сточная музыка. Гражданка Тер-Авакян, известная под прозвищем Тараканши, жаловалась, что общий шум мешает ей слушать собственный приемник. Особенно допекал ее ближайший сосед, Вова: каждый вечер он проигрывал по нескольку раз любимую пластинку "Мишка, Мишка, где твоя улыбка". Инженер Потапкин раньше не был замечен в музыкальных излишествах. Но теперь он восстановил против себя весь двор: несколько вечеров подряд из окон его галереи доносилась одна и та же надоедливая песенка, сопровождаемая лихим топотом и гитарными переборами: Порошок в кармане носишь, отравить хотишь меня, Паровоз в кармане носишь, задавить хотишь меня! А сотрудники одного академического института с удивлением заметили, что Бахтияр Халилович Багбанлы, известный как большой любитель восточной музыки, часто напевает себе под нос слова, даже отдаленно не напоминающие восточный стиль: Сербияночку мою работать не заставлю, Сам и печку растоплю и самовар поставлю! Тщательно составленное описание установки было послано в Академию наук вместе с подробным докладом и магнитофонными лентами. Молодым инженерам было велено до поры держать все в секрете и прекратить опасные эксперименты. - Довольно кустарщины, - сказал Колтухов. - Вторгаться в строение вещества - это вам не на гитаре сыграть. Вот, помню, в двадцать седьмом году был со мной такой случай в городе Борисоглебске... 8. БЕНЕДИКТОВ УХОДИТ ИЗ ДОМУ Прошла неделя, месяц - он К себе домой не возвращался. А.Пушкин, "Медный всадник" Рита вернулась из школы раньше обычного. Отперев дверь своим ключом, она вошла в переднюю, сняла пальто - и вдруг замерла, прислушиваясь. Из спальни доносились шорохи и скрип. Скрипела, несомненно, дверца платяного шкафа. Анатолий Петрович никогда в такое время дома не бывал. Неужели забрался вор? Рита на цыпочках подошла к двери в спальню. Затаила дыхание. Да, там явно орудует вор. Закрыть дверь на ключ и кинуться к телефону... Знакомое покашливание за дверью. Рита влетела в спальню: - Господи, как ты меня напугал! Бенедиктов, в домашней коричневой куртке, стоял перед раскрытым шкафом и рылся в Ритиных полках - это она сразу заметила. Он не обернулся, услышав ее восклицание. Быстро захлопнул дверцу шкафа и, прихрамывая, отошел к окну. - Что случилось? - спросила она встревоженно. - Почему ты дома? - Нездоровится немного. - Что-нибудь с ногой? - Да нет, ничего, - нехотя ответил Бенедиктов. - Я тут носовой платок искал. Дай мне, пожалуйста. Рита подошла к шкафу и достала носовой платок. - Правда, ты плохо выглядишь, Толя. Измерь температуру. Он отмахнулся и ушел к себе в кабинет. Рита переоделась и пошла в кухню готовить обед. Надев резиновые перчатки, принялась старательно чистить картошку. Третьего дня она заметила, что в шкафчике под трюмо ее вещи лежат не так, как обычно. Она не придала этому особого значения. Но теперь она поняла, что он ищет. Ее возмутила его настойчивость: ведь она ясно сказала, что нож утонул. Проклятый нож! Из-за него все беды последних месяцев, из-за него ужасная раздражительность Анатолия и эта возрастающая отчужденность... Сегодня она поговорит с Анатолием. Так дальше продолжаться не может. Она крупными кружками нарезала картошку над шипящей сковородой. Муж любил жареную картошку. С грустью и тревогой думала Рита о том, что Анатолий в последнее время почти не разговаривает с ней. Когда она рассказала ему о неожиданном визите двух молодых людей, он страшно взволновался. "Надо быть совсем безмозглой, чтобы выбросить ящичек с матвеевской рукописью! - кричал он. - Подарить его каким-то мальчишкам!" Но откуда ей было знать, что в грязном ржавом бруске, который лежал под комодом вместо недостающей ножки, может храниться древняя рукопись? Ничего она не знала и о третьем ящичке, о котором спрашивали "мальчишки"... После этого неприятного разговора Анатолий еще больше замкнулся и совершенно перестал рассказывать ей о своей работе. Теперь они работают вдвоем с Опрятиным. Рита давно потеряла веру в успех. Но, может быть, вдвоем они все-таки добьются?.. Может быть, действительно они не могут обойтись без ножа?.. Была еще одна причина для сомнений и тревоги. Этот молодой инженер, "спаситель на море и на суше", Потапкин - теперь она знала его фамилию, - сделал у них в школе доклад. Он говорил о близкой возможности создать такой нефтепровод, в котором струя нефти свободно пройдет сквозь море. Это поразило Риту. Значит, проницаемость - не такая уж фантастически далекая идея?.. Потапкин... Эта фамилия ни о чем не говорила Рите. Но было в лице молодого инженера, в его повадке что-то давно знакомое. Смутное и далекое воспоминание мелькнуло у Риты в голове еще в тот вечер, когда он со своим другом пришел справляться относительно ящичков. А слушая его доклад в школе, пристально глядя на него, она, Рита, уже почти догадалась... Сама не зная почему, она гнала прочь эту догадку... Рита позвала мужа обедать. Бенедиктов отказался. Он лежал в кабинете на диване, глаза у него были воспаленные, лицо красное и мокрое от пота. - Ты болен! - сказала Рита. - Я вызову врача. - Никаких врачей. Достань мне пенициллин из аптечки. Только поздним вечером, когда температура подскочила почти до сорока, он разрешил сделать ему компресс: оказалось, у него на правом бедре огромный нарыв. Но о враче не хотел и слышать. Вечером следующего дня пришел Опрятин. Он посидел немного у постели Бенедиктова, поговорил с ним о разных делах. Он был чрезвычайно любезен, сказал Рите, что работа хорошо подвигается, хвалил эрудицию Анатолия Петровича. А через день рано утром заявился здоровенный щекастый малый - уже не в первый раз приходил он со всякими поручениями - и принес пакетик с лекарством для Бенедиктова. Хриплым басом сказал, что должен отдать лекарство больному лично. Анатолий Петрович спал Рита отказалась будить его. Закрыв дверь за несимпатичным посетителем, она развернула пакетик. Там оказалась коробочка с ампулами для подкожного вспрыскивания. Лекарство, которое выдают только по рецепту с печатью... Рита поняла - и ахнула. Долго сидела в оцепенении у постели мужа. Не плакала, а внутренне сжалась как-то. Проснулся Анатолий Петрович. Она молча протянула ему коробочку. Он нахмурился, засопел... Был неприятный разговор. - Да, да, я понимаю, - говорила она, стискивая руки, и руки были холодные как лед. - Ты хотел увеличить работоспособность и постепенно втянулся в это ужасное дело. Я не понимала раньше, почему у тебя... - Уйди, - устало сказал он. Она умоляла: - Толя, не надо больше! Ты не будешь тайком вспрыскивать себе наркотики, ведь и нарыв у тебя от этого, от грязной иглы... Ты больше не будешь, правда? Ты отвыкнешь, и нам опять будет хорошо... - Довольно! - крикнул Бенедиктов. - Я требую, наконец! - сказала она решительно. - Слышишь? Я возьму тебя в руки, если у тебя самого не хватает воли. А про этого толстомордого я сообщу в милицию, так и знай! Бенедиктов стал подниматься с постели. Рита кинулась к нему, он оттолкнул ее. Молча оделся, молча пошел к двери - страшный, лохматый, неприкаянный. Дверь хлопнула так, что посыпалась штукатурка. Рита долго стояла, прижав ладони к щекам. Не плакала, нет. Но что-то в ней надломилось. Анатолий Петрович не вернулся. А через день пришел Вова с запиской за его вещами. Рита подняла с рычага телефонную трубку. - В милицию? - усмехнулся Вова. - Не советую, Маргарита Павловна. Я "лекарство" не для себя - для него доставал, по его сильным просьбам. Неприятность ему сделаете. Он был прав. Рита молча сложила в чемодан вещи мужа. Вова забрал из кабинета кое-какие приборы. Уходя, буркнул, что Анатолий Петрович живет теперь у Опрятина. Она попробовала увидеться с мужем, звонила в институт - безуспешно. Бенедиктов не подходил к телефону. Когда Бенедиктов сказал Опрятину, что ушел из дому, Николай Илларионович поморщился: беспокойного человека послала ему судьба в напарники. - Что же с вами делать, - сказал он. - Живите пока у меня, места хватит. Ради ее величества науки я готов мириться даже с вашим скверным характером. - Жить у вас? - Бенедиктов намеревался поселиться в гостинице, но теперь он подумал, что в самом деле у Опрятина будет удобнее. В гостинице не очень-то расположишься с приборами... - Хорошо, - ответил он хмуро. - Пошлите Бугрова за моими вещами. И Бенедиктов поселился во второй комнате холостяцкой квартиры Опрятина. В комнате были ковры, кресла, в углах стояли две горки с фарфоровыми статуэтками. - Коллекционируете? - усмехнулся Бенедиктов. - Моя слабость, - коротко ответил Опрятин. - Как ваш нарыв? - Лучше. - Очень рад. Они сидели в креслах за низеньким столиком. - Вы что же, насовсем ушли из дому? - спросил Опрятин, наливая в рюмки коньяк. Бенедиктов не ответил. Молча выпил, отвернулся. - Анатолий Петрович, - мягко сказал Опрятин, - нам нужно форсировать работу на острове. - Меня подгонять не нужно. - Знаю. И тем не менее - придется ускорить темпы. Мне стали известно, что Привалов и его оруженосцы ведут работу в том же направлении, что и мы. Они собрали какую-то установку и получили обнадеживающие результаты. - Откуда вы знаете? - Неважно. Допустим, от Бугрова. Могу добавить, что они связались через Багбанлы с Академией наук. Консультируются с московскими учеными. Вас это радует? Бенедиктов не ответил. - Надеюсь, - продолжал Опрятин, - вам не понравится, когда не ваша, а чужая грудь первой коснется ленточки финиша? Нет, Бенедиктову совсем не улыбалась такая перспектива. Столько мучений, столько жертв - и ради чего? Чтобы уступить первенство? Чтобы очутиться в жалкой роли того чудака, который не так давно своим умом дошел до дифференциального исчисления?.. - Завтра еду на остров. - Он пристукнул ладонью по столу. - Буду форсировать. Но учтите: если мы соберем установку, а ножа к этому времени не достанем, мы сядем на мель. - Нож будет, - спокойно сказал Опрятин. - И не только нож, но и кое-что другое. Может быть, более важное. В январе я еду в Москву. И Бугрова возьму с собой. - А кто будет возить меня на остров? - Любой институтский моторист. В лабораторию, разумеется, его не пускайте. О деталях поговорим перед отъездом. Одна в пустой квартире... Днем еще ничего: школа, уроки, разговоры в учительской - все это отвлекает. Но по вечерам Рита не находит себе места. Сядет с книгой в любимой позе, в уголке дивана, - книга падает из рук. Ничто не мило. Позвонить к кому-нибудь, пойти в гости? Нет. Не хочется. Брошенная жена... В телефонной книге разыскала номер Опрятина. Достаточно пять раз покрутить диск - и услышать его голос... Сказать ему: "Толя, приходи, прости, не могу одна..." Нет. За что просить прощения? Ни в чем она не провинилась. Он пусть просит. Но грызет и грызет одна мысль: не доглядела, не остановила вовремя, значит - виновата... Подруга прислала письмо из Москвы, зовет к себе на каникулы. "Проветришься, но театрам походишь..." Может, в самом деле поехать в Москву?.. А вдруг он вернется? Нет, нельзя уезжать. Рита вздрагивает от неожиданного звонка. Бежит открывать. Сумасшедше колотится сердце. Входит Опрятин. Вежливо здоровается, улыбается. Она молча стоит у двери, губы ее дрожат. Наконец она берет себя в руки, приглашает гостя в комнату. - Не хотите ли чаю? - спрашивает холодно. Он не должен видеть ее смятения... Спасибо, чаю ему не хочется. Они пили с Анатолием Петровичем. Да, он здоров, нарыв почти затянулся. - ...Он у меня под неослабным контролем. Я советовался с опытным врачом. Конечно, нелегко, но он отвыкнет. Уверяю вас, Маргарита Павловна, он понемногу снижает дозы. Конечно, эта привычка требует длительного лечения, но я уверен, что с течением времени он войдет в норму и вернется к вам. Пока вам не следует искать встреч с ним. Она молчит. Ни на единую секунду этот человек не должен подумать, что ей хочется плакать. Что он там еще говорит? - ...Быть может, скоро мы с Анатолием Петровичем заявим о крупном открытии. Это произошло бы еще скорее, если б у нас в руках был известный вам нож. - Он пристально смотрит на нее умными холодными глазами. Она молчит. - Маргарита Павловна, - продолжает он. - Это в ваших же интересах. Отдайте нам нож. - У меня нет никакого ножа, - говорит она ровным голосом. - Вы отлично знаете, что нож упал за борт. - Он не упал за борт, - тихо отвечает Опрятин. - Но если вы не расположены к этому разговору, то оставим его. Очень, очень жаль... - Он встает, прощается. - Что передать Анатолию Петровичу? - Передайте привет. Скажите, что я уезжаю в Москву. - В Москву? - Меня зовет подруга. Еду на время школьных каникул. - Разрешите узнать, когда? - Сразу после Нового года. - Удивительное совпадение, - говорит Опрятин, улыбаясь одними губами. - Я тоже еду в командировку. Надеюсь, встретимся в Москве, не так ли? 8. ПРИВАЛОВ И НИКОЛАЙ ПОТАПКИН ПОСЕЩАЮТ ИНСТИТУТ ПОВЕРХНОСТИ. НИКОЛАЯ ВДРУГ ОСЕНЯЕТ ДОГАДКА И как хватит он по струнам. Как задаст им, бедным, жару!.. Чтоб тебе холера в брюхо За твой голос и гитару! Г.Гейне, "Сосед мой дон Энрикец" Голубой автобус с прозрачной крышей несся по заснеженному шоссе. Мелькали за окнами березовые рощи, проплывали поля, прикрытые белым одеялом зимы. Автобус миновал небольшой подмосковный город, прогрохотал по мосту через замерзшую реку, и вдруг стало темно: дорога врезалась в вековой бор. Николай с любопытством смотрел в окно. Стена могучих разлапых сосен. Буреломы. Тяжелые ветки тянутся к автобусу и, вздрогнув, осыпают снег. Заповедный лес, в котором некогда охотился на красного зверя царь Иван Васильевич... Позавчера Николай и Привалов прилетели в Москву по делам Транскаспийского. Вчера весь день они провели в управлении по строительству трубопроводов. Теперь они ехали в Институт поверхности, один из новых академических институтов. Шершавые стволы раздвинулись, зимнее солнце брызнуло в окна, и в автобусе сразу стало уютно. - Приехали, - сказал Привалов, складывая газету. Они вышли из автобуса. Голубой морозный полдень. Тишина и острый запах хвои. Покалывает в ноздрях. Весело хрустит под ногами снег. На Привалове теплое пальто с меховым воротником и высокая генеральская папаха. Снаряжение Николая куда легче: на нем демисезонное пальто и шляпа. - Вам не холодно, Коля? - Нисколько. - Николай косится на приваловскую каракулевую башню: - А вам не тяжело? - Жарковато, - признается Привалов и поправляет папаху. - Жена заставила надеть. Конечно, из самых лучших побуждений... Хруп, хруп! - похрустывает снег под ногами. - Даже странно, - говорит Николай, - шестнадцать градусов мороза, а у меня перчатки в кармане лежат: нет надобности. - Сейчас жесткость погоды здесь меньше, чем у нас, - замечает Привалов. - Жесткость погоды? - Да. Градусы мороза плюс удвоенная скорость ветра. - Не знал, - говорит Николай. И тут же принимается подсчитывать: - Шестнадцать градусов без ветра, значит, жесткость - шестнадцать единиц. А у нас зимой не бывает ниже пяти градусов, зато ветер - скажем, четырнадцать метров. Значит, жесткость - тридцать три!.. Теперь понятно, почему я не мерзну в Москве. - И почему москвичи мерзнут у нас, - добавляет Привалов. Они проходят широкую вырубку, где разместился жилой городок института. Белые двухэтажные коттеджи на зеленом фоне леса - красиво! Неизбежные кресты телевизионных антенн. Дальше лесная полоса, за ней другая вырубка - коммунальная зона. Клуб, магазины, школа, ателье... Еще полоска леса - и вот перед ними широкий проспект лабораторий и производственных корпусов. - Здорово! - восхищается Николай. - Вот это размах! - Видите круглое здание? - показывает Привалов. - Там, наверное, ускоритель заряженных частиц. Какой-нибудь бетатрон. По тропинке, протоптанной в глубоком снегу, они идут к небольшому двухэтажному дому. Войдя в вестибюль. Борис Иванович поскорее стягивает с головы папаху и вытирает платком лоб и затылок. Зеленая дорожка коридора. Номерки и таблички на дверях. Привалов и Николай вдруг останавливаются: из-за толсто обитой двери со световой вывеской "Не шуметь!" приглушенно доносятся музыка и пение. Они вяжутся со строгой обстановкой Института поверхности не лучше, чем мычание коровы с симфоническим оркестром. Бренчит гитара. Басовые струны щелкают по медяшкам ладов, и под лихой топот подошв молодой голос задорно выводит: Порошок в кармане носишь, отравить хотишь меня. Паровоз в кармане носишь, задавить хотишь меня... Николай и Привалов переглядываются: Юрин голос... Сверточек ферромагнитной ленты со звукозаписью "обстановки эксперимента" уже попал сюда... В институте предупреждены о приезде Привалова и Николая. Их ведут в большую комнату без окон. Ее стены сплошь уставлены пультами и панелями приборов. В потолке - широкий овальный световой люк. Голубой глаз неба... Из-за стола навстречу инженерам поднимается сухощавый человек в черном костюме. У него высокие скулы, резко очерченный нос, аккуратный седой пробор. Николай осторожно пожимает ему руку, запинаясь, называет свою фамилию. Он чувствует себя стесненно: перед ним - ученый с мировым именем. - Садитесь, товарищи. - Коротким жестом ученый указывает на кресла. - Рад познакомиться с вами. Сейчас подойдут сотрудники и расскажут, что мы тут делаем с вашей музыкой. Николаю очень хочется провалиться сквозь землю. Вечные Юркины выходки! Полно на свете приличных песен - так нет же, выбирает самую идиотскую! Ему-то, Юрке, хорошо сейчас: он не видит, как вежливо улыбается один из ведущих физиков страны. - Признаться, если бы не личное свидетельство Бахтияра Халиловича, мы бы не поверили, - продолжает ученый. - Ваш отчет вполне обстоятелен, но мы с интересом послушаем живой рассказ. - Он смотрит на Николая: - Кажется, вы участвовали в опыте с начала до конца? - Да. - Николай встает. - Сидите, пожалуйста. Это вы придумали схему установки? - Мне принадлежит только идея использования поверхности Мебиуса... - Как вы к ней пришли? - Меня навела на мысль рукопись Матвеева. Если помните, Григорий Маркович, он там описывает какую-то "сукрутину"... - "Сукрутина в две четверти". Помню, - говорит ученый. - Мы тоже заинтересовались этим местом... Как ваше имя-отчество? - Николай Сергеевич. - Молодцом, Николай Сергеевич! Превосходная идея. Николай польщен. На лице его сама собой появляется неприлично широкая улыбка - от уха до уха. С трудом согнав ее, он говорит торопливо: - Схему установки нам помогли разработать специалисты по автоматике на основе предложения инженера Костюкова. Он же пел. Понимаете, Григорий Маркович, эта песенка... то есть получилось такое стечение обстоятельств... - Не смущайтесь. - Ученый дружелюбно смотрит на Николая. - В вашем возрасте и я певал "Сербияночку". А про стечение обстоятельств нам известно. Вы поступили правильно: пока проблема не решена, лучше, чтобы о ней поменьше говорили. Во избежание нелепых толкований. Помните статью о "чуде в Бабьегородском переулке"? Неправильно истолковали коэффициент полезного действия и расписали в газете, что, дескать, на заводе кондиционеров создана установка с КПД больше ста процентов... Ваша-то установка не в переулке ли была? - спрашивает он вдруг. - В переулке, - немного растерянно отвечает Николай. - В Бондарном переулке... - Вот видите. - Григорий Маркович негромко смеется. - Чудо в Бондарном переулке. В комнату входят трое: китаец неопределенного возраста, в восьмиугольных очках, молодой - чуть постарше Николая - невысокий крепыш в спортивной куртке и румяная девушка в сером костюме. Пожимая руку крепышу, Николай замечает у него на лацкане куртки значок яхтсмена-перворазрядника. Крепыш тоже видит такой же значок в петлице Николая. Они улыбаются друг другу. Николай пугается, как бы в его улыбке не проскользнуло чувство превосходства, свойственное морякам соленой воды при встречах с пресноводными коллегами, и гонит ее с лица. Что-то у него сегодня неблагополучно а улыбками. Николай рассказывает об опыте в Бондарном переулке. Все внимательно слушают. Китаец записывает в блокноте. - Таким образом, - заключает Николай, - мы вовсе не думали о проницаемости. Мы хотели усилить поверхностное натяжение ртути, и только. - Картина представляется яснее, - говорит академик. - А теперь послушаем Василия Федоровича. Крепыш в спортивной куртке раскладывает на столе несколько схем и фотографий. Следует короткое сообщение. Они построили установку, полностью дублирующую опыт в Бондарном переулке. Конечно, она снабжена точными записывающими приборами. Камертонный прерыватель заменен более совершенным устройством. Вот принципиальная схема... Затем Григорий Маркович приглашает инженеров осмотреть установку. Она в другом здании, так что приходится одеться и выйти. Снова похрустывает под ногами снег, морозный день искрится и щедро льет смолистый хвойный дух. Григорий Маркович с Приваловым и китайцем идут впереди. Молодежь немного приотстала. Николай узнает от своих спутников, что китаец - доктор наук, специалист по поверхности раздела жидкостей, а зовут его Ли Вэй сэн. И что Василий Федорович недавно защитил кандидатскую диссертацию об электростатических явлениях, возникающих в клеевых пленках при схватывании клея. Румяную девушку зовут Лида Иванова, можно без отчества, она не физик, а инженер из управления по строительству трубопроводов, а здесь она находится для координации вопросов новой техники; ей нравится Ефремов, хотя лично она "Туманность Андромеды" написала бы иначе. Кроме того, Николай успевает обменяться с Василием Федоровичем мнениями о способах складывания спинакера и договориться на воскресенье вместе поехать в Химки, чтобы Николай попробовал свои силы на парусном буере. Они входят в небольшое одноэтажное здание. Вот и установка. Николай смотрит во все глаза. Да, это тебе не Бондарный переулок, думает он. Впрочем... Впрочем, в принципе никакой разницы. И здесь, как в переулке, возвышается кольцо Мебиуса. Внутри кольца укреплены две штанги, прижатые друг к другу мощными электромагнитами. Когда режим установки создаст условия проницаемости, штанги проникнут друг в друга. Но пока режим не найден. Стрелки приборов стоят на нулях. В том, первом здании, в звуконепроницаемой комнате магнитофон воспроизводит злосчастную "Сербияночку". Звук преобразуется в электрические колебания, которые записываются на ферромагнитную ленту в виде, пригодном для обработки на электронно-счетной машине. Цифры, обозначающие частоты, переводятся в двоичную цифровую систему, имеющую только два знака: ноль и единицу. Число, которое в обычной десятичной системе изображается знаком "2", в двоичной системе пишется, как "10", тройка - "11", четверка - "100", пятерка - "101", и так далее. Для людей эта система слишком громоздка: число "16", которое мы обозначаем двумя знаками, в двоичной системе пишется пятью: "10000". Но для электронной машины это очень удобно. Все ее действия основаны на комбинациях: есть импульс - значит, единица; нет импульса - ноль. Когда задача выражена такими цифрами, машина справляется с ней мгновенно. Институтская электронно-счетная машина имела такую задачу. Она "знала" все параметры схемы, где была только одна неизвестная величина. Если бы Валерик не опрокинул камертонный прерыватель, грузики остались бы в том же случайном положении, когда получилась проницаемость. А теперь приходилось пропускать установку через все частоты, встречающиеся в Юриной музыке. Электронная машина непрерывно составляла и решала ряды уравнений; их результаты в виде электрических команд последовательно передавались на установку. - Человеческой жизни не хватило бы, чтобы перебрать все комбинации, - говорит Григорий Маркович. - У вас получилось случайное совпадение, а повторение случайности - дело практически немыслимое. Будь это лет двадцать назад, пришлось бы просто махнуть рукой. - Григорий Маркович, разрешите узнать, - осторожно спрашивает Привалов, - у вас уже сложилось мнение относительно... э-э... причин проницаемости? - Об этом, Борис Иванович, говорить еще рано. Но, полагаю, наш друг Багбанлы в принципе совершенно прав: все дело в перестройке внутренних связей вещества. При перестроенных связях проникновение идет по межатомным и межмолекулярным пустотам, которые огромны сравнительно с элементарными частицами. - А если орбиты внешних электронов пересекутся при встрече? - спрашивает Николай. Академик улыбается: - Жолио-Кюри как-то сказал, что, говоря о структуре атома, надо отказаться от образных представлений. Человеческому воображению это не пол силу. Только математика может дать представление о действительности. Но, если попробовать выразить словами, никаких круговых орбит нет. Есть амплитуды колебаний электронов. - Еще вопрос, - говорит Привалов, - какова, по-вашему, физическая природа поля кольца Мебиуса? Ученый шутливо поднимает вверх обе руки. А Ли Вэй-сэн, показав в улыбке крупные зубы и тщательно выговаривая слова, замечает: - Товарищи с юга нетерпеливы. Товарищи с юга не хотят подождать два года или один год. - Пока что могу сказать вам только одно. - Григорий Маркович, слегка сутулясь, подходит к Привалову и выставляет вперед длинный и тонкий указательный палец. - В обычном кольце токи высокой частоты, текущие по наружной и внутренней поверхностям, проходят разный путь. В кольце Мебиуса, имеющем одну поверхность, токи текут не обычным путем. Происходят какие-то особые явления. Разумеется, в определенной частотной обстановке. Ну-с, пойдем дальше. - Он ведет гостей в другое помещение. - Поверхность Мебиуса в высокочастотном контуре - на редкость счастливая догадка, - говорит он, идя по широкому коридору. - Она открывает отличные перспективы, о которых вы, быть может, и не подозреваете. Но, поскольку выдвинута конкретная задача - подводный нефтепровод, - мы решили на первом этапе привязать работу именно к этой задаче. Собственно, задач у нас две. Усиленное поверхностное натяжение должно придать нефтяной струе локальную форму - это раз. Сопротивление ее движению требуется свести до минимума и-ли вовсе снять за счет проницаемости - это два. Правильно? - Совершенно верно, - подтверждает Привалов. - Ну-с, вторая задача - дело еще далекое, а вот первая... Впрочем, смотрите сами. Он распахивает дверь. Посреди комнаты - круглый бетонный бассейн диаметром в три с половиной метра, облицованный белым кафелем. Стенки бассейна - почти в человеческий рост. Его опоясывает желтой металлической лентой большое горизонтальное кольцо, укрепленное на ребристых изоляторах. - Кольцо Мебиуса? - нерешительно спрашивает Николай, разглядывая желтую ленту. - Ну да, вот перекрутка... Вот это колечко! Вслед за Григорием Марковичем они поднимаются на площадку вровень с верхним краем бассейна. Отсюда видно: чаша бассейна залита до половины густой черной жидкостью с зеленоватым отливом. - Масло, - коротко бросает академик. - Десять тонн. А теперь смотрите. Он нажимает кнопку на пульте. Поверхность масла вспучивается в середине, растет... Края начинают отходить от стенок бассейна, обнажая дно... Все быстрее и быстрее... Какая-то могучая сила стягивает черную жидкость в трехметровый шар почти правильной формы. Поверхность его становится глянцевитой, переливчатой, радужной, и в ней отражаются фигуры на площадке - уродливо искаженные, как в "комнате смеха". Но, конечно, никому и в голову не приходит смеяться. - О-о! - вырывается у Привалова. Николай изумленными, счастливыми глазами смотрит на черный шар, лежащий в бассейне. - Попробуйте проколоть! - Григорий Маркович протягивает Николаю эбонитовый стержень с острым наконечником. Николай берет стержень и упирает острие в шар. Поверхность не поддается. Он давит изо всех сил. Он чувствует - поверхность шара пружинит. Она лишь слегка прогибается под острием, но не прокалывается, нет! - Не прокалывается! - кричит он. Академик тихо смеется. Смеется Лида Иванова, усмехается Василий Федорович. Ли Вэй-сэн обнажает крупные белые зубы. Галерея в Бондарном переулке... Пульсирующая капля ртути... Все отодвинулось, заслонилось огромным черным шаром. Так вот ты какое, поверхностное натяжение! - Частота... На какой ч-частоте? - Николай заикается от волнения. - Все расскажем. Эта сила пока недостаточна. Она еще не может заменить десятимиллиметровую стенку стальной трубы. Академик выключает ток - и шар сразу опадает. Растекается в чаше бассейна. Черная маслянистая поверхность тяжело колыхнулась концентричными волнами, отраженными от стенок, и застыла. - Сто тонн, - говорит Привалов. - На погонный метр шестнадцатидюймовой трубы при внутреннем давлении в восемь атмосфер действует сто тонн. Неужели это... - ...будет, - кивает академик. - Кольцо Мебиуса даст нам и такое поле усиления. Вы, - он наставляет указательный палец на Николая, - шли правильным путем, мы добавили к вашей схеме совсем немногое. - Товарищи с юга и-зо-бре-тательны. - Ли Вэй-сэн отчетливо произносит каждый слог. - Увеличение поверхностных сил - крупное открытие. До сих пор мы умели обращаться с жидкостями, только заключая их в сосуды. Теперь... Теперь мы будем уметь больше. - Верно, товарищ Ли, - говорит Григорий Маркович. - "Будем уметь больше" - сказано хорошо. Кольцо Мебиуса дает именно поле увеличения поверхностных сил. Но - и это закономерный в физике обратимый процесс - на каком-то узком режиме, который нам еще неизвестен, оно дало прямо противоположный эффект: ослабление, раскрытие связей. Строго говоря, случай с пальцем вашего лаборанта, проницаемость, - явление побочное. - Паразитное, - вставляет, улыбаясь, Василий Федорович. - Именно. Все смеются. - Кстати, товарищи, - академик переводит взгляд с Николая на Привалова, - вы представляете себе масштаб этого "паразитного" явления? Николай молчит. Он давно уже дал себе слово не заноситься. Только трубопровод - больше ничего... - Всего, конечно, себе не представишь, - говорит Привалов. - Но мы думаем... Переворот в холодной обработке металлов - резание без сопротивления... Академик кивает. - Строительство шахт и проходка нефтяных скважин проницающим инструментом, - продолжает Привалов, воодушевляясь. - Я даже думал... Только не смейтесь... Думал о метеоритной защите для космических кораблей... - Может быть, может быть, - медленно, раздумчиво говорит Григорий Маркович. - Но каждый случай практического применения потребует специальных решений. Нелегких решений... Поверхность вещества обладает энергией, и, кажется, она будет у нас в руках... - Новый вид энергии?! - Привалов запускает руку в шевелюру. - Новый источник, - поправляет академик. - Более близкий и доступный, чем ядерная энергия. С минуту все молчат. - Ну-с, давайте спустимся с небес на землю. Один за другим они спускаются с площадки. Коридор. Вестибюль. Снова хрустит под ногами снег. Теперь в кабинете академика они обсуждают программу дальнейших работ. - Перестроенное вещество... - говорит Григорий Маркович. - Подержать бы его в руках... Когда еще наша установка выдаст первый образец... Жаль, что эффект с пальцем вашего лаборанта оказался нестойким. Вот если бы к нам попал каким-нибудь чудом нож Матвеева. Если, конечно, он существовал в природе... - А может быть, нож и сейчас где-нибудь валяется? - несмело говорит Лида Иванова. - Ведь Матвеев привез его в Россию. Нож где-нибудь валяется?.. В памяти Николая живо встает летний день, залитый жарким солнцем. Парусные гонки. Моторка Опрятина, и Вова у борта моторки. Он, Николай, подплывает к ним и слышит, как Вова говорит: "Мне, кроме ножа, ничего не нужно". Что-то в этом роде. У Вовы акваланг. У Опрятина в моторке поисковый прибор. Они ищут в том месте, где упала за борт Маргарита Павловна. Перед этим Опрятин приходил к ним в институт - выведывал координаты места падения. И спрашивал... Да, спрашивал, не было ли в руках у женщины металлического предмета... Нож! Матвеевский нож - вот что они искали! Ведь если ящичек с матвеевской рукописью был выброшен из Дома Маргариты Павловны - в этом Николай не сомневался, - то у нее же мог быть и матвеевский нож... Ну конечно, он мог быть в другом ящичке!.. Николай припоминает эскизы на последнем листе рукописи. "Источник" - так назывался ящичек, в котором они нашли рукопись. Потом был эскиз другого ящичка, под названием "Доказательство". Доказательство! Что, как не этот нож, могло служить лучшим доказательством!.. И еще: Юрка видел у Опрятина в лаборатории ламповый генератор. Юрка уверял, что не для поднятия уровня моря Бенедиктов и Опрятин возятся с высокой частотой... Наконец-то он, Николай, связал разрозненные впечатления в единую картину. Есть матвеевский нож! О нем знает Маргарита Павловна, его ищут Опрятин и Вова. Или - уже нашли?.. Ему хочется немедленно рассказать о своей догадке, но он сдерживает себя. Здесь не место. Потом. Он прислушивается к разговору старших. - ...Если Матвеев мог держать нож за рукоятку, значит, она была из обычного вещества, - говорит Григорий Маркович. - В ноже существовала какая-то переходная зона... "Дать телеграмму Юрке? - думает Николай. - Пусть попробует выведать что-нибудь у Вовы или у его жены Надо достать этот нож. Обязательно достать нож..." Снова он заставляет себя прислушаться к разговору. Теперь говорит Ли Вэй-сэн: - Связи в веществе непостоянны. Они находятся в непрерывном изменении... "Как же мы с Юркой раньше не догадались? - думает Николай. - А тут она сказала, что нож где-то валяется, - и меня осенило..." - Возможно, нам понадобится практическая помощь вашего института, - говорит академик. - Как отнесется к этому ваше руководство? - Не знаю, Григорий Маркович, - честно признается Привалов. - Пока мы проектируем Транскаспийский из обыкновенных труб. Срок есть срок, задание есть задание, а идея беструбного нефтепровода - не более чем идея. - Вам поможет управление по трубопроводам, а точнее - сия девица, представляющая управление. Несмотря на свою привлекательную внешность, она настоящее дитя джунглей. В канцеляриях ей ведомы все шорохи и тропы. - Григорий Маркович! - восклицает, смеясь, Лида Иванова. Инженеры прощаются. Привалов со вздохом водружает на голову генеральскую папаху и вместе с Николаем покидает Институт поверхности. - Борис Иванович, - взволнованно говорит Николай, - девушка права: матвеевский нож существует! А приехав в Москву, он первым делом бросается на почту и дает фототелеграмму Юре: "Уверен, что О. и В. искали матвеевский нож. Срочно наведи справки. Попробуй выведать у Вовиной жены. Николай". 9. НИКОЛАЙ ПОЛУЧАЕТ ПИСЬМО ОТ СТАРОГО ДРУГА И ВСТРЕЧАЕТ СТАРУЮ ЗНАКОМУЮ Но она так изменилась, так похорошела... Я смотрел на нее и с ужасом чувствовал, что опять превращаюсь в неотесанного деревенского мальчика. Ч.Диккенс, "Большие надежды" Люди, командированные в Москву, давно уже привлекают внимание юмористов. С их легкой руки в литературе выработался стандартный тип командированного. Это несчастный мученик. Шофер такси везет его с вокзала в соседнюю гостиницу вокруг всей Москвы. В гостинице ему не дают номера. Начальство его не принимает. Иногда его даже обворовывают. Все это не так. Обмануть командированного шофер не может, потому что командированный, как правило, хорошо знает Москву. Несколько раз в день он пересекает огромный город из конца в конец. Из "Гипронефтемаша", что на Шаболовке, он спешит в Химки, в ЦНИИМОД, оттуда - за Крестьянскую заставу, в институт, а попутно успевает забежать на один-два завода и, конечно, в свое главное управление. Каждый вечер он, сидя в гостинице, составляет график завтрашней беготни, с учетом приемных дней и часов. Несмотря на такую загрузку, он бывает в театрах и музеях чаще среднего москвича. Подобно жителю Чукотки, безошибочно находящему Дорогу в бескрайней снежной пустыне, командированный знает все ходы и переходы в огромных служебных зданиях. Он ловко обходит референтов и секретарш, оберегающих звуконепроницаемые двери. Он хорошо знает номера телефонов, по которым не отвечают, и другие номера, безошибочные. Почти не выбиваясь из собственного графика, Привалов носился вместе с Николаем по институтам и лабораториям. Вежливо, но настойчиво он преодолевал секретарские заграждения у дверей нужных кабинетов. Инженеры оформляли договоры со смежными организациями, писали докладные записки, готовили проекты приказов, вели междугородние разговоры... Николая увлекла эта напряженная жизнь. Ведущие институты раскрыли перед ним многосложность современной науки. Он жадно набрасывался на все незнакомое, исписывал и покрывал эскизами блокноты, ворошил груды информационных бюллетеней. Настроение у него было приподнятое и радостное. "Молодцом, Николай Сергеевич!.." Приятно было вспоминать эти слова академика. Нет, он не переоценивал своих возможностей: слишком привык к мысли, что он обыкновенный инженер, какими хоть пруд пруди. Но иногда сам давался диву: как же залетела к нему в голову эта идея? "Превосходная идея!" - он сам слышал, так сказал один из крупнейших физиков страны... То, что Николай увидел и услышал в Институте поверхности, ошеломило его. Он начал было писать подробное письмо Юре, но бросил, не дописав и до половины. Грандиозные перспективы, вскользь намеченные академиком, не сразу укладывались в голове, нужно было с ними освоиться, "переварить" их. По вечерам в гостиничном номере они с Приваловым допоздна беседовали об этих перспективах. - Второй час ночи, - спохватывался Привалов. - Ну-ка, спать, спать! Сон не шел. Николай лежал с открытыми глазами, ворочался под одеялом. Хотелось курить. - Борис Иванович, вы спите? - громким шепотом спрашивал он. - Чего еще? - сонно откликался Привалов. - Перестроенное вещество, - быстро говорил Николай, - это ведь совершенно новые материалы, сплавы невиданной прочности, немыслимые до сих пор соединения... - Да спите вы! Минут десять было тихо. Потом раздавался голос Привалова: - Если говорить о химии полимеров, то... Утром они пили чай у себя в номере. Борис Иванович, прихлебывая из стакана, читал купленного вчера "Эйнштейна" из серии "Жизнь замечательных людей". Дома жена не позволяла ему читать за едой. Зато, выезжая в командировки, Борис Иванович широко пользовался неограниченной свободой. В дверь постучали. - Четыреста седьмой, возьмите письма, - сказала дежурная по этажу. Писем было два: Привалову от жены и второе, с размашистой надписью "Авиа", - Николаю от Юры. Николай вскрыл конверт, пробежал первые строчки и ухмыльнулся: Юрка верен себе. Письмо начиналось так: "Николасу С.Потапкинсу, эсквайру. Сэр, почтовый дилижанс наконец притащился к нам на участок. Вместо обещанного подробного письма я получил жалкую депешу. Годдэм, сэр, я простой человек, сэр, и я сожалею, что считал Вас за джентльмена. Но я пишу Вам, хотя правильнее бы взять не перо, а добрый винчест