епившись в подлокотники. Он кажется маленьким, больным, очень старым. - Вам нехорошо? - спрашиваю я по-русски. Дед не отвечает, а Греков выглядывает из-за спинки его кресла и посылает мне менто: "Не тревожь его". Я понял и кивнул. Они там беседуют втроем - Греков, Феликс и Стэфсрорд. Ве- ликий Стэффорд, Стэф Меланезийский. Он осунулся и выглядит усталым. И все же по-прежнему красив и элегантен. Понимаю, что не должен влезать в их разговор со своей ко- рявой идеей, но ничего не могу с собой поделать. Я прошу из- винения и выпаливаю: "Но если прошли импульсы, то и мы..." Ну, и так далее. Стэффорд смотрит на меня удивленно: мол, что еще за новости? Греков подпер кулаком тяжелый подборо- док, молчит. Феликс молодец, нисколько не удивлен. Запускает пальцы в свою волосяную крышу. - Ну что ж... И начинает говорить о теле, движущемся в пространс- тве-времени. Длина этого тела - расстояние между одновремен- ными положениями его концов. Но если эту одновременность сдвинуть... Я почти ничего не понимаю в том, что он говорит дальше, - просто в голове не укладывается. Я напряженно вслушиваюсь, ожидая ответа на вопрос: можно, основываясь на этом принци- пе, лететь сквозь время к звездам? И Феликс вдруг умолкает на полуслове. Я отчетливо слышу его решительное менто: "Можно". Глава шестая АНДРА - НАДЕЖДА ЭТНОЛИНГВИСТИКИ По двум белым лестницам факультета этнолингвистики стека- ли два человеческих потока. Вон бегут вприпрыжку курчавые губастые папуасы. Рослые парни скандинавского типа с желто- лицыми смеющимися кореянками или, может, аннамиткамн. Четве- ро пигмеев идут не спеша, на ходу листают книги и перегова- риваются голосами, похожими на птичьи. Пестрые одежды, весе- лый гам, интерлинг вперемежку с неведомыми мне языками. И наконец - Андра. Новая прическа - волосы черным ореолом вокруг головы. Переливающийся красным и лиловым спортивный костюм, лыжные мокасины. Слева и справа - почетный эскорт в лице двух юных гуманитариев, увешанных портативными лингофо- нами. До меня донесся обрывок разговора: - В этой позиции прямой взрыв утрачивается и переходит в сложный латеральный звук. - Ты ошибаешься: не латеральный, а фаукальный... Мне было жаль прерывать этот необыкновенно интересный разговор, но все же я окликнул Андру. Ее тонкие брови взле- тели, она выбралась из потока и, улыбаясь, направилась ко мне: - Улисс! Почему не предупредил, что прилетишь? Пли поте- рял номер видео? - Не хотел отвлекать тебя от ученых занятий. А ты еще вы- росла. - Не говори глупости! Это Улисс, - сказала она своему эс- корту, - познакомьтесь. Улисс Дружинин. - Позволь, - сказал гуманитарий, что постарше. - Не ты ли выступал недавно в Совете перспективного планирования? - Он, он, - подтвердила Андра. - Я сама не слушала, но мне, конечно, доложили... Она слегка порозовела. "Конечно, доложили" - эти слова как бы намекали, что мои дела имеют прямое отношение к ней, Андре. - Я был дьявольски красноречив, правда? - сказал я. Она засмеялась: - Еще бы! При твоих голосовых данных... - Мне понравилось твое выступление, - серьезно сказал гу- манитарий. - Я не совсем понял смысл открытия Феликса Эрдма- на... "Не совсем"! Солидный малый, подумал я, стесняется ска- зать, что совсем не понял. - ...но в том, что ты говорил, была логика, продолжал гу- манитарий на прекрасно модулированном интерлинге. Если поя- вилась возможность полета вне времени - кажется, так ты фор- мулировал? - то, очевидно, надо ее использовать. Одно неяс- но: для чего нужно лететь за пределы Системы? Ведь доказана нецелесообразность таких полетов, не так ли? Ох... Я подумал, что, если бы вдруг эта самая нецелесооб- разность материализовалась и стала видимой, я бы полез на нее, как... ну, как Дон-Кихот на ветряную мельницу. - А ты чем занимаешься? - спросил я. В моих негибких модуляциях было, наверное, нечго угрожаю- щее, и Андра поспешила вмешаться в разговор, Она сказала: - Эугеньюш - надежда этнолингвистики. Он знает тридцать три языка, и у него уже есть работы по машинному переводу на интерлинг. - Перестань, - сказал Эугеньюш, поморщившись. - Знаешь, что он предложил? - не унималась Андра. - Он предложил заранее написать все книги, какие могут быть напи- саны в будущем. Ведь электронное устройство может исчерпать все возможные логические комбинации слов и знаков. - Позволь, - сказал я. - Но это старинная идея, кото- рую... - Ну и что? Идея была высказана в прошлом веке, а осу- ществил ее Эугеньюш. Знаешь, что он сделал? Запрограммировал для машины полный вебстеровский "Словарь Шекспира", задал ей соответствующие алгоритмы и историческую кодировку... - ...и получилась прескверная одноактная пьеса, - перебил ее Эугеньюш. (Он начинал мне нравиться.) - Как ни печально, даже самым умным машинам не хватает таланта. Улисс - это ро- дительское имя? - Нет, собственное, - сказал я. - А что, не нравится? Тут вмешался второй гуманитарий, совсем юный и румяный. - Мне нравится, - заявил он и вдумчиво разъяснил: - Улисс ведь был не только героем и мореплавателем, он был первым в Древней Греции семасиологом. Я подумал, что этот парень слишком заучился, но он сос- лался на эпизод из "Одиссеи", который я совершенно не пом- нил, а именно: Улисс водрузил весло на могиле Эльпенора и тем самым сделал первую древнегреческую надпись - мол, здесь лежит не кто-нибудь, а моряк. - Вероятно, и до него многие поколения моряков поступали таким же образом, - уточнил гуманитарий, - но Улисс был пер- вым, о котором мы это знаем. Мы вышли из факультетского здания на вольный морозный воздух. Я обдумывал, как бы избавиться от гуманитариев, и, должно быть, обдумывал весьма интенсивно, потому что Эугень- юш вдруг умолк на полуслове, покосился на меня, а потом стал прощаться. И увел с собой румяного юнца. - Они всегда крутятся возле тебя, эти ларе... латераль- ные? - спросил я, беря Андру под руку. Она засмеялась: - Всегда. Ты прилетел по делам в Учебный космоцентр? - Я прилетел в Веду Гумана. Видишь ли, там учится одна очень, очень серьезная особа, надежда этнолингвистики. - Улисс, не поддразнивай. Не люблю, когда со мной гово- рят, как с маленькой. Снег славно скрипел под ее мокасинами и моими башмаками. Встречные парни тоже казались мне славнымитеперь, когда ник- то из них не вертелся возле Андры. Она потребовала, чтобы я рассказал, как это я осмелился выступить на Совете. - А что? - сказал я. - Каждый человек имеет право высту- пить и быть выслушанным. А я - человек. Ты ведь не сомнева- ешься в этом? Она быстро взглянула на меня. Мы свернули в тихую боковую аллею. Я украдкой заглядывал Андре в лицо, обрамленное белым мехом капюшона. - Чего же ты добился на Совете? - спросила она. - Ничего не добился. Хроноквантовый двигатель пока что - голая теоретическая идея. Феликс называет его синхронизато- ром времени-пространства, но все это так сложно, что... В общем, после той передачи с Сапиены началась страшная сума- тоха. Я пытался пробиться к Феликсу - куда там! Только по видеофону удалось поговорить. - Какой он, Феликс Эрдман? В газетных снимках сплошные кудри какие-то и маленькое лицо, глаз почти не видно. - Так оно и есть. Нечесаный и самоуглубленный. Смотрит вроде бы сквозь тебя. Занятный. - Улисс, но если все так смутно с этим... синхронизато- ром, то зачем ты поторопился выступить на Совете? - И еще буду выступать, - сказал я, отводя тяжелую от снега еловую ветку, и снег посыпался нам на головы. - И дру- зей подговорю, пилотов. И твоих лингвистов. И тебя вытащу на трибуну. - Ты можешь говорить серьезно? - Серьезнее никогда не говорил. Чем больше мы будем дол- бить на Совете, тем лучше. Шутка ли - расшатать такую докт- рину. - И ты убежден, что этот... синхронизатор позволит прео- долеть пространство и время? - Не знаю. Говорю же - пока голая идея. Мы помолчали. Где-то над головой стучал дятел, я хотел разглядеть лесного работягу в снежных переплетах деревьев, но не увидел. - Ты знаешь конструктора Борга? - спросил я, держа Андру под руку. - Знаю, я голосовала за него. - Ну вот. Когда я выступал, Борг посматривал на меня и усмехался. А потом сказал, что в жизни еще не слышал такого бредового выступления. Веселый дядя. Зачем ты за него голо- совала? - Улисс, так ты... ты хочешь лететь за пределы Системы? - Полечу, если пошлют. Если не состарюсь к тому времени. - На Сапиену? - На Сапиену. Для начала. - И можно будет вернуться обратно не сотни лет спустя, а... - Улечу в среду, а вернусь в субботу. Может, даже в прош- лую субботу. - Опять начинаешь дразнить? - Она выдернула свою руку из моей. - Просто ты решил прославиться, потому и выступил на Совете. Чтобы все увидели по визору, что есть на свете Улисс Дружинин. - Конечно. Мне не дает покоя слава знаменитых футболистов прошлого века. Мы вышли на опушку рощи. Слева глыбой сине-белого льда высился один из прекрасных корпусов Веды Гумана, справа, за невысокими заснеженными холмами, за перелесками, угадывались в дальней перспективе строения Учебного космоцентра. Перед нами был пологий спуск, изрезанный лыжнями, и ярко-красные домики лыжной базы. - Где твой жилой корпус? - спросил я. - Я живу не в корпусе. Мама не захотела остаться одна... и приехала сюда со мной. - Почему ты говоришь - одна? Ведь прилетел твой отец. В сентябре я сам привез его с Луны. - Знаю. - Голос у Андры потускнел. - Отец уехал в Индию. Там сейчас большая работа, расчистка джунглей. Я понял, что ей не хочется говорить о семейных делах. Од- нако не сидится Тому Холидэю на месте... - Давай побежим на лыжах, - предложил я. - Давно не бе- гал. Провожу тебя домой. Мы спустились по скрипучему плотному снегу к базе и стали выбирать лыжи. На открытой веранде кафе сидела за столиками, ела и пила шумная компания. - Эй, Улисс! От компании отделился Костя Сенаторов, старый друг, и, раскинув руки, направился ко мне. Лицо у него было красное, веселое и какое-то шалое. - Тысячу лет! - закричал он, сжав меня и хлопая по спине. - Ну, как ты - летаешь? Видел, видел тебя на экране. Пра- вильно, так им и надо! Зажирели! - Что у тебя, Костя? - Все хорошо, замечательно! На лыжах хотите? Вон ту мазь возьми, вон, зеленая банка. Потрясающая мазь, лыжи сами идут, мягко! - Познакомься с Андрей, - сказал я. - Мы знакомы, - сказала Андра. - Костя у нас инструктор по спорту. - Все, все кончено! - закричал Костя. - Ухожу от вас, хватит. Тут недалеко Агромарина, подводная плантация этих... тьфу, забыл, водоросли какие-то лечебные. Да ты знаешь, Улисс, мы, еще когда учились, туда под парусом ходили. - Помню, - сказал я. - Ну, так им нужны водители батискафов. А что? Замеча- тельная работа, а? Нет, ты скажи! - Отличная работа. Послушай, бесстрашный водитель, почему никогда не вызовешь по видеофону? Номер забыл? - А ты? - сказал Костя, перейдя с крика на нормальный го- лос. - Робин однажды вызвал, поговорили, а от тебя не дож- дешься. Мы простились, обещав вызывать друг друга. Мазь действительно оказалась превосходной. Лыжи скользили хорошо, мягко. Андра неслась впереди, я шел широким шагом не по ее лыжне, а сбоку. На душе был горький осадок от разгово- ра с Костей, но потом прошло. Остался только посвист встреч- ного ветра, и шуршание лыж, и счастье быстрого движения - движения, рожденного силой собственных мышц, а не тягой дви- гателя, да, черт побери, нехитрое, но редкое в наш век счастье. Наискосок вверх по склону. Петлями меж сосновых стволов. В снежном дыму - вниз, к дороге. Хорошо! Широким полукругом мы обошли сине-белый корпус Веды, ал- леями парка вылетели к поселку. Голые сады, расчищенные красноватые дорожки, домики из дерева и цветного пластика - и откуда-то дальние звуки органного концерта. Андра теперь шла медленно, я поравнялся с ней. - Устала,русалочка? Не ответила. Свернула в сад, воткнула палки в снег, сбро- сила лыжи. - Вот наш дом. - И после некоторого колебания: - Зайдешь, Улисс? Попьем кофе. Из кресла, что стояло перед экраном визора, поднялась ма- ленькая черноволосая женщина. Я немного растерялся от ее пронзительного взгляда. - Мама, ты помнишь его? Это Улисс. Ронга почти не изменилась с тех пор, как я видел ее пос- ледний раз, - в корабле, уходящем с Венеры. Только волосы не выпущены крылом на лоб, а гладко стянуты назад. И кажется, светлее стало меднокожее лицо. Очень выразительное, очень нестандартное лицо - и очень неприветливое. - Да, Улисс, - сказала она, резко фиксируя звук "с". - Помню. - Как поживаешь, старшая? - спросил я стесненно. - Хорошо. Покачивалась на экране черная спина органиста, серебристо мерцали трубы органа, плыла медленная могучая мелодия. Ка- жется, Гендель, подумал я. Андра сказала: - Садись, Улисс. Сейчас сварю кофе. И выбежала из гостиной. Я сел, потрогал фигурку акробата, вырезанную из темного дерева. Тут было еще множество фигурок на полочках в стенных нишах, на крышке магнитолы, на книжном стеллаже. Ну да, вспомнил я, Ронга художница, резчик по де- реву. Старинное искусство, которое она, возможно, унаследо- вала от далеких предков - перуанских индейцев. Было в движениях Ронги, в ее быстрой походке что-то бес- покойное, и, как обычно, чужое беспокойство немедленно .пе- редалось мне. Снова нахлынуло то тревожное, жгучее, что я старался не подпускать к себе. Ронга ходила по гостиной, что-то поправляла, переставля- ла. Мне захотелось поскорее уйти. - Твои родители остались на Венере? - сказала она, когда молчание стало нестерпимым. - Да. - Виделся с ними после... с тех пор как мы улетели отту- да? - Нет. На этом наш содержательный разговор прекратился. Я тупо смотрел на спину органиста и чувствовал себя так, будто меня скрутили по рукам и ногам. Не понимаю, почему присутствие этой женщины действовало на меня сковывающе. К счастью, вернулась Андра. В руках у нее был поднос с кофейником и чашками. Мы сидели втроем за столом, пили кофе, и Андра принялась рассказывать о предстоящей этнолингвистической экспедиции в Конго. Ее возглавит Нгау, пигмей, оригинальнейший ученый - ну как это ты не слышал? А может быть, и сам Стэффорд пое- дет. Отсталость пигмеев сильно сказывается на развитии Цент- ральной Африки, там предстоит огромная работа - вроде той, что Стэф проделал в свое время в Меланезии. Она, Андра, то- же, может быть, поедет... - Никогда, - сказала Ронга. - Ну, мы еще поговорим, мама. - Голос у Андры сделался тусклым. - И говорить не стану. Хватит с меня вечных скитаний! Она меня раздражала, эта маленькая женщина с резкими и прекрасными чертами лица. И в то же время внушала робость. Мне еще больше захотелось уйти. Мелкими глотками я пил горя- чий душистый кофе и обдумывал, как бы выпутаться из неловко- го положения. Органный концерт кончился, на экране замелькали кадры ко- медийного фильма. Риг-Россо с каменным лицом выделывал неве- роятные трюки. Андра заулыбалась, глядя на визор. А мне не было смешно. С горечью думал я о том далеком дне, дне бегства с Венеры, который странным образом как бы обозначил некую границу между нами. Запищал видеофонный вызов. Я вынул видеофон из нагрудного кармана, нажал кнопку ответа. На экранчике возникло нечто лохматое, непонятное, затем оно сдвинулось вверх, и я увидел лицо Феликса. - Улисс, ты? - Да! - сказал я обрадованно. - Здравствуй, Феликс. - Где ты находишься? Можешь ко мне прилететь? - А что случилось? - Ничего не случилось. Прилетай, вот и все. Глава седьмая БОРГ Аэропоезд домчал меня до Подмосковья за семнадцать минут. Город, еще в прошлом веке разросшийся вокруг Института физи- ческих проблем, уже зажег огни в ранних зимних сумерках. Мне пришлось пройти несколько пустынных кварталов старой части города, обреченных на слом, там и сейчас бухало и рушилось, автоматы делали свое дело. Феликс жил в старом доме-коробке на границе новой части города. Автоматы-бульдозеры подобрались к этому дому почти вплотную, и мне казалось, что в нем никто уже не живет. Окна были освещены только в последнем, пятом этаже. Лифта в доме не было, и я взбежал наверх. Во всех этажах двери стояли настежь, дух был нежилой. У квартиры Феликса я позвонил, но не услышал звонка. Я нажал на ручку, дверь со скрипом отворилась, и я вошел в крохотный Г-образный кори- дорчик с обшарпанными стенами. Дверь ванной была снята с пе- тель и прислонена к стене, из ванны, залитой коричневой жид- костью, тянулись в комнату толстые кабели. Квартира, должно быть, не отапливалась. От тусклой лам- почки под низким потолком, от неуютного застоявшегося холода - от всего этого мне стало вдруг печально. Я заглянул в комнату. Феликс в немыслимом комбинезоне из синтетического меха, какие увидишь разве в музее полярной авиации, стоял спиной ко мне и с кем-то разговаривал по ви- деофону. В скудном свете представилась мне картина полного запустения и изумительного беспорядка, достигнутого, как видно, многолетними настойчивыми стараниями. На столах, на полу и подоконниках стопками и вразброс лежали рукописи, магнитные и перфорированные информкарты, пленки - вперемешку с полотенцами, обертками от еды, пластмассовыми тарелками. На пыльном экране визора красовалась незнакомая мне матема- тическая формула, выведенная пальцем. Посреди комнаты стоял мажордом, передний щиток у него был снят, из глубины узла управления командами тянулся провод, грубо подсоединенный к вычислительной машине типа "Рион": очевидно, Феликс исполь- зовал логическую часть робота для расширения оперативности вычислителя. - Хорошо, хорошо, - говорил Феликс в коробку видеофона. - Завтра обязательно. - Я слышу это уже второй месяц, - отвечал мужской голос с отчетливыми нотками безнадежности. - Ты меня просто убива- ешь, дорогой товарищ. Ты срываешь план, ты прогоняешь ребят, которые хотят тебе помочь.. - Хорошо, хорошо, завтра, - повторил Феликс. - Ты мерзнешь, как черепаха в холодильнике, вместо того чтобы жить в гридолитовом коттедже с современными удобства- ми... "Этот человек доведен до отчаяния", - подумал я. - Завтра непременно, - сказал Феликс и выключился. Он кивнул мне и присел на угол стола, подышал на пальцы, потер их. Мне показалось, что я слышу чей-то негромкий храп. - Хочешь перчатки? - сказал я. - Нет. Садись, Улисс. Где-то тут было вино. - Феликс ог- ляделся. - Поищи, пожалуйста, сам. - Не хочу я вина. Зачем ты меня вызвал? - Ах да! - Феликс подошел к двери во вторую комнату, при- открыл ее и позвал: - Старший, выйди, пожалуйста, если не спишь. Храп прекратился, раздался звучный продолжительный зевок. Вслед за тем из темной спальни вышел невысокий плотный чело- век лет сорока, в котором я с изумлением узнал конструктора Борга. Того самого, который назвал мое выступление на Совете бредом. У него был мощный череп, покрытый белокурыми завитками, и грубоватое простецкое лицо. С плеч свисало клетчатое одеяло. Зевок он закончил уже в дверях. - Ага, прилетел, - сказал Борг хрипловатым басом. - Вот и хорошо. Погоди минутку. Он притащил из спальни обогревательный прибор и бутылку вина. Решительным жестом скинул со стула кипу старых журна- лов и велел садиться. Затем вручил мне стакан и плеснул в него вина. - Вино скверное, но высококалорийное, - сказал он и хлеб- нул как следует из своего стакана. - Единственное спасение в этом холодильнике. Вытяни ноги к обогревателю, пилот, не то окоченеешь с непривычки. - Опять вызывал Шабанов, - сказал Феликс и подышал на пальцы. - Надо будет завтра перебраться. Борг только усмехнулся. - Слушай, пилот, - отнесся он ко мне. - В высокопарном вздоре, который ты нес на Совете, было одно место, которое, собственно, и побудило меня познакомиться с тобой поближе. Ты сказал что-то о Нансене. Будь добр, изложи в развернутом виде, а я посижу и послушаю. У меня не было' никакого желания говорить с ним о Нансе- не, да и на любую другую тему тоже. Но тут я уловил его по- велительное менто: "Начинай". С детства моим идеалом были путешественники типа Фритьофа Нансена. Я много и жадно читал об этих людях, презревших обыденность. "Их вела жертвенная любовь к науке и челове- честву", - мне запомнилась эта фраза из какой-то книжки. Времена этих людей прошли давным-давно. Плавание в Арктике и полеты на экрапланах над снегами Антарктиды не более опасны ныне, чем прогулочный рейс по озеру Балатон. Но началось ос- воение околоземного космического пространства. Юрий Гагарин сделал первый виток вокруг шарика и приземлился в корабле, охваченном пламенем (в те времена использовали специальную обмазку, принимавшую на себя нагрев от трения в плотных сло- ях атмосферы). Прорыв сквозь радиационный пояс, высадка на Луне. Героический полет Дубова к Венере. Скитания экспедиции Лонга в зыбучих марсианских песках. В более близкие к нам времена - исследования Замчевского на внутренних планетах, полеты Рейнольдса, "человека без нервов", к Юпитеру, сатур- нинская эпопея Сбитнева и Крона, загадочная гибель храброго Депре на Плутоне. "Жертвенная любовь к науке и человечеству..." Да нет же. Не надо громких слов. Просто они шли, потому что не могли не идти. Если бы не они, пошли бы другие. Кто-то ведь должен был пройти первым. И вот - Система обжита. Ну, не совсем еще обжита, но люди побывали всюду. Есть Управление космофлота. Горький опыт пи- онеров, их счастье и муки уложены в параграфы учебных прог- рамм и наставлений, на двух десятках линий в строгом соот- ветствии с расписанием осуществляется навигация. В бортовых журналах в графу "Происшествия" пилоты вписы- вают спокойные и привычные слова: "Без происшествий". И очень хорошо. Не нужны происшествия, когда ведешь пас- сажирский корабль или грузовик, набитый оборудованием и про- довольствием для дальних станций. Правда, изредка мир будоражат сенсации. Ледяной человек Плутона. Меркурианские металлоядные бактерии. Космические призраки, которые видел Сбитнев за орбитой Нептуна, видел на инфракрасном экране, иначе их не увидишь, и я помню, как расширились глаза у этого старого космического волка, когда он рассказывал нам, первокурсникам, о своей встрече с приз- раками. "Без происшествий". И правильно. Пилотам они не нуж- ны. Их обучают для того, чтобы они выполняли рейсы именно без происшествий. Наше поколение космонавтов немного опоздало родиться. Не знаю, хватило бы у меня духу стать на место Гагарина, если бы я жил в те времена. Может, и не надо было мне идти в кос- молетчики? Сколько работы на Земле, сколько задач! Исследо- вание недр планеты родило профессию подземноходников. Гло- бальная энергетика, использование поля планеты - разве не интересно монтировать концентраторы на полюсах... Но я - космолетчик. Просто я люблю это дело и не хочу ни- чего другого. Такая у меня работа. Громких слов не надо. Но должен же кто-то идти дальше? "Плещутся о берег, очерченный Плутоном, звездные моря..." Примерно так я и выложил Боргу свои соображения. Он выс- лушал меня с усмешечкой, раза два широко зевнул мне в лицо и то и дело поправлял одеяло, сползавшее с плеч. - Все? - спросил он, когда я умолк. - Все. - Теперь я буду спрашивать. Кто твои родители и где жи- вут? - На Венере. Они примары. - Примары? Вон что. Не знал. Он испытующе посмотрел на меня. Я рассердился. Сказал с вызовом: - Да, сын примаров. А что? Тебе не нравится, старший? - Не ершись, - ответил Борг спокойно. - Существуют выводы комиссии Стэффорда. Мне эти выводы были хорошо знакомы. Немалое место занимал в них анализ того самого случая с Тудором, который так напу- гал часть колонистов. Большинство членов комиссии - в том числе и Холидэй - склонялось к тому, что Тудор сказал прав- ду, заявив, что не слышал призыва Холидэя о помощи. Сам Ту- дор отказался от общения с комиссией, но примары, сотрудни- чавшие с нею, все, как один, категорически утверждали, что это чистая правда: раз Тудор не слышал, значит, не слышал, и никаких кривотолков здесь быть не может. А один из примаров, врач из Венерополиса, заявил, что ему известны и другие слу- чаи "нарушения коммуникабельности". Он, врач, объясняет это тем, что многие примары, постоянно работая вместе, очень привыкают к ментообмену и как бы "не сразу переключают восп- риятие" (так дословно было написано в отчете), когда к ним обращают звуковую речь. Вообще о необычайном и быстром развитии у примаров менто- обмена в выводах комиссии говорилось очень много. Особо подчеркивалось, что значительная часть колонистов непримаров, главным образом тех, кто прожил на Венере во- семь-десять лет и больше, не покинула планету, не поддалась испугу и продолжает работать рука об руку с примарами. Меньшинство членов комиссии, и среди них Баумгарген, ста- вили под сомнение тезис "Тудор не слышал". Они утверждали, что Тудор никак не мог не слышать, но допускали, что сигнал от непримара, "чужого", мог не дойти до сознания. В этом Ба- умгартен и его сторонники усматривали некий "психический сдвиг", вызванный долголетним воздействием своеобразного ве- нерианского комплекса. Впрочем, никто из членов комиссии не отрицал, что этот комплекс (близость к Солнцу, мощное воз- действие "бешеной" атмосферы и специфических силовых полей, изученных пока лишь приблизительно) мог вызвать у примаров чрезвычайно тонкие изменения нейросвязей. Не исключалось, что именно это явилось причиной самоуглубления примаров, роста местной обособленности, утраты интереса к земным де- лам... - Ты не ощущаешь в себе нечто подобное? - спросил Борг прямо, в упор. - Нет. - Я поднялся, нахлобучил шапку. Мне не нравился этот допрос, и я так ему и сказал. - Сядь, - сказал Борг. - Разговор только начинается. На корабле какой серии ты летаешь? - Серия "Т-9", четырехфокусный ионолет с автомати... - Не надо объяснять, - попросил Борг, и я невольно усмех- нулся, вспомнив, что именно он сконструировал "Т-9". - Когда ты должен ставить корабль на профилактику? - продолжал он. - Через два месяца. - Через два месяца, - повторил Борг и взглянул на Фелик- са, который безучастно сидел на краешке стола и листал жур- нал. - Ну что ж, это подходит, - сказал Борг. - Теперь слушай, пилот, внимательно. Я сижу третью неделю в этом чертовом хо- лодильнике и пытаюсь понять нашего друга Феликса. Мне приш- лось забыть математику и вникать в невероятные вещи, которые начинаются за уравнением Платонова. С самого детства я отли- чался крайне умеренными способностями и потому не могу ска- зать, что вник. Но кое-что вместе с этим потрясателем основ мы сделали. Я грубый практик, мне надо покрутить в руках что-нибудь вещное, и вот мы сделали модель... Он вытащил из кармана прямоугольное зеркальце и протянул мне. Я взглянул без особого интереса. Взглянул - и удивился. Лицо в зеркале было мое - и в то же время вроде бы не мое. Что-то неуловимо незнакомое. - Не понимаю, - сказал я. - Зеркало искажает изображение. Оно имеет кривизну? - Неча на зеркало пенять, - сказал Борг по-русски и зас- меялся. - Нет, пилот, зеркало абсолютно прямое. Понимаешь? В обычном зеркале ты видишь свое перевернутое изображение. А это зеркало прямое, оно отражает правильно. Лицо всегда нем- ного асимметрично. Чуть-чуть. Мы привыкаем к этому, постоян- но глядясь в зеркало. Поэтому в зеркале-инверторе тебе чу- дится искажение. Теперь понял? Я поднес зеркальце ближе к лампе и увидел, что оно не сплошное, а состоит из множества мельчайших кусочков. - Мозаичный экран? С внутренним энергопитанием? - Не будем пока входить в детали, - ответил Борг. - Тем более, что я и сам не очень-то... Тут в институте есть нес- колько ребят, они понимают Феликса лучше, чем я, и мы вместе сделали эту штуку. Он поискал на столе, вытянул из кучи бумаг и пленок чер- теж и развернул передо мной. Там был набросок ионолета серии "Т-9", корпус корабля окружало какое-то двухъярусное кольцо. Я вопросительно взглянул на Борга. - Да, вот такое колечко, - сказал он. - Зеркально-инвер- торное... Я еще не знал, что будет, но и так было понятно: будет то, чего еще никогда не было. Ни с кем. А любой "первый раз" в космосе - это шаг в неизвестное. И этот шаг Борг предлага- ет сделать мне. Ах, свойства человеческие! Страшно и, конеч- но, привлекательно, как все неизвестное. Мое согласие? Борг его и не спрашивал. Он знал, что я соглашусь. - ...миллионами ячеек как бы начнет вбирать в себя прост- ранство, - слышал я хрипловатый голос Борга, - а хронокван- товый совместитель прорвет временной барьер... Голос тонул в смутном гуле, это был гул пространств, не- подвластных воображению... нет, это гул крови в ушах... нет, подлый инстинкт отыскивания чужой спины для защиты... Чтобы быстрее с этим покончить, я сказал, не дослушав Борга: - Ладно, старший, я согласен. Мне показалось - он меня не услышал. Может, я сказал слишком тихо? Может, только хотел ска- зать? - ...обеспечит возвращение и вывод из режима. Одно только не сумеет сделать автомат - передать ощущения человека... - Я пойду, пойду! - Не кричи, - сказал Борг.- Расчеты сделаны точно, тут я ручаюсь, но принцип, на котором они основаны... - Я видел, как передача с Сапиены подтвердила принцип, - сказал я. Теперь я боялся одного: как бы не передумал Борг. - Речь идет не об электромагнитных волнах, а о человеке. - Борг хмуро уставился на меня. - Торопишься, пилот, не нра- вится мне это. Я могу взять на себя ответственность за опыт. Но, если он не удастся, воскресить тебя я не смогу. - И до- бавил жестко: - Оставим пока этот разговор. Ты к нему не го- тов. Мы помолчали. Вдруг раздалось хихиканье. Это Феликс, уг- лубившись в журнал, посмеивался чего-то. По затрепанной об- ложке я узнал старинный журнал математических головоломок, один из тех, которые некогда издавали для своего развлечения андроиды. - Чего ты смеешься? - спросил Борг. - Феликс, тебя спра- шиваю. - Слышу, - отозвался тот. - Задачка хитро придумана, а решается просто... Глава восьмая "ЭЛЕФАНТИНА" Нигде нет таких формальностей, как в космофлоте. Особенно они неприятны, когда ставишь корабль на профилактический ре- монт. Делать тебе, строго говоря, нечего, потому что ремонт- ники знают корабельные системы получше, чем ты. Но все время приходится подписывать дефектные ведомости, заявки, акты ос- мотров и приемок, как будто без твоей подписи ремонтники че- го-нибудь недоглядят. Гигантский тор "Элефантины" - орбитальной монтажно-ре- монтной станции - плывет со своими причалами и ангарами вок- руг шарика. Плывет Земля в голубых туманах, в красном сиянии зорь, в вечерних огнях городов. И чтобы не отстать от вечно- го этого движения, плывешь и ты в черной пустоте, барахта- ешься возле корпуса корабля - маленький беспокойный человек. А когда надоест плавать, ты устремляешься, кувыркаясь, к шлюзовым воротам. Ты входишь в один из отсеков станции, тут искусственная тяжесть, а потом ты идешь, отупевший от подпи- сывания бумажек, к себе в каюту читать, или в кают-компанию сыграть партию-другую в шахматы, или пить чай к старому дру- гу Антонио. Антонио оказался среди нашего выпуска самым домовитым. Он ведает на "Элефантине" службой полетов, у него не очень ин- тересная хлопотливая должность, уютный двухкомнатный блок на третьем этаже станции и милая-премилая Дагни Хансен, похи- щенная у марсиан. Когда Дагни, склонив белокурую голову, медленно и плавно вносит поднос с чаем и едой, и мягко улыбается шуткам, и са- дится вышивать что-то пестрое на распашонке, мне становится легко, бездумно, покойно. Никаких тревог, никаких желаний. И смешно мне смотреть на суету Антонио. Чего тебе не сидится на месте, чудак? Опустись на ковер у ног Дагни, и пусть она положит тебе на голову теплую ладонь - право, больше ничего не надо... Мы с Робином сидим у окна и играем в шахматы. Окно, по- нятно, условное. Стенной плафон, имеющий вид окна. Человеку свойственно тешить себя иллюзиями, он просто не может жить, если не обманывает самого себя. Говорят, у Трубицына, на- чальника "Элефантины", который годами не бывает на Земле, есть специальные ленты с записью дождя, шума ветра и утрен- него щебета лесных птиц. Мы сидим и играем в шахматы, а Дагни вышивает что-то пестрое. - Ну и ход! - Робин презрительно фыркает. - Чему учили в вашем детском саду? Кушать кашку? - Да, - отвечаю. - И еще учили не обижать деточек из ва- шего детсада. - Почему же? - Нам говорили, что они и без того обиженные. - Бедная ваша воспитательница, - вздыхает Робин. - Как она пыталась спасти вас от комплекса неполноценности... Я искоса поглядываю на Дагни и вижу, как она улыбается. Такую улыбку, думаю я, следовало бы с утра до вечера показы- вать по визору. Врывается Антонио. - Дагни! - Это с порога. - Ты выпила ранбри... ринбрапо- пин? Дагни тихо смеется: - Ты даже выговорить не можешь. - Я не виноват, что дают такое дикое название. Ты. выпи- ла? - Не хочу я пить эту бурду. Антонио требует, чтобы Дагни, готовившаяся стать матерью, пила какое-то новое лекарство, главной составной частью ко- торого является этот рандра... действительно, не выговоришь. Мы с Робином покатываемся со смеху, когда он начинает читать выдержки из "Семейного журнала". Антонио сердится и обзывает нас варварами. - Видали? - Антонио хватается за голову, падает в кресло и начинает жаловаться на судьбу: - С каким трудом достал, прямо из лаборатории вытянул флакон, а она не хочет пить! - Выпей сам, - с невинным видом советует Робин. - Вы, бродяги! - орет на нас Антонио. - Паршивые холостя- ки, достойные презрения! Вместо того чтобы поддержать друга, вы над ним же издеваетесь. Дагни, не давай им сегодня чая! Пусть изнемогают от жажды... Вкрадчивая трель инфора прерывает его пылкий монолог. Ан- тонио подскакивает к аппарату. - Нет! - кричит он. - Так ему и скажи, не получит он бук- сира, пока не сдаст документы... Да, по всей форме... Ну и пусть, мне не страшно! Он выключается, но спустя минуту опять бросается к инфору и вызывает диспетчера. - Начали разгрузку у Санчеса? Поаккуратнее там! Борг про- сил, чтоб выгружали на причал "Д". Проследи, пожалуйста. Хо- тя ладно, сейчас сам приду. Хорошо бы вскрыть вертикаль "Д", думаю я, и сдвоить ладьи, тогда ты у меня попляшешь. Вертикаль "Д". Причал "Д". Борг просил, чтобы... Только сейчас доходит до меня смысл услышанного. Шахматы мигом вылетают из головы. - Антонио, погоди! - Я останавливаю его уже в дверях. - Ты сказал - Борг? Он здесь? - Прилетел час тому назад с Санчесом. А что такое? Он привез что-то новое для испытания. Ну, некогда мне... - Погоди, я иду с тобой! ...Мне пришлось долго слоняться по коридору возле кабине- та начальника "Элефантины" в ожидании Борга. Он прочно засел у Трубицына. Хотел бы я знать, о чем они говорят. Мимо про- ходили занятые люди, монтажники всех специальностей, я слы- шал обрывки их разговоров. Из диспетчерской доносились голо- са и звонки. "Элефантина" жила обычной трудовой жизнью. "Что-то новое для испытания"... Меня слегка знобило. Ну что он никак не вылезет из каби- нета? Чаи, что ли, там распивают? Робин вызвал меня по видеофону: - Что случилось, Улисс? Почему ты всполошился? - Потом объясню. Надо, чтобы Борг не увидел моего волнения. Как бы это придать лицу выражение полного безразличия? Как плохо умеем мы управлять собственным лицом! РигРоссо - вот кто умеет. Невероятные трюки - и каменное лицо. Риг-Россо, великий ко- мик наших дней... Наконец-то! Я сделал вид, что просто иду мимо. Случайная встреча. - Здравствуй, старший. Где твое одеяло? Борг одобрительно усмехнулся: - Здравствуй, пилот. Стоишь на профилактике? - Да. - Я сунул руки в карманы и придал лицу выражение, которое можно было определить как скучающее. - Загораю. Бу- мажки подписываю. - Тоже дело, - сказал Борг. - Ты вроде похудел немного, а? - Нет, вес у меня прежний. - Ну, очень рад. Ты в какую сторону? Туда? А я сюда. Будь здоров,пилот. Поговорили, в общем. Прошли условные сутки. Я лежал без сна в каюте. Робин сладко спал на своем диване. Кто умеет спать - так это Ро- бин. Впрочем, если требуется, он с такой же легкостью обхо- дится без сна. Идеальное качество для пилота. Я лежал без сна и думал, думал. Пока я проявляю выдержку, Борг может выбрать для испытания другой корабль, другого пи- лота. Мало ли их тут, на "Элефантине"? Вот что беспокоило меня более всего. А может, оно будет и к лучшему? В самом деле, что тебе нужно, Улисс? Самарин обещал перевести тебя с Робином на линию Луна - Юпитер. Там, на Ганимеде, ставят но- вую станцию, вот и будешь обеспечивать ее всем необходимым. Как раз то, чего ты хотел, - дальняя линия. А там, может, удастся слетать еще дальше - к Нептуну, к Плутону. А по- том-уютный домик с окнами, глядящими в лес. И пусть она си- дит в домике, в круге света, и вышивает... Ну уж, станет она вышивать, как же! Пусть занимается своей лингвистикой. А ты ворвешься - и с порога: "Андра, ты выпила рабиндра..." Ну, как там называется это новое снадобье... И вы будете вместе ходить на выставки, на лекции Селестена, на диспуты - куда захотите. А по вечерам в доме - полно друзей... Живи как все, Улисс. Жизнь неплохо устроена. Ну его к черту, этого Борга, хоть он и член Совета. И Феликса с его заумными идеями, потрясающими основы. Не нужно чрезмерно ус- ложнять. Может, в этом вся основа жизни... Коротко и мягко пророкотал инфор. Мы с Робином вскочили одновременно, но я первым оказался у аппарата. - Улисс? - услышал я хрипловатый голос Борга. - Ты,навер- ное, спал? - Нет... ничего... - Извини, что разбудил. У меня не оказалось другого вре- мени, а поговорить нужно срочно. Можешь прийти? - Да. - Ну, быстренько. Сектор шесть, каюта восемьдесят семь. Я бежал, не останавливаясь. Перед каютой Борга постоял немного, чтобы отдышаться и совладать со своим лицом. Борг сидел за столом и покручивал карманный вычислитель. Увидев меня, он встал, плотный, коренастый, с белокурыми за- витками, будто приклеенными к мощному черепу. Мы стояли друг против друга, и он спросил в упор: - Ты все обдумал? Я знал: в эту минуту решается многое. Было еще не поздно. Мгновенная ассоциация вызвала мысленную картину: освещенное окно у лесной опушки, из окна глядят на меня вопрошающие глаза... - Я готов. Ну вот, сказал - и вроде легче стало. Всегда нас томит неопределенность. А потом, когда решение принято... Борг подошел совсем близко. Его глаза надвинулись, издали они голубоватые, а вблизи водянистые, и в них мое смутное отражение. Я подумал, что он посылает мне менто, но уловить ничего не мог - ни слова, ни настроенности. - Не понимаю, - сказал я. Глаза отодвинулись. - Улисс, - сказал Борг, - сегодня, кажется, разговор у нас получится. - Конечно, старший. Только, если можно, не надо о том, что не проверено, опасно... С середины, если можно. - Хорошо. Завтра мои ребята начнут собирать кольцо вокруг твоего корабля. Никто не знает, что это такое, и не должен знать. Модификация двигателя, вот и все. Одновременно с об- каткой корабля тебе поручено испытать эту штуку. Вот и все. - Обкатка по ремонтному графику - через двенадцать дней. - Знаю. Как раз столько, сколько нам нужно. - Ну и отлично! Пойду, старший. Покойной ночи. - Покойной ночи. Но когда я взялся за ручку двери, он окликнул меня: - Погоди, нельзя же так, в самом деле... "Вот и все... Пойду..." Мне было бы легче, Улисс, если б ты отказался. И если бы отказались другие пилоты. Старый сумасброд поиграл бы с занятной игрушкой - и успокоился бы. - Ты вовсе не старый, - сказал я. Борг усмехнулся: - Но сумасброд, хочешь ты сказать... Ну ладно. Через две- надцать дней полетим, а теперь иди досыпай. - Полетим?! - Да. Я решил лететь с тобой. - Тогда я отказываюсь. Летать - мое дело. - Разумеется. Но согласись, что уж больно особый случай. Только мое участие в опыте может что-то оправдать. - Не выйдет, старший. Я полечу один. И никак иначе. Мы помолчали. Потом Борг сказал: - Ладно, еще вернемся к этому разговору. Ступай. Настали трудные для меня дни. "Улисс, что за колечко мон- тируют вокруг твоей, посудины?" - спрашивали знакомые и по- лузнакомые пилоты. "Он хочет изобразить модель Сатурна". "Он будет прыгать сквозь кольцо, как ученая собачка"... "Да от- вяжитесь вы, - отвечал я. - Говорю,