й жертвой стал начальник железнодорожной станции, который, как выяснилось, недооценивал Кителя и не выделял ему нужного количества вагонов. Это был расплывшийся, но все еще могучий мужчина, похожий на борца, покинувшего арену, но хранящего ей верность. Черная железнодорожная форма едва сходилась на его животе. Китель запретил мне "поцелуи", и все же, будучи в озорном настроении, я решил похохмить. Во время доверительной беседы начальник то и дело сдувал со своего кителя пылинки, оглаживал его и поминутно повторял: "Ха-а-роший китель! Ха-ароший! Ах, какой у нас славный кителек!" Именно с такой интонацией владельцы собак и кошек гладят своих любимцев. Бумага тем не менее была подписана. Однако Китель смотрел на меня как-то странно. Неужто обиделся? Пожалуй, я перегнул палку. К чему эти эскапады? Хоть прощения проси. Мы вернулись к машинам. Некоторое время Китель сидел молча, затем сказал, не оборачиваясь: -- Выйдите все, кроме гипнотизера. Водитель Нечитайло -- широколицый улыбчивый мужичок в кожанке -- и мой охранник Серый -- долговязый парень с челочкой "под Кителя" -- оставили нас одних. Я ожидал упреков. Но Китель сказал совсем другое: -- Молодец! Все было нормально. Но по-моему, энергии сейчас ты потратил негусто? Думаю, еще на разок осталось? Желая его умаслить, я кивнул: -- Да. -- Вот и хорошо... Он надолго задумался, затем проговорил с расстановкой: -- Вижу, залучать друзей ты умеешь. Два больших человека меня полюбили. Есть еще парочка кандидатур, но думаю, с ними потерпит. А теперь пришла пора заняться врагами. -- Они вас тоже полюбят, -- с наивной беспечностью заверил я. -- От всей души и от чистого сердца. -- Враг не может полюбить, -- отчеканил Китель, -- Врага надо уничтожить. У меня мурашки пробежали по коже. Только сейчас до меня дошло, что он загодя приготовил ловушку и я попал в нее, как кролик. -- Я покажу тебе одного человека, -- продолжал Китель, буравя меня острым взглядом. -- Он должен отбросить копыта. Сегодня. -- Лучше давайте я сделаю из него вашего друга! -- взмолился я. -- В задницу таких друзей! -- Но зачем вам брать грех на душу?! Китель хрипло рассмеялся: -- На мне греха не будет. Грех ляжет на тебя. Ведь это ты замочишь его. -- От так крепко взял меня за грудки, что рубашка затрещала по швам. -- Да-да! -- продолжал он свистящим полушепотом. -- Я хочу, чтобы его кровь была на тебе. Это повяжет нас крепче любой бомбы. Вот тогда-то мы и снимем обруч. Тогда он уже не понадобится. -- Он как клещ вцепился в мое плечо. -- У тебя будет все: деньги, власть, девчонки... Я же говорил вчера: приближаются новые времена. А я редко ошибаюсь. Ты -- способный парень, но без царя в голове, ты не имеешь цели в жизни. Я дам тебе цель. Мы нужны друг другу. Я буду твоим поводырем, а ты -- моим орудием. Мы скрепим наш союз кровью, и он будет нерушим. Не переживай! Работы не много -- моих врагов всего трое. Но все они -- твои. Я вырвался из его рук и забился в дальний угол. -- Я ошибся! Во мне больше нет энергии! Китель, перегнувшись, схватил меня за шкирку одной рукой и с силой притянул к себе. Его глаза излучали бесовский огонь. -- А ты все же надеешься обвести меня вокруг пальца! Я вижу. Чую! Играешь с огнем, приятель! Улизнуть не удастся! Ты -- мой. Навсегда. Понял? Не хочешь уговорами, заставлю силой. Ты замочишь этого ублюдка сегодня же, сейчас, клянусь хлебом, а я приготовлю кой-какие документики и спрячу в надежное место. Будешь дальше хитрить да кобениться -- документики пойдут по назначению, лягут на милицейские столы. А там свои гении, их гипнозом не прошибешь. Так-то, приятель! Не хочешь со мной, я тебя сломаю -- для науки -- руками государства. Дошло?! Покуда я тебе не верю ни на грош, ни на кончик пальца, ни на волосок, понял? Я поверю только после первой крови. Какой же я олух! Упустил последний шанс, решив выкрутиться без содействия Мамалыгина. И вот -- расплата. -- Слушай внимательно, -- сощурившись, продолжал Китель. -- Я не случайно отослал своих. Об этом пока знают двое: ты и я. Не будешь ослом, никто и не догадается. Дело совсем простое... -- Он посмотрел на часы. -- Ровно через тридцать четыре минуты этот хрен поедет к своей шалаве. У него такая же молочная "Волга". Номер я тебе назову. Знаешь перекресток возле центрального рынка? Там постоянно гоняют рефрижераторы. Тебе надо проделать примерно то же самое, что ты вытворил с "Жигулями" Макса. Небольшой поворот руля, и "волжанка" аккуратно влетает под рефрижератор. Может, управление отказало. Или. тормоза подвели. Ну, чего молчишь? -- Я не могу... -- пролепетал я. -- У меня не получится... -- Получится, да еще как! -- уверенно заявил он. -- Не трусь, гипнотизер! Хочешь, сделаю маленькую поблажку? Поедем туда на одной машине. Возьмем только твою бабу и Серого, нельзя же совсем без охраны... -- Я не могу... -- Меня словно заклинило. -- Хватит дурака валять! Думаешь, я тебя на невинную овечку натравляю? Да это подлец, каких поискать! -- Он снова глянул на часы. -- Осталось тридцать две минуты, а ехать нам четверть часа, да еще запас нужен. Некогда рассусоливать! В путь! И попробуй только сдрейфить! До ужина не доживешь! -- Он высунулся в окошко и заорал: -- Нечитайло! Тотчас подбежал водитель в кожанке. -- Тащи сюда бабу и Серого! Едем! Через минуту весь экипаж был в сборе. -- К Центральному рынку! -- скомандовал Китель. "Волга" с ревом сорвалась с места. Вот так и бывает: когда нужно принять важное решение, времени на раздумья нет. Что мне делать? Выполнить приказ мафиози -- значит навсегда остаться в его власти. Отказ равносилен лишению головы. Я готов был выбрать второе. Лучше мгновенная смерть, чем пожизненное рабство. Стоп! У меня все же есть шанс. Крохотный, призрачный, но есть. По дороге к рынку мы будем проезжать неподалеку от дома-башни, и если Мамалыгин уже вернулся... Я смогу продержать Кителя десять минут в зоне действия своего биополя. Что будет дальше -- не хотелось думать. Ну! Сейчас или никогда! Я нашел руку Алины и крепко сжал ее. Она ответила мне чутким пожатием. Пора! Я сконцентрировал волю. Тотчас Китель повернулся к водителю: -- Давай направо! -- Чего? -- обомлел тот. -- Направо! -- Вы же сказали -- Центральный рынок... -- с обиженной гримасой напомнил Нечитайло. -- Я сказал -- проспект Космонавтов! -- рявкнул зав-базой. -- Выходит, я не расслышал, -- пробурчал водитель. -- Не то поехал бы другой дорогой. Тут же одностороннее движение, сами видите. А теперь придется делать крюк. -- Да хоть петлю! Хватит болтать! -- рассвирепел Китель. -- Делай, что тебе сказано! -- Всегда я у вас виноват... -- не сдавался настырный Нечитайло. -- Заткнись! Я ни на миг не ослаблял контроля над сознанием Кителя. Вот наконец и дом-башня. -- Тормози у подъезда! -- приказал Китель. "Волга" замерла у обочины. -- Мы зайдем ненадолго к одному хмырю, -- лениво бросил Китель. -- Ждите здесь. Подъезд, лифт, двенадцатый этаж, площадка. Мое биополе работало уже более пяти минут. Я позвонил. Ну, судьба! За дверью стояла тишина. Текли томительные секунды. Я не убирал пальца с кнопки, понимая, что проиграл. Удача против меня. Еще три-четыре минуты -- вот все, что мне оставалось. В какой это сказке персонаж чувствовал, что его голова отделяется от туловища? И тут дверь бесшумно распахнулась. За порогом стоял Мамалыгин -- в банном махровом халате и резиновых шлепанцах, с мокрыми прядками волос. Глаза за толстыми линзами очков выражали высшую степень удивления. Я покачнулся. Силы оставляли меня, но боковым зрением я все же успел заметить, как безучастный доселе Китель опрометью бросился к лестнице. Должно быть, мое биополе снова исчезло. Хуже всего, что Мамалыгин не видел Кителя. По стеночке я медленно сполз на пол, шепча: -- Верните его... Иначе я погиб... Очнувшись, я обнаружил, что лежу на кожаном диване в кабинете Мамалыгина, напротив -- в кресле -- с осоловелым видом сидит Китель, а хозяин озабоченно расхаживает вокруг письменного стола. -- Что случилось, Вадим? -- Обруч... -- Я быстро распутал шейный платок, обнажив ненавистный ошейник. -- Это бомба... может взорваться в любую секунду... Я погиб! -- Спокойно! -- Мамалыгин достал откуда-то серебристый предмет, напоминающий утолщенный карандаш, и провел им по обручу. Тот сразу же обуглился, хотя никакого жара не было и в помине. Мамалыгин переломил его легко, как сухарь, и бросил обломки на стол. -- Как он оказался на тебе? Сбивчиво, перескакивая с пятого на десятое, я поведал о случившемся. Разумеется, без постыдных для меня подробностей. Дескать, на меня напали в темноте, оглушили, а затем, надев этот обруч, принялись шантажировать. Мамалыгин слушал внимательно, но наводящих вопросов не задавал. -- Понятно... -- Выдвинув ящик стола, он достал обыкновенный электрический фонарик и, отрегулировав какой-то рычажок на корпусе, направил невидимый луч на лоб дремлющего Кителя. -- Ты знаешь этого человека? -- поинтересовался он. -- Это главарь шайки похитителей, -- обтекаемо ответил я. -- Это некто Когтев Константин Петрович, по прозвищу Китель, -- тихо поправил Мамалыгин, впрочем, безо всякого стремления уличить меня во лжи. -- Один из четырех крупных подпольных воротил города. На будущее старайся избегать с ним конфликтов. -- Он продолжал обводить голову того фонариком. -- Что вы делаете? -- спросил я. -- Блокирую память. Когда он очнется, то забудет все, связанное с тобой. Кстати, вы пришли сюда вдвоем? -- Нет, у подъезда стоит машина, в ней еще трое. -- Они участвуют в этой истории? -- Да. -- Ну-ка, пошли... -- Мамалыгин двинулся к балкону. Я поплелся следом, подумав внезапно о том, что сейчас навсегда исчезну из памяти Алины. Я вспомнил ее ласки, горячее тело, восторженный взгляд... На миг захотелось упросить Мамалыгина не вмешиваться в память Алины. Но малодушие взяло верх. Зачем мне женщина, видевшая мой позор? И многого ли стоят ее слова о любви? Должно быть, она говорит их каждому либо через одного. А ко мне она приклеилась с единственной целью: поживиться. Все это фальшь. Город битком набит подобными Алинами. У нас с ней было две хорошие ночи, и довольно. Прощай, Алина! Извини, но ты -- не мой идеал. Мамалыгин перегнулся через перила, подзывая меня к себе: -- Эта? -- Она самая. Молочная "Волга". Хмыкнув, он навел на машину луч фонарика. Через минуту мы вернулись в комнату. Китель по-прежнему сидел в кресле в позе истукана. Мамалыгин распростер перед его лицом ладони, совершая плавные, как бы охватывающие движения, и резко опустил руки. Китель тотчас встрепенулся и уставился на нас как баран на новые ворота. Моя персона не вызвала у него никакого интереса. -- Где я? -- недоуменно спросил он. -- Кто вы такие? -- Случайные попутчики, -- мягко пояснил Мамалыгин. -- Вы поднимались в лифте и лишились сознания. Пришлось оказать посильную помощь. Как вы себя сейчас чувствуете? Вам нужно носить с собой валидол. В вашем возрасте шутки с сердцем плохи. -- Точно. -- Тот помассировал грудь. -- И вправду -- отпустило. Ну, спасибо! Это управление железной дороги? -- Вовсе даже нет. Жилой дом на проспекте Космонавтов. -- Ни хрена себе! -- присвистнул Китель. -- А какого черта я здесь делаю? -- О том, вероятно, нужно спросить у вас. Китель потер свой бычий лоб. -- Что значит текучка! Скоро собственное имя забудешь. -- Он достал из верхнего кармана пиджака визитную карточку и протянул ее Мамалыгину. -- Позвоните в ближайшие дни, я вас отблагодарю... Когтев умеет помнить хорошее! -- К нему вернулась привычная самоуверенность. -- Весьма вам признательны, -- вежливо кивнул Мамалыгин. -- Найдете дорогу? -- Это я-то?! Еще бы! Он встал и, громко ступая, вышел. Мамалыгин проводил его до дверей и вернулся в кабинет. Я невольно напрягся, ожидая дотошных расспросов, а затем и крепкой взбучки, возможно, даже изгнания из рая. Но и намека на недовольство не было в его взгляде. Наоборот, он смотрел сочувственно. -- Ты все-таки пострадал... Не переживай. Сейчас восстановим твое ухо. Даже шрама не останется. Он извлек из ящика стола еще один компактный чудо-аппарат, похожий на небольшую резиновую грушу. Легкое жужжание, приятное покалывание в мочке и -- ранки будто не бывало. Мое ухо приобрело первоначальную природную форму. Я не уставал дивиться богатству необычного арсенала Мамалыгина. Вот кто поистине всемогущий человек! -- Среди твоих похитителей, чью память мы еще не заблокировали, остались опасные люди? -- спросил он. Я сразу же вспомнил Макса и того второго, неизвестного мне "железного" человека. Беда в том, что я его не знал. -- К сожалению, да, -- вздохнул я. -- По меньшей мере двое. -- Тогда держи блокиратор. -- Мамалыгин протянул мне "волшебный" фонарик. -- Как им пользоваться? -- Я повертел в руках чудесный подарок. -- Очень просто. Он уже настроен на твою волну. Включаешь эту кнопку и наводишь луч на верхнюю часть головы объекта. Продолжительность облучения не менее тридцати секунд. Дальность -- до ста метров. Луч стирает, вернее, запирает, блокирует связанную с тобой информацию, которая хранится в сознании твоего оппонента. Подчеркиваю, речь идет только о тебе. Если, к примеру, твой противник видел тебя верхом на слоне, то после облучения тебя он забудет, но слона -- нет. Понимаешь? -- Ага, -- кивнул я, прикидывая, что вспомнит Макс после знакомства с блокиратором. Значит, меня он забудет, а вот Алину будет помнить и при случае... Да, но ведь Алина уже не помнит обо мне. Круг замыкался. -- Ну? Сошлось? -- улыбнулся Мамалыгин, словно прочитав мои мысли. -- Еще вопросы есть? -- Да... -- Пожалуйста. -- Знаете, Аркадий Андреевич, был момент, когда мое биополе исчезло. -- Биополе не может исчезнуть, -- покачал головой Мамалыгин. -- Но иногда оно не проявляется. Тут две основные причину. Первая: большая доза алкоголя или наркотиков. Вторая: страх. Чтобы управлять биополем, нужна ясная голова и твердая воля. Если, скажем, птица засомневается, умеет ли она летать, то, скорее всего, упадет и разобьется. Никогда не теряй головы, мой мальчик, -- вот лучший совет, какой я могу тебе дать. -- Понятно... -- пробормотал я, вспоминая то гаденькое чувство, которое охватило меня в подвале Кителя, когда он не откликался на мои команды. От Мамалыгина я уходил переполненный противоречивыми чувствами. Было больно и стыдно за глупые проделки, за пошлые развлечения, за то, что, обладая гигантскими возможностями, я принялся растрачивать их по пустякам. Из-за собственного легкомыслия я едва не оказался в вечном полоне у безжалостного и кровожадного негодяя! Но была и окрыленность. Теперь я знал, что мне делать. Литературная работа, учеба, умные друзья, интересные люди, театр, спорт -- как богат и красочен мир, когда ты ведешь здоровый образ жизни! Это мой выбор, и никогда более я не отступлю от столбовой дороги ни на шаг. ПЕРВАЯ ЧАШКА КОФЕ Я неловко перевернул очередной листок рукописи Вадима Ромоданова, он соскользнул со стопки и, кувыркнувшись, улегся на пол. Волей-неволей пришлось подниматься с кресла. Вот и кстати. Чтение несколько утомило меня. Надо бы чуть размяться, сварить кофе, придвинуть поближе пепельницу -- словом, устроиться поудобнее. Не могу сказать, что к этому моменту рукопись всецело захватила меня. Притом постепенно крепло убеждение, что я стал жертвой литературной мистификации. Очевидно, Вадиму Ромоданову осточертели собственные научно-популярные очерки и он решил испытать свои силы в ином жанре, выбрав меня в качестве первого читателя. Все говорило бы в пользу подобной версии, если бы не одно обстоятельство: я по-прежнему не мог объяснить, каким образом письмо, а с ним и рукопись оказались в моей комнате. Желание рассеять туман и было, собственно, главной причиной, побуждающей продолжить чтение. Но, должен признаться, тут присутствовал и чисто профессиональный интерес: в повести завязывались некоторые узелочки, о развязке которых я пока не догадывался, и оттого было любопытно, насколько выпукло автор расставит все точки над "i", сумеет ли гармонично соблюсти законы жанра, все ли ружья, которыми он густо оснастил страницы своего сочинения, выстрелят в финале. Одновременно я размышлял о самом Вадиме Ромоданове. Если правы те, кто утверждает, будто по любому произведению можно с полной определенностью судить о характере автора, то многие ремарки господина Ромоданова выставляли его в довольно-таки неприглядном свете. Это была не то чтобы противоречивая, а, скорее, безнравственная личность, человек, не имеющий ни малейших моральных устоев, способный из пустой прихоти на самый низкий поступок, несмотря на все свои пространные рассуждения о порядочности. Примеров тому я обнаружил предостаточно. Тут-то и заключалось наиболее уязвимое место повествования. Дело в том, что, будучи любителем и, смею надеяться, знатоком фантастики, я, как и Вадим Ромоданов, охотно допускаю мысль о множестве населенных миров, о различных уровнях цивилизаций, о контактах тайных и явных и всем таком прочем. Не вызывает особых возражений и фигура агента, работающего на иную, более высокоразвитую цивилизацию. Но как можно поверить, что могучий разум выберет на эту должность человека совершенно безответственного, эгоистичного и порочного?! Да еще наделит его уникальными дарованиями при полной бесконтрольности! Дай такому волю, он со временем затмит не только примитивного хапугу Кителя, но и куда более зловещих персонажей истории. Кстати, с Кителем тоже явная натяжка, избитая литературная схема: если торговый начальник -- значит, обязательно жулик, причем непременно глава подпольного синдиката, "кровожадный и безжалостный негодяй" (цитирую Ромоданова). Как будто жуликов нет среди представителей других уважаемых профессий! Кофе вскипел. Я, как обычно, растворил две ложечки сахара, после чего вернулся к рукописи. ПРОДОЛЖЕНИЕ РУКОПИСИ ВАДИМА РОМОДАНОВА Прошла всего неделя после моего освобождения, а я уже не мог без усмешки вспоминать свои недавние благочестивые намерения. Какого черта! Я получил урок. Я его усвоил. Но не для того же, чтобы вести монашеский образ жизни! Я не испытал еще и сотой доли доступных мне наслаждений. Добровольно отказываться от них -- верх кретинизма. Впрочем, в тот, первый, вечер в голове моей бродили иные, более смиренные мысли. Подойдя к подъезду моего дома и не обнаружив перед ним оставленной в роковую ночь "Волги", я не удивился. Угнали-таки машину! Может, Макс или кто другой из команды Кителя. Бог с ней, с тачкой! Куплю новую. А вот рукописей, которые лежали на заднем сиденье, теперь не вернешь. Пропал весь мой творческий багаж, все, наработанное с той поры, когда я впервые ощутил в себе Призвание. Кое-что удастся, пожалуй, восстановить по памяти, а вот дневники, выписки, наброски утрачены навсегда. Я поднялся на свой этаж, достал ключи. -- Кхе-кхе! -- раздалось за спиной громовое покрякивание. Я обернулся. В дверном проеме соседней квартиры стоял мужчина в спортивном трико и белой майке, которая, казалось, вот-вот треснет под напором могучих мышц. Этакий русский медведь, Иван Поддубный на пенсии. На его румяных щеках играла благодушная улыбка. -- Здорово, сосед! -- Его бас был слышен, вероятно, вдоль всей улицы. -- Здравствуйте, -- ответил я. -- Ты, стало быть, Вадим? -- утвердительно поинтересовался он. -- А я -- дядя Миша. -- Очень приятно! -- Что же ты, Вадим, бросаешь машину где попало? -- продолжал он. -- Угнать ведь могут. Народ ушлый! -- Кажется, уже угнали, -- вздохнул я. -- Как бы не так! -- лукаво подмигнул он. -- Скажи мне спасибо. Вижу -- соседская машина стоит без присмотра. Ночь стоит, день стоит. Я звонил, стучал, никто не открывает. Ну, думаю, племянник весь в своего дядюшку. Тот такой же рассеянный был. Умчится по делам, когда на неделю, когда и поболе, а машину бросит. Бывало, что и с ключами... Так что я загнал ее во двор, -- заключил нежданный собеседник. -- Вот спасибо! -- Я едва не задохнулся от радости. -- Стоит у гаража, -- победно улыбаясь, известил дядя Миша. -- Двор у нас, слава Богу, тихий, спокойный. Оттуда не уведут... -- Славное лицо у дяди Миши! -- Только ты уж на будущее будь повнимательнее, -- добавил он. -- Обязательно... Еще раз -- огромное вам спасибо, дядя Миша! Может, зайдете на пару минут? Как насчет рюмочки коньяка? -- Не пью и не курю, -- с молодецким вызовом ответил он, не отвергая, впрочем, предложения в целом. Его вид мог бы послужить отличной рекламой здорового образа жизни. Чем не пример для подражания? Берись за ум, Вадим Ромоданов, будешь таким же бодрым и уравновешенным. -- Тогда чашечку кофе? -- Кофе на ночь вреден. -- Улыбка стала еще шире. -- А как насчет кваску? -- Это можно, -- кивнул он, выходя наконец на площадку. Открывая дверь, я внезапно подумал о том, что в квартире, не исключено, царит полный разгром. Но, к моему удивлению, ничего не было тронуто. Мы прошли на кухню. Я открыл холодильник, разыскал на нижней полке бутылку кваса. Мельком глянув в окно, увидел в густеющих сумерках знакомый силуэт у гаража. Вот она, моя красавица! Ай да дядя Миша! Вот так услужил! Чтобы составить компанию соседу, я и себе налил квасу. Не пора ли полностью перейти на подобные напитки? Вымету из квартиры весь алкоголь как сор! Да здравствует трезвость! -- Я хоть и на пенсии, а без дела не сижу, -- рассказывал между тем дядя Миша. -- Меня тут каждая собака знает. Машину ли починить, сантехнику отладить, электричество -- все могу. Просто так, по-соседски. Так что, возникнет какая нужда, милости просим, обращайся без всякого. Эх, хорош квасок! Ядреный! Люблю! -- Стало быть, вы хорошо знали моего дядюшку? -- Юрия Михайловича? Как не знать! Сколько лет на одной площадке прожили! -- Наверное, часто заходили к нему в гости? -- Этого не скажу, -- покачал головой дядя Миша. -- Очень замкнутый был человек. Все сам да сам. Ученый! Голова! Спросишь его о чем-нибудь, ответит, а так, чтобы первым заговорить, -- никогда. Вот только... -- Он задумался. -- Как раз перед его последней командировкой случилось... Я возился в гараже, а он третий справа от твоего, слышу, Юрий Михайлович свою "Волгу" выводит. Вдруг заходит ко мне. "Михайло", -- говорит. Это он меня так называл -- "Михайло", вроде как под Ломоносова. Так вот. "Михайло, -- говорит, -- я уезжаю далеко и надолго..." И вид у него, понимаешь, какой-то опущенный. "Что-то, -- говорит, -- Михайло, сердчишко стало барахлить в последнее время. Если что случится, то знай, что все свое имущество я завещаю любимому племяннику Вадиму Ромоданову. Прошу тебя по-соседски, поддержи парня морально, помоги, если надо..." После вздохнул как-то странно, махнул рукой, вяло так махнул и вышел. Я кричу вслед: "Не беспокойся, Юра!", -- а он и не слышит уже. Сел и уехал. Так и не довелось больше поговорить. А через неделю узнаем: умер Юрий Михайлович в чужой стороне, на каком-то ученом съезде, прямо в зале заседания, от разрыва сердца. Такие вот дела. -- Как вы об этом узнали? -- с жаром спросил я. -- Нотариус приходил. Я-то сам не видел: как раз за картошкой ездил на рынок. А дома жена была, Маша. Вот ей он и сообщил, что, значит, Юрий Михайлович приказал Долго жить, а все его имущество переходит племяннику. Мы потолковали еще немного, но ничего существенно нового о любимом дядюшке я не узнал. Складывалось впечатление, что этот человек оставался загадкой даже для соседа, жившего с ним рядом, через стенку, на протяжении многих лет. Когда дядя Миша ушел, я спустился во двор. Поставил машину в гараж, забрал рукописи и вернулся домой. Полночи я сидел за столом, разбирая и сортируя архив. Несмотря на мое творческое младенчество, бумаг набралось предостаточно. Во-первых, еще лет с четырнадцати, когда я впервые ощутил в себе потребность писать, я более-менее регулярно вел дневник. Кроме того, записывал меткие фразы и реплики, подслушанные диалоги, хохмы, сценки, собирал редкие пословицы и поговорки. Когда мне в голову приходил очередной сюжет, я вкратце записывал его на первом подвернувшемся клочке бумаги. Постепенно таких набросков набралась целая папка. О некоторых сюжетах я забыл, зато другие ветвились, роились, углублялись, обрастали плотью. Но в целом эта папка еще ждала своего часа. Была у меня начата и первая повесть -- "Молодые Миры", а также цикл рассказов. "Одиссея космического "волка"" со сквозным персонажем -- бывшим пилотом звездолета Аристархом Парамоновым, любителем порисоваться и прихвастнуть. Да, не густо... Хотя как посмотреть. Ведь все это я написал по строчке, по абзацу, урывками, тайком, в отсутствие мало-мальски пригодных условий для творчества. К тому же я был молод и впереди меня ждала целая вечность. Некоторое время я перекладывал папки с места на место, не зная, какой отдать предпочтение. Наконец, оставил для работы "Одиссею космического "волка"", а остальные отнес в кабинет, разместить в книжном шкафу. Ну вот! Завтра вечером засяду за своего Аристарха... * * * ...С утра я отправился в институт. Первая пара начиналась в 8.30. Я был полон энтузиазма и рвения к учебе. Хватит лодырничать! Сессия на носу! Когда я подходил к факультету, меня поразило странное ощущение: как будто я отсутствовал вечность. Войду сейчас внутрь, и окажется, что мои однокурсники давно уже защитили диплом и стали солидными людьми... Теперь, после того как я побывал в руках Кителя, многое виделось мне почему-то в ином свете. * * * После лекций я поехал в Жердяевку. По двору важно расхаживал бравый Пономарец. -- Здравия желаИм! -- лихо откозырял он, комично вытянувшись в струнку. -- Здравствуй, Васильич, -- ответил я. -- Рюмочку выпьешь? -- С превеликим удовольствием! Мы прошли на веранду. -- Как дела? -- поинтересовался я, наливая ему стакан. -- Лучше не бывает! -- вскинулся он. -- Девицу обиходили, как ты, хозяин, велел, одели, накормили. Ох, и хороша девка! Одно слово -- персик! У тебя, хозяин, губа не дура. Я так думаю, ты хорошенько попасся, а? -- и он подмигнул. -- Васильич, не болтай лишнего! -- строго потребовал я. -- Кто за ней приезжал? -- Какой-то мужик. -- Каков он из себя? -- Такой плюгавенький, плешивенький, а глазки быстрые-быстрые. Передал записку от тебя, мы все в аккурат исполнили. Или что не так? -- Все так... Хм! Плюгавенький, плешивенький... Нет, такого человека в окружении Кителя я не знал. Пономарец мастерски осушил стакан и сразу же окосел. -- Какие будут указания, хозяин? -- пропел он. -- Пусть Фекла Матвеевна приготовит обед. Да и ужин, пожалуй. Заночую сегодня в Жердяевке. -- БуИт исполнено! Пока Фекла Матвеевна стряпала, я зубрил конспекты. После довольно плотного обеда завалился спать и проснулся около полуночи. Поднялся в башенку с набросками "Космического "волка"" и просидел за столом почти до шести утра. Работалось легко. Я завершил начерно двенадцатистраничный рассказ. За одну ночь! Таких темпов у меня еще не бывало. Если так пойдет и дальше, то к Новому году я подготовлю свою первую книжку. * * * Наутро все городские газеты вышли с сенсационной информацией об аресте ответственного работника торговли Когтева К. П. Сообщалось, что, используя поддельные визы на заявках, Когтев сумел получить крупную партию пиломатериалов и вагоны для их вывоза в одну из безлесных южных республик. Приводилась умопомрачительная сумма преступной сделки. Вместе с Когтевым арестована группа должностных лиц из его окружения. Я почувствовал, как целая гора свалилась с сердца. Однако же меня беспокоил Макс. Скажу откровенно, я побаивался этого типа. Что-то подсказывало, что его фанатичная ненависть принесет мне еще немало неприятностей. Но теперь получалось, что Макса либо тоже арестовали, либо он дал деру. В любом случае ему сейчас не до меня. Пусть на время, но он исчезает из моей жизни. * * * Позади -- еще один учебный день. Я приехал в Жердяевку, прокручивая в голове распорядок до утра: обед, подготовка к экзаменам, ужин, сон, затем ночное бдение над приключениями Аристарха Парамонова. Поначалу все шло строго по плану. После обеда -- грибной суп и вкусйейшие голубцы -- я несколько часов подряд добросовестно разбирал проекции по начерталке, затем поужинал котлетами с фасолью и прилег на диване. Едва моя голова коснулась подушки, как наступил глубокий сон. ...Длинноногая загорелая красавица с пшеничными волосами в невесомом полупрозрачном одеянии появилась у моего изголовья. Отбросив одеяло, она принялась умело массировать мои мышцы легкими, почти неощутимыми движениями. Нега разлилась по всему телу, плоть моя восстала. Я проснулся, будто меня кто-то толкнул изнутри. В комнате царил полумрак. Никакой красавицы не было и в помине. Несколько минут я лежал неподвижно, все еще очарованный магией сна. На что я трачу свое время, свое драгоценное время, пришла в голову коварная мысль. Зачем зубрить все эти формулы, которые не пригодятся мне никогда в жизни?! Разве мне трудно внушить любому преподавателю, что мои знания безупречны? Какого дьявола я, при моих-то возможностях, соблюдаю воздержание, как столетний старец? Как глупо, что в моей записной книжке нет двух-трех десятков телефонов красоток всех типов, каждая из которых охотно откликнется на зов! Алину я потерял, Валечку не найти, Жанна по-прежнему чужая... Я посмотрел на часы. Половина десятого. Всего лишь? Ресторанная жизнь только-только набирает обороты. Через полчаса я буду в городе. Только не в "Волну". К черту этот дерьмовый кабак! Но почему бы не заглянуть в "Интурист"? Попасть туда невероятно трудно, но для меня-то это не проблема. А именно в "Интуристе" гуляет золотая молодежь. А рассказ? -- пискнул внутри тоненький голосок. Ну что -- рассказ? Вчера я уже написал один. Гнать вал тоже нельзя. Замысел нужно выносить, как младенца. Нет, я имею полное право немного расслабиться. Я его заслужил. Китель арестован, его бандиты, включая Макса, вероятно, тоже. Почему бы не отметить это событие? Я рывком вскочил и бросился к бассейну. Через десять минут, взбодренный и принаряженный, жаждущий новых приключений, я уже был во дворе. На лавочке под соснами сидел Пономарец. Завидев меня, резво вскочил: -- Хозяин, послушай, что я удумал! А не завести ли нам собачку? Бульдога, а? Или овчарку? Лишний сторож не помешает. -- На твое усмотрение, Васильич. Я не против. Присматривай тут. Я, скорее всего, переночую в городе. -- Гуляем, хозяин? -- ухарски подмигнул неисправимый плут. * * * Гостиница "Интурист" полукругом охватывала центральный городской сквер. Шестнадцать этажей стекла и бетона, мраморные ступени, бронзовые светильники. По слухам, кроме основного ресторана, здесь имелось еще четыре бара, два кафе, пивной зал и по буфету на каждом этаже. Простор! Экскурсии я совершать не стал, ибо, заглянув в первый же бар, увидел у стойки именно такую женщину, которая явилась мне во сне: длинноногую, загорелую, с копной пшеничных волос, перехваченных алой лентой. Я без обиняков предложил ей поехать ко мне в гости, показав для убедительности пачку банкнот. Напились мы до чертиков, затем полночи отплясывали голыми какой-то дикарский танец под орущий магнитофон, занимаясь в перерывах тем, что моя новая партнерша называла эротическим массажем. С этого дня я будто с цепи сорвался. Прошла какая-то неделя, а я уже знал вдоль и поперек все городские рестораны, где обслуга испытывала ко мне глубочайшее почтение. Каждую ночь у меня была новая женщина, иногда две. Кроме того, периодически я набирал компанию из числа студентов факультета, тормозил какой-нибудь "рафик" или автобус, и мы ехали в Жердяевку, где вечеринка продолжалась до утра. Чтобы попасть в компанию, мне льстили, передо мной заискивали. Одних я приближал, других подвергал опале и ежедневно тасовал эту колоду. В институт я ходил лишь затем, чтобы собрать очередную команду для предстоящей оргии. Лекции я послал подальше, а конспекты выбросил в мусорный бак. Девчонки сами вешались мне на шею. Была ли среди них Жанна? Она сама приехала в Жердяевку, сама вошла в мою спальню. Ее первые слова, обращенные ко мне: -- Мне нравится одна кожаная куртка... -- Считай, что она твоя. -- А если добавить туфли? -- Туфли, а к ним сумочку и пояс. И кое-что на мелкие расходы. Она кивнула, затем молча разделась и вытянулась на кровати поверх одеяла. -- Ну? Груди у нее и вправду были великолепные, талия -- осиная, но мне почему-то захотелось, чтобы она оделась и ушла. Что-то перегорело. И одновременно я не хотел ее отпускать. Ведь я мечтал о ней два года! Это была наша первая и последняя близость. * * * А между тем наступила летняя сессия. Первым экзаменом была начертательная геометрия. Всю группу лихорадило. Я спокойно уселся перед Ермолиным, напряг биополе и в течение трех минут уверенным тоном рассказывал ему, чем отличается ермолка от тюбетейки, колпака, а также фески. При этом вместо проекций я бодро рисовал перед ним чертиков. Ермолин просиял: -- Молодой человек! Впервые в своей практике лицезрею студиоза, владеющего столь обширными познаниями по данному многотрудному предмету! -- и жирно вывел в ведомости "отлично". Надо было видеть физиономии Виталия и Олега, когда они узнали о моем успехе! Сами-то они едва вытянули на "хорошо". А по институту пошла гулять новая легенда о Парне, Сдавшем Самому Ермолину На Отлично. Примерно так же я общался с другими экзаменаторами. Зато мои дружки по кутежам тряслись от страха, как осиновые листики. Застолья, танцы, купания при луне сейчас аукнулись. Никогда еще в истории факультета урожай "бананов" не был столь обилен. Бедняга декан хватался за голову после каждого экзамена. Конечно, кое-кого я мог бы взять под опеку. Но я не хотел. Принципиальна. Пусть каждый отвечает за себя. К тому же эта компания мне наскучила. Все повторялось. Одни и те же лица, одни и те же подначки и хохмы... Я уже не говорю о том, что я оплачивал все удовольствия, а они воспринимали это как должное. Этакие новые римляне: "хлеба и зрелищ!" К черту! Нет, решено бесповоротно! Прощай, институт! Летом буду поступать в университет, на филфак. В этот же период расстроились мои отношения с дядей Мишей. На следующее утро после той, первой, ночи, когда я снял в "Интуристе" длинноногую красавицу, раздался звонок в дверь. Мы с красоткой только-только продрали глаза. Я набросил халат и пошел открывать. На площадке стоял дядя Миша. -- Привет, Вадим. -- Он улыбался, но несколько натянуто. -- Что-то у тебя сегодня шумно было очень. Маша всю ночь глаз не сомкнула. -- Извините, такого больше не повторится. -- Ладно, Вадим, извини, если что не так, и пойми правильно, по-соседски. Обещание, данное дяде Мише, мгновенно вылетело у меня из головы. В этот же вечер я привел домой стройную брюнетку, и все повторилось. Мы так разошлись, что бегали друг за другом, сбивая стулья. Да еще для чего-то стучали в стенку, за которой обитали мои соседи. На следующее утро дядя Миша выглядел более сурово. -- Вадим, -- улыбки на его румяном лице уже не было, да и сам румянец наполовину исчез, -- я все понимаю, дело молодое, но и ты нас пойми: мы -- старики, ночью нам нужен покой. Я обещал исправиться, а через день привел к себе целую орду, и мы устроили такой бедлам, что стены ходили ходуном. Дядя Миша перестал со мной здороваться. Зато с Пономарцами обходилось без проблем. Фекла Матвеевна оставалась улыбчивой, успевая готовить на всю компанию, после чего уходила домой. Иван же Васильевич вился вокруг вьюном. Его гонишь в дверь, он лезет в окно. Хлопнув пару стаканов, он довольно лихо исполнял чечетку, чем немало веселил народ. Любил он заглянуть в бассейн, особенно когда разомлевшие девицы сбрасывали с себя последнее. Глазки его масляно блестели. Мужик он был шумный, суетливый, но не вредный. Мы ладили. * * * Как-то раз, когда в своей квартире я устроил вместе с двумя близняшками самую разнузданную оргию, раздался телефонный звонок. -- Вадим? Здравствуй! Жду тебя послезавтра, в шесть вечера, -- раздался торжественный голос. Сначала я даже не понял, кто звонит, и собирался было послать непрошенного абонента к чертям собачьим, но тут он добавил: -- Чего молчишь? Прибывает гость... Оттуда... Ты понял? Мамалыгин! Это он! Сообщает о скором прибытии посланца Диара, который, вероятно, снимет с меня стружку, спросит за все... -- Да, понял, очень рад, буду... -- пролепетал я. -- Вот и хорошо. Приходи обязательно, есть важный разговор, -- туманно заключил Мамалыгин и повесил трубку. Мое блаженное настроение улетучилось. Прогнав разобиженных близняшек, я отправился в ванную, где долго держал голову под струей холодной воды. Значит, дождался? Вот уж зададут мне перцу! От Диара невозможно что-либо скрыть. Они все видят, все знают. Другое дело, что им не всегда ясны наши побуждения. Но я столько всего натворил, что расплата неизбежна. Не исключено, что послезавтра у меня отнимут эту квартиру, дачу в Жердяевке, автомобиль... Лишат биополя, блокиратора... Я стану тем, кем и был, -- нищим, вечно полуголодным студентом. Внезапно я ощутил, как больно мне терять все это. Можно ли что-то исправить? Надо чистосердечно раскаяться, молить о прощении, объяснить, что весь этот кавардак был с моей стороны всего лишь неудачной попыткой как-то разнообразить жизнь, познать ее изнанку. Я понял, что пошел по неверному пути! Я торжественно отрекаюсь от него. Начиная с этой минуты не будет в нашем городе более скромного, добросовестного и трудолюбивого парня, чем я. Только не прогоняйте меня. Пощадите! В течение двух дней я истово замаливал свои грехи, осознавая в глубине души смехотворность запоздалого раскаяния. * * * Наступил назначенный час. Ровно в шесть я звонил в дверь квартиры Мамалыгина. Пальцы мои подрагивали, зуб не попадал на зуб, но это было ничто по сравнению с внутренней дрожью. Дверь открыл Мамалыгин. -- А-а... Вадик! Ну, здравствуй! Заходи, тебя ждут. -- Тон его был любезным, однако я не строил иллюзий. Мы прошли в комнату. За столом, накрытым для чаепития, сидел он, мой судия. Должен отметить, что я до сих пор не знаю, какова же истинная внешность обитателей Диара. Не исключаю, что постоянной формы у них вообще нет. Диарцы обладают способностью придавать себе любую наружность, причем мгновенно, -- от фантастического существа до легкого облачка. Гость был мужчиной средних лет с приятным интеллигентным лицом. Его коротко подстриженные волосы серебрила благородная седина. Встав, он крепко пожал мою руку: -- Добрый вечер, Вадим! Рад с вами познакомиться. Меня можете называть Иваном Ивановичем. Прошу, -- он указал на стул напротив себя. Произношение у него было безукоризненное -- дикторская категория. Хм! Непохоже, что меня собираются песочить и драить. Мамалыгин принялся разливать из самовара чай. -- Как вы вживаетесь в н