евнух явно не притворялся. На всякий случай Иван связал ему руки за спиной, ткнул носом в землю - пускай полежит. - Вот это да-а! - на одном дыхании выдала беленькая. И свалилась без сознания. Лана зажимала рот смуглянке, которая, видно, от неожиданности потеряла остатки ума. Но удерживать ее было нелегко. - Вы откуда? - спросила Лана, тяжело дыша, отдувая прядь, лезшую в глаза. - Оттуда, - ответил Иван невразумительно. Но они поняли друг друга. Смуглянка вырвалась и заорала пуще прежнего. В коротеньком перерыве между двумя воплями она вставила, обращаясь к русоволосой. - Дура! Дурища! Ты чего - подыхать надумала из-за него?! Ну нет!!! Иван, не обращая внимания на истеричку, подошел к Лане, взял за руку. - Пойдем! - Куда? - удивилась она. - Отсюда нет выхода. - Выход всегда есть, - заверил ее Иван, - всегда и отовсюду. Пойдем! Он сжал ее руку. И по телу его пробежала волна теплой, приятной дрожи. Он верил, что им удастся выбраться из этой чертовой непонятной "системы". А она стояла перед ним такая беззащитная, нежная, красивая. Стояла и не пыталась даже прикрыть наготы. И в глазах ее было удивление, но не только оно, в глазах стояла какая-то странная, почти сумасшедшая радость. Иван сразу понял - она за ним пойдет на край света. - Не будем терять времени! - сказал он. И в эту же минуту ему в спину уперлось что-то твердое. Иван замер. Он знал, что лучше не двигаться, что все выяснится само собой, может, это смугляночка шутит, что-то ее не видно... На спину надавили сильней. Он не отпускал ее руки. Он не верил, что все кончено, не хотел в это верить. Но по ее глазам он увидал - да, это свершилось. Радость и удивление исчезли из ее глаз, а на их месте поселился страх, почти ужас, причем явно не за себя, ибо она не сделала даже попытки отстраниться, прикрыться, отойти. Ей было страшно за него. - Руки за голову, слизняк! - проскрипело сзади. - Ну, живей! Не заставляй себя ждать! Иван не мог выпустить ее руки. И тогда она сама выдернула ладонь и, будто опомнившись неожиданно, прикрыла обеими руками грудь. Но все равно было видно, как тяжело она дышит. - Ничего, - проговорил Иван, стараясь, чтобы голос звучал спокойнее, - ничего, это лишь начало. Не бойся! - Руки! Он заложил руки за голову. И сразу почувствовал, что запястья и шея чем-то обхвачены, что его сковали какими-то непонятными наручниками, крепящимися к не менее непонятному жесткому, наверное, металлическому ошейнику. Он не ожидал такого! - Они убьют тебя! - ужаснулась Лана. И лицо ее исказилось гримасой. Неожиданно из-за ветвей вынырнула смугляночка. И заявила надсадно: - И не будет лезть, куда не след! Чего он лезет?! Поделом получит, не плачься! - Они убьют тебя! - повторила русоволосая, не обратив ни малейшего внимания на слова смуглянки. - А я даже не знаю, как тебя зовут, как звали... - Не бойся, - Иван улыбнулся, - если бы они хотели меня убить, так давно бы это сделали. - Ты не знаешь их! - Тут и знать ничего не надо. - У них совершенно иная логика. Иван почувствовал сильный удар в поясницу, следом еще один - меж лопаток. Но он не обернулся. - Скажи хоть, как зовут тебя? - Ну, вот это уже веселей... а то - звали, надо же! Меня зовут Иван, - сказал он с непонятной оживленностью, почти выкрикнул, - и меня еще долго будут так звать. И я буду откликаться, веришь? Глаза ее стали тоскливы и пусты. - А ты верь! - повторил Иван. - Верь! Завороженность сошла с него. Он был готов к действию и лишь выжидал момента. Но никто его не торопил, будто ему специально давали наговориться власть перед чем-то таким, о чем лучше не думать. - Я хочу верить, но не могу, - просипела русоволосая. И из глаз ее потекли слезы. Она оторвала руки от груди, стала утирать их. Но слезы текли все сильнее. Иван решил, что пора. В конце концов, он космолетчик или нет! Какими бы ни были неуязвимыми эти твари, а и он не лыком шит. - Не надо, - прошептала она, угадав его намерения. - Надо! Иван резко подпрыгнул на два метра, развернулся в воздухе и всей тяжестью тела, всей силой ноги обрушил пятку на плечо противника. Почти сразу же полыхнула струя пламени, вырвавшаяся из ствола - у русоволосой срезало прядь, сама она шарахнулась в сторону, чуть не упала; И в этот миг Иван почувствовал, как треснуло что-то в плече негумоноида - он не знал, есть ли у них что-то наподобие ключиц или нет, но прием оказался верным. Лучемет вылетел из когтистых лап. Его хозяин ухватился за плечо, взвыл. Но Иван не дал ему опомниться - сбил с ног мощным ударом в грудь. Только после этого он упал на землю. Оттолкнулся спиной. Тут же вскочил. Противник был повержен. Он не мог подняться, крутился волчком в траве, выл, визжал, непонятно ругался. Он был явно не столь вынослив и неубиваем как первые чужаки. Иван не терял времени. - Снимай! Быстро! - приказал он русоволосой и повернулся к ней спиной. Она подняла руки, принялась расстегивать ошейник-наручники. Но ничего у нее не получалось. Она нервничала, торопилась, плакала... - А ну тихо! Иван увидал, что прямо ему в грудь направлен лучемет. Тот самый, что обронил негуманоид. А держала его смуглянка. Держала твердо, уверенно, будто она всегда ходила с оружием и умела его применять. - Не дергайся! - Ты что-о!!! - заорала из-за спины Ивана Лана. - И ты, сука, стой! Не трепыхайся! Я не промахнусь! Губы у смуглянки кривились, веко левого глаза подергивалось. Но она была уверена в себе. - Брось лучемет, - попросил Иван мягко, - брось, ты же наша, ну! Смуглянка широко и плотоядно улыбнулась, обнажив два ряда идеальных белых зубов. - Была ваша, - проговорила она врастяжку, щуря глаза. - Как это? - поинтересовалась вдруг сквозь слезы Лана, - Ты что, спятила? Брось, кому говорю, брось пушку. - Что здесь происходит? - поинтересовалась очнувшаяся стройная блондиночка. - Мы на Земле? - Цыц, гнида! - осекла ее смуглянка. - Мы в... - она выругалась и усмехнулась, - ясно?! Иван напряг мышцы, он знал, что делать. Но его опередили. - Не дергайся, мальчик, кому сказала! - с угрозой процедила смуглянка, и в черных глазах ее промелькнула искра. - Не трепыхайся, милый! Ежели у тебя коленка хоть на чуть согнется, я эту суку пополам пережгу, ахнуть не успеешь! - Нет, я ничего не понимаю, - снова удивилась беленькая, она встала, подошла к смуглянке, протянула руку, - дай мне эту штуковину, не надо нажимать ни на что, я тебя умоляю! Смуглянка даже не качнулась, просто ее правая нога вдруг взлетела на уровень живота блондинки, дрыгнулась, тут же вернулась на место, будто и не было ничего. А миротворица уже лежала в траве, рядом со стонущим негуманоидом. - Одна сучка напросилась и получила, чего надо, - прокомментировала смуглянка. - Щя с другой разберемся! Лана сдернула - таки оковы с шеи и запястий Ивана. Но тут же схватила его за плечи, прижалась. - Так ты на них работаешь, гадина? - спросила она из-за спины, сверля смуглянку одним глазом. - А то на кого ж! - ответила та нагло. - Я всегда работала на тех, чья сила, ясно, лахудра грошовая?! Иван вздрогнул: - Стоять! - А если никто не придет? - поинтересовался Иван. - Что будет, а? Смуглянка утробно засмеялась, почти неслышно, но сотрясаясь всем телом. Ее огромные груди, которых она и не пыталась даже прикрыть, затряслись в такт этому смеху. - Придут, дружок, не сумлевайся, обязательно придут! - И сколько тебе платят? - со злостью спросила русоволосая. - Ах ты тварь поганая! Я всегда чувствовала неладное, недаром ты все наше хаяла, гадина! - С тобой вообще разговору нету, - равнодушно проговорила смуглянка и расставила ноги еще шире. Она была самонадеянна до предела, а может, она знала, что в любом случае последнее слово за ней. - Ты молчи, сука! Твое дело, знаешь какое? Лана вышла из-за спины. Но она не отпустила своих рук, она продолжала удерживать Ивана - левой за локоть, правой - обвив шею. Лицо ее было сухим, глаза - злыми. - Какое? - А такое... - смуглянка выдала старинным отборным двухэтажным матом. - Твое дело - в своем брюхе выращивать да вынашивать ихних мальков, поняла?! Поймешь еще! Вот как заберут тебя, уведут, так сразу поймешь. Подвесят, нашпигуют, чем положено, трубок навставляют, растворчиков подведут и будешь раз в полгода, по ускоренному графику, выдавать из утробы по сотне зародышей, мать твою! У Ивана в глазах померкло, в голове помутилось. Он уже знал, каким приемом собьет с ног эту продажную тварь, пусть она хоть трижды женщина. Он был готов. - Стоять! Чуть не в самое лицо ударил сноп пламени. Но оно тут же отхлынуло. Это был предупредительный залп. Лана сильнее прижалась к Ивану, она чуть не задушила его. Но голос ее прозвучал твердо. - И ты, гадина, надеешься, что тебя минует общая судьбина, если это вообще все правда? - проговорила она, почти не разжимая губ. - Думаешь, тварь, тебе не висеть в трубках?! - Может, и висеть, - прямо ответила смуглянка, - но я повисну последней, ясно?! Пошевели-ка мозгами, дуреха, да прикинь, сколько еще таких попадется в сети, а? Думаешь, ты последняя?! - Ты и впрямь гадина! - Я убью тебя! - Нет! - Убью!! - Не посмеешь! - Ладно, не шурши, - проворчала вдруг смуглянка устало, - конечно, я тебя не убью. Им нужны живые бабы, им нужны живые инкубаторы... Но, знаешь, чего, - голос повеселел, - немного поуродовать, покалечить могу. Это запросто! Им же не нужны твои глазки, ножки, ручки, им на хрен твои губки и носик! Им нужно лишь твое брюхо, сука, ясно? Так что подумай хорошенько, прежде чем трепыхаться. И ты дружок, подумай! Это был тот самый момент, когда надо было действовать - смуглянка расслабилась. Иван сильно пихнул от себя русоволосую и одновременно прыгнул вперед. Прыгнул, на лету перевернулся через голову, вышиб рукой лучемет у смуглянки - тот взлетел вверх, разбрызгивая фонтаны пламени, крутясь фейерверочным колесом. Он был, видно, заклинен. Но это уже не интересовало Ивана. Иван не тронул смуглянку и пальцем, не ударил, не коснулся. Он просто встал рядом. И она поняла, что к чему. Она поняла, что оказывать сопротивление этому парню не просто бесполезно, но смешно. Подкравшегося негуманоида, который еще минуту назад не мог подняться из травы, Иван отбросил назад ударом ребра ладони по шее. Теперь не было никакой угрозы. - Побежали! Тут нельзя оставаться! - Иван протянул руку. - Да, побежали! - она сама подошла к нему, положила ладонь на ладонь. Но тут же выдернула. - Ты хочешь оставить эту гадину жить?! Ну уж нет! Она заглянула Ивану в глаза. В ее взгляде не было ни милосердия, ни готовности прощать. Иван положил ей руки на плечи, привлек к себе, поцеловал в губы. И только после всего этого прошептал прямо в лицо: - Не мы ей давали жизнь, понимаешь? Не нам ее и лишать, жизни, не нам! - Я сама убью ее! - Нет! Иван с силой сжал ее плечи, встряхнул. - Отпусти! Больно! - Пойдем, не то мы останемся тут навсегда! - сказал он. - Мы и так слишком долго возимся, пойдем! Он не стал ждать, пока она решится. Он легко вскинул ее тело вверх, поймал, рассмеялся, осторожно положил себе на плечи, стараясь не поцарапать нежной кожи о грубую ткань скафандра. Пнул ногой для проверки бездыханного евнуха-вертухая. Тот лежал студнем, не подавая признаков жизни. - Все равно вы подохнете! - зло бросила в спину смуглянка. И выругалась столь изощренно, что Ивана передернуло. Но он не стал отвечать. Он уже бежал. Бежал, куда глаза глядят, подальше от места происшествия к навесу, к дыре - может, им удастся выбраться через трубу или, хотя бы, спрятаться от погони на какое-то время, переждать. Но пробежать ему удалось совсем немного - не больше трехсот метров. Все получилось неожиданно - из-за десятка деревьев вышли как по команде десять негуманоидов, одинаково неприглядных, одинаково корявых, в одинаковых комбинезонах, открывающих руки и ноги, с одинаковыми лучеметами. Они молчали. Но Иван понял, что с ним не шутят. Он остановился. - Ну что?! Чего повыскакивали?! - бросил он нервно, с вызовом. - Не надо злить их, - из-за спины прошептала Дана. Она снова стояла на земле, снова прижималась к нему, к ее единственной в этом мире защите. - А они разве умеют злиться?! - поинтересовался Иван из озорства. Но тут же сообразил, что время шутить прошло. - Эй, слизняк! - проскрипел средний негуманоид, ничем не отличавшийся от других, трехглазый, носатый, корявый. - Ты понимаешь нас? Не молчи! Мы же видим, что ты завладел переговорным устройством. Говори, у кого украл? Это было слишком. - Вы чересчур самонадеянные! - выкрикнул Иван. - Молчи! - ткнула его кулачком в бок Лана. - Ты с ума сошел! Негуманоиды, словно по команде, переглядываясь, вдруг начали скрежетать, скрипеть. Плоские подбородки у них поотвисали, блестящие пластины клыкожвал обнажились. Скрип и скрежет становились все громче, раскатистей, неудержимей. Иван не сразу понял, что они смеются, что они заразительно и беспечно хохочут. Над кем?! Смех-скрежет оборвался внезапно. - На землю! - крикнул средний. - Ложись, - шепнула в ухо Лана. - Сейчас лягу, разбежались! - процедил Иван. - Ты не слышишь, мразь, амеба безмозглая?! Тебе уши прочистить надо?! На землю! Лана опустилась на колени, вцепилась в его ноги, потянула вниз. Она смотрела, задрав голову, безумными глазами. Ей было страшно. - Иван, я прошу тебя, ляг на землю. Они же убьют нас обоих! Негуманоиды, подчиняясь неслышимой телепатической команде, сделали разом по три шага вперед. Стволы лучеметов поднялись, нацелились Ивану в грудь. - Ну, чего же вы ждете! - выкрикнул он. И надвинул висевший сзади на шарнирах шлем на голову. Он знал, что с первого захода титанопластиковую ткань скафандра и сам шлем лучеметами не прожжешь. А там он успеет сделать кое-что... Струя пламени ударила под ноги. Лана испуганно вскочила, снова спряталась за его спину. Она дрожала, но молчала, не молила ни о чем, не плакала. И он вдруг отчетливо и ясно понял, что может как угодно распоряжаться своей жизнью, лезть хоть на лучеметы, хоть на острия копий, но подвергать опасности жизнь этой русоволосой доверчивой женщины он не имеет права. Иван откинул шлем. И уселся на траву, сложил руки на коленях. Она прижалась щекой к его плечу, окаменела. Иван не смотрел вверх. Он видел лишь толстые кривые лапы, покрытые почти черной, матово поблескивающей чешуей, он видел морщинистые и голые словно у стервятников пальцы, выходящие из коротких округлых стоп, изогнутые жуткие когти... И так все это не вязалось с зеленой сочной травой, что и смотреть не хотелось. Негуманоиды медленно, вразвалочку, с ленцой и неспешностью существ, всегда одерживающих победу, берущих верх, приближались. Иван не знал, куда увели русоволосую Лану. Да и как это узнаешь! Его бросили в темный и сырой подвал. Причем произошло все очень обыденно и просто - двое корявых крепышей там же в садике подошли к ближайшему дереву, навалились на ствол, и дерево запрокинулось, открывая черную дыру. Иван не сопротивлялся. Его подвели к дыре. И столкнули вниз. Он спружинил на ногах, но не удержался, упал на спину. И сразу уставился наверх. Он ждал, когда тем же путем отправят русоволосую, ждал, чтобы подхватить ее, поддержать. Но через некоторое время просвет наверху исчез, и он остался один во тьме, сырости, грязи. Подвал был заброшенный, а может, он и должен был быть таким, может, здесь считали, что узников не стоит баловать? Иван включил встроенный прожектор, огляделся. Стены были выложены камнем, казалось, что этой подземной постройке тысячи лет, настолько грубо был обтесан камень и настолько он порос мохом, лишайником. От стены до стены было не больше семи метров. Потолок был тоже каменным. Иван не смог нащупать лучом того места, где должна была быть дыра - словно ее успели заложить. Зато он увидал большой крюк, свисавший с потолка. До крюка было метров пять, не больше. При желании можно подпрыгнуть, оттолкнуться ногами от стены и как-нибудь зацепиться за него, а там и нащупать верхний лаз. Но Иван не стал спешить, успеется! Он обшарил лучом углы подвала. И ему стало не по себе. В самих углах, да и вдоль стен валялось множество костей. Кости были разные. Но Ивану показалось, что большая часть из них принадлежала людям. В грязищи лежало несколько черепов. Иван не стал их трогать, хотя ему очень хотелось понять, что здесь такое, откуда тут эти черепа. Он присел на корточках перед ними. Один был явно человеческий, этого нельзя было не заметить. А другие - Иван таких никогда не видал - имели по три глазницы, были шишкасты, пластинчатозубы... Они принадлежали местным жителям, какие сомнения! Значит, темница годилась для всех? Иван не успел ответить на свой вопрос. Часть стены вдруг рухнула, словно обвалилась. В проломе, стояли два негуманоида. В руках они держали цепи. - А он тут неплохо устроился - со светом! Гляди-ка! - толкнул один другого в бок. - Ничего, мы его щас еще лучше устроим. На землю, падаль! Иван и не думал подчиняться. Но он не заметил мощного броска - один из стоявших без размаха швырнул что-то в ноги. Ивана чуть не сшибло. Он качнулся, нагнул голову - на ногах замкнулось тяжелое металлическое кольцо, охватывая обе щиколотки сразу. От кольца тянулась к пролому толстенная цепь. - Ну как? - поинтересовался негуманоид и заскрежетал. Иван только теперь увидал, что стена вовсе не рухнула, не обвалилась, что это просто опустился на железных подвесках целый каменный блок, опустился резко, будто упал вовнутрь. Такие конструкции можно было встретить в средневековых замках, для сверхцивилизации они были странны и нелепы. Но выводов делать Иван не стал. - И что дальше? - спросил он равнодушным голосом. Для убедительности даже зевнул, прикрывая рот ладонью, блуждая взглядом по стенам. - Эта амеба интересуется, что дальше! Оба негуманоида заскрипели-заскрежетали. Им было смешно. Иван не увидал и второго броска. Он лишь услышал лязг - это другой конец цепи ударился о потолочный крюк. Цепь загремела. И в долю секунды земля ушла из-под ног Ивана, он взлетел вверх, повис вниз головой. Негуманоид подошел к нему, сжал восьмипалую лапу. И ударил в челюсть. Иван даже потерял ориентацию на секунду, в глазах потемнело. Его качнуло как маятник. Он хотел подняться, уцепиться руками за цепь, подтянуться к потолку, к крюку... Но еще три сильнейших удара обрушились на голову. И тут же его руки сдавил обруч. - Подтяни немного, - прогундосил один раздраженно. - Иди! Не командуй! Иван почувствовал, что его приподняли. Он дернулся, но не тут-то было! Гундосый уже крепил к ручной цепи что-то круглое тяжелое. - Ничего, амеба, повисишь, отдохнешь! - бормотал он под нос, будто уговаривая Ивана. - Кровища твоя поганенькая, слизнячья, прильет к твоей пустой головешке, глядишь, и мозги лучше варить начнут. Ведь так, амеба? - Так, так, - отвечал за Ивана другой. - Это ему только на пользу. Гиря, подвешенная к рукам, весила не меньше двух пудов. Иван попробовал ее подтянуть - силы-то в руках хватило бы и на значительно больший вес, но в спине что-то хрустнуло, и он решил не рисковать. - Виси, фрукт, - сказал на прощанье гундосый. - Авось, созреешь! И они вышли, затворив за собой блок, подтянув его на железяках. - Куда Лану дели! - крикнул им вслед Иван. - Эй, твари, где она?! Ответом его не удостоили. Да и некому было ответить. Иван провисел минуты две, прежде чем понял - его просто обрекли на смерть: ведь с таким грузом, вниз головой, ни одно существо не выдержит больше трех часов. Да что там трех! Уже через час приливающая кровь разорвет глазные яблоки, хлынет горлом... и все! Нет, Ивана не устраивала такая перспектива.. Сейчас не время было предаваться философствованиям, надо было действовать. - Паскудины! - выругался сквозь зубы Иван. Осторожно, чтобы не повредить чего-нибудь в позвоночнике, он стал подтягивать груз. Не тут-то было - спину пронзила острая боль. Иван сразу ослабил руки. В голове начинало шуметь. Сердце билось учащенно, но справлялось пока. Да и стимуляторы еще действовали. Иван попробовал выдернуть кисти рук из обруча - и так, и этак вертел ими, вдавливая одну в другую, поджимал. Но и с этой затеей ничего не вышло - обруч был плотным. Иван пригорюнился. Навалились мрачные мысли. Пришла вдруг тяжелая и безысходная тоска. Подумалось о смерти, о малопривлекательной, позорной смерти в этом сыром темном подвале, где и до него умирали в мучениях, в страхе, в ускользающей надежде... Нет, он не желал "созревать". Он стал медленно сгибать ноги в коленях, подтягиваясь на них. Спина - при этом болела не так сильно, держала вес. Он уже согнул ноги до предела и стал сгибаться в поясе, подтягивая к ногам все тело, скрючился - теперь тяжесть ложилась не на позвоночник, она была распределена по мышцам. И Иван резко вскинул руки с грузом... Спина тут же разогнулась, ноги дрогнули. Но дело было сделано - нижняя наручная цепь захлестнула верхнюю, ножную, теперь груз болтался у головы. Иван рассмотрел его внимательнее - это был чугунный шар с толстым ушком, к которому крепилась цепь. Оторвать шар от цепи не стоило и пробовать. Иван снова согнулся, подтянул тело к ступням - на этот раз, без груза, ему было значительно легче. Обеими руками он вцепился в ножную цепь, подтянулся, потом дважды перехватил цепь, поднимаясь все выше. Вздохнул с облегчением. Кровь отлила от головы. Он был почти под самым потолком. Но в любую минуту цепи могли соскользнуть, и тогда все пришлось бы начинать с начала, если только ему не вырвет при падении рук и ног из суставов, если не разорвет позвоночник. - Ничего, выберемся! - успокоил сам себя вслух Иван. - Выпутаемся, не в таких переделках бывали. С ним и на самом деле происходили вещи значительно более страшные, там, на Гадре и Гиргее. Но предаваться воспоминаниям не стоило. Иван передохнул с полминуты. Потом перехватился сжатыми руками еще дважды, подтянулся... и, оторвав обе руки, бросил цепь на крюк. Его уже повлекло вниз, но звено цепи зацепилось-таки за острие крюка, и падение резко замедлилось, прервалось, Ивана встряхнуло, резануло обручем по кистям. Да только это были мелочи! Он добился главного! Теперь он выберется! Иван подтянулся к крюку, закинул на него гирю, зацепив ее ушком. Еще передохнул. Потом сам зацепился поясом. Принялся за ножной обруч. Он долго вертел, крутил ногами, сдавливал ладонями ступни, прежде чем ему удалось высвободить левую ногу. С правой широкий обруч слетел сам, так и не расстегнувшись. Теперь только ручная, цепь да гиря мешали Ивану. Но он не стал откладывать основного. Он, все еще тяжело дыша и превозмогая боль в мышцах, в спине, начал ощупывать каждый квадратный сантиметр слизистого заросшего грязью потолка. Должна же где-то здесь быть дыра! Не сквозь камни же он провалился! Шар пришлось отцепить от крюка, чтоб не сдерживал движений. Иван умудрился затолкать его в шлем, руки оставались почти свободными. И он не давал им покоя. Он давил и жал на слизистые камни - и с одной стороны, и с другой от крюка, и с третьей. Должен быть выход, должен! Наконец один из камней поддался. Иван уперся ногами в крюк, навалился на эту глыбину всем телом, плечами, спиной - она неожиданно легко поехала вверх, пропала... послышался шум, будто упало что-то. Иван подумал о самом вероятном - это завалилось дерево, как в тот раз, завалилось, освобождая проход. А значит, он спасен. Он вытащил шар из откинутого шлема, раскачал его на цепи и забросил верх. Первые две попытки оказались неудачными. Но с третьей то ли шар, то ли конец цепи застряли в чем-то. Иван подергал, убедился в надежности крепления, отпихнул крюк ногой - и полез наружу. Этот бросок дался ему огромным напряжением всех сил. Он взмок от пота, сердце чуть не вырвалось из груди, не хватало воздуха, мышцы каменели, отказывались слушаться, пальцы деревенели и не желали сгибаться... И все-таки он добрался доверху, перекинул свое тело через край дыры, увидал шар с концом цепи, обмотанный вокруг какой-то арматурины, торчавшей из того блока, что сам собой ушел вверх. Больше разглядывать что-либо сил не было. Иван замер на поверхности лицом вниз, передыхая, сдерживая нервную дрожь, пытаясь расслабиться, усмирить сердце. Он лежал и не мог понять, откуда взялись эти мраморные плиты, почему он лежит на этих холодных плитах, ведь там была трава! Самая обыкновенная, очень густая, упругая, зеленая трава! Там не было в радиусе километра на три - Иван головой мог поручиться - никаких плит! Он заметил, что каменный блок вдруг сам собой пополз к провалу, встал на свое место, закрыв провал точно такой же мраморной плитой, как и та на которой лежал Иван. Арматуринка выскользнула из блока, освободила цепь с шаром. Иван дернул цепь, и шар подкатился к нему, стукнул чугунным боком под ребра. Иван начинал приходить в себя. Он вообще обладал способностью почти мгновенно восстанавливать утраченные силы, этому не только обучили в Школе, это было его врожденным свойством, наверное, благодаря этому он смог попасть в Дальний Поиск, не только попасть, но и удержаться в нем. И все-таки чудовищное напряжение давало знать о себе. Иван, опираясь на руки, привстал сначала на колени, огляделся. Никакого сада с деревьями и ручейками не было и в помине. Он находился посреди огромного зала, выложенного светлыми мраморными плитами. Потолок в зале был низкий и черный. Его поддерживало множество круглых колонн, стоявших по периметру. Иван уставился в этот черный потолок. В голове его не укладывалось все происходящее. Даже если сад был ярусом выше, над залом, над его потолком, то как он, Иван, мог пролететь это расстояние - от потолка до пола - и ничего не увидать! Нет, это походило на бред! Иван встал на ноги. Подтянул цепь, ухватился левой рукой за ушко гири. Всмотрелся в дальний, торцевой конец зала. И обомлел! То, что поначалу показалось ему чем-то навроде какой-то сумбурно и безвкусно раскрашенной статуи-куклы на постаменте, было живым, невероятно уродливым существом, сидевшим на сказочно величественном узорчатом троне посреди большой полукруглой ниши. Иван застыл в изумлении. Громовой голос прозвучал внезапно и будто бы со всех сторон: - Ну что, жалкий червь, радуешься, что выполз наверх?! Горло перехватило, и Иван не смог ответить. Он сделать пять шагов вперед. Вгляделся. Существо, сидевшее на троне, заметно отличалось от остальных негуманоидов. Его голый шишкастый череп увенчивали два массивных коротких рога, чуть загнутых, витых. Три круглых глаза смотрели, не мигая, злобно и высокомерно. Четырехдырчатый нос был шире, выпуклей, чем у тех, кого Иван встречал прежде. И пряма из-под носа, из-под брыластых щек, без всякого намека на рот, подбородок и вообще нижнюю челюсть, свисал ряд клыко-жвал разной длины. Жвалы поблескивали, подрагивали при каждом слове. Острые плечи поднимались к мочкам звериных, рысьих ушей. Две пары рук лежали на подлокотниках - нижние, вцепившись в круглые набалдашники, верхние, сжимая длинный и короткий жезлы, поигрывая ими. Растопыренные кривые ноги, которые скорее можно было назвать лапами ящера, упирались в подножие трона, когтями царапали блестящую поверхность. До четырехрукого было метров двадцать пять. Иван стоял и прикидывал, за сколько прыжков он сможет добраться к трону и придушить это напыщенное страшилище. Расчет получался верным. Но Иван знал, что дальше расчета дело пойдет - он всегда пропускал самый важный, самый нужный момент, всегда предоставляя право выбора противнику. И поделать с таким свойством своего характера ничего не мог. - Где я нахожусь? - спросил он дрогнувшим голосом. Четырехрукий заскрежетал - и надолго. Его прямо-таки распирало от смеха. Обрюзгшее тело содрогалось, голова тряслась, плечи ходуном ходили, когти на нижних лапах сжимались и разжимались, не касаясь поверхности пьедестала, казалось, что рогатый уродец вот-вот лопнет... Лишь руки его недвижно лежали на подлокотниках. Наконец он успокоился. И объявил с невиданным апломбом: - Гнусный и жалкий червь, ничтожная амеба, мы понимаем, что при твоем скудоумии ты не сможешь осознать и прочувствовать, где находишься. Но скажем, ибо велики и благодушны даже с ползающим во прахе слизнем... - Не слишком ли много эпитетов?! - грубо вставил Иван. Но голос разросся почти до грома, заглушил его возмущение. - Ты находишься в пределах непостижимой твоему уму Системы, на Хархане-А! Что, слизняк, ты понял?! Ничего ты не понял. И не поймешь! Ибо видимое тобой - лишь часть существующего, а существующее вне тебя - лишь часть Сущего! И мозг твой объемом и способностями равен предмозжечку обитателя Системы. Не тщись понять ее, амеба! Потуги твои бесцельны и бессмысленны. Одно лишь продлило миг твоего гнусного и ничтожного существования, одно! Иван подошел еще на два шага к трону. Спросил: - И что же именно? Двурогий начал было захлебываться скрежетом. Но тут же стих, словно поперхнулся. И ответил надменно, раздуваясь до невозможности, воспаряя над троном: - Ты оказался в Системе в сто двадцать третий год восемь тысяч пятьсот восемьдесят шестого тысячелетия Эры Предначертаний, понял подлый мозгляк?! Иван не стал реагировать на очередное унизительное прозвище. Хотя надо было бы уродцу преподать урок вежливости. Он вставил: - Ну и что? - А то, амеба, что этот год завершает тринадцатитысячелетний цикл Воздания Добродетелям и зовется он годом Всеобщих Лобызаний и Братской Любви! - Не ощутил на себе лобызаний, - признался Иван, - да и любовь какая-то странная! - Неблагодарный червь! - в грохочущем голосе четырехрукого послышались нотки негодования, словно его лично обидели. - Неучтивая мразь! В другое время ты был бы предан длительнейшим мучениям и по истечении их умерщвлен! А в этот благостный год, в месяц цветения камней, ты удаляешься от жалкого конца. Благодари же, слизняк, и восхваляй благодетелей своих за оказанное тебе добро! - У нас несколько разные понятия о добре, - ответил Иван. Он примеривал к руке шар на цепи. Думал, успеет ли подбежать к четырехрукому, вспрыгнуть на пьедестал и закатить этой высокомерной гадине чугунной чушкой промеж рогов. Впрочем, дальше прикидок дело опять-таки не шло. Ивану что-то не нравилось на Хархане-А, он вполне бы обошелся без всеобщих лобызаний и братской любви, какой бы там ни был год на местном календаре, даже если в этот год и в этот месяц и на самом деле цветут камни. Часть вторая ПОД КОЛПАКОМ Предварительный ярус. Уровень первый. Хархан-А. Год 123-ий месяц цветения камней Могуч был сидящий на троне. Могуч и страшен. Теперь-то Иван видел, что это вовсе не раскрашенная кукла, не увешанный драгоценностями манекен, а владыка, властитель. И все, лежащее, висящее, стоящее вокруг трона подчеркивало силу и величие восседающего на нем. Все будто кричало, вопияло - пади ниц, презренный, устрашись и распластайся, смирись и безропотно ожидай решения участи своей! У подножия трона, по бокам от него, да и позади, наверное, грудами, пирамидами лежали какие-то полупрозрачные шары. Иван на них поначалу и внимания не обратил - лежат себе и лежат, значит, так надо. Но чем ближе он подходил, тем все более уверялся в догадке - внутри шаров были заключены головы... он не мог еще разобрать - двуглазые или трехглазые - но точно, головы разумных существ, или людей, или обитателей системы, харханановцев. Двурогий заметил его взгляд, растерянность. И провозгласил почти добродушно: - Не трепещи, червь, твоя безмозглая голова не удостоится такой чести! Там заключены вельможи и сановники, лица влиятельные и мудрые. Нам иногда бывает приятно взглянуть на них, вспомнить деяния их, взгрустнуть и расслабиться. Созерцание же твоего уродства может лишь прогнать аппетит и вызвать раздражение. - И на том спасибо, - ответил Иван. И тут же перешел в атаку: - И все-таки, о мудрейший, видящий то, чего не видят амебы, черви, слизняки и прочие твари, ответь, зачем меня здесь удерживают и что от меня хотят, кому я нужен? Ответ был прост. - Никому не нужен! Ничего не хотят! Никто не удерживает! У тебя болезненное самомнение, ничтожный, тебя здесь просто терпят. И не более того! Ивану припомнилось, как его бросали в подземелье, подвешивали за ноги... Хорошенькое терпение, нечего сказать! Но он не стал накалять обстановки. - Так в чем же дело, - произнес он почти смиренно, - не стоит утруждаться, зачем терпеть такого-то червя? Отправьте его восвояси и дело с концом! Двурогий подтянул лапы, скрестил их под собой. Подался вперед, вперив в Ивана черные бесстрастные глазища. - Ты глуп, безнадежно глуп, слизняк! - произнес он медленно и разборчиво, словно пытаясь объяснить что-то бестолковому ученику. - Ну, представь себе - в великолепный, бескрайний и многолюдный зал собраний залетел жалкий комаришка. Он мерзостен, пакостен, гадостен, он вызывает легкое раздражение, если попадается на глаза кому-то... Но даже этот комаришка не настолько туп, чтобы думать, вот сейчас все повскакивают со своих мест, начнут гоняться за ним, бегать, стараться прихлопнуть его или выпроводить, нет, он - и то соображает, что ради него пошевельнется лишь тот, кому он слишком будет досаждать. Понимаешь разницу между этим безмозглым существом и тобой?! Ты на порядок безмозглее - вот и вся разница! Да на два порядка самонадеяннее! Мы не можем даже жалеть тебя, ибо ты не достоин жалости, как недостойна ее амеба, гибнущая под пяткой. Иван сделал еще шаг вперед. Теперь он видел, что и в колоннах замурован кто-то, точнее, чьи-то тела - можно было разобрать, где руки, туловища, головы, лапы... но деталей видно не было. Иван не претендовал на роль натуралиста-исследователя. - Ну, так что же проще, - сказал он с вызовом, - откройте форточку - и жалкий комаришка вылетит сам! Двурогий начал было скрежетать, но снова поперхнулся. - Форточка открыта. Лети! - Куда? - поинтересовался Иван. - С тобой тяжело, комаришка, ты утомляешь! Неужто ты можешь в гордыне своей помыслить, что ради такой жалкой твари кто-то поднимет руку, укажет направление?! Ты смешон! - Сам болтаешь со мной уже полчаса! И это не в тягость. А указать, куда лететь, не под силу, вставать лень? - Указать можно тому, кто видит указываемое направление. Это первое, червь. - Двурогий вытащил из-под себя когтистую нижнюю лапу, изогнулся, достал ею один из шаров, поднес к глазам. Голос его стал напевным, отвлеченным. - А второе заключается в том, что с тобой разговаривает лишь часть нашей множественной сущности, которая предается отдыху в зале Блаженства. Целого ты никогда не увидишь, тебе его даже нечем увидеть! Что же касается нашего разговора с тобой... Ты видал, наверное, как поймавший комаришку за лапку или крылышко разглядывает трепещущее тельце. Насколько же хватает любопытства, подумай? Секунда, две, три, не больше, потом он или давит, или просто отбрасывает ничтожное насекомое. Иван вздохнул. Он как-то с трудом входил в роль комара. - Стало быть, интереса нету, контакт невозможен, точек соприкосновения не найти, верно? - поинтересовался он. Двурогий долго не отвечал. Он был поглощен созерцанием шара. Ивану даже показалось на мгновение, что он разговаривает с головой, заключенной в прозрачную сферу. Но двурогий все же ответил. Слова прозвучали словно из-за стены: - Какой контакт может быть у амебы и пятки? Ну, пошевели своим засохшим предмозжечком? Иван не стал углубляться в размышления по части возможных контактов. Он поступил проще. - Ну что же, тогда я пойду? - сказал он полувопросительно, поглядывая по сторонам, ища выход. Двурогий не отвечал минут восемь. Потом один его глаз посмотрел на Ивана. Восьмипалая лапа с жезлом оторвалась от подлокотника, вытянулась вперед. - Иди, амеба. Мы тебе укажем направление! Жезл непонятным образом вытянулся, чуть не ударив Ивана в лицо. Что-то на его конце сверкнуло - и... И Иван снова оказался висящим на цепи в мрачном и сыром подземелье. Привиделось, подумал он, в бреду привиделось, от прилива крови к голове. Но развить свою мысль он не успел, так как неожиданно заметил, что висит вовсе не по-прежнему, что теперь он растянут на четырех цепях, две из которых, прикрепленные к лодыжкам, уходили вверх, к двум крючьям, а две другие, охватывавшие своими концами запястья, крепились к толстенным скобам, вбитым в каменный пол. - Дела-а, - протянул он в изумлении. Дергаться и трепыхаться не было смысла. Он счет нужным подвести некоторый итог, и заключил: - С комарами-то эдак не обращаются, перебор тут, одного железа сколько! А трудов?! Голос двурогого прозвучал в ушах: - А нам и это не в труд, сам видал, слизняк. Повиси, глядишь, и созреешь, дойдешь! А если серьезно, считай, что на первый раз от тебя отмахнулись, помни, какой нынче год-то, благодари избавителей и благодетелей своих. А чтоб не скучно было - вот тебе развлеченьице! Голос пропал. А вместо него вдруг перед лицом Ивана появился висящий прямо в воздухе прозрачный шар. Иван даже не понял, зачем он здесь и что внутри. Но когда ошеломление прошло, он увидал, что внутри сферы заключена голова его русоволосой знакомой, голова прекрасной Ланы. И смотрела эта голова на Ивана вполне живыми, влажными глазами... Иван зажмурился, укусил себя за губу, встряхнул головой. Но видение от этого не исчезло. Лана смотрела на него немигающим застывшим взглядом. - Неужели они и на это способны?! - процедил сквозь зубы Иван. - Изверги! Он отвернулся. Но перед его глазами ослепительно засиял другой шар - втрое больший. Из груди Ивана вырвался стон. Иван хотел отвернуться, зажмурить глаза, но не мог, не давалось это никакими силами - внутри большого шара проглядывались на фоне мрака две фигурки в скафандрах. Они были совершенно недвижны, лишь раскинутые крестами руки создавали впечатление, будто распятые или летят куда-то, или парят в черноте Пространства... Память огнем полыхнула в мозгу. И чем больше Иван вглядывался в шар, отчетливее и больше становились фигуры его отца и матери, казалось, даже лица их начинали высвечиваться сквозь стекла шлемов. Но и мрак становился все гуще, все насыщенней, заполняя и без того мрачное подземелье, заглушая сияние самого шара. Пространство прорывалось сюда, сквозь слизь и грязь, сквозь каменные стены и мраморные перекрытия, оно заполняло все... и Иван уже летел в этом Пространстве, сам раскинув руки словно большая и усталая птица, летел с пустой грудью, в которой ничего не билось и не сокращалось, летел, не ощущая тяжести цепей и собственного веса, не оборачиваясь туда, где застыла парящая, почти живая голова Даны, сопровождающая его повсюду. И он летел бы так, наверное, до бесконечности, до самой погибели своей и растворения в этом бездонном Пространстве. Но в какой-то миг ему вдруг показалось, что распятые вздрогнули, напряглись, словно пытаясь освободиться от пут, что головы их закинулись назад... И что-то лопнуло внутри у Ивана, какое-то нечеловеческое остервенение охватило его. Он до скрипа сжал зубы, рванулся... он уже не летел в Пространстве, он висел в сыром подземелье и бился