ктивности и искусственного получения новых элементов.
Спустя тридцать лет чиновник Швейцарского бюро патентов, молодой и
никому еще не известный инженер-физик Альберт Эйнштейн в статье,
напечатанной в журнале "Анналы физики", впервые высказал мысль, что в
веществе скрыта громадная энергия, пропорциональная массе этого вещества и
квадрату скорости света. Это и было знаменитое соотношение Е=МС2,
теперь известное почти каждому грамотному человеку.
Спустя еще три десятилетия английский физик с французским именем Поль
Дирак опубликовал свою теорию пустого пространства вакуума. Одним из выводов
этой теории было следующее: кроме обычных элементарных частиц атома
протонов, электронов, нейтронов, должны существовать и античастицы,
электрически асимметричные им: антиэлектрон частица с массой электрона, но
заряженная положительно, и антипротон частица с массой протона, но
заряженная отрицательно.
Вскоре после опубликования этой теории был действительно открыт
антиэлектрон, получивший название "позитрон". Первые фотоснимки следов новой
частицы, обнаруженной в космических лучах, принадлежат академику
Скобельцыну.
За несколько лет до описываемых в этой повести событий, а именно
девятнадцатого октября 1955 года, в одной из лабораторий института Лоуренса
при Калифорнийском университете проводились опыты на гигантском ускорителе
заряженных частиц беватроне. Протоны сверхвысоких энергий бомбардировали со
скоростью света небольшой медный экран; некоторые из них отдали свою энергию
на образование новых частиц. Эти частицы просуществовали несколько
миллиардных долей секунды и оставили на фотопластинке след своего пути и
"взрыва" при соединении с обычной частицей. Это была величайшая со времени
первого термоядерного взрыва научная сенсация. Имена сотрудников института
Лоуренса, ставивших опыты, Сегре, Виганд и Чемберлен стали известны всему
миру.
Это был антипротон частица с массой протона и отрицательным зарядом.
Если отвлечься от разницы во времени, в национальности, возрасте и
подданстве людей, сделавших эти открытия, если пренебречь их субъективным
толкованием созданного, то можно выделить самую суть: это были этапы одного
и того же величайшего дела науки, начатого Д. И. Менделеевым, завоевания для
человечества Земли всех существующих во Вселенной веществ!
Идея электрической симметрии веществ содержится в зародыше уже в
периодическом законе Менделеева. В самом деле, почему таблица химических
элементов может продолжаться только в одну сторону в сторону увеличения
порядкового номера? Ведь этот номер не является математической условностью
она определяет знак и величину положительного заряда ядра у атома вещества.
Почему же не предположить существование элемента "номер нуль", стоящего
перед водородом, или элемента номер "минус один", или "минус 15"? Физически
это означало бы, что ядра таких веществ заряжены отрицательно.
Отрицательные ядра должны, естественно, притягивать положительные
позитроны всюду, где те могут возникнуть, и образовывать устойчивые атомы
антиводорода, антигелия, антибора... Зеркальное отражение менделеевской
таблицы! Первые же опыты с античастицами установили вероятность
возникновения антиатомов и тот факт, что они устойчивы в вакууме. Но,
встретясь с обычным веществом, антиатомы мгновенно взрываются, выделяя при
этом полную энергию, заключенную в обоих веществах (2МС2), и
распадаясь на мезоны и гамма-лучи.
Итак, был открыт антиэлектрон позитрон; был открыт антипротон. Потоки
нейтронов, получаемые при делении урана, можно было считать "элементом номер
нуль". Считалось, что существованием этих частиц идея электрической
симметрии веществ доказана и исчерпала себя. Но это были всего лишь
частицы...
На страницах этой повести изложена история того, как ученые СССР и США,
работая независимо друг от друга, получили осаждением ртути нуль-вещество
ядерный материал огромной плотности и прочности, состоящий из нейтронов и
названный в обеих странах соответственно "нейтрид" и "нейтриум". Это уже не
отдельные частицы...
Таким образом, почти столетие научных событий работы Менделеева,
Эйнштейна, Дирака, наблюдения за космическими лучами Андерсона и
Скобельцына, эксперименты с беватроном в институте Лоуренса подготовило то,
к чему в нашей повести подошли сейчас Самойлов и Якин.
Николай за всю свою жизнь не написал ни одной рифмованной строчки. Даже
в юношескую пору первой любви, когда стихи пишут поголовно все, он вместо
стихов писал для своей девушки контрольную по тригонометрии. И тем не менее
Николай Самойлов был поэт. Потому что поэт это прежде всего человек большого
и яркого воображения. И, хотя воображение Самойлова вдохновлялось атомами и
атомными ядрами, это не значит, что называть его поэтом кощунство.
Николай и сам не подозревал, каким редким для физиков качеством
обладает его мышление. Рассчитывая физическую задачу, он мог представить
себе атом: прозрачно-голубое пульсирующее облачко электронов вокруг
угольно-черной точки ядра. Ядро ему казалось черным должно быть, потому, что
черным был нейтрид. Он ясно представлял, как голубые ничтожные частицы
мечутся и сталкиваются в газе вокруг ядра, как пульсирует их расплывчатое
облачко то сплющиваясь, то вытягиваясь, то сливаясь с другим в молекулу; он
видел, как в твердом кристалле пронизывает ажурное сплетение атомов
стремительная ядерная частица, разбрызгивая в своем полете осколки встречных
атомов. При особенно напряженном раздумье, когда что-то не получалось, он
мог представить даже то, чего не представляет никто электрон волну-частицу.
В науке есть факты, есть цифры и уравнения; в лабораториях существуют
приборы и установки для тончайших наблюдений; есть счетно-аналитические
машины, выполняющие математические операции с быстротой, в миллионы раз
превышающей быстроту человеческой мысли. Однако, кроме логики фактов,
существует и творческая логика воображения. Без воображения не было и нет
науки. Без него невозможно понять факты, осмыслить формулы; без воображения
нельзя заметить и выделить новые явления, получить новые знания о природе.
Воображение то, что отличает человека от любой, самой "умной"
электронной машины, пусть даже о ста тысячах ламп. Воображение способность
видеть то, что еще нельзя увидеть.
Самойлов и Якин, пользуясь добытыми фактами и догадками, пытались
установить причины взрыва в семнадцатой лаборатории.
В начале составленного ими "перечня событий" они записали:
"1 Голуб и Сердюк со своими помощниками облучали образцы нейтрида
отрицательными мезонами больших энергий с тем, чтобы выяснить возможность
возбуждения нейтронов в нейтриде. Такова официальная тема"
А неофициальная? Ивану Гавриловичу нужно было больше, чем "выяснить
возможность" Он искал "мезоний" вещество, которого сейчас так не хватает
нейтридной промышленности, которое сделало бы добычу нейтрида легким и
недорогим делом. Опыты безрезультатно длились уже несколько месяцев. Никто
не верил в гипотезу "мезония" даже он, Николай.
К тому же в ходе опыта возник феноменальный эффект отталкивание
мезонного луча от пластинки нейтрида. Для Ивана Гавриловича Голуба это
означало, что к основной пели исследования прибавилась еще одна: узнать,
понять этот эффект. Под влиянием чего нейтрид как-то странно заряжается
отрицательным электричеством?
Николай читал дальше:
"2. Обнаружено короткое замыкание в электромагнитах, вытягивающих из
главной камеры положительные мезоны и продукты их распада позитроны. Это
замыкание не могло произойти при взрыве, так как в этот момент мезонатор был
выключен..."
Итак, испортились вытягивающие электромагниты во время опыта, а может
быть, и до него. Нельзя было не заметить этой неисправности: электронные
следящие системы сообщают даже о малейшем отклонении от режима, не то что о
коротком замыкании. Вероятнее всего, что Иван Гаврилович после многих
неудачных опытов ухватился за эту идею, подсказанную случаем: облучать
нейтрид не в чистом вакууме, а в атмосфере позитронов. Они начали опыт.
Должно быть, Иван Гаврилович, деловитый и сосредоточенный, в белом халате,
поднялся на мостик вспомогательной камеры, нажал кнопку моторчик, спрятанный
в бетонной стене, взвизгнув под током, поднял защитное стекло. Иван
Гаврилович поставил в камеру образец, переключил моторчик на обратный ход
стекло герметически закрыло ввод в камеру; потом включил вакуумные насосы и
стал следить по приборам, как из камеры выкачивались остатки воздуха.
Вакуум восстановился можно открывать главную камеру. Иван Гаврилович
стальными штангами манипуляторов внес в нее образец...
Алексей Осипович, не глядя на пульт, небрежно и быстро бросал пальцы на
кнопки и переключатели. Загорелись разноцветные сигнальные лампочки,
лязгнули силовые контакторы, прыгнули стрелки приборов; лабораторный зал
наполнился упругим гудением. Иван Гаврилович сошел вниз и, морщась, смотрел
в раструб перископа, наводил рукоятками потенциометров мезонный луч на
черную поверхность нейтрида. Они не разговаривали друг с другом каждый знал
и понимал другого без слов.
Облучение началось. В тот вечер была неровная ноябрьская погода: то
налетал короткий и редкий дождь, стучал по стеклу, по железу подоконников,
то из рваных туч выглядывал осколок месяца, прозрачно освещая затемненный
зал, серые колонны, столы, громаду мезонатора. Настроение у них, вероятно,
было неважное как всегда, когда что-то не ладится. То Иван Гаврилович, то
Сердюк подходили к раструбу перископа, смотрели, как острый пучок мезона
уперся в тускло блестящую пластинку нейтрида. Изменений не было...
"3. В образце нейтрида, найденном в воронке, обнаружена
микроскопическая ямка размером 25Х30Х10 микрон".
Эти пункты говорили о том, что происходило в камере мезонатора, где
теперь уже не в вакууме, а в позитронной атмосфере! минус-мезоны
стремительно врезались в темную пластинку нейтрида.
Изменения были, только исследователи их еще не замечали. Самойлов ясно
видел, как отрицательные мезоны передавали свой заряд нейтронам и нейтрид
заряжался. Это случалось и раньше, но процесс кончался тем, что огромный
отрицательный заряд антипротонов на поверхности нейтрида просто отталкивал
последующие порции мезонов и они видели расплывающийся мезонный луч. А когда
извлекали пластинку нейтрида наружу ничего не было.
В тот вечер из-за неисправности в фильтрах мезонатора все происходило
по-иному. Антипротоны, вернее антиядра, возникшие в нейтриде в
микроскопической ямке, начали захватывать из вакуума положительные
электроны. Возникали антиатомы отрицательно заряженные ядра обрастали
позитронными оболочками. Из нейтрида рождалось какое-то антивещество.
Какое? Возможно, что это была антиртуть ведь ядра нейтрида, осажденного
из ртути, могли сохранить свою структуру... Ее было немного ничтожная
капелька антиртути, синевато сверкавшая под лучом мезонов.
Чтобы лучше наблюдать за камерой, они, как обычно, выключили свет в
лаборатории окна можно было не затемнять, на дворе был уже вечер. Кто-то
Голуб или Сердюк первый заметил, что под голубым острием мезонного луча на
пластинке нейтрида возникло что-то, еще непонятное. Что они чувствовали
тогда? Пожалуй, это были те же чувства, как и при открытии нейтрида,
радость, надежда, тайный страх: может быть, не то, может, случайность,
иллюзия?... Полтора года назад, когда под облачком мезонов медленно и
непостижимо оседала ртуть, все они в радостной растерянности метались по
лаборатории. Алексей Осипович добыл из инструментального шкафа запылившуюся
бутылку вина, которую хранил в ожидании большого дня. Запасся ли он бутылкой
и на этот раз?..
Через некоторое время, когда капелька антиртути увеличилась, они
рассмотрели ее и, наверное, были обескуражены. Обыкновенная ртуть! Ведь в
вакууме антиртуть ничем не отличалась от обычной... Конечно, это тоже было
великолепно: снова превратить нейтрид в ртуть!
"2. Сведения от главного энергетика: взрыв произошел не во время опыта,
а после когда мезонатор был уже выключен из высоковольтной сети института".
Наконец "ртути" накопилось достаточно для анализа, и они выключили
мезонатор. Наступила тишина... Николай помнил ту глубокую, покойную тишину,
которая устанавливалась в такие минуты в лаборатории. Зажгли свет, поднялись
на мостик. Волновались, конечно. Ведь даже если там была и простая ртуть,
все равно это же они. Голуб и Сердюк, построили эти атомы!
Вероятно, снова Иван Гаврилович взялся за рукоятки манипуляторов,
стальные пальцы осторожно подхватили пластинку нейтрида и перенесли ее во
вспомогательную камеру. За свинцовым стеклом была хорошо видна темная
пластинка, лежавшая на бетонной плите, и маленькая поблескивающая капелька
"ртути". Она все еще была обыкновенной капелькой, эта антиртуть, пока в
камере держался вакуум.
Включили моторчик, стекло стало подниматься. Оба в нетерпении
склонились к камере. В щель между бетоном и стеклом хлынул воздух самый
обыкновенный воздух, состоящий из обычных молекул, атомов, протонов,
нейтронов, электронов и ставший теперь сильнейшей ядерной взрывчаткой. И в
последнее мгновение, которое им осталось жить, они увидели, как блестящая
капелька на нейтриде начинает расширяться, превращаясь в нестерпимо горячий
и сверкающий бело-голубой шар... Взрыва они уже не услышали.
За окнами чернела ночь. Лампочки туманно горели под потолком в
прокуренном воздухе. На голых с генах комнаты висели теперь уже ненужные
сиреневые фотокопии чертежей мезонатора. Якин и Самойлов сидели за столом,
завяленным бумагами, и молчали, думая каждый о своем. Николай, полузакрыв
глаза, еще видел, как отшатывается Иран Гаврилович от ослепительного блеска,
как заносит руку к лицу Сердюк (все-таки удалось установить, что именно
Сердюку принадлежал силуэт на кафельной стене), как все исчезает в вихре
атомной вспышки...
А Якин... Якин сейчас мучительно ненавидел Самойлова.
Почему не он, не Якин, стремлением всей жизни которого было сделать
открытие, сказал первый. "Это антивещество"? Разве он, Якин, не подходил к
этой же мысли? Разве не он видел вспышку? Разве не он установил и доказал,
что в камере мезонатора уже не было вакуума, что взрыв произошел после
опыта? Почему же не он первый понял, в чем дело?
До сих пор он объяснял себе все просто: Кольке Самойлову везло, а ему,
Якову, который не хуже, не глупее, а может быть, и одареннее, не везло. И
вот теперь... Он просто переосторожничал. Конечно! Ведь у него эта идея
возникла одновременно с Самойловым, если не раньше. Испугался потому, что
это было слишком огромно? Эх...
Понимаешь, Яша... Самойлов поднял на него воспаленные глаза. А ведь
это, пожалуй, и есть тот самый мезоний, который искал Голуб. Ну конечно:
ведь при взаимодействии антивещества с обычным, они оба превращаются во
множество мезонов. Капелька антиртути сможет заменить несколько мсзонаторов!
Представляешь, как здорово?
Яков внимательно посмотрел на него, потом отвел глаза, чтобы не выдать
своих чувств.
Слушай, Николай, похоже что мы с тобой сделали гигантское открытие!
Голос его звучал ненормально звонко Антивещество это же не только мезоний.
Ведь оно выделяет двойную полную энергию два эм цэ квадрат! Можно
производить сколько угодно малые и сколь угодно большие взрывы. Космические
корабли и ракеты... Энергоцентрали... Понимаешь? Управляемые взрывы! И еще
щербинка в пластинке нейтрида. Это же способ обработки нейтрида! Понимаешь?
Пучком быстрых мезонов можно "резать" нейтрид, как сталь автогеном. А
выделяющуюся антиртуть можно либо уничтожить воздухом, либо собирать...
Теперь мы можем обращаться с нейтридом так же, как со сталью: мы можем его
обрабатывать, резать, кроить, наращивать. Гигантские перспективы!
Да, конечно... Но почему "мы"? При чем здесь мы? Самойлов устало пожал
плечами, потом принялся искать что-то у себя в карманах. Мы это открытие не
сделали, а, в лучшем случае, только расшифровали его. Открытие принадлежит
им... У тебя есть папиросы? Дай, а то мои кончились.
МЕРЦАНИЯ И ВАКУУМ!..
Они бежали по мокрому от таящего снега шоссе, отчаянно всматривались,
искали за снежной пеленой зеленый огонек такси. Мимо шли люди со свертками,
мчались машины с притороченными к верху елками через неделю Новый год. Никто
не подозревал об огромной опасности, нависшей над городом.
Скорее, скорее! Теперь могут спасти минуты!.. Ага! Самойлов громко
свистнул, замахал рукой. К обочине подкатила "Победа" с клетчатым пояском.
В Новый поселок, скорее!
Захлопнулась дверца, машина полетела по шоссе в снежную темноту.
... Еще полчаса назад они сидели в комнате и обсуждали, что следует
сделать, чтобы повторить опыт Голуба. Теперь они знали, что искать.
А ты помнишь, спросил Яков, месяц назад было сообщение об атомном
взрыве в Америке, в Нью-Хэнфорде, на нейтрид-заводе? Не случилось ли у них
что-то подобное, а?
Помню... в раздумье проговорил Николай. Но ведь там делали атомные
снаряды из нейтрида. Представитель концерна сам признал, что на заводе
хранился обогащенный уран... Вряд ли.
Ладно, давай не отвлекаться, решил Яков. Но это был первый толчок. Как
приходят в голову идеи? Иногда достаточно небольшого внешнего толчка, чтобы
возникла вереница ассоциаций, из которых рождается новая мысль; больше всего
это похоже на пересыщенный раствор соли, в котором от последней брошенной
крупинки с прекрасной внезапностью рождаются кристаллы.
Вопрос Якова повернул мысли Самойлова к своему заводу. Подумать только,
ведь он не был больше месяца! Как-то управляется Кованько? Постой, а над чем
возились они тогда, в последние дни перед катастрофой? Николай вспомнил
странные мерцания в камерах... Это был второй толчок.
Мерцания! Ведь он хотел о них поговорить с Иваном Гавриловичем. Николай
достал из кармана блокнот, перелистал исписанные цифрами и формулами
страницы.
"Подумать: 1. Вакуум поднялся до 10-20 миллиметра ртути, за
пределы возможного для вакуумных насосов. Почему? Влияние нейтрида?
2. В главных камерах странные микровспышки на стенах из нейтрида. Когда
буду в ядерном, обсудить с Иваном Гавриловичем".
От этих торопливо записанных строчек на Самойлова повеяло еше не совсем
осознанным ужасом: Мерцания и Вакуум!.. Догадка промелькнула в голове
настолько быстро, что изложение ее займет в тысячи раз больше времени. Якин
о чем-то спрашивал, но Николай уже не слышал его.
... На стенках мезонаторов мерцали голубые звездочки то в одном, то в
другом месте. Луч отрицательных мезонов несет в себе мезоны разных энергий
это следует из статистики. Часть их, пусть небольшая, будет с повышенной
энергией, и они не усвоятся ртутью, а рассеются и осядут на стенках
нейтрида, образуют антипротоны.
Теперь о фильтрах. Фильтры не могут вытянуть из камеры абсолютно все
положительные мезоны; часть обязательно останется та же квантовая
статистика. Значит, в камерах заводских мезонаторов есть все условия для
образования антивещества.
"Спокойно, спокойно! уговаривал себя Николай. Без горячки... Значит,
мерцания на стенках камеры это следы элементарных взрывов атома воздуха и
антиатома. Кроме того, создается вакуум невероятный, идеальный вакуум!
Антивещество уничтожало остатки воздуха, оно съедало его..."
Он посмотрел на Якова и поразился его безучастности: тот причесывался,
смотрясь в оконное стекло, Когда Николай рассказал ему свои рассуждения,
Якин пришел в возбуждение:
Я ведь тебе сказал о заводе! Я предчувствовал!
Слушай дальше! увлеченно продолжал Самойлов. Мезонаторы работают в
форсированном режиме три смены в сутки. Кто знает, всегда ли хорошо работали
вытягивающие фильтры, всегда ли мезонный луч был настроен правильно, много
ли мезонов ушло на нейтридные стенки за эти десять месяцев непрерывной
работы? Об этом никто не думал! Антивещество может накопляться незаметно.
Оно накопляется за счет нейтрида, оно разъедает нейтридные стенки...
И, когда оно проест хоть мельчайшее отверстие, ревниво подхватил Яков,
в камеру пойдет воздух и.... взрыв, как в Америке!
После этого они и бросились в мокрую декабрьскую пургу. На улицу! На
завод!
Город кончился. По свободному от машин и автоинспекторов шоссе водитель
выжал предельную скорость; на пологих вмятинах асфальта "Победу" бросало,
как на булыжниках.
- Во всяком случае, следует проверить, успокаиваясь, сказал Николай.
Может быть, нам не придется повторять опыт Голуба, а удастся просто получить
антивещество.
Американцы, наверное, тоже гнали мезонаторы несколько лет подряд вот у
них нейтрид и разрушился... в раздумье продолжал свою мысль Яков.
Завод занимал огороженное каменным забором квадратное поле с
километровыми сторонами. Такси затормозило у проходной. Возле окошка курил
молодцеватый дежурный заводской охраны. Увидев начальство, он бросил
папиросу и выпрямился.
Ах ты, черт возьми! с досадой вспомнил, глянув на Якина, Самойлов. У
тебя же нет пропуска! И как мы не заказали днем?.. Не пропустят.
Так точно, товарищ главный технолог, не пропущу! сочувственно
подтвердил дежурный. Не могу... Ночью не имею права. Мне за это знаете как
влетит?
Ох, канитель!.. Самойлов па секунду задумался. Ну ладно, придется тебе,
Яша, подождать меня здесь. Я найду начальника охраны, скажу ему...
Николай отдал свой жетон и ушел во двор завода. Яков растерянно
посмотрел ему вслед: "Вот так так!" сел на скамью, закурил и стал ждать.
В мезонаторном цехе было так деловито спокойно, что Николай на минуту
усомнился в основательности своих страхов. Длинной шеренгой стояли черные,
лоснящиеся в свете лампочек громады мезонаторов. Возле пультов сидели
операторы в белых халатах. Некоторые, глядя на экраны, что-то регулировали.
Огромный высокий зал был наполнен сдержанным усыпляющим гудением.
В приходе показалась высокая фигура в халате.
Самойлов узнал своего помощника и заместителя Кованько молодого
инженера, отличного спортсмена. Его острый нос был снизу прикрыт
респиратором.
А, Николай Николаевич! Кованько приподнял респиратор, чтобы речь его
звучала яснее. Что это вы, на ночь глядя? А как в институте?
Потом, Юра... Самойлов нервно пожал ему руку. Скажи, все мезонаторы
загружены?
Все. А что?
Давай погасим один. На каком сейчас сильно мерцает?
На всех... (от его спокойствия Самойлову стало не по себе.) Вот давайте
отключим двенадцатый... Кованько подошел к ближайшему мезонатору, выключил
ускорители, ионизаторы и взялся за рубильники вакуумных насосов, чтобы
остановить их.
Стой! Не выключай! крикнул Самойлов и схватил его за руку.
В полночь охрана в проходной сменилась. Новый дежурный посматривал на
Якина подозрительно.
"Как же! Будет Николай искать начальника охраны! Он, наверное, как
вошел в цех, так и забыл обо мне... тоскливо раздумывал Яков. Зачем ему я?
Он на заводе хозяин, сам все сделает... Пропуск, видите ли, он не может
организовать! А ведь это я первый подал ему мысль о заводе... Ну и Самойлов,
ну и Коля! Товарищ называется! Оттереть меня хочет, в гении лезет... Ну нет,
я его дождусь".
Не в манере Юрия Кованько расспрашивать начальство. Он любил до всего
доходить самостоятельно. Но сейчас, глядя на Самойлова, впившегося глазами в
экран, на бисеринки пота на его лбу, он не выдержал:
Да скажите же, в чем дело, Николай Николаевич!
Самойлов не услышал вопроса. Его взгляд притягивала небольшая группа
непрерывно мерцающих в темноте камеры звездочек в левом нижнем углу, на
стыке трех пластин нейтрида. Он включил внутреннюю подсветку и направил луч
в этот угол. Оттуда блеснула маленькая капелька. "Антиртуть! А вон еще
небольшой подтек тоже антиртуть".
Он поднял голову, кивнул Кованько:
Смотри... Вон видишь капелька в углу, крошечная. Видишь?
Вижу... помолчав, сказал Кованько. Я что-то раньше не замечал.
Это то самое вещество, от которого... Самойлов почувствовал за спиной
дыхание и вовремя оглянулся: вокруг них молча стояли операторы.
Их собрало любопытство все знали, что Самойлов расследует причины
катастрофы в 17-ой лаборатории. "Скажи я сейчас, мелькнуло в голове Николая,
ох и паника начнется!"
Он сухо обратился к операторам:
Между прочим, вы здесь находитесь для того, чтобы непрерывно следить за
работой мезонаторов. Идите по своим местам, товарищи... (Белые халаты
сконфуженно удалились.) У тебя ключи от кабинета? (Кованько порылся в
карманах, достал ключи.) Я пойду позвоню директору, а ты пока проверь все
вакуумные системы и включи дополнительную откачку.
Самойлов прочел немой вопрос в карих глазах Кованько.
Вот это... то самое, от чего произошел взрыв в лаборатории Голуба! тихо
сказал Самойлов. Только никому ни слова, иначе сам понимаешь... И он снял с
аппарата телефонную трубку, набрал номер.
В трубке прогудел сонный благодушный голос Власова. Директор, видно,
собирался отойти ко сну.
Здравствуй, Николай Николаевич! Откуда это ты звонишь?
Я с завода, Альберт Борисович... Самойлов запнулся. Товарищ директор, я
настаиваю на немедленной остановке завода, точнее мезонаторного цеха.
Что-о? Ты с ума сошел! сонливости в директорском голосе как и не
бывало. Это в конце-то года? Мы же провалим план! В чем дело?
Дело неотложное. Я прошу вас приехать на завод сейчас же.
Хорошо! Власов сердито повесил трубку.
Якин, сидя в проходной, видел, как, сверкнув фарами, подъехала длинная
черная машина. Мимо быстро прошел невысокий, толстый человек в плаще и
полувоенной фуражке. Дежурные охраны вытянулись. "Директор Власов!" Якин
посмотрел ему вслед. Значит, Николай уже начал действовать... Следовательно,
их предположения оказались правильными, вот даже директор приехал. А он
сидит здесь, как бедный родственник, никому не нужный. Яков покраснел от
унижения, вспомнив, как четверть часа ему пришлось объясняться с дежурным:
кто он такой, почему здесь и кого ждет...
Он посмотрел на часы: боже, уже половина второго! А что, если Самойлов
застрянет там на всю ночь? И такси не найдешь, а до города пять километров
по снегу...
Через полчаса случилось самое унизительное: вышел Самойлов и, не
замечая сидящего на скамейке Якина, быстро пошел к машине. Якин окликнул его
звенящим от возмущения голосом.
Николай повернулся, хлопнул себя по щеке:
Ах ты, черт! Ведь я о тебе совсем забыл! А знаешь...
Знаю! высоким голосом перебил его Якин: он решил высказать все, что
думает о Самойлове. Давно понял, что ты хочешь оттереть меня от этого дела!
Ну что ж, Якина все оттирали! Мавр сделал свое дело мавр может уйти, так?
До Николая не сразу дошло, о чем говорит Яков, в голове произошло
какое-то болезненное раздвоение. Там страшная опасность, затаившаяся в
мезонаторах. Новое вещество, из-за которого погибли Голуб и Сердюк. Здесь
стоит Яшка Якин, с которым они вместе учились, вместе работали, вместе пошли
в разрушенную лабораторию под обстрелом смертельной радиации, и несет
какую-то чушь... Наконец он понял:
Дележку захотел устроить, сволочь?!
Самойлов глядел на Якова такими бешеными глазами, что тот почувствовал
сейчас ударит, и, помимо воли, втянул голову в плечи. Этот миг перевернул
все: Яков почувствовал себя таким мерзавцем, каким на самом деле, возможно,
и не был. "Что я говорю?!" Он поднял глаза на Николая и виновато
пробормотал:
Прости меня, Коля! Я сам не знаю, что несу. Я идиот! Черт бы взял мой
нелепый характер!..
Самойлов уже "отходил" и хмуро посмотрел на него. "Сейчас не до
скандала. Да и я хорош забыл о нем".
Ладно... Садись в машину поедем в институт за своими скафандрами и
приборами...
Они сидели на заднем сиденье и молчали. Потом Николай сухо сказал:
Проверили три мезонатора. Во всех оказалось это антивещество, точнее
антиртуть. Небольшими капельками на стенках и в сгибах камеры. Решили пока
остановить завод, выключить все, кроме вакуум-насосов, и добывать эту
антиртуть. Потом испытать где-нибудь... Только вот как извлекать ее? Она
жидкая, растекается, а каждый оставшийся миллиграмм это взрыв сильнее
бомбы...
Якин кивнул. Они снова замолчали. Яков почувствовал, что сейчас он
сможет себя реабилитировать только какой-нибудь дерзкой выдумкой, и стал
размышлять. Когда подъезжали к институту, он несмело сказал:
Слушай, Коля, а ведь очень просто...
Что просто? буркнул Самойлов.
Брать эту антиртуть. Понимаешь, нужно трубочки из нейтрида из той же
нейтрид-пленки охлаждать в жидком азоте. Они часов десять, по меньшей мере,
будут сохранять температуру минус сто девяносто шесть градусов: ведь
теплопроводность нейтрида ничтожна! И антиртуть будет к этим трубочкам
примерзать. Понимаешь? Очевидно, у нее, как и у обыкновенной ртути, точка
замерзания минус тридцать восемь градусов. Верно?
Николай рассмеялся:
Ведь ты гений, Яшка! и добавил: Хоть и дурак...
Яков виновато вздохнул:
Характер мой идиотский! Сам не понимаю, что на меня нашло. Вообще, ты
напрасно мне в морду не дал крепче бы запомнил!
Ничего... Если сам понимаешь, что напрасно, значит не напрасно. Забыли
об этом! Все!..
Яков молча закурил и отвернулся.
ИСПЫТАНИЕ В СТЕПИ
... Мощная трехоска защитного цвета ехала по заснеженной волнистой
полупустыне, то исчезая между валами, то появляясь на гребнях невысоких
барханов.
В этих местах, на границе степи и бескрайной песчаной пустыни, раньше
была база испытания атомных бомб. Испытания уже давным-давно не проводились,
и в зоне оставалась только маленькая инженерная команда, поддерживающая
порядок. Небольшой аэродром с бетонированной взлетной площадкой для
реактивных самолетов выделялся на снежном поле серой двухкилометровой
полосой. Вдали маячили домики служб, позади них, в нескольких километрах,
находились старые блиндажи для наблюдений за взрывами. Машина проезжала мимо
остатков испытательных построек: глинобитные стены были разрушены почти до
основания, обломки кирпичей ровно сброшены взрывной волной в одну сторону.
Морозный резкий ветер бил в лицо. Машина ревела, буксуя в снегу.
Наконец она пробралась туда, где на расчищенной от снега площадке стояло
несложное устройство: небольшой, но многотонный цилиндрик из нейтрида и
намертво соединенный с ним электродвигатель следящей системы. Внутри
цилиндрика находилось около двух десятых грамма добытой из мезонаторов
антиртути. Мотор должен был свинтить с цилиндрика герметическую крышку,
чтобы в его пустоту через малое, с булавочный укол, отверстие вошел воздух и
затем сгорел в огне ядерной вспышки.
Николай Самойлов стоял в кузове и следил, как с большого барабана
быстро сматывается и ложится на снег длинная черная змея кабеля.
Когда он летел сюда, оставив Якина и Кованько на заводе добывать
остальную антиртуть, в самолете его охватили сомнения. А что, если это вовсе
не антиртуть? Может быть, просто ртуть, самая обыкновенная? Когда эта мысль
впервые пришла ему в голову, он покраснел от стыда: тогда остановка завода и
вся шумиха окажутся позорным и преступным делом.
Он очень устал, Николай Самойлов. В этой огромной белой степи он
чувствовал себя маленьким человечком, на которого взвалили груз непосильной
ответственности.
Горячка на заводе, потом эти полтора месяца, в которые было затрачено
больше энергии и сил, чем за полтора года. Он измотался: впалые щеки,
запавшие глаза, морщины на лбу от постоянных размышлений. Самойлов потрогал
щеку щетина. "Когда же я брился?"
Сомнения одолевали, терзали его. "А что, если это не минус-вещество?
Собственно, на чем мы основывались? На очень немногом: небывалый
сверхвакуум, мерцания... Не слишком убедительные доказательства для такого
огромного открытия. Почему бы вакууму не возникнуть просто так: от хорошей
герметизации и непрерывной работы насосов? Почему бы мерцаниям не возникнуть
от того, что в эти капельки ртути (просто ртути) изредка попадали мезоны и
вызывали свечение атомов? Ведь прямого доказательства еще нет. Может быть, у
Голуба получилось одно, а у них совсем другое? Может быть... Бесконечные
"может быть" и ничего определенного..."
Сегодня утром прилетела комиссия из центра: за исключением директора
завода Власова, все незнакомые. Недоверчивое, как казалось Самойлову,
внимание членов комиссии окончательно расстроило его. Вот и сюда он уехал,
чтобы быть подальше от этого внимания, хотя прокладку кабеля можно было
доверить другим инженерам.
Машина, тихо урча, остановилась у площадки. Из кабины вышел стройный
даже в полушубке техник в очках, закурил папиросу:
Товарищ Самойлов, киньте мне конец.
Николай снял с барабана конец кабеля, подал его, и сам слез с кузова.
Техник снял перчатки, посмотрел на папиросу, засмеялся:
Привычка!
Что курение? не понял Николай.
Да нет! Я бывший минер-подрывник. За послевоенные годы столько мин
подорвал не счесть! И всегда бикфордов шнур поджигал от папиросы. Удобно,
знаете! С тех пор не могу к взрывчатке подойти без папиросы. Условный
рефлекс! Он снова засмеялся и потянул кабель к электродвигателю.
Николай огляделся: снег уходил к горизонту, белый, чистый. Кое-где
из-под него торчали вытянувшиеся по ветру кустики ковыля. Шофер, пожилой
человек с усами, вышел из кабины и от нечего делать стучал сапогом по
скатам. Техник, что-то напевая, прилаживал кабель к контактам
электродвигателя... Все это было так обыденно, что Николая снова охватили
сомнения: не может быть, чтобы так просто произошло великое открытие.
Он подошел к закрепленному на врытой в землю бетонной тумбе цилиндрику,
потрогал его пальцем. Так что же в нем: антиртуть или просто ртуть?.. На
заводе он ставил манипуляторами этот цилиндрик в мезонную камеру и бросил в
него свернутые из нейтрид-фольги охлажденные трубочки с примерзшими к ним
блестящими брызгами, потом осторожно завинтил крышку. Черный бок цилиндрика
ожег палец холодом. "Что же там?" Самойлов положил руку на диск
соединительной муфты.
"А что, если... крутнуть сейчас муфту?" Страшное, опасное любопытство,
как то, которое иногда тянет человека броситься под колеса мчащегося мимо
поезда или с высокой скалы, на секунду овладело им. "Крутнуть муфту и
цилиндр откроется. В него хлынет воздух... И сразу все станет ясным..." Он
даже шевельнул мускулами, сдерживаясь, чтобы не "крутнуть".
Товарищ Самойлов, все готово! будто издалека донесся голос техника.
Можете проверить.
Уф, черт! Николай отдернул руку, оставив на морозном металле кусочек
кожи. "Я, кажется, с ума схожу..."
Он подошел к технику, подергал прикрепленные к контактам кабели:
Хорошо, поехали обратно...
Темно-серое с лохматыми тучами небо казалось из блиндажа особенно
низким. В амбразурах посвистывал ветер, плясали снежинки. Члены комиссии
подняли воротники пальто, засунули в карманы озябшие руки. Власов подошел к
Николаю, тревожно посмотрел ему в глаза, но ничего не сказал и отошел. "А
нос у него синий", бессмысленно отметил Николай. Его бил нервный озноб.
Председатель комиссии академик из Москвы, грузный стареющий красавец,
посмотрел на часы:
Что ж, Николай Николаевич, если все готово, скажите несколько
сопровождающих слов и начинайте...
Все замолчали, посмотрели на Самойлова. Ему стало тоскливо, как перед
прыжком в осеннюю, леденящую воду.
Я кратко, товарищи, внезапно осипшим голосом начал он. Там, в
цилиндрике, около двухсот миллиграммов добытого нами из мезонаторов
антивещества. Примерно... Как вы понимаете, мы не могли точно взвесить его.
Если это предполагаемая нами антиртуть... ("Трус, трус! Боюсь!") А это
должна быть именно антиртуть! Голос окреп и зазвучал уверенно. Если это
количество антивещества мгновенно соединится с воздухом, произойдет ядерный
взрыв, соответствующий по выделенной энергии примерно семи тысячам тонн
тринитротолуола. Николай перевел дыхание и посмотрел на сероватые в
полумраке лица. Он заметил, как академик-председатель ритмично кивал его
словам. ("Точь-в-точь, как Тураев когда-то на зачетах, чтобы подбодрить
студента", подумалось Самойлову.) Однако взрыва мы производить не будем,
продолжал он, во-первых, потому, что страна наша отказалась от подобных
экспериментов, а во вторых, потому, что это неинтересно, опасно, да и не
нужно. Будет осуществлена, так сказать, полууправляемая реакция превращения
антивещества в энергию. Отверстие в нейтрид-цилиндре настолько мало, что
воздух будет проникать в него в ничтожных количествах. Если наши расчеты
оправдаются, то "горение" антиртути продлится пятьдесят шестьдесят секунд.
Если мы не ошиблись, то получим принципиально новый метод использования
ядерной энергии. Вот и все...
Николай умолк и с ужасом почувствовал, что только что обретенная
уверенность исчезла с последними словами.
Скажите, спросил кто-то, а цилиндр из нейтрида выдержит это?
Должен выдержать. Во всяком случае, установлено, что нейтрид хорошо
выдерживает температуру уранового взрыва... Самойлов помолчал, потом
вопросительно посмотрел на председателя.
Академик кивнул:
Начинайте...
Николай включил кнопку сирены. По зоне разнеслось протяжное устрашающее
завывание, сигнал всем: "Быть в укрытиях!"
Все прильнули к перископам. Сирена замолкла.
Самойлов, ни на кого не глядя, подошел к столику, на котором был
укреплен сельсин-мотор следящей системы, включил рубильник и взялся за
рукоятку. Сердце билось так громко, что Самойлову казалось, будто стук его
слышат все... "А что, если следящая система откажет?"
Сейчас электрический кабель послушно передаст усилие руки за восемь
километров, в мотор, соединенный с крышкой цилиндрика. Сначала ротор
поддавался туго, но вот сопротивление рукояти ослабло крышка цилиндрика там,
в степи, начала отвинчиваться. Николай, припав к окуляру своего перископа с
темным светофильтром, крутнул еще и еще...
Заснеженная равнина, только что казавшаяся в светофильтрах сине-черной,
вдруг вспыхнула вдали широким ослепительным бело-голубым заревом,
разделившим степь на контрастно-черную и огненно-белую части. Будто
многосотметровая электрическая дуга вспыхнула в степи, будто возник канал из
жидкого солнца!
После нескольких секунд беззвучия с потолка блиндажа посыпалась пыль,
налетел нестерпимо пронзительный, скрежещущий вопль. Это там, у самого
горизонта, из булавочного отверстия в нейтрид-цилиндрике вырывалась
превратившаяся в пар антиртуть и сгорала космическим огнем.
Немало испытаний видели эти люди, члены комиссии: инженеры,
конструкторы, создатели атомных бомб и электростанций,
ученые-экспериментаторы. Они видели первые атомные взрывы в воздухе, видели
гигантский зловещий гриб высоко в небе... И всегда к восторгу победившего
человеческого разума примешивался ужас перед чудовищностью применения
величайшего открытия. Но такого они еще не видели, вот уже десять, двадцать,
сорок секунд из крошечной точки на краю степи вырывался ревущий ядерный
огонь! Но теперь не было ужаса, потому что это строптиво ревела крепко
взнузданная, покоренная и обезвреженная, самая могучая из энергий: энергия
взаимного уничтожения вещества и антивещества. Люди видели не только
огненную полосу в степи они видели будущее безграничное могущество человека,
овладевшего этой энергией: космические ракеты, из нейтридовых дюз которых
вырывалось это пламя; могучие машины из нейтрида, создаваемые этим пламенем;
растопленные им льды Севера и зазеленевшие пустыни Юга. Они ясно видели
будущее.
И Николай Самойлов видел его. Уже не было изможденного человека с
осунувшимся лицом и