м фордевинд, - скомандовал Николай. - Стой, сперва скажи, что такое фордевинд. - Когда ветер дует в корму, - отчеканил Алька. Глаза его азартно блестели. - Ну, давай. Алька прижал одну руку к боку, а другую широко отставил в сторону и побежал к Николаю, оглядываясь и проверяя, точно ли стрела "ветра" направлена ему в "корму". - Теперь пройди бакштагом. Шурик, что такое бакштаг? - Это когда ветер сзади, но не совсем с кормы, а немножко сбоку, - скороговоркой ответил чернявый мальчик. - А каким галсом идет Алька? - Левым. Действительно, "ветер" был направлен на Альку слева, а сам он бежал, откинув в сторону правую руку, изображавшую парус. - Значит, как Алька идет? - Бакштаг левого галса. - Хорошо, - сказал Николай. - Теперь ты, Генка. Что такое курс галфвинд? [галфвинд - по-голландски буквально: полветра] - Это когда ветер дует поперек дороги, - тоном первого ученика ответил паренек с круглой, наголо остриженной головой. - Верно. Теперь так: ветер прямо на нас, а тебе надо в тот конец двора. Против ветра. Каким курсом пойдешь? - Бейдевинд! - крикнул Алька, подбегая к Николаю. - Ты молчи, старина. Не тебя спрашиваю. - Я сам знаю, - обиженно сказал Генка. - Бейдевинд - это когда ветер спереди, только, конечно, не прямо в нос, а немножко сбоку. И Генка, откинув правую руку, пошел через двор наискось, под углом к "ветру". Дойдя до стены, он повернул, прижал правую руку, откинул левую и снова пошел под углом к "ветру". Сделав несколько таких зигзагов и дойдя до стрелы, он оглянулся на Николая: - Правильно, дядя Коля? - Ничего не скажешь. А как называются повороты, которые ты делал? - Оверштаг! - выкрикнул Генка, боясь, что Алька его опять опередит. - Я пересекал носом линию ветра. Я выбирался против ветра... это... в лавировку! - Молодец, Генка! - усмехнулся Николай. - Только помните, ребята: оверштаг при малой скорости не всегда выходит. Это поворот хоть и медленный, но зато безопасный; А если надо быстро повернуть? - Поворот фордевинд! - наперебой закричали мальчишки. - Правильно. Шурик, покажи. Чернявый мальчик побежал боком к "ветру", потом, не останавливаясь, повернул, оказавшись спиной к "ветру". При этом он резким взмахом сменил руку, изображая парус, перекинувшийся с борта на борт. - Так, - сказал Николай. - А если сильный ветер и рулевой зазевается, вместо поворота фордевинд что получится? - Поворот оверкиль, - сказал Алька. - Вот так... - Он стал на руки и ловко перекувыркнулся. Мальчики засмеялись и тоже принялись кувыркаться. - Ну, хватит, - смеясь, сказал Николай. - Молодцы, ребята! Усвоили. Будете яхтсменами. Он быстро пошел по переулку. Под акацией, несмотря на ранний час, уже сидели со своими нардами два старика в бараньих шапках. Они бормотали, как заклинание, древние слова счета выпавших очков: пянджучар, дубара, шеш-и-беш, и со стуком передвигали шашки. А ветра все не было. Между тем на сегодня были назначены классные гонки для швертботов "М-20", яхт "звездного" класса и яхт класса "Л-4" [швертбот - легкая яхта с выдвижным стальным килем - швертом; "шверт" - по-немецки - "меч"; на старинных яхтах выдвижные кили были мечевидными и опускались через швертовый колодец вертикально; теперь шверты имеют форму сектора; яхты "звездного" класса и класса "Л-4" - килевые яхты]. Николай ступил на бон яхт-клуба. Он не увидел обычного предгоночного оживления. Правда, команды легких "эмок" и "звездников" возились на яхтах, причаленных к бону. Они еще надеялись: для них достаточно даже маленького ветерка. Новички твердили "семь заповедей гонщика", каждая из которых начинается словами: "Если не уверен в своем праве - уступай". Уступай, будучи обгоняющим и будучи наветренным, уступай, идя левым галсом, уступай, уступай... Ты можешь прийти к вожделенному финишу первым, но штрафные очки по "протестам" отбросят тебя назад. Мало быть хорошим мореходом на хорошо настроенной яхте - надо тонко знать правила парусных соревнований и комментарии к ним, которые по своей сложности не уступают комментариям к священному Писанию. Экипажи яхт класса "Л-4" отчаялись дождаться ветра, подходящего для их крупных судов. Собравшись в кают-компании яхт-клуба у телевизора, они с увлечением смотрели утреннюю передачу "для самых маленьких". А вот и Юра. Он сидел на краю бона в одних плавках, обхватив длинными руками колени, и унылым ямщицким голосом напевал "Бродягу". Николай подошел к нему, сел рядом и с полуслова включился в "Бродягу". Они пели, пока боцман Мехти не высунулся из шкиперской и не крикнул им свирепо: - Где находишься? Тебе здесь Евгений Онегин или яхт-клуб? - Зря ты отдал Вове акваланг, - сказал Юра немного погодя. - Понырять бы сейчас. - Если гонки отменят, поедем ко мне. Попробуем изменить шаг спирали. Слышь, Юрка? - Слышу, но не поеду. - Почему? - Николай посмотрел на друга. - Ах, ну да, Валечка. Понятно. - Валечка ни при чем. - Так какого же дьявола... - Ничего у нас не получится, Колька. Поверхность вещества - дело темное. Если мировые ученые не знают, как с ней обращаться, то где уж нам... - Не хочешь - не надо. Обойдусь без тебя. - Не обойдешься. Я хоть в электронике кое-что смыслю, а ты - слабачок. - Все равно не брошу, - упрямо сказал Николай. - Должно быть поле, в котором натяжение поверхности усилится. - "Поле"! - насмешливо подхватил Юра. - "О поле, кто тебя усеял мертвыми костями?" Подошел Привалов. - Доброе утро, мальчики, - сказал он. - Зря я, кажется, приехал. Не отменены гонки? - Пока нет, - ответил Юра. - Ждем. Садитесь, Борис Иванович. Они сидели втроем, свесив ноги с бона, и солнце жарило их спины, и ветра все не было и не было. - Борис Иванович, - сказал Николай решительным баском, - помните разговор о поверхностном натяжении? - Ну? - Привалов поблестел на него стеклами очков. - Так вот... - И Николай коротко рассказал про опыт с водой и проволокой, и про спираль, и про поле, которое должно же существовать... Привалов выслушал все это, щурясь и морщась, а потом сказал: - Кустарщина... Без солидной подготовки за такие дела не берутся. Есть книга - "Физика и химия поверхности". Автор - Адам. Могу дать почитать, если хотите... А вообще, - добавил он, помолчав, - у нас своих забот хватает. На очереди огромная работа: Транскаспийский нефтепровод. - Уже который год говорят о Транскаспийском! - сказал Юра. - Мы уж и верить перестали. - Напрасно... Вчера не успел спросить вас, Коля: были вы у Опрятина в институте? - Был. А мог бы и не ходить: у них подготовлена информация насчет повышения уровня моря. Для всех заинтересованных организаций. На днях и мы получим. - Что видели там интересного? - Ничего особенного. По-моему, они собирают крупную электростатическую установку. - Вон как! Электростатика... - Привалов задумался. - Давно пройденный этап, - заметил Юра. - Дофарадеевские дела. - Слишком категорично, - сказал Привалов. - Оно конечно, после Фарадея наука отвернулась от электростатики и прочно занялась электромагнетизмом. Но вот теперь снова вспомнили об электростатике, и оказалось, что старушка еще может сослужить службу диалектическая спираль развития... Миллионы лет пролежали под землей куски янтаря - окаменелой смолы хвойных деревьев третичного периода, - прежде чем, пройдя долгий и сложный путь межплеменного обмена, попали с хмурых балтийских берегов в солнечную Элладу. Древние греки очень ценили глубокую прозрачность и теплый желтоватый цвет _электрона_ - так назвали они янтарь. От этого слова они произвели красивое женское имя "Электра", то есть "Янтарная", - имя, прославленное в античных трагедиях. Но не только красотой и прозрачностью привлекал янтарь внимание греков. Один из семи мудрецов, прославивших древнюю Грецию, Фалес из Милета, упорно пытался разгадать, почему кусок янтаря, натертый шерстью, притягивает к себе соломинки и пушинки так же, как магнит притягивает железные опилки. Что за неведомая сила таилась в янтаре? Позднее ученые, обнаружили, что не только янтарь обладает этим свойством. Но в память первооткрытия Уильям Гильберт в 1600 году увековечил янтарь-электрон в названии, которое он дал неведомой силе: электричество. Это было статическое электричество - возникающее при трении. Люди искали способы применения новой силы. Появились громоздкие электростатические машины. В 1785 году некий Ван-Марум построил для Гаарлемского музея машину с двумя дисками диаметром 1,65 метра. Она давала искру длиной в 610 миллиметров. В Парижском музее искусств и ремесел хранится машина с диском диаметром в 1,85 метра; в Лондонском политехническом институте - машина более чем с двухметровым диском, которая приводилась в действие от паровой машины. Однако широкого практического применения электростатические генераторы не получили: они, правда, давали высокое напряжение, но сила тока была слишком мала, чтобы производить полезную работу. Впрочем, история техники сохранила любопытные сведения о попытках использования электростатики. В 1795 году испанский инженер Сальва построил пятидесятикилометровую телеграфную линию между Мадридом и Аранхуэсом. В телеграфе было столько же проводов, сколько букв в испанском алфавите; каждый провод оканчивался шариком. Заряд от электростатической машины передавался по проводу и притягивал к шарику бумажку с наименованием буквы, подвешенную на нитке. И этот телеграф работал! Паровые машины надолго отбросили электричество на обочину дороги познания. Но вот появились химические источники электричества - они давали значительную силу тока при небольшом напряжении. Тогда-то сын лондонского кузнеца Майкл Фарадей воодушевился великой идеей единства сил природы. Он поставил перед собой задачу: раскрыть связь между электричеством и химическими процессами, между электричеством и магнетизмом. Электромагнетизм! Сколько чудес, связанных с этим явлением, открылось людям! В проволоке, движущейся между полюсами магнита, сама собой возникала таинственная электродвижущая сила - возникала без трения, без химического воздействия. Первые электромагниты Фарадея - железные стержни, покрытые лаком, на которые навивалось несколько витков голой медной проволоки, - превращали неуловимую электрическую силу в привычную механическую. До практического использования оставался один шаг... Этот шаг сделал в 1831 году американский физик Джозеф Генри, именем которого впоследствии была названа единица самоиндукции. Генри задумал создать электромагнит с большим количеством витков. Первым в мире он изолировал медную проволоку, обмотав ее шелковыми нитками. Эффект многовиткового индуктора был колоссален. Появился первый бытовой прибор - электрический звонок, который без изменений служит нам до сих пор. Через пять лет после открытия Генри русский ученый Павел Львович Шиллинг уже испытывал в Петербурге первый в мире электромагнитный телеграф. Прошло еще два года - и вот сентябрьским днем 1838 года по Неве промчался катер с электрическим двигателем Якоби. А вскоре московская фабрика галуна и металлической канители для золотого шитья на мундирах освоила новый вид продукции - изолированный провод (впоследствии на базе этой фабрики вырос кабельный завод "Электропровод"). Электромагнетизм начал свое победное шествие. В царстве электромоторов старая электростатическая машина была забыта почти начисто. Ее загнали в шкафы школьных физических кабинетов. Но вот начался грозный век атомной техники. Для штурма атомного ядра потребовались высочайшие напряжения, и электростатические генераторы были извлечены из могильного склепа. Наивный стеклянный диск, оклеенный станиолевыми лепестками, вырос в огромные колонны генераторов Ван-де-Граафа - неизменных спутников ускорителей заряженных частиц. Так электростатика восстала из праха. Она оказалась мощным средством для проникновения в глубь вещества. - Товарищи! - Юра вскочил на ноги. - Товарищи, ветер! И вправду, легкий южный ветер моряна прошелся над бухтой, расправил флаг главного судьи, зашелестел в ветвях деревьев Приморского бульвара. Раздался мелодичный звон рынды, и на мачту взлетел флаг класса "М". - Швертам готовиться! - возбужденно сказал Юра. - Если еще на балл раздует - и килям можно будет гоняться. Пошли на яхту! После швертботов стартовали яхты "звездного" класса - маленькие, легкие, с огромной парусностью: для них ветра хватало. А через полчаса ветер набрал силы, и настала очередь класса "Л-4". Частая рында возвестила, что до старта осталось пять минут. Ах, эта предстартовая пятиминутка! Надо всячески изощряться, чтобы в конце пятой минуты быть поближе к старту, но не выскочить раньше времени. Четыре удара рынды - осталось четыре минуты. Три, две, одна - и частая дробь разрешила старт. Яхты, выбираясь в лавировку против ветра, вышли на первую часть пятнадцатимильной дистанции. Парусные гонки! Упругой ветровой силой налиты полотнища, и вздрагивают шкоты, зажатые в крепких ладонях, и вода говорит, говорит под гулким днищем, и все вокруг синее и золотое от солнца. Футбол - всегда на виду у тысяч зрителей. Иное дело - парусные гонки. Массовый зритель может увидеть только старт и финиш, но самое главное - редкое по красоте и напряженности зрелище того, что происходит на дистанции, - ему недоступно. Если вы хотите по-настоящему оценить всю прелесть парусных гонок, сделайтесь их участником, другого способа нет. Еще в 1718 году, за два года до создания английского яхт-клуба в Корке, Петр Первый организовал первый в мире яхт-клуб - "Невскую флотилию". Сто сорок одно судно было роздано "служилым людям разного ранга" с характерным для Петра живописным приказом: "На тех судах ничего тяжелого, а именно кирпичу, извести, дров и протчего, от чего может маратца, не возить... ибо сии суды даны, дабы их употребляли, как на сухом пути кареты и коляски, а не как навозные телеги..." К поворотному знаку "Меконг" выбрался одним из первых. Обогнув знак, пошли выгодным курсом - галфвинд, вполветра, - и Николай стал "дожимать" яхту, идущую впереди. "Меконг" приблизился к противнику параллельным курсом с наветра и завязал с ним ожесточенный лувинг-матч. Давно ушли в вечность морские бои времен Ушакова и Нельсона, но многие их приемы еще живут в тактике парусных гонок, в частности - лувинг. ...Фрегат догоняет врага с наветра. Дюйм за дюймом, фут за футом громада его парусов заслоняет противника, "отнимает ветер". У противника обвисают паруса, он не может маневрировать, ему не уйти от абордажа. Короткая команда: "Марсели и крюйсель - на стеньгу!" Паруса разворачиваются так, что ветер наваливает фрегат на противника. В пушечных палубах - крики, топот. Залп всех орудий подветренного борта обрушивается на врага. Заброшены абордажные крючья. Интрепель - в одной руке, кортик - в зубах, тяжелые пистолеты - за поясом, и, хватаясь свободной рукой за что попало, разъяренные бойцы прыгают на вражескую палубу... Но противник не позволит так проста отнять у себя ветер. Как только вы станете его догонять, он начнет приводиться к ветру, чтобы стать поперек вашего невооруженного носа, угрожая всеми бортовыми пушками. Это и есть лувинг - мера против обгона с наветра. Вам приходится тоже привестись к ветру, но вы теряете при этом скорость, а противник снова уваливает на старый курс, и все повторяется снова и снова... "Меконг" жал противника, противник лувинговал, и команды обеих яхт в азарте забыли об остальных участниках гонок. И, когда "Меконг" вырвался наконец вперед, почти все другие яхты, обогнав их, уже огибали второй знак и выходили на фордевинд, поднимая белые "пузыри" огромных овальных спинакеров - специальных парусов для прямого курса. - Препятствие на курсе! - крикнул Юра, привстав на одно колено и вглядываясь вперед. - Две шлюпки по носу стоят без хода! "Меконг", покачиваясь, сближался с двумя шлюпками. В одной из них - моторном катере - сидел человек в соломенной шляпе. Оттуда доносился звук работающего мотора, но катер не двигался с места. Вторая шлюпка, стоявшая поодаль, была пуста. - Эй, на моторке! - заорал Юра, перегибаясь через борт. - Дорогу! Но человек в соломенной шляпе не слышал. Он встал, прошел на корму катера и резко взмахнул рукой, будто отгоняя кого-то, хотя вокруг никого не было видно. Потом быстро взглянул на приближающуюся яхту и снова отвернулся. Моторка резко качнулась, и тогда он сердито закричал, и до ушей экипажа "Меконга" донеслось: - Прекратите, или я... В этот момент произошла неприятность. Иногда можно поверить, что природа активно враждебна человеку. "Иначе - чем объяснить, что ветер "издыхает" в середине воскресного дня, в самый разгар парусных гонок?.. Паруса заполоскали и безжизненно обвисли. Пробежав еще немного по инерции, "Меконг" остановился в полукабельтове [кабельтов - одна десятая морской мили, 185 метров] от моторки. - Все! Команде загорать, - сказал Юра. - Сплошной кабак сегодня, а не гонки! Посвистывая, он поскреб ногтями гик, потом бросил за борт десять копеек, но и эти освященные столетиями средства не вызвали ветра. - Прошу засвидетельствовать: я сделал все, что мог, - официальным тоном сказал Юра. И, растянувшись на баке, заунывно запел: Речка движется и не дви-жется, Хуже не было в жизни дня. Неудобно мне громко высказать То, что на сердце у ме-ня... 8. ВОВА ОПЯТЬ РАССЕРДИЛСЯ НА ЭЛЕКТРИЧЕСТВО, НО УСПОКОИЛСЯ, ПОДУМАВ О ЗЕРНИСТОЙ ИКРЕ Кто сыщет во тьме глубины Мой кубок, и с ним возвратится безбедно, Тому он и будет наградой победной. Ф.Шиллер, "Кубок" Николай поглядел на далекий берег, на вписанный в голубое небо брус холодильника и сказал негромко: - А ведь это то самое место, где мы женщину подобрали. Помните? - Нет, - сказал Юра, - мы не помним. И место не то. И женщины никакой не было. Николай скосил глаз на друга и ничего не ответил. - Надо бы нам, товарищи, четвертого человека в команду, - проговорил Привалов. - Одному на стакселе и бакштагах трудно работать. Потому и отстали. - Валерка Горбачевский набивался однажды, - сказал Николай. - Взять его, что ли? Вдруг стало очень тихо: на катере остановился мотор. Оттуда донеслись обрывки странного разговора: - ...Первый сюда пришел... Все, что найду, мое. - Глупости! Море принадлежит не вам, а всем... - А вот я тебе покажу, кому принадлежит... Моторка снова закачалась, человек в соломенной шляпе замахал руками. - С кем он там разговаривает? - Николай внимательно посмотрел на моторку. Затем принес из каюты бинокль и навел на соломенную шляпу. - Так и есть! Чувствую, что знакомый голос. Борис Иванович, это Опрятин. - Передайте ему привет, - проворчал Привалов. - Ах, черт! - воскликнул Николай. - Юрка, ты горевал о нашем акваланге - на, полюбуйся на него. Юра взял бинокль и отчетливо увидел крупную голову Вовы, торчащую из воды рядом с бортом моторки. Маска была сдвинута на лоб, рука атлета лежала на транцевой доске моторки. - Верно. - Юра опустил бинокль. - Акваланг в опасности. По-моему, они хотят утопить друг друга. - Хотел бы я знать, что они тут делают, - сказал Николай. - Борис Иванович, вы не возражаете, если я немного поплаваю? - Только недолго. Ветер может вот-вот... - Я недолго. - Николай бросился в воду и поплыл к моторке. Привалов закурил и, щуря глаз, выпустил дым из ноздрей. - А ну-ка, Юра, расскажите еще раз о ваших опытах, - негромко сказал он. В то утро Опрятин больше часа провозился на маленькой пристани Института физики моря. На борту одного из институтских катеров он закрепил вьюшку с тонким кабелем, на конце которого помещался сильный электромагнит. Бенедиктов сказал, что нож намагничивается. Если так, он, Опрятин, найдет его. Глупо, что нож затонул. Ну и сцену устроил Бенедиктов на борту теплохода! Николай Илларионович вспомнил стеклянную ампулу на столе Бенедиктова. Наркотиками пользуется. Видно, делает себе укольчики... Впрочем, без сцены на теплоходе он, Опрятин, не узнал бы о существовании таинственного ножа. Капля здравого смысла на бочку бессмыслицы... Опрятин закончил снаряжать катер, завел мотор и вышел из бухты. Море лениво, мягко колыхалось под горячим августовским солнцем. Покачивался на воде красный конус фарватерного буя с крупной белой цифрой "18". Телевизионная мачта - по корме, холодильник - на левом траверзе... Пожалуй, надо взять немного правее. Так. Вот это место. Где-то здесь жена Бенедиктова упала в воду вслед за ножом. Интересная, надо признать, женщина. Случайно упала или прыгнула? В двух десятках метров от опрятинской моторки покачиваяась пустая шлюпка. Где же ее владелец? Утонул, что ли? Или, может, шлюпку оторвало от пристани и вынесло из бухты? Ладно. Опрятин переключил муфту, и катер остановился. Мотор теперь работал не на винт, а на генератор, к которому был подключен кабель с электромагнитом. Кабель, разматываясь с вышки, пошел в воду, Посмотрим, клюнет ли рыбка... Это был электромагнитный подводный щуп, соединенный с ультразвуковым локатором. Изгибы зеленой линии на экране осциллографа позволяли судить о форме металлических предметов, лежащих на дне. В случае надобности можно было включить электромагнит и захватить предмет, если он, конечно, не диамагнитен. Подгребая веслом, Опрятин потихоньку "утюжил" вдоль и поперек заветное место. Несколько раз прибор поднимал ложную тревогу, и электромагнит приносил со дна то ржавую консервную банку, то болт. Но Опрятин не отчаивался: на чистом песчаном дне ничего не пропадет. Побольше терпения, и рыба клюнет... Вдруг кабель сильно дернулся. Что еще за новость? На поверхности показались пузырьки, потом высунулась чья-то здоровенная ручища, а вслед за ней голова в маске. Гофрированный шланг шел от маски к заспинным баллонам. Ныряльщик закрыл вентиль акваланга, сдвинул маску на лоб, и взгляду Опрятина открылась щекастая физиономия с мощной нижней челюстью. Опрятин узнал его сразу: этот человек пытался тогда, на "Узбекистане", отнять у Бенедиктова нож. Ясно, зачем он здесь. Встреча не из приятных... Пока ныряльщик отплевывался и отряхивался в воде, Опрятин решил перейти в наступление. - Эй, вы! - крикнул он. - Какого черта вы дергаете мой кабель? - Сейчас узнаешь! - сказал Вова тоном, не предвещавшим добрых отношений. Он подплыл к катеру, ухватился рукой за транцевую доску и обрушил на Опрятина такой поток сквернословия, что у физика заныли зубы. Сущность Вовиного монолога сводилась к тому, что порядочным людям уже и нырнуть нельзя для своего удовольствия, потому что "всякие" (Вова широко развил это определение) так и норовят устроить пакость. А случилось вот что. Вова вел "круговой поиск" по всем правилам. Поставив шлюпку на якорь, он нырнул. К якорю он привязал десятиметровую веревку, размеченную узлами-мусингами через каждые два метра. Держась за свободный конец веревки, он поплыл по кругу, зорко вглядываясь в плотный песчаный грунт. Затем ухватился за ближайший узел и описал новый круг, в обратную сторону. Так он плавал по концентричным, уменьшающимся окружностям, пока не обследовал самым тщательным образом двадцатиметровый участок дна. Потом всплыл на поверхность, перевел шлюпку метров на двадцать в сторону и терпеливо повторил круговой поиск на новом месте. Запас воздуха был израсходован почти наполовину, когда Вова увидел черный цилиндр, подвешенный на кабеле и медленно перемещавшийся по дну. Подплыв, он взялся за цилиндр рукой и дернул его в том месте, где был прикреплен кабель. В тот же миг его пронизал удар тока. Вова с трудом оторвал руку и, взбешенный, полузадохшийся, вынырнул на поверхность, чтобы свести счеты с оскорбителем. В последнее время Вове не везло с электричеством. - Сматывай удочки, - кричал Вова, - пока я не перевернул твою тарахтелку, понятно? Опрятин не хотел скандала. Тем более что к катеру приближалась какая-то яхта. Он прошел в корму и сказал умиротворяюще: - Послушайте, гражданин, я же не знал, что вы здесь купаетесь... - А шлюпку ты видел? Еще оправдывается, сволочь нехорошая! - не унимался Вова. - Ну, довольно! - Опрятин разозлился и попробовал отодрать Вовину руку от транца. Но не тут-то было: Вова так тряхнул моторку, что Опрятин свалился на кормовое сиденье. - Прекратите! - крикнул физик. - Или я дам ход и полосну-вас винтом! Они препирались еще несколько минут. Потом Опрятин замолчал. "Так нельзя, - подумал он. - Надо как-то иначе отвязаться от этого болвана". Он остановил мотор, мельком взглянул на яхту с обвисшими парусами и решительно сказал: - Я знаю, что вы ищете. Но учтите: с вашим аквалангом вы эту штуку не найдете. Вова озадаченно замигал. - Дурака нашел? - прохрипел он. - Давай-ка убирайся отсюда! Я первый сюда пришел, понятно? Все, что найду, мое. - Глупости. Море принадлежит не вам, а всем. - А вот я тебе покажу, кому принадлежит... Он снова тряхнул катер. Опрятин замахал руками, стараясь удержать равновесие. - Хорошо, - сказал он, с трудом удерживаясь от искушения хватить собеседника по голове шлюпочным якорем, лежащим под ногами. - Я уйду. Но учтите: ножа вы не увидите, как своих ушей. Это я вам говорю как ученый. Его слова произвели на Вову некоторое впечатление: в науку Вова верил. - А вы тоже ищете ножик? - спросил он почти миролюбиво. - Вот это другой разговор, - одобрил Опрятин. - Да, я ищу его. А если не найду, то сам сделаю такой же. Вова высморкался и задумчиво посмотрел на соломенную шляпу. - Я человек грубый, - сказал он. - Может, я не совсем выразился к вам... Опрятин усмехнулся. Около ста метров отделяло яхту от опрятинской моторки, и Николай быстро прошел это расстояние бесшумным брассом. Подплывая, он ясно услышал, как Вова сказал Опрятину: - Я хочу сказать за ножик. Мне, кроме ножика, ничего не надо. Я, уважаемый, для науки могу с личным интересом не посчитаться. - Это хорошо, что вы бескорыстный человек, - сказал Опрятин. - Да уж какой есть, - заскромничал Вова. - А на остров часто придется мотаться? - Не очень. - Там недалеко рыбный промысел, - заметил Вова. - Икру можно брать по дешевке... - Он замолчал, вычисляя в уме будущую прибыль. Тут Опрятин оглянулся и увидел подплывающего Николая. Он снял темные очки, вгляделся... - Это вы? - сказал он с приятной улыбкой. - Какая неожиданная встреча! - Здорово, - сказал Вова, тоже узнав Николая. - Ты откуда свалился? - С яхты. - Николай взялся рукой за спасательный леер, идущий вдоль борта моторки. - Здравствуйте. Ветра нет, вот и решил искупаться... Наступило неловкое молчание. - Ну, я пошел к себе, - сказал Вова, оттолкнувшись от катера. - Тебе акваланг сейчас отдать? - Нет, - ответил Николай, - дома отдашь. Вова поплыл к своей шлюпке. - Вы знаете этого мужчину? - спросил Опрятин. - Он живет в нашем доме. - Николай внимательно смотрел на генератор, на круглое донышко катодной трубки осциллографа, на вьюшку с уходящим в воду кабелем. - Позавидуешь вам, - сказал Опрятин, улыбаясь. - Милое дело парусный спорт. А мне, как видите, и по воскресеньям приходится заниматься кое-какими изысканиями. - Вижу, - кивнул Николай, лихорадочно соображая, что за кабель размотан с вьюшки. - Ну, будьте здоровы. Мне пора. Он оттолкнулся от моторки и поплыл к яхте. Если бы он знал, при каких обстоятельствах придется ему еще раз держаться за леер этой моторки! 9. ПРИВАЛОВ ТЕРПИТ ПОРАЖЕНИЕ ПО ТРЕМ ПУНКТАМ, НО ЗАТО ПРИОБРЕТАЕТ НОВОГО СОЮЗНИКА Разве ты не знаешь, как строят высокие минареты? Очень просто: копают колодец нужной глубины, обкладывают его камнем, а потом выворачивают наизнанку. Молла Насреддин С колесом дело пошло хорошо. На днях буксирное судно, размотав "катушку", дотянуло первую нитку трубопровода до Нефтяных Рифов. Сегодня закончили проверочную опрессовку. Возвращались под вечер. Серая "Победа" ходко шла по шоссе, среди зеленого разлива виноградников, за которыми громоздился лес нефтяных вышек. Привалов развалился на заднем сиденье, отдыхая после двухсуточной напряженной работы. Рядом с ним сидел главный инженер института Колтухов. Он дремал, зажав в пальцах дымящуюся папиросу, просыпался, чтобы сделать затяжку, и снова занавешивал глаза густыми седыми бровями. Николай вел машину. Юра, сидя рядом, просматривал черновые записи протоколов испытания. - Гора с плеч! - вздохнул Привалов. - Надеюсь, с остальными нитками строители справятся без нас. - Он взглянул на Колтухова: - Спишь, Павел Степанович? Колтухов открыл глаза. Некоторое время он сонно смотрел на багровый закат, заштрихованный ажурным переплетом вышек. Виноградники остались позади, "Победа" шла теперь по промысловой территории. Тут и там станки-качалки отбивали вечные свои поклоны. Остро пахло нефтью. - Готовься взвалить на плечи новую гору, - проговорил Колтухов. - Ты хочешь сказать... Постой, ведь не утверждено еще. - Вчера я получил телеграфное разрешение. - Колтухов снял белую фуражку и заботливо осмотрел ее. Затем вытащил платок и вытер околыш фуражки с внутренней стороны. - Чего ж ты... - начал было Привалов. - Не хотел тебе говорить, пока не кончишь опрессовку, - перебил его главный инженер. - У тебя подготовлено задание для изыскателей? - Да. - Вот и хорошо. Завтра будет совещание. Молодые инженеры, сидя впереди, так и навострили уши. Они многозначительно переглянулись. Юра обернулся, спросил с любезной улыбкой: - Простите, Павел Степаныч, вы говорили о Транскаспийском трубопроводе? - В свое время узнаете, товарищ Костюков. - Павел Степанович! - взмолился Юра. - Это бесчеловечно! Мы с Потапкиным не доживем до утра! - Вот народ! - усмехнулся Колтухов. - Ладно, успокойтесь: вы оба в списке исполнителей. Юра в восторге ударил Николая ногой. Тот на мгновение оторвал руку от баранки, показал ему кулак. Машина проскочила небольшой поселок и помчалась дальше по серой ленте шоссе. - Как у вас дела, друзья? - негромко спросил Привалов. - Прочли Адама? - С трудом, - ответил Николай. - Не клеится у нас, Борис Иванович. Думаем теперь с ртутью повозиться. Остальную часть пути до города ехали молча. На углу улицы Тружеников Моря молодые люди вышли. Привалов пересел, за руль и с большой скоростью погнал машину к институту. - Слушай, Борис, - сказал Колтухов, - сам ты фантазируешь - это полбеды, тебя уж ничто не исправит, но парням-то зачем голову морочишь? - Никто им голову не морочит, - ответил Привалов. - Они на свой страх и риск затеяли опыты без достаточной теоретической подготовки. Я им дал кое-что почитать. Кое-что посоветовал. Вот и все. - А почему Потапкин околачивается в отделе автоматики, житья никому не дает? - По-твоему, это отражается на выполнении служебных обязанностей? - Этого еще не хватало! - ворчливо, сказал Колтухов. - Просто не стоит забивать голову беспочвенным и фантазиями. - А ты не фантазируешь? Сидишь, как алхимик, в своем чулане и варишь смолы между двумя совещаниями! - Я делом занимаюсь: улучшаю изоляцию для трубопроводов. - Положим, так. Но это уже сделано. Ты какие-то новые пахучие составчики готовишь. Люди зажимают нос, когда проходят мимо твоей берлоги под лестницей. Колтухов ухмыльнулся. - Помню, был такой случай со смолой, - сказал он. - В двадцать третьем году, я тогда в депо работал, бросили нас на лесозаготовки. И вот... - Я твои случаи, Павел Степанович, знаю наизусть, - перебил его Привалов. - Ты эти случаи пускаешь в ход, когда боишься проговориться. Знаю я тебя, старый лис! Колтухов тихонько засмеялся. Он считал себя великим хитрецом и любил, когда это признавали. - Ну ладно, - сказал он, вставляя в рот новую папиросу. - Расскажу тебе про свою фантазию. Она у меня хорошая, не то что твоя... Как мы защищаем наши трубы и вообще стальные сооружения в море от коррозии? Покрываем их изоляцией. Дорогое дело и не всегда надежное: если в изоляции попадаются трещинки, то коррозия активизируется и разъедает сталь еще сильнее. Ну, сам знаешь. Другой способ - электрозащита. Тоже дорого и канительно: тяни линию, подводи к трубопроводу положительный заряд... Так вот, задумал я, братец ты мой, приготовить такую пластмассу, чтоб она служила изоляцией и в то же время имела электростатический заряд... - Недурно придумано, - сказал Привалов. - Но моя фантазия все-таки лучше. Никаких труб, никакой изоляции... - А! - Колтухов коротко махнул рукой. - В тебе, Борис, прочно сидит студент-первокурсник. "Победа" въехала в институтский двор. - Не знаешь, - сказал Привалов, вылезая из машины, - старик Бахтияр в городе сейчас? - Кажется, в городе. А что? - Думаю сходить к нему. - Правильно, - одобрил Колтухов. - Сходи. Пусть окатит тебя холодным душем. ...Они сидели на балконе и пили чай. Помешивая ложечкой в стакане, Багбанлы задумчиво смотрел на россыпь городских огней, полукольцом окружавших бухту. Член-корреспондент Академии наук Бахтияр Халилович Багбанлы, ученый с большой эрудицией и умелыми руками экспериментатора, двадцать лет назад был любимым институтским преподавателем Привалова. Многие его бывшие ученики и теперь захаживали к нему. Старик выслушивал их, консультировал, давал советы. Он всех помнил и запросто называл на "ты" и по имени. Бывшие же ученики, обращаясь к нему, называли его "Бахтияр-мюэллим", что означало: учитель Бахтияр. У старика была крупная седая голова и черные брови. Серебряные усики лепились под крючковатым носом. Вдруг он скосил на Привалова хитрый карий глаз, сказал: - Слушал тебя, сынок, и ничего не понял. Слова твои смутны, как сон верблюда. Скажи толком: чего ты хочешь? Привалов хорошо знал резкую манеру старого ученого и поэтому спокойно проглотил "верблюда". - Попробую по порядку, - сказал он и отпил из своего стакана. - Мы приступаем к проектированию Транскаспийского подводного трубопровода. Багбанлы кивнул. - Но ведь трубопровод - не цель, а средство, - продолжал Привалов. - Цель - систематическая доставка нефти, верно? - Так. Чем же плох трубопровод? - Он не плох. Но каково назначение труб? Отделить перекачиваемую нефть от окружающей среды... - Прекрасно сформулировано. - Не смейтесь, Бахтияр-мюэллим. В технике транспортировки нефти через море и вообще жидкости через жидкость наблюдается застой мышления. Чем наши трубопроводы отличаются от древних? Прочностью труб, мощностью насосов. Принципиально - ничего нового. Конечно, трубопровод - это лучше, чем танкерная перевозка нефти: дешевле и море не загрязняет. Но понимаете... - Понимаю: тебе не нравятся трубы. Чем ты хочешь их заменить? - Вот что пришло мне на ум. - Привалов залпом допил чай и отодвинул стакан. - Я вспомнил опыт Плато. Возьмем масло с удельным весом, равным удельному весу воды, и выльем его в воду. Поверхность масла будет стремиться под действием поверхностного натяжения к минимуму и примет форму шара, верно? А что, если усилить поверхностное натяжение так, чтобы оно действовало не по трем осям, а по двум? Тогда одно сечение масла будет представлять собой круг, а другое... В общем, масло примет форму цилиндра. Сама поверхность масла или, скажем, нефти как бы станет трубой... Багбанлы усмехнулся, покачал головой: - Ловко придумал. Труба без труб, значит? Дальше? - Дальше, - увлеченно продолжал Привалов, - надо иметь поле. Представьте себе подводный энергетический луч, пропущенный по трассе. Определенная частота создаст поле, в котором нефтепродукт вытянется вдоль луча. Понимаете? Сплошная струя нефти сквозь воду, от западного берега моря до восточного... - Так, - сказал Багбанлы. - Ты объяснил, как устроен паровоз. Теперь объясни, как он поедет без лошадей. Что заставит двигаться нефтяную струю? - Может быть, сама энергия луча?.. Ведь движется в магнитном поле проводник, если пересекает силовые линии... Я еще ничего не знаю, Бахтияр Халилович. Я излагаю голый принцип. - Голый и беззащитный, - добавил Багбанлы. Помолчали с минуту. Привалов вытащил папиросы, закурил, беспокойно поглядывая на ученого. - Ты ждешь моего ответа, сынок, - сказал наконец Бахтияр Халилович. - Сейчас я тебя разгромлю по трем пунктам. Первое. От западного берега моря до восточного примерно триста километров. Значит, грубо говоря, три градуса. А радиус Земли - шесть тысяч километров. Так? - Ну, так. - Теперь решим задачу для седьмого класса: радиус - шесть тысяч километров, центральный угол - три градуса. Чему равна стрелка дуги? Привалов вынул из кармана маленькую счетную линейку. - Один и восемь десятых километра, - сказал он, передернув движок и визир. - А к чему это? Старый ученый удовлетворенно откинулся на спинку стула и затрясся от смеха. - Значит, сынок, придерживаешься мнения, что Земля плоская? Может, она на трех китах смонтирована? - Не пойму, отчего вы развеселились, Бахтияр-мюэллим. - Смотри. - Багбанлы вынул авторучку и быстро набросал на папиросной коробке чертеж. - Стрелка трехградусной дуги - почти два километра, - продолжал он. - Наибольшая глубина Каспия - около одного километра. Источником твоего луча, а точнее - направленного поля, могут служить только колебания, распространяющиеся по прямой. Значит, твой луч, не пройдя и половины пути, упрется в дно. - Ах, дьявольщина! - воскликнул Привалов. - В самом деле, забыл, что Земля круглая! - Ничего, бывает... Это знаешь, как однажды спросили верблюда, почему у него шея кривая. "А что у меня прямое?" - ответил верблюд. - А если придать полю свойство отклоняться под действием земной гравитации? - сказал Привалов, помолчав. - Тогда луч пойдет по кривой. Ведь, по Эйнштейну, при высоких энергиях пространство искривляется... - Ты легкомысленно относишься, Борис, к земному тяготению. Его природа еще недостаточно изучена. Кое-кто считает, что гравитация - процесс, стоящий вне времени. Полагают, что поле тяготения имеет энергию прерывистого порядка, квантовую, что существуют некие гравитоны - элементарные частицы тяготения. Но не будем отвлекаться. Перейдем ко второму пункту. - Багбанлы встал и принялся расхаживать по балкону. - Ты говорил о поверхностном натяжении и ожидаешь, что в ответ старый Бахтияр усладит твой слух стройной концепцией. Не надейся, сынок. Поверхность вещества - одна из основных загадок современной физики. Видишь ли, поверхностное натяжение жидкости - зона проявлении особых свойств, присущих поверхности. Натяжение вызывает силы, всегда направленные внутрь. Чай в этом стакане напряжен. Его поверхность и сверху и на границах с дном и стенками давит внутрь с силой более десяти тонн на квадратный сантиметр. Поэтому жидкости трудносжимаемы. Еще недавно считали их вообще несжимаемыми. А твердые тела... Когда мы разрезаем ножом кусок глины, мы разобщаем целые миры и образуем новые поверхности. При этом высвобождается какая-то энергия... Старый ученый остановился и через приоткрытую дверь заглянул в комнату. Там серебристо мерцал в темноте экран телевизора, перед ним сидели несколько женщин и детей. - Что же все-таки находится под поверхностью? - спросил Привалов. - Не знаю, сынок. И никто пока не знает. Как проникнешь под нее? Соскреби поверхность - под ней тотчас образуется новая граница вещества. Граница, на которой межатомные силы, скрепляющие элементы вещества, вступают во взаимодействие с окружающей средой и уравновешиваются особым образом. Почему? Еще не знаем. Но