в "Красной Тыкве" и купит письмо! У кого он должен был его купить? - Не знаю. Клянусь вам, господин Нан! - Откуда же ты знал о "Красной Тыкве?" - Я встретился там с Ахсаем, накануне. Он заказывал ужин, сначала на сегодня, а потом на завтра. Вскоре он напился выше глаз, стал нести какую-то чепуху. Вдруг сказал: "завтра, в этой харчевне, я куплю гибель советника Нарая". Я спросил: "для кого?" Он ответил: "Дурачок, для твоего отца!" Я спросил: "А что это?" Он "Лазоревое письмо!" Я спросил: "А кто продавец?" Он расхохотался и говорит: "Ах, если бы Андарз знал, кто продавец!" Он упал под стол, а я убежал в ужасе. Я думал, что делать, а потом вспомнил, как Иммани рассказывал о том, что за Ахсаем охотится осуйский консул, и написал письмо Айр-Незиму. Нан побарабанил по столу пальцами. - А почему, - спросил он, - Айр-Незиму? Почему не Нараю? - Я как раз читал "Книгу наставлений" - пробормотал мальчишка. Там написано, что если у тебя два врага, то надо покончить с первым врагом руками второго, а второго арестовать за убийство. И вот я решил, что Айр-Незим убьет Ахсая, а потом Айр-Незима арестуют за это убийство. Это нечестно, что вы его не арестовали! Нан, не говоря не слова, повернулся и пошел к выходу. Мальчик пополз за ним. Дверь открылась: на пороге возник стражник. - Кормите заключенного три раза в день, - брезгливо сказал Нан. - И смотрите, чтоб не убился: господин Нарай будет недоволен. Книгочей! Астак глядел на дверь остановившимся зрачками: Боже мой! Неужели его порочный отчим спас ему жизнь, рискуя собственной, а справедливый советник Нарай готов казнить его из-за шутки о раздавленном персике? Через два часа господин Нан снова появился в доме осуйского консула, в паланкине и в сопровождении пяти сыщиков. Айр-Незим, с хмурым выражением лица, велел попотчевать сыщиков на кухне, а гостя повел вверх. Когда они остались одни, Нан вынул здоровой рукой из-за пазухи два удостоверения личности: одно, на имя мужа своей племянницы Амая, консул выдал сам. Другое было выдано на имя какого-то Шии, морского писаря: отпечатки пальцев на обоих удостоверениях были, однако, одинаковые. - Это, - сказал Нан, - я нашел при покойнике и забрал, чтобы не было лишних пересудов. Иммани таскал с собой оба документа и предъявлял бы их по мере надобности. Айр-Незим запихал обе бумаги в карман, буркнул, что второй документы делали умельцы империи. Нан промолчал. Консул порылся в шкатулке, вытащил десять билетов осуйского банка, каждый по пять тысяч, и шлепнул деньги на стол перед Наном: - Хватит? Нан покосился на бумажки. - Господин Айр-Незим, - сказал он, - честь вашей семьи бесценна, да и дружба ваша с Андарзом не поддается исчислению. Я бы не хотел разорять вас: эти два документа - скромный подарок молодого чиновника. Айр-Незим так же молча взял билеты и сунул обратно в шкатулку. - Однако, - сказал Нан, - чтобы оправдаться от подозрений в близости к партии Нарая, я принес также некоторые вещи, которые хотел бы продать. - Хороши подозрения! - взвизгнул консул, - это вы писали указ об отмене государственного долга! - До сих пор, - спокойно продолжал Нан, - не обращая особого внимания на критический выпад собеседника, - вы находились в прекрасных отношениях с господином Андарзом. Советник Нарай пытался испортить эти отношения, распуская слухи, будто это город Осуя, и даже лично вы, господин банкир, натравили варваров на провинцию Аракку, опасаясь конкуренции от ремесел, заведенных наместником, и что, таким образом, ответственность за завоевание провинции и смерть Андарзова брата лежит на Осуе. - Вздор и чушь! - с сердцем воскликнул Айр-Незим. Господин Нан вынул из рукава пачку писем, перевязанных розовой ленточкой. - И вот, - сказал господин Нан, я стал собирать материалы, опровергающие эти слухи... Нан развязал ленточку. - Ваше письмо, - сказал он, - писанное в качестве секретаря республики северному королю: республика продаст ему арбалеты и копья, только если он нападет на Аракку. Отчет некоего Галатты, купца, бывшего в Аракке, о состоянии городских укреплений, имена чиновников, которые, будучи дружны с Осуей, сдадут королю город: начальник сырного ведомства Аден, смотритель над церемониями Атоя, глава над семью видами складов Варан... Нан говорил и перебирал своим тонкими пальцами жуткие бумаги. - Как это к вам попало, - взвизгнул посланник. - Водный инспектор Кигира в городе Май, - он очень кстати рассказывает, как забраться в город по разрушенному акведуку. Посланник вскочил из кресла и схватил бумаги. В здоровой руке Нана сверкнул кинжал: миг, - и узкий рукав посланника был пришпилен к лакированному столику. Горожанин зашипел. - Тише, - сказал Нан, - а то прибежит моя стража. И убрал бумаги в рукав. - Сколько вы стоите, - сказал посланник. Чиновник, не спеша, рассматривал свои пальцы. Пальцы были длинные и узкие, кончики их были выкрашены хной и присыпаны ароматной пылью. На среднем пальце сиял перстень в виде золотого угря, обвившегося вокруг пальца и держащего в своей пасти рубин. - Я дорого стою, - задумчиво сказал Нан. Вдруг поднял глаза на посланника. - А может, это только начало? Может, вы натравите короля на столицу, как натравили на провинцию, и тоже попросите себе четверть земель и доходов бывшей империи. Может, здесь, в столице, вы так же ходите, покупаете недовольных чиновников, разыскиваете старые акведуки... - Империя, - сказал осторожно посланник, - большой тигр, а мы - маленький хвост. - Нынче такие времена, что хвосты вертят тиграми. - Вы опасный человек, господин Нан, - огорчился посланник. Нан, казалось, встревожился. - Я не хочу сказать, что эти письма не продаются. Просто они очень дорого стоят. Вот я и хочу подчеркнуть, как дорого они стоят. Посланник засмеялся. - Вот я и говорю, что вы опасный человек, господин Нан. Опасный человек - это не тот, кто не берет взяток и не тот, кто берет их по любому поводу. Опасный человек - это тот, кто продается, соблюдая свою выгоду, и умеет взять деньги за то, что он сделал бы и так. Господин Нан улыбнулся, откинулся в кресле. - Вот господин Нарай, - продолжал посланник, - он опасный человек. Но разве он не брал взяток? Когда десять лет назад он был в послан в Осую, он сумел убедить дома Кадуни и Рашков дать ему целую кадушку золота за то, чтобы он помешал присоединить город к империи. Посланник развел руками. - Спрашивается, - ведь советник Нарай скорее умер бы, чем позволил совершиться такому объединению! Но он сумел получить за свои убеждения еще и кадушку золота, и что же он с нею сделал? Он раздал ее черни, та подняла бунт, и вырезала Кадуни и Рашков! Господин Нан чуть повернул голову, прислушиваясь к шуму внизу: как там, накормили его сыщиков или нет? Если накормили, так нечего им трепать языками... - Сколько вам надо, - спросил посланник. - Деньги, - сказал Нан, - опасная вещь, и недаром говорится, что деньги, не отданные государству и богу, навлекают только несчастья. Вот, например, управляющий Андарза, Дия. Сегодня он уехал из столицы в Иниссу, и что-то подсказывает мне, что он уехал с осуйским паспортом. Айр-Незим нетерпеливо фыркнул. - Последний месяц, - сказал Нан, - вы четырежды встречались с управляющим Андарза. Этот человек передал вам один документ, в обмен на право бежать в Осую: я меняю эти бумаги на этот документ. - Господин Нан, - сказал посланник вкрадчиво, - если вы знаете, что Дия передал нам этот документ, то уж, наверное, вы догадываетесь, что это произошло не иначе как с ведома господина Андарза. А если это произошло с ведома господина Андарза, то дело зашло уже слишком далеко, чтобы вы, сторонник Андарза, могли что-то сделать, не погубив себя. - Документ, - сказал Нан. Посланник некоторое время сидел неподвижно. - Господин Нан, - сказал он, - вы потеряете голову совершенно без толку. Вам не жалко потерять такую голову? Нан усмехнулся. Тогда, к изумлению Нана, посланник раскрыл бывшую при нем черную книгу, вынул из ее листов синий конверт и протянул его Нану. 12 Нан раскрыл синий конверт, и вытащил бывшую там бумагу. С первого взгляда чиновника понял, что это не письмо, и тем более не лазоревое письмо. Нан чуть не закрыл глаза и не застонал с досады. Он вгляделся: - Да, - сказал он, как ни в чем ни бывало. Тайные ходы Небесного Города! И вы утверждаете, что Дия передал вам это с позволения Андарза? - Конечно, - ответил посланник. Нан засунул план за пазуху и встал, чтобы откланяться. Но, видимо, разочарование подкосило его, или поклон оказался слишком резок для человека, которого давеча пырнули ножом: выпрямляясь, Нан побледнел, заскреб было по спинке кресла, - и грохнулся навзничь. На лестнице послышался топот, и в гостиную ворвались два сыщика. Айр-Незим, подскочивший было к чиновнику, чтобы забрать драгоценный план, отпрыгнул от Нана, как волк от костра, и заплясал перед сыщиками: - Боже мой! Какое несчастье! Захворавшего чиновника перенесли наверх, приготовили удобную кровать. Айр-Незим и слышать не хотел о перевозке больного. Сыщики согласились. Прилежный лекарь уже возился над больным в широкой и солнечной спальне, когда Айр-Незим сцапал с со спинки стула кафтан Нана, указал на кровяное пятно на рукаве: - Кафтан надо почистить! С кафтаном Айр-Незим побежал на второй этаж, в свой кабинет, где лучи заходящего солнца бешено плясали на черных с серебряными накладками шкафах, в которых хранились наиболее ценные образцы продукции и отчетные книги, и балки, изображающие дракона, били в воздухе красными лаковыми крыльями. К одному из этих шкафов и кинулся Айр-Незим. Изнутри шкаф был укреплен длинными стальными балками, и всю нижнюю его половину занимал стальной, крашеный синим лаком сейф. Вокруг круглого глаза сейфа торчала кожаная бахрома, закрывавшая ряды цифр и букв. Айр-Незим покопался в бахроме, и дверь сейфа отошла в сторону. План из конверта мигом перекочевал в сейф, а в конверт Айр-Незим засунул несколько бумаг розового цвета, очаровательных для взгляда всякого чиновника. Запер шкаф и полетел вниз по лестнице, совершенно пренебрегши чисткой кафтана. Нан, лежа на постели, растерянно лупал глазами, и прилежный лекарь бинтовал Нану плечо. Лекарь ушел. Айр-Незим вежливо подал Нану кафтан. Нан поспешно сунулся в рукав. Там, вместо плана дворца, лежала розовая книжечка из пять страниц, и каждая страница этой книжечки стоила десять тысяч, ибо представляла собой облигацию осуйского банка, что было впятеро выше его ежемесячного жалованья и вдвое - ежемесячных взяток. - Господин Нан, - вкрадчиво сказал Айр-Незим. - Ну что делать, если случилась такая беда? Бедняжка Дия хотел уехать в Осую, прямо-таки ходил на бровях, чтобы оказать услугу городу. Судите сами, каково было мое изумление, когда он заявил, что его зовут Амасса, и прибежал с этой бумагой! Черт меня попутал ее взять! Однако я не жалею, - оказывается, имеется подземный ход, ведущий из императорского дворца в наш квартал! Хорошо, что об этом ходе не вспомнили на прошлой неделе, и не послали по нему стражников: а сегодня я этот ход замурую! Согласитесь, что я не могу пренебрегать безопасностью вверенных мне людей, и что мои доводы убедительны. Нан хмуро перелистал облигации и сказал: - Если бы в этой книжке было шесть листов, ваши доводы были бы убедительней ровно на десять тысяч. Айр-Незим рассмеялся и выдал Нану шестую страницу книжечки. У ворот осуйского квартала Нан слегка пришел в себя: начиналась ночь; рыночная площадь, по которой, бывало, не пройдешь днем, не изорвав платья, была совершенно пуста: конь Нана едва не поскользнулся на рыбьих очистках. Вдалеке, у круглой часовни, маялись три всадника. При виде судебной шапки Нана они пришпорили коней и разъехались в разные стороны. Нан узнал того, что поехал навстречу: это был Теннак. - Эй, - сказал Теннак, - молодой господин куда-то делся, не видали? - Нет, - сказал Нан. Чиновники нашли на берегу реки, в двадцати шагах от квартала, приятный кабачок, поднялись на второй этаж узорной башенки и уселись за столик. Прямо напротив них, в открытом окне, струились ветви высокой ивы, и за близкими деревьями мелькала наполненная звездами река, и по ту сторону реки стояла черная, как кусок сланца, тюрьма, в которой сейчас плакал несчастный Астак, и многие, более его виновные люди. Хозяин принес им кувшин вина, две чашки с соломинками, продетыми в крышку и большое блюдо речных крабов, посыпанных солью и политых лимоном. - Так почему вы бросились сегодня утром на Иммани? - спросил Нан. - Этот мальчишка, Шаваш, сидел и ел конфету, выпавшую из кармана Иммани. Конфеты были подарком императора, и я знал, что господин отдал их Лине. Я понял, что Лина опять путается с Иммани. С реки дул мягкий ветерок. Нан, потягивал вино и, казалось, любовался игрой листьев в лунном свете. Теннак жадно разламывал крабов и запивал их вином. Когда перед Теннак образовалась изрядная горка крабьих огрызков, он поднял голову, поглядел на Нана и спросил: - Ну? Вы еще чего-то хотите узнать. - Только одно, - сказал Нан, - куда вы дели вещи, которые отняли у Иммани в Козьем Лесу? Теннак ошеломленно глянул на чиновника. - Я не был в Козьем Лесу. - Бросьте, Теннак. Ведь теперь это уже не имеет значения. Если вы сами не хотите рассказывать, что случилось в Козьем Лесу, то могу рассказать я. Двадцать восьмого числа госпожа Линна уехала в храм Исии-ратуфы. Вы, будучи преданы ей, решили ее проводить, а когда она отказалась, проследовали за ней тайком, мечтая оказать ей услугу. Каково было ваше удивление, когда госпожа Линна, вместо того, чтобы отправиться в храм Исии-ратуфы, на Запад, обогнула столицу и поехала на восток! Вы вспомнили, что завтра с востока возвращается секретарь Иммани. Вы вспомнили, что он почему-то отпустил вперед слуг: и когда вы увидели, что госпожа Линна остановилась в белом храме, известном, как дом свиданий, ваши подозрения переросли в уверенность. - Да, - сказал варвар. - Что вы сделали с вещами? - Там было две седельные сумки, - признался Теннак. - Они были сплошь набиты личными подарками для самого Иммани, ларчиками да коробками с притираниями. Фу! Я хотел отдать их господину Андарзу, а потом передумал и отнес одному человеку, который тут неподалеку варит золото. Это совершенно чудесный человек, знаком с массой подземных духов, но духи эти жадные существа, всячески выкаблучиваются и иначе, как за большую взятку, философского камня не отдадут. - Да, - сказал Нан, - это чудесный человек, но его сосватал вам Иммани. Когда последние звуки в доме торговца затихли, в пустом кабинете послышался шорох. С балки, изображающей дракона, протянулся пояс, а по поясу спустился Шаваш. Шаваш был немного растерян. Он пришел с одним из сыщиков, в одежде разносчика, поболтал со слугами и, будто заблудившись, проскользнул в кабинет, где и прилип к предусмотрительно устроенному Айр-Незимом глазку, через которой можно было наблюдать все, что происходит в главном зале. Это был план Нана. Днем Нан заявил Шавашу, что лазоревое письмо находится у Айр-Незима, а передал это письмо Айр-Незиму эконом Дия, который за этот месяц виделся с экономом раз пять. А что Шаваш не нашел письма у Дии в тайнике, - так Дия не бедная вдова, чтоб иметь один тайник, и вообще Дия, может быть, еще до этого отдал письмо. Нан велел Шавашу вскрыть его собственный служебный сейф, и, убедившись, что маленькому бесенку эта штука вполне по плечу, велел Шавашу забраться в кабинет Айр-Незима. Он сказал, что хочет предложить Айр-Незиму кое-какие бумаги в обмен на письмо, и, что если Айр-Незим письмо отдаст, то Шаваш должен украсть бумаги. А если Айр-Незим письма не отдаст, то он, Нан, упадет в обморок, и вряд ли Айр-Незим устоит от искушения утащить эти бумаги. В таком случае Шавашу надо проследить, куда и как консул эти бумаги положит, и сто против одного, что в этом месте будет лежать и лазоревое письмо. Как и Шаваш, Нан считал обыски занятием утомительным и небезопасным. Он полагал, что, вместо того, чтобы пытать человека, или ставить вверх дном уютную комнату, доискиваясь, куда хозяин комнаты дел те или иные бумаги, гораздо проще - дать хозяину какую-нибудь ценную бумагу, и проследить, куда он ее положит. Теперь Шаваш был в недоумении. С одной стороны, Айр-Незим отдал какой-то документ. С другой стороны, Нан упал в обморок, и притом самым натуральным образом. И теперь было совершенно непонятно: надо ли красть бумаги? Надо ли красть синий конверт? И вообще, упал Нан в обморок или не упал? И потом, Шавашу не понравилось, как себя повел Нан, очнувшись. Шаваш, конечно, не знал всех ихних дворцов и ходов, но, по его мнению, Айр-Незим говорил Нану то самое, что однажды говорил продавцу масла Свиной Глаз, когда продавец застал его с ключом от его, продавца, дома в руках. "Ведь тот же ход, что ведет из дворца в квартал, ведет из квартала во дворец! Айр-Незима, можно сказать, застукали с ключом в руках, а Айр-Незим уверяет, что ключ оказался у него по недоразумению!" Шаваша на враки было не взять, в воровских шайках и не такое в уши заливали. Но ведь Нан был, в конце концов, чиновник, правда, очень умный чиновник - а все же чиновник знает только чернильницу и бумагу. Не прошло и четверти стражи, как Шаваш, отлично запомнивший положение пальцев Айр-Незима, вертевшего цифры замка, открыл сейф. В сейфе стояло несколько черепаховых шкатулок, а поверх всего лежала толстая книга, в которую торговец записывал дебет и кредит. Шаваш открыл одну шкатулку, вторую, третью, облизнулся и подумал: "Глупый человек Айр-Незим, - сказано же: "Не клади все яйца в одну корзину, и даже в один сейф". В небесном городе имелось четыре вида глашатаев для объявления указов: местные указы провозглашал чиновник в сером кафтане; указы-постановления провозглашал чиновник в парадном кафтане "единорог", а подписанные рукой государя законы провозглашал чиновник, ехавший по городу на муле, с золотыми подковами и золотой уздечкой. Законов в последнее время стало много, и кое у кого рябило в глазах от обилия законов, а кое у кого - от золота на уздечке. И вот как-то люди Серого Бычка и Радани, сговорившись, окружили чиновника плотным кольцом, и, крича "Ура", стали бросать его в воздух. Стража не посмела препятствовать народному волеизъявлению, и оказалось, что под видом этого самого волеизъявления две шайки разбойников ободрали с мула золотые подковы и уздечку, и смылись. Отчет о случившемся, попав на стол советника Нарая, привел его в необычайно скверное состояние духа. Старик был мнителен и даже суеверен; обладал наклонностью в каждом происшествии видеть символ; и вот эта заурядная уголовщина представилась ему обличительным знаком против всех верховных воров империи, которые - как то показал доклад проклятого торговца Айр-Незима, - используют справедливые указы Нарая для того, чтобы под видом восторга урвать себе золотую уздечку. Старик не спал всю ночь, и у него заболело сердце. Кутаясь в красный халат с кистями, он сошел вниз, в кабинет, и стал глядеть на редкие звезды вверху. Душа его вот уже давно была неспокойна. Он не стремился ни к чему, кроме как установлению разумного правления: о злом или добром в своих поступках он не рассуждал: смешно было бы отрицать, что истинная доброта - не в том, чтобы не творить зла, а в том, чтобы наименьшим злом предотвращаться наибольшее. Но вот что смущало Нарая, - он был влюблен в разум и порядок, и он не мог не видеть, что для установления разумного правления он обращался к самым неразумным страстям государя; для установления режима, при котором не будет ни зависти, ни злобы, он поощрял зависть толпы, - в идеальном правителе нужно воспитывать бесстрастие, а что он воспитывал в государе? Этим способом нетрудно было устранить врагов, но как этим способом добиться той цели, которой он задался? Скрипнула дверь - на пороге кабинета показался Нан. Нарай поглядел на него с подозрением: - Где вы были, Нан? Почему я слышу о смерти этой женщины из вторых рук? - У Айр-Незима. Он благодарил меня по своему обыкновению, - и Нан выложил перед советником Нараем розовую банковскую книжицу. Нарай пересчитал страницы книжки: - Это очень большая благодарность. За что? - Убитый Иммани, приходился мужем его племяннице, и Айр-Незиму очень не хотелось, чтобы об этом узнали вы или Андарз. - Он и вправду сбежал с женой Андарза, а потом убил женщину? - Именно так, - поклонился Нан. Нарай встал и принялся расхаживать по кабинету из стороны в сторону. - Это никуда не годится, - решительно произнес он, - когда государь услышит, что у Андарза убили жену, он расплачется от сочувствия! Нан промолчал. Нарай вручил Нану лист с голубым обрезом, употребляющийся для докладов императору, и произнес: - Полагаю, что дело обстояло так: Андарз проговорился жене о своих изменнических планах; женщина побежала из дворца, чтобы все рассказать; Андарз, сообразив, что он наделал, послал Иммани убить женщину, а потом послал второго человека убить Иммани, - этот-то второй сбросил Иммани с башни и ранил вас. Что вы и напишете в докладе. - Этого не было в действительности, господин Нарай, - сказал Нан. - Действительность - это частный случай, - возразил всемогущий советник. Нан принял лист и отправился сочинять доклад. Между тем Айр-Незим был, конечно, раздосадован поведением Нана. Конечно, что такое Нан? Пятый ранг, и пуповина у него еще не просохла. Это только Нарай или Андарз могут бросаться обвинениями величиной с Желтое Море, а Нан - слишком маленький чиновник, чтобы ему кто-то поверил без документа. Если он придет с рассказом о ночном происшествии к Андарзу, то Андарз решит, что Нан - просто шпион Нарая, который хочет поссорить Андарза с Айр-Незимом, а если он придет с рассказом о ночном происшествии к Нараю, то Нарай, услышав о пропавших документах, прямо покажет ему пойти и повеситься. И все-таки ему было чрезвычайно неприятно, что Нан откуда-то узнал о плане дворца, и если бы какой-нибудь завалящий бог пришиб Нана молнией, или, скажем, бараньей лопаткой, какую-нет нет-да и выбрасывают с верхних этажей вместе с помоями ленивые хозяйки, - Айр-Незим с радостью дал бы богу бараньей лопатки на содержание его храма. Но у Айр-Незима не было знакомых богов, а те, которые были, были весьма ненадежны и то и дело его подводили. Поэтому банкир решил обратиться к другому ведомству. Едва благодетель и прародитель смертных, круглое солнце, выкатилось из серого утреннего тумана, Айр-Незим поспешил на пристань полюбоваться ящиками и товарами, и по дороге поманил к себе разносчика пирожков, в веревочных туфлях и с коромыслом через плечо: на одном конце коромысла было блюдо с рисовыми пирожками, а на другом - с мясными. Улица, в серый утренний час, была пустынна: из-за беленых стен садов поднимался запах свежевыпеченных лепешек, смешанный с ароматом росовяника и ночного табака, да вдалеке беззлобно переругивались кухарка с хозяйкой. Айр-Незим выбрал мясной пирожок и протянул пирожнику плату: бумажку в три тысячи. - У меня нет сдачи, - сказал хмуро продавец. - Знаешь нового судью десятой управы? - спросил банкир. - Я не знаю, а пятки мои с ним знакомы, - со вздохом сообщил продавец, которого неделю назад по приказу Нана били двадцать раз по пяткам за совершеннейшие пустяки. - Сегодня в полдень - сказал Айр-Незим, - молодой судья будет в часовне Исии-ратуфы, что у северного канала. Ваше дело - сделать так, чтобы он оттуда не вышел. - А с чего это молодой судья пойдет в такое скверное место? - Вы передадите ему, - сказал Айр-Незим, что один лесной человек хочет переговорить в часовне судьей относительно письма, которое тот разыскивает. Так и передадите: "Относительно письма". Продавец повертел бумажки, данные ему Айр-Незимом, и сказал: - Этот пирожок вам дешевле, чем за пять тысяч, никто не продаст. На лице Айр-Незима выразилось возмущение: - За такого маленького человека такие большие деньги! Они немного поторговались, и сошлись на том, что пирожок, заказанный Айр-Незимом, стоит шесть тысяч. "Вот ведь какое дело! - думал Айр-Незим через десять минут, наблюдая за разгрузкой баржи-губошлепа и рассеянно выслушивая причитания капитана - через три дня этого человека будет убить легче, чем проглотить яйцо, а его, как назло, надо убить именно сегодня!" К полудню следующего дня множество чиновников было осведомлено об убийстве жены Андарза, но мало кто поспешил лично выразить свое соболезнование. Большинство ограничилось подарками, а иные и подарков не прислали. Зато народ собрался под стенами дворца благожелательной толпой, - множество людей в столице не любило Нарая за ущерб, причиненный имуществу или пяткам, но эти люди были совершенно неорганизованы, и принуждены молчать под напором маленького, но агрессивного меньшинства. Кроме того, послезавтра был день Пяти Гусениц. В этот день Андарз, по обыкновению, выдавал каждому кварталу и цеху определенную сумму на угощение, и устраивал особую еду для всех, кто приходил к его дворцу. Теперь толпа тревожилась, - будет угощение или нет; прошел слух, что отпуском денег на угощение заведовал как раз убитый любовник женщины, и что люди советника Нарая опечатали все его бумаги; рассказывали также, что Андарз от горя превратился в белого журавля и улетел в Голубые Горы. Люди заволновались за судьбу Андарза и угощения. Им казалось, что неопытный журавль пропадет в диких горах. Больше всего их возмущало, что ни один из высших чиновников не решился нанести Андарзу визит соболезнования. Поэтому, когда к полудню они увидели осуйского консула Айр-Незима и варварского короля Аннара, которые, в сопровождении слуг пробирались на конях между густой толпы, запрудившей площадь, они радостно закричали, а когда Аннар и Айр-Незим принялись кидать в толпу деньги, прямо-таки запрыгали от восторга. Обоих гостей почтительно провели в библиотеку. Андарз сидел в глубоком кресле, укутанный до подбородка каким-то покрывалом с васильковой опушкой и золотыми кисточками по нижнему краю. Стены были затянуты мягкими гобеленами, и Андарз рассеянно смотрел на один из них, - на гобелене были вышиты маленькие домики столицы, и над ними, подпоясанный каналом, возвышались сверкающие стены государева дворца: серебряные гуси, охраняющие дворец, били на стене крыльями, и два маленьких бога в вышине разворачивали над дворцом свиток. - Сколько народу, - сказал Айр-Незим, - сколько народу! Удивительная вещь - внимание народа. Оно преображает человека, как философский камень преображает металлы. Талант, если его знают тысячи, становится гением; предприниматель, если ему доверяют тысячи, становится миллионером, чиновник, если его обожают тысячи, может поменять местами небо и землю. - Не беспокойтесь, - сказал Андарз, - эти люди волнуются не за меня, а за праздничное угощение. - Огромная толпа, - покачал головой Айр-Незим. - Как бы в этой толпе после угощения не вспыхнул бунт! - У меня нет денег на угощение, - коротко сказал Андарз, - государь передал мои чахарские земли Мнадесу, а рудники в Лахаре переданы наместнику Иниссы. Так что если бунт и будет, то не в мою пользу. - Я могу ссудить вас деньгами на этакий праздник, - сказал Айр-Незим. - Вы вряд ли допроситесь своих денег назад у моей отрезанной головы. И мне нечего продавать, кроме своего государства. - Этот товар меня устроит, - сказал Айр-Незим. Тут Андарз слегка приподнял брови и стал разглядывать своего собеседника. - Дорогой консул, - ласково сказал Андарз, - вы забыли, где вы находитесь. Здесь вам не город Осуя, где ратуша стоит прямо посереди городской площади, для удобства народа, который имеет привычку выкидывать каждые четыре месяца магистратов из окошек. Поднять бунт в столице - нетрудно, добиться чего-нибудь с его помощью - невозможно. Когда ворота дворца закрыты, даже таракан не пролезет внутрь. И в доказательство справедливости своих слов Андарз указал на гобелен с изображением дворца и богов, разворачивающих над дворцом свиток. - И наружу! - вскричал Айр-Незим, - и наружу! Вы не можете себе представить, господин Андарз, - как жутко мне было на этой злосчастной аудиенции: пока я не выскочил из ворот, я только и думал: "Сейчас нагонят! Сейчас арестуют!" И я очень хорошо себе представил, какая это страшная западня - дворец! Ведь мы, торговцы, не отличаемся храбростью. Ох, я даже собирался от испуга утопиться в ближайшем фонтане. И Рай Адан растопырил рукава и замахал ими так, что король Аннар, глядевший на него с недоумением, не мог удержаться от смеха. - Но ведь необязательно ходить во дворец через ворота, - сказал король Аннар. - Я слыхал, что во дворец ведут подземные ходы, и что господин Андарз заведовал их строительством. - Ходы давно занесло песком, - дернул губой Андарз, - уж в этом-то я, как начальник стройки, ручаюсь. Да и не помню я о них ни черта. - Вы не помните, - сказал Айр-Незим, - зато ваш эконом помнит отлично. - Мой эконом вчера уехал в Иниссу. - Думаю, - сладко сожмурился Айр-Незим, - что он уехал гораздо дальше. И на прощанье оставил мне вот это, - и с этими словами Айр-Незим помахал перед растерявшимся Андарзом планом подземных ходов. Андарз, догадывавшийся уже некоторое время, к чему идет разговор, стал белее яичной скорлупы. - Что вы хотите? - пробормотал он. - Господин Андарз! - развел руками Айр-Незим, - ведь бунт все равно вспыхнет! Обязательно вспыхнет, причем народ, со свойственной ему легкомыслием, будет, с одной стороны, бунтовать против Нарая, а с другой - громить нашу слободу. И вот я подумал: эти народные бунты, все равно что печка в чистом поле, - сгорает много, а толку никакого. Почему бы не построить вокруг печки стены? Почему бы, пока народ бьет горшки, не забраться во дворец и не объяснить государю, что следует прислушиваться к голосу народа! На красивом лице императорского наставника появилось странное выражение. - Государя не тронем, - продолжал Айр-Незим, - Аннар женится на его дочке. Я составил список сторонников Нарая, подлежащих устранению, можете внести в него добавления. Как только народ узнает, что Нарай убит, он тут же расправится с его приспешниками. Каждому воину выдадите из казны по тысяче золотых, а Осуе возместите убытки в сумме пяти миллиардов. - Одного миллиарда, - сказал Андарз. - Да как вы смеете торговаться, - возмутился Айр-Незим. - Мы спасаем вашу голову, а вы проявляете неблагодарность! Мы бы и без вас могли проникнуть во дворец! - А на следующий день, - сказала Андарз, - после государственного переворота, произведенного варварами и осуйскими купцами, вся страна бы восстала против вас! Может быть, три сотни варваров и могут перерезать дворцовую стражу, но только мое имя привлечет на вашу сторону и население столицы, и одобрение высоких чиновников. Осуец надулся. Он знал, что он непопулярен в столице. Такова уж судьба торговца! Вот, допустим, чиновник посылает чиновнику подарок, - и оба они чувствуют взаимную дружбу. А вот, допустим, торговец посылает чиновнику деньги, - разве чиновник чувствует дружбу? Он чувствует: "Да эта бесчестная сволочь дает мне взятку! Как бы слупить с него еще?" - Как вы уверены! - сказал Андарз, - как вы уверены, что я соглашусь! Что я не явлюсь к императору, не покончу с собой наконец! Что вы тогда будете делать? - Господин Андарз, - мягко сказал осуец, - я действительно уверен в вас. Скоро вас арестуют. У вашего дворца очень большая толпа, но вы знаете, что в ней все меньше простых нищих и все больше воровских соглядатаев, которые караулят миг вашего ареста, чтобы быть здесь первыми после стражников? Вы знаете, что главы городских шаек уже спорят о том, как поддерживать порядок во время грабежа? А если вас арестуют, - мне бы хватило двух горстей золота, чтобы освободить вас, и я бы диктовал совсем другие условия освобожденному нами из тюрьмы Андарзу! - Дайте мне подумать, - сказал Андарз. - Э, нет, - возразил король Аннар, - надобно решать сейчас! Когда вам отрубят голову, решать будет поздно! Андарз опустил голову. - Поверьте мне, - вкрадчиво продолжал посланник, - мы осторожные люди! Если бы у Осуи был какой-нибудь другой выход, разве мы бы пошли на такое? Но у нас нет никакого выхода, и если мы не начнем действовать завтра, то послезавтра вас - арестуют, короля, благодаря интригам Нарая, перевыберут на Росомаху, а город Осуя, того и гляди, потеряет свободу! - Да помилуйте, - вдруг заорал Андарз, что вы так носитесь с этой свободой, как с яйцом? Чего эта свобода значит? - Свобода очень много значит, - обиделся посланник, - свобода значит, что я плачу налоги только в городскую казну, а при несвободе я буду платить еще и в казну империи. Андарз опустил голову. Он понимал, что его загнали, как ежа в кувшин. Притворно согласиться, и рассказать все государю? Невозможно, - в нынешнем своем состоянии государь не поверит, что это не Андарз был главным зачинщиком: откуда тогда взялся план подземных ходов? От Андарзова управителя? А кто, кроме Андарза, мог велеть ему составить план? План Айр-Незима безумен не был: и более удивительные вещи происходили с империей. Но что будет дальше? Дальше осуйские купцы будут хозяйничать по всей стране, варвары, от Чахара до Ламассы, будут жиреть данью и кровью, а он, Андарз - он будет стоять во главе декоративного правительства, единственным правом которого будет рубить столько голов неугодных Андарзу чиновников, сколько ему захочется. Андарз никогда особенно не думал о благе государства: это Нан незаметно заразил его дурной привычкой. Что бы посоветовал Нан? Андарз заглянул в лежащий перед ним список чиновников, подлежащих устранению: на последней странице было поспешно приписано имя Нана. - Чем это вам так насолил молодой судья? - справился Андарз. - Нана надо убить! - заявил Айр-Незим, - это соглядатай Нарая, любитель держать ноги в обеих стременах. Если хочешь остаться в живых в смутные времена, надо убивать по одному подозрению! "Он хочет устранить всех, кто способен управлять империей, а не только ее продавать, - вдруг подумал Андарз, - а меня он хочет оставить, я его устраиваю". - Хорошо, - сказал Андарз, - я согласен. Через полчаса, под восторженные крики толпы, из дома Андарза на палевой лошади выехал секретарь Теннак. Он подъехал к красному лаковому столбу для объявлений, и прямо поверх нового указа советника Нарая о запрете группировок, клик и больших семей, наклеил извещение господина Андарза: императорский наставник Андарз угощал народ в день Десяти Гусениц. В это время Шаваш, взъерошенный и немытый, сидел в комнатке Таси, у окна, и, подперев кулачками щеки, глядел на улицу. Свежее, пряное солнце рассыпалось о репчатые луковках веселых флигелей, утопающих в зелени, утренние торговки стучались в двери с рыбой и зеленью, и через реку победно изгибался мост, с черно-красной, как гусеница-пожарник, крышей, с ослепительно сверкающими на солнце красными лаковыми столбами, и трепещущими зонтиками лоточников, чистящих перышки в ожидании первой публики. Дверь отворилась, и вошла Тася с двумя кадушечками воды: от кадушечек пахнуло жаром, и пар вился над них горлышком. - Ну и влип я, - сказал Шаваш. - Да, - сказала Тася, выливая воду в большой медный таз, - точно влип. Андарзу скоро отрубят голову. - Ничего ему не отрубят голову, - сказал Шаваш, - это он отрубит голову Нараю. Тася изумилась и сказала: - Это хорошо. - Ничего хорошего, - вздохнул Шаваш, - потому что как только Андарза арестуют, Айр-Незим поднимет в городе бунт, а варвары в это время залезут во дворец по подземному ходу. И после этого Айр-Незим положит в ихний банк одну половинку страны, а варвары разграбят другую половинку, а Андарзу они разрешат воровать все, что осталось. - Откуда ты это узнал? - изумилась девица Тася. - Это не я узнал, - сказал Шаваш, - случайно это узнал господин Нан, а я был в это время неподалеку. - Вряд ли господин Нан допустит такую вещь, - сказала Тася, - наверное, он уже у Нарая. - Нет, - сказал Шаваш, - господин Нан по уши запутан в осуйских взятках. Он делал дела еще почище, чем покойник Ахсай, только осторожней был. Если он донесет на Айр-Незима, он поедет на тот свет в одной с ним лодке. Этим людям все равно, что будет с государством, им бы лишь голова была цела и карман полон. Скорее всего Айр-Незим даст ему тысяч пятьдесят, да и возьмет в приспешники. Шаваш вздохнул и добавил: - Если бы мне дали тысяч пятьдесят, я бы тоже на многое согласился. - А Андарз об этом знает? Шаваш покрутил головой в знак неосведомленности. - Может быть, - предложила Тася, - рассказать все господину Андарзу? Наверняка ему будет неприятно, если он узнает, что варвары хотят схватить государя и разграбить город. - Нет, - отказался Шаваш, - Андарза такие соображения не всегда занимают. Неделю назад он ездил во храм молиться, "Наверное, господин Андарз молился о спасении государства" - говорит государю Ишнайя, а Андарз, живо обернувшись: "Ничуть, у меня болели зубы". Так что Андарза в этом деле взволнует только то, что он сможет отрубить головы Нараю и еще кое-кому, а сколько при этом голов отрубят варвары, его не очень-то заинтересует. Тут Тася с шумом вылила воду в кадушечку для купания. - Нет, - сказал Шаваш, - тут надо рассказать все другому человеку. Дай-ка мне, Тася, ту бумагу, что у тебя в коробке для притираний. Тася пошла за бумагой, а когда она вернулась, Шаваш уже фыркал в окутанной паром кадушечке, и лил себе на головы дымящийся кувшин. Выкупавшись и обсохнув, он переоделся в подобающее ему, как слуге Андарза, платье: в бархатные штанишки василькового цвета, и такого же цвета курточку с кружевом у воротника и серебряной вышивкой у рукавов. На ноги он одел мягкие, плетеные из полосок замши туфли, а на голову, - черную шапочку, из-под которой выбивались золотистые, чуть вьющиеся волосы мальчишки. Сунул бумагу за пазуху - и был таков. Утро только начиналось: румяный пекарь выставлял на окне свежие лепешки с отпечатанной на них печатью, свидетельствующей о государственной лицензии, - мясник поддувал козу, чтобы содрать с нее шкуру, и чернокнижник в дырявом халате громко извещал улицу, что он всего за два медяка готов наведаться на небо и произвести исправления в книге судьбы. Напротив кукольник раскладывал свой кожаный помост. - Господин Андарз затеял заговор против государя, - говорил кукольник стекавшейся толпа, - его жена об этом узнала, и он ее убил. Ничего, все это дойдет до государя! Никто из зрителей не возражал - у кукольника были прыгающие глаза казенного соглядатая. - А, - раздалось над ухом Шаваша, - вот ты-то мне и нужен! Шаваш оглянулся: Справа от него стоял лаковый столб для объявлений, - и поверх казенного указа Нарая, о ношении бирок, висело известие о завтрашнем угощении, устраиваемом господином Андарзом. За столбом, радостно дивясь на объявление, стоял разбойник Свиной Зуб, который так нехорошо обошелся с Шавашем. - Ты-то мне и нужен, - продолжал Свиной Зуб, зацепив Шаваша лапой и радостно скалясь, - ты ведь знаешь судью Десятой Управы, Нана. Иди к нему и передай, что один лесной человек хочет переговори