зовый затвор и желоб были готовы и ожидали только подъема воды в речке. Водяное колесо тоже ожидало воды. От колеса через отверстие в стене уходили в храм, в помещение, примыкавшее к главному залу, длинные деревянные валы. Федор рассчитал, что водяное колесо будет делать около четырех оборотов в минуту, а оба параллельных вала, получающих от него движение, будут крутиться в тридцать раз быстрее. На каждом валу было насажено по десять двухсаженных дисков из дерева, покрытого гладкой, блестящей коркой какой-то редкой смолы. Длина окружности каждого диска составляла примерно шесть с третью сажен. При ста двадцати оборотах в минуту точка на окружности будет пробегать полторы версты в минуту, девяносто верст в час. Сколько это будет в секунду? Федор быстро прикидывал острой железной палочкой на сухом пальмовом листе, связка которых - индийская записная книжка - всегда висела у него на поясе. Получилось без малого тринадцать сажен в секунду! "Не разнесет ли диски?" - подумывал Федор. В то время расчеты на прочность еще не были известны, и люди пользовались опытными модульными соотношениями. Часть дисков машины молний была снабжена с обеих сторон пластинками из листового золота, по которым скользили щетки из тонкой, золотой канители. Каждый из остальных, не имеющих пластинок дисков проходил между двумя кожаными подушками, наполненными веществом, состава которого Федор не дознался. Рычаги с грузами плотно прижимали подушки к дискам. В том же помещении, неподалеку от машины, стояло двенадцать огромных медных бочек. Все это соединялось сложным переплетением канатов, свитых из медной проволоки и надежно обернутых промасленной тканью. В разных местах канаты прерывались медными засовами с рукоятками из черного дерева. С их помощью можно было перепускать тайную силу куда угодно. В главном зале храма, перед статуей Кали, в полу был квадратный бассейн, наполненный водой, - сюда были скрытно подведены медные канаты, соединенные с вогнутыми зеркалами. Федор зарисовал для себя паутину канатов, тщательно пометив, какой конец куда подходил и прикреплялся. А вода в речке прибывала с каждым днем. Прегражденная плотиной, она заполнила скалистое ущелье и с грохотом низвергалась через открытый водослив. После памятной ночи за Федором, не таясь, с утра до вечера ходили по пятам два здоровенных факира. Ночью они укладывались у дверей его комнаты при храме. Нечего было и думать рассказать Сингху о том бестелесном брахмане: факиры нагло присаживались рядом на корточки и слушали все, о чем говорилось. Бестелесный... Не в дурном ли сне привиделся он? Снова и снова вспоминал Федор, как проскочил с ножом сквозь оборотня... Куда ни ступи - всюду нечистая сила в этом проклятом краю. Был Федор не робкого десятка, сколько баталий прошел - ни разу не дрогнул. Но тут... Да кто не окажет конфузии перед нечистой силой? Разве что нехристь, запродавшийся дьяволу... Вспоминал Федор и другое. Старик в башне... Нож, на глазах у Федора ставший бесплотным, яко воздух... Федор пытался припомнить: как же это было? Он крутил машину молний, а старик сунул нож в какие-то закрученные проволоки... Машина молний была не совсем такая, как у Лал Чандра... Вспоминал, как сквозь туман, странные слова старика: мол, не может верховный жрец без меня обходиться... Как понимать? Уж не сам ли старик сделал того жреца бестелесным?.. И еще вспоминал испуг на лице Бестелесного, когда кинулся на него с ножом. Отчего же было ему пугаться? Может, недавно стал он неуязвимым, не привык еще?.. Кругом шла голова у Федора. Непременно надо поведать сикхам о чуде. Рам Дас - вот кому все рассказать. Но Лал Чандр услал куда-то своего возницу с поручением... Эх, зря послушал старика, спрятал тот волшебный нож: надо было тогда пырнуть ножом Бестелесного, а там будь что будет. С Бхарати виделся Федор не часто. А при встречах - лишнего слова не вымолвишь: соглядатаи торчали рядом, ушастые, нахальные, только что в рот не лезли... Как-то Бхарати, выйдя вечером к речке, где они иногда встречались, принесла с собой ситар - индийскую лютню с длинным грифом и навязанными ладами. Она спела ему песню - грустную, протяжную. Странно звучал ее тонкий голос, в самую душу западал. Федор заинтересовался инструментом. В Хиве, в доме Садреддина, видел он такой ситар, только там играли на нем смычком, а Бхарати щипала струны пальцами. - А ну я попробую, - сказал он. Провел пальцами по струнам - непривычный лад. Перестроив ситар, как лютню, он спел девушке несколько русских песен. Она глядела на него темными, широко раскрытыми глазами, улыбалась. Федор обнял ее за плечи, притянул к себе, шепнул: - Любушка ты моя... Рядом зашуршало, из-за кустов высунулась лохматая голова. Федор резко встал, плюнул факиру под ноги: - Тьфу, послухи треклятые! Креста на вас нет, пес вас нюхай! Ситар он унес к себе в комнату. Долго сидел, скрестив ноги, на подушке, пощипывал струны, складывал и напевал чувствительные вирши: Аки Венус ты пригожа И зело с ней ликом схожа, Зришь судьбу мою злощастну. Ах, прегорько мне, нещастну! Был пленен в Хиве ордою, Ныне ж паки и тобою. Ах, судьбина прежестока Крепко держит у Востока... Вдруг до слуха его донесся мощный рокочущий гул. Федор прислушался. Потом отбросил ситар и выскочил из комнаты. Сторожа, спавшие у дверей, сразу повскакали и побежали следом. Гул шел от желоба. Федор понял, что водяной затвор поднят и вода устремилась к колесу. Федор вбежал в главный зал храма. В темноте уверенно нащупал узкую дверь за спиной шестирукой богини, шагнул в тайное помещение, где стояла машина молний. Увидел то, что ожидал: диски вращались с огромной скоростью, издавая мягкий шипящий звук. Золотые пластинки сливались в круги, отражали красноватый свет масляных ламп. Пахло грозовой свежестью. У машины возилось человек шесть - все такие, что раньше не встречались Федору. Лал Чандр стоял в стороне и наблюдал. Он не услышал, как вошел Федор. Обида переполнила Федора. Вот оно как! Сколько трудов положил он на строение этих махин, сколько всякой всячины придумал, а его не позвали даже на пробный пуск колеса. Разве Лал Чандр управился бы без него? Как бы не так! А теперь, когда дело сделано, не удосужился позвать его, Федора, посмотреть машину в работе. И, начисто забыв обо всем, кроме своей обиды, Федор дернул Лал Чандра за широкий рукав. Лал Чандр испуганно обернулся. - Зачем ты явился сюда? - Почему меня не позвал? - крикнул Федор. - В тебе нет надобности, когда машина построена. - В голосе Лал Чандра уже не было обычной ласковости. Федор сгреб брахмана за ворот и затряс его. - Я тебе не раб, а российского флота поручик! - бешено приговаривал он по-русски, как всегда, когда забывался. - Душу вытряхну вон!.. Лал Чандр закричал. На его гортанный вскрик обернулись люди. Побросав свои дела, накинулись на Федора. Федор яростно отбивался. То один, то другой индус, непривычный к кулачному бою, валился наземь, но тут же вскакивал и снова кидался. Лал Чандр, пригнувшись, выскочил в низкую дверь. Федор вырвался из цепких рук нападающих, кинулся за ним. Брахман заметался, длинная одежда мешала ему. С минуту, как в детской игре, они кружили вокруг грозной богини, меняя направление. Замелькали факелы. С полдюжины индусов снова накинулись на Федора. Но он опять вырвался и, прыгнув, поймал Лал Чандра за рукав. С наслаждением с маху ударил его по скуле. Брахман, кувыркнувшись, свалился в бассейн. Последнее ощущение - туго перехваченное горло. Федор захрипел... Очнулся он у себя в комнате. Голова гудела от боли, ныли суставы рук. Пошатываясь, Федор подошел к двери, рванул... Дверь была заперта снаружи. Надежды на освобождение не было. Дважды в день ему приносили скудную пищу. Люди Лал Чандра сторожили его крепко. Близилась развязка... Однажды вечером Федор, сидя на полу перед низеньким столиком, при свете масляного светильника разбирал свои заметки. Начал он их писать давно, еще по пути в Индию. Да что толку от этих заметок, если... Федор тоскливо оглядел полутемную сводчатую комнату. На вырваться отсюда. Он закрыл глаза, уронил голову в ладони... Заснуть бы здесь, а проснуться в тесной каюте, услышать скрип переборок, рокотание роульсов под канатами, топот босых ног по палубе, боцманские крики: "Всех наверх, фордевинд ворочать!.." Увидеть в оконце зеленое бескрайнее море и белых чаек... Вдруг в комнату упал камешек. Федор вздрогнул, вскочил на ноги. Откуда-то сверху донесся неясный шорох. Федор поднял глаза и увидел в полутьме смуглую обнаженную руку, просунувшуюся в вентиляционное отверстие. "Началось, - подумал он тревожно. - Змей ядовитых через дыру набросают или ядовитого зелья насыплют..." - Оэй, Федор! - раздался тихий оклик. У Федора отлегло от сердца: он узнал голос Рам Даса. Как же он пробрался узким лазом? Кирпичи расковырял, должно быть... Федор залез на столик и, дотянувшись, пожал мускулистую руку, торчащую из отверстия. - Подай голос, - сказал невидимый за стеной Рам Дас. - Да я это, кому здесь еще быть! Слушай, Рам Дас... - И Федор быстро стал рассказывать о случае в башне. - Как ты сказал? - перебил его Рам Дас. - Брахман бесплотен? Проходит сквозь стены?.. - Да. - Ты видел это своими глазами? - Видел... - Неужели их боги так сильны? - В голосе Рам Даса Федору послышался страх. "Все погибло, - подумал Федор в отчаянии. - Одна была надежда - на сикхов. А теперь увидят они на празднике такое чудо - разве устоят?.." - Слушай, Рам Дас! Это еще не все... И Федор торопливо досказал о том, как старик сделал бесплотным клинок его ножа. - Ты говоришь, этим ножом можно поразить Бестелесного? - донесся глухой голос Рам Даса. - Да! Да! Он у старика за окном. Достань его, Рам Дас! - К нему трудно пробраться, его крепко караулят... Слушай! Я сделаю все, чтобы тебе помочь. Но ты... Будь готов ко всему. Прощай, мне пора! 12. ПАЛОМНИКИ СТЕКАЮТСЯ К ХРАМУ КАЛИ. ПРАЗДНЕСТВО НАЧАЛОСЬ. КОЛЕСНИЦА ДЖАГГЕРНАУТА. МОЛНИИ В ХРАМЕ. МАХАТМА АНАНГА. "ПУСТЬ ЧУЖЕЗЕМЕЦ УМРЕТ!" КОНЕЦ БЕСТЕЛЕСНОГО Гой, Малюта, Малюта Скуратович, Не за свой ты кус принимаешься, Ты этим кусом подавишься! А.К.Толстой, "Князь Серебряный" По дорогам шли и ехали люди. С юга, из Гуджрата и Раджпутаны, с севера, от подножия горных хребтов, с востока, из Лахора и Дели, стекались они к безымянному притоку Инда, где совершалось чудо. В этом краю, где живут вероотступники сикхи, отрицающие богов, боги решили напомнить людям о себе. И богиня любви и смерти, грозная Кали, проявила в заброшенном с давних лет храме невиданную силу... Так говорили паломникам приветливые люди на перекрестках дорог и в попутных деревнях. Они раздавали пищу и указывали дорогу. Молитвенно закатив глаза, рассказывали, как некий пандит постиг высшие учения. Отказавшись от тела, он сохранил видимость и поэтому получил имя Махатма Ананга - "великая душа без плоти". Нашептывали у дорожных костров, как Махатма Ананга, собрав верных учеников, через близкую людям Кали просил богов ниспослать согласие на землю, раздираемую смутами. И боги дали знамение. Когда в храм Кали внесли тело одного из учеников Махатма Ананга, ушедшего из жизни ради высшего знания, - богиня не приняла его смерти. И вот уже много дней тело праведника лежит у ног властительницы жизни и смерти и трепещет, ибо Кали не принимает его смерти. Но так как богиня ведет точный счет родившимся - пришедшим из прошлого перевоплощения, и умершим - ушедшим в перевоплощение следующее, то за возврат жизни праведнику ей в жертву должна быть принесена другая жизнь [человеческие жертвы Кали прекратились лишь в начале XIX века; мелких животных приносят ей в жертву и в наши дни]. И уже назначен день жертвоприношения, когда грозная Кали вернет жизнь праведнику и всенародно явит могущество старых богов. Паломники шли тесными толпами. Отстать было опасно: неуловимое братство тугов-душителей уже послало людей на торжество в честь своей богини. Толпы народа окружили храм. Ложбина между храмом и берегом речки была густо покрыта палатками и шалашами. В стороне от всех, ниже по течению речки, расположились неприкасаемые. Яркое солнце освещало пеструю картину - белые одежды мужчин и цветные покрывала женщин, бронзовые лица и тела, полосатые шатры торговцев и бесчисленные повозки. Говор, крики, детский плач, рев быков, выкрики торговцев, заунывные звуки пунги - дудочек заклинателей змей - все это слилось в нестройный гул и заглушило рокот воды в желобе. В храм пока не пускали. Но оттуда доносилась ритуальная музыка, и в его широком преддверии храмовые танцовщицы - девадаси - изгибали в культовых танцах свои гибкие смуглые тела, блестящие от душистого масла. То и дело из храма выходили брахманы с перевязью из тройного шнура через левое плечо - знаком высшей касты. Они благословляли народ и совершали помазание "белой землей": смесью из разведенной на рисовой воде пыли, растертого сандалового дерева и помета священного животного - коровы. Суровым жителям северо-запада раздавали южные редкости - жевательную смесь плодов арековой пальмы, листьев бетеля и жженой устричной скорлупы; эта жвачка глушила голод и окрашивала слюну в кроваво-красный цвет. Раздавали "освободителя грехов" - настой дурмана, освобождающий на время от рассудка и памяти, и "слезы забвения" - приготовленный из мака напиток. Особенно щедро раздавали бханг - напиток из сока нежных верхушек индийской конопли, смешанного с настоем мускатного ореха и гвоздики. Бродили в толпе смуглые жители Раджпутаны с бородами, зачесанными за уши. Бойкие, верткие торговые люди с юга продавали фрукты, украшения и тайные лекарства: целебную нафту из далекого Бад-кубэ [Баку (иранск.)] для лечения кожных болезней, толченый носорожий рог - средство от всех болезней, и многое другое. Тучи мух висели над становищем паломников. Запах душистой мази - нарда - смешивался с запахами пищи, людского и бычьего пота, благовонными курениями, дымом костров и полынным духом наркотиков. Возбуждение толпы нарастало. Люди требовали чудес. В полдень из ворот храма выкатили огромную колесницу Джагганахта-Джаггернаута - владыки мира Вишну в воплощении Кришны. Статуя из дерева, облицованного слоновой костью, ослепительно блестела на солнце. Впрягшиеся в колесницу люди медленно катили ее по каменистой дороге. Они не чувствовали тяжести: дурманные напитки и курения сделали свое дело. Они хрипло выкрикивали молитвы, их глаза лихорадочно блестели. Толпа бесновалась. Каждый хотел дотронуться до колесницы. Многие, кому не удалось протолкаться к святыне, в исступлении наносили себе раны - кто ножом, кто острым камнем. И уже кто-то, обезумев, кинулся под огромное колесо, усаженное шипами. За ним второй, третий... Еще... Вокруг - орущие перекошенные рты... Ведь смерть под колесницей Джаггернаута - это немедленное перевоплощение в высшем образе. Пока изнуренное тело крестьянина, обремененного долгами и голодной семьей, корчится в предсмертных судорогах под широким ободом колеса, душа его может перебраться в тело новорожденного младенца в богатом брахманском доме... Описав круг по границе лагеря, колесница вернулась во двор храма. Понемногу дикое возбуждение стало спадать. Усталые люди валились с ног, заползали в палатки, в тень повозок. Лагерь паломников на время утих. Бородатые сикхи в тюрбанах не принимали участия в праздничных безумствах. Они расположились особняком и, казалось, чего-то выжидали. На них, вероотступников, смотрели косо, но, зная, что сикхи не признают ахинсы - непротивления злу, - остерегались и держались подальше. Вечером вспыхнули огни многочисленных костров. Люди совершали вечерние омовения и варили пищу. Прислужники храма раздавали рис и страшную жидкую смесь опиума с бхангом. Возбуждение, еще более сильное, чем днем, снова охватило толпу. В храме ударили бубны. Вышел брахман, объявил, что вход разрешен. Орущая толпа повалила в храм, заполняя гигантский зал и все переходы. Лишь верхние галереи, полукольцом окружавшие зал, были пусты: туда не пускали. На небольшой площадке между бассейном и статуей Кали двенадцать девадаси склонились перед богиней. Смуглые тела танцовщиц были неподвижны - лишь кисти рук и пальцы в непрерывном движении следовали ритму бубнов. Сумеречно было в храме. Масляные лампы бросали дрожащие отсветы на зловещие лики богини, на ожерелье из человеческих черепов на ее бронзовой шее, на пояс, изображавший переплетение отрубленных рук. Красноватым блеском светились рубины в ее глазных впадинах. У ног богини лежало человеческое тело - его очертания смутно рисовались под белым покрывалом. Вдруг звуки бубнов оборвались. Девадаси, не поворачиваясь к богине спиной, скрылись за боковыми колоннами. На освободившееся место вышел дородный высокий брахман. Выждал, пока стихнет шум, и сказал звучным голосом: - Люди, сегодня неприкасаемые удостоятся зреть чудо вместе с вами - такова воля богов. Расступитесь и дайте им, не тронув вас, пройти на верхние галереи. Когда все будет кончено - они уйдут позже вас, и вы не будете осквернены. Расступитесь! - Махадео! - ахнул кто-то. Толпа покорно расступилась. Неприкасаемые, плотно прижав руки к бокам, чтобы занимать меньше места, сдерживая дыхание, шли по освободившемуся проходу к лестнице, ведущей на верхние галереи. Непривычно сытно накормленные, они были опьянены сытостью не меньше, чем бхангом. А то, что они вместе со всеми допущены в храм, было для них уже чудом. Три девушки обрызгали водой проход, которого касались нечистые ноги неприкасаемых, и забросали его мокрым пометом священной коровы. Затем нежными ладонями, окрашенными хной в огненный цвет, они растерли помет по мокрым каменным плитам и засыпали лепестками роз и цветов чампака [как говорят путешественники, этот неприятный способ, о котором упоминается еще в отчетах Васко да Гамы, придает деревянным полам долго сохраняющийся блеск; португальцы, жившие в Гоа, переняли у индусов этот обычай]. Обряд очищения был окончен, и проход исчез - толпа снова заполнила его. Огромный храм вместил всех, только груды обуви остались снаружи, во дворе. Сикхи входили последними и расположились вдоль стен: никто из них не углубился в толпу. - Братья, не удивляйтесь ничему, что увидят ваши глаза, - возвестил брахман, - и храните спокойствие, ибо каждый имеет свою карму, а боги всемогущи. Вознесем же моления великой Кали, да предстанет она за нас перед Тримурти! Пусть боги явят нам чудеса, чтобы укрепить нашу веру! В мертвой тишине раздался легкий треск. В треножных чашах, окружавших пьедестал богини, внезапно вспыхнуло пламя. Шепот удивления прошел по толпе. Под звуки, бубнов снова выплыли девадаси. Плавно раскачиваясь, они грациозными движениями кистей рук всыпали что-то в огонь. Из треножников повалил густой благоуханный дым. Когда танцовщицы скрылись, брахман молитвенно сложил ладони и обернулся к статуе. - О могущественная, черноликая, попирающая обезглавленных! - заговорил он. - Ты, единственная, кто может предстать за своих детей перед Разрушителем! Ты, противоборствующая темным духам, отрубающая их тянущиеся руки! Яви нам свою волю, ибо через тебя повелевают нами Созидающий, Охраняющий и Разрушающий! Даруй нам жизнь или благостное перевоплощение! Гул громовых разрядов заглушил его речь. Из заостренных пальцев грозной богини, из острых сосков ее грудей, из стрельчатых ресниц вырвались ослепительные молнии. Сквозь клубы дыма они ударили в толпу. Ужас охватил людей. С криками, давя друг друга, бросились они к выходу. Но выход был прегражден: из бронзовых копий, украшавших входную арку, с треском вырывались голубые пучки молний... Снова загремел голос брахмана: - Маловерные, чего испугались вы? Не говорил ли я, что вы увидите волю богов? Молнии потухли. Люди перестали метаться. Теперь они робко жались друг к другу. Воцарилась тишина. И вдруг в разных местах послышались выкрики: - Смотрите, люди, он мертв!.. - Смотрите, здесь тоже!.. - Смерть вошла в храм! Тут и там под ногами толпы лежали трупы пораженных молнией. - Чего испугались вы, маловерные? - крикнул брахман. - Разве бегство избавит вас от воли богов? Разве смерть из рук Кали не дарует избранным лучшее перевоплощение? Молитесь, просите богиню о ниспослании прозрения! Насколько позволяла теснота, люди пали ниц, молитвенно сложив ладони. - А теперь, - продолжал брахман, - смотрите! Сам Махатма Ананга, человек без плоти, явится вам! И брахман отступил в сторону, сложив ладони перед лицом. Вздох изумления пронесся по храму: из пьедестала богини, как бы пройдя сквозь него, вышел человек в длинной белой одежде, со сверкающими глазами [для этого в глаза пускали несколько капель сока растений из семейства пасленовых, содержащих атропин; в Европе еще в те времена дамы, отправляясь на бал, придавали блеск глазам именно таким способом; поэтому наиболее часто встречающийся вид этого растения называется "прекрасная дама" - "belladonna"; у нас известно под названием "красавка", "сонная одурь", "бешеная вишня"; применяется в медицине]. Он молча простер руки, благословляя паломников, и направился прямо в толпу. Люди расступались перед ним, но Махатма Ананга не нуждался в проходах. Он шел сквозь толпу, сквозь людей - и люди поняли, что он бесплотен. Некоторые пытались схватить полы его одежды, чтобы поцеловать их, но пальцы проходили сквозь ткань, как через воздух. Вопли благоговейного ужаса раздались под сводами храма. Люди падали, целуя места, к которым прикасалась стопа Бестелесного. Пройдя сквозь потрясенную толпу, Махатма Ананга поднялся на галерею, набитую неприкасаемыми. Так же молча прошел он сквозь оскверняющие тела париев и снова спустился вниз, к пьедесталу богини. Властное движение руки. Тишина. Бестелесный заговорил: - Боги даровали мне освобождение от плоти, угнетающей людей. Я бесплотен и непоражаем оружием. Я не нуждаюсь в пище и питье, но я жив, и дух мой не перевоплощен! Вот что даруют боги тем, кто свято соблюдает свою дхарму. А как живете вы, погрязшие в заботах о своей жалкой оболочке, о своем теле? Горсть риса для вас дороже нирваны!.. Он говорил долго. Он гневно осудил тех, кто грядущим перевоплощениям начал предпочитать скудные блага этой жизни. Неприкасаемые должны прекратить переход в магометанство и христианство: боги не прощают измены. Вероотступники сикхи не смирились, они хотят завладеть землями, принадлежащими, по воле богов, махараджам. Пусть они, пока не поздно, раскаются и вернутся к древней вере, иначе боги так покарают их и тех маловерных, кто идет за ними, что и следа от них не останется. Ибо долгое терпение богов дошло до предела. Боги разгневаны. Через него, Махатма Ананга, решили они проявить свою волю и наказать непокорных и отступников... А за стеной, в машинном помещении, томился Федор Матвеев. Он был крепко привязан за руки к кольцам, вделанным в стену. Мерно крутились, гудели огромные диски. Лал Чандр стоял у смотрового отверстия, наблюдал за ходом событий в зале. Время от времени он, не оборачиваясь, бросал несколько слов, и его помощники, повинуясь командам, передвигали медные засовы - открывали и закрывали путь тайной силе. По этим переключениям Федор представлял себе, что происходит в храме. Он слышал рев толпы и крики ужаса. Народу показывали чудеса... Итак, он своими руками воздвиг эти машины, которые испепелят его молниями... Где-то там, в зале, - друзья сикхи. Но что они смогут сделать, затерянные в разъяренной толпе? Да и сами они, увидев чудо, не преклонились ли перед брахманами?.. Двое факиров подошли к Федору, отвязали его и, схватив под руки, вывели через низкую дверцу в зал. И вот он стоит лицом к лицу с Бестелесным. А там, за бассейном, море голов, злобные улыбки, ненавидящие глаза... - Этот жалкий чужеземец хотел лишить меня жизни, - презрительно сказал Бестелесный. - Он не знал, что одни боги могут это сделать. Дайте ему нож, пусть он снова попробует пронзить мое тело. Глухой рокот прошел по толпе. Один из факиров, осклабившись, протянул Федору нож. Федор оттолкнул его руку, и клинок со звоном упал на каменные плиты. "Эх, если бы мой нож, что у старика спрятан! - тоскливо подумал Федор. - Да уж, видно, не судьба... Читай молитвы, флота поручик..." Бестелесный крикнул что-то, чего Федор не понял, и толпа ответила ему яростным ревом. В первых рядах потрясали кулаками. Дай волю - прыгнут на него, Федора, вмиг растерзают... - Снимите покрывало, - приказал брахман. Теперь все увидели обнаженный человеческий труп, лежавший у бронзовых ног богини. С треском вырвались молнии из пальцев Кали, и... Вопль ужаса раздался в храме, и гулкое эхо многократно повторило его. Мертвец ожил. Он бился и трепетал у ног грозной богини. - Смотрите, люди! - закричал Бестелесный. - Богиня не принимает смерти моего лучшего ученика. Он - между жизнью и смертью, время перевоплощения для него еще не настало! Но за возврат его к жизни Кали требует жертвы! К бассейну подошли один за другим двенадцать рабов. Каждый из них нес на плече кувшин, каждый вылил в воду что-то густое, темное, пахучее. - Мы принесли тебе в жертву драгоценное масло, - обратился к богине Бестелесный. - Примешь ли эту мирную жертву? Послышалось глухое клокотание. Вода в бассейне закипела. Масло собралось в темный ком и вдруг длинной струей метнулось сквозь воду к противоположной стенке бассейна, вскинулось вверх фонтаном. Какое-то мгновенье столб масла стоял неподвижно - и вдруг распался, обрызгав толпу душистыми каплями. - Богине не угодна мирная жертва! - воскликнул Махатма Ананга. - Она благословила ею вас! Ей нужна человеческая жертва! Те из вас, кто принес себя в жертву под колесницей Джаггернаута, и те, кто был избран священными молниями, - все они получили счастливое перевоплощение. Их смерть была для них радостью! А для этого чужеземца смерть страшна, ибо он, далекий от наших богов, получит низшее перевоплощение. Душа его перейдет в тело морского червя, не видящего света, точащего скалы у берегов! Вода в бассейне забурлила, над ней полыхнуло яркое пламя. - Смотрите, богиня согласна, вода стала огнем! - закричал Бестелесный. - Пусть чужеземец умрет без пролития крови, как велит закон. Но священный шнур не коснется его шеи, Кали сама даст ему смерть! Уложите его у ног богини, рядом с моим учеником. Пусть все увидят, как богиня, взяв жизнь у одного, даст ее другому! Федор с тоской оглядел зал. Враждебные, оскаленные лица. Все кончено, Федор Матвеев. Вот уже приближаются факиры... Сейчас схватят... - Оэй, Федор! Еще не дошел до сознания смысл этого окрика, но вдруг все существо Федора наполнилось грозным весельем. Жадным взглядом впился в полутьму задних рядов... Что-то со свистом пролетело над головами толпы и упало к ногам Федора. Мигом Федор подхватил за рукоятку свой нож и, с наслаждением чувствуя сопротивление разрываемых тканей, вонзил его в грудь Бестелесного. Кровь окрасила белые одежды Махатма Ананга. Он захрипел, захлебываясь, и упал бы, если б Федор вырвал нож из раны. Но Федор не выпустил рукоятку, пораженный неожиданной мыслью: как упадет Бестелесный? Ведь у него одна опора - подошвы ног... Упадет - провалится сквозь землю, а это - чудо, которое все испортит... Он не слышал криков, не видел, что творится за его спиной... Только чувствовал, как тяжелеет Махатма Ананга, валится набок... Смерть вернула Бестелесному обычные свойства, и хоть твердо держал Федор руку, проницающий нож скользнул сквозь тело, и, потеряв опору, труп Махатма Ананга с глухим стуком упал на каменные плиты. Жуткая мгновенная тишина. И сразу - крики ярости и страха... Расталкивая людей, к пьедесталу прорывались сикхи, на ходу вытаскивая из-под одежды кинжалы и длинные пистолеты... К Федору подбежал Рам Дас, схватил за руку: - Беги туда! Скорей! 13. НА СТРЕЖНЕ РЕКИ. ФЕДОР ПРЕДАЕТ ЗЕМЛЕ ТЕЛО ДЖОГИНДАРА СИНГХА. "КОРКОДИЛ - ЗВЕРЬ ВОДНЫЙ". МОРЕ! КУДА ПЛЫТЬ? ШТОРМ. "СБЕРЕЧЬ ЕЕ, СБЕРЕЧЬ..." ЗВЕЗДА НАД ВОДОЙ Без компаса и без руля Нас мчало тайными путями, Покуда корпус корабля Не встал, сверкая парусами. Э.Багрицкий, "Баллада о Виттингтоне" Федор выпустил румпель из рук: все одно, ни зги не видать. Вокруг черным-черно. Да еще дождь льет не переставая. Воистину, разверзлись хляби небесные... Могучий поток нес бот, как щепку. Громыхнуло в небе, будто с треском разорвали парус. Изломанно сверкнула молния. В ее мгновенном свете Федор увидел огромную вздувшуюся реку, деревья, вывороченные с корнем, плотную стену дождя. "Стрежнем несет, быстриной, - подумал он. - Авось до света дотянем. Быстрина все обходит..." Но, как ни успокаивал себя, было страшновато. При таком разгоне налететь на порог или камень - бот разобьет в прах, костей не соберешь. Ладно еще, что вода сильно поднялась, затопила, должно быть, камни и мели... Он сидел на корме, стараясь укрыть своим телом Бхарати от дождя. Девушка прижалась головой к его коленям. Ее била дрожь. Федор гладил ее мокрые волосы. Слова не шли. Да и какими словами утешишь?.. Старый плотник Джогиндар Сингх лежал на палубе. Смутно белела его одежда. Сильные руки вытянуты вдоль тела - никогда уж они не возьмутся за топор... ...Тогда, в храме, сикхи пробили себе дорогу сквозь ужаснувшуюся толпу, схватили и взяли под стражу раджей и брахманов. Но Лал Чандра не удалось найти: потайными ходами бежал хитрый брахман. Какие-то вооруженные люди стали окружать храм: видно, брахманы и махараджи держали их неподалеку, на случай неудачи. Во дворе храма, в темных переходах загремели Ружья. Сикхи пустили в ход свои кривые ножи. Рам Дасу удалось вывести Федора незаметно из храма к речке, где его поджидали Сингх и Бхарати. Они побежали берегом, под дождем, спотыкаясь о камни. Вслед ударили выстрелы. Старик вдруг вскрикнул, упал ничком. Федор поднял его, взвалил на спину. Долго пробирались сквозь береговые заросли, пока не вышли к Инду. Там Бхарати разыскала бот, привязанный к камню... Наконец забрезжил серый рассвет. Река, иссеченная дождем, была мутно-желтая. Бхарати теперь сидела возле отца, неподвижная, окаменевшая от горя. Смотрела на спокойное лицо старика, на его белый тюрбан и седую бороду в пятнах запекшейся крови. С превеликим трудом пристал Федор к небольшому островку. Прыгнул в воду, вытянул бот на мокрый песок. В крохотной каюте под палубой он разыскал топор: старый плотник заботливо снарядил бот всем необходимым. В размокшем от дождя грунте вырубил топором могилу, бережно опустил в нее тело Джогиндара Сингха. Сверху, над могилой, сложил груду камней. Федор не знал, правильно ли поступает, предавая тело старого сикха земле. За время жизни в Индии он наслышался немало о разных похоронных обрядах. Знал, что индуисты предпочитают сжигать трупы, а пепел бросают в воду священных рек. Слышал, что жители гор особо почетным считают "предать тело небу": переносят труп на вершину горы и оставляют его орлам-стервятникам и грифам. Каменное лицо Бхарати пугало Федора. Хоть бы слезам волю дала, все легче бы было... Он тронул ее за плечо. Она молча отошла от могилы, молча забралась в бот. Федор вошел по пояс в воду, приналег, стаскивая бот с песка. Ноги вязли в жидком иле. Он навалился что было силы - бот поддался, заскользил... Страшный крик Бхарати раздался у него над ухом. Федор вскинул глаза. Девушка, белая от ужаса, указывала рукой в сторону и пронзительно кричала: - А-а-а-а-а!.. Мигом обернулся Федор и увидел длинное бурое бревно. Оно быстро подплывало к нему и вдруг разинуло чудовищную зубастую пасть. Он с силой оттолкнулся и перемахнул на палубу бота. Услышал, как лязгнули зубы за его спиной. Не успел перевести дух, как Бхарати бросилась к нему на шею, спрятала голову у него на груди и залилась слезами. Она плакала неудержимо, ее худенькие плечи дрожали у Федора в руках. Он поднял ее мокрое лицо, улыбнулся, сказал по-русски: - Любушка ты моя! Она прижалась к нему, зашептала сквозь слезы: - Ты береги себя... У меня никого больше нет... кроме тебя... Береги себя, слышишь!.. Он снова вывел бот на стрежень реки. Впервые увидел Федор крокодила. Слыхивал об этих чудищах много. Вспомнил, как когда-то вычитал в "Азбуковнике": "Коркодил - зверь водный, егда имать человека ясти, тогда плачет и рыдает, а ясти не перестает". Усмехнулся Федор, припомнив страшенную крокодилову пасть: вряд ли эдакое страшилище будет оплакивать свои жертвы... Лишь на третий день перестал лить дождь. Проглянуло сквозь тучи солнце. А могучая река несла бот все дальше и дальше - к океану. На ночевку Федор теперь приставал к берегу. Зажигали костер, Бхарати наскоро готовила немудрящую еду. Старый плотник хорошо позаботился: под баковым настилом был добрый запас овощей, риса и сушеного мяса. Было два глиняных сосуда с маслом, несколько больших, оплетенных прутьями кувшинов с водой. И соль не забыл припасти - три крупных прозрачных куска. Положил кой-какой инструмент, моток конопляных веревок, рыболовные крючки. Даже несколько пороховых ракет было. Федор смастерил удочки, ловил рыбу - старался экономить припасы. Запасал речную воду, фильтруя ее через покрывало Бхарати, сложенное многократно. Кто знает, что ждет впереди?.. Через неделю Федор заметил, что речной разлив становится шире, а мутная, кофейного цвета вода светлеет с каждым часом. И наступило утро, когда он увидел, что бот почти неподвижен: океанский прилив запер реке выход. Значит, скоро море! Да и ветер, легкий северный ветер, нес морскую прохладу... Федор поднял носовой парус, сплетенный из крепких пальмовых листьев. Потом опустил сквозь колодец в воду тяжелый шверт - обшитый медью выдвижной киль - и подобрал шкоты. С радостью услышал милый сердцу звук заговорившей под днищем воды... Через несколько часов скорость хода заметно возросла: начался отлив [в районе впадения Инда в океан действуют неправильные, полусуточные приливы]. Вода светлела, становилась голубой, берега раздавались все шире, уходили в дымку. И вот длинная синяя океанская волна приняла бот, качнула, плавно передала другой волне... Море! Федор натянул гротафал, и желто-зеленый грот из пальмовой плетенки взлетел до места. Глубоко, освобождение вздохнул Федор, улыбнулся Бхарати. Девушка залюбовалась им: синеглазый, добрый, веселый бог... - Теперь куда поплывем? - спросила она. Об этом Федор много думал. Вспоминал слова старого Сингха: повернуть вправо - приплывешь в Карачи, там персидские купцы частые гости; влево плыть, на юго-восток, - в португальские владения попадешь... Путь через Персию смущал Федора, хоть был он и ближе. Еще перед хивинским походом слышал Федор, что у Петра Алексеевича нелады с Персией. И позднее в дом Лал Чандра доходили смутные слухи о том, что неспокойно в персидской земле. Нет, уж лучше плыть другим путем. Португалия - страна далекая, ей резону нет ссориться с российской державой... И Федор, повернул влево. Когда завиднелся невысокий берег, стал править вдоль него. Несколько дней плыли спокойно. С севера дул ровный, несильный ветер, и бот, покачиваясь, шел в бакштаг, делая узлов до пяти, как прикинул Федор. Иногда виднелись в море далекие паруса. Зорким глазом Федор определял, что те паруса не европейские. Сближаться с ними остерегался. Бхарати повеселела на морском просторе. Варила рис и пекла свежевыловленную рыбу на горячей глине небольшого очага, который Федор сложил еще во время одной из стоянок на Инде. Она охотно училась управлять парусами и вскоре уже подменяла Федора, чтобы дать ему соснуть часок-другой. ...По расчетам Федора, они уже были недалеко от Диу, как вдруг ветер стих, а через час задул с востока. Приведясь к ветру, Федор сменил галс и пошел бейдевинд, надеясь приблизиться к берегу в лавировку. Но ветер усиливался. По морю побежали белые барашки, на высоких волнах запенились кипенные гребни. Гнулась мачта, доски стонали. Бот лежал на боку, палуба чуть ли не до половины ушла под воду. - Только жмет, а ходу нет, - пробормотал Федор. Поворачивать было опасно, но ничего другого не оставалось. Он потравил шкот. Бот выпрямился и увалился под ветер. Федору удалось рассчитать так, что в момент, когда бот стал боком к ветру, он оказался в глубокой впадине между волнами, защитившими его от ветра. Сильно качнуло - сначала в одну, потом в другую сторону. Палуба на миг скрылась под водой. Бхарати прижалась к Федору. - Может, вниз спустишься? - спросил он. - Заливает здесь... Девушка покачала головой: - С тобой я ничего не боюсь. - Тогда держись крепче, чтоб не смыло, - трепать нас будет знатно! Федор знал, что крошечному суденышку пересилить океанский шторм - дело не простое. Но рядом была Бхарати. Она ему доверилась, и он все сделает, чтобы сберечь ее. Да и не впервой штормовать ему: не забыл, как кипело под ним и бесновалось Каспийское море... Федор споро взялся за дело. Прежде всего закрепил опущенный шверт, чтобы ударом волны его не подняло вверх. Потом наглухо укрепил крышку люка хорошим затяжным узлом: главное - воды не зачерпнуть. С трудом отвязал парус, сложил его и прикрыл им Бхарати. Теперь бот удирал от шторма "под рангоутом" - при таком ветре голая мачта вполне заменяла парус. Все дальше на запад несло его - вдаль от индийских берегов... К ночи ветер еще пуще озверел. Стеной шла черная ревущая вода. Бросало бот, как ореховую скорлупу: с волны на волну, вверх-вниз... Ни о чем больше не думал Федор, только о том, чтобы Держать бот поперек волны. Если развернет к волне лагом - враз опрокинет. Счастье еще, что надежно сколотил старый плотник бот по его, Федора, эскизу: незапалубленная лодка без шверта давно бы уж потонула. Он еще находил в себе силы: сквозь рев моря бросал девушке шутливое слово. А она, клубочком свернувшись у ног его, на дне кокпита, крепко держалась за его колени. Сберечь ее, сберечь... Он нащупал моток веревки и велел Бхарати обвязаться, потом обвязался сам. Передал девушке румпель. Пополз на бак: надо было убрать мачту. Под обвалами воды Федор освободил ванты и, потравливая штаг, уложил мачту на палубу. Вернулся в корму, отдышался немного. - Теперь помоги мне, будем плавучий якорь ладить... Придерживая румпель локтем, он с помощью Бхарати сложил вместе мачту, шпринт и гик и крепко связал их. Потом на длинном конце, закрепленном на носу, сбросил тяжелый сверток в воду. Тотчас бот развернулся носом к ветру. Удерживаемый плавучим якорем, он почти стоял на месте и не оказывал сопротивления шторму. Ветер со страшной силой обтекал его. Федор открыл люк, крикнул: - Быстро вниз! И сам прыгнул вслед за Бхарати. Захлопнул и закрепил крышку люка. В тесной каюте было темно, но сухо, безветренно... - А если опрокинет? - тревожно спросила Бхарати. - Мы не успеем выбраться наверх. - А если и успеем выбраться, легче не будет... У нас говорят: двум смертям не бывать, одной не миновать. - Разве у вас тоже верят в карму? - Да нет. - Федор усмехнулся. - Поговорка просто... Вверх-вниз... Вверх-вниз... Изматывала килевая качка. Время исчезло. Может, ночь прошла? А может, две ночи? Вверх-вниз... Глухие обвалы воды. Стонет палуба. - Ты спишь, Бхарати? - Нет. - Тебе плохо? - Н-нет. Федор вдруг завозился в темно