойченко  любезно  согласился  дать  нам  интервью.  Прошу  вас,
господин профессор. Вас слушают и видят сейчас сотни миллионов людей.
   - Благодарю. Для меня большая  честь  выступить  перед  столь  обширной
аудиторией. До сих пор, если не ошибаюсь, телевизор собирал стольких людей
одновременно разве  что  при  разыгрывании  международного  первенства  по
футболу.
   - Надеюсь, господин профессор, вы нам отпустите этот маленький грех?
   - Тем охотней, что сам я страстный болельщик,  только  не  футбола  или
хоккея, а  художественной  гимнастики.  Но  -  к  делу.  Комиссия  еще  не
завершила свою работу, так что  я  выступаю  лишь  от  своего  имени.  Как
известно, Землю недавно посетили космические пришельцы. Их пребывание было
скоротечным, строго научных  наблюдений  произвести  не  удалось,  поэтому
фактический материал весьма скуден и противоречив.
   Этим трудности не ограничиваются.  Человек,  любой  человек,  чувствует
себя обманутым, если не получает на  свой  вопрос  однозначного  "да"  или
"нет". Наука тоже стремится к таким ответам, но гораздо чаще, чем  принято
думать, ученые понимают, что  их  "да"  и  "нет"  совсем  не  тождественны
обыденному значению этих слов. И потому не тождественны, что слишком часто
неверно был поставлен сам вопрос.
   Вот судьба некоторых вековечных вопросов.  Свыше  тысячелетия  алхимики
страстно вопрошали природу: можно ли простой  металл  обратить  в  золото?
"Нет!" -  дружно  ответили  химики  девятнадцатого  века.  "Да,  можно,  -
отвечаем мы.  -  Но  не  нужно".  Десятки  поколений  математиков  смущала
неочевидность постулата Евклида о параллельных прямых, и  они  бились  над
его   доказательством.   Выяснилось:   постулат   надо   заменить    прямо
противоположным и тогда все станет на место. Примерно три столетия  длился
начатый Гюйгенсом и Ньютоном великий спор о природе света - волна  он  или
поток частиц? Каждая из  сторон,  заметим,  аргументировала  свою  правоту
неоспоримыми фактами. Снова природа ответила на этот вопрос  не  так,  как
ожидалось. Свет, и волна, и частица; одновременно - ни то, ни  другое:  он
волночастица.
   Таков парадоксальный характер ответов, которые часто дает наука. И он -
к сожалению, или к счастью - не может быть  другим,  потому  что  познание
есть бесконечный процесс приближения к истине.
   С учетом сказанного позвольте мне  ответить  на  два  главных  вопроса,
которые наиболее волнуют сейчас человечество. Разумны или  нет  пришельцы?
Почему они на нас напали?
   Отвечаю: нет, не разумны. Что же  касается  нападения,  то...  господа,
никакого нападения не было.
   - Как, господин профессор?! Есть же факты...
   - Да, есть. Внешне все выглядело как нападение. Но только внешне.
   - Господин профессор! Я уверен, что  никогда  ни  один  гол  не  вызвал
такого смятения в аудитории зрителей, как это ваше заявление. Не могли  бы
вы его пояснить?
   - Конечно.  Но  сначала  я  поясню,  почему,  на  мой  взгляд,  никакой
инопланетный разум не участвовал, не мог участвовать в  событиях,  которые
потрясли мир.
   Мы знаем, что в пределах солнечной системы есть только одна цивилизация
- наша собственная. Следовательно, разумные существа  могли  прибыть  лишь
издалека. Но такие существа не способны на агрессию.
   Это не вера,  не  домыслы  теоретиков.  Дело  в  том,  что  организация
межзвездного полета по причинам физического порядка требует таких  знаний,
такой технологии, таких энергий и таких  средств,  которые  в  тысячи  раз
превосходят современные.
   Таково условие выхода к звездам. И оно одинаково для  всех  цивилизаций
вселенной.  Остановлюсь  только  на   одном   моменте.   Чтобы   совершить
межзвездный полет,  нужно  израсходовать  строго  определенное  количество
энергии. Ни наша  цивилизация,  ни  цивилизация  где-нибудь  в  туманности
Андромеды не сможет обойтись меньшим. По тем же самым причинам,  по  каким
на орбиту Земли нельзя вывести спутник со скоростью  меньшей,  чем  восемь
километров в секунду. А получить такую скорость, в  свою  очередь,  нельзя
без значительных и строго определенных затрат  энергии.  Как  видите,  тут
действует непреложная математика и физика.
   Однако уже сейчас человечество вступило в такую фазу  своего  развития,
когда оно с великой осторожностью должно  распоряжаться  мощностями  своей
технологии. Речь  идет  не  только  об  опасности  ядерного  конфликта.  В
биосфере нарушилось равновесие, и без срочных  международных  усилий  этот
сдвиг может стать необратимым. Тут всего  два  варианта.  Либо  устранение
причин агрессивности, мирное  сотрудничество  людей,  торжество  разумного
подхода и тогда - прогресс цивилизации.  Либо  кризис  и,  как  следствие,
невозможность  продолжения  космических  полетов.  А  поскольку   свойства
энергии и законы природного равновесия одинаковы под  всеми  звездами,  то
цивилизация, достигшая вершин космического могущества, никакой  иной,  как
гуманной и разумной, быть не может.
   - И  все-таки,  господин  профессор,  это  теория.  Научно-политическая
доктрина.
   - Вы хотите знать, подтверждают  ли  факты  такую  теорию?  Безусловно.
Агрессия, нападение предполагает умысел: поразить, уничтожить  противника.
Конкретный анализ событий показывает, что такого умысла не было.
   - Были парализованы энергосистемы земного мира. Чем,  кроме  нападения,
это может быть?
   - Предположим, осы облепили сахар, который вы намеревались  положить  в
кофе. Это агрессия? С горы скатился камень и больно ударил вас по  колену.
Можно ли считать, что камень напал? Проследите за  поступками  пришельцев.
Они занялись энерголиниями, ничто другое их  просто  не  интересовало.  Но
линии, не выдержав нагрузки, стали отключаться. Тогда пришельцы заметались
в поисках необесточенных линий. Но там повторилось то же самое.  Пришельцы
очень быстро  убедились,  что  источник  всюду  пересыхает,  едва  к  нему
прикоснешься. Тогда они улетели.
   - Значит, по-вашему, мы столкнулись с "космическими осами"?
   - Я бы их так не стал называть. Что есть существо, а что есть вещество?
Вирусы мы исследуем уже  десятки  лет,  однако  есть  ученые,  которые  не
склонны считать их существами.
   - Однако пришельцы передвигались, отыскивали то, что им нужно...
   - Передвигаться способна и молния. Они питались  электричеством?  Точно
так же можно сказать, что кристаллы  в  перенасыщенном  растворе  питаются
ионами соли. Пришельцы могли искать и отыскивать? А" в каком смысле? Не  в
том ли, в каком частички железа способны отыскивать магнит?
   Как видите, все очень непросто. Кроме того, пришельцы имеют мало общего
с земными формами живого и неживого. Поэтому я воздержусь от определения.
   - Хорошо, господин профессор. Всех людей волнуют такие вопросы. Было ли
посещение Земли случайным? Повторится ли оно? И чем все это может грозить?
   - Посещение скорей всего не было случайностью. Мы,  люди,  упускаем  из
вида один существенный и  новый  факт.  В  последнюю  четверть  века  наша
цивилизация благодаря телевидению удвоила радиояркость солнечной системы в
метровом диапазоне волн.  В  пространствах  космоса  мы  как  бы  включили
лампу... Добавлю, что еще недавно на Земле не было не только  телевидения,
но и энергосистем.
   Раньше нас никто не посещал. Теперь это произошло. Возможно, тут чистое
совпадение. Не исключено, однако, что мы сами принимали гостей.  Не  стоит
забывать о том, что в радиусе уже  многих  световых  лет  любое  чуткое  к
радиоволнам метрового диапазона существо или псевдосущество могло и должно
было обратить на нас внимание.
   Мне могут возразить, что в космосе есть куда  более  значительные,  чем
наши, источники электричества. Дело, однако, в том, что наши энергосистемы
- это постоянный и концентрированный источник. Концентрированный, вот  что
существенно! Ведь  в  луговых  растениях  сахара  гораздо  больше,  чем  в
сахарнице, но сахарница для насекомых предпочтительней.
   Я не держусь за эту свою гипотезу. Я только хочу сказать, что мы  стали
космической цивилизацией. Это великое, но  и  ответственное  событие,  ибо
среда космоса теперь стала средой нашей  цивилизации.  Мы  меняем  условия
своего существования, но и условия,  в  свою  очередь,  меняют  нас.  Если
сознание успеет предвосхитить эти быстрые теперь изменения, если мы, люди,
всюду приведем свои социальные отношения  в  соответствие  с  требованиями
будущего, о которых я говорил, то за космические да и  земные  перспективы
человечества можно не беспокоиться. Если! Вот слово, от  которого  зависит
все.

Last-modified: Mon, 30 Oct 2000 12:31:16 GMT
Оцените этот текст: