весны. Последнее время он жил словно во сне -- ничему не радовался, ничему не печалился... Только вспоминал. А вспоминать было что... Перед его глазами безостановочно вертелись испуганные лица родичей, сияющие безумием глаза Настены, искаженные ненавистью рожи чоловских баб. Теперь эти бабы, улыбаясь, проходили мимо Егоши, а он и узнать никого из них не мог. А коли признал бы -- вряд ли стал бы винить. Он сам не сберег сестру. Зачем выскочил тогда на лядину, зачем поддался ее уговорам? Почему не вызнал -- что за шум доносится из печища средь ночи? Почему не поверил упреждавшему о беде чутью?! Слабости поддался, к людям захотел... Уж лучше бы его Первак еще дома убил! Тогда Настена осталась бы жива. Сидела б нынче возле родной избы на завалинке, улыбалась ласковому солнышку и судачила с Олисьей-уродиной о своих девчоночьих заботах. Только нет больше Настены... И от Егоши мало чего осталось... Подобравшие его чоловцы говорили, будто он был совсем плох -- горел жаром, метался в бреду, размахивал руками. А едва открыв глаза, принялся расспрашивать про сестру. Но ее никто не видел. Одного его на краю поля нашли. Совсем одного... На том чоловцы стояли твердо. Сперва Егоша не верил, а потом вспомнил метавшееся в Настениных глазах безумие и все уразумел. Верно, со страху убежала девка в лес. А там и опытный охотник в одиночку недолго проживет. Сгинула сестрица... Две ночи он выл, как дикий зверь, никого к себе не подпускал -- хотел сдохнуть. Но знахарка и не с такими имела дело -- умудрилась напоить буяна дурманным зельем. От пахучего снадобья потоком хлынули слезы -- выплеснули наружу чуточку боли, облегчили душу. Вот и остался Егоша жить в Чоловках, глядеть на поля, где потерял сестру, вспоминать свою бестолковую жизнь... Только назвался уже не Егошей, взял другое имя, убитого им по оплошке Оноха. В Чоловках его никто не признал, потому и ни о чем не расспрашивали. А для верности Егоша притворился, будто после болезни не может вспомнить ни родни, ни своего печища... Думал: чоловцы засомневаются, насторожатся, но они поверили сразу -- сами видели, как тяжко хворал пришлый парень. -- Вот ты где! Егоша оглянулся. Нелепо размахивая тощими руками, к нему по лядине бежал дядька Негорад, рвал рот криком: -- Я тебя с утра по всем дворам ищу! Где шатаешься, лаготник?! И ранопашец уже прошел, и распрягальник -- у всех лядины ухожены, только моя непаханой стоит! Я-то, когда тебя в избе привечал, думал -- помощником мне будешь... А ты... Егоша лениво встал, сощурился на яркое солнце: -- Не шуми, Негорад. Я тебе сразу сказал: охотник я -- Не землепашец. А нынче уж точно помогать не стану -- ухожу. Егоша и сам не знал, почему вдруг решил уйти. И куда -- тоже не знал. Одно ведал -- не место ему в Чоловках, чужой он здесь. И сколько бы ни прошло времени -- не приживется. -- Куда ж это ты собрался? Может, вспомнил род и к своим вернуться решил? -- язвительно предположил Негорад. Егоша усмехнулся. Чужое имя, забытые родичи... Хитро он солгал -- не признал Негорад родную кровь. Глупы те, кто болтает, будто она крепче всего соединяет людей... Вопрос дядьки звенел в Егошиной голове комариным писком, напоминал что-то... Какое-то название... -- В Полоцк пойду, -- прислушиваясь к звенящему внутри голосу, негромко сказал Егоша. -- Ха-ха-ха! -- притворно засмеялся дядька. -- К Блазню своему, что ли, собрался? О Егошином Блазне ведало все печище. Потешались над верящим в бредовые видения парнем, а он жил ими, не в силах отказаться от последней надежды. Вдруг и впрямь Настену схватил Блазень и унес в Полоцк к Рогнединому знахарю -- лечить? Никто не видел сестру мертвой! Утешал себя, надеялся... Егоша повернулся и молча зашагал к печищу. Припрыгивая, дядька засеменил следом. -- Ты, парень, не дури! О Полоцке и задумках своих бестолковых забудь! Уж не знаю, куда сестрица твоя подевалась и была ли она, но никто, в здравом уме будучи, в твои россказни не поверит! Аккуратно переступая через влажные борозды, Егоша молчал. Болтовня Негорада не задевала его. Слушал дядькины вопли, как слушают ветер за окном -- шумит, и ладно... Возле самой избы им навстречу, смеясь, выскочили две девки. Круглолицые, розовощекие, с задорными ямочками на пухлых подбородках. Казалось, таких хохотушек ничем не присмирить, однако, углядев Егошу, они смолкли и, не поднимая глаз, поспешно скользнули мимо. Негорад проводил девок восторженным взглядом, причмокнул: -- Ох, ягодки! -- И дернул Егошу за рукав: -- И они тебе не по душе? Егоша отвлекся от своих невеселых мыслей, удивленно вскинул брови и, только теперь заметив вдалеке вышитые рубахи девушек, равнодушно мотнул головой. -- Ты, Онох, чудной какой-то, -- задумчиво изрек дядька. -- Не смеешься, не плачешь, будто и не человек вовсе. Ты... Писклявый обиженный голос дядьки неожиданно напомнил Егоше Первака -- его искаженное болью лицо, злые глаза, громкий, напоенный яростью крик: -- Выродок! Повторяя, Егоша шевельнул губами. " -- Что, что? -- не расслышал дядька. -- Выродок я, -- уже громче повторил Егоша и небрежно поинтересовался: -- Ты так хотел сказать? Под его тяжелым взглядом Негорад сжался, принялся смущенно оправдываться: -- Нет... Ну... То есть... -- А ты прямо говори, -- спокойно посоветовал ему Егоша. -- Без вранья жить легче. И, оставив за спиной окончательно сбитого с толку родича, пошел в избу. Собирался он недолго. Покидал в мешок хлеб, порты, рубаху про запас да пялку для шкурок, коли по дороге попадется зверь. Снарядившись, по обычаю присел на порог, обвел глазами убогое дядькино жилище. Изменилось все с детских лет. Иной он помнил эту избу. Тогда горница казалась просторной, лавки -- высокими, сундуки -- громадными. Мнилось -- богат дядька, но нынче видел всю его бедность, а жалости не чуял. Может, оттого, что, другого пожалев, боялся жалости к себе самому? Поклонившись приютившему его дому, болотник ступил на крыльцо. Растерянно глазея на собственную избу, Негорад по-прежнему мялся посреди двора. Дождавшись Егошу, вскинулся и, уразумев, что слова об уходе не пустая угроза, подскочил с уговорами. Сейчас, в самый разгар ярового сева, сила и крепость парня манили его, словно кота масло. Негорад не любил работать, а тут утекала из рук такая удача -- дармовой работник! -- Ну куда же ты в драной телогрее? -- сетовал он, семеня рядом с Егошей. -- Ночи не пересидишь в лесу -- замерзнешь... "Раньше он моей драной одежки не примечал", -- косясь на богатый полушубок дядьки, неожиданно сообразил тот и резко остановился. -- Ты меня, никак, жалеешь? Обрадовавшись, Негорад поспешно закивал лысой головой: -- Как не пожалеть сироту, роду-племени не помнящего? "Еще бы заплакал для верности", -- с отвращением подумал Егоша и, криво усмехнувшись, предложил: -- А коли так меня жаль, чего шубу свою не отдашь? Иль ты лишь на словах такой жалостливый? Дядька поперхнулся, захлопал глазами, а потом, уразумев, завопил: -- Ты?! Да я! Тебя! -- И внезапно вспомнил обидное слово, выплюнул его в глаза парню: -- Выродок! Брезгливо отвернувшись от раскрасневшегося Негорада, Егоша широко зашагал через невспаханную лядину к виднеющемуся вдали темному изгибу дороги. Прочь от Чоловков. Ни разу не оглянулся, не остановился. До полудня, высматривая зверя, шел лесом, близ дороги, но то ли зверь здесь был пуганый, то ли сам он не слишком таился, только, никого не высмотрев, к вечеру вновь вернулся на дорогу. Радуя нежданным теплом, закатные лучи пробежали желтыми бликами по его лицу. На мгновение Егоша замер, проверяя путь. В Приболотье любой ведал -- к Полоцку дорога верна, если, отправляясь на покой, Хорс глядит путнику в лицо, а, поднимаясь, припекает спину. Изогнувшись полукольцом, дорога лениво скатилась под уклон -- к маленькой и быстрой лесной речке Лудонке. Егоша слышал от отца, что где-то на ее крутом берегу стоит большое печище -- Лудони, но к людям почему-то не тянуло. Он уж подумывал опять свернуть в лес, когда услышал позади громкий оклик: -- Эй, парень! Злясь, что не ушел с дороги раньше, Егоша оглянулся. Невысокий, странно одетый мужичонка торопливо бежал к нему, на ходу забрасывая за плечо большой меркан. "Охотник, видать, из мери, -- подумал Егоша, но тут же вспомнил: -- Нет, меря живет совсем в другой стороне от Мойского озера". -- Погоди, парень, -- догнал его мужичонка. Он запыхался, рубаха на груди разошлась, обнажая смуглую худую грудь. Черные, живые глаза незнакомца ощупали Егошу с головы до пят, словно пытаясь увидеть нечто тайное. Заинтересованный, Егоша остановился. -- Ты, парень, в Лудони не ходи, -- отдышавшись и наглядевшись, посоветовал ему мужичок. -- Там нынче лихорадка буйствует. Я вчера проходил мимо, так видел на крышах зипуны вывернутые... Чтоб отогнать ее... Егоша и не собирался в Лудони, но слова незнакомца задели за живое, обдали теплом. Ведь черноглазый мог пройти мимо -- не окликнуть, не упредить, а он догнал, позаботился... -- Долгих лет тебе, -- мягко поблагодарил Егоша и, вспомнив про болтающийся за спиной мужичка меркан, добавил: -- И охоты удачной. -- Охоты? -- округлил глаза тот, а потом, поняв, рассмеялся, хлопнул по бокам узкими ладонями. -- Нет, я не охотник. А коли и охочусь когда, так за особой дичью. От удара звякнули увязанные на пояс незнакомца махонькие молоточки Тора. "У мерянина -- и варяжские подвески?" -- удивленно отметил Егоша. Проследив его взгляд, черноглазый улыбнулся еще шире: -- Ты мне не дивись. У меня обереги всех богов есть, и племен тоже. Я то ведаю, о чем ты и помыслить не можешь, как ни старайся. Голос незнакомца сгустился, стал тягучим, будто лесное эхо. О ком-то он напоминал... Силясь припомнить, Егоша сморщил лоб, но не смог. Резво подхватив его под руку, мужичок легонько подпихнул болотника к лесу: -- Ты на ровном месте понапрасну не мнись. За тобой темная сила по дорогам ходит, за убийство хочет отомстить. Вздрогнув, Егоша дернулся из цепких пальцев мужика. Откуда черноглазый прознал об убийстве? Как разведал? -- Я же сказал -- не дивись... Я волхв, потому и ведаю все. Волхв?! Нынче болотнику было не до смеха, но он чуть не расхохотался. Этот маленький, щуплый мужичок в странной одежде -- всемогущий волхв? Тогда он, Егоша, уж точно -- сам Волот! -- Не равняй себя с сыном Велесовым! -- неожиданно помрачнел назвавшийся волхвом мужик. Егоша осекся. Все мог понять: и желание неказистого с виду мужика казаться более важным, и его хвастливые речи, -- но как он сумел прочесть чужие мысли? -- Говорю тебе -- волхв я, -- устало повторил мужичок. Егоша покачал головой. Ладно, как бы незнакомец ни назывался, а пришел он к Егоше с добром, упредил о поджидающей впереди беде. Знать, придется мириться с его странными речами. -- Как звать-то тебя, волхв? -- насмешливо спросил Егоша. Тот покосился на парня темными живыми глазами: -- А так и зови -- Волхвом. Пусть для тебя это моим именем будет. -- Странное имя, -- Егоша вскинул на плечо съехавшую суму и зашагал к лесу, на ходу подыскивая удобную для ночевки ель. -- А мне нравится, -- приравниваясь к его широким шагам, засеменил подле новый знакомец. Так засеменил, будто всю жизнь только и делал, что ходил рядом. Память всколыхнулась, наполнила рот горечью -- когда-то, недавно совсем, так же бежала возле Настена... -- Ты о ком загрустил? О девке иль о родне? -- поинтересовался Волхв. Обернувшись, Егоша вгляделся в худое темноглазое лицо Волхва. На миг в угольных глазах померещилось что-то знакомое, какая-то белая дымка, но тут же они потемнели, словно вода к ночи, -- ничего не угадать... Заставляя себя сдерживать рвущееся наружу любопытство, Егоша вздохнул. Кем бы ни был нынешний знакомец, а подмечал все хватко -- не обманешь, не обхитришь. Видать, многое повидал на своем веку. -- Ты откуда взялся такой? -- осторожно спросил болотник. -- А я и сам уж не помню, -- легко отозвался Волхв и вдруг, вскинув руку, указал на высокую разлапистую ель. -- Вон там переночуем. Как большинство вольных людей, Егоша не любил чужих указок, а тут и в голову не пришло противиться. Тем более, что для ночевки елочка и впрямь оказалась хороша -- со всех сторон спускала к земле густые ветви, будто шатер для усталых путников. Волхв быстро принялся готовиться к ночлегу. Егоша только диву давался, глядя, как, ловко наломав сухих ветвей, он сунул в огонь тонкие ломти мяса, а затем, выворотив из костра несколько едва тлеющих угольев, раскинул на них вытянутую из дорожной сумы медвежью шкуру. Ароматный дымок потек по лесу. Только теперь Егоша вспомнил о еде. Он-то прихватил с собой лишь хлеб... Однако, углядев робко вытащенную парнем краюху, Волхв обрадовался. -- Давай так, -- предложил весело, -- ты со мной хлеб поделишь, я с тобой -- мясо, вот и станем друзьями-побратимами. У тебя ведь никого из родни нет. -- И, не дожидаясь Егошиного ответа, продолжил: -- И я сирота. Вместе-то будет куда сподручнее. Егоша был вовсе не против, но предложение оказалось настолько внезапным, что он лишь раскрыл рот. Мужичок ловко поддел палкой уголья и, выбросив из них уже пропекшееся мясо, протянул кусок Егоше. -- Ну, чего молчишь? Коли не желаешь со мной вместе ходить, так и скажи -- не обижусь. Я многое от людей повидал, в отказе твоем оскорбления не увижу. Сказал он это так, словно, кроме Егоши, никому уже не верил, и тот вдруг ощутил странное сходство с черноглазым незнакомцем. Будто озябшее тело к домашнему теплу, дрожа и надеясь, душа потянулась к нему, и уже пугаясь, что тот откажется, Егоша вымолвил: -- Я не прочь, только у меня дело в Полоцке, Мне туда надобно. -- А-а-а, -- потянул Волхв и замолчал. Уставился в огонь черными блестящими глазами, сцепив на острых коленях длинные пальцы. У Егоши перехватило дыхание -- коли нежданный друг молчал, значит, им оказалось не по пути. И вдруг до того не захотелось расставаться с новым приятелем, что задумался -- а не поведать ли ему обо всем? Уж и рот открыл, но Волхв встал, очертил вокруг костра глубокую борозду, пошевелил губами, прося богов уберечь их сон, и неспешно улегся на бок, спиной к Егоше. "Может, так оно и лучше, -- мелькнуло в голове у болотника. -- Неладно на ночь глядя в убийстве признаваться". -- Ты-то куда путь держишь? -- спросил негромко посапывающего Волхва. -- Куда богам будет угодно, туда и двинусь, -- вяло ответил черноглазый и недовольно пробормотал: -- Хорош болтать, спать давай. Последние резкие слова Волхва опрокинулись на Егошу, будто ушат ледяной воды. "Что ж со мной делается? -- опомнился он. -- Я его знать не знаю, а уже готов упрашивать вместе за Настеной идти! Спятил совсем!" Разозлившись на самого себя, он бухнулся на бок и сам не заметил, как заснул. А поутру, проснувшись, никого рядом не увидел. Странный мужичок ускользнул, оставив напоминанием о себе лишь недоеденные вечером обжаренные кусочки мяса. Егоше есть не хотелось. Завернув ломтики в тряпицу, болотник бережно уложил их в мешок -- в дальней дороге пригодятся. Исчезновение Волхва его даже обрадовало. Показалось, будто вместе с черноглазым ушло что-то смутное, тревожное. "Вчера так не думал", -- усмехнулся парень, припомнив, как хотел просить нового знакомца вместе идти в Полоцк. День обещал выдаться жарким -- ранние солнечные лучи просачивались даже сквозь густую еловую завесу, а от земли поднимался пар. Захотелось побыстрее очутиться на ровной дороге и шагать, шагать, шагать, пока еще не поднялся ясноликий Хорс и, припекая спину жарким теплом, не навеял усталость и лень. "На дороге тебя темная сила ищет", -- всплыло в памяти предостережение Волхва. На миг Егоша задумался. Ползущий по мягкому мху густой туман окутывал ноги холодной влагой. Мало радости весь день топать с мокрыми ногами, мучиться из-за пустых, оброненных случайным знакомцем слов. Егоша решительно тряхнул светлым чубом, подбросил на плаче мешок с пожитками и выбрался на дорогу. Неведомая сила налетела сзади. Он даже не успел удивиться, только почувствовал, как что-то могучее схватило плотным кольцом и потянуло вверх. Отчаянно дергаясь, Егоша попытался вырваться из страшных объятий. Соскользнувший с его плеча мешок отлетел в сторону и покатился по дороге, будто гонимый ураганом пук соломы. Руки вывернуло за спину, пронзая локти резкой болью. Не слыша своего голоса, Егоша завопил. Перед его глазами, будто видение, промелькнула вся жизнь: злорадно оскалилось лицо Первака, испуганно округлила губы Настена. Безжалостно раздирая на куски хрупкое человеческое тело, боль проникла внутрь болотника. "Это -- смерть", -- подумал он в безнадежной попытке освободиться. -- Прогони его! --ударил по ушам смутно знакомый голос. Что-то пронзительно взвыло. Желто-белый туман ринулся на Егошу. Он не понял, что случилось, но, почуяв ослабление хватки неведомого врага и визжа, как раненый зверь, рванулся всем телом. Дорога прыгнула ему навстречу, от удара о землю мир завертелся, будто хвост попавшейся в ловушку ящерки. -- Нож! -- заорал голос Волхва. -- Ты... Как ты здесь?.. -- Нож! Кидай в них нож! -- не слыша или не желая слушать, вопил тот. Превозмогая боль, болотник повернул голову, всмотрелся в то неведомое, что хотело его убить. Завывая и сплетаясь в клубок, на дороге вертелись два вихря. Один -- темный с сияющей сердцевиной, другой -- бледно-желтый, словно болотный туман. -- Блазень:.. -- не веря, прошептал Егоша. -- Кинь нож! -- отчаянно простонал ему в ухо Волхв. Егоша нащупал на боку нож и швырнул его. Каленое лезвие точно вошло в сияющую сердцевину. Темный ураган дернулся, взвизгнул и вдруг осыпался на землю дорожной пылью. Захлебываясь так и не отыскавшими выход слезами, болотник тупо уставился на упавший посреди дороги окровавленный нож. Унимая боль, гибкие пальцы Волхва быстро пробежали по его телу. -- Предупреждал же я тебя! -- сердито сказал он. -- Почему не послушал?! -- Хозяин... -- Медленно, словно побитая собака, Блазень подтек к ногам Волхва. -- Я все выполнил... -- А коли так, то ступай, -- помогая Егоше подняться, небрежно отозвался тот. Всхлипывая и поскуливая, нежить сизой дымкой потянулся в лес. -- Кто ты? -- еле выдавил Егоша. -- Волхв я! Волхв! -- отозвался черноглазый. -- Я тебе сразу так сказал, только ты, темнота болотная, верить не хотел. Вот и поплатился за то. -- Но Блазень... Он... Настену... Егоша не мог подобрать слов. Не верилось, что щуплый черноглазый мужичок и есть тот самый могущественный волхв, о котором по всей словенской земле складывали легенды. -- Знаю я про Настену. -- Волхв отряхнул Егошу, заглянул ему в глаза. -- Ты-то сам как -- цел? -- Цел, -- откликнулся болотник. -- А Настена... -- Надоел ты мне со своей Настеной! Отправил я ее в Полоцк, как и обещался. Должно быть, она уже давно здоровехонька. -- Волхв неожиданно улыбнулся. -- Здорово я вам тогда подсобил. Самому понравилось. А бабы, дуры, до утра за зайцем пробегали. Так и не поймали. Внезапно до Егоши стало доходить, что своим чудесным спасением они с сестрой обязаны этому невзрачному человечку, с которым бок о бок он провел ночь. На глаза навернулись слезы, и, жалобно всхлипывая, точь-в-точь как Блазень, он медленно опустился на колени: -- Служить тебе буду... До смерти... -- Брось ты! -- отмахнулся Волхв. -- Я-то и без службы твоей проживу, а тебе самому как прожить? Вот ты в Полоцк идешь, а чего ради? Сестру повидать? Так она, может, от Исполоха избавилась и домой подалась... Что тогда в Полоцке станешь делать? А в печище тебе нельзя -- из-за тебя там уже двое умерли. -- Как двое? -- растерянно выдавил Егоша. -- А так. Налетел на тебя Встречник, насланный твоим родичем. Ты его одолел, пылью по ветру пустил, значит, тот, кто послал его, тоже стал пылью. Егоша вспомнил Первака. Сердце сжалось -- он никому не желал дурного, даже Перваку. -- Да ты не тужи, -- тут же подметил его печаль Волхв. -- Ты за свою жизнь бился. Блазень Встречника лишь отвлек, а потом все одно: сыскало бы тебя дитя Куллы да насмерть расшибло. "Что же теперь делать? Как жить? -- билось в голове болотника. -- Одни беды от меня..." -- Нет в смерти родича твоей вины, -- закончил Волхв. От его спокойных слов повеяло дружелюбной, уверенной силой, и вдруг Егоша понял -- если кто и может ему помочь, так лишь этот маленький, темноглазый, ни на кого не похожий служитель богов. -- Что ж делать-то мне теперь? -- жалобно прошептал парень. Задумчиво потерев лоб ладонью, Волхв присел рядом с Егошей на обочину. -- Хочешь, пойдем со мной в Киев. Я тебя к Ярополку на службу пристрою. Сперва молодшим воем, а потом, коли слушать меня станешь, может, и до нарочитого доберешься. К тому же Ярополк по осени в Полоцк собирается -- с ним и отправишься вызнавать о сестре. Небось княжьему слуге больше расскажут, чем оборванному болотнику. Оглушенный и растерянный, Егоша тупо глядел в бесстрастное лицо Волхва. Подождав немного, тот пожал плечами, поднялся: -- Ну, как желаешь... И пошел прочь. Сумятица в голове мешала Егоше думать, мысли перескакивали друг через друга. Блазень... Встречник... Волхв... Бред какой-то! Покачиваясь, он поднялся. Маленькая фигурка Волхва бодро шагала прочь, за его спиной, выпирая острыми краями, покачивался меркан. Волхв. Жизнь ему спас. Настену сберег. Хотел помочь на ноги встать, вновь человеком сделаться. -- Погоди! -- закричал ему вслед Егоша. -- Погоди! Я с тобой! Волхв остановился, обернулся. Отражая солнечный свет, его глаза ярко заблестели. -- Пошли, коли решился. Только смотри -- у Ярополка служи да меня слушай, а то напугаешь князя своей дремучей простотой. Как не слушать того, кто отвел все беды? Его надобно не просто слушать -- каждое слово, будто божье веление, почитать! Егоша хотел было все это высказать новому дугу, но смог лишь кивнуть. -- Вот и ладно, -- усмехнулся тот. -- Да ты не отставай -- путь, чай, не короток! К самому Киеву. ГЛАВА 6 Киев поразил Егошу шумом и суетой. Казалось, нет здесь места для спокойных раздумий -- все бежали куда-то, толкались и кричали на разные голоса. Даже на просторном княжьем дворе толпился люд -- нарочитые с длинными мечами, пышно разодетые бояре, важные чужеземцы. Тут и там мелькали румяные безусые лица дружинников. По ним сразу можно было распознать, кто в почете у Ярополка, кто в опале, а кто просто по делу пришел. Пробегая мимо дорогого гостя, уный сиял радушием, а встречаясь с простым просителем, не выражал ничего, кроме горделивого презрения. На Волхва уные поглядывали с растерянностью -- видать, никак не могли решить: что за человек пожаловал и как его привечать? А тот на молодых и внимания не обратил -- взял Егошу за локоток и повел к небольшой ватажке просто одетых парней. Они послушно потеснились, давая место новому товарищу. -- Погодь здесь, -- тихо сказал Волхв и скрылся в пестрой гомонящей толпе. Егоша огляделся. Парни вокруг оказались примерно его лет. Один, с ярко рыжей копной волос на круглой голове, заметил растерянный взгляд болотника, протиснулся к нему: -- Тебя, паря, как звать? Егоша привычно соврал: -- Онохом. -- А меня Изотом, -- обрадованно отозвался парень. -- Я из эстов, тех, что живут у Варяжского моря. Пришел Киев поглядеть, а тут такая удача выпала -- Ярополк младшую дружину набирает! Мне бы хоть уным к князю прилепиться, а уж там! -- Он взмахнул длинными руками и чуть не ударил ладонью в лицо Волхва. Тот чудом увернулся и, схватив Егошу за рукав, поволок болотника куда-то через двор. -- Эй, ты куда? -- удивленно выкрикнул сзади рыжий Изот. -- Воевода Блуд велел всем, кто в дружину хочет, тут ждать! Егоша было приостановился, но Волхв бесцеремонно пихнул его в спину: -- Ступай вперед. Чай, не на посиделках. И Егоша послушно поплелся за ним, стараясь не потерять из виду его узкую спину. За время пути к Киеву он убедился -- Волхва лучше слушаться. Новый знакомец не лгал, предупреждая: "Я знаю то, о чем ты и помыслить не решишься". Порой Егоша задумывался -- а есть ли на свете хоть что-нибудь, чего Волхв не ведал бы? Он был везде, как в своем дому, со всеми умел столковаться, на все вопросы ответы знал... Только не любил никого и никому не верил. Сам как-то раз признался: -- Ты у меня единственный друг. -- А потом добавил: -- Запомни -- если хочешь средь людей возвыситься, никому не доверяй! -- Как же... -- заикнулся было Егоша, но Волхв перебил: -- И лгать научись так, чтобы всем угодным быть. Егошу сперва покоробило от его слов, но, пораскинув умишком, осознал -- Волхв прав. Ведь солги Егоша родичам, не понадейся на их справедливость -- не пришлось бы воровски убегать из родного печища. А не доверился бы в ночи людским голосам -- сохранил бы сестру... -- Эй, лапотник, рот не разевай! -- сильно толкнул его плечом высокий рыжеусый мужик в богатой одежде. Егоша его не разглядел, выплюнул сгоряча: -- Сам его прикрой, покуда кулаком не заткнули! Оказавшиеся рядом люди, заслышав яростный выкрик болотника, ахнули, подались в стороны, только верный Волхв не отошел -- остался стоять рядом, плечом к плечу. Рыжеусый насупился, положил ладонь на рукоять длинного меча: -- Ты кто такой? Теперь уже Егоша увидел и меч, и богатую одежду, и пояс с варяжскими подвесками. В голове зашумело от страха. Не уного облаял -- кого-то из нарочитых! -- Он мой брат. -- Прикрывая остолбеневшего болотника плечом, перед нарочитым вырос Волхв. -- Пришел в дружину наниматься. Возьми его, воевода. Он сильный, ловкий, а уж смелый какой -- ты сам видел! Воевода?! У Егоши отнялся язык, даже если бы и захотел извиниться -- не сумел бы. Стоял и тупо глядел в землю, думая об одном: уж коли решит воевода наказать его, так пусть пощадит хоть Волхва! -- Откуда явились? -- внимательно оглядывая Волхва, поинтересовался воевода. -- Из Приболотья. Вокруг оживились. О Приболотье и в Новгороде немногие слышали, а уж до Киева слухи о нем доходили только в байках да песнях. Егоша затравленно заозирался, скользнул глазами по вытянутому лицу подоспевшего на шум рябого Изота. Тот мигом отвернулся. "Боится показать, что со мной знаком, -- догадался Егоша. -- Прав Волхв -- нельзя людям верить!" От презрительного гнева заклокотало что-то в горле, и страх отпустил. Не было больше перед Егошей грозного воеводы, а стоял обыкновенный мужик в дорогой одежде, хмурился, прикидывал -- наказать парня или добром отпустить, -- и был он, как все люди, доступен лести. Егоша встряхнулся -- зря, что ли, проводя с Волхвом долгие дни он вслушивался в каждое его слово? Сейчас самое время припомнить Волхвову науку. Отодвинув друга, болотник выступил вперед: -- Я наниматься пришел, со мной и говори! -- Ах так? -- притворно удивился воевода. -- И как же мне величать тебя? -- Все Онохом зовут, но для знаменитого воеводы так назовусь, как он пожелает! Польщенный словами болотника, воевода пощипал длинный ус и, смирив загоревшуюся было ярость, сердито спросил: -- Приболотье к Новгороду ближе, чего ж тебя в Киев понесло? Почему к Владимиру на службу не пошел? Егоша хитро улыбнулся: -- К киевскому князю даже эсты служить приходят. Чего же словену желать? -- Умен, -- хмыкнул воевода и добавил: -- К тому же хитер... Поняв, что гроза миновала, любопытные стали расходиться. Отважившийся протолкаться поближе, чтоб помаячить на глазах у нарочитого, Изот делал болотнику непонятные знаки, но теперь настала Егошина очередь не признавать его. А еще пришло вдруг понимание, что сейчас все зависит от одного лишь слова. Сыщет то слово вовремя -- станет дружинником, не сыщет -- пойдет безродным скитальцем по свету. "Рыжий Блуд", -- вспомнились слова Волхва. О ком он так говорил? Не о киевском ли воеводе? Егоша скосил глаза на друга. Словно прочитав его мысли, Волхв едва кивнул. Собравшись с духом, болотник выпалил: -- Велика честь служить Ярополку, а еще большая честь быть принятым в дружину самим Блудом! Попал! Голубые глаза воеводы загорелись гордыней, под усами мелькнула довольная улыбка. Могучая рука легла на Егошино плечо: -- Коли так, ступай в дружинную избу. Отыщи там хромого Лаготу и скажи, чтоб сыскал он тебе дело. Будешь уным! Толпа расступилась перед воеводой и с шумом сомкнулась за его спиной. Только тогда Егоша почувствовал, как устал. Никогда раньше он не громоздил столько лести, не носил в душе столько притворства. -- Молодец! -- обнял его Волхв. -- Я-то боялся: сморозишь какую-нибудь глупость -- оба пропадем. -- Оба? -- не поверил Егоша. Черные глаза Волхва налились обидой: -- Ты что, думаешь -- я тебя оставил бы? Егоша вспомнил, как маленький служитель богов закрыл его собой, как назвал братом, как, не дрогнув, выстоял под гневным взором Блуда. Раскаяние обдало жаркой волной. -- Нет, что ты! -- покаянно произнес он и, оправдываясь, забормотал: -- Очень я испугался... Сам не ведаю, что говорю. -- Оно понятно. -- Волхв легко шлепнул его по спине, засиял улыбкой. -- Я сам страху натерпелся. Блуд крутостью своей всем известен. А уж хитер как! Ты нынче самого хитрого перехитрил. От похвалы друга у Егоши потеплело на сердце. И на душе полегчало. Действительно, чего он худого сделал? Ну, польстил немного воеводе, так от этого никому хуже не стало. Вот Изоту впрямь трусости своей стыдиться надо! -- Пойдем, -- потянул он Волхва. -- Блуд велел Лаготу отыскать. Неожиданно друг уперся и, словно затаив в душе что-то скверное, потемнел лицом. Не понимая, Егоша упрямо тащил его за собой. -- Погоди. -- Волхв вырвался и замер перед болотником с потупленной головой. -- Я с тобой не пойду. -- Как это "не пойду"?! -- Так. Ты уным стал, а я обещание свое выполнил -- привел тебя в Киев и, как сумел, помог устроиться. Теперь у тебя своя дорога, а у меня своя. Егоша не верил. Смотрел на приятеля, слышал его слова, понимал его правоту, а поверить не хотел. Прирос он к Волхву всем сердцем, прикипел душой, не мыслил себя в шумном Киеве без верного друга. -- Как же я? -- жалобно спросил он. Волхв пожал плечами: -- Тебе теперь все дороги открыты. Коли будешь таким же умным, как нынче, -- скоро нарочитым станешь. -- А ты? -- глупо прошептал Егоша. -- Я в леса подамся. Мне без простора и воли -- не жизнь, а мука. Откуда-то повеяло легким ветерком, донесло знакомый с детства дурманящий запах хвои. Боль ткнулась в сердце каленой стрелой. Не выдержав, Егоша едва слышно простонал: -- Может, и я с тобой? -- Ты вроде хотел вновь жить начать? -- заглядывая болотнику в глаза, удивился Волхв. -- Я ведь все знаю. И как ты мучился, убив Оноха, и как болел, когда сестру потерял. И имя Оноха ты взял неспроста: долг убитому отдать решил -- за него жизнь прожить. А коли я прав, то подумай -- чего бы он пожелал? Разве ушел бы с княжьего двора? А Настена? Как о ней узнаешь, если пойдешь со мной? Егоша дрогнул, ткнулся лбом в узкое плечо Волхва. Чародей вытащил самое тайное из его души, взял на свои плечи половину его беды... Никогда уже не будет у него такого друга. Станет он как старый дуб, встреченный на реке Припяти, на камышовой косе, как раз там, где Припять впадает в великую Непру. Стоял дуб, тянулся через реку к зеленым полям, а с места сойти не мог... -- Ты не грусти, -- ласково пригладил его волосы Волхв. -- Я приходить к тебе буду. Думаешь, мне без тебя легко будет? Ты мне уже не другом -- братом стал! -- И пошутил сквозь слезы: -- Младшим... -- Эй, Онох! Егоша повернулся на окрик. Сквозь толчею к нему пробирался рыжий эст. Дойдя, просительно скривил веселое веснушчатое лицо: -- Онох! Тебя воевода приметил. Может, замолвишь и обо мне словечко? От негодования Егоша задохнулся. Развернулся к рыжему всем телом, еле сдерживаясь, чтоб не ударить, а потом вспомнил, как Волхв учил его таить в себе и гнев, и радость, как твердил, что чувства человеческие -- открытая брешь в кольчуге, и, понизив голос, тепло откликнулся: -- Погоди, друг. Дай с братом попрощаться. -- С братом? -- Изот завертел головой, вылупил и без того круглые глаза: -- А где он? Похолодев, Егоша оглянулся. Волхва рядом не было. Ушел! Избегая тягостного прощания, растворился средь людей... Где теперь искать его, как звать?! Егоша всхлипнул, оттолкнул эста и, едва различая плывущие навстречу лица, пошел прочь. Ничем не рознясь, они сливались в сплошное размытое пятно. "А ведь теперь всегда так будет, -- внезапно уразумел Егоша. -- Ведь во множестве человеческих лиц я буду искать лишь два -- Волхва и Настенино. А остальные протекут мимо сплошной полосой, растянувшейся от рождения до смерти". ГЛАВА 7 Седой тощий знахарь ворожил над Настеной: водил над ее склоненной головой длинными руками и что-то бессвязно напевал. Раньше Варяжко казалось -- прикидываясь, будто лечит, старик попросту дурачит его и Настена неизлечима, но теперь нарочитый поверил знахарю. Весь березозол тот лечил девчонку, а едва позеленил поля травень -- Настена очухалась. Может, и не совсем излечилась, но начала говорить и даже изредка улыбаться. На радостях Варяжко решил захватить ее с собой в Киев, но знахарь заупирался: -- Исполох из человеческого сердца надобно с корнем драть. Иначе вновь вырастет. Оставь девку в Полоцке -- присмотрю за ней, а в червень месяц приедешь с князем, тогда ее и заберешь. -- Я за ней не хуже тебя присмотреть могу, -- понимая его правоту, огрызался Варяжко. В ответ знахарь лишь смеялся, скаля ровные, крепкие зубы: -- Ох, зацепила тебя девка! Ох, зацепила! Самому лечиться впору! А подумал ли о том, что делать станешь, коли не захочет она ждать тебя, коли запросится домой, в свое болотное печище? Она ведь с виду лишь хрупкая, а внутри крепче кремня -- ничем ее не уломаешь, если чего не захочет. А ты ее хворобой попользоваться решил, умыкнуть надумал... Стыдно! От этих слов Варяжко становилось не по себе. Он не хотел вспоминать, что у исполошной девки есть родичи. Своей ее считал. Вез ее в Полоцк, словно бесценную, случайно доставшуюся ему в дар вещицу, и помыслить не желал, что однажды она станет жить сама по себе. От этих мыслей ныла душа, словно старая рана перед грозой... Чуял нарочитый -- изменилось в нем что-то с той ночи, когда впервые охранял Настенин сон, надломилось, эта надломленная часть утонула в ее озерных глазах. -- Ты не печалься, -- утешала Варяжко прозорливая Рогнеда. -- Мне девочка твоя по нраву. Привечу ее, будто подругу, сберегу до твоего приезда... Вместе ждать будем: я -- Ярополка, она -- тебя... Варяжко ведал -- княжна не бросается словами попусту, но все же с отъездом тянул. Ждал чего-то... -- Все. -- Знахарь встряхнул пальцами, словно освобождая их от тяжкого груза, и Настена медленно открыла большие чистые глаза. Увидела Варяжко, его задумчивое лицо и светло улыбнулась: -- Ох, как я рада тебе, хоробр! -- А потом углядела высокие сапоги, походный наряд и потухла, дрогнула голосом: -- Уходить собрался? -- Да... -- тихо ответил Варяжко и, сам не зная почему, принялся оправдываться: -- Меня Ярополк ждет. Загостился я в Полоцке. Сама небось ведаешь, времена нынче не те, чтобы надолго князя одного оставлять: Владимир возле его невесты крутится, воевода Блуд в первые киевские бояре лезет, князю советовать норовит... А с его советов добра ждать не след... Надобно за Ярополком приглядывать. Настена засмеялась: -- Говоришь так, будто Ярополк не князь, а дитя неразумное. Варяжко ее смех обидел. Хотелось, чтобы из-за скорого расставания пролила она хоть одну слезу, а она шутила беспечно. Обида сдавила горло, злые слова выплеснулись помимо воли: -- Я подле князя и в беде, и в горести буду! Не оставлю его меж чужими людьми, как твой братец тебя оставил! Голубые девичьи глаза округлились, потемнели. -- Нет! Егоша не таков! -- обиженно выкрикнула она и вдруг осеклась, зажала рот ладонью, испуганно глядя на Варяжко. Тот замер. Впервые Настена назвала брата по имени. До того и говорить, и вспоминать о нем не желала. Едва принимались расспрашивать ее о родичах -- сразу замолкала и, делая вид, будто ничего не слышит, прятала глаза. Сперва Варяжко думал: не помнит она, болезнь стерла родные лики, а потом неожиданно уразумел -- таится девка. Не желает открывать своего рода-племени. "Брата опасается, -- решил тогда, -- думает, что сыщем и вновь к нему отправим. А он ее опять бросит. Коли сумел оставить ее средь чужих, знать, не видела она от него ни любви, ни ласки. Вот и боится". Варяжко хорошо помнил черноглазого брата Настены -- его узкое, будто мордочка хищного зверька, лицо, щуплую фигуру, странную одежду. Нарочитый поклялся -- коли доведется встретиться, поквитается с ним за все Настенины печали... Девушка наконец оторвала руки от лица и сипло вымолвила: -- Уходи! Будто плетью хлестнула. Сказал бы так Варяжко кто-нибудь другой -- поплатился бы за грубость головой, но перед Настеной ему стало стыдно за себя. Зачем оскорбил девочку, растревожил ей душу?! -- Прости, -- попросил он робко. Неумолимые глаза-льдинки твердо смотрели мимо него. -- Уходи, -- повторила она. Привлекая внимание нарочитого, в углу негромко кашлянул знахарь. Варяжко взглянул на старика. Тот едва заметно качнул головой в сторону двери, подмигнул. Ведуну нравился верный и смелый посланник киевского князя. И госпоже Рогнеде он был по душе. А приглянувшаяся киевскому нарочитому девчонка, хоть вышла из бедного болотного рода, оказалась на редкость умна и мила. Знахарь видел, как вспыхивали ее щеки, если рядом появлялся могучий нарочитый, потому и не хотел меж ними ссоры. "Уйди пока, -- мысленно приказал он Варяжко, -- я с ней потолкую. Сама к тебе придет. Дай ей время отойти от обиды". Варяжко вздрогнул, словно старик молвил не про себя, а гаркнул прямо ему в ухо, но, уразумев, быстро вышел и громко хлопнул дверью. Изба знахаря, любимца Рогнеды, стояла прямо у реки. Поскольку ведун был известен на все кривичские земли, люди проторили к его двору ровную, наезженную дорогу. Огибая княжий двор, она лениво втягивала свое пыльное тело прямо в знахаревы ворота. По ней и зашагал Варяжко к княжьим хоромам. Но не успел ступить и трех шагов, как налетел на выскочившего из-за поворота мальчишку. -- Ой, нарочитый! -- сгибаясь и упирая руки в ходящие ходуном от быстрого бега бока, обрадованно выдохнул тот. -- Послы из Нового Города от князя Владимира приехали. Княжну требуют. Рогволд велел тебя с киевской дружиной кликать. Так сказал: "Владимир нахрапист, и новгородцы ему под стать. Неровен час -- полезут в драку. Зови киевлян..." Варяжко смел паренька в сторону, бросился бегом к высоким княжьим хоромам. На просторном дворе Рогволда и впрямь толпились пришлые. По дубинам в руках и простой одежде сразу было видно -- новгородцы. Не приглашая их в избу, Рогнеда стояла на крыльце и презрительно хмурила собольи брови. Варяжко она заметила сразу и, едва приподняв в улыбке уголки губ, гортанно заговорила: -- Что привело на мой двор славных послов новгородского князя? Беда иль радость? Варяжко протиснулся к своим стоящим чуть в сторонке дружинникам, быстро оглядел всех. Ратники, видать, сообразили -- все были при оружии. Да и замершие по правую руку княжны кривичи выглядели отнюдь не безобидно. Затертые меж двумя дружинами новгородцы казались просто жалкой ватагой оробевших мужиков. Т