дь знаю, как он переживал, что с Тузом придется схватиться не ему, а Ямщикову. - Ну, а ты-то, если б оказался на его месте? - Я бы тоже исполнил свой долг, даже если бы пришлось при этом погибнуть. Москва, Переделкино 1971 - 1972 гг. ВОСКРЕШЕНИЕ ИЗ МЕРТВЫХ 1 Страшная весть о гибели Вари, наверное, не потрясла бы так профессора Кречетова, если бы он не проболел всю минувшую зиму. Началось все с воспаления легких, протекавшего в легкой форме, при незначительной температуре. Досаждали лишь приступы кашля и чрезмерная потливость. Днем он мог ходить по своему кабинету, читать и даже работать над своей книгой о закономерностях микромира, а ночью лежал мокрым в постели, кашлял и "выплевывал из себя самого себя", как сказал он в шутку пришедшим навестить его Варе и Вадиму. Потом ему становилось легче, кашель прекращался, приходила в норму температура, и он, несмотря на запрещение врача, уезжал на заседание ученого совета, вступал там в спор, горячился, нервничал, покрывался испариной. Долго не мог успокоиться и после заседания. Продолжал спорить с кем-нибудь из своих коллег, живущих с ним по соседству и возвращавшихся домой в его машине. В результате - снова хриплый кашель, температура, опротивевшие таблетки и постельный режим. В постели Леонид Александрович много читал. Теперь, правда, он не мог серьезно работать над своей темой и читал главным образом научно-популярные произведения Айзека Азимова, дивясь диапазону его интересов и порицая за всеядность. Его "Нейтрино-призрачная частица атома" Кречетову вообще не понравилась. В ней не только отсутствовала необходимая даже для популярного произведения научная строгость - допускались грубые ошибки. Гораздо интереснее показалась ему "Вселенная". Потому, может быть, что физик-теоретик Кречетов, как и биохимик Азимов, знали астрономию лишь по чужим трудам. Азимов, кстати, и не претендовал ни на какие открытия. В какой-то из своих книг он иронически заметил: "Сердце подсказало мне, что никогда "закон Азимова" не попадет на страницы учебников физики, никогда "реакция Азимова" не будет запечатлена в учебниках химии". И все-таки читать научно-популярные книги Азимова Кречетову было не менее интересно, чем его прославленную научную фантастику. Да он и в своих научно-фантастических произведениях по стилю мышления больше ученый, чем писатель-беллетрист. Болезнь Леонида Александровича длилась всю зиму, обостряясь почти после каждого его выхода на улицу. Лишь в апреле стал он чувствовать себя лучше, начав принимать прополис - пчелиный клей, растворенный в спирте, хотя сначала не очень верил его "чудодействию". Уважая народную медицину в принципе, Леонид Александрович с опаской, однако, относился к ее средствам. Потому, может быть, что рекомендовали их ему люди, всю жизнь страдавшие от той самой болезни, незаменимое лекарство от которой было будто бы им известно. Это напоминало ему знакомого парикмахера, предлагавшего своим клиентам лично им составленную мазь от облысения. Глядя на его абсолютно голый череп, Леонид Александрович невольно думал: "Не от этой ли мази потерял ты сам свои кудри?" Прополис, однако, ему явно помог. Это он почувствовал спустя примерно полмесяца после того, как начал его принимать. Помогла, наверное, и весна, хотя на легочников, как он знал, не всегда она действовала благотворно. На Леониде Александровиче сказались, наверное, не столько ее солнечные дни и хмельной воздух, сколько само ежегодное чудо пробуждения живой природы. Вершилось это чудо даже в пределах его квартиры, на ее окнах, в глиняных горшочках с несколькими горстями земли. Любимые его цветы с острыми, как у акации, шипами на глазах покрывались все новыми листочками и стояли в буйной листве, спрятав в нее свои колючки. Их принесла и заставила ими все подоконники Варя. Она же завела в его доме аквариум-ширму с неприхотливыми рыбками гуппи и меченосцами. Потом уж он сам подкупил молинезий и барбусов. Барбусы были капризны и долго не приживались. Но Леонид Александрович упорно покупал все новых веселых полосатых рыбок. Они напоминали ему морячков в тельняшках, воскрешали в памяти моря, особенно Азовское, на берегу которого прошло его детство. В июне Леонид Александрович почувствовал себя совсем хорошо. Помог Варе и Вадиму достать путевку в Гагру, куда и сам собирался в конце лета, хотя надо было бы в Крым, как советуют врачи. И вдруг это страшное известие!.. Леонид Александрович теперь снова лежит в постели. На этот раз его уложило сердце. Никогда прежде не только не жаловался на свое сердце, но и вообще не чувствовал его. Как же, однако, стряслось все это? Кажется, недели две назад пришел к нему Вадим. Он никогда еще не приходил без Вари, и это насторожило Леонида Александровича. А когда он посмотрел в глаза Вадиму, сразу понял - случилось что-то с Варей! А Вадим будто онемел. - Что с нею, Вадим? - почти выкрикнул Кречетов. Спросил с надеждой, что, может быть, Варя только заболела, но и без ответа догадывался, что случилось что-то пострашнее. Вадим был не только потрясен какой-то ужасной бедой, он был буквально сломлен... Леонид Александрович усадил его в кресло, налил ему воды из графина, но он не стал пить. И тут только до сознания Кречетова дошло, что Вадим с Варей должны были еще находиться в Гагре. Минуло ведь всего две недели, а у них месячные путевки. Конечно, с ней стряслось что-то именно там. Она хорошо плавала и любила далеко заплывать. Иногда даже за ограничительные буйки. Сколько раз ругал он ее за это, но она только посмеивалась. Кречетов схватил Вадима за плечи и начал трясти... И все-таки страшное слово "утонула" первому пришлось произнести Леониду Александровичу, а Вадим лишь слегка кивнул головой. Немалых усилий стоило Кречетову добиться от него подробностей. Пришлось достать бутылку коньяку и буквально силком влить в рот Вадиму целую рюмку. Лишь после этого он заговорил: - Вы знаете, она любит плавать... - Но она хорошо плавала. - Да, хорошо. Но в тот день никто не купался, море было неспокойно, и только она... - А вы... Где же были вы? - Не было меня поблизости. Она послала меня на рынок за фруктами. - Одного? - К ней пришла ее приятельница, и они направились на пляж, а меня послали за фруктами. У меня и в мыслях не было, чтобы она решилась купаться в такую погоду... Спазм снова сжал Вадиму горло. Он умолк, а Леонид Александрович испугался вдруг услышать подробности гибели Вари и не стал его больше расспрашивать. Но Вадим, выпив еще рюмку, стал разговорчивее и рассказал, как весь день безуспешно искали тело Вари в бурном море и нашли только на следующее утро выброшенным волнами на берег далеко за городом. От отчаяния Вадим хотел и сам броситься в воду, но за ним буквально по пятам ходила подруга Вари, с которой они вместе приехали в Гагру. - И не удержала бы она меня, - признался Вадим, - если бы не пристыдила: "Как же ты смеешь лишать себя жизни, даже если у тебя такое страшное горе, - сказала она. - Забыл разве, что Варя для тебя сделала? Затем разве положила она столько сил на тебя, чтобы ты теперь так отплатил ей за это?" - А подруга Вари не Валентина Куницына? - спросил Леонид Александрович. - Да, Куницына, - кивнул Вадим. - Вы, значит, знаете ее? - Варя приходила ко мне с нею. Очень решительная девушка. И, в общем, правильно вас отчитала. - Сказала даже, что это хуже предательства. - Пожалуй, - согласился профессор. - А почему вы ко мне не сразу? - Боялся к вам с такой вестью... Просил Куницыну, чтобы она... Но вы же знаете, какой у нее характер. Трусом назвала и потребовала, чтобы обязательно сам. Приехал я вчера, но сразу не смог. Да и сегодня очень бестолково... Извините меня, пожалуйста. Теперь престо не знаю, что делать, как дальше жить... Полагалось, должно быть, сказать что-то Вадиму, утешить, ободрить, но Леонид Александрович не нашел нужных слов. Молча протянул ему руку, крепко сжал влажную его ладонь и проводил до самых дверей. Кречетову показалось, что Вадим оценил это крепкое, мужское рукопожатие, заметно преобразился, взял себя в руки и ушел спокойнее, чем пришел. А сам Леонид Александрович, оставшись со своим горем наедине, ощутил вдруг такую томящую тоску, что просто места не мог найти. Он любил Варю всегда и, хотя осуждал за многое, понимал, как ей было нелегко. Она рано потеряла мать, отец беспробудно пил, призналась даже как-то: "Опостылило мне все..." И тут появился вдруг уличный босяк, забулдыга и чуть ли не уголовник Вадим Маврин. Она, правда, не знала тогда о нем всего, считала просто "заблудшим" и вбила себе в голову идею "перевоспитать" его. Наверное, в ту пору не было еще никакой любви. Не способен был тогда любить ее и Вадим. Настоящая любовь пришла к ним позже, уже когда Варя преобразила его. Каких трудов ей это стоило! Личным примером тянула она его за собой. Кончила техникум, поступила в институт, а ведь у нее были совсем не блестящие способности. Да и желания особенного не было ни техником стать, ни инженером - все из-за него, вернее, все для него. И вот теперь ее нет... Нет дочери той женщины, которую Леонид Александрович очень любил. Нет его единственной племянницы, которую он после смерти брата считал своею дочерью. Нет больше вообще ни одного родного существа, все ушли в вечность... Раньше он как-то не задумывался над этим. У него были любимые ученики, друзья, талантливые коллеги. Были книги. Стены его двухкомнатной квартиры сплошь в книгах. А теперь все это потеряло для него смысл. Он лежал на диване с больным сердцем и пустой душой, равнодушный ко всему. Философские проблемы пространства и времени, неожиданно увлекся которыми недавно, уже не волновали его больше. А ведь всего месяц назад, забросив все дела, стал чуть ли не запоем читать Адольфа Грюнбаума, американского профессора философии, известного специалиста по проблемам пространства и времени. Потом перечитал небольшую книгу Александра Фридмана "Мир как пространство и время", написанную еще в тысяча девятьсот двадцать третьем году. Хотя это было первым на русском языке популярным изложением теории относительности, Леонид Александрович обнаружил в ней много интересного и поучительного для себя. Запомнилось замечание Фридмана о мудрецах, пытающихся "на основании постоянно ничтожных научных данных воссоздать картину мира". - Как это верно! - воскликнул тогда профессор Кречетов. - Именно "постоянно ничтожных", ибо, как бы много ни знали мы о природе и ее законах, знаний этих всегда недостаточно. И все-таки мудрецы дерзали воссоздавать на их основании картину мира, бесконечно дорисовывая и уточняя ее с каждым новым поколением. А сейчас Леонид Александрович равнодушен ко всему. Даже присланные ему материалы только что закончившегося симпозиума по нейтрино не заинтересовали его. А ведь в этом симпозиуме принимали участие такие крупные ученые, как Нови из Чикагского университета, Рейне из Калифорнийского, Наранан и Нарасимхан из Индии, Хинотани и Мияке из Японии, Осборн и Вольфендейл из Англии. Профессор Кречетов весь день сегодня неподвижно лежит на диване и бессмысленно смотрит в потолок. На первый негромкий дверной звонок он не обращает никакого внимания. Лишь когда раздается второй, более громкий, медленно спускает ноги на пол и нащупывает домашние туфли. Слегка пошатываясь, идет к двери. Не спросив, кто звонит, хотя это однажды чуть не стоило ему жизни, Леонид Александрович поворачивает ключ врезного замка и открывает дверь. Он не сразу узнает молодую женщину и высокого широкоплечего мужчину, стоящих у входа в его квартиру. - Простите, что мы к вам без телефонного звонка, - виновато произносит женщина. - Это вы, Анастасия Ивановна? - близоруко щурится Кречетов. - Я, я, Леонид Александрович! Настя Боярская - ваша бездарная ученица. И мой супруг - бывший богослов Андрей Десницын, помните, я вам о нем?.. - Да, да, помню, помню, - кивает головой профессор. - Заходите, пожалуйста. - Но как же вы в таком состоянии и один? - огорчается Настя. - Меня навещают. Приходит врач из нашей поликлиники, несколько дней дежурили сестры. Не забывают ученики и коллеги... - Вы, пожалуйста, ложитесь, Леонид Александрович. - Настя берет Кречетова под руку и ведет его к дивану. - А за то, что пришли только сегодня, извините. Гостили в Благове. Там у меня родители, а у Андрея дед... - Знаменитый богослов-марксист, - вяло улыбается профессор, ложась на диван. - Ну, какой он марксист, - смущенно улыбается Андрей. - Но материалист совершенно законченный. И с такими познаниями в области естественных наук, что мне до него очень далеко, хотя я теперь аспирант Московского государственного университета. - Специализируетесь, наверное, по научному атеизму? - Да, угадали... - Если бы мы о Варе раньше узнали, - перебивает Андрея Настя, - мы бы немедленно, прямо из Благова... Я ведь знаю, как она вам дорога... - Ничего, Настенька, теперь я, пожалуй, выстою. Это меня первый удар так подкосил. Уж очень неожиданно свалилась беда. А сами-то вы как? Что нового у вас? Видели ли Вадима? Болит у меня за него душа... - Он был у вас?.. - Был один раз. Ужасную весть эту принес... - Когда это было? - Неделю назад. - А больше не навещал? - Больше не был. Звонил, может быть, но мне не разрешали брать трубку. Как он теперь? Я очень боюсь за него... Что же вы молчите, Настя? - Успокойтесь, пожалуйста, Леонид Александрович, - снова укладывает Настя пытающегося подняться Кречетова. - Не мог он с собой что-нибудь?.. Признался ведь мне, что с жизнью хотел покончить... - Ну, это в самую тяжкую для него пору. Валя Куницына убеждена, что теперь это исключено. - Однако что-то с ним случилось все-таки? - Исчез он, Леонид Александрович... - Как - исчез? - Валя Куницына считает, что уехал куда-то. - А милиции это известно? Заявили вы в милицию о его исчезновении? - Валя заявила. Милиция тоже считает, что он уехал, потому что забрал с собой кое-какие вещи и все фотографии Вари из их альбома. - Да, похоже, что действительно уехал, - вздыхает Кречетов. - Но куда? - А он с вами на эту тему... - Нет, никакими своими планами он со мной не делился. Сам я тоже ни о чем его не расспрашивал - чувствовал себя не лучше, чем Вадим... Но куда же все-таки мог он уехать, не сообщив никому? - Да, все это очень странно, - соглашается Боярская. - Мы опросили всех его друзей. И никто ничего... Как в воду канул. - А не могли бы ваши детективы - Ямщиков и Рудаков... - Какие они детективы, Леонид Александрович! - машет рукой Настя. - Мой Андрей таким же детективом был когда-то. Обыкновенные дружинники, а тут нужен действительно детектив, потому что Вадим не просто ушел, а вроде сбежал... - Но зачем? Глупо ведь! - восклицает Андрей Десницын. - Это нам с тобой кажется глупым, а у него, наверное, свои соображения. - Какие же все-таки? - недоумевает Кречетов. - Я, признаться, тоже не очень понимаю... - Наверное, мы все время будем ему Варю напоминать. Ту хорошую, счастливую жизнь, какой для него уже не будет... - Да, может быть... - задумчиво кивает головой Леонид Александрович. - Могли, конечно, возникнуть такие мысли... - Могли, - соглашается и Андрей. - Но одумается же он в конце концов... - А когда? - прерывает его Настя. - Не сегодня и не завтра, надо полагать. И не через неделю. За это время мало ли к каким людям может он попасть... - Но послушайте, - снова приподнимается с дивана профессор. - У вас же есть еще и настоящий детектив, профессиональный. Эта, как ее, Татьяна... - Татьяна Петровна Грунина, - подсказывает Настя. - Но она тоже, в общем-то, не такой уж детектив. Просто очень добросовестный, хорошо знающий свое дело старший инспектор милиции... - Ты к ней несправедлива, Настя, - укоризненно качает головой Андрей. - Она действительно талантливая, а главное - очень деятельная... - Очень деятельная! - фыркает Настя. - Только судьбу свою никак не может решить. - Это совсем другое. Ты же знаешь, как у них с Олегом все непросто... - А у нас с тобой все было очень просто? - Ну, видишь ли... - Я догадываюсь, конечно, о чем вы, - говорит профессор Кречетов. - Вадим с Варей тоже об этом часто говорили. Но, независимо от этой сложной проблемы, нельзя разве обратиться к старшему инспектору?.. - Нельзя, Леонид Александрович! Татьяна Петровна уже не старший инспектор, а аспирант юридического института. - А больше не к кому? - Вместо нее теперь капитан Крамов. - Вот с ним и посоветуйтесь. - Он все уже знает. - Чего же тогда тревожиться раньше времени? Найдет этот капитан Вадима. - Э, никого он не найдет! - безнадежно машет рукой Настя. - Это вам не Татьяна Петровна... - Вот она, женская непоследовательность! - смеется Андрей. - Не смейся, пожалуйста, Андрей, - хмурится Настя. - Тут не криминалист нужен, а психолог. Боюсь, что этими способностями капитан Крамов не обладает. Без нашей помощи ему не обойтись. - Значит, надо собраться всем друзьям Вадима и посоветоваться, что делать, - говорит Андрей. 2 Они собираются на другой день у Рудакова. Старики Олега ушли в гости к родственникам, и вся квартира в его распоряжении. Первой приходит Валентина Куницына, потом Анатолий Ямщиков с Мариной. Анатолий внешне почти не изменился, стал только немного полнее. Марина родила ему сына и еще больше похорошела. Заметнее всех, пожалуй, изменился Олег. У него теперь бородка, хотя он сам когда-то высмеивал бородачей своего завода. - Если ты это для солидности, - сказал ему тогда Анатолий, - то мы тебя и без бороды должны чтить, как свое начальство. Что, впрочем, мы и делаем. А если назло Татьяне Петровне, которая терпеть не может бородачей, то это просто глупо. Да, конечно, это глупо, он и сам понимает. Просто вспомнился шутливый разговор с Татьяной, которая сказала: "Если хотите нравиться мне, никогда не отпускайте бороду..." Угадал Анатолий: он сделал это ей назло. Взяла вдруг досада, показалось, что притворялась она, будто не замечала его робкого ухаживания. Должна же была понимать, что он не Анатолий Ямщиков, который и влюбиться мог с первого взгляда и тут же не только пылкую речь произнести, но и руку предложить. А Татьяна, увидев его с бородой, не обиделась, а возмутилась и с тех пор перестала посещать и "Наше кафе" и завод. К тому времени, правда, она была зачислена в аспирантуру и официально уже не шефствовала над заводской дружиной. А Олег учится теперь не на философском факультете, а на заочном отделении станкоинструментального. На расспросы, почему ушел с философского, отшучивается: "Мастеру инструментального полагается ведь не философское, а техническое образование". Олега действительно назначили мастером инструментального цеха, после того как его предшественник ушел на пенсию по состоянию здоровья. Его бригаду инструментальщиков возглавляет Анатолий Ямщиков. Как только приходят Андрей Десницын с Настей, Олег предлагает: - Может быть, за чашкой чая все обсудим? Тогда прошу на половину моих стариков. Мама как раз спекла сегодня пирог. - Какой чай, когда такое дело! - машет на него рукой Анатолий. - Можно и без чая... - Пока, - уточняет Анатолий, - потом видно будет, не пропадать же маминому пирогу. - Ну тогда ближе к делу, - строго произносит Валентина. - Кто просит слова? - Давай ты первым, Олег, - предлагает Анатолий. - Ты у нас самый рассудительный. Пока на философском факультете учился, освоил небось все законы формальной логики. - А тут, по-моему, все вне логики, - вздыхает Рудаков. - Да, пожалуй, - соглашается с ним Валентина. - Вадим в таком отчаянии был, что в прежние времена в подобном состоянии духа - либо в прорубь, либо в монастырь послушником... - Прорубь явно отпадает по случаю лета, - прерывает ее Настя. - Монастырь тоже исключается, так как таковых поблизости нет. А вот что вы скажете: был Вадим на заводе после того, как вернулся с Кавказа? - Был. - Оформил расчет? - В том-то и дело, что ничего не оформил! - восклицает Олег. - Числится, значит, в прогульщиках? - Нет, не числится пока. У него еще отпуск не кончился. - Так, может быть, он вернется, когда кончится отпуск? - Не вернется, - уверенно заявляет Валентина Куницына. - Я тоже думаю, что не вернется, - соглашается с нею Настя. - Во всяком случае, не так скоро. - А зачем же он тогда заходил? - удивляется Андрей Десницын. - Это он лично ко мне, - отвечает ему Рудаков. - Спросил, где можно приобрести инструменты для гравировальных работ. - Гравировальных? - переспрашивает Анатолий. - Спросил даже, нет ли у меня какой-нибудь литературы по гравированию. - И ты не поинтересовался, зачем ему это? - Почему же не поинтересовался?.. Он сказал, что хочет выгравировать надпись на медной плите для могилы Вари на гагринском кладбище. - Может быть, и в самом деле? - вопросительно смотрит на Валентину Настя. - Не думаю, - покачивает головой Куницына. - Он сказал мне, что будет копить деньги и поставит на ее могиле памятник. - А пока, может быть, все-таки медную дощечку на могильной плите? - не очень уверенно произносит Марина. - Когда еще заработает он на памятник... - Я тоже так думаю, - поддерживает ее Настя. - А почему Андрей отмалчивается? - спрашивает Олег, повернувшись к Десницыну. - Его что, все это не касается? Андрей действительно сидит молча, прислушиваясь к словам своих друзей. Он в таком же недоумении, как и они. - А Вадим откуда родом? - спрашивает он. - Может быть, следует его родными поинтересоваться. Мог ведь он к кому-нибудь из них... - Нет, не мог, - перебивает его Валентина. - Он коренной москвич и круглый сирота. Это все капитан Крамов установил. - А на этого капитана можно положиться? - спрашивает Настя. - В смысле его опытности, конечно. - Он очень исполнительный и добросовестный инспектор, - отвечает Куницына, - но, конечно, не то, что Татьяна Петровна... - О Татьяне Петровне забудьте, - вздыхает Марина. - Она теперь... - А что она теперь! - восклицает Анатолий. - Министром внутренних дел стала, да, и у нее на такие дела времени нет? Когда ей нужно было разгадать замыслы Туза и Грачева, она Вадима попросила помочь ей, и он помог, хотя Туз мог пырнуть его ножом. А теперь, когда Вадим сам попал в беду... - Ну зачем же ты о ней так? - вскакивает Олег Рудаков. - Во-первых, Татьяна Петровна и понятия не имеет об исчезновении Вадима. А во-вторых, откуда нам известно, что он попал в беду? - Насчет Татьяны - сдаюсь! - поднимает руки вверх Анатолий. - Она действительно ничего не знает. Вот ты, Олег, и сходи к ней, попроси помочь. Вадим если и не попал пока, то непременно попадет в беду. - Нет, увольте! Пусть Десницын возьмет это на себя. Он, как аспирант, скорее договорится с аспиранткой. - Как вам не совестно препираться, ребята? - укоризненно качает головой Валентина Куницына. - Лучше я сама схожу к Татьяне Петровне... - Нет, никуда ты не пойдешь! - протестует Анатолий. - Пойти должен Олег, и вы все знаете почему. А если ему это непонятно, то я объясню. Разве ты потому не хочешь к ней идти, что Андрей может сделать это лучше тебя? Ты просто трусишь, боишься на глаза ей показаться. А может быть, даже сердишься на нее... Ну, в общем, мы уполномочиваем именно тебя пойти к Татьяне Петровне и попросить у нее помощи. Верно я говорю, ребята? - Верно! - чуть ли не хором восклицают присутствующие. И Олег смущенно бормочет: - Что же это получается, однако?.. Ведь если бы с Вадимом ничего не стряслось, я бы мог подумать, что вы... - А ты не думай, ты действуй, - советует Анатолий. - Да вы что, считаете, наверное, что я с нею в ссоре? - Ничего мы не считаем, - отвечает за всех Анатолий. - Нужно же кому-то поставить ее в известность о нашей общей беде. К тому же она на отделении криминалистики, и поиски Вадима будут для нее хорошей практикой. - Ну, если вы все считаете, что пойти должен именно я, я пойду, - помолчав немного, произносит Олег. - Только это ведь наивная затея... - Опять ты за свое! - прерывает его Анатолий. - Нас сейчас только судьба Вадима беспокоит, а в ваших взаимоотношениях вы уж как-нибудь сами разберетесь. А теперь, если не раздумал, угости нас чаем с маминым пирогом. 3 После того как у Кречетова побывали Настя с Андреем, ему стало легче. Даже сердце перестало так жутко щемить, хотя известие о исчезновении Вадима очень встревожило Леонида Александровича. Но теперь у него прошло ощущение пустоты и одиночества. Те волнения, которые уложили его в постель, были иными. Они возникли от безнадежности, от невозможности помочь, поправить случившееся. А тут беда иная, обратимая, нужно только подумать, вспомнить все подробности, все мелочи последнего разговора с Вадимом. И Леонид Александрович напрягает память. Помнится, разговор был недолгим, да и говорил больше он, а Вадим лишь отвечал на вопросы. Постепенно удается восстановить почти каждое его слово, но нет пока ничего такого, за что можно ухватиться, что послужило бы догадкой. Все, что говорил в тот день Вадим, было очень просто и понятно, безо всякого двойного смысла и подтекста. Все только о Варе и ни слова о себе. О том, как будет жить без нее, он тогда и сам не знал. Ясно было лишь одно - без нее ему будет очень худо... Леонид Александрович встает и начинает медленно ходить по кабинету, хотя ему велено лежать, не волноваться и по возможности не думать ни о чем серьезном. Но профессор Кречетов не умеет так отключаться. Он ходит вдоль застекленных стеллажей с книгами, борясь с желанием взять какую-нибудь с полки - читать ему тоже запрещено. Но вот прямо перед ним Тимирязев, Сеченов, Павлов, Мечников... Их, пожалуй, можно. Это не физика, тут без формул. Лечащего врача Анну Семеновну очень напугала книга Джона Арчибальда Уилера "Гравитация, нейтрино и Вселенная". Она случайно раскрыла ее и содрогнулась от обилия формул. Ну, а если бы попалось ей в руки "Гравитационное поле и элементарные частицы" Кирилла Петровича Станюковича? Могло бы возникнуть и головокружение. В этой книге формул гораздо больше, чем текста. Однако напрасно думают далекие от науки люди, что язык цифр и формул ученому милее образной речи. Умеют ведь и серьезные ученые писать просто. Вот тот же Уилер, например, вместе с профессором Тейлором написал отличную книгу "Физика пространства-времени", в аннотации к которой сказано, что она является учебником по частной теории относительности для "младших студентов-физиков" и старших школьников. Сказано еще, что читается она как увлекательный роман и даже как "запутанный детектив". Ну, это уж чересчур. Книга интересная, полезная, написана известными учеными-физиками талантливо и оригинально. Но детектив! Это уже чистейшая реклама. Зато как просто и непринужденно писали свои книги Сеченов, Мечников, Павлов. Леониду Александровичу очень хочется полистать Мечникова, его "Этюды о природе человека" или "Этюды оптимизма". В какой-то из этих книг должны быть строки о Толстом, давшем, по мнению Мечникова, наилучшее описание страха смерти... Кречетов достает "Этюды о природе человека" и, полистав несколько страниц, читает: "Толстой, который был, несомненно, великим знатоком души человеческой, не подозревал, что инстинкт жизни, потребность жить, - не одинаковы в разные возрасты. Мало развитая в юности, потребность эта сильно преобладает в зрелом возрасте и особенно в старости. Но, достигнув глубокой старости, человек начинает ощущать удовлетворенность жизнью, род пресыщения ею, вызывающее отвращение перед мыслью о вечной жизни". Леонид Александрович не боится смерти, ему страшна кончина в одиночестве. Страшно умереть, не завершив задуманного. Он еще не стар, идет всего седьмой десяток. В наше время это не преклонный, а пожилой возраст, но где спасение от болезней? Мечников считал ведь, что старость наша есть болезнь, которую нужно лечить, как всякую другую. "Раз старость будет излечима, - говорил он, - и сделается физиологической, то она приведет к естественному концу, который должен быть глубоко заложен в нашей природе". А что значит - глубоко заложен? Как это понимать? Считал, наверное, Илья Ильич, что человек, не зря проживший жизнь, не будет страшиться своей смерти. Она будет для него естественной. Откуда, однако, эти мысли о смерти? Сказалась болезнь, наверное, ослабившая и тело и душу. Но к черту все это!.. Да, именно к черту! Никаких деликатных выражений по подобному поводу - нечего размагничиваться! Он решительно шагает к окну и сразу же чувствует щемящую боль в сердце. Пока всего лишь отголосок той боли, которая еще так недавно терзала его. Она возникла будто от щупалец манипулятора в руках неопытного экспериментатора, то резко сжимавшего, то отпускавшего его сердце, подолгу не высвобождая его из своей пятерни. Вот и сейчас дает, видно, знать, что эксперимент пока не окончен... "Нужно лечь, пожалуй", - решает Леонид Александрович. У него нет ни малейшего доверия к экспериментатору, который так неловко манипулировал с его сердцем. Нет и того чувства юмора, каким обладает академик Иванов, навещавший его во время болезни. Он пил тут недавно коньяк за здоровье своего захворавшего коллеги и весело вспоминал о тех давних временах, когда они на батискафе в водах Черного моря проводили эксперименты с реактором, излучающим нейтринные импульсы... - А где же авантюристы, Леонид Адександрович, которые пытались выведать наши научные секреты? - спрашивал он Кречетова. - Отсидели уже свое? - Отсидели, - кратко ответил ему Кречетов, не вдаваясь в подробности. Пришлось бы рассказать, что один из них теперь его родственник. - Оба? - продолжал расспрашивать академик. - Один-то точно. А вот второй, главный, наверное, еще сидит... И тут Леонид Александрович вспоминает вдруг, что Вадим, а может быть, Варя... Да, скорее всего, Варя сообщила ему чуть ли не перед самым их отъездом в Гагру, что Корнелий Телушкин прислал Вадиму письмо и сообщил, что он теперь на свободе. Ну да, это Варя ему рассказала о бывшем боссе Маврина. "Я очень боюсь, дядя Леня, как бы он снова не завлек Вадима..." - вспомнил Леонид Александрович ее слова. Разговор шел в отсутствие Маврина, и он стал бранить племянницу: - Ну как ты можешь думать так о Вадиме! Не веришь в деяния рук своих? Совсем ведь другим человеком он стал под твоим влиянием, а ты считаешь, что достаточно этому каторжнику поманить его пальцем... - За это время и Корнелий мог стать другим. - Тогда и бояться нечего. - А я все-таки за Вадима боюсь... - суеверно прошептала Варя. Но тут воспоминания Кречетова прерывает звонок в дверь. "Наверное, Анна Семеновна, - решает профессор, поднимаясь с дивана. - Придется признаться, что нарушил ее предписание и разгуливал по комнате..." Но в дверях не Анна Семеновна, а Настя с Андреем. - Опять мы к вам, Леонид Александрович, - смущенно говорит Настя. - Уж вы извините... - Ну что вы, право! Я очень рад! А то ко мне одна медицина ходит. Это вы меня извините, что не могу принять вас как следует. Мало того - должен снова улечься на диван, но, думаю, теперь уже ненадолго. - А мы к вам все с тем же, Леонид Александрович. В связи с Вадимом... - Я сам о нем только и думаю. Даже, пожалуй, подскажу вам кое-что. Существует такая личность - Корнелий Телушкин, под пагубным влиянием которого находился в свое время Вадим... - Это, наверное, тот авантюрист, из-за которого Вадим попал в тюрьму? - спрашивает Настя. - Тот самый. Вадим отсидел всего два года, а Телушкин гораздо больше. Однако он уже на свободе, и это Вадиму известно. Когда Корнелий отбыл свой срок, я не знаю, но Вадиму он дал знать о себе незадолго до его поездки на Кавказ. Сообщила мне тогда об этом Варя и очень опасалась, что Телушкин снова попытается сблизиться с Вадимом. - И вы думаете, что они теперь... - Как знать! Во всяком случае, того, что было прежде, теперь быть не может. Но Корнелий личность незаурядная, демоническая. Такой может совратить и честного человека. - Спасибо, Леонид Александрович, за это известие. Может быть, это та самая ниточка, за которую и надо потянуть. - Но я ведь не знаю, где этот Корнелий... - Нам помогут работники Министерства внутренних дел. - А если окажется, что он за это время стал порядочным человеком? - Тем лучше. Милиция не будет никого хватать без достаточных к тому оснований. А к вам у меня просьба, Леонид Александрович: когда поправитесь, разрешите этому аспиранту, - кивает она на Андрея, - зайти к вам. Очень хочет побеседовать с вами по сугубо научному вопросу, да все не решается. - Пожалуйста, Андрей Васильевич. Можно даже не ожидая полного моего выздоровления. - И еще одна просьба, Леонид Александрович: называйте его, как и меня, по имени - Андреем или Андрюшей. Он ведь теперь не духовная особа, а всего лишь начинающий философ. - Согласен, - улыбаясь, кивает профессор Кречетов. - Буду с сегодняшнего дня и его считать своим учеником. 4 Олег звонит Татьяне Груниной поздно вечером, полагая, что в это время она должна быть дома. Услышав ее голос, он с трудом подавляет волнение. - Добрый вечер, Татьяна Петровна! Это Рудаков вас беспокоит. Не поздно я? - Ну что вы, Олег, я только что пришла... Голос ее звучит ровно, без нотки удивления, как в те дни, кажущиеся теперь Олегу такими далекими. Не спрашивает даже, где он пропадал все это время, почему не звонил. А ведь с тех пор прошло немало времени. - Я к вам не лично, а по поручению... - А лично вы, конечно, не считали нужным, - усмехается Грунина. - И кто же вас уполномочил, какая организация? - Ямщиковы, Валя Куницына, Десницын с Настей... - Внушительный синклит. С чем же они вас ко мне направили? - Вадим Маврин пропал, Татьяна Петровна... - Как - пропал? - Бесследно. Да, да, совершенно бесследно, я не шучу... - Он человек бывалый, найдется. - Может и не найтись. Он сейчас в таком состоянии, что с ним все может произойти... - Как же Варя его не уберегла? - В том-то и дело, что нет больше Вари... Погибла. Утонула в море на Кавказе. - Что же вы мне об этом раньше не сообщили, Олег? Никогда вам этого не прощу! Можете вы ко мне сейчас? - Времени ведь около десяти... - Ну и что - вам спать пора? Садитесь в такси и приезжайте, я все равно раньше двенадцати не ложусь. В комнате Татьяны все по-прежнему. Разве только новый книжный шкаф прибавился. Сколько же времени прошло с тех пор?.. После того как ликвидировали шайку Грачева и Каюрова, Олег встречался с Груниной почти целый год. Не часто, правда, но бывал у нее дома. Два или три раза даже ходили в театр. И все это время Олег подсознательно чувствовал, что он ей не безразличен, но как только пытался заговорить о своих чувствах, в ее ответных словах сквозила ирония. Это было не только непонятно, но и обидно. Может быть, ее сдерживала разница в возрасте?.. Оказывается, она старше его не на три года, как ему казалось, а лет на шесть. Но разве это серьезная причина для любящих друг друга, тем более что Татьяна выглядит гораздо моложе своих лет и принадлежит к тому типу уравновешенных женщин, которые долго сохраняют свою молодость. О дальнейшей "эволюции" ее внешности можно судить по ее матери, которой никто не дает и сорока, хотя ей уже за пятьдесят. А может быть, у Татьяны совсем иные причины скрывать свои чувства, если они есть, конечно? Направляясь на встречу с Груниной, Олег решил взять строго официальный тон: он пришел ведь по делу. И вот он сидит у нее и, оглядываясь по сторонам, невесело думает: "Ох и трудно мне будет... Постараюсь, конечно, держаться. Удастся ли только? Догадается, наверное, прочтет по глазам все мои сокровенные мысли. Не надо было соглашаться, пусть бы Андрей Десницын пришел сюда..." Он думает так и злится: зачем же себя обманывать? Ведь счастлив, что снова с нею. И ничем чувства этого не подавишь, хотя совсем недавно очень основательно проштудировал книгу психиатра Леви "Искусство быть собой". Освоил рекомендованный им аутотренинг. Научился саморасслабляться. Это снимало нервное напряжение. У Леви много хвалебных слов и о внутреннем контроле, взывающем к сознанию: "Я хочу тебе добра и поэтому прошу почаще обращаться к моей помощи... Через меня ты можешь заказать себе любое настроение. Тебе не нужно неотрывно себя контролировать... Я все могу, и я сделаю все!" И саморасслабление и контакт с внутренним контролем как будто бы получались у Олега, когда он сидел дома один на один с самим собой. Но тут... Нет, тут на внутренний контроль плохая надежда. Пожалуй, скорее поможет рекомендованный тем же Леви "Союз с волнением". "Не старайтесь не волноваться, - настойчиво советует он, - это бесполезный обман самого себя, волнение от этого только усиливается. Ваша задача не в том, чтобы устранить волнение, а в том, чтобы оно вам помогло". Вот мы сейчас и увидим, как оно поможет. - Извините, Олег, - говорит Татьяна, - что оставила вас одного - мама потребовала отчета о выполнении одного срочного ее поручения. А когда я ей сказала: "Меня ждет Олег", ответила: "Ничего страшного, он свой человек". Понимаете, моя требовательная мама "своим человеком" вас назвала! А вы позволили себе более года к нам не показываться. Только, пожалуйста, не оправдывайтесь! Татьяна силой усаживает на прежнее место поднявшегося при ее появлении Олега и садится сама. - У вас такой вид, - говорит она, внимательно вглядываясь в его лицо, - будто вы действительно пришли только по делу. - Ну почему же... - смущенно улыбается Олег. - Этого я не знаю, но это так. Скорее всего, вы и сами этого не знаете, так тоже бывает... "Похоже, что она читает мои мысли, - с тревогой думает Олег. - Плохой я актер, и мое внутреннее волнение нисколько мне не помогает. Тогда к черту всякую игру. Буду держаться, как всегда, как прежде..." И произносит смущенно: - В общем-то, меня в самом деле послали... - Потому, наверное, что по своей воле не захотели. Разве не так?.. - Она пристально смотрит в его глаза и будто обрывает себя: - Ну ладно, хватит! Это становится похожим на допрос. Давайте лучше о вашем деле. Расскажите сначала, как же это с Варей... - Подробностей я и сам не знаю. Профессор Кречетов, дядя Вари, вытягивал из Вадима буквально каждое слово. Вадим был просто в отчаянии. "Сам не свой", как сказал Леонид Александрович. Совсем опустошенным человеком ему показался. - Еще бы! Я себе представляю, что значит для него потеря Вари... Но ведь она, помнится, хвалилась, что хорошо плавает. - Это-то ее, наверное, и погубило. Плавала бы плохо, ни за что бы не решилась броситься в бурное море. Вадим даже не видел, как все произошло. А находился бы поблизости, кинулся бы спасать и тоже... - А скорее всего, не пустил бы ее в такую погоду в море. - Да, пожалуй. - Ну, а что потом? - Хотел покончить с собой, и, если бы не Валя Куницына... Вы помните эту маленькую, очень решительную девушку? - Как не помнить! Помню, конечно. У нее характер, как у Анатолия Ямщикова. Потому и не сошлись.