только собираются строить, К нему еще только собираются пробивать дорогу. А без кораблей, без плавучих островов и громадных подводных сфер -- какое же океанское земледелие? Далеко еще нам до того, чтобы стать морским народом! ...Третий раз уже я на ферме. А на полях -- впервые. В первый раз не успел -- помешала обезьяна. Вторую свою командировку сюда почти всю просидел в коровниках -- там в стенах было много барахливших киберов. И вот только сейчас вырвался на поля, и Зигмунд Коростецкий -- невысокий, широкоплечий с могучим, борцовским торсом и громадными, загорелыми ручищами, -- возит меня с пульта на пульт, и я записываю его претензии к нашей технике -- где что барахлит, где киберы вышли из строя, где для новых устройств приготовлены гнезда. Претензий много. Вряд ли нам сделать все за одну поездку. И даже за две. Какие-то новые киберы мы поставим, в ошибающихся -- поковыряемся, но всего явно не успеть. Нас просто мало. Может, пора уже пополнить нашу бригаду? Здесь вообще часто барахлят киберы. И быстрее "кончаются", чем на Земле, -- повышенная влажность. Нам дали с собой самые универсальные устройства. И теперь эта универсальность подводит. Потому что нужны устройства, приспособленные к повышенной влажности. Наверное, наш лагерь, наш "Малахит", нужно было бы строить не на Урале, а в Прибалтике или в Карелии. На Урале сухо, и поэтому все киберы у нас там были безотказны. Но ведь теперь не сообщишь об этом на Землю. Мы оторваны от нее навсегда. Для нас навсегда -- для нашего поколения. Мы даже не смогли бы сейчас поднять на орбиту наши корабли -- если бы и захотели. Для этого нужно больше года работать. Но мы и не ставим перед собой такую задачу. Нам некуда уходить, мы останемся здесь, и непримиримым ра придется в конце концов примириться с нами. Ни у них, ни у нас нет другого выхода. А воевать вечно -- невозможно. -- ...Понимаешь, -- говорит Зигмунд уже в биолете, вновь безуспешно пытаясь пригладить пятерней свою взъерошенную русую шевелюру. -- Беда не только в том, что не хватает киберов, что они быстро выходят из строя. Беда еще и в том, что просто нет таких киберов, какие нам нужны. И вы их, кажется, тоже не привезли. Я видел, что устанавливал Грицько в ваш прошлый приезд. Конечно, это получше того, что у нас было. Поновее, поточнее... Все так. Но не идеал! И поэтому мы мечемся с одного пульта на другой, поэтому без конца останавливаются полестаны. Вот особенно на четвертом поле, на картофельном. Куда сейчас едем. Сняли там за год три урожая вместо четырех! -- Зигмунд сожалеюще выпячивает вперед толстую нижнюю губу, поджимает крупный, раздвоенный подбородок. -- И сейчас там паршиво. Не поручусь, что удастся нынче снять четыре урожая. Все техника, техника! Нужны свои киберы! Сконструированные здесь, на Рите, специально для наших условий. Специализация нужна! Точнейшая, тончайшая! Своя, ритянская! Доходит? Зигмунд резко поворачивается ко мне. Его круглые голубые глаза из-под широких мохнатых бровей глядят требовательно, жестко. -- С трудом! -- Я улыбаюсь. Вообще-то, на карьере и в Нефти мне говорили то же самое. Везде подводит универсальность киберов. Везде не хватает точной специализации. И из-за этого киберы барахлят, а работа идет намного медленнее. Впрочем, геологи на Севере говорили еще об одном -- о киберах для южных районов. Болит у геологов душа за эти районы. Там скрыто под землей немало богатств. Тех, которые нам нужны сейчас позарез. И если бы знать точно -- где что, -- можно было бы укрыться от стрел ра под сферой и как-то добывать богатства. Работали же наши предки под сферами в Антарктиде, на Луне, на Венере! Почему мы не можем? Но как разведать эти богатства, если геологов упорно не пускают в южные районы? Видимо, только киберы могут сделать это. И опять же специальные. Киберы, которых еще нигде нет. О таких киберах мечтает Грицько, на которого очень сильно подействовали разговоры северных геологов. В свободные часы он чертит какие-то схемы, кромсает бумагу и ничего не показывает нам. Я убежден, что вся эта его работа -- впустую. Он кустарничает. А с киберами кустарничать нельзя. Даже самый примитивный новый кибер не рассчитать без хорошей вычислительной машины. А у нас, у монтажников, нет ее. Но если Грицько нравится -- пусть чертит. Его дело. А я могу только ждать, пока создадут киберлабораторию. Могу предложить, чтобы ее создали побыстрее. Но не стану кустарничать -- неинтересно. В конце концов, все равно создавать лабораторию придется! И не только лабораторию, но и цех, и завод. Все это понимают. И Тушин говорил об этом в тот вечер, когда мы бродили из конца в конец по крыше Города. Но вот что создавать в первую очередь? За что браться вначале, когда всего и всюду не хватает? Тут трудно решать, немногое зная. А я как раз знаю немногое. Заводской район для меня -- все еще terra incognita *. Я был там лишь на экскурсии. И поэтому мне рискованно судить об общем положении -- что надо вначале, что потом. Для таких решений есть Совет, у которого на руках все карты. И все-таки я уверен, что лаборатория по киберам уже нужна, что отсутствие ее сейчас становится заметным тормозом. И вдруг еще одна мысль приходит мне в голову, -- по существу, старая мысль, только более точная: а что, если сделать кибер-ра? Что, если сделать робот, который имел бы внешность туземца и знал бы их язык, но подчинялся бы только командам на нашем языке? Пожалуй, такой кибер стал бы очень неплохим помощником Марату в его трудном деле. Да и без Марата он был бы полезен. Технически здесь нет ничего невозможного. Просто на Рите еще не делали человекоподобные киберы. А на Земле таких машин немало. Когда-то даже было очень много. В конце двадцать первого -- начале двадцать второго века этими роботами, имеющими внешность человека, были забиты многие города. Тогда еще не было биолетов, и за рулем общественных электромашин часто сидели роботы. Они убирали улицы и подавали еду в ресторанах. Они работали на почтах и в рудниках. Я читал, что людям было не очень приятно, когда их обслуживали эти безукоризненно одетые и предельно вежливые машины. Что-то мешало. Что-то чисто психологическое. И это что-то заставляло мозг людей работать, и киберы постепенно стали превращаться просто в придатки различных машин. В механизмы, скрытые от глаз и потому не действующие на психику. Как в биолете. И Россия, которая не спешила с созданием роботов-людей, а сразу ориентировалась на встроенные кибермеханизмы, снова оказалась в этом отношении впереди всего человечества, как случилось это и в далеком двадцатом веке, когда Россия, после второй мировой войны, не увлеклась строительством военных самолетов, а сразу ориентировалась на ракеты. Именно это позволило тогда России и сохранить себя во враждебном мире, и первой выйти в космос. В двадцать втором веке сложилась подобная же ситуация с киберами. И многие районы Земли, которые гордились обилием человекоподобных роботов и не понимали Россию, где этих механизмов было сравнительно немного, вдруг с удивлением обнаружили, что российская киберавтоматика не только более гуманна к людям и лучше сохраняет их нервы, но еще и более производительна. И торопливо, поспешно, как бы гонясь за модой, другие районы Земли стали перенимать российский опыт. Когда я жил на Земле, роботы-люди еще были администраторами в некоторых отелях, гондольерами в Венеции, манекенами в Домах моды, гидами на выставках. Но ни в промышленности, ни в геологии, ни в строительстве роботов-людей уже не было. Трудились тут обычные, подвижные и легкие киберы, которые имели внешность не людей, а машин и потому не давили на психику. Эти киберы просто устроены, их легко и изготовлять, и ремонтировать, и перестраивать на новую программу. На Риту мы не взяли с собой ни одного человекоподобного робота. Они считались устаревшими, чрезмерно сложными, почти бесполезными механизмами. Зачем тащить с собой такие машины через бездны пространства? Но, может, здесь, на Рите, эти машины все-таки еще нужны? Хотя бы для опыта. Сделать бы такой кибер-ра! Да еще, может, не один, а три или пять. Под командой Марата они могли бы стать серьезной силой. Мало ли чему могли бы обучить диких охотников хорошо запрограммированные роботы, как две капли воды похожие на туземцев? Конечно, это трудно -- никто никогда не делал такие машины. Но у нас тысячи книг. И еще сотни тысяч -- в микрофильмах. Можно отыскать нужные -- и научиться. Была бы только лаборатория! ...Биолет мчится по узкой лесной дороге, среди широколистых густозеленых деревьев, стенами поднимающихся по бокам, и Зигмунд продолжает говорить о том, какие ему нужны киберы. Ему нет дела до того, где их изготовить. Наша бригада занимается киберами, и Зигмунду важен результат нашей работы. И он прав, потому что от него самого тоже требуют результат. Но у него хоть есть лаборатория -- громадная, на десятки гектаров раскинувшаяся лаборатория, в которой он может искать, экспериментировать и которую упорно расширяет по мере того, как прибывают к нему новые полестаны. А у нас, кибер-техников, -- только трюмы "Риты-3" да очень приблизительной список того, что будет со временем извлечено из этих трюмов. Нам негде экспериментировать. И не с чем. Нам подают готовые механизмы, готовые запасные блоки -- и наше дело установить их, заставить их работать. И как можно скорее. -- ...У нас недостаток киберов, -- произносит Зигмунд и усмехается, приподнимая концы полных губ. -- А у Марты -- наоборот, избыток. Просила передать тебе, что ее санитара можно перепрограммировать. К нам его, на полестан. Орудия навешивать. Как раз на двенадцатом поле устанавливаем новую ферму. Киберы там нужны. Так что выкроится часок -- займись... Это просто ужасно -- какая я свинья! Уже три часа мотаюсь с Зигмундом по полям и до сих пор не вспомнил и не спросил о Марте! О той самой Марте Коростецкой, которая делала мне операцию, которая, может, спасла мне жизнь, потому что после нападения обезьяны я вполне мог испустить дух, пока прилетит Мария Челидзе из Города. -- Как вообще-то Марта? -- виновато спрашиваю я и чувствую, что уши мои пылают. -- Здорова она? -- Вполне. А с чего это ты вдруг? -- Да ни с чего. Просто подумал, что я свинья -- не спросил о Марте сразу. -- А-а!.. -- Зигмунд облегченно вздыхает. Он, кажется, совсем не обижен моим невниманием к его жене. -- Да что ей сделается? У нас вообще никто не болеет. Целые дни все на воздухе, здоровы. Разве что какие-нибудь царапины... А тут еще второй фельдшер у нас появился -- жена Марека. И Ра все время торчит у них в больничке. С тех пор, как выходила тебя, -- почувствовала неодолимую тягу к медицине. Когда тебя увезли, пришла к Марте и вполне серьезно попросила, чтобы ее тоже научили делать мертвых людей живыми. Марта стала ее кое-чему учить. А сейчас они вдвоем учат -- с Жанной Марек. Ра уже стала отличной санитаркой. Учат на медсестру. Поэтому-то Марта и решила отдарить мне своего киберсанитара. Все равно он последнее время у них выключен. И не собираются включать. -- Зигмунд качнулся на резком повороте лесной дороги и слегка придавил меня своим мощным плечом. Потом выровнялся и задумчиво добавил: -- Вообще, эти ра -- толковый народ. Вот посмотри -- охотники. Вначале боялись роботов больше, чем нас. А потом быстренько сообразили, что робот не сделает человеку зла и поэтому безопасен для них. Теперь они на киберпастухов внимания не обращают. Будто их нет. И, понимаешь, глядя на Ра, я начинаю думать, что они вовсе не так уж злы. Ра -- добрая. И это не мимикрия по обстановке. Это характер. Столько лет рядом -- можно разобраться. И, как ребенок, всем нам хочет помочь. Если бы удалось как-то поладить с этим племенем -- они стали бы неплохими помощниками. Для начала, конечно. Потом пошли бы сами. Письменность там, книги... -- Лингвисты уже разработали им алфавит, -- делюсь я с Зигмундом свежей новостью. -- Пытались втолковать его тем парням, которые у нас. Пока не доходит. Они, кажется, скорее научатся читать по-нашему, чем по-своему. -- Хм! -- Зигмунд усмехается. -- А не все равно -- что раньше? Важно, чтоб усваивали знания. На любом языке. А потом все равно придут и к своей письменности, и к своей литературе... От вашего Марата еще какие-нибудь вести есть? Я отрицательно мотаю головой. -- Кроме того, что известно всем, -- нету. -- Грустно. Зигмунд мрачнеет и умолкает. Биолет проносится по дороге вдоль пятого поля, мимо пульта, громадными изогнутыми стеклами отражающего солнце, и снова ныряет в густой, стоящий как стена, лес. От Марата было пока только одно сообщение. На другой же день после его отлета, к вечеру, на пленке появилась короткая запись, которую затем передали по радио для всех. "За меня не волнуйтесь, -- сообщал Марат. -- Они меня слушают. С ними, кажется, можно разговаривать". И с тех пор -- ни слова. Вот уже пять дней. Ни передач, ни сигнала тревоги -- ничего. И только вот эти вчерашние охотники, которые впервые мирно смотрели на действующие полестаны. Может, Марат убедил их смотреть, а не стрелять? -- А ведь знаешь, -- как бы догадавшись о моих мыслях, произносит Зигмунд, -- они у нас тут, на ферме, уже давно не стреляют в людей. Я вот только сейчас все это сопоставил. Кажется, с тех пор, как у нас убили Чанду -- ни одной стрелы. Может, они наблюдают за Ра? Видят, что она здорова, свободна. Может, считают нас каким-то особым племенем? Когда мы это узнаем? -- По-хорошему, мы бы это давно должны знать! -- замечаю я. -- Мы вообще слишком нелюбопытны к ним. Наверняка они о нас знают больше, чем мы о них. -- Но они не понимают того, что знают. -- А мы не знаем того, что вполне могли бы понять. А ради них летели. -- Считаешь, за них нужно было браться раньше? -- Видимо. -- Кто же знал, что они будут убивать? -- Ну, хотя бы когда начали. -- Ты этого не знаешь... -- Зигмунд задумчиво качает головой. -- А я помню. Вначале всем казалось, что это случайность. Никто не мог предположить, что это -- политика племени. Тебе легко судить -- ты знаешь все. А мы вначале не знали, как развернутся события. Боялись -- не сделать бы хуже. Ведь человек Земли отвык воевать. И соответственно изменилось мышление. Пока к нам попала Ра, пока привыкла и поняла наш язык! Пока стала женой Арстана! Ведь только после этого она рассказала легенду племени. А до этого молчала... Это же все -- время. И немалое. -- Но ведь даже после этого, Зигмунд, ничего не изменилось! Вот что удивительно. У Ра уже дети растут, а мы все так же пассивны. Марат -- первое исключение. -- Ты не совсем прав, Сандро. Изучали язык, потом летали над стоянкой, обращались по радио. Что-то делали, ждали результатов. А Марат... Конечно, он герой. Но ведь и ему нужно было подготовить почву. Хотя бы тот же язык. Ведь Марат получил это готовеньким. И его путь возник после того, как были испробованы другие пути. А если бы Марат начинал -- он бы тоже наверняка начал с радио. Легко быть умным, когда знаешь ошибки предшественников... Конечно, это риск, страшный, смертельный... Но ведь и у Марата чуть было не появился предшественник. Хотя и не такой отчаянный. Еще почти три года назад. Ты Теодора Вебера знаешь? -- Знаю. Он знакомил нас с Городом. И с Заводским районом. -- Вот он... -- Коростецкий вздыхает. -- Когда у него погибла жена, он хотел уйти на Восточный материк. К лерам. Слыхал о племени леров? -- Слыхал. -- А видел этих женщин? На Севере. -- Приходилось. -- Вот речь шла об этом племени. Вебер не хотел идти к ра. Потому что убийца его жены скрылся. И, естественно, Вебер в каждом охотнике видел убийцу. Просился к лерам. А его не пустили. Совет не пустил. Видимо, еще не понимали, что это необходимо, неизбежно. Надеялись -- обойдется без этого. Пришло время -- поняли, что не обойтись. И кто-то пробился первым. Так бывает всегда. И потом тут ведь такая штука: пойти к ра или к лерам -- это не то же самое, что полететь на Риту. В этом отношении жены крепко связали нас. Но без жен вообще немногие полетели бы. И немного было бы от этого проку. Нужен род, нужно потомство, чтобы изменить целую планету. Человек прочно, намертво стоит только там, где растут его дети... Биолет наш снова выскакивает из леса и останавливается возле пульта управления четвертого поля. Медленно, почти незаметно для глаза движется по одной из его полос стометровый полестан. Сотни длинных тонких щупалец свешиваются с его фермы, и их набухшие концы с фотоэлементами крутятся среди лиловых цветков картофеля. У этих фотоэлементов четкий ориентир -- лиловый цвет. Концы щупалец тянутся к цветкам, и мгновенная искра перебивает их стебель. Завтра-послезавтра эти перебитые стебельки упадут. Но уже сегодня они перестанут отнимать соки у клубней, и картофель начнет расти быстрее. Пройдет полестан свою "грядку" до конца, и киберы переставят планки со щупальцами на соседнюю ферму. Идет обрезка цветов. И всю ее, на всем огромном поле, ведет, не выходя с пульта, один полевод. А когда-то, во времена гениального Правоторова, это делали на полях тысячи, сотни тысяч, миллионы людей. Странно сейчас представлять себе это. Людей на Земле тогда было мало. В десятки раз меньше, чем сейчас в Солнечной системе. Громадные районы -- Якутия, Тибет, Северная Канада, Австралия -- были почти не заселены. Люди много и трудно работали, а результаты труда каждого были ничтожно малы. И эти трудно живущие чудаки еще беспокоились о нас, своих потомках, думали, говорили и писали о том, как станет жить человечество в будущем, на перенаселенной Земле -- не угрожает ли ему голод? Хватит ли ему места? И где-то среди них такой же трудной и беспокойной жизнью жил гениальный человек, заложивший прочные основы будущего изобилия. Мы меньше думаем о будущем, чем наши предки. То ли более спокойны за него, то ли настоящее у нас лучше. Но наверняка и среди нас ходит какой-то человек, мозг которого обеспечит великие достижения в будущем. Мы не знаем его. И нам никогда не угадать, кому из нас поставят памятник потомки. А сами мы не спешим ставить себе памятники -- ни из гранита, ни из своих имен на географической карте планеты. Правы уж мы тут или не правы -- потомки разберутся. Надо доверять своим потомкам. ...Мы поднимаемся с Зигмундом на пульт, и я снова начинаю записывать претензии полеводов по киберустройствам. 22. Репортаж из племени ра Эту пленку передавали по радио еще вчера вечером. Но вчера я не слыхал. Мы сортировали выгруженные из корабля киберы и провозились допоздна. Бирута вернулась из Города тоже поздно -- усталая, расстроенная. Она объясняла на уроке теорию органического происхождения нефти, и Андрей Челидзе, сынишка Вано, вдруг расплакался -- не выдержал. Маленький еще! Слово "нефть" для него теперь навсегда связано с гибелью отца. А после этого тяжелого урока Розита еще утащила Бируту в радиостудию -- записывать на пленку ее фантастический рассказ. Тот самый, который был создан в полете. Ведь это первая фантастика на Рите! И сейчас, когда готовится очередной радиоальманах, Бирута будет представлять новый жанр. Она была огорчена слезами Андрюши Челидзе и думала о нем и о погибшем Вано, и потому сбивалась, путалась, когда читала свой рассказ. Ее записали только с третьего чтения. И сама она измучилась, и других измучила. И поэтому приехала на корабль так поздно и такая усталая. Лишь перед сном она вспомнила о сегодняшней вечерней передаче и спросила меня: -- Да, ты слышал сегодня Марата? -- Нет. -- У тебя удивительная способность последним узнавать новости! В журналисты ты явно не годишься. Ну, ничего! Завтра утром передадут снова. -- Что хоть он говорил? -- Если я расскажу -- ты не станешь слушать. А послушать надо. Завтра в восемь. Потерпи, милый! Она поцеловала меня в лоб, как старшая, и тихонько вздохнула. Она вообще последние дни обращалась со мной, как старшая, словно тот, маленький, еще не родившийся, давал ей на это право. И вот утром я слышу по радио знакомый и в то же время незнакомый, измененный записью голос Марата: -- Дорогие друзья! Начну с того, чем надо было бы кончить. Но это сейчас главное. Сбросьте племени с вертолета еще пластмассовой посуды. Поскорее. Лучше -- завтра. В основном -- миски, чашки, ведра. И как можно больше. Я обещал им, что попрошу вас об этом и что только об этом и буду с вами говорить. Поэтому передача будет сравнительно короткой -- не сетуйте. Мне пока не доверяют, и один я почти не остаюсь. Отношение к нам резко враждебное. Сила легенды страшно велика. Когда я сказал, что мы -- не те, кто в древности уничтожил племя, -- мне не поверили, как не верят и нашим радиопередачам. Старики сказали: "Если даже и не вы -- то ваши братья. А это все равно, что вы". Слишком уж похоже описание внешности. Ведь легенда жила веками -- этого не вытравишь. Старейшие решили сохранить мне жизнь только после того, как я сказал, что поссорился со своим племенем и пришел к ним насовсем. Они, оказывается, всегда охотно принимали беглецов из других племен. Это давняя традиция, порожденная, видимо, малочисленностью ра и стремлением выжить во что бы то ни стало. Но они предупредили меня, что чужак, вновь покинувший их племя, по существу, приговорен к смерти. Ра все равно выследят и убьют его, ибо такой человек опасней для них, чем целая толпа врагов. Он слишком много знает. А враг не должен знать о тебе много -- это одна из основных заповедей племени. Сегодня я осторожно сказал, что в моем племени осталось несколько родичей (им это понятнее, чем друзья), которые сочувствовали мне и с которыми я не ссорился. Старейшие немедленно решили извлечь из этого пользу -- не могут ли родичи сбросить с неба немного посуды? Племя готово направить к ним своих гонцов с подарками. Кажется, я совершил ошибку -- сказал, что гонцы не нужны, что я свяжусь с родичами по воздуху. Мне не поверили -- усмешки были очень красноречивы. Да и гонцы были бы полезны нам -- это ведь дополнительные контакты. Но все это я сообразил потом -- слишком я не дипломат. Однако отступать уже нельзя, и сейчас племя знает, что я разговариваю с родичами по воздуху. Наверняка не верят в это, но хоть делают вид, что верят, -- и то ладно. Наши миски и чашки здесь очень понравились. Назначение их было понято сразу же и точно -- с первого объяснения. Но к мешкам с посудой ра не притрагивались до тех пор, пока я не раскрыл их и не сказал, что я же их и сбросил -- как подарок племени перед своим бегством к нему. "Посудой" для воды здесь служат мешки из шкур. Гончарного производства ра не знают. И я боюсь браться за создание гончарного стола -- сам в этом не силен. Да и нужно ли? Пусть сразу привыкают к пластмассе. Взяли они с меня слово, что я женюсь, как только познакомлюсь с девушками племени и выберу ту, которая мне по нраву. Старики рассудили здраво: если пришел насовсем -- как же не жениться на местной девушке? Впрочем, если быть точным, речь шла не о девушке, а о девушках. Мне не были обозначены жесткие количественные рамки. Как понял я позже, это означало, что с первого же серьезного разговора старейшины предоставили мне гражданские права, равные с правами всех остальных мужчин-ра. По-моему, интересуют старейшин тут не столько мои удобства, сколько потомство. Забота о численном росте, как вы, наверное, уже догадались, -- главная забота племени. Видимо, в связи с этим предстоящим выбором любопытство женского пола по отношению ко мне -- совершенно откровенное. Разглядывают, как жирафу в зоопарке. Мужчины, как и везде, менее любопытны. В то же время старики сочли здравой и мою мысль о том, что у нашего племени можно кое-чему поучиться. Они всегда учились у своих врагов, и это часто выручало племя во время бедствий. Не прочь учиться и у нас. Просто ничего не понимают. И будут рады, если я им что-то объясню. Особенно их интересует ферма. В частности, коровы, которых они называют ленивыми оленями. Почему эти животные слушаются нас? Знаем ли мы язык этих животных? Почему мы их не убиваем? Зачем ставим невидимые стены там, где они пасутся? Могу ли я научить охотников проходить через эти стены и приносить племени побольше мяса? Подумайте над этим, друзья. Чтобы стать своим, я должен помочь ра в охоте на коров. И, может, не раз. Было бы хорошо как-то это устроить. Начиная с завтрашнего дня, каждую полночь буду включать наушник и ждать решения Совета. Специально "по коровам". Это кажется мне очень важным. Знаю, что трудно. Но, поверьте, -- нужно. Хотя бы немного. Охота ведь может быть и не чрезмерно удачной. Пытался я тут провернуть мысль о том, что легче увести и самим выкормить теленка, чем убить и принести взрослую корову. Но меня, как говорится, не поняли. Видно, рано -- у племени еще даже собак нет. История не способствовала. Придется, наверно, как-то осуществлять этот опыт на свой страх и риск. Дадут ли только? Не прирежут ли моего питомца раньше времени? Несколько слов о структуре. Как мы уже знаем от наших невольных пациентов, во главе племени стоит Нут -- сильнейший, но далеко не старый охотник. Его называют героем, хотя я еще не уяснил, за что. Видимо, это связано с какими-то событиями на Восточном континенте. Во всяком случае, когда племя переплывало через море, Нут уже был вождем. Он весь в шрамах, очень суров и немногословен. Отлично умеет слушать других и не спешит делать выводы. При вожде -- совет стариков, без которого в нормальной обстановке не решается ничто важное. Нут командует единолично лишь на охоте, в бою и во время бедствий. Как видите, все довольно демократично. Есть два лекаря. Они же шаманы, певцы, поэты и члены совета стариков, хотя сами не старше Нута. Зовут этих единственных местных интеллигентов Рун и Лан. В отсутствие Нута они вдвоем руководят племенем. Так что интеллигенция здесь в почете. Вождь гезов Родо -- тоже член совета стариков у ра. И весьма активный член. А Нут -- член совета стариков у гезов. До селения гезов -- часа три ходу. Общение -- постоянное. Взаимная информация -- полная. Мне еще у гезов быть не довелось. Я вообще не спешу и все делаю медленно -- лучший способ успокоить подозрительность. Но гезы уже прибегали на меня смотреть. Они чуть выше, стройнее и вообще благообразнее ра. Среди девушек-гезов есть, даже по нашим понятиям, довольно симпатичные. Численность ра, по-моему, около тысячи. Точно не знаю -- считать неудобно. Гезов, по словам ра, -- намного меньше. Кстати, о счете. Тут у наших лингвистов еще нет полной ясности, и я сообщаю то, что узнал. Считают ра пятерками -- по числу пальцев на руке. Пять -- "рука". Далее -- две "руки", три "руки"... Пять "рук" -- много. Пять "много" -- очень много. Дальше счет теряется. Колеса они не знают. С лодками знакомы -- от гезов. Но предпочитают не пользоваться. Считают лодки ненадежными. Особенно после путешествия через море, когда некоторые лодки переворачивались. Что за яд на стрелах -- пока не знаю. Мне сказали, что это секрет племени. Хотя пообещали дать отравленные стрелы, если я пойду охотиться на коров. Музыку ра понимают и чувствуют. Готовы слушать магнитофон сколько угодно. Называют его великим чудом, а голос Розиты -- голосом богини. Слышишь, Розита? Я ведь тебе тоже когда-то говорил нечто подобное... Выключая магнитофон, я объясняю, что он "устал". Иначе могут обидеться. Вообще, ра обидчивы необычайно. Но быстро отходят и мгновенно забывают обиду, если убеждаются, что не было злого умысла. Вот такие дела, друзья мои. Кончаю. Я и так превысил все нормы для простой деловой просьбы. Когда сбросите посуду, у меня будет повод долго благодарить вас. Никаких комментариев к этой пленке не было. Лишь в виде короткой справки диктор сообщил, что посуда для племени ра спущена с вертолета сегодня на рассвете, а на ферме в ближайшие дни будет выделена специальная, слабоохраняемая группа бычков, которую Амиров всегда сможет отыскать по радиопеленгу. 23. "Почему ты так заботишься обо мне!" Лес, лес, густой зеленый лес тянется по обеим сторонам прямой, как натянутая струна, дороги. Сплошной лес, лишь изредка разрываемый небольшими полянами да узкими, извилистыми долинами мелких речек. Удивительно однообразен пейзаж нашего материка! Вначале это обилие зелени восхищало меня. Теперь, кажется, оно начинает приедаться. За всю почти стокилометровую дорогу -- лишь одна древняя узкая гряда полуразрушенных, выветрившихся красноватых скал, причудливых и непонятных, как старинные скульптуры "поп-артистов" двадцатого века. Эти скалы не больше минуты видны через стекло биолета, затем они исчезают за стеной леса, и даже не верится, что видел их -- так неожиданно они возникли и так мгновенно скрылись. -- Как называются эти скалы, Сандро? -- звонко спрашивает меня Андрюша Челидзе, худенький и темноглазый сын Вано, сидящий в биолете рядом. -- У них пока нет названия, -- отвечаю я. -- Вот вырастешь -- назовешь. А вообще, Андрюша, я их сам в первый раз вижу. -- А я думал, вы все знаете... -- говорит он разочарованно. -- Папа все знал... Наши биолеты идут дальше -- длинная цепь биолетов, растянувшаяся до самого горизонта, за которым скрывается дорога. Наш -- один из последних. Где-то там, далеко-далеко впереди, -- Бирута с девочками. Где-то в середине -- Аня Бахрам со своими учениками. И где-то уже недалеко от меня -- Али, тоже с учениками Ани, как я -- с учениками Бируты. Мы мчимся по дороге в зону отдыха -- по новой, только что законченной дороге, с которой лишь пять дней назад ушли лесодорожные машины. Почти все полотно шоссе -- еще свежее, прозрачно-янтарное, играющее красками листвы и стволов, навсегда погребенных в его глубине. Пока что эта дорога -- как новенький коричневый ковер с затейливым, неповторяющимся орнаментом. Пройдет время -- и она станет серой от дождя и ветра, потемнеет от колес грузовиков, потеряет свою праздничную нарядность. Станет обычной дорогой, и мы привыкнем к ней и перестанем ее замечать, как не замечаем других дорог. Но сейчас мчаться над ней в биолетах -- праздник, и особенно для детей, которые впервые в жизни едут к морю. Если взрослые и раньше летали в далекую зону отдыха на вертолетах, то детей туда не брали -- опасались отравленных стрел ра. А сейчас они там уже не страшны -- на горах, вокруг всей долины, созданы три мощные линии электромагнитной защиты, через которые не пробраться даже самым ловким охотникам. И поэтому теперь туда можно привезти детей. Правда, везти их приходится осторожно -- в каждой машине по взрослому. Киберустройства биолетов еще не изучили этой дороги. В общем-то, пока она проста -- почти нет поворотов. Но впереди еще горы, и поэтому лучше, чтобы вначале работу киберов страховали руки взрослого человека. Позже, когда дорога станет для машин совсем знакомой и когда дети подрастут, они и сами смогут вести биолет. А пока -- рано. Кажется, самыми надежными киберами оказались на Рите киберы биолетов. Никаких поломок, никаких ненормальностей! Устройства, десятилетиями отработанные на Земле, ставшие там, по существу, классическими, не подвели и здесь. И когда откроется у нас эта уже обещанная киберлаборатория, устройствами биолетов нам заниматься не придется. Впрочем, недостаток работы лаборатории явно не угрожает. Когда после третьей поездки на ферму я написал докладную в Совет -- о необходимости киберлаборатории, никто в Совете не удивился. Федор Красный, командир нашего корабля, председательствовавший в тот месяц, прочитав отпечатанный на диктографе текст, вызвал меня по радиофону, спросил: -- Как ты думаешь, Александр, сколько у нас таких докладных? -- Понятия не имею. -- Восемь, дорогой. Все -- о киберлаборатории. Правда, от кибернетиков -- всего вторая. Остальные -- от геологов, строителей, агрономов. -- А кто из кибернетиков написал первую? -- поинтересовался я и подумал: "Неужели Женька и тут успел?" -- Челидзе, -- ответил Федор. -- Еще до нашего прилета... Если бы задержка была только за докладными, дорогой мой!.. -- Знал бы я, что их столько, -- не писал бы. -- Да хуже не будет -- ты не огорчайся. Вот через пять дней на председательский стул сядет Тушин, и у него запланировано обсуждение всех кибер-дел. Потерпишь? Я передам твою докладную ему. -- Потерплю. Трудно, но можно. В нашем Совете на Рите, как и во всех советах на Земле, нет постоянного председателя. Председательствуют все по очереди, по месяцу или по два. Когда-то, еще в начале двадцать второго века, на всей Земле ввели такой порядок, чтобы в одних руках не сосредоточивалось слишком много власти, чтобы ни один человек не мог поставить себя над другими, не мог считать себя вершителем судеб других людей. Еще в двадцатом веке социализм уничтожил эксплуатацию человека человеком. А в двадцать втором веке полный, развитой, уже всемирный коммунизм уничтожил еще и власть одного человека над другим. Уничтожил ее навсегда и бесповоротно. Конечно, в течение своего срока каждый член нашего Совета руководит по-своему и не все решает на Совете -- нельзя же без конца заседать. Но и резких переходов нет -- велика инерция большого, налаженного хозяйства. Она не терпит резких переходов. Да и невозможны они, потому что принципиальное решается всем Советом, а единоличная власть председателя не идет дальше повседневных мелочей. Но все же у каждого члена Совета есть свой стиль, и свой круг интересов, и своя "узкая специализация". Мария Челидзе, например, активнее всего занимается школой, бытом, культурой. А всем, что касается кибернетики, гораздо сильнее и глубже, чем другие, интересуется Тушин. Поэтому я и не удивился тому, что сказал Федор Красный, Это было в порядке вещей. Я просто ждал. И вот вчера Тушин разыскал меня по радиофону и попросил приехать в Совет. Кабинет председателя был обычной по величине комнатой -- просторной, светлой, строгой, в которой не было ничего лишнего. Две стены ее занимали полки со справочниками и ящичками для микрофильмов. В середине этих полок, на уровне груди, белели большие экраны видеофонов. Третья стена была пультом управления общей связи материка и связи со справочным электронным залом, откуда за две-три минуты можно было получить любую справку по планете. Вдоль полок зубчатой линией стояли низкие столики и кресла для членов Совета. За одним из таких столиков мы и беседовали на этот раз с Тушиным. -- Ты понимаешь, конечно, о чем разговор? -- спросил он. -- Догадываюсь. -- Мы тут обсуждали. И твою докладную, и остальные. Решили, что дальше без лаборатории действительно нельзя. Будем создавать. Видимо, первое же законченное здание в Заводском районе отдадим кибернетикам. Ты рад? -- Конечно! Может, для скорости выдуть это здание из капропласта? -- Вы же не усидите в нем! Сбежите от духоты! Все эти пузыри давно стали складами. Да и готовить такую операцию -- не намного быстрее, чем закончить то, что уже начато в пластобетоне. Столько терпели -- потерпите лишних десять дней. Зато сразу сядете прочно. Видимо, завтра, Алик, о решении Совета объявят по радио. И назовут твое имя. -- Мое?! -- Да. Совет решил, что руководить лабораторией должен ты. И от имени Совета хочу тебя попросить: подумай, кого туда стоит взять. Для начала мы много людей не дадим. Пять человек. С тобой вместе. "Сейчас он скажет, что надо взять Женьку! -- почему-то подумал я, и кровь бросилась мне в лицо. -- Как же, юный гений-кибернетик! Знаменитый изобретатель! Разве может обойтись без него творческий коллектив? Нет уж! Хватит с меня Женьки!" -- А почему решили именно меня? -- спросил я Тушина. -- Мне хорошо и в бригаде. И не хочется из нее уходить. Глаза Тушина даже округлились от удивления. Большие, серые, недоумевающие, они смотрели на меня неподвижно и напряженно. Он молчал, и я понял, что он ждет объяснений. -- Я с удовольствием помогу, конечно, -- забормотал я и покраснел еще больше. -- Но руководить... "Тогда руководство могут предложить Женьке, -- тут же мелькнуло у меня. -- И мне противно будет даже помогать". Я замолчал, поняв, что совсем запутаюсь сейчас, если буду говорить. Никогда не умел лгать с невозмутимым видом. Никогда у меня это не получалось. С первых же слов лжи всегда спотыкался и путался. -- А если напрямик? -- резко спросил Тушин. -- Если по-честному? Я молчал, опустив глаза в пол. Не мог говорить напрямик и по-честному: никаких увесистых фактов нет для такого разговора. Все нюансы. Да к тому же старые. Школьных лет. -- Между прочим, Верхов на Совете говорил, что ты чересчур скромен, -- раздумчиво и уже спокойно произнес Тушин, явно объясняя себе мое поведение. -- Когда он предлагал тебя -- он предупреждал об этом... Да и мама как-то сказала, что ты -- из тех, кто всегда входит в дверь последним... -- Верхов предлагал? -- Я удивленно откинулся на спинку кресла. -- А что ты удивляешься? Он такую речь о тебе произнес! Не речь -- хвалебная ода! Чего угодно я мог ожидать от Женьки. Этого -- не ждал. ...Мы летим над прямой, уходящей за горизонт дорогой, и если смотреть вперед, то деревья по бокам шоссе сливаются в одну сплошную зеленую стену -- так густо они стоят. Дорога медленно поднимается в гору, и линия горизонта приближается, и одна за другой исчезают за этой линией яркие, разноцветные букашки биолетов. Где-то там, далеко, уже, наверно, в горах -- Бирута. И в каком-то из этих биолетов -- Женька. Он тоже попал в третий поток отдыхающих -- не успел, видно, в первые два, которые уже вернулись из зоны отдыха в Город. Утром, перед отправкой, я мельком видел Женьку на площадке для биолетов. Он был занят и не заметил меня. А там, у моря, мы еще наверняка столкнемся с ним. Как это получится сегодня? Как обычно? -- Сандро, -- спрашивает меня Андрюша Челидзе, -- а где машины, которые строили эту дорогу? Я еще ни разу не видел лесодорожных машин. Думал -- здесь увижу. -- Ушли, Андрейка, -- отвечаю я. -- Ушли строить другую дорогу. -- Где? -- На запад от Заводского района. Они будут пробивать оттуда дорогу к морю. -- Но ведь эта дорога -- тоже к морю! -- Здесь мы будем отдыхать, Андрейка. Лагерь тут для вас построим. Будете жить на каникулах. А там будет порт. Там будет верфь. Там будут работать. -- Верфь -- это где строят корабли? -- Да. -- А я видел корабли только в стерео. Ни одного настоящего не видел. И никто у нас в школе не видел. -- Еще увидите. Может, сами будете их строить. -- А почему верфь -- там, а не здесь? Ведь здесь -- тоже море. -- Верфь должна быть у залива, Андрейка. Там большой залив. А здесь -- маленькая бухточка. Кораблям в ней было бы тесновато. И потом -- там, где верфь и порт, -- море грязное. А купаться надо в чистом. Согласен? -- Согласен! Скорей бы только -- купаться!.. Дорога поднимается все круче и круче вверх, и мне уже кажется, что там, за перевалом, откроется окруженная горами с севера и с запада прибрежная долина, которую называем мы зоной отдыха. Наш курорт, наш Южный берег Крыма, где даже в пасмурную погоду жарко и безветренно. А если еще южное течение отбивает от долины холодные струи северного, то там и вовсе знойный русский июль. К сожалению, он не част там, наш июль. Лишь на восемь-десять дней за два месяца южное течение усиливается настолько, что отворачивает в сторону северное. Все остальное время вода возле нашего Крыма холодновата. Если ее не подогреть в бухте тепловыми лу