клетки дошли до высокоразвитого организма, не в нашей солнечной системе, во всяком случае, не на нашей планете". Крэл обращался к самым различным источникам и везде находил что-нибудь интересное для подтверждения гипотезы Ваматра и Бичета. "Происхождение насекомых и их филогенетические отношения с другими группами беспозвоночных выяснены далеко не полно... Имеется ряд сходств у насекомых с губоногими многоножками, но более глубокого отношения насекомых хотя бы к кольчатым червям установить не удается. Другие гипотезы, связывающие насекомых с трилобитами или ракообразными, сталкиваются с еще большими трудностями и в настоящее время практически отброшены". Такой вывод укреплял веру в идею Ваматра и Бичета. Оставалось... Оставалось сделать то, что в науке признается решающим: подтвердить гипотезу опытом. Что удалось энтомологам? Сумели они хотя бы в какой-то мере подкрепить свои догадки? В статье об этом ничего не говорилось. Крэл с нетерпением ждал, когда представится возможность расспросить обо всем у Альберта Нолана, надеясь на встречу в Асперте. В субботу Нолан в Асперт не приехал. Лето подходило к концу. Вечера в горах становились прохладными". "Может быть, это помешало ему?" - утешал себя Крэл, все еще надеясь на появление Нолана. Воскресное утро выдалось теплым, прозрачным, однако Нолан не приехал и в воскресенье. Крэл отправился на прогулку один. Шел он излюбленным маршрутом, по которому они не раз ходили вместе, и частенько оглядывался: а вдруг появится на зеленом склоне статная фигура в безукоризненном, модном костюме. Крэл любил уединенные прогулки, но в этот день бродить одному не хотелось. Начинало припекать солнце. Против обыкновения дышалось трудно, и стало раздражать все: одиночество, неровности тропинки, прилипающие к ногам, промокшие в росяной траве штанины, назойливость мошкары. Крэл присел на валун, вероятно, лежащий здесь сотни тысяч лет. Рядом в траве сияли эдельвейсы. Над ними кружили стрекозы. Он изловчился и поймал одну, почти не повредив ей крылышек. Какие огромные, занимающие большую часть головы глаза. Пожалуй, самые поразительные органы насекомого. У некоторых стрекоз до 20.000 фасеток, у некоторых насекомых по пять глаз! У кого еще из живущих на Земле есть такое?.. Стрекоза извивалась в пальцах, вибрировала своими слюдяными, филигранно выделанными крылышками, а глаза ее, казалось, устремлены были на него. Жутковатые, уж очень чужие. Что и как она видит?.. А может быть, правы Ваматр и Бичет, может быть, ее далекие-далекие предки воспринимали этими удивительными приборами совсем иной мир? Стрекозу он выпустил и долго еще сидел неподвижно, чувствуя на пальцах холодное, податливое, очень все же противное тельце. "Глупо, конечно", - вяло подумал Крэл и вздрогнул: к нему подходил Нолан. Он, видимо, старался не показать, с каким трудом преодолел подъем. Крэл сразу забыл о нетерпеливом ожидании и радостно приветствовал его. Боясь, что Нолан заговорит о ком-нибудь из своих любимых новеллистов, - тогда свернуть его на другую тему будет почти невозможно, - он поспешил задать вопросы, относящиеся к гипотезе Ваматра и Бичета. На этот раз Нолан и не пытался переменить тему разговора, но вел его как-то необычно. Он хотел, чтобы Крэл узнал о работах, намеченных неопубликованной статьей, узнал о Бичете и Ваматре. Особенно о Ваматре. Несколько раз он начинал о нем и прерывал рассказ, не в силах справиться с волнением, опасаясь показаться пристрастным. Он, как бы идя по эллиптическим орбитам, то приближался, то удалялся от трудной для него темы. - Ваматр... Ну как охарактеризовать его? Как описать, чтобы вы поверили, поняли и, главное, не сочли меня... Впрочем, выводы сделайте сами... Я считаю, что и в очень старой, темных тонов фреске должно быть ласкающее взор пятно. Хорошо, когда чрезвычайно серьезный, суховатый, пусть даже черствый человек все же таит в себе уголок чистого веселья, расположенности к людям. Думается, в самом отвратительном человеке есть хотя бы что-то светлое... Пожалуй, не о том. Не надо так. Вы не судите меня слишком строго. Я ведь стараюсь, - Нолан посмотрел на Крэла, и во взгляде этого пожилого, много мучимого жизнью человека было нечто по-детски искреннее, ищущее. - Я и в самом деле стараюсь, хочу быть терпимым к тому, кто... Вот и Ваматр... Вы никогда не видели его фотографии? А впрочем, никакие изображения не расскажут о нем так полно, как необходимо... - Говорите все. Я пойму. И... поверю. Вам поверю, Нолан. - Хорошо, я скажу. Трудно это. Очень трудно. Однако нужно... Знаете, Крэл, у меня порой возникают странные ассоциации. Я, например, убежден, что электричество - желтого цвета, что теорема Прени, если ее переложить на музыку, звучала бы в тональности фа-диез, что созвездие Цефея пахнет резедой, а со словом "дьявол" у меня связывается образ плаща. Черный плащ. Помните, это как у Ларма: "Неся в бездонных складках сомненье, ненависть и смерть"... Ваматр носит под плащом еще и скрипку. Говорят, у него настоящий Гварнери. Я уверен, Крэл, вы никогда не бродили ночью в мрачных кварталах Родега? - Я не бывал в Родеге и днем. Это где? - У самого порта. Там, в кривых грязных уличках живет народ привлекательный и страшный. Труд и голод. Удаль и разврат. Бесконечная ширь простого человеческого сердца и злоба отчаяния. Все, все, что есть в человеке, здесь доведено до едва переносимой концентрации, втиснуто в мерзкие, подозрительные щели. Поножовщина и смех, молитвы и отвратительная брань, страх и отвага. Туда океан выбрасывает намытое во всех портах мира. Там приютились притоны, молельни, кабачки, ночлежки. Но и в Родеге не живут, не могут жить без музыки. В любой харчевне, самой заплеванной, смрадной, - музыка... Несколько ночей я провел на площади Олинор. Это последний рубеж. Площадь залита светом, по ней снуют благополучные люди, а совсем рядом, словно в бездну, спускаются улочки Родега. В укромном месте я поджидал, когда на площади остановится автомобиль Ваматра. И дождался. Я сам видел, как он, почти неразличимый, закутанный в плащ, отделился от своей черной машины и юркнул в переулок. Я следил за ним, оставаясь незамеченным. - Но для чего? - Чтобы послушать его музыку. - Ничего не понимаю. Где же он играл? - В тот раз в подвальчике Марандини. Ваматр, тайно от всех надев костюм старого итальянца, иногда выступал по ночам в самых захудалых портовых заведениях. В более приличные его не пускали. Выпроваживали даже из третьесортных, несмотря на то, что за свои выступления... - Он брал немного... - Нет, платил. И платил порядочно. Музыка - его страсть. Неукротимая, неуемная. Волны звуков - его стихия, в которой он только и живет, считая себя музыкантом. Талантливым и... непризнанным. А Ваматр честолюбив. Все его успехи, все, что ему удалось сделать в науке, он готов отдать за признание публики, за успех, выпадающий на долю знаменитого композитора. Когда-то он мечтал о мировой славе, о блеске огромных концертных залов, о признании публики, о цветах, о ласках, даримых почитательницами за счастье послушать его. Но этого не произошло. Никто не понял его сумбурных, диковатых, почти всегда раздражающих композиций. Слушатели не переносили его дьявольскую музыку. Озлобленный на весь мир, ненавидящий людей, он вынужден был довольствоваться насекомыми и только по временам, когда, вероятно, ему было совсем невмоготу сдерживать свою страсть, он отправлялся в портовые кабаки. Тогда он снова перед публикой. Со скрипкой. И ловит, жадно ловит хотя бы взгляд одобрения, ждет рукоплесканий забывшихся в пьяном угаре людей. Но не понимают его и там. Смятый, опустошенный, клянущий всех, жалкий, неудавшийся музыкант возвращается к своим насекомым - неудавшемуся эксперименту природы... Дьявол со скрипкой, - тихо закончил Нолан. Что-то мешало Крэлу понимать Нолана. Нолан был идеалом. Любимым и странным. И вот он, безукоризненно честный и справедливый, с такой ненавистью (неужели предвзято!) говорит о человеке... Нет, нет, Нолан не может так. - Удивительная судьба у Ваматра, - нерешительно начал Крэл. - И говорите вы о нем так, что мне многое неясно. Ну, увлекается музыкой, ну не в силах бросить ее, жалок в своем стремлении блистать и стяжать славу в захудалых кабаках, но что же дьявольское в нем? - Сама сущность. И вряд ли я ошибаюсь, Крэл. До конца понять человека, познать самое сокровенное в нем бывает не легко, конечно. Вот и Ваматр... В науке... Знаете, в науке притворяться можно. В работах ученого редко отражается его характер, чисто человеческие достоинства и недостатки. В литературных произведениях можно лучше разглядеть, каков творец, что же касается музыки, - я говорю, разумеется, не о ремесленниках, рабски перепевающих чужое, я подразумеваю натуры творческие, - о, и в этом случае произведение обнажает душу автора, и он почти никогда не может скрыть таящееся в нем. Музыка с невероятной силой и совершенно своеобразно воздействует на нас, способна передавать движения души исполнителя так, как не передает и поэзия. Ваматр все же музыкант, но вот только творчество его носит печать какого-то проклятия. Я сам видел, как в подвальчике Марандини пьяная публика воспринимала его музыку. Возбужденные алкоголем, эти люди выражали свои чувства бурно и бесконтрольно. Поначалу сумбурные и, признаться, очень сильные его импровизации завладевали слушателями, затем начинали сковывать их, но и они, опьяненные, старались вырваться из-под злобной и отвратительной власти ваматровской музыки. При мне здоровенный грузчик, только что ливший пьяные слезы, вдруг хватил табуретом об стол и выбежал из харчевни. Матрос запустил в Ваматра помидором; кто-то, изрыгая ругательства, шатаясь, уже продирался к выходу. Беглецов становилось все больше. Здоровое начало жило в этих людях. Бесхитростных, не извращенных, просто хвативших слишком много горя в жизни и скрашивающих свою тяжкую долю спиртным. Не было в них испорченности, которая заставляла бы тянуться к изуверским творениям Ваматра. Здоровый инстинкт оберегал их от его колдовского творчества, и они бежали из подвала. Трактир пустел. Кончалось это обычно тем, что хозяин, не желая терять своих посетителей, отказывал Ваматру. Крэла увлек рассказ Нолана о Ваматре, но он не переставал думать об интересовавшем его больше всего - о _чужих_. Не терпелось узнать, что удалось энтомологам, в какой мере они подкрепили гипотезу опытом. Словно угадав мысли молодого ученого, Альберт Нолан продолжал: - Вы, вероятно, недоумеваете, почему я так много говорю о музыке Ваматра? Не удивляйтесь - она имеет отношение к тому, о чем вы прочли в статье. - К гипотезе Ваматра? - Бичета и Ваматра, - твердо поправил Нолан. - Да, несомненно это связано в какой-то адский узел, но, пожалуй, никто не знает, как именно все это случилось. В том числе и Ваматр. Тогда, двенадцать лет назад... Замечательное, неповторимое было время. Мы были молоды, полны надежд и очень привязаны друг к другу. Все. Все четверо. Работали мы много, как говорится, взахлеб. Каждый день нам приносил ни с чем не сравнимое счастье - мы проникали в неведомое. А потом произошел раскол... Может быть, больше всех виноват в этом я... Часто думается, а что, если бы я не ушел от них? Случилось бы несчастье или нет?.. Если бы я был с ними в тот день... Ваматр был. Играл на скрипке, когда они погибали... Нолан задумался. Сидел он на валуне неподвижно, внимательно и бесцельно рассматривая ползущего по стеблю горечавки жука. Желтый, перепоясанный тремя сизо-стальными обручами, волосатый хищник беспокойно шевелил своими большими мохнатыми сяжками. Он дополз до конца обломанного стебля и, раскачиваясь на нем, уже расправив крылья, собирался взлететь. Теперь жук был совсем близко от лица Нолана. Взлетев, Эминатус хиритус слепо помчался бы на него. Нолан быстро, едва уловимым движением сбросил с цветка насекомое и как-то виновато посмотрел на собеседника. Крэл не подал вида, что заметил его отношение к желтому волосатику, и поспешил задать вопрос, первый, пришедший на ум: - Вы работали вместе с Ваматром? - Да, у Арнольдса, в его маленькой, еще не прославившейся на весь мир лаборатории. Жили скудно, безденежно и весело. Бичет и Ваматр начали раньше, чем мы с Эльдой, на два-три года. Идея, собственно, принадлежала Бичету. Он первый высказал предположение: насекомые - _чужие_. Нужно сказать, поначалу никто, кроме Ваматра, не подхватил эту идею. Эльда даже считалась противником ее, а Ваматр, с присущей ему страстностью и отчаянием, начал работу и с тех пор не прекращает ее. - Значит, и сейчас?.. - Да... Следует отдать ему справедливость - он сделал много. Наиболее значительна его работа над протоксенусами. Насекомые обычно плохо воспринимают красный цвет, хорошо различая остальные части спектра, вплоть до ультрафиолетовой. Зная это, Ваматр предположил, что спектральный состав излучения Звезды, согревающей породившую насекомых планету, отличается от спектра нашего Солнца. Ваматр учел и другое - поразительную хладостойкость насекомых - и поставил любопытные эксперименты... То, что Крэл услышал дальше, было даже интересней, чем он ожидал. Привычное, давно знакомое оказывалось необыденным. Нолан умел рассказывать. Крэл словно сам присутствовал при захватывающих опытах Ваматра, который, создав условия, видимо близкие к условиям неизвестной планеты, обрел необычайные возможности экспериментировать с насекомыми. Крэл забыл обо всем, слушая Нолана. Вид у него был словно у мальчишки, которому вдруг показали живого слона величиной с чайник. - Вы, наверное, не отказались бы работать с Ваматром? - внезапно спросил Нолан. Крэл не ответил, не в силах перевести дыхание, а Нолан посмотрел на него так, что Крэл сразу повзрослел и слон уже не казался ему таким привлекательным. - Пошли бы вы к Ваматру? - Нолан спрашивал настойчиво, в его тоне уже чувствовалось не свойственное ему раздражение. - Кажется, это чертовски интересно... - А сам Ваматр? - Я еще очень мало знаю о нем. Альберт Нолан задумался. Вот каким образом рождается то, что завлекает людей. Хороших и чистых. Затягивает порой настолько, что эти честные, порядочные и восторженные молодые люди не задумываются о целях и намерениях ваматров... - Еще не знаете, и все-таки вас уже влечет к нему. - Когда исследование столь необычно, то не все ли равно, кто... Нолан не мог, да, пожалуй, и не хотел скрывать своих чувств к Ваматру, а потому ответил резче обычного: - А мне не все равно! - Но резкость была чужда этому превосходно воспитанному человеку, и он тут же продолжал мягче. - Мы с вами люди разных поколений, Крэл, это верно. Вот для меня не безразлично, например, кто автор той или иной книги. Бывает, прочтешь вещь, которая затронет душу, - а это самое ценное в искусстве, - но потом случайно узнаешь, что автор, оказывается, человек пакостный, и уже не можешь наслаждаться его произведением. По крайней мере я не могу. - Так, значит, Ваматр?.. - Дьявол. Нолан быстро встал с валуна и повернулся к Крэлу спиной - он не хотел, чтобы Крэл видел его лицо в этот момент. Вниз они шли медленно, рискуя опоздать к обеду, но Крэл не ускорял шаги, внимательно слушая Нолана. - Опыты Ваматра увлекли нас. Эльда сдалась раньше меня. Собственно, с этого и началось нечто странное, загадочное. Нужно вам сказать, что познакомил меня с Эльдой Ваматр. Он некрасив, а вот всегда нравился женщинам. Очень многим. Но любил он только одну - Эльду. Ей он был безразличен, и она не выносила его музыки. В первые же минуты знакомства Эльда, улыбаясь, будто шутливо, а на самом деле опасливо спросила меня, не играю ли я на скрипке. Я не играю на скрипке, я не играю ни на каком инструменте, хотя люблю и ценю музыку. Пожалуй, именно в эти, самые первые минуты мы оба и как-то сразу почувствовали, что такая встреча бывает одна на миллион. Такая встреча - подарок судьбы, решающая судьбу обоих. - А Ваматр? - А Ваматр любил Эльду. Любовь эта, сильная и, как все у него, диковатая, помогла ему понять, что, познакомив нас, он окончательно потерял Эльду. Ваматр еще боролся за нее, старался заслужить ее внимание, благосклонность. Делал он это, нужно признаться, как джентльмен, но все уже было решено. Не только в те первые мгновения встречи, а всем нашим существом, слиянием порывов, мыслей, стремлений, чувств... Через несколько месяцев мы отправились в свадебное путешествие. Оно было долгим и безмятежным. Самая счастливая пора в нашей жизни. Кончилась она - кончилось все. Неповторимое счастье наше, покой, а вскоре и жизнь Эльды... Из путешествия она вернулась радостной, преисполненной творческих замыслов, желания продолжать свою работу. Она не собиралась работать в группе Ваматра, однако вскоре все изменилось. Вероятно, с того момента, когда она впервые заглянула в глаза протоксенусов, выращенных за время нашей поездки Ваматром. Она не только оставила свою тему, но, перейдя в группу Ваматра, стала самой ярой сторонницей его идей. Всех. Эльда, Эльда. Что же с ней случилось тогда?.. Нолан долго, казалось, совсем не обращая внимания на Крэла, говорил об Эльде. Они стояли над озером, опершись на высокие перила купальни. Наступил вечер, покалывающий горным холодком, а они и не вспомнили, что пора возвращаться в пансионат. Слушая Нолана, Крэл понял, что годы не унесли ничего и Нолан так и не смирился с потерей. Потеря Эльды показала совершенную невозможность хотя бы в малой мере не только заполнить, но даже затенить то место, которое она занимала в его сердце, в его жизни. Прошедшей и настоящей. А в будущей? Пожалуй, именно в тот вечер Крэл убедился: будущего у Нолана не было. - Когда я думаю о прошлом, Крэл, то мне ничего не хочется изменить, ни от чего нет стремления отказаться, потому что я все простил ей. Еще тогда, в тот страшный день... Мало выпадает счастья на долю людей... Я так ценю доставшееся мне. Несравненное и жутковатое. Она дарила такое, и только такое. Иного не могла. И я ни за что не променял бы его на более спокойное и удобное... Вскоре по приезде я обнаружил в ее душе тайный и очень тревоживший меня уголок. Возникла ли ревность?.. Не знаю. Наверное, была и ревность, но больше страх. Я боялся, Крэл. У меня нарастало чувство тревоги, большое беспокойство, ощущение предстоящей утраты самого нужного в жизни и неповторимого. Предчувствие не обмануло меня... Но свершилось это не вдруг... В какой-то мере я понимал Эльду: сделанное Ваматром и Бичетом могло увлечь, но музыка? Почему музыка?.. Ваматр жил при лаборатории. Его комнатушка находилась рядом с аппаратной, и, когда он играл, до сидящих у пульта довольно отчетливо доносились его импровизации. Играл он только по вечерам, обычно уже после того, когда все расходились и лабораторные помещения пустели. Однажды мы с Бичетом задержались, не имея возможности прервать опыт. Опыт шел плохо. Снять нужные характеристики не удавалось. Протоксенусы не желали отдавать свои тайны, а мы упорствовали, стремясь добиться своего. Мы были настолько раззадорены упрямством чужаков, что не замечали музыки Ваматра. Пришла Эльда. Она "уже побывала дома и приехала за мной; Предлагая пойти в кино. Однако было не до развлечений. Эльда это сразу поняла и включилась в работу. С ее приходом дело пошло на лад. Она внесла остроумное предложение, мы с Бичетом ухватились за него, начали перемонтаж аппаратуры, а Эльда вдруг потеряла всякий интерес к только что обсуждавшейся задаче, сидела недвижимо, словно зачарованная смотрела на вольеры с протоксенусами и очнулась лишь тогда, когда... когда Ваматр перестал играть. С этого вечера я начал замечать неладное, а вскоре мне стало ясно: Эльда уже не в силах побороть себя, мучается и все же не упускает ни одного случая услышать музыку Ваматра. Крэл обернулся к Нолану. У озера было темно. Сюда едва доходил свет от пансионата, и не понять было, что выражало лицо Нолана. Прерывать его не хотелось, но Крэл все же не выдержал и спросил: - Ваматр стал играть лучше? - Нет, играл он все так же... Пойдемте, Крэл. Холодно. При вашей лейкемии вам нельзя простуживаться. Ну вот, - Нолан посмотрел на озеро, на ярко освещенные окна пансионата и затем на часы. - Я лишил вас возможности пообедать вовремя. - Не беда - мы закажем ужин. - Пожалуй, я обойдусь кофе. Разговор они продолжили за столом. Нолан не ограничился одним кофе, заказал и ужин, но ел без аппетита, просто зная, что поесть надо. Крэл с неослабевающим интересом слушал Нолана. - Прошел год. Сумбурный, напряженный. Год исканий... А Эльда... Она отдалялась от меня, я терял ее и понимал, что ничего поделать не могу. Я пытался увезти ее куда-нибудь, уговаривал переменить место работы, место жительства. Все было тщетно. Я не в силах был проникнуть в то затаенное и страшное, что росло в ней. Это было совершенно недоступно. Никому. Даже мне. А может быть, именно мне. Мы оба понимали, как сложно, неразрешимо все это, и спасались, уходя в работу. Влекущую, приносящую столько страданий. Поиск был непрерывным, самозабвенным. Взлеты и провалы, надежды и сомнения. Мир с его хорошим и отвратительным перестал существовать для нас. Наполняло нас только одно - поиск. Ложась спать, каждый из нас с беспокойством думал: должно пройти восемь, десять часов, пока снова очутишься в лаборатории. - А там? - почти шепотом подтолкнул Крэл внезапно умолкшего Нолана. - В лаборатории мы занимались только одним: стремились разорвать кольцо, казалось, навечно скрепленное самой Природой. Протоксенусы Ваматра уже не удовлетворяли нас. Не успокаивался, разумеется, и он сам. Протоксенусы - это чудо, о котором мы еще боялись оповестить мир, но нам уже хотелось большего. К этому времени вера в неземное происхождение насекомых окрепла и стала непоколебимой уверенностью. Убеждены мы были в том, что можно - стоит только исхитриться - можно вывести существа, если не такие точно, как зародившиеся миллионы лет назад в далеких мирах, то близкие к ним. Очень близкие. Метаморфоз насекомых. Для насекомых очень характерно это таинственное и ставшее привычным для нас явление. Яйцо - личинка - нимфа - имаго. Как непохожи они друг на друга! В некоторых видах они, эти звенья одной, замкнутой цепи таковы, что непосвященному и не узнать в них фактически одно и то же насекомое. Взрослая фаза - имаго приспособлена к размножению, расселению и откладывает яйца. А затем снова: личинка - нимфа - имаго, и круг замыкается. - И вы решили разомкнуть его, чтобы получить совершенно новое существо? - Да, такое, которое не смогло развиться на Земле. В непривычных для них, земных условиях насекомые вращаются в малом, тесном круге, не в состоянии вырваться из него, не могут достигнуть тех форм, которые процветают в оптимальных для них условиях, там, где они развились эволюционно. Весь вопрос был в том, хранит ли генная память насекомых заложенное миллионнолетней эволюцией, или все уже забыто на чужбине. Если хранит, то мы разбудим ее, заставим снова заработать хорошо упрятанный код развития. - И заставили? - Конечно. - Для этого нужно было?.. - Нужно было сделать то, что сделали вы, Крэл. - Значит, и тогда, создав биополе, способствующее метаморфозу, вы подобрали код излучений? - В то время еще не было такой совершенной аппаратуры, какой располагаете вы. Мне пришлось искать несколько иным путем, но пришли мы с вами к одному. Тогда это привело к катастрофе, а теперь... Впрочем, я не знаю, что будет теперь... - Но почему, почему это случилось? - Видимо, потому, что человеку свойственно быть пакостным. Вам неприятно такое заявление? - Непривычно слышать его от вас. - Ничего не поделаешь, я слишком хорошо знал и знаю Ваматра. Начал узнавать о нем кое-что и Крэл. Не только о нем, о всех, работавших тогда над проблемой. Из неторопливого, содержащего много подробностей рассказа Нолана Крэл понял, что же произошло двенадцать лет назад, как начался разлад в группе Ваматра, к чему привели споры и разногласия. Поначалу споры возникали главным образом по поводу того, каким путем изыскивать средства для продолжения работ. Еще не пришли дни, принесшие лаборатории Арнольдса славу и деньги. Арнольдс делал все от него зависящее, чтобы поддержать группу Бичета и Ваматра, но все же настал момент, когда для всех стало ясно: продолжать работу (если отказывать себе во всем, даже самом необходимом) удастся месяц, два, ну три. А потом? В эти дни Ваматр познакомился с Хуком. Однажды он пришел в лабораторию поздно, уже к концу рабочего дня: - Дело идет на лад, друзья. Хук пригласил меня позавтракать в "Интеле". Там подают превосходное вино, хранящееся у них в подвалах черт знает с каких времен. Настроение у Ваматра было отличное. Друзья редко видели его таким возбужденным, веселым. Нолану не очень приятно было охлаждать его вопросом, но он счел это необходимым: - Чем придется расплачиваться за это знакомство? Я не говорю о завтраках, конечно. Эльда быстро повернулась к Ваматру. Бичет, обычно неохотно отрывавшийся от дела, тоже внимательно и настороженно смотрел на друзей, уже стоявших в позе петухов, готовых к драке. Ваматр не принял бой. Ответил шуткой, продолжал рассказывать о Хуке, припоминая веселые и не очень скромные истории, в которые время от времени попадал богатый покровитель ученых. Нолан слушал с раздражением и уже собирался более обстоятельно допросить Ваматра о его замыслах, но Ваматр вдруг, прервав болтовню, быстро вышел из лаборатории. Вернулся он через несколько минут и принес английский журнал многолетней давности. В статье, которую показал Ваматр, был описан результат исследования, некогда предпринятого энтомологами. Привлекая тысячи доброхотных помощников, ученые в течение нескольких лет определили, какие именно бабочки обитают на Британских островах. Когда, наконец, это было досконально установлено, с Цейлона на самолете привезли таких бабочек, которые не водились в Англии. Насекомых, отделив самцов от самок, поместили в специальные вольеры, отнесенные на 800 километров друг от друга. По сигналу, переданному по телеграфу, из вольера выпустили самцов. Через некоторое, точно зафиксированное время самцы, преодолев огромное расстояние, оказались у вольера с самками. На островах (не зря опыт был поставлен на островах) не было бабочек этого вида, ниоткуда они не могли появиться и, следовательно, к вольерам самок прилетели именно те самцы, которые были вывезены из Цейлона. Они могли прилететь к своим подругам, только получив их призывные сигналы, распространяющиеся, очевидно, на сотни километров, Сколь же совершенно "радарное" устройство насекомых! Нолан и Эльда раньше не видели статьи, напечатанной в "Нейчур", прочли ее с интересом, однако не сразу поняли, почему она так взволновала обоих энтомологов. И Ваматр, и Бичет, конечно, читали ее в свое время, но только теперь, когда им удалось вывести протоксенусов, у них возникли идеи. Новые и разные. Бичет увлекся. Он, еще не выслушав Ваматра, уже развивал свои предположения: - Протоксенусы - это только простейшая форма неведомых нам существ, но и они излучают биосигналы мощнее всех остальных насекомых. Восемьсот километров пролетели цейлонские бабочки? Ерунда. Наши протоксенусы смогут... Друзья, надо немедленно организовать экспедицию. Продумаем все хорошенько и на острова, в Тихий океан! Ставя вольеры с протоксенусами все дальше и дальше друг от друга, мы определим, на каком расстоянии действуют их "радарные" устройства. - Где взять средства? - Вопрос Эльды несколько умерил пыл энтомолога. Он сел, снял очки и, поводя головой, стал разглядывать их так, будто вычитывал ответ. - Деньги. Всегда деньги, - досадливо пробурчал Бичет. - Хорошо сказано: деньги нужны для того, чтобы о них не думать... Экспедиция отменяется. - Бичет подскочил, поспешно водворяя очки на место, и воскликнул: - Выдается идея более грандиозная! - И более дорогостоящая? - Идеи - бесплатно. Слушайте, слушайте! Даем отставку протоксенусам. Хватит. Ваматр прав: пора выводить породу, которая будет еще ближе к тем видам, которые зародились в иных мирах. Они, несомненно, должны обладать более мощными, тонкими и эффективными способами общения, чем все известные нам земные насекомые и даже протоксенусы. Чувствительность таких существ должна быть огромной. А что, если они... - Бичет привлек к себе Нолана, Ваматра, Эльду. Стоя в плотном кружке, все трое слышали, как он, почти шепотом, продолжал: - Что, если они будут получать волны - биосигналы из своего мира?.. Пожалуй, тогда никто не принял всерьез фантастические предположения Бичета, но обсуждали его идею с увлечением, забыв о времени, и разошлись поздно. Уже по дороге домой Нолан спросил у Эльды: - Мне кажется, Ваматр... ну, как бы это сказать? У него на уме что-то свое. Похоже, он задумал... - Договаривай. - Мне бы не хотелось показаться несправедливым... - И все же? - Измышляет он нечто пакостное. - Почему ты так думаешь? - Ты заметила, как он безучастно отнесся к идее Бичета? - Да. - А ведь казалось, кого-кого, а Ваматра она должна была увлечь в первую очередь. Но, конечно, не только в этом дело. Главное... Мне не нравится его заигрывание с Хуком. - Он старается изыскать возможности для продолжения работы. - Во что обойдутся эти "возможности"? - За все приходится платить. За все... кроме любви. - Эльда прижалась к Нолану, крепко-крепко взяла его за руку, словно боясь упустить его, потерять. Шли они не спеша, с наслаждением вдыхая острый ночной воздух поздней осени. Нолан потом часто вспоминал этот вечер. Последний. И после этого они частенько возвращались домой вдвоем, все так же хорошо было в парке, но уже не было того, что делало их отношения неповторимыми, бесконтрольно радостными и чистыми, лишенными каких бы то ни было недомолвок, подозрений... Есть немало людей, обладающих замечательным свойством: чем большее давление оказывают на них обстоятельства, чем больше трудностей встречается на их пути, тем упорней они сопротивляются этим обстоятельствам, тем смелей, порой безрассудно и не щадя сил идут к намеченной цели. Группа Ваматра действовала так же. Именно в то время, когда у Арнольдса иссякли возможности помогать им, когда, казалось, уже не было надежд на улучшение их финансового положения, ими были проведены наиболее значительные исследования. - Самые лучшие идеи приходят на голодный желудок, - констатировал Бичет. Голодать, правда, им еще не приходилось, но, попав в крайне стесненные обстоятельства, вынужденные отказывать себе во всем, они ушли в работу, отбросив все не относящееся к делу, отказались от каких бы то ни было развлечений и работали. Работали так, как никогда прежде. - Беда не приходит в одиночку, - вспоминал Бичет пословицу. - Это выдумали пессимисты. Я утверждаю другое: удача всегда приходит в компании. С ним соглашались: успех в то время действительно следовал за успехом. Соглашались еще и потому, что полушутливое, полусерьезное утверждение Бичета как-то заманчиво и загадочно перекликалось с тем, над чем они работали в те дни - над изучением "эффекта группы". Использовать этот эффект для того, чтобы изыскать код излучения, предложил Нолан. Не будучи энтомологом, он все же знал об открытии, сделанном в свое время мирмикологами, знал, что, если, например, муравья изолировать от других муравьев, поведение его сразу изменится. Исчезнет пресловутое трудолюбие, он станет малоподвижным, вялым, "больным". Однако "болезнь" эту легко снять - стоит только поместить его в муравьиное общество. Там активность муравья возрастет, и, что самое примечательное, - возрастет тем сильнее, чем больше особей будет в этом обществе. Муравьи не исключение. Многие существа не только способны общаться друг с другом на расстоянии, но и не понятным еще для людей образом воздействуют друг на друга, будучи собраны в конгломераты. В этом случае взаимные контакты очень эффективно и благотворно влияют на их развитие, жизнеспособность, успешное размножение. Изучение "Эффекта группы" решено было поставить и на протоксенусах. Протоксенусов то разобщали, то собирали вместе, стараясь установить, какие же силы возникают, когда они живут большими компаниями, как, каким именно способом они влияют друг на друга, какова физическая природа этих сил? Пожалуй, это больше всего и интересовало Нолана. Перед ним стояла задача - найти код излучения, влияющего на интенсивность ферментативных процессов, и он считал, что решить эту задачу удастся, изучая характер биополя, создаваемого при больших концентрациях Протоксенусов. - Протоксенусов нужно много, - постоянно твердил Нолан. Чувствительность приборов, тонкость методов, изобретаемых им, ухищрения, с какими он старался проникнуть в тайну, все еще оказывались недостаточными. - Больше, больше нужно иметь, этих тварей. Не могу я нашей далеко не совершенной аппаратурой уловить - что же происходит в их скоплениях. Полагаю, если увеличить количество протоксенусов, должна увеличиться напряженность создаваемого ими биополя и, может быть, только тогда чувствительность приборов окажется достаточной. Протоксенусы были прожорливы. На их прокорм уходило все, что в последнее время удавалось добывать у Арнольдса. У всех, кроме Ваматра, настроение падало. Нолан против обыкновения стал раздражителен, Бичет не так порывист и остроумен, а Эльда замыкалась в себе все больше и больше. Что касается Ваматра, то он, казалось, получал особенное удовольствие, наблюдая, как в вольерах, расположенных в глубине лабораторного парка, постоянно шевелящаяся масса коричневатых, многоглазых протоксенусов сжирает уйму пищи. - Что ты сказал? Ты сказал "Хук"? - переспросил Бичет, случайно услышав, как, стоя у вольера, Ваматр произнес: "Хук будет доволен". - Я сказал "Хук"? Не обращай внимания, Бичет, - спокойно ответил Ваматр и сразу заговорил о том, что в то время больше всего занимало Бичета, - о способе уменьшить период развития протоксенусов в фазе нимфы. Ваматр запомнил разговор с друзьями, не одобрившими его поиски покровительства Хука, и теперь редко упоминал о встречах со своим влиятельным знакомым. Он вынашивал план, который собирался выложить в тот момент, когда группа окажется в безнадежном положении. Казалось, такой момент настал. Ваматр уже готов был выступить со своим предложением, но Арнольдс опять раздобыл немного денег. Продержаться удалось, правда, недолго, но за это время Нолан все же добился успеха. Закончив последнюю серию испытаний, Нолан пошел сообщить друзьям о найденном, наконец, коде излучения. Ваматра в лаборатории не оказалось, Бичет с Эльдой неотрывно следили за аппаратурой. Он решил подождать, пока они закончат опыт, и вышел в парк. Вечерело. Было прохладно. Нолан поежился, почувствовав сырость старого парка, но в теплую лабораторию не вернулся. "Вот и все, - подумал он. - Так обыденно и так тяжело. Годы исканий, срывы, сомнения, надежды, и теперь, когда результат получен, ничто почему-то не радует. А как ожидался этот день! Думалось, все в нем будет иным - светлым и немного торжественным... Сыро, холодно. Пусто. Вокруг и на душе. Не наполняет, а опустошает достигнутое. Неужели только в процессе самой работы, только в самом стремлении к цели и можно чувствовать удовлетворение?" Шел он медленно, неслышно ступая по тропинке. Погасла трубка. Зажигалки в карманах не оказалось - она лежала там, возле излучателя. Он даже помнил, где именно, а возвращаться все же не хотелось. Почему-то вдруг неприятно стало думать о лаборатории - привычной, такой своей и всегда казавшейся уютной. Странно. Ведь там асе самое дорогое - Эльда, друзья, созданная им аппаратура, при помощи которой сделано открытие... Эльда теперь любит задерживаться по вечерам в лаборатории. С Бичетом. А иногда и без него. Бичет постоянно до ночи сидит за своим пультом, а теперь вот и она... Ждет, когда приедет Ваматр. Как бы поздно он ни вернулся, он хотя бы час, полчаса будет играть на скрипке. И Эльда не покинет аппаратную, пока не услышит его дикие, сумбурные импровизации. Погасшая трубка и раздражала и утешала: можно было, посасывая ее, втягивать тонкий и горьковатый аромат. Нолан уже решил было вернуться - нужна все же зажигалка, - а вместо этого сел на ящик, валявшийся у края площадки, на которой стояли вольеры с протоксенусами. На площадке было светлее, чем в парке. Желтовато-серый закатный свет причудливо и тревожно расцвечивал траву, стволы старых деревьев, вольеры. С высоких кустов крушины боязливо и нахально пикировали воробьи. Нолан никак не мог понять, что их так пугает, почему, ухватив крохи просыпанного корма, предназначавшегося протоксенусам, они так стремительно спасаются в ветвях. Кошка, жмурясь в косых лучах солнца, уже предвкушая аппетитный ужин, подбиралась к тому месту, откуда, по ее мнению, удобней всего было ринуться на пернатых воришек. Маленький пестрый хищник уже находился между просыпанным зерном и вольером, уже изготовился к прыжку, как вдруг все изменилось. Кошке стало не до дичи. Она выгнула спину, задрала вибрирующий хвост, шерстка ее встала дыбом. Яростно шипя, оскалив маленькую мелкозубую пасть, она как-то неестественно, боком, стала пятиться от частой сетки, за которой то свивались в клубок, то расползались в разные стороны полупрозрачные протоксенусы. Но отползти ей не удавалось. Впечатление было такое, что к скопищу этих созданий ее подтаскивала какая-то незримая бечева. Как завороженная, будто под гипнотическим взглядом змеи, она не в состоянии была отвернуться от них. Борьба была недолгой. Тельце кошки обмякло, опустилось на подогнувшиеся лапки, и, все еще не отрывая глаз от вольера, она распласталась на земле. Через несколько секунд, словно пораженная электрическим разрядом, кошка встрепенулась, конвульсивно сжалась, затем подскочила, упала и замерла. Нолан наклонился к кошке, носком ботинка повернул ее и поспешил в лабораторию за портативным прибором. Вернулся он минут через пять-семь. Кошки на площадке не было. У вольера стоял Ваматр. - Неужели очнулась? - растерянно произнес Нолан. - Ты о ком? Нолан рассказал, что произошло у вольеров. Ваматр слушал, не подавая вида, что сам, не замеченный Ноланом, тоже наблюдал за разыгравшейся здесь сценой. - Ведь это здорово, Нолан! - Что тебе понравилось во всем этом? - Да собственно ничего. А чем ты так взволнован? - Не понимаешь? - Не понимаю. - А меня удивляет твое спокойствие. Выходит, протоксенусы не так уж безобидны, как это нам представлялось. - Может быть, это и не плохо? - Это плохо во всех случаях! Ваматр почувствовал, что Нолан не разделит его удовлетворения по поводу случайно открытого, видимо, опасного свойства протоксенусов, и повернул разговор неожиданным для Нолана образом: - А где же кошка? Ты уверен, что она была мертва? Нолан затруднился ответить Ваматру. Тельце кошки было твердым, глаза выпученными, неподвижными, но это, конечно, еще не означало, что для животного наступила смерть. "Зачем я оставил ее здесь? Надо было, не отходя, позвать кого-нибудь или подождать, когда кто-нибудь подойдет к вольерам... Но разве можно было предположить..." А Ваматр продолжал: - Ты что-то спутал, Альберт. Может быть, она притворилась, обманула воробья и теперь преспокойно ужинает. Нолан посмотрел на Ваматра так, что лукавая улыбка мгновенно сошла с его лица. - Ты очень возбужден, Альберт. Что-нибудь не ладится с излучателем? - Нолан не ответил, а Ваматр все так же участливо спрашивал: - Как идет последняя серия? И она не дала результат