- Тебе же холодно... Сплюнув, Выродок оттолкнул ее руки: -- Оденься! И пошевеливайся... Не спрашивая -- куда и зачем спешить, Полева просто двинулась следом за невысокой фигурой знахаря. Она уже привыкла ни о чем его не расспрашивать. Что она могла? А расскажи он что-нибудь, разве сумела бы понять? Он говорил на равных с князьями и смердами, и иногда Полеве казалось, что захоти он -- весь мир склонился бы к его ногам. Только он не желал этого. А чего он желал, Полева не знала. Да и кто знал? Колдуны никому не открывают своих тайн... Хорошо и то, что болотник не гнал ее, даже иногда просил о разных мелочах. Например, как с Блудом. Полева не любила кровавых схваток и поэтому задумка с Блудом пришлась ей по нраву. Конечно, нехорошо предавать своего князя, но в конце концов, только так можно было избежать стычки Владимира с Ярополком. Ведь, взяв Киев, Новгородец уже вряд ли станет преследовать брата. Сколько мужиков останутся живы! И все благодаря хитрой задумке Выродка! Пригнувшись, Полева вошла в шатер. Свет лучин ослепил ее. Она зажмурилась, а когда открыла глаза, то увидела перед собой двух своих спутников и незнакомого молодого мужика в шелковых портах и срачице с голубой подоплекой. Ощупывая ее жадными глазами, он замер посреди шатра. За его спиной, сжавшись в комок на разобранной постели, сидела обнаженная красивая женщина с властным лицом и голубым надменным взором. Только нынче в ее глазах таилось еще что-то -- пугающее и жалкое одновременно. -- Вот она. -- Стиснув плечи Полевы, Выродок подтолкнул мерянку к мужчине. Тот оглядел ее, приветливо улыбнулся: -- Такая красота не может принести дурных вестей. Я и сам едва удержался бы от измены, глядя в эти чудные глаза... Полева смущенно опустила голову. Путешествуя с Выродком, она уже забыла, когда ее называли красивой. Знахарь, по крайней мере, ни разу... -- Говори князю все, что велел передать воевода, -- тряхнул ее колдун. Князю? Значит, этот мужик -- князь? Полева округлила рот. Ей еще не доводилось так близко видеть прославленных на все земли князей. Шагнув к оробевшей бабе, Владимир приподнял ее подбородок и ласково улыбнулся: -- Да, я -- князь. Ну, так что же ты скажешь князю? -- Ярополк уходит в Родню... -- заикаясь, забормотала Полева. -- Надо поспешить. Брошенные Ярополком киевляне сами откроют тебе городище. -- Да! -- Нет! Они вскрикнули одновременно -- князь и та молодая женщина в углу. Полева отшатнулась, а Владимир, резко развернувшись, вздернул сидящую на постели девку на ноги и зарычал ей в лицо: -- Вот он, твой Ярополк! Даже самая трусливая тварь не бросила бы своей норы -- оберегала до последней капли крови, а он оставил городище, оставил тебя! Как ты могла любить это ничтожество?! -- Нет, нет, нет, -- слабо дергаясь в его жестких руках, шептала Рогнеда. Слова Владимира крушили ее гордость, ломали душу. Родовитая полоцкая княжна умирала, а взамен нее появлялась тихая и безропотная раба для нового киевского князя. Владимир отшвырнул ее в сторону и, сдернув с рук Добрыни плащ, метнулся к выходу: -- Пошли! Надо спешить. Постараемся перехватить Ярополка до Родни. -- Не успеете, -- равнодушно сказал ему в спину Выродок. Князь обернулся: -- Не успеем, так войдем в Киев, а Родню осадим. Так осадим, что они там как крысы в норе задохнутся! Мой братец сам приползет ко мне прощения вымаливать! -- Он может уйти к печенегам, -- вновь охладил княжий пыл колдун. Расширя глаза, Рогнеда глядела на него, и вдруг в ее голове родилась странная мысль. А ведь Владимир был всего лишь глупой игрушкой в руках этого колдуна! Без его помощи не пал бы Киев, не рухнул бы Полоцк... Он вел Владимира за собой столь уверенно и неприметно, что никто и не подозревал, кто на самом деле прокладывает дорогу князю и указывает ему верный путь. И нынче он спокойно и незаметно подталкивал Владимира к единственно верному решению. Владимир еще метался в сомнениях, а болотник уже знал выход, и Рогнеда видела это по его хитрым зеленым глазам. -- К печенегам? -- Остановившись, Новгородец удивленно вскинул брови. -- Они его не примут. -- У Ярополка есть язык для обещаний, -- пожал плечами Выродок. -- А пообещать он может многое... Печенеги примут его и помогут ему. Владимир растерянно оглянулся на дядьку. Тот кивнул: -- Он верно говорит. Рогнеда тоже понимала, что Выродок прав, и в своем неожиданном прозрении уразумела еще одно -- во всех ее бедах виноват не Владимир, а этот зеленоглазый болотник. Может, Настена и впрямь не предавала ее? Этот колдун не остановился бы и перед клеветой на родную сестру... Будто угадав ее мысли, болотник ухмыльнулся: -- К чему твоей девке слушать наши речи, князь? Она хороша для утех... Владимир раздраженно отмахнулся: -- Она не помешает. -- Зря, -- поддержал колдуна Добрыня. -- Глянь, как косо смотрит, -- мало ли что... Поддавшись уговорам дядьки, Владимир поднял Рогнеду и, наспех натянув на ее тело исподницу, вытолкнул из шатра. Следом полетела одежда княжны и раздался его предназначенный замершим у входа стражникам крик: -- Отведите княгиню в ее шатер! Сжимаясь от страха и холода, Рогнеда оглянулась на приближающихся кметей. Ведая, что половчанке некуда деться, они шли не спеша, изредка обмениваясь едкими замечаниями и насмешливыми ухмылками. Над ней смеялись... Рогнеда стиснула пальцы. Ох, взять бы да кинуться прочь из постылого лагеря. Вон он, лес, совсем рядом -- сделать всего два шага, и тебя уже скроют от стрел спасительные заросли. А там пробежать по кустам, домчаться оврагами к Родне, ворваться в горницу к милому Ярополку и рассказать ему, какие козни затеваются его братом. Выродок сам же ей подсказал, как Ярополку спастись от смерти... Рогнеда вновь глянула на стражей. За струями дождя их лица казались размытыми белыми пятнами. Если их отвлечь чем-нибудь, то, покуда они всматриваются в темноту да дождь, она успеет ускользнуть. -- Сзади!!! -- пронзительно выкрикнула она. Ничего не ожидающие стражники вздрогнули и, тыча перед собой длинными копьями, повернулись спинами к пленнице. Белкой метнувшись к кустам, Рогнеда рухнула в них всем телом и, сминая ветви, покатилась под уклон, к реке. Сзади загремели встревоженные мужские голоса, затрещал кустарник. Поняв обман, стражи подняли тревогу. С размаху рухнув в воду, Рогнеда вскочила и, не обращая внимания на оцарапанные ноги, кинулась бежать вдоль берега. Услышавшие всплеск преследователи решат, что она упала в реку, и примутся искать ее по течению. А она мчалась против... Спотыкаясь и сдерживая хриплые вздохи, Рогнеда свернула в заросли, скользнула под низко нависшие еловые лапы. По ее лицу хлестнули влажные ветви, по ногам, словно острым ножом, провела обломившимся суком старая ель. Голоса сзади звучали уже тише. Шумно переводя дыхание, Рогнеда втиснулась меж узких стволов частого ельника, поползла змеей сквозь густой ольховник и неожиданно выскочила на небольшую поляну. Стоящий вокруг плотной стеной лес наглухо отрезал ее от преследователей. Здесь можно было и задержаться... Всхлипывая и потирая изодранные в кровь ноги, Рогнеда залезла под невысокую елку, прижалась щекой к ее шероховатому стволу. Владимир не найдет ее... Ветки напротив слегка шевельнулись. Неужели нашли?! Затаив дыхание, Рогнеда подобрала ноги, вжалась в елочку. Ветви опять зашевелились, приподнялись. Сдерживая крик, княжна закусила губу -- чьи-то жуткие желтые глаза неотрывно глядели на нее сквозь хвою. А чуть сбоку еще одни... И еще... "Волки", -- сообразила она, и вдруг страх ушел. Сдаваясь судьбе, Рогнеда выползла из укрытия прямо к горящим огням волчьих глаз. -- Пускай так... Лучше умереть, чем вернуться к Владимиру, -- прекрасно понимая, что никто не услышит, тоскливо шептала она. Однако звери услышали, даже отозвались негромким ворчанием. Почуяв легкую добычу, они перестали таиться. Рогнеда даже не знала, что волки могут быть такими страшными. Огромные звери бесшумно кружили возле нее, опаляя горячим дыханием и вываливая из приоткрытых пастей красные, влажные языки. Их косматые тела издавали терпкий запах зверя и смерти. Один -- самый крупный -- изготовился к прыжку. Рогнеда зажмурилась. Конец... Прощай, Ярополк, прощай, жизнь! Что-то влажное и холодное скользнуло по ее ноге. Невольно приоткрыв один глаз, она увидела у своих судорожно скорченных ступней пеструю, довольно крупную змею с длинными белыми отметинами на боках. Шурша опавшими листьями, змея заскользила вокруг княжны, выписывая пестрым телом замысловатые фигуры. Волки замерли. Не понимая, что происходит, Рогнеда отчаянно цеплялась за исчезающее сознание. Танец змеи завораживал ее, как, впрочем, завораживал и лесных хищников. Первым сдался тот самый крупный, что готовился прыгать. С тяжелым вздохом, совсем как уставший человек, он опустился на землю, положив узкую морду на передние лапы. Следом лег еще один, и вскоре уже все звери лежали перед ней, пристально глядя на змею желтыми умными глазами. "Словно сторожат меня, -- одурев от ворожбы змеиных извивов, подумала Рогнеда и улыбнулась. -- Уж с этакими-то стражами Владимиру меня не взять". А затем ее веки налились неимоверной тяжестью, а все тело стало мягким и податливым, словно у соломенной куклы, которую жгут по весне веселые хороводы. Она забыла о погоне и о зверях. Ускользая вместе с полосатым телом змеи, мир закружился вокруг нее загадочными образами, и ей показалось, будто не волки лежат на поляне, а сидят люди в звериных шкурах и с волчьими глазами, а перед ними змеей пляшет-ворожит красивая черноволосая девка с узким смуглым лицом и гибким станом. Повторяя танец, ее длинные шелковистые волосы вьются по ветру, изменчивыми кольцами опутывают гибкий девичий стан и, вздымаясь к небу, темной тенью скрывают собой весь мир... ГЛАВА 40 Когда из темноты стали проявляться зелень деревьев и угрюмая серость неба, люди-звери пропали. Рогнеда не ведала, как и куда, а может, они и вовсе ей привиделись, но черноволосая девка по-прежнему стояла на поляне. Только плясать перестала. Но и без пляски она смогла бы заворожить любого. Темные густые волосы девки даже под дождем казались пышными, огромные карие глаза на худом лице сияли влажной темнотой, а маняще-алые губы чуть выпячивались вперед, придавая всему лицу загадочное и немного оскорбленное выражение. Будучи княжной, Рогнеда повидала немало красавиц, но подобной еще не доводилось. Очарование незнакомки было каким-то диким, опасным, сродни красоте лесной кошки. Может, так казалось оттого, что она была совсем голой и лишь длинные, чуть ли не достающие до земли темные волосы прикрывали ее узкое гибкое тело, а может, плавная грация ее движений напоминала легкую поступь опасного зверя, но кем бы она ни была, Рогнеда испугалась. Углядев в глазах княгини страх, незнакомка отступила к елям и, словно извиняясь, слегка склонила голову. Густые волосы, гладким, мягким покрывалом скользнув на ее лицо, прикрыли один глаз, а в другом заметались сострадание и боль. -- Прости, -- певучим глубоким голосом произнесла девка. -- Не хотела я тебя пугать... Просто привыкла, что ваш род меня не замечает. А коли и видят, то деревцем-березой иль змеей... Змеей? Уж не той ли, что нынче отогнала от Рогнеды неминуемую смерть? Ведь давно уже миновал Овсень Малый, и все змеи до лета спрятались в свои норы. Откуда же взялась та, виденная ею? Рогнеда верила в старые сказки о болотной царице-змее Скоропее, о Волотах-богатырях, о говорящих птицах -- одну такую, постоянно выкрикивающую бранные слова, княжна сама видела на торгу у заморского купца, верила, что когда-то, в стародавние времена, духи жили рядом с людьми и даже говорили с ними. А потом что-то не заладилось, и нежити ушли в деревья, траву, воду и землю. Правда, некоторые люди твердили о каком-то ином мире, называемом кромкой, где будто бы поселились духи, но почему они спрятались от людей, не знал никто, а Рогнеда с детства чуяла рядом их незримое присутствие. Она вздохнула. Что бы сказали братья, кабы увидели эту девку? Небось, не посмеялись бы, как раньше, не назвали бы выдумщицей... Только ныне не увидеть им ни девки, ни солнышка. Владимир убил малолеток... -- Я огорчила тебя, -- с сожалением вымолвила незнакомка. -- Прости. Я боялась, что волки съедят тебя. Ты такая красивая и такая несчастная... Рогнеде давно не доводилось слышать ласковых слов, потому, не сдержавшись, всхлипнула и выплеснула тоску слезливым ручьем. -- Ах, Горислава! -- Девка тут же оказалась рядом и, вглядываясь в искривленное горем лицо княгини, присела на корточки. -- Бедная ты, бедная, Горислава. -- Почему -- Горислава? -- Произнесенное девкой имя так изумило княгиню, что она подавила всхлипы. -- Ты ошиблась, обозналась... Меня Рогнедой зовут. -- Нет, нет. -- Испуганно взмахнув руками перед ее лицом, девка отодвинулась. -- Я-то знаю. Ты -- Горислава, та, что горем славна. Отныне тебя так станут величать. Рогнеда отерла лицо. Может, и права лесная незнакомка? Лучшего имени для нее нынче не сыскать. Горислава... Славная в горе... -- А ты кто? Как зовут? -- спросила она. Вокруг, словно прислушиваясь к разговору, замерли мокрые деревья. Слабый дождик вяло покрывал их ветви серебристыми каплями, и, не умея удержаться на гладкой коре, те быстро сбегали вниз. "Деревья плачут", -- внезапно подумала Рогнеда и вновь оглянулась на незнакомку: -- Ты что тут делаешь? -- Я -- дух. Невидимая... Знаешь о нас? Княжна помотала головой. Лицо девки разгладилось: -- Так я тебе расскажу! Невидимые -- это те, кого прокляли иль выгнали на верную смерть. Меня матушка еще вот такой, -- показывая, она слегка развела ладони, -- задушила. Задушила и закопала под той елочкой, где ты от волков спряталась. А на беду под той елочкой змея жила. Так и вышло, что тело мое умерло, но посколь была мне Мокошей нить до семнадцати лет сплетена, то люди меня лишь змеей видят. А на самом Деле я просто -- Невидимая. Нас много таких. Кто в дереве показывается, кто в травинке-камышинке, кто в камушке. Знаешь, отчего новые ложбины в земле появляются? -- Нет, -- слегка оторопев от словоохотливости девки, качнула головой Рогнеда. -- Оттого, что когда мы, Невидимые, вместе собираемся, Матери Земле нас не выносить -- вот она и прогибается под нашей тяжестью... -- радостно закончила рассказчица и, удовлетворенно тряхнув волосами, уселась напротив. Рогнеда помотала головой. Совсем недавно ей грозил постылый плен, а теперь она сидела на лесной поляне, слушала рассказы неведомой девки и отдалялась от прошлого. Словно попала в иной мир... Туда, где смерть не страшна, жизнь бесконечна, а все счастье состоит в малом умении примириться с судьбой. Даже о своей собственной давней смерти ее новая знакомица говорила легко, словно повествуя о чем-то незначительном и досадном. -- Почему же ты свою мать-убивицу не сыщешь, не отомстишь? -- не веря самой себе, произнесла княгиня. -- Так меня же здесь схоронили! -- Девка удивленно приоткрыла рот, надула пухлые губы. -- Неужто ты и того не ведаешь, что Невидимым от места, где их тела закопаны, далеко отходить нельзя? -- Нет. -- Забыли... -- Девка удрученно покачала головой. -- Люди забыли. Из всех, кого я знаю, один Сирома все помнит. -- Она мечтательно вскинула руки к небу, подставила лицо дождевой мороси. -- Сирома -- самый могучий ведун. Он Меня научил выходить из змеиного тела и рассказал, как перед самой смертью стать видимой. Даже имя красивое выдумал -- Мнилко. Сказал, что так в старину называли духов безлюдья, а уж мое-то место куда как безлюдно! Словно подтверждая свои слова, она широко повела рукой. Капли дождя побежали по ее густым волосам, недавно беспечное лицо страдальчески сморщилось. Изумляясь столь внезапным переменам и почти не понимая произносимого, Рогнеда переспросила: -- Перед смертью? -- Ну да! -- вновь повеселела Невидимая. -- Мне нынче семнадцать стукнет -- время умирать, вот я и показалась в человечьем обличье. А как хорошо, что ты тут очутилась! Хоть перед смертью мне с человеком поговорить довелось! -- И лукаво склонила голову к плечу. -- Скажи -- я красивая? -- Очень, -- честно ответила княгиня. Девка звонко расхохоталась и вдруг, посерьезнев, протянула руку, приложила тонкие холодные пальцы к замерзшему, белеющему через прореху в исподнице плечу Рогнеды: -- Чувствуешь? Половчанка кивнула. Прикосновение Мнилки немногим отличалось от касания влажной древесной листвы, но все же отличалось. Была в нем какая-то ласка, какое-то неуловимое тепло человеческого сердца. -- Хорошо, хорошо! -- Невидимая вскочила, закружилась, разбрасывая вокруг себя серебряные брызги дождя, и вдруг, словно вспомнив что-то важное, упала на колени и, придерживая обеими ладонями шелковые, спадающие на лоб пряди, заглянула в лицо Рогнеды. -- Послушай, я ведь помогла тебе, да? Вспомнив волков и их злые желтые глаза, княжна поежилась: -- Конечно! Забыв о волосах, Мнилко сцепила пальцы перед грудью: -- Помоги же и ты мне! Я нынче умру, как все наши умирают. Тело мое Перун спалит вон там, на бугорочке. -- Она потянулась и указала Рогнеде на едва приметный холмик посреди поляны, а затем, вскинув голову, поглядела на небо и, пошевелив губами, уверенно произнесла: -- Уж совсем немного осталось. Ты уж пожалей меня -- собери мой пепел и отнеси к Сироме. Он знает, как меня похоронить, чтоб я не сделалась блудячим огнем иль еще кем похуже. Он мне обещал, что поможет... Слушая ее, Рогнеда заколебалась. Ей не хотелось оставаться на этой поляне и ждать того мига, когда яркая стрела Перуна сожжет это нелепое и прекрасное существо, но ведь девка помогла ей! Да и откуда Мнилке знать, что нынче Перун непременно погубит ее? Вон и грозы-то нет, дождик лишь... И вообще девчонка начинала казаться княгине странной. Верить в сказки -- это одно, но наяву видеть перед собой помешанную, утверждающую, что она -- дух, совсем другое. Может, объяснить этой дурочке, что к чему? Рогнеда прокашлялась и наставительно произнесла: -- Ты, верно, не ведаешь, что Перунова стрела тела не палит. Убить может, а вот сжечь -- нет. Мнилко обиженно отпрянула: -- Не веришь? Это тебя не может спалить, а наших всех жжет! Нам такая смерть уготовлена! Ты просто помочь мне не хочешь, потому и придумываешь отговорки... Девка отвернулась. Ее худые смуглые плечи дрогнули, кончики прекрасных волос прилипли к мокрому телу, словно лапки маленьких, утешающих ее неведомых существ. Теперь Рогнеде стало даже жаль, что она позволила себе поучать девку. Та и впрямь считала себя Невидимой. Пожалуй, ее следовало отвести к кому-нибудь, кто сумел бы позаботиться о ней. Хотя бы к этому, как его? Сироме! С трудом разогнув замерзшие и саднящие ноги, Рогнеда встала, шагнула к девушке: -- Не плачь, я помогу тебе. -- И, пересиливая боль в руках, обняла холодные, скользкие плечи Мнилки. -- Скажи только, как мне этого Сирому сыскать? Девка обрадованно повернула к ней узкое лицо, поспешно затараторила: -- О-о-о, это просто! Пойдешь по Припяти, а потом за большой осиной чуть влево, затем сквозь ельник к старому Велесову капищу, а от него на полдень немного... -- Погоди, погоди. -- Княжна не успевала запоминать дорогу. -- Некогда мне ждать, -- мельком глянув на небо, вскрикнула девка. -- Перун гневается, стрелу вынул... А-а-ах! Тонко взвизгнув, она вывернулась из объятий Рогнеды, скакнула в сторону. Словно подтверждая ее опасения, небеса захохотали, налились темным гневом, а затем рухнули на землю яростным потоком воды. Сквозь дождевые струи проглянуло бледное лицо Мнилки. Запрокинув его вверх и заглушая рокот неба, девка истошно выкрикивала непонятные слова. Отзываясь на ее вопли, тучи озарились ярким всполохом. Огненная стрела вспенила небо и метнулась прямо в шевелящееся белое пятно девичьего лица. Рогнеда завизжала и, закрыв глаза, шарахнулась прочь. Деревья не пустили ее -- отбросили обратно. Всхлипывая, княжна упала на четвереньки, поползла к спасительной ели. Небо озарилось еще раз. Перед глазами насмерть перепуганной княжны забушевало пламя. Ель горела! Ее ель-спасительница! Потеряв голову от ужаса, Рогнеда рухнула ничком в грязь, вцепилась скрюченными пальцами в землю. Сами по себе ее губы зашевелились в тщетной мольбе к той, что носит на себе всех и прогибается лишь под тяжестью Невидимых. Сколько так пролежала -- она не ведала, но потихоньку дождь стал стихать и небо прояснилось уже не зловещими всполохами Перунова гнева, а нежной и чистой улыбкой искупавшегося в дождевых струях Хорса. Лишь тогда Рогнеда отважилась оторваться от спасительного тела земли. Невольно ее глаза сами потянулись к указанному Мнилкой бугорку. Теперь после грозы все -- и сама Мнилка, и ее речи -- казалось дурным, навеянным страхами сном, но бугорок все так же топорщился на прежнем месте, а на нем, средь жженой листвы, лежала кучка серого сухого пепла. -- Неправда... -- не в силах оторвать взгляда от этой сероватой кучки, шепнула княжна. -- Неправда... Но Что-то внутри нее, зная, что пепел -- это останки Мнилки напоминало о данном Невидимой обещании. Сдерживая сотрясающую тело дрожь, Рогнеда опасливо приблизилась к холмику. Удивительный пепел остался сухим под проливным дождем и теперь княгине казалось, что из этой серой, печальной горстки на нее умоляюще смотрят наивные глаза Невидимой. -- Ах, Мнилко... -- Оторвав кусочек исподницы, она присела и осторожно взяла пальцами щепотку пепла. Ласковое тепло пронзило ее ладонь, словно после смерти Мнилко благодарила ее за оказанную услугу. Бережно укутав пепел в оторванный клочок ткани, Рогнеда прижала его к груди. Кем бы ни была девка, княжна дала слово, а значит, обязалась сыскать этого странного Сирому. Как там рассказывала Невидимая? Сперва по реке, потом... Пробираясь сквозь заросли, Рогнеда все больше уверялась, что, сама того не ведая, Мнилко помогла ей дважды. Живущий в лесу знахарь был счастливой случайностью для усталой беглянки. Кто лучше него сумеет залечить ее раны и, уж верно, не отведет к Владимиру? А главное, он -- волхв. Проклятый Выродок заплатит за все! Мнилко сказала, что сильнее этого Сиромы ведунов нет, значит, он сможет стереть подлого болотного колдуна в дорожную пыль и развеять по ветру. А уж она-то постарается упросить волхва об отмщении. Все ему отдаст! Все, что пожелает неведомый жрец. Ноги сами пронесли Рогнеду сквозь ельник к старому капищу. Огромный круг расколотых камней величественно преградил княжне дорогу. "Требище", -- оглядывая завалы, подумала она. Когда-то здесь, в этом внешнем кругу, пировали и кланялись мудрому Велесу люди, а там, чуть дальше, в небольшом, выложенном красивыми синими камнями круге -- самом капище -- складывали предназначенные Скотьему Богу богатые жертвы. Но прошло время, люди ушли из этих диких мест, и теперь, словно выпрашивая давнего почета, старое капище укоризненно взирало на мир холодными каменными очами. Княжне было нечего подарить Велесу, а ведь она собиралась умолять его жреца о помощи... Подумав, Рогнеда ступила ногой на большой валун и, с трудом перебравшись через него, подошла к капищу. Там, в маленькой пещерке, под защитой надежных гранитных стен, увязанные чьей-то заботливой рукой лежали небольшие пучки соломы и пшеницы. "Волхв положил", -- поняла Рогнеда. По-прежнему прижимая к груди мешочек с прахом бедной Мнилки, она нащупала босой стопой острый край небольшого камня. Белее не любил человеческой крови, но ведь что-то надо было ему оставить... Подняла осколок Рогнеда, покачала его в руке и вдруг догадалась. Волосы! Конечно, разве бог Белее, называемый многими Волосом, мог отвергнуть такой дар? Бережно опустив на землю узелок с пеплом, она оттянула прядь волос и принялась усердно перепиливать их острым краем камня. Короткие и мокрые пряди не поддавались -- то и дело выскальзывали из исцарапанных пальцев половчанки, и край камня, терзая плоть, все чаще попадал по ее руке. Первые капли крови уже оросили землю, а волосы по-прежнему оставались нетронутыми. Зло выругавшись, Рогнеда безуспешно саданула по ним еще раз и, уронив камень, разрыдалась. -- Дай-ка я тебе помогу, -- раздался позади нее чей-то уверенный голос. Растерявшись и не ведая, что делать -- хватать мешочек с пеплом или брошенный осколок, Рогнеда в панике замахала руками. -- Не бойся. -- Невысокий жилистый мужичок с черными глазами не полез, как она, через валун, а, нырнув в какой-то ему одному ведомый лаз меж камнями, мигом очутился возле княгини. Несмотря на зажатый в руке нож, он выглядел безобидно. Мельком взглянув на все же подхваченный Рогнедой узелок, он поджал губы: -- А-а-а, Мнилко... Кончилась ее нитка. Давай сюда, я ее похороню как надо. -- Нет! -- Рогнеда сжала узелок. -- Она просила -- Сироме! -- Я и есть Сирома, -- усмехнулся мужичок. -- А тут храмина моего бога. -- Нет, -- не отпуская узелка, настойчиво повторила Рогнеда. -- Сирома -- могучий волхв, ведун, а ты... И, не зная, как не обидеть мужика, замолчала. Тот расплылся в улыбке: -- Что -- я? Неказист? А ты меня за руку подержи, почуй Велесову силу, может, тогда поверишь? -- Он протянул к ней худую крепкую руку. -- Ну?! -- Я и так верю, -- сдалась Рогнеда. В незнакомце было что-то особенное, что заставляло ее верить его словам. Она неохотно оторвала узелок от груди, протянула ему: -- Бери... Приняв прах, Сирома ухмыльнулся: -- Наказать бы тебя за то, что вторглась в капище, да на твое счастье я все видел. Ты моего бога почитаешь -- волос своих ему не пожалела... -- И, заметив пристыженный вид княжны, потрепал ее по плечу: -- Да ты не смущайся. Скажи лучше -- кто ты, откуда? Каким ветром тебя в мою глушь занесло? -- Мне бы... -- Робко опустив голову, Рогнеда показала жрецу изодранные ладони. -- Подлечиться... Больно очень. Раньше ей не доводилось просить о помощи, поэтому первая просьба вышла неуклюжей. Однако жрец понял, кивнул: -- Конечно, помогу! Пошли. -- И, увлекая ее за собой, добавил: -- А по пути все и расскажешь... Сироме и впрямь было интересно узнать, что творилось в миру. Он слишком давно там не показывался, и к нему никто не забредал, кроме случайных лесных духов, но, довольный выполненным поручением бога, он не спешил к людям. Эта невесть откуда взявшаяся девка заинтересовала жреца. Она пыталась принести в дар Велесу самое дорогое, что есть у бабы, -- свои волосы, а значит, собиралась просить его о чем-то важном. О чем? Несмотря на свой плачевный вид, в ее глазах сверкали отблески былого величия, а гордый изгиб белой шеи наводил на мысль о богатстве и довольстве. Девка несомненно заслуживала внимания! "Лечение -- хорошая плата за новости", -- решил Сирома и повел незнакомку к себе. Ох, кабы жрец сразу понял, кто она, -- на руках бы понес, но это он уразумел лишь после ее рассказа. Весть о возвращении Владимира и захвате им Полоцка оглушила Сирому. Не скрывая своих чувств, он остановился и, задохнувшись, пригнулся к земле. По глазам жреца Рогнеда поняла: он возмущен -- и обрадовалась. В последнее время она находила на лицах ранее преданных ей людей сожаление, боль или покорную печаль, но ни разу -- негодование. Жрец понял ее и почувствовал то же, что и она! Обрадовавшись этому нежданному участию, Рогнеда принялась рассказывать дальше. А когда дошла до последних событий, жрец резко взмахнул рукой: -- Не надо! Я все понял. Скажи: тот, что советует Владимиру, -- болотник? Княжна охнула. Она ни слова не сказала Сироме о болотном колдуне -- берегла эту неприятную новость на потом, ведь всем ведомо: колдун колдуну всегда враг, но Сирома все узнал сам! Как?! Неужели он и впрямь великий волхв? Ослабев от надежды, Рогнеда молча кивнула. -- Проклятие! Проклятие! Проклятие! -- заметался в ярости Сирома. Цепляясь за голые ветви кустов, его одежда трещала, руки сжимались в кулаки, темные глаза налились гневом. -- Это болотное отродье даже Морена не берет! И Блуд! Соврал мне, гад! Как соврал! Почему же я поверил ему?! Ох, дурень я... Ох, дурень! Ничего не понимая в спутанных речах жреца, Рогнеда присела у края тропки и, не сводя глаз с его искаженного ненавистью лица, принялась размышлять. Из всего услышанного она уразумела одно -- у волхва с болотником старые счеты. Пожалуй, жреца и просить не придется -- сам сцепится с зеленоглазым. Княгиню это устраивало, вот только не забыл бы объятый ненавистью волхв о ее ранах. Он не забыл -- остановил на ней гневный взор и, помогая встать, протянул руку: -- Пойдем. Нам многое нужно сделать. -- Нам? -- удивленно вскинула брови Рогнеда. Жрец искоса глянул на нее, пошевелил губами и лишь спустя несколько мгновений веско ответил: -- Да, девочка! Нам! Вместе мы сумеем отомстить... ГЛАВА 41 Сирома пришел в Киев слишком поздно. Распахнутые настежь ворота княжьего городища глядели на него виновато и жалобно, словно запоздало раскаиваясь в предательстве. Встречные горожане походили на них и, занимаясь обычными делами, старательно прятали глаза от случайных прохожих. Уразумев, что опоздал, Сирома не стал входить в городище, а, повернув, берегом Непры отправился к Родне. Выродок, скорее всего, остался в полоненном Киеве, подле князя, но в нынешнем положении сталкиваться с болотником было слишком опасно. Нет, на сей раз Сирома решил расправиться с ним наверняка и потому готовил для него верный капкан. Не железный -- иной... Приноравливаясь к спорому ходу волхва и шумно болтая о своих печалях и радостях, Непра бежала под крутым боком берега. У самого Киева она расходилась надвое, омывая городище со всех сторон, но уже чуть дальше городских стен вновь сливалась, и обе ее, разделенные людьми, части спешили поведать друг другу о виденном и слышанном. Больше ни в одном месте Непра не позволяла себе быть столь беспечной и шумной. Под ее плеск Сирому тоже одолевали воспоминания. Бодро шагая берегом, он вспоминал, как расстался с Рогнедой. Княгиня провела в его хижине всего два дня, но ее затуманенный мечтами о мести разум оказался легкой добычей для заговорных слов. Отпустив ее, Сирома не сомневался -- она убьет Владимира... Но это потом, а нынче на его душе тяжелым грузом лежала расплата с Выродком. Как болотник уцелел, если все городище видело его мертвым, как уговорил Ярополкова воеводу помочь ему -- Сирома не догадывался, но знал наверняка: пока проклятый болотник бродит по земле, ему, Сироме, не произносить имя своего бога. Он не смог даже зайти перед уходом в Велесово капище -- был недостоин... Стены Родни встали перед жрецом уже к закату. Словно опоясав маленькое, стоящее на холме, меж двух рек, городище огненным ожерельем, его окружили походные костры Владимировых воинов. Глядя с пригорка на их молчаливый, тревожный свет, Сирома поморщился. Добрыня был умен... Верно, по его совету, не теряя даром драгоценного времени, мальчишка-князь отправил за братом свою дружину и сам, оставшись в Киеве, просто поджидал, когда измученный долгой осадой Ярополк запросит пощады. И он сделает это, если Сирома не успеет помочь... Вздохнув, жрец подбросил на плече тощий мешок и отправился к мигающей неподалеку точке костра. Заслышав чужие шаги, увлеченно беседовавшие у огня вой дружно вскинулись, похватали отложенное оружие. Их привязанные чуть поодаль кони, напугавшись резких воплей хозяев, захрапели, переступая спеленутыми ногами. -- Не надо, не надо, -- прикидываясь испуганным, забормотал Сирома. Произнося робкие слова приветствия, он быстро оглядел собравшихся. Ни одного знакомого лица -- настоящая удача! -- Ты кто таков, мужичок? Откуда взялся? -- опустив копье, поинтересовался один из воев -- большеусый красноносый урманин. А может, это от всполохов костра его нос казался таким красным? -- Я охотник, из мерян, -- указывая на меркан, выдавил Сирома. -- Ходил к брату... Шел себе, шел, вдруг, глядь -- костры... -- Эх, дядя, угораздило ж тебя в пекло влезть... -- начал было пояснять ему большеусый, но другой ратник, чуть пониже ростом, с плоским, будто блин, лицом перебил его: -- Ты, мужик, ступай, куда шел! Тут без тебя обойдутся. -- Как скажешь, хоробр, -- покорно склонил голову Сирома. Оглядевшись, он уже сумел разобраться, что налетел на сторожевой пост, а значит, дальше путь к Родне будет открыт. Оставалось лишь пройти мимо этих придирчиво оглядывающих его караульных. Демонстративно отвернувшись, и ломая кусты, он двинулся прочь, но, не отходя далеко, затаился в ложбинке, где топтались кони стражей и куда доносились голоса сидящих у огня хоробров. -- Экий потешный! -- сказал ему вслед большеусый урманин. -- Может, и потешный, а я всяким не доверяю, -- грубо оборвал его разглагольствования старший, тот, что прогнал Сирому. -- Добрыня велел никого в городище не пускать и никого из него не выпускать, так что ты, Олаф, делай свое дело и не болтай попусту. -- Тьфу ты! -- ввязался в разговор третий, по голосу самый молодой ратник. -- Ты, Загнета, сколь годов служишь, а Добрыню будто собака слушаешься! Иль не замечаешь, что нынче он все по слову болотного колдуна делает? -- Может, Выродок и колдун, только мысли у него куда как умнее твоих, -- обиженно отозвался Загнета. -- Вон ты каждый вечер у костра греешься, а он в городище средь наших врагов шастает, жизнью своей ради княжьего блага рискует. -- Как же, станет он ею рисковать! -- пренебрежительно заворчал молодой. -- У него на роже написано, что он Морене родной брат, -- чего ему бояться?! Кабы я таков был, тоже каждый вечер под Ярополковыми окнами шлялся бы! Только, думаю, он не о княжьем благе печется... -- А о чьем же? Не веря в подобную удачу, Сирома перестал вслушиваться. Выродок ходит в Родню! Сам лазает в ловушку, только до сей поры не нашлось руки, чтоб ее захлопнуть. Ну что ж, нынче эта рука появится! Не помня себя от радости, жрец поднялся, чтоб скорей идти. Кони стражей шарахнулись. -- Кто идет? -- вскинулся на ноги большеусый. Двое других молча двинулись на подозрительный звук, осторожно обходя его со стороны. Медлить дальше было нельзя. Сирома вытянул из котомки белесую травку, сильно растер ее в ладонях и слизнул раскрошившийся стебель. Большеусый почти вплотную подошел к его укрытию, но темнота мешала вою разглядеть Сирому. Взвыв, жрец подскочил и, уже в воздухе шепча слова заклятия, кувырнулся через направленное на него копье стража. От неожиданности тот отпрянул и заорал. Гибким кошачьим силуэтом Сирома скользнул в кусты, большими прыжками понесся к городищу. Выскочившие на крик Олафа вои дружно гаркнули: -- Стой! Олаф и сам ничего не понял. Шел, шел и вдруг!.. То ли кот, то ли человек... Недоуменно помотав большой головой, он сглотнул застрявший в горле ком и признался: -- Ох, ребята! Впервые этакое примерещилось... -- Чего? Олаф еще раз глянул в кусты, зябко повел плечами. Этот ужас следовало немедленно забыть, а то недолго и ума лишиться. -- Пойдем-ка к огню ближе. Холодновато что-то... -- Ты не виляй! -- резко велел ему Загнета. -- Говори, чего орал? -- Да понимаешь, -- смущенно копаясь пятерней в затылке, пояснил Олаф, -- показалось, будто выскочил из-за кустов тот самый охотник, что недавно у нашего костра сидел, о землю ударился и кошкой обернулся. Вон туда, к городищу помчался... -- Кто? Охотник? -- недоверчиво вглядываясь в темноту, спросил молодой. -- Да! То есть нет... -- Окончательно запутавшись, Олаф сморгнул и честно признался: -- Кот. А охотник мне лишь примерещился. -- Так ты это из-за кота шум поднял? -- Нет! То есть да... Старший страж вздохнул, приобнял растерянного урманина за плечи: -- Пойдем-ка к огню, Олаф. А то ты в наших землях наслушался всяких баек... Уж коты мерещатся. Подчиняясь его уверенной руке, Олаф направился к городищу, но, отойдя на пару шагов, вывернулся и ринулся к кустам: -- Нет, это точно он! -- Кто -- он? -- уже насмешливо крикнул ему вслед старший. -- Кот? Не отвечая, Олаф зашуршал ветками и вдруг, вскинув вверх руку, торжествующе завопил: -- Я же говорил! Он это был! Он! Недоумевая, стражи подошли поближе. В горделиво вздернутой руке урманина жалким кулем висела котомка незнакомого охотника. -- Неладное тут, -- любовно оглаживая находку, заявил урманин. -- И верно, что-то не так, -- задумчиво согласился старший. -- Куда ж это наш поздний гость без своей сумы отправился? -- А давайте сию суму Добрыне отнесем иль Выродку, -- предложил молодой. Ему не хотелось всю ночь гадать, куда и как ушел странный охотник. -- Пусть они головы ломают. А наше дело сторожить да обо всем докладывать. -- И то верно, -- Загнета вскинул суму на плечо и, шагнув в темноту, забренчал там упряжью. Через мгновение статный, в белых отметинах, жеребец вынес его на свет. Застоявшийся конь рыл копытами землю и, норовя лететь вперед, грыз удила. -- Я до света обернусь! Ждите! -- не сдержав его, выкрикнул Загнета и, провожаемый завистливыми взглядами товарищей, скрылся в лесу. Впервые лес показался ему страшным. Раньше Загнета никогда не боялся темноты, но на сей раз слова урманина о перекинувшемся колдуне смутили его. Загнета был из лопарей, а всем ведомо, что лопарь и колдун -- почти одно и то же. С малолетства Загнета верил в духов и завидовал тем, кто умел с ними разговаривать. А в его роду это умели только женщины -- его сестра, бабка, мать... И, силясь стать кем-то, куда более значимым, чем они, Загнета пошел в дружину Владимира. Казавшаяся сперва сложной служба вскоре пришлась ему по душе, а спустя несколько лет он уже не мыслил себя без оружия и надежной кольчуги на груди. Вот и нынче, вылетев к городищу, он первым делом углядел гордо прохаживающегося на деревянной высокой вышке сторожевого. -- Я к Владимиру! -- не останавливаясь, выкрикнул ему. Загнета. Признав своего, сторожевой приветственно вскинул руку. Нынче служба была легкой -- ему не приходилось открывать и закрывать ворота перед каждым встречным. Владимир никого не желал бояться, да и кого бы он мог опасаться? Преданные, как они считали, Ярополком киевляне сами впустили его в город, струсивший брат сидел под присмотром в Родне, а киевские бояре только и ждали, чем бы угодить новому князю. Беспрепятственно подъехав к княжьему терему и с объяснениями миновав двух княжьих гридней, Загнета ворвался в палаты Владимира. Его появления никто не заметил -- в горнице было довольно людно. За большим дубовым столом, где совсем недавно пировал и веселился Ярополк, сидели киевские бояре и нарочитые Владимира. Во главе стола, гневно хмуря густые брови, возвышался Добрыня, а у его плеча невысоким и хрупким подростком примостился сам киевский князь. -- А я говорю -- прощу ее! -- склонившись к боярам и упираясь в стол крепко сжатыми кулаками, сказал он. -- Она Ярополка любит, князь, -- настойчиво возразил ему маленький и тощий боярин в куньей шапке, сидевший под самым Владимиром. -- И нынче неспроста прощения молит -- затевает что-то. Наш городище славен, велик. И ворота мы тебе отворили потому, как разрухи убоялись, а коли Рогнеда в него ступит -- быть беде! Она еще и красного петуха под твой терем пустит... -- Нет! Вот грамота.. -- затряс рукой перед узким остроносым лицом спорщика Владимир и, обернувшись к Добрыне, взвизгнул: -- Где грамота? -- Вот. -- Неторопливый дядька князя вытянул из-за пазухи свиток и разгладил его на с