сной двери... Да; когда речь идет об известных излучениях. Но Гур предполагает, что тут могут появиться и неизвестные... Предположим. И если это излучение вышибает из пластика радикалы, то вполне может возникнуть... Погоди, погоди... Да! Возникнет запах! Понимаешь?! А как обстоит дело с количественной стороной вопроса? Нужно считать. О невооруженном мозге и речи нет, тут нужен Элмо со всей его памятью. Но где же и считать, как не в этом институте? Он вскочил. Кинулся по коридору. Потом остановился. А кто будет считать? Ребята заняты, да и долго объяснять... Самому - запрещено. Потом, для него нет свободного Элмо. Его место в институте не дождалось бывшего хозяина. Хотя... одна машина может найтись. Он повернул в обратную сторону. Вот снова дверь со знакомой табличкой. Он постучал, наверняка зная, что ответа не будет. Потом нажал на ручку. Дверь открылась. Кедрин уселся в кресло. Привычно пробежал глазами приборы на пульте. Машина была занята: какая-то работа прервалась на полуслове, Меркулин продолжит ее завтра. Что это за работа? Кедрин нажал на клавишу памяти. Несколько минут смотрел на экран. Ага... Ага. Меркулин вычислял возможность, по теории вероятности, внезапной гибели человека, провалившегося в старый, незасыпанный, замаскированный хворостом колодец. Вероятность была невелика, понятно. Зачем это ему? Ага, вот: можно ли на этой вероятности основывать упреки в том, что коллектив института воспитан неправильно? "Наверное, можно, - подумал Кедрин. - Но машина тебе этого не скажет. Это - не ее ума дело. Не к ней надо было обращаться, Учитель. Не к ней..." А вычисления эти никому не нужны. Уберем их подальше: Сухо стукнул переключатель. Световой шквал пронесся по строгим шеренгам индикаторов. Кедрин нашел шлем и счастливо зажмурился. Хорошо... Он нажал контрольную клавишу. Машина готова. Дай мне химический раздел памяти. И вычислительный сектор пусть включится. Результаты проецировать на экран. Ну, посмотрим... Затем он сидел час, не двигаясь, на лбу его вспухли бугры. Через час он снял шлем. Сделано все, что можно, - но этого мало. Предстоит еще промоделировать структуру пластика, выяснить - какие же это могли быть радикалы и какова примерно должна быть характеристика гипотетического излучения... Голова разболелась. Слишком давно Кедрин не работал, а теперь еще дал себе чрезмерную нагрузку. И все же дело надо закончить именно сейчас... Он поднялся; пошатываясь, подошел к шкафчику в углу меркулинской лаборатории. Да, так он и думал - стимулятор здесь. Он принял двойную дозу. "Опасно, - подумал Кедрин и усмехнулся: - Снявши голову, по волосам не плачут. А голова его пропала: нарушения этого правила монтажники не простят, ты убежал от наказания, Кедрин, не выдержал". Что же: соглашусь со всем, и все выдержу... Стимулятор начал действовать, голова стала ясной. Он опять уселся за Элмо, и вновь потекли минуты... Ему пришлось принимать стимулятор еще два раза, и он знал, что это не пройдет безнаказанно. Пусть не проходит. Но люди спокойно достроят корабль. "Восемь больше одного", - сказал Холодовский. И даже больше двух. Очень интересная структура... Появились радикалы. Под влиянием чего же? Он работал, не жалея ни себя, ни Элмо. У машины пришлось включить дополнительное охлаждение. Когда Кедрин кончил, была глубокая ночь. Он снял шлем и упал головой на пульт. Теперь ты практически тоже мертв; хотя сердце бьется. Но нужно еще приподнять голову. Рядом, на столике - кристаллофон. Кедрин четко, с, паузами, продиктовал результаты. Затем встал. Шатаясь, добрался до видеофона. Набрал номер Гура. Включил кристаллофон на воспроизведение. И обмяк, опустившись в кресло. Успеет ли Служба Жизни? Впрочем, это неважно. Разберет ли Гур, в чем дело? А если его нет в каюте, запишут ли его устройства сказанное? Нет, надо вызвать Центральный пост. Но на это уже не оставалось сил. 13 На орбите Трансцербера непонятные аварии продолжались еще некоторое время. Сначала, как молчаливо предполагал капитан, во флора-секции экоцикла. С устранением неисправности пришлось провозиться четыре дня, при этом часть вещества выбыла из круговорота. Но того, что осталось, вполне хватит. После ремонта сектора все спят чуть ли не целые сутки. Капитан Лобов тем временем с непонятным удовольствием думает о том, что на корабле, к счастью, негде было разместить ремонтную автоматику. Иначе люди остались бы совсем без работы. Люди просыпаются. Но рано радоваться: происходит еще одна авария, третья. Снова все заняты, а капитан Лобов бессменно несет вахту и думает: "Ребятки мои милые, я вам не дам скучать, вы у меня еще поработаете, чтобы в действии, в драке, в работе встретить то, что придется встретить. В работе, а не в грустном ожидании". Потом ему приходит в голову, что в дальнейшем аварии могут стать более легкими. Ученым пора уже начать визуальное наблюдение Трансцербера. Благо, он все вырастает. Поэтому капитан Лобов подходит к людям, которые никак не могут Доискаться причин неисправности генератора защитного поля, и задумчиво говорит: "А не поискать ли причину в дериваторе?" У капитана завидная интуиция: повреждение, действительно, оказывается в дериваторе. После этого аварии прекращаются, и люди все внимание отдают Трансу. Но до чего же он маленький, этот грозный Транс! Не поворачивается даже язык назвать его планетой. Астероид, да и то из самых крохотных. И как это Герн ухитрился из Приземелья засечь этот обломок по его гравитационному полю? Правда, Герн наблюдал его только один раз, а потом потерял. И неудивительно: масса небесного тела очень и очень невелика. Каким же образом Герну так повезло? Над этим стоит подумать... Но независимо от того, каким образом Герн засек это тело, столкновение с ним все-таки произойдет: "Гончий пес", к сожалению, вышел на орбиту достаточно точно. Теперь это настолько очевидно, что капитан решается даже провести очередной сеанс связи с Приземельем. Поговорив, он обрадованно заявляет: "Корабль почти готов, он вот-вот выйдет! Надо дотянуть!" Все соглашаются: надо. Как-то неудобно, доставив столько хлопот родной планете, взять - и не дождаться. "Дождемся", - решают все, словно это и вправду зависит от них. И с новой энергией принимаются за наблюдения. Внезапно один из ученых - горячий приверженец Герна - заявляет, что он понял, в чем дело. В момент, когда астроном засек тело, масса его могла быть гораздо большей, нежели сейчас. Каким образом? Очень простым. Известно, что при достижении скорости, близкой к световой, масса летящего тела... Ну да, отвечают ему. Но тогда каким образом тело вдруг замедлило свое движение? Капитан Лобов начинает вдруг дудеть какую-то мелодию. Все подозрительно смотрят на него. Но капитан глядит совсем в другую сторону и только дудит нечто торжественное. Вроде бы и не к месту он делает, это. Потому что скорость сближения с сумасшедшим обитателем космоса снова увеличивается, и становится ясным для всякого, что Земле не успеть. Нет, не успеть... На этот раз ты, кажется, выкрутился. Да. Служба Жизни оказалась по-настоящему бдительной. Сколько же часов ты провалялся? Он повел взглядом, ища календарь. Календаря не было. Незнакомая комната. Окно. Что за окном? За окном березы в желтых платьях. Осень? А ведь вчера было лето... Пролежал, проспал все на свете! Встать. Скорее встать. Он поднялся и сделал несколько шагов. Не было ощущения, что он слишком долго лежал в постели. Казалось - просто хорошо выспался. Голова легкая, мысли ясные. Есть здесь кто-нибудь? Что произошло за это время на Земле? В Приземелье? На орбите Трансцербера? Кедрин решительно направился к двери. Она отворилась, когда он был еще на середине комнаты. Человек в белом заглянул и скрылся так быстро, что Кедрин даже не успел его окликнуть. Затем дверь отворилась во второй раз. Долетел обрывок сказанной кем-то фразы: - ...Нет, мы все равно собирались будить его. - Тем лучше, - проговорил знакомый голос, и Кедрин попятился. Ой пятился, пока не наткнулся на кровать. Тогда он сел. Велигай вошел; полы наброшенного на плечи халата стремительно взвились и опали. Кедрин раскрыл рот, но голос пропал. Велигай кивнул головой, уселся в кресло напротив и несколько секунд пристально смотрел на Кедрина. Потом неожиданно улыбнулся. - Что ж, - сказал он. - Все в порядке. В голосе его сквозила радость. Отчего? Только ли в том дело, что ты, Кедрин, жив и здоров? Или... Ведь ты болел, судя по осенним листьям, не меньше месяца. А он был там. Многое могло произойти за это время... Кедрин стиснул зубы. - Хотелось увидеть тебя, Кедрин, перед тем, как... Перед чем, интересно... - ...как уйти. Завтра уходим. - Куда? - выговорил, наконец, Кедрин. Велигай удивленно поднял брови. - За ними, конечно. "Джордано" готов. Погоди, погоди. Мне тут не все ясно... - Вы уходите? Но вам же... - Было запрещено? Да. Ну и что же? На этот раз пойду именно я. Ведь мы не построили нового корабля, а восстановили старый. А кто знает "Джордано" лучше, чем я? Пришлось с этим согласиться даже медикам. - Я понимаю. Поздравляю вас. - Вот именно, - сказал Велигай. - Поздравь. А пришел я, собственно, проститься с тобой и передать: мы помним. И понимаем, что ты помог нам очень основательно. - Наверное, вы все меня презираете за нарушение? - Конечно, мы строго наказываем тех, кто нарушает наши законы. Но ты сделал это ради жизни людей. Так что возвращайся. Все будут очень рады видеть тебя. Это я и хотел сказать. Отдыхай. Ты еще нуждаешься в отдыхе. Велигай поднялся. - Конечно, тебе привет от всех. От улетающих и остающихся. Кедрин вытянул руку. - Одну минуту... Кто летит? - Целый экипаж. Из наших, с Пояса? Дуглас, Тагава... Велигай остановился. Слабо усмехнулся. - Она не летит. Кедрин откинулся на подушку. Они немного помолчали. - Ладно, - сказал Велигай наконец. - Мне пора. Прости. Ждут люди. Да и звезды. Он повернулся. В дверях халат снова взвился от легкого сквознячка. За дверью Велигай с кем-то заговорил. Шаги его и резкий, курлыкающий голос прозвучали и затихли вдалеке. В рабочем пространстве толпилось необычно много людей. Все четыре смены. Просто говоря, было тесно. Сегодня праздник монтажников: День корабля. Люди создали этот корабль - и поэтому праздник веселый, но они и расставались с ним, и это вносило долю грусти. Люди висели в полуметре от зеленоватой брони Длинного корабля. Внешняя крышка главного люка была распахнута. Потом раздалась команда, и монтажники разлетелись в стороны, открывая широкий канал, по которому уже шел катер. Он приближался. Велигай стоял в скваммере на откинутой площадке звездолета, пока - в одиночестве. Но катер все приближался, и все знали, кого он несет в своей объемистой кабине. Катер плавно повернул, и хотелось верить, что и сам он слегка изогнулся в повороте, настолько красивым было это движение. Затем, выбросив голубоватое облачко, катер замер напротив открытого люка. Установили переходник. Это был праздничный переходник, прозрачный. И каждый монтажник видел, как открылся люк катера и из него стали появляться люди. Это были новые хозяева корабля, до этой минуты принадлежавшего еще людям Звездолетного пояса, и в первую очередь - монтажникам. А теперь пришли пилоты. В ярких мягких костюмах они выходили из катера, проходили по прозрачному переходнику, приветствуя монтажников, столпившихся в пространстве. Потом они исчезали в разверстом люке их нового дома, называвшегося "Джордано". Велигай успел тоже скрыться в глубине, но потом появился опять, на этот раз без скваммера. Он встретил второго пилота и своего помощника. Они улыбнулись друг другу: может быть вспомнили полет на маленьком кораблике по имени "Зеленый кузнечик". Второй пилот был последним; люк катера закрылся. На площадке звездолета стоял теперь снова один Велигай; вот он поднял руку, прощаясь со всеми. Монтажники взметнули правые руки скваммеров, прощаясь в свою очередь с человеком, само имя которого очень много значило для них. Потом крышка люка медленно поползла вверх, навстречу ей изнутри выдвинулась вторая. Светлое пятно закрылось, тотчас же раздалась команда. Монтажники заняли заранее определенные позиции. Тело корабля еще миг блестело в лучах прожекторов. Потом внезапно вспыхнули все иллюминаторы и опознавательные огни, и корабль превратился в лучащуюся драгоценность. Трудно было поверить, что это они, монтажники, создали такое чудо, а еще вернее - воскресили его, вернули к жизни, к походам и подвигам. Потому что подвиги совершают не только люди, но и корабли... Проба огней была всего лишь началом последних, предстартовых испытаний корабля. Теперь освещенный "Джордано", казалось, шевелился: открывались и закрывались грузовые люки, выдвигались смотровые площадки и мостики, поворачивались, втягивались и вытягивались антенны, и каждый раз кто-то из монтажников - тот, что монтировал этот мостит или антенну, горделиво взглядывал на соседей, хотя все заранее знали, что ни одно устройство не может отказать. Корабль шевелился, как ребенок, двигающий ногами и руками просто потому, кажется, что движение доставляет ему радость. Но на самом деле все эти движения означали, что "Джордано" уже готов к работе. Челюсти люков захлопнулись, выдвинулись нужные и втянулись лишние пока антенны. И, казалось, еще тише стало в уже и без того безмолвном пространстве. Уходил сын Звездолетного пояса, и ему предстояло увидеть еще много нового, а здесь оставалась память, которая должна была помочь родиться новым кораблям. Уходил; все ждали этой минуты, и, как всегда, никто ее не заметил. Но "Джордано" уже не висел на месте: погасла одна звезда, вторая, и вот движение стало уже заметным, и едва видимое глазом голубоватое облачко дрожало в зоне выхлопа стартовых двигателей. Звездные же будут включены лишь вдалеке от планеты. Корабль уходил, сверкая, как созвездие, равный среди равных во Вселенной, небесное тело галактического ранга. Никто бы не взялся предсказать его вторую звездную судьбу, но все знали, что она будет прекрасна... А ход корабля все убыстрялся, корабль торопился в вечный день Пространства - потому что не может быть ночи там, где сияют миллиарды солнц. На орбите Трансцербера нетерпение достигает апогея. Все знают, что "Джордано" в пути. Все знают, что скорость корабля велика. Но, хотя скорость "Транса" меньше, он находится куда ближе. Светлая точка словно бы и не приближается, но яркость ее с каждым днем нарастает. Люди сравнивают скорости и расстояния, переводят их в дни, потом в часы. Они делают это и в уме, и с помощью вычислительных машин. Сначала кажется, что "Джордано" успеет. На "Гончем псе" царит праздничное настроение. Но неугомонный Транс как будто снова немного увеличивает скорость. Вот непонятное тело! Если бы научный образ мысли не обязывал ко многому, то, пожалуй... Но сейчас это, в общем, уже все равно. Все равно, потому что опасность можно предотвратить, если понимаешь, каков ее источник. А здесь? ...Проникая через иллюминаторы, голубоватый свет заливает рубку. Настал час. Все молчат и, сами того не замечая, принимают такие позы, чтобы можно было удержаться, устоять... Но не устоять им, потому что Транс приближается со скоростью трех километров в секунду. Посадка будет жесткой. Все произойдет мгновенно и безболезненно. Тишина. Потом кто-то из ученых вздыхает: - Если бы знать с уверенностью заранее... мы бы не стали так затруднять Землю. И снова молчание. Космический разведчик, набитый материалами, убыл на Землю три часа тому назад. Он достаточно быстр, он уйдет. Но аппараты продолжают щелкать, замерять, записывать. Может быть, что-нибудь уцелеет, и люди найдут. - Алло! - доносится из динамиков голос "Джордано". - Как вы? Мы уже близко, мы затормаживаемся! Мы идем... "Джордано" не спрашивает, продержатся ли. Вопрос ни к чему. И снова в рубке "Пса" тишина. Только капитан Лобов размеренным, будничным голосом считает: - Сорок... И пауза. Страшно долгая минутная пауза. - Тридцать девять... Другой ученый размышляет вслух: - Интересно все-таки, что это такое? - Тридцать четыре... - вместо ответа говорит капитан Лобов. - Боюсь, - начинает третий ученый, - что виноваты мы сами. Включая диагравионный двигатель в поле тяготения тела мы, возможно, вызвали какое-нибудь нарушение характеристик этого поля. На Земле мы об этом только мечтали, а тут, к несчастью... - Тридцать две минуты до встречи, - хладнокровно отсчитывает капитан Лобов. - Время заканчивать все работы. На корабле должен быть порядок. Порядок наводится быстро и без суеты. Привычное дело, как-никак. Капитан Лобов придирчивым взглядом обводит помещение, и кажется, не находит ничего такого к чему следовало бы придраться. - Двадцать, - говорит он. - Ну, - смущенно предлагает четвертый ученый. - Давайте, что ли, по обычаю... Он неловко целует стоящего рядом пилота. Другие тоже целуются. Это всегда выглядит немного смешно, когда целуются мужчины, хотя на самом деле иногда это бывает страшно. Капитан Лобов вытирает губы: - Семнадцать Минут... Теперь время течет очень быстро. - Десять... - Восемь минут... На полу гардеробного зала лежит тончайший слой пыля. Трудно сказать, откуда вообще могла появиться пыль здесь, на спутнике-семь; это ведь не Земля... И тем не менее, стоит несколько дней не заходить в зал, как пыль покрывает матовый пластик. Уже несколько дней, эти самые несколько дней, к скваммерам действительно никто не подходил. Зачем? Работы прекращены, корабль ушел, и пока никто не дает Поясу новых заданий. Наверное потому, что монтажники, да и все люди Звездолетного пояса, по общему мнению, должны отдохнуть. А может быть, еще и потому, что они сейчас все равно не могли бы работать - до тех пор, пока не придут вести с орбиты Трансцербера. Но, хотя работы и не велись, эти дни на спутнике-семь были, пожалуй, самыми тяжелыми. Царила тишина. Не слышалась музыка, никто не читал стихов. Люди собирались в кают-компании и молчали, а многие и вообще сидели по своим каютам. Люди оживлялись только в минуты связи с "Джордано", когда знакомый курлыкающий голос докладывал монтажникам о пройденном расстоянии и о положении на "Гончем псе". Вначале сообщения Велигая встречались оживлением. Потом стало ясно, что люди проигрывают эту битву с природой, битву за спасение восьми жизней. Люди спутника чувствовали свое бессилие. Это самое горькое ощущение из всех, какие может испытывать человек. Этому ощущению нечего противопоставить. Хорошо еще, что люди держались. Даже в эти дни они не позволили надежде погаснуть. Не пали духом. Впрочем, так ли? Вечер. И вдруг широко распахнулась дверь одной из кают в переулке Отсутствующих Звеньев. Из каюты показывается человек. За ним - второй. Оба напоминают безумных. Волосы одного всклокочены, стоят дыбом. Лысина другого сияет. Выскочив в коридор, они на миг останавливаются и обнимаются. Лысый обнимает растрепанного где-то чуть повыше поясницы, самого же его обняли за шею: слишком велика разница в росте. Но сейчас они не обращают на это внимания. С минуту они так и стоят, обнявшись. И вдруг одновременно, словно сговорившись, затягивают какую-то дикую песню. Пошатываясь, идут по коридору. И выходят на проспект. Распахиваются двери. Мрачные лица выглядывают отовсюду. На миг подобие улыбки освещает их, затем они снова осуждающе мрачнеют. Неужели двое не выдержали? Алкоголь, этот уже почти забытый порок? Или - еще хуже: сдала нервная система, мозг не вынес напряжения, наступило безумие? - Гур! - кричит кто-то. - Опомнитесь! Не вам же... - Молчи! - отвечает Гур. - Герн! Вы же ученый!.. - Слушайте, - говорит Герн, - что вы ко мне привязались? Я имею право петь песни или не имею? - Оставь! - говорит Гур. - Они все ничего не понимают! - Интересно, - вежливо спрашивает один из выскочивших монтажников, - чего же это мы не понимаем? - Он делает знак остальным, которые, кажется, не очень расположены сейчас вступать в объяснения. - Расскажите, пожалуйста! - Строго говоря, - заявляет разошедшийся Гур, - этого не следовало бы делать. Пусть бы вы и сидели, как сонные мухи, до самого конца. И только присущая мне доброта... - Доброта! - весело говорит Герн. - А? - Да, доброта! - только она может заставить меня сказать несколько слов по поводу сделанных нами выводов. Услышав слово "выводы", все придвигаются поближе. Может быть, это действительно стоит послушать? - Ну, вспомните! - кричит Гур. - Во-первых: запах стал возникать в окрестностях спутника только после того, как этот вот патриарх гравиастрономов установил существование Трансцербера и даже - предположительно - его орбиту. Так? Ах, это всего лишь о запахе... Оживившиеся было лица вновь скучнеют. А Гур не унимается. - Так или не так? - Так! - говорит Герн. - Именно так. - В конце концов, нам удалось восстановить обстановку в момент всех появлений запаха. И выяснилось любопытное обстоятельство... - Вот именно! - говорит Герн и поднимает указательный палец. - Итак: запах возникал у нас лишь тогда, когда мы оказывались на одной, точно определенной линии в пространстве: на прямой, которая соединяет Трансцербер, нас и звезду, возле которой мы давно уже предполагали наличие... - Постой! - говорит Герн. - Это уже не твоя область, и я не хочу, чтобы ты делал поспешные заявления. Вот когда мы... - Ладно. Итак, нас и звезду. По этой же линии ретранслировались и сообщения Лобова в тот период, когда мы никак не могли их поймать. Для чего ретранслировались? Очевидно, для того, чтобы кто-то принял их и дал оценку: является ли эта передача природным излучением, или... - Вот! - говорит Герн. - Или! - Или. Там, очевидно, сделали какие-то выводы. Но ведь и мы можем сопоставлять и делать выводы! Что это была за связь? Как установил Кедрин, вызывать запах в скваммерах могло лишь какое-то излучение, природа и характеристики которого нам неизвестны. Это справедливо. Мало того: нам теперь ясно, что излучение это не распространяется в наших обычных трех измерениях: оно, так сказать, прокалывает пространство и... В точках этого "прокола" возникают сильные изгибы пространства. Вспомните танец деталей, которому мы никак не могли найти объяснения! Негромкий гул прокатывается по группе слушающих. - Итак, все это, соединенное вместе, позволяет нам надеяться, что так называемый Трансцербер... - Да, - перебивает его Герн. - Наша обсерватория смогла заметить это тело лишь в один момент, когда поле гравитации его было значительно больше нормального. Ученые "Пса" предположили, что предельная характеристика поля была столь высокой вследствие большой скорости, сопоставимой со скоростью света. Но ведь обычное небесное тело, даже передвигайся оно с такой скоростью относительно нас, не могло бы ни изменить эту скорость... - Ну, - вступает в разговор кто-то, - воздействие полей Солнечной системы... - И, во всяком случае, не смогло бы сделать это так быстро, чтобы, по сути дела, остаться на той орбите, на которой было замечено. Даже лучший из наших кораблей не смог бы этого. - А это дает возможность предположить, - кричит Гур, - что это тело - вовсе не планета. Не астероид, не комета, не крупный метеор. Что не только законы тяготения управляют его полетом. Не причуды природы обусловили странность в его поведении. А из этого можно сделать лишь один вывод: столкновения с "Гончим Псом" не произойдет, если даже "Джордано" не успеет. Нет, дорогие мои друзья, нам еще рановато думать, что мы все знаем и понимаем. Всегда надо быть готовым к неожиданностям, потому что как только в дела и построения природы вмешивается разум... Одним словом, столкновения не будет! Слышите, вы, плакальщики? Минутная тишина. А потом спутник-семь содрогается от ликующего рева, так что озадаченные автоматы на всякий случай переходят на аварийный режим. Им это простительно. 14 На орбите Трансцербера все спокойно. Капитан Лобов сидит в кресле и поглаживает щеку, на которой уже отросла щетина. Но капитан еще не бреется. - И запишите, - скучным голосом говорит капитан Лобов. - Тело, именуемое Трансцербером, за пять минут до предполагавшегося столкновения обогнуло "Гончий пес" и ушло курсом сорок семь - двести двенадцать северным. Способность к маневрированию и изменению скорости полета в широком диапазоне заставляет предположить, что указанный объект оснащен двигателями, хотя нам не удалось заметить ни одного признака, который говорил бы о наличии двигателей какой-либо из известных нам систем. Сейчас тело, именуемое Трансцербером, более не наблюдается. Запишите: работа двигателей, во всяком случае, иногда, сопровождалась излучением в световом - а возможно, и не только в световом - диапазоне. Ось луча не совпадает с направлением движения тела, следовательно, свет не истекает из двигателя. Можно предположить, что такого рода излучение происходит при установлении связи с неизвестным нам пунктом отправления или назначения... - Мы еще не можем говорить с уверенностью... - прерывает капитана один из ученых. - Вы не можете, а я могу, - отрубает капитан. - Они подходили к нам и рассматривали, как... как... Инженер Риекст запинается. Он не может сразу найти нужное слово. - Как маленькую рыбку, вот как. - Они нам наделали дел, - говорит капитан. - Из-за этого их излучения у нас полетел реактор, я уверен. - Между прочим, - предполагает ученый, - если на минуту отвлечься от строго установленных фактов и допустить некоторые предположения... - Ну, ну, - поощряет капитан Лобов. - ...то я сказал бы, что здесь мы имели дело не с населенным, гм... телом. Будь на нем... так сказать... обитатели, они гораздо быстрее поняли бы, что наш корабль - искусственное сооружение. А логическим устройствам для этого требуется значительно больше... - Да вот мы же не поняли, - говорит капитан. - То ли логики не хватило, то ли было ее слишком много... - Во всяком случае, - говорит инженер Риекст, - излучение это неизвестно людям. - И еще, - говорит капитан, - не забудьте: при изменении скорости тела наблюдался слабый запах. Позволительно думать, что запах вызван излучением, сопровождающим или работу двигателя, или выход на связь с кем-то... так? Все четверо ученых разом кивают. Пусть капитан диктует, но выводы-то сделали они! - Вот если бы, - говорит один из ученых, - пройти за ним по его трассе... - У нас пока не те скорости, - словно оправдываясь, напоминает инженер Риекст. - Ну, конечно, - ворчит ученый. - У нас всегда чего-то не хватает... - Отставить! - говорит капитан Лобов. - Это не записывать. Где там "Джордано"? В пределах видимости? Собрать багаж, готовиться к швартовке! Соединение кораблей происходит как на показательном учении: без единого лишнего маневра, без единого нарушения правил. Корабли уравнивают скорость. Строго говоря, это делает лишь "Джордано". Вот совпали оси люков. Гармошка переходника "Джордано" начинает медленно расправляться. Вот она коснулась борта "Пса". Электромагниты цепко схватываются за обшивку. Под давлением подается герметизирующий состав. Затем воздух. Все в порядке. Можно открывать люки. Первыми покидают "Гончий Пес" ученые. Они увешаны приборами и записями, сделанными уже после отправления космического разведчика. Потом они возвращаются и снова выносят багаж. И еще раз... Космонавт, исполняющий на "Джордано" обязанности боцмана, зажав в зубах пустую трубку, не выдерживает и урезонивающе говорит: - Осторожнее! Вы перегрузите машину! Никто не обращает внимания на ворчуна. Да и сам космонавт ворчит более для порядка. За учеными переход совершают пилоты. Капитан Лобов покидает потерпевший крушение корабль последним. Предварительно он проверяет, все ли выключено и заблокировано. Ведь корабль не пойдет ко дну, которого нет в пространстве. Он останется здесь, на орбите, которая теперь будет называться орбитой "Гончего пса". Капитан покидает корабль. Автоматы закрывают за ним люк и отключаются. На небесном теле "Гончий пес" отныне будет действовать только радиомаяк. И вот капитан "Гончего пса" на борту "Джордано". Капитан "Джордано" ждет его у самого люка. Они обнимаются. - Ну вот, - говорит Велигай. - Все в порядке. - Как полагается, - подтверждает Лобов. - Ничего не забыли? - Нет. - Отделиться! - командует капитан "Джордано". - Курс обратный. Старт - через полчаса. - Он обращается к Лобову. - Ну, что скажешь? - Мои устроены? Велигай пожимает плечами. - Тогда - стаканчик чаю. И неплохо бы побриться. - Идем, - говорит Велигай. Он ведет Лобова к себе в каюту. Они садятся и долго, долго смотрят друг на друга. Смотрят и молчат. Никто не задает вопросов: столько раз уже продумано и представлено то, что пришлось перенести другу. И никто ничего не рассказывает: по сравнению с тем, что пережил другой, свои труды и заботы кажутся такими незначительными... - Ты вроде бы похудел... - говорит, наконец, Лобов. Он произносит эти слова как объяснение в любви, тон не соответствует их простоте; что поделаешь - капитан Лобов не то чтобы не знал нежных слов, но не привык к ним. - В моем возрасте это полезно, - утешает Велигай. - А ты как? Не издергался? Как твои подколенные рефлексы? Кажется, это отголосок какого-то воспоминания. Ведь они не один год пролетали вместе, Велигай и Лобов. При случае находится, что вспомнить. Но и голос Велигая на этот раз не свидетельствует о желании шутить или вспоминать. Даже этот резкий голос становится нежным. - Рефлексы в порядке, - говорит Лобов. - Отдохнуть, конечно, не мешает... Появляется чай. Капитан Лобов пьет с наслаждением. - Слушай-ка, - говорит он. - А куда потом пойдет "Джордано"? - Решит Земля, - негромко отвечает Велигай. Он откинулся на спинку кресла и смотрит в потолок. - Я еще одну, - извиняющимся тоном говорит Лобов. - А кто пойдет... Да ты что: никак, дремлешь? - Устал немного... - Еще бы! Мы вам задали работы. Тебе бы тоже отдохнуть не мешало. - Отдохну, - соглашается Велигай. - Вот и ладно. Я уж побреюсь там, у себя. Ну, а как Ирэн? Не получив ответа, он поднимает глаза. - Слышишь? Да ты что, уснул? Он видит открытые глаза Велигая. Капитан "Джордано" не уснул. Он отправился на отдых. - Велигай... - шепотом говорит Лобов и закрывает лицо руками. В сумерках Кедрин в последний раз прошел мимо того места, на котором еще, кажется, так недавно возвышался памятник "Джордано". Корабль возвращается, но еще много километров отделяет его от Земли, да корабль и не собирается больше опускаться на Планету. И место, прежде занятое памятником, пустует. На нем пока не устанавливают ничего иного. Со временем здесь поставят памятник. Не "Джордано" - его капитану. Памятники все-таки надо ставить людям. Лодка ожидала Кедрина. Он постоял возле нее еще минуту, оглядываясь. Памятник... А я знал этого человека. Знал мало и плохо. Но и сейчас могу сказать: он остался в душе. Пусть и нет гранита. Кедрин уселся в лодку. В сумерках зажигались звезды. Лодка медленно летела в своем эшелоне, автопилот пощелкивал и помигивал синими огоньками. За прозрачным куполом зажглись опознавательные фонари, на пульте засветился экран локатора. Через час обширное, высокое здание космовокзала поднялось за бортом лодки. Террасы здания поднимались выше отведенной для лодок зоны полета. Тогда Кедрин отключил автопилот и взял управление сам. Он мог и не делать этого, но спутник-семь уже овевал его своим дыханием, и неподвижное лицо Велигая чудилось рядом. А Велигай в таких случаях всегда брал управление в свои руки. Кедрин посадил лодку точно в узкую щель между тяжелым, многокрылым энтомоптером и округлым треугольником аграплана. Потом медленно прошел в вокзал. Цветные залы тянулись длинной анфиладой. Предстартовый зал был последним. Здесь уже чувствовалось пространство. Матовые стены убегали вверх, переходя в круглый потолок. Люди собирались группами, по кораблям; стало видно, что орбитальники отличаются от жителей Приземелья и от многочисленных обитателей лунных морей и материков. Пахло яблоками; почему-то все везли с собой в космос яблоки. Кедрин подошел к одной из стен зала - прозрачной, чтобы еще раз увидеть вблизи Землю. Следующее свидание их состоится нескоро... Прозвучала команда, вспыхнули табло. Посадочная площадка висела в воздухе на уровне люков корабля. Кедрин уселся в кресло, система страховки плотно обхватила его. Потом загудели двигатели. Снова были спутники, начиная с первого; корабль обходил их по очереди. В седьмой Кедрин вступил с ощущением, словно именно здесь прожил он все годы своей жизни. Он медленно шагал по коридорам. В его каюте все осталось без перемен. Кедрин повесил в шкаф плащ: здесь он больше не понадобится, тут люди носят иные одежды. Он посидел с минуту, привыкая, потом вышел. На перекрестке он остановился. Налево вел путь к Ирэн. Кедрин повернул налево. Ее каюта была пуста. Кедрин вошел и присел. Он посидел с минуту, потом недоуменно огляделся. Разве это ее каюта? Такое чувство, что произошла ошибка. Нет того волнения, которое возникало... Это та самая каюта. Сомнения нет. Но здесь больше не живет она... Кедрин встал. Шаги его были неверны. Он пошел прочь. Гура также не оказалось в каюте. Кедрин растерянно остановился: ему хотелось увидеть кого-нибудь из самых близких... Он пошел в кают-компанию. Гура он встретил на полдороге. Они пожали друг другу руки и несколько секунд стояли молча. Потом Гур сказал: - Вот так, Кедрин. Кедрин кивнул. Действительно, все было именно так. - Ирэн нет. Ты знаешь? Кедрин опустил глаза. Он знал это, побывав в ее каюте. И даже еще не прилетев на Спутник, знал. Иначе не могло быть. - Как он умер? - спросил Кедрин. - Просто. Как делал все. - Что мы будем делать теперь? Гур пожал плечами. - Строить корабли. Я во всяком случае. - Я тоже, - сказал Кедрин. - Это правильно. - Она... не сказала, вернется ли? - Нет. Да вряд ли она и сама знала это. Кедрин помолчал. - В какой мы теперь смене? - Во второй. - Что будем строить? - Еще один Длинный. Тот, который хотел построить Велигай. На который у него не хватило времени. - Его надо будет назвать... - Возможно. Хотя сам Велигай не согласился бы. Он сказал бы: на Земле и вне ее так много людей, именами которых стоит называть корабли... - Ну, ладно, - сказал Кедрин. - Я пойду. Или, может быть, посидим вместе? - Не исключено, вернувшийся друг мой, - сказал Гур, и в глазах его на миг показалась прежняя усмешка. - Странно: ведь все-таки прав оказался ты. В деле с Трансом, я имею в виду. - Я немало летал, - сказал Гур. - Надо много летать, чтобы всерьез относиться к самым фантастическим предположениям. Но рано или поздно всем придется примириться с тем, что так называемые фантастические события происходят гораздо чаще, чем мы думаем. И чем дальше, тем чаще. Потому что необъяснимые факты определяются примерно квадратом числа фактов, уже известных и объясненных. Природа развивается, и еще неизвестно, познаем ли мы ее быстрее, чем развивается она. Хотя в конечном итоге опередим ее, безусловно, мы. - Ты думаешь? - Уверен. А что касается исчезнувшего Трансцербера... у меня сейчас впереди работа, которая как раз связана с этим, - Эксперимент? - Нет, куда серьезнее и тяжелее. Предстоит вычистить мой праздничный костюм со всеми регалиями. Потому что в ближайшем будущем, дорогой мой друг, я предвижу много необычных встреч. - А я, - задумчиво сказал Кедрин, - хотел бы дожить до всего лишь одной. - Надейся - и доживешь. А если ты еще зайдешь в Центральный пост, где она оставила свой адрес... на случай, если кому-нибудь понадобится... В следующий миг Гур оказался прижатым к стене. Раскрытым ртом он ловил воздух. - И ты тут рассуждал?! - Фу, как банально - душить живого человека. Я ждал, пока... - Гур яростно схватил рукой воздух. - Да послушай!.. Он смотрел вслед убегающему, пока Кедрин не, скрылся за углом поперечного проспекта. Потом улыбнулся. - Что же, когда-нибудь ты встретишься с нею. А пока - пока будешь строить корабли. Беги, кричи, родившийся... Ибо дважды рождается человек, и оба раза - в любви и боли. Впрочем, я кажется становлюсь серьезен? Он повернулся и зашагал - вразвалку, как ходят монтажники, люди Приземелья.