Александр Бушков. Лунные маршалы
-----------------------------------------------------------------------
Авт.сб. "Анастасия". СпБ., "Азбука", 1996.
OCR & spellcheck by HarryFan, 20 October 2000
-----------------------------------------------------------------------
Все начинается в полнолуние и длится три дня. Почему так - загадка.
Есть многое на свете, друг Горацио... словом, так природа захотела, почему
- не наше дело.
Климент Ефремович Ворошилов, первый красный офицер, готовит все
тщательно, по-бабьи обстоятельно - самовар, горячительные, сытная закуска.
Он ходит кругами вокруг красиво и богато убранного стола, что-то трогает,
что-то подвигает, садится и вздыхает грустно, глядя на экран телевизора,
где беззвучно журит кого-то обаятельно-настороженный Михаил Сергеевич. "Ты
болтай меньше, Чека создавай, Чека..." - хмурится первый красный офицер.
Но тут приходит Семен Михайлович Буденный, символ и легенда, вешает
фуражку и шинель с полковничьими погонами, ерошит кончиком пальца
жиденькие усы, шумно восторгается столом. К.Е. по-бабьи жеманится, и
маршалы пропускают по первой.
Последним появляется маршал Жуков, мирно настроенный, пока не принял,
как следует. Стакана после пятого, когда беседа перекинется на Афган и
Персидский залив, Жуков начнет орать на обоих легендарных, поминая им
бездарность, проявленную во время вероломного нападения немцев.
Легендарные, конечно, обижаются и сиплым дуэтом орут, что в гражданку они
как-никак вершили большие дела, а Жуков был Ванькой-взводным, так что
лучше бы ему помолчать, и вообще, они проливали кровь и за этаких вот
Жуковых в том числе... Вскоре они остывают, и разговор плавно съезжает на
мирные воспоминания о гражданской. "И комиссары в пыльных пейсах склонятся
молча надо мной..." - ржет К.Е., за что получает легонькую выволочку от
С.М. - так, порядка ради. Долго, смачно, со вкусом матерят Троцкого, потом
- нынешнюю молодежь.
И все это время в темном углу сухопарым изваянием сидит старшина
Тулигенов, тихо-тихо, как мышь под метлой. Словно бы его здесь и нет.
Только изредка бесшумно протянет руку за стаканом, пригубит самую чуточку
коньяка, чтобы рот промочить, - и вновь замрет, как степная каменная баба.
Сам он напьется потом, ему нельзя пока что. Потому что, стоит
Тулигенову расслабиться, и чертями из сказки мгновенно улетучатся все три
легендарных маршала, а на их месте в тех же позах останутся два ничем не
примечательных полковника и вовсе уж скучный майор. Потому что маршалы -
дело рук Тулигенова, который на самом деле и не Тулигенов вовсе (дело было
непростое, но два полковника с майором оформили его-таки погибшим на
учениях, сочинили новую фамилию и произвели в старшины. Трудно было,
попотеть пришлось, но справились).
Тулигенов, единственный оставшийся в живых наследник ушедшего в
вечность немногочисленного рода колдунов, живших некогда в песках у
иранской границы. Тулигенов, которому ничего не стоит с наступлением
полнолуния вселить в кого угодно чью угодно чужую душу. Сочетание
получается жутковатое - и прежнее "я" не подавляется полностью, и
нововселенная душа не сохраняет свою личность на сто процентов. Что-то
вроде сна, когда точно знаешь, что спишь. Но насквозь реально и
привлекательно до сладкого ужаса.
Почему-то два полковника и майор зациклились на трех легендарных
маршалах, будто пьяницы, что по сто раз за вечер гоняют любимую кассету,
мусоля жирными пальцами клавиши магнитофона. К этому они пришли не сразу -
кто-то побывал Наполеоном, кто-то Кутузовым, но именно Жуков притягивает
до дрожи, даже больше, чем Александр Македонский, страшно хочется побывать
Жуковым снова и снова...
А вот с Котовским был конфуз. Явившись и надравшись, он побил посуду,
матерно честя первого красного офицера и вождя Первой Конной, а после
нацелился бить им морды за Серегу Думенко, Миронова и прочие лихие дела,
поросшие быльем для потомков и историков. Хорошо еще, что ни ростом, ни
силушкой Котовского майор не обладал, и полковникам без особого труда
удалось быстренько повязать его полотенцами...
С тех пор три легендарных маршала стали неизменной повседневностью
каждого пьяного полнолуния, потому что Тулигенову все равно. Ему здесь
хорошо, он рад-радешенек, что спрятали за другой фамилией и патетической
похоронкой. Есть причины. Охотились еще за его дедом и отцом, охотились и
за ним самим - и люди Ага-хана, и люди каких-то неизвестных газетам
генералов из аравийских песков, и люди Саддама. Тулигенов крепко
подозревает, что всем охотившимся за ним требовалась одна и та же душа. Не
так уж трудно догадаться, чья.
Тулигенов прижился здесь и ни о чем не жалеет. Родная земля отравлена
химией настолько, что даже молоко у женщин - с пестицидами, родных никого
не осталось, а два полковника с майором, кроме всего, выхлопотали ему
орден за службу родине в вооруженных силах третьей степени и обещают еще
много хорошего, только работай. А работать нетрудно, честно говоря -
пустяк для потомка колдунов...
К утру, когда три легендарных маршала уже лыка не вяжут, они
улетучиваются, а оставшиеся за столом два полковника с майором, как всегда
на этом этапе гулянки, садятся писать письмо Горбачеву, предлагая ему в
обмен на генеральские звезды для всех троих вручить в пользование чью
угодно душу - хоть Владимира Ильича, хоть Карлушку вкупе с Энгельсом.
Утром они, ужасаясь похмельно, письмо старательно рвут, а клочки сжигают -
хорошо, если вышибут в отставку по несоответствию, а ежели и в психушку
загонят? Ну что подумает адресат, как любой на его месте, получив этакое
послание?
Дописав эпистоляр, они кое-как доползают до постелей и, не озаботясь
снять брюки, проваливаются в мутное забытье. Им снятся маршалы. И тут уж
Тулигенов, подлив себе коньячку как следует, глядя на рассвет и ставшую
бледной Луну, начинает жить для себя.
...Атилла, которого называли кто бичом божьим, кто молотом божьим, едет
по равнине, и вокруг, насколько достигает взгляд, - его конники, и за
горизонтом - его конники, и далеко еще до Каталаунского поля, и Европа
застыла в смертном оцепенении, ужаснувшись вторгшейся конной орде. И горят
города.
Но прелесть тут вовсе не в разрушениях и смертях, не в горящих городах,
юных пленницах, жарких сечах и грудах золота. Тулигенов просто-напросто
так и остался пацаном, несказанное наслаждение ему приносит одно: то, что
он едет во главе неисчислимых конных орд, и все до одного его слушаются.
Больше ему ничего и не нужно - лишь, гордо подбоченясь, ехать во главе...
Это приносит несказанное наслаждение. И несказанную боль, вот ведь в
чем дело. Только никто об этом не знает. Тулигенов вовсе не тупой чучмек
из анекдотов, колдуны с иранской границы всегда много знали, знания их
были обширными и многосторонними, в тайнике тулигеновского отца до сих пор
покоится груда книг, которые считаются утраченными. Тулигенов мог бы
писать гениальную музыку, он знает, что в нем погиб Моцарт, он прекрасно
знает, кто такой был Моцарт. Но знает еще, что никогда не сможет вырваться
из заколдованного круга, где хлещут водку три маршала и покачивается в
седле Атилла. Не оттого, что его держат здесь насильно, вовсе не оттого...
Тулигенову не хватит силы воли, упорства и настойчивости, чтобы
пробиваться в композиторы. Ему хорошо и так - кормят, поят, одевают, скоро
дадут прапорщика... Все знания, все наследие колдунов не прибавят
твердости характера и упорства в достижении цели, если ничего этого нет в
самом человеке. Как предупреждал Тулигенова дед, из тряпки и колдовство не
сделает стали. Так оно и вышло.
Остается всплакнуть иногда спьяну, утирая слезы растопыренной ладонью.
И Тулигенов плачет, пока не уснет пьяным сном.
Наверное, так плакали б и мы, прекрасно сознавая, что в нас погибает
Моцарт.
Last-modified: Fri, 20 Oct 2000 10:14:25 GMT