видел в окне серп месяца. Он знал, конечно, что окно компьютерного помещения выходит на ту же сторону, что и окна его квартиры, а теперь нашел, что это кстати: "Тут и буду встречать полнолуние, здесь и Афина не помешает, а то я давненько не грезил при Луне, - и тут же посетовал: - Ведь вот, вложила же Фада в программу импульсатора какие-то сведения о Комбинаторе, почему они не выплывают? А сколько я труда и времени вложил в него, даже голову обрил для лучшего контакта, не пожалел!" Афина, увидев его бритую голову, ужаснулась: "Какая шевелюра была! Что из того, что волосы седые, они же у тебя были совсем, как у Эйнштейна". 23 Красочный плакат "Алгоритм изобретения", вывешенный на почерневшем от долгой службы щите за проходной, вряд ли бы возбудил особый интерес, если бы ниже названия лекции не стояла фамилия Прохорова - лучшего фрезеровщика инструментального цеха, прозванного вторым Сугробиным за его "ушибленность" новаторством: Его хорошо знали на заводе, и потому под вечер к рабочему клубу потянулось по аллейке довольно много любопытных. Направился туда, конечно, и Олег Петрович. В лекционном зале Олег Петрович увидел почти всех своих конструкторов, пришел кое-кто из заводоуправления, и, больше всего оказалось рабочих. Послушать было что. Хитроумный фрезеровщик по путевке областного ВОИР побывал, оказывается, во время своего отпуска в одной из школ изобретателей в соседней области, и, вернувшись, получил направление в свой клуб по путевке общества "Знание". Прохоров говорил интересно, содержательно, толково, а потом дельно отвечал на многие вопросы, из которых Олегу Петровичу запомнился один, оцененный им как стратегический. - Скажите, Виталий Николаевич, в чем, по-вашему, основная сущность школы, с которой вы нас познакомили? - А ведь я и сам задумывался над этим. Когда я поступал на завод, зашел как-то раз в обед в нашу библиотеку "Крокодил" посмотреть, а подвернулся под руку "Бюллетень изобретений". Полистал и заинтересовался... Ну это - не к делу, а суть в том, что был "Бюллетень" тогда тощенький, а выходил, помнится, раз в месяц. А нынче он сильно потолстел, и выпускают его чаще. Вот и смекайте, с чего бы это? - А вы-то сами как полагаете? - Как взглянуть! Можно порадоваться: растет, мол, культурный уровень масс, очень хорошо это. Только есть тут одна заковыка: в корень взглянешь если, так, может, и не все так оборачивается. Мелочи больно много стало в "Бюллетене"-то. Вот и получается: то ли у нас изобретать научились, то ли экспертов наловчились по кривой объезжать. Тут особое нутро надо иметь, с этим родиться нужно. А писать пробивные заявки научить можно всякого. А школа? Школа учит поиску целенаправленному, логике, ухватистости мысли... Олег Петрович тоже не удержался от вопроса: - Виталий Николаевич! Вот побывали вы в такой специальной и интересной школе, есть у вас склонность и способности в технике, а почему бы вам в институт не поступить? Правда, вопрос не по существу доклада... - Верно, не по существу он! Не стоит людей задерживать, лучше потом скажу, коль надо. И не обманул. Подождал на выходе из клуба Олега Петровича, окликнул и заговорил первым: - Вы меня, извиняюсь, с подковыркой спросили или как? - Какая тут может быть подковырка? - Да встречаются иногда среди вашего брата любители одернуть рабочего. - В мыслях не держал. Прохоров откашлялся, поправил воротник пальто. - Тогда скажите-ка мне, сколько вам платят на вашей должности, если не секрет? - Ну, двести пятьдесят, а что? - А то, что на своем фрезерном я худо-бедно эти две с половиной сотни наскоблю. А после института мне ваш оклад не дадут. Нет, хорошо, если сто двадцать наскребут на первых-то порах. - Работа работе - рознь, кому что нравится, - не выдержал Олег Петрович. - Верно! Так мне и моя работа не противна. К тому же и то надо понять, что у станка от меня - польза явная. А как же! Что ни смена, то и продукция, ее видно сразу, ее пощупать можно, она весома. А в институте из меня еще не известно что получится... На этом они и разошлись, каждый со своими думами. "Счастливей будет или несчастливее тот же Прохоров, если его поучить или изменить у него что-либо? А я? Для чего мне навязался ангел и какого рожна я от него жду? Не лучше ли забросить его куда-либо да позабыть и жить, как все люди?" - размышлял Олег Петрович. Но это он уже явно лукавил перед самим собой, не таким был создан Олег Петрович, и он понимал, что теперь ему никуда не уйти от доставшегося ему наследства, пока не раскроет всех его тайн. Он ждал, он жаждал новых откровений. Очередное полнолуние Олег Петрович встретил у компьютера, поставив ангела на столик у окна, и настроил механизм колпака на двадцать минут для пробы в новой обстановке. Взволнованности прежних опытов уже не было, они сделались привычными, утратилась и загадочность явлений. Действительно, в истории пришельцев все встало как будто на свои места, и необъяснимыми оставались только побочные обстоятельства. С какой стати, например, привиделся отец? Ведь к пришельцам он не имел никакого отношения, они не могли знать его и заложить в программу импульсатора! Об отце как раз и думалось Олегу Петровичу, сидящему у пульта еще невключенной "Шехерезады". Как и всегда, очертания окружающего начали слегка перекашиваться, как бы мерцать, но почему-то не расплылись и вновь сделались устойчивыми и четкими. "Похоже на осечку, возможно сказалась близость больших металлических масс", - подумал Олег Петрович, но остался, на месте, услышав, как далеко сзади открылась входная дверь, и кто-то вошел в бюро. "Кого это там несет не ко времени, вахтер, что ли, обход делает? Из-за него, наверное, сорвалось явление", - передумал он, вслушиваясь. Пришедший был, видимо, хорошо знаком с помещением, шел по неосвещенному бюро неторопливым уверенным шагом, тихонько насвистывая. Олег Петрович подвинул поближе пачку бумаги, всегда лежавшей на столике, и когда открылась дверь компьютера, нагнул голову к таблицам программы. - Здравствуй, сынок! - услышал он знакомый голос, и крепкая рука легла ему на плечо. - Вот уж не думал, что это ты! - воскликнул Олег Петрович, вскочил и обнял отца. - До чего же я рад тебя видеть! Я ведь думал, что это охранник идет. Здравствуй, отец! - Ладно, не суетись, сядь. А "здравствуй"-то мне говорить негоже, мне уж не поздравствовать, - ответил отец, и сам сел на второй стул у столика. На нем была черная сатиновая косоворотка, перехваченная плетеным шелковым пояском с кистями, и брюки, заправленные в яловые сапоги. Волосы на голове курчавились без единой сединки, а черные усы были лихо закручены кверху "под Поддубного", что было в моде давно ушедших лет. Таким помнил Олег Петрович отца еще тогда, когда он был простым заводским рабочим. Отец достал из кармана штанов кисет, хлопнул по нему ладонью: "Эх, спички Дунаева, бумага Зимина, махорка Чумакова в кармане у меня!" - Здесь лучше бы не курить, отец, выйдем... - Ни хрена твоей машине не станется от моего курева: я ведь мертвый! - отозвался отец, проворно свернул "козью ножку" и, закурив, пустил облако дыма. Олег Петрович сразу же почувствовал запах махорки "полукрупки". На косо обрезанной книжечке курительной бумаги было напечатано: "Спички Дунаева, бумага..." и все прочее, что только что пропел отец и что было хорошо знакомо еще с детства. - Стало быть, так бобылем и живешь, сынок? - А что делать, не жениться же снова в мои годы! - Жить на свете долго ли намереваешься? - Откуда мне знать? Чувствую себя хорошо, а доктор пугает, говорит, сердце хулиганит. - Вот и соображай, что после себя на свете оставишь. Похоронить тебя и то родной души не найдется. Не обидно? - Ах, мертвому не все ли равно! - Мертвому - да, а думу думает живой. А ежели не думает, на кой хрен живет. Да ты не притворяйся, тебя давно заботит это же. Ты вспомни, есть у тебя где-то душа родная, ей каково? - Тут я бессилен, жена встала поперек. - Это ты-то бессилен? С твоей силой мог бы государствами двигать! - Так то - теперь, а тогда я... - Ну? - Думал я вернуть семью, да вот запутался. Тут сложно объяснить, не только ведь в Афине дело. - Да, знаю, - кивнул отец и, бросив докуренный крючок на пол, придавил сапогом. - Оказывается, ты и это знаешь? - Ну! - откликнулся отец в прежней своей манере, встал и, заложив руки за поясок, подошел к окну, нагнулся, приглядываясь, и погладил статуэтку. - Знакомая игрушка. - Постой, отец! А ведь ты еще не можешь знать про ангела, ты еще рабочий, не переехал в дом Башкирова! - Ну и что! Тому, что про Афину знаю, не удивился, а теперь спохватился вдруг, - рассмеялся отец и, вернувшись к столу, вольготно расселся, закинув ногу на ногу. - Должен бы уж смекнуть, что я знаю все, известное тебе и даже то, о чем ты еще не успел догадаться. Я - не что иное как ты, но впереди тебя. - Ничего не понимаю. - Эх, Олег! И я, и Зор - только отходы производства в планах пришельцев, и тут уж ничего не попишешь! - Как это? - С пришельцами у тебя все стало на место, так? Все понятно? - В общем, да. - Потому ты и думал перед тем, как мне прийти, не о них, а обо мне. - Тоже верно. - Вот я и пришел. А думать-то тебе следовало о другом, о том, что в тебе подспудно вызревает. Над Комбинатором надо башку-то ломать! - Легко сказать! А что как не по моим зубам задача? - Одному-то и жизни не хватит. Но ведь подсказка заложена в программу пришельцев. - Да где она, эта подсказка, в чем? Сколько уж всяких видений было, а толку что? - Так ведь и подумать надо. Вспомни, Фада рассчитывала на человека башковитого. Для того, чтобы ангел начал действовать, ты что-то с ним сделал? - Просверлил отверстие - и только. - Не только. Перед тем, как тебе удалось дыру проделать, человечество должно было овладеть твердосплавом. Над этим перед тобой сотни, а то и тысячи людей мозгами ворочали, ты только готовенькое сверло использовал. И этого оказалось уже достаточно, чтобы прибор стал действовать. - Все верно, я и не хвалюсь. - И не хвались! Это была первая ступень ожидаемого развития. А для дальнейшего ты должен Применить еще что-то, более высокое из того, что человечество достигло. Значит, остаются только две мишени - ты да ангел. Вот на которого-то, а то и на обоих сразу и надо воздействовать. - Ты говоришь так, будто знаешь, что нужно. Так научи меня! - Хватит и того, что сказал, остальное мне неведомо самому. Отец покачался на задних ножках стула, встал, прошелся вдоль компьютера, постучал костяшками пальцев по панели. Произнес задумчиво: - "Шехерезадой" назвал, огоньками любуешься... Нет, далеко еще кулику до Петрова дня. - Не одобряешь? - Нет, почему же? Играй, да не больно канителься. Слышь! Возле ангела тикает какая-то штуковина, ведет свой счет... И действительно, пространство внутри помещения содрогнулось, расплылось и вновь утвердилось в том же виде, но, кроме самого Олега Петровича, в нем не стало никого. Обычно горели лампы, стояли на нуле стрелки приборов, слабо доносился неразборчивый гул работавшего неподалеку цеха. И хотя Олег Петрович уже знал, что призрак не оставил после себя ничего вещественного, он все же покосился на то место, где была растоптана цигарка. Но пол был чист, на паркете не осталось никакого, следа, а в воздухе - табачного дыма... Весь следующий день Олег Петрович был задумчив, рассеян, несколько раз ответил невпопад и только путал конструкторов, подходя к ним, как обычно. Тогда он ушел в кабинет и стал набрасывать на листках бумаги разные электро- и радиосхемы, обязательной частью которых был знак, напоминающий восьмерку с ушами и обозначающий ангела. "Ну как на нее воздействовать?" - размышлял он, имея в виду Фаду. Примитивные средства воздействия вряд ли могли представлять в глазах пришельцев свидетельство новой ступени развития. Вновь и вновь припоминал Олег Петрович ночной разговор, стараясь нащупать наводящую нить, но все время сбивался на мысль о том, что, по сути дела, не с отцом он беседовал, а с самим собой. И все-таки нащупал он эту нить. Олег Петрович начал чертить схемы разных контуров, требующих переустройства ЭВМ, пока не порвал их все. "Опять-таки нет, - решил он, - все должно быть гораздо проще. Фада могла опираться только на нечто элементарное. Решив так, Олег Петрович успокоился, совсем в другом настроении закончил служебный день, сходил домой пообедать и отдохнуть, а вечером снова пришел в свой отдел, протянул провод от общей шины энцефалографа к ангелу, подсоединил его обычным зажимом "крокодилом" к крылу ангела, а другое крыло таким же зажимом соединил с проводком от батареи отопления через конденсатор. Для пущей надежности он изолировал ангела от столика текстолитовой плитой. К этому времени Луна уже начала заглядывать в окно. Олег Петрович, не торопясь, прибрал инструменты, достал и приготовил каску. Увидев, что лунный свет за это время заметно сдвинулся и уже подкрадывается к статуэтке, он настроил механизм экрана на полчаса, все так же не спеша устроился в кресле, надел каску и нажал кнопку "пуск". Вспыхнули и знакомо замельтешили перед глазами разноцветные зайчики "калейдоскопа". Они метались в некой связи с мыслями Олега Петровича, и он знал, что в такой же зависимости циркулируют сейчас микротоки через металл ангела, которого уже коснулся лунный луч, невидимый ему в свете включенных в помещении ламп. И вот пространство дрогнуло, перекосилось, задрожало и начало было расплываться, но вновь определилось, казалось бы, в прежнем устойчивом виде. "Как и вчера", - подумал Олег Петрович и приготовился к появлению какого-нибудь посетителя. Однако никто не шел и только тут он заметил, что обстановка в чем-то уже не та, которая только что была, пляшущие язычки бледнели и меркли все более, а через помещение протянулись, словно тоненькие тросы, три прозрачных линии, сразу напомнившие ему что-то очень знакомое. Чтобы лучше различить их, он выключил общий свет, оставив только настольную лампу под глубоким абажуром и воскликнул: - Да ведь это же прямоугольные оси координат! Ну конечно, вон и обозначения даны... - Он схватил листок бумаги, нанес на нем оси и только тут распознал, что цифры у осей не арабские и не римские, да и буквы обозначений совсем ему не знакомы. "Что ж, - согласился он, - так оно и быть должно, не могла же Фада пользоваться нашими символами, она их не знала". Не смущаясь, он перерисовал знаки и заметил, что по оси абсцисс они представляют линейную шкалу, а по другим осям неравномерны и напоминают шкалу логарифмическую. Зайчики "калейдоскопа" к этому времени совсем померкли, а над горизонтальной осью начало формироваться некое изображение, в котором Олег Петрович радостно узнал со школьных лет знакомые "Пифагоровы штаны" с записью теми же "чужими" знаками. "Ну что за умница эта Фада! - восхитился он. - Разве можно было выбрать образ еще более понятный всем мыслящим! Теперь по этой формуле я и символы смогу перевести на свой язык". Правда, символов тут было только три - знаки сложения, равенства и степени, но рядом проступила формула той же зависимости, только в виде разности, так что он узнал еще один символ на языке Фады. Продержавшись недолго, чертеж теоремы Пифагора померк, а на его месте появилось условное изображение конденсатора. Такое совпадение несколько удивило Олега Петровича, но, подумав, согласился: этот символ настолько нагляден, что иного и не могли выбрать разумные существа. Рядом, как и в предыдущем случае, висела в воздухе формула в двух видах, которая на математическом языке могла означать только соотношение между емкостью, количеством электричества и его потенциалом. Так, сменяя друг друга, перед ним повисали и исчезали еще несколько чертежей с физическими, математическими и химическими формулами. Олег Петрович старательно срисовывал их, беспокоясь только о том, чтобы не исчезли они с бумаги, как растоптанная отцом накануне цигарка. Появлялись эллипс, парабола, круг и, разумеется, синусоида, проступили тела с их объемами и поверхностями. А потом вместо простеньких чертежиков перед Олегом Петровичем возникла сложная схема устройства. Олег Петрович схватил лист побольше и начал только срисовывать схему, как она вздрогнула, "задымилась" и пропала. Он огляделся и, увидев, что экран закрыл статуэтку, выругался: "Дернул же меня черт ограничить время всего получасом! Только что появилось нечто важное, а тут - нате, пожалуйста, слезай, приехали!" Олег Петрович снял каску, подбежал к подоконнику, поднял колпак и, прикинув, что Луна будет светить в окно еще добрый час, установил механизм на шестьдесят минут и вернулся на прежнее место. Только тут он с радостью обнаружил, что его зарисовки сохранились, сел в кресло, снова надел каску и нажал кнопку, рассчитывая на продолжение. Однако его надежда не оправдалась, маяк не возобновил работу, перед глазами только крутилась и кружилась разноцветная метель, красивая, но непознаваемая. "Ладно, - успокоился он, - у меня есть в запасе еще одна лунная ночь этого месяца, а сегодня пора спать". Днем, вглядываясь в зарисовки, сделанные накануне, Олег Петрович еще больше поразился целесообразности и глубокой продуманности того, что было когда-то запрограммировано Фадой. Не подлежало сомнению, что вчера она старательно и очень удачно учила его, подготовляя к пониманию того важного и сложного, что хотела передать. Последовательно и систематически знакомила она его с необходимыми знаками, буквами, цифрами и разными понятиями, постепенно переходя от простого к сложному. Он скоро разобрался, например, что в мире Фады была принята не десятеричная и не двоичная, а пятеричная система исчисления. Это было видно из сопоставления линейной и логарифмической шкал на осях координат. А для показа химических соединений было привлечено изображение строения атомов с орбитами электронов и ядром в центре, - совсем как у нас. "Да, - заключил Олег Петрович, - Фада, по-видимому, отлично понимала, что нелегко будет "дикарям" Терры освоить дары пришельцев, и сделала все возможное, чтобы помочь им". Олег Петрович не обманулся в своих ожиданиях. Дождавшись ночи, он установил выдержку времени на полтора часа и снова увидел вчерашнюю сложную схему. Она была даже сложнее, чем вчера, потребовала почти часовой зарисовки, после чего исчезла еще до момента срабатывания механизма. Из этого можно было с полной уверенностью заключить, что запрограммированное сообщение передано до конца, а представлять собой оно могло не что иное, как устройство "Комбинатора", того самого, единственного технического устройства, которое при любых условиях, по мнению Фады, никак и ничем не могло повредить обитателям Терры. 24 Чужеродность обретенных зарисовок не испугала Олега Петровича. За долгие годы инженерных поисков он привык распутывать хитроумные задачи, да и сам создал не один десяток замысловатых устройств. Что из того, что в неземной схеме содержались непривычные сочетания, ведь даже материал учебных предметов всегда в значительной мере "чужероден" для обучающегося, но осваивается же и приобретается к тому, что уже накоплено, становясь послушным орудием дальнейшего познания. Впрочем, в схеме Фады далеко не все было незнакомым. Довольно скоро в одном из участков ее он узнал нечто похожее на следящее устройство, местами проглядывали контуры, напоминающие узлы "памяти" ЭВМ, а в одном из блоков можно было угадать сходство с энцефалографом, усложненным самим Олегом Петровичем. Даже условное изображение венца Фады - окружность с внутренними выступами - походило на вид его каски. Понимание схемы значительно облегчалось и тем, что она была составлена из блоков, каждый из которых можно было рассматривать самостоятельно, а основой являлась, несомненно, ЭВМ, работающая на полупроводниках. Изображение транзисторов и тиристоров узнавалось сразу, хотя заключались они не в кружочки, как у нас, а в треугольники. Методически и настойчиво изучая схему день за днем, Олег Петрович через месяц представлял ее себе довольно отчетливо, знал назначение основных ее частей и догадывался об остальных. Так он убедился, что в схеме содержится три комплекса устройств долговременной памяти. Судя по тому, что один имел выход на кинескоп, а другой на кристаллофон, он заключил, что это два вида памяти: зримая и звуковая. Нескольким крупным блокам он дал, опираясь на определенные признаки, свои названия. Так появились у него "блок кинетики", "логический блок" и блок "довоображения", который должен был "дорисовывать" получаемое на дисплее изображение при его поворотах, например, давать вид с обратной стороны. Как ни увлекся он изучением схемы, очередные три заветные ночи полнолуния он не пропустил, хотя ничего нового они ему не принесли. Он опять перевоплотился в Лию, наблюдал сближение с Разведчиком и переживал гибель Фаэтона. Словом, стало окончательно ясно, что программы, заложенные Лией и Фадой в их импульсатор, исчерпаны и теперь будут только повторяться неведомое число раз. Вслед за изучением схемы пришел черед ее осуществления. Прикинув, в каких объемах она может выразиться, Олег Петрович дал заказ на изготовление добавочного корпуса к имеющейся ЭВМ, распорядился о заготовках панелей и стал подбирать нужную аппаратуру и детали. Особые затруднения в этом представили полупроводники, типы которых Фада не могла, конечно, выразить по земной номенклатуре - об этом оставалось догадываться, - да и на складах завода обнаружился только небольшой ассортимент, а остальное приходилось покупать и заказывать, на что Олег Петрович "ухлопал" добрую половину денег, скопившихся у него при одинокой его жизни. Афина Павловна, видя своего друга вечно озабоченным и погруженным в какие-то хлопоты и раздумья, обижалась, принималась даже следить за ним, но убедилась, что, кроме службы, столовой и прачечной, он ходит только по электро- и радиомагазинам, а пишет отнюдь не письма. - Чем ты занят, что тебя заботит? - несколько раз спрашивала она. Олег Петрович пытался отделаться незначащими отговорками, а потом придумал, на что ссылаться: - Дорогая, мне пришла в голову заманчивая идея одного изобретения, она не дает мне покоя. Это Афина Павловна могла понять, она и сама была инженером, но она была и другом, а потому сказала: - Разве я не могу тебе помочь? Надеюсь, ты не боишься, что я украду твою замечательную идею. Давай, подумаем вместе, я тоже ведь худо-бедно могу кое-что соображать. - Нет, Афина, незачем тебе зря ломать голову. Надо еще многое обдумать и проверить мне самому. Я даже не смогу достаточно точно сформулировать сейчас, что мне надо. Подожди... И Афина Павловна поверила, не стала допытываться, а только тревожилась, наблюдая, как все хуже выглядит ее друг. Он стал бледнее и худее, сделался невнимательным, и ей чудилось, что и дыхание у него стало неровным. Однажды ночью она положила ему голову на грудь и вдруг услышала, как часто - совсем не по-мужски - стучит его сердце. Она не стала его будить, но с этого дня неотступно уговаривала его сходить к врачу. Эта забота проявлялась почти при каждом ее приходе даже в том, что она выдумала хватать его за руку, считать пульс и сокрушенно крутить головой, совсем как Кузьма Кузьмич. Олег Петрович ценил это, но казалось, что она превышает всякую меру, а ему было не до врачей и не до лечения. Работа по изготовлению панелей и пайке разных узлов схемы, которой он занимался дома после рабочего дня, подвигалась медленно, и он с огорчением сознавал, что в одиночку он вряд ли управится и за год, а нетерпение и азарт толкали к тому, чтобы поскорее получить хоть какие-то результаты. Пусть пока это будет установка не в полном объеме всей схемы, пусть заработает хотя бы первая очередь, лишь бы получить эффект, чем-то отличающийся от того, на что способны машины, уже известные. Олегу Петровичу просто невозможно было оторваться от своего дела, он спешил к нему с завода каждый раз, как на праздник, и, перекусив наскоро, вновь и вновь размечал панели, крепил детали, пропаивал соединения и испытывал узлы. Сколько одних только транзисторов "угробил" при этих испытаниях! Жизнь - он понимал это - заузилась для него в тоненькую струйку, над которой курился и перевивался тоненьким жгутиком пахучий канифольный дымок от паяльника. - У тебя не продохнешь, как хоть ты сам терпишь? Идем сейчас же в парк, я купила билеты на эстраду, - приводил его в себя голос Афины Павловны. И она немедленно брала его руку и считала пульс. Отговаривать ее было невозможно, она действовала из хороших побуждений, и Олег Петрович послушно шел с ней в парк или на реку, или в кино, а сам продолжал думать, как лучше заложить в лексическую память машины словарь русских слов, где достать список русских имен и как перемотать трансформатор, чтобы подпитать интегрирующее устройство. - Мне начинает казаться, что около меня движется робот, - сказала Афина Павловна в фойе театра, куда она затащила Олега Петровича на спектакль. Задавшись целью тормошить его, она ослабила свою конспирацию и уже не стеснялась показываться с ним вместе в людных местах. Это была с ее стороны жертва, Олег Петрович понимал это и не сердился на ее неугомонность. Зато сердилась она, когда он прерывал ее щебетание иной раз совсем неуместным техническим вопросом: - Где бы достать тиристор, как ты думаешь, Финочка? - Клизму тебе, а не тиристор! - вспыхивала она. - Ты, оказывается, совсем меня не слушал! Лето уже шло к концу, Афина Павловна начала поговаривать об отпуске, а Олег Петрович переключился на монтаж подготовленных узлов в новом корпусе заводской ЭВМ и задерживался в аппаратной допоздна. В эту пору Олегу Петровичу понадобился материал для узла накопления зримых образов. Пейзажей и всяких строений он уже набрал достаточно, просто закупил в книжном магазине несколько пачек видовых открыток, теперь была очередь за портретными изображениями, которых требовалось еще больше, - ведь он же намеревался моделировать ни мало ни много общество миниатюрного государства! Можно было, конечно, обратиться в фотоателье, но пришлось бы объяснять, зачем ему понадобилось "скупать мертвые души", а это выглядело бы подозрительно в любом случае. Тысячи и тысячи лиц нужны были Олегу Петровичу, а где их взять? Правда, это - не такая уж неразрешимая проблема, но и ее одиночке сразу не решить. Как это нередко случается, выход был, что называется, перед носом. - Тебе абсолютно необходимо отдохнуть, посмотри, на что ты стал похож! - настаивала Афина Павловна. - Ладно, Фина, - пообещал он, - на днях схожу в поликлинику. Обещать-то обещал, но как подумал об очередях, процедурах, регистрации, так и оторопь взяла: канительно - с одного мимолетного осмотра врач ничего не установит, придется "наведываться", а то еще и положат для лучшего обследования, сколько времени пропадет! "К Кузьме Кузьмичу надо съездить, вот что! - решил Олег Петрович и тут же вспомнил, что тот издавна занимается фотографией. - Вряд ли он хранит все негативы, но все же у него должен быть немалый склад пленок. За один раз два дела и сделаю". Ну, а к Кузьме Кузьмичу только попадись в руки! Он сразу же начал вертеть Олега Петровича и так и эдак, простукивать, ощупывать, прослушивать и даже настоял на снятии электрокардиограммы. - Зато уж фотоснимочков я вам дам таких, что пальчики оближете, - соблазнял он. - И берите их сколько хотите, хоть все забирайте, только ведь отпечатки я давно уничтожил, остались лишь негативные пленки. Олег Петрович объяснил, что для его целей это безразлично. - Тем лучше. А теперь, друг мой, идемте в больницу. И без разговоров, пожалуйста... - Нет, дорогуша, - заявил он, просмотрев полученную кардиограмму, - вас непременно надо класть на серьезное обследование. Я видывал за свою практику всякое, но не могу разобраться, в чем дело у вас. Прекрасная форма кривых, и при этом - сто двадцать пять ударов в минуту в спокойном состоянии, - это же уникальный случай! Уж не сказывается ли на вашем сердце влияние установок пришельцев? Или переутомились: ведь вы писали, как вы работаете с конструкторами, не изматывает ли это вас? На обследование Олег Петрович все же не согласился, вырвался от Кузьмы Кузьмича, вновь прибегнув к психологическому давлению, но запугивания доктора не остались безрезультатными: "Вот управлюсь с планом отдела, закончу первую очередь "Шехерезады", получу хоть какие-то признаки нового в ее работе, тогда придется, пожалуй, согласиться и на обследование, а временно с отделом Погорельский справится, - решил он. И он дождался этих результатов. Ему много раз случалось переживать радость при виде первых оборотов сконструированных им машин, тех самых, которые, зародившись в его голове, в дальнейшем обрисовывались прихотливыми линиями чертежей на его кульмане и затем воплощались в сталь, бронзу, пластмассу, впервые взглядывали на мир очами приборов и начинали дышать, существовать и работать. Ему ли было не знать непередаваемого трепета, охватывающего созидателя машины, когда он первый раз коснется включающего рычажка или кнопки! Что произойдет вслед за этим? Пойдет ли машина предназначенным ходом, послушно и легко или заартачится, "свернет шею" какой-то детали, заскрежещет, заклинится, брызнет огнями короткого замыкания и встанет? А то пойдет вразнос, успей только остановить? И потом придется долго и канительно "доводить" свое детище "до ума", переделывать узлы, подгонять детали, перестраивать режим. Всякое бывало, и всегда пуск и наладка созданного образца оставались самыми острыми переживаниями конструктора, самыми памятными во всей его работе, в его жизни. На этот раз переживания были еще острее - испытывалась не просто новая конструкция, а нечто, привнесенное извне, и неизвестно, как она еще проявится. И Луна, и ангел тут были, кажется, уже ни при чем, первая очередь их подсказки подверглась уже его материальному воплощению, его обработке и готова была начать действовать независимо от посторонних сил. Последний раз проследив только что законченные соединения, Олег Петрович, сдерживая нетерпение, прибрался в аппаратной, сел перед пультом, надел шлем, вздохнул и нажал кнопку "пуск". Наискось мелькнули перед глазами знакомые огоньки его мыслей и тут же пропали, словно схваченные машиной, которая сложила из них некий образ, видимый сквозь побледневший пульт и стену за ним, как бы в пустом пространстве. В следующие секунды окружающее растаяло в белесой мгле, а неясный вначале образ окреп, приобрел объем и цвета и двинулся к Олегу Петровичу в виде обнаженного до пояса человека могучего сложения с мужественным лицом, обрамленным окладистой курчавой бородой. "Действует! Машина работает!!!" - возликовал Олег Петрович, но последующее несколько умерило его восторг. Остановившись метрах в трех от Олега Петровича, человек поднял, как бы для приветствия, руку и произнес глубоким басом: - Протокл. "Странно, неужели Кузьме Кузьмичу приводилось лечить греков? И почему Протокл, а не Патрокл?" - удивился Олег Петрович, но на всякий случай ответил: - Очень приятно. А я - Олег. - Пропади пропадом, - неожиданно прогудел бас. - Но-но, не очень-то! - всерьез одернул Олег Петрович, а Протокл повернулся и пошел обратно. "Ага, вижу со спины, значит, блок довоображения действует", - опять порадовался Олег Петрович, а Протокл повернул голову и бросил через плечо: - Прохвост. Тут сердитый мужчина дернулся и пропал, провалившись в какую-то даль, а слева, неуверенно ступая, появилась миловидная женщина с заботливо уложенной прической, но в лифчике, окаймленном узеньким кружевом, и в чем-то вроде плавок, самого минимального размера. - Дамочка Дафния, - отрекомендовалась она, остановившись и поглядывая на Олега Петровича исподлобья. - Ай, какое неподходящее имя! - отозвался Олег Петрович, - оно совсем вам не к лицу. Неужели родители не могли подобрать получше? Вы сменили бы его, что ли. - Давным-давно Диана, - отозвалась она. - Вот это гораздо красивее, но зачем же вы продолжаете называться блохой? - Давай дальше думай, дубина. - Ах, бесстыдница, ты тоже вздумала грубить? А ну, вон отсюда! - приказал Олег Петрович и, нащупав кнопку "стоп", надавил ее. Дамочка мгновенно исчезла, и так же моментально появилась окружающая обстановка. Не поднимаясь с места, Олег Петрович задумался. "Главное - машина действует совсем по-новому, без программной ленты, отзываясь только на биотоки мозга. Дисплей не включен, образы создаются не на его экране, а сразу в пространстве, как и следовало ожидать. Они даже реагируют в некотором смысле на мои слова, но слишком уж лаконичны и почему-то агрессивны. К тому же Геракл... то бишь Протокл, исчез как-то вдруг, неестественно, - тут, по-видимому, что-то рвется в контуре логической связи. Ну что же, ничего особо настораживающего в поведении машины не обнаружилось, температура нормальная, и никакая защита не сработала. Теперь можно, кажется, подсоединить ландшафтный контур и продлить испытание без опаски". Олег Петрович подумал еще о-том, что имена появившихся персон совсем не могут быть связаны со снимками Кузьмы Кузьмича, там их вообще нет, они могли взяться только из книжицы, позаимствованной им в ЗАГСе, что, впрочем, не объясняло, каким образом в перечне русских имен могло оказаться древнегреческое. "Ладно, разберемся на досуге", - решил Олег Петрович, услышав вдруг, как вдали хлопнула дверь бюро, и задержался: "Машина выключена, так что на этот раз наверняка уж идет не фантом, а вахтер". Так оно и было. Послышалось, как щелкнул выключатель, и кто-то, шаркая ногами, подошел к аппаратной. - А я смотрю со двора, вижу свет в окне, дай, думаю, зайду, проверю, кому еще не спится в ночь глухую? - проговорил пришедший, остановившись у двери. Олег Петрович снял каску, повернулся со своим вращающимся креслом и готов был поверить, что появился все-таки призрак: ведь у двери-то стоял Лев Васильевич, бывший начальник бюро! Да еще - в форме охраны завода... Да еще с бородкой седовато-рыжеватого цвета. Да еще в такое время... - Здравствуйте, Лев Васильевич. Что это вы так нарядились? И - с бородкой? - ляпнул Олег Петрович. - Проходите, пожалуйста. - Нет, я у двери посижу, у меня ноги грязные. Которые сутки дождь льет даже по ночам. А что вам моя бородка не по душе? Она, по-моему, лучше смотрится, чем ваша бритая голова. Не к сезону вроде бы с шевелюрой расстались. - Кому что нравится... - Безусловно. А наряд я не выбирал, он положен мне по роду моей работы. - Что! Уж не хотите ли вы сказать, что поступили на завод охранником? - Именно так. Кстати сказать, вы уже не раз предъявляли мне пропуск в проходной, когда я был в первой смене. - Не может быть! Как же я не заметил? - На вас это похоже, вы всегда поглощены чем-нибудь. Впрочем, не один вы меня не приметили: перед вахтером проходят не глядя, да и форма меняет внешность. - Но позвольте, почему вам вздумалось вернуться на работу, да еще в таком качестве? - Унизительно, да? Вот поболтаетесь с годик на пенсии, как дерьмо в проруби, может быть, и вас потянет в сторожа. - Да почему же в сторожа? Вставайте хоть завтра за кульман, я вас сразу же оформлю конструктором первой категории. - Нет, нет! Не та уж голова стала, не потяну. Да и обидно было бы работать за так, ведь из пенсии удерживать бы стали, а сейчас мне и зарплата идет, и пенсия целиком поступает. Разумеется, имей я рабочую специальность, не пошел бы в вахтеры, но чего нет, того уж теперь не достанешь. А вот вы зачем здесь до таких пор торчите, не управляетесь, что ли, в положенное время? - Как сказать... со службой укладываюсь, а помимо того хочется разведать еще кое-какие идеи. - Ну да, ну да, вы беспокойный, ищущий, вам можно позавидовать. Ладно, пойду я, не буду больше мешать... С этими словами бывший начальник ушел, а Олег Петрович еще некоторое время сидел лицом к двери, прислушиваясь к шуму дождя за окном, который он только сейчас заметил, а на душе у него остался осадок, будто это он обидел ушедшего, заняв его место. Наконец он встряхнулся, прошел за пульт, сделал там нужные пересоединения и продолжил испытание. На этот раз перед ним простерлась улица незнакомого города с булыжной мостовой и трамвайными рельсами, идущая несколько наискось, как ее сняли для видовой открытки. Ясно различались вывески и таблички, блестели витрины, со стен домов наклонились красные флаги. И эти флаги шевелились на ветру, а по дощатым тротуарам шел парод - к Олегу Петровичу, от него и через дорогу на поперечной улице. По мостовой ходили, кружились и перелетали с места на место голуби. По тротуару справа, покачивая бедрами, ничуть не смущаясь своим полуголым видом, уходила дамочка "Дафния", которую он узнал по ее плавкам. Она спокойно дошла до угла и свернула за него, а из-за этого же угла вывернулась старинная легковая "газовка" и, набирая скорость, распугала затрещавших крыльями голубей и помчалась на Олега Петровича так стремительно, что он не выдержал и конвульсивно нажал кнопку. Все изображения исчезли, но внутри машины секунды три еще слышался шорох: должно быть, перематывалась по инерции какая-то запись. "Надо проверить тормоза барабанов", - подумал Олег Петрович и, немного помедлив, снова включил устройство. "Газовки" уже не было, а из-за того же угла выдвинулась и пошла на Олега Петровича небольшая колонна людей с плакатами и транспарантами, но без оркестра, хотя откуда-то издалека доносилось уханье барабана и временами прорывались низкие тона труб. Демонстранты пели что-то неразборчивое и подходили все ближе, а Олег Петрович вдруг стал опускаться совсем так, как это происходит в кино, словно погружался в мостовую, пока сверху не осталась одна только голова. "Того и гляди растопчут", - поежился он, но сдержался, не нажал кнопку - хотя так и подмывало - и колонна подошла вплотную и стала шагать но нему. Это было совсем не ощутимо, а все же страшновато. Ботинки, туфельки, сандалеты и даже сапоги с размаху били его по глазам и в зубы, наступали сверху, проносились около висков, шлепали, стукали, скрежетали по сизым булыжникам, вздымая застрявшие между ними крупицы мусора и затмевая свет. "Как достоверно работает блок довоображения, не хватает только запахов!" - порадовался Олег Петрович и даже зажмурился от поднятой пыли, а когда мелькание ног прекратилось, увидел, что снова стал подниматься над мостовой. За колонной еще некоторое время спешили вприпрыжку ребята, а немногим спустя сверху опять спланировала стая голубей и принялась что-то выискивать на мостовой. По тротуарам теперь шли только редкие прохожие, некоторые одеты прилично, другие в пижамах, а то и в трусах, попавшие сюда, вероятно, из коллекции Кузьмы Кузьмича. "Ну что ж, - усмехнулся Олег Петрович, - пусть в этом государстве царят свои обычаи и порядки, пусть одеваются, как хотят". И тут он увидел среди других знакомую личность. - Товарищ Протокл, можно вас на минутку! - окликнул Олег Петрович. - Пожалуйста, - остановился тот, подняв голову. - Скажите, из-за чего вы давеча меня обругали? - Прошу прощения. - Вы были чем-нибудь расстроены? - Правильно. Почему-то плохо получается проект. Пустяк проклятый путать приходится. - Ну, а я тут при чем? - Просто под руку попасться-адусь-вдушься-ался. - Что, что? - Понять просто. Прощайте покуда, пойду, пожалуй, покурить. Потом повстречаться-аешь-адут-аемся. Разговор давался этому могучему человеку нелегко, его даже передернуло, он кивнул и побежал в ту сторону, куда прошла колонна. "Не перегрузить бы машину"