вот так часами сидеть перед экраном... - Какого дьявола! - прорычал вдруг Борг. Я вздрогнул от неожиданности и сделал было шаг в сторону, чтобы бесшумно уйти, но тут он повернулся вместе с креслом. Брови у него были грозно нахмурены, и вообще я как-то не сразу узнал Борга. - А, это ты, - сказал он. - Я не переношу, когда стоят за спиной. - Извини, старший. Я не знал... - В двенадцать. - Борг повернулся к экрану, разом забыв обо мне. Я поспешил прочь. Лучше всего было пойти на речку, растя- нуться на траве среди благостной зеленой тишины, закрыть глаза и слушать, как чирикает какая-нибудь легкомысленная пичуга. В конце концов, я отпускник и имею право лежать на траве сколько пожелаю. Сам не понимаю, почему я не ушел. Из двери в глубине хол- ла доносились неясные голоса, и я на цыпочках направился ту- да. В просторной комнате работали двое конструкторов и конс- трукторша с розовощеким строгим лицом. Одного я знал - длин- ноносого Гинчева, специалиста по корабельным системам живу- чести: однажды на "Элефантине", во время ремонта, я спорил с ним по поводу перестройки дистрибутора. Остальных видел пер- вый раз. Гинчев и розовощекая просматривали на проекционном экране пленки с чертежами узлов и тихо переговаривались, ты- ча в экран указками. Третий конструктор щелкал клавишами вы- числителя. - Плохо увязывается с компоновочным вариантом, - слышал я напористый голос Гинчева. - Здесь будет выступать на четы- реста миллиметров и упрется в шахту утилизатора. Розовощекая тихо возразила, и Гинчев нетерпеливо сказал, что надо показать главному. - Нет, - сказала конструкторша. - Дадим еще раз переде- лать электронному деталировщику. Зеленая травка в союзе с голубым небом дожидалась меня там, снаружи, пичуга старательно выщелкивала нечто отпуск- ное, но я потащился к следующей двери. Над ней нависало бе- лое полукружие лестницы, ведущей на второй этаж. В этой ком- нате было полутемно, медленно крутилось что-то серебрис- то-чешуйчатое, то одна, то другая чешуйки ярко высверкивали. Передвигались расплывчатые тени. Вдруг зажужжало, отчетливый и бесстрастный голос произнес: - Ирг-восемьдесят мезо один. - И после короткой паузы: - Круг минус секунда. Я вгляделся, но людей не увидел. Только крутилось колесо не колесо, не знаю, как назвать, и ровный голос отсчитывал на языке незнакомой мне математики, - должно быть, той са- мой, которая начиналась за уравнением Платонова. Я подумал, что здесь работает вычислительная машина. Но в следующий мо- мент тот же голос, нисколько не меняя интонации, сказал: - Чертов Феликс не отвечает, нигде его не найдешь. Это было уже не очень похоже на машину. Впрочем, кто его знает. Феликс способен даже машину вывести из терпения. - Плюс, плюс, плюс, плюс, - бубнил голос. Тут мне что-то упало на голову и скатилось вниз. Я пос- мотрел под ноги и увидел скорлупки - продолговатые желтень- кие скорлупки сладкого орешка. Я терпеть не мог эти орешки, и уж тем более мне не понравилось, что скорлупу кидают прямо на голову. Пускай я был здесь посторонним, это еще не резон, чтобы обращаться со мной как с утилизатором. И я пошел по лестнице наверх с твердым намерением выска- зать шутнику то, что я о нем думаю. На ступеньке лестницы сидел Феликс. Джунгли на его голове еще больше разрослись вширь и ввысь, а брюки и рубашка выг- лядели так, будто их долго, усердно жевали. Он смотрел прямо перед собой и грыз орешки, и кидал скорлупу куда попало. Ря- дом валялся карандаш-многоцветка, белую ступеньку у него под ногами покрывали формулы, да и две-три ступеньки ниже были тоже испещрены. Задумался, мыслитель, и ничего вокруг не видит, подумал я, остановившись. И, прежде чем я спохватился, Феликс опус- тил на меня свой странный, будто издалека, взгляд и сказал: - Нет, я вижу. Привет, Улисс. - Привет. Тебе не влетит за это? - Я указал на разрисо- ванные ступеньки. - Что? Ах да... Сейчас я... Он вытащил из кармана платок, и вместе с платком вывали- лись обрывки пленок, карандаши, орешки, два-три кубика плас- тилона. Я начал было подбирать, но тут, откуда ни возьмись, появился мажордом, он мерно прошагал сверху по лестнице, вы- тянул гибкий рукав, и в этот рукав со свистом устремилось все, что было разбросано. - Стой! - крикнул Феликс. И робот послушно замер. Феликс порылся в уцелевших пленках и снова побросал их; видно, было уже поздно: нужную сцапал мажордом. Я протянул пленку, которую подобрал, но Феликс взглянул и покачал голо- вой. - Прямо беда, - сказал он. - Треклятый мажордом ходит за мной с утра до вечера! - Он втянул что-нибудь важное? - спросил я, мне стало жаль Феликса. - Погоди, сейчас я его распотрошу, и мы выудим твою пленку, пока он ее не переварил. - Не надо. - Феликс махнул рукой. - Все равно этот вари- ант мезо-отрицателен. Я рассчитаю новый. Тут я вспомнил про машину в полутемной комнате. - Тебя разыскивает эта вертящаяся штука, - сказал я. И добавил для ясности: - Ирг-восемьдесят. Она... или оно ищет тебя и ругается. - Да ну ее, надоела! - сказал Феликс. - Борговские штуч- ки... Ладно, пойду посмотрю, чего ей надо. И, не закончив стирать формулы со ступенек, он, побежал вниз. Я посмотрел ему вслед. Славный он малый, только очень уж... как это по-русски... не от мира сего. В руке у меня был зажат обрывок пленки. Формулы, формулы, все незнакомые, какой-то график, две-три рожицы. А это что? Я удивился: дальше было жирно написано красным "Андра". "Что еще за новости?" - подумал я. Впрочем, мало ли Андр на све- те. Я зачастил в конструкторское бюро. Было интересно наблю- дать, как рождается проект. Главными узлами корабля занимал- ся Борг. Конструкции, которые он обдумывал, воспроизводились на электронном экране, и камера фотографировала те варианты, которые он считал приемлемыми. Вспомогательные узлы и систе- мы проектировали помощники Борга. Вычислительные машины и автоматы-деталировщики довершали работу и в свою очередь предлагали оптимальные варианты. Ровно в двенадцать раздавался звонок. Борг выключал конс- трукторский пульт. Лицо его как бы разглаживалось, принимало обыкновенное простецкое выражение. Он заглядывал в комнату конструкторов и отдавал команду: - Кончай работу. Все на речку! Гинчев протестовал. Нервно почесывая кончик носа, он за- являл, что не может бросить работу, не додумав мысль до кон- ца. - Ну, как хочешь, - благодушно ронял Борг. - Только учти: когда бог создавал человека, он не дал ему запасных частей. Протезы придумали позже. Или тебе хочется получить протез вместо мозга? Можно было позавидовать умению Борга выключаться. Он пла- вал в речке, бродил по окрестностям, избегая дорог и тропи- нок, и охотно поддерживал разговоры на любую тему, но только не о проектировании корабля. В три часа занятия возобновля- лись. Борг просматривал варианты и спорил со своими помощни- ками. Он с хищным видом накидывался на готовые листы, мазал по ним цветными карандашами и отдавал на переделку. Гинчев горой стоял за варианты, подсказанные машинами, он кипятился и ехидничал, но Борг упрямо гнул свою линию, и переубедить его было нелегко. - Как тебе удалось, старший, - спросил я его однажды, - пробить через Совет строительство этого корабля? - Кораблей, - поправил Борг. - Их будет два. Два нераз- лучных друга. Хроноквантовые Орест и Пилад. Филемон и Бавки- да. Улисс Дружинин и Робин Греков. - Он подмигнул мне, как первокурсник, желающий показать, какой он свойский парень. - Как я пробил? Да вот так и пробил - с перевесом всего в один голос. Мне, видишь ли, помогло, что я теперь не член Совета: меньше ответственности, больше настырности... Спасибо тебе, пилот. - За что? - удивился я. - За то, что тебя исключили из Совета? - Че-пу-ха, - сказал Борг раздельно. - Тут другое. Мне сильно повезло в том, что ты оказался везучим. - Он усмех- нулся, глядя, как я, ничего не понимая, хлопаю глазами. - Видишь ли, расчеты расчетами, а вероятность опасности была оценена неточно. Недаром я сам хотел лететь. - Старший, не говори загадками! - взмолился я. - Ладно. Слушай, пилот. Мы подвергли материалы твоего по- лета дотошному анализу и убедились, что вы с Робином были на волосок от того, чтобы... как бы популярнее... чтобы заст- рять вне времени, вернее - в безвременье... в общем, перес- тать существовать. То, что вы возвратились, можешь рассмат- ривать как некую флюктуацию вероятности. - Флюктуация, - повторил я невольно, а самого продрало холодком до костей при мысли о безвременье, которое и предс- тавить себе нельзя... о мертвом корабле... о призраках, этих вечных скитальцах, таинственных "летучих голландцах" космо- са... Да, да, я очень везучий. Я прошел на волосок от жуткой бездны, я не сгинул, и у меня есть Андра. Ух, до чего я ве- зучий!.. Сбылась удивительная мечта: по вечерам в моем доме бойко стучали каблучки, были освещены все окна, и за столом усажи- валось со смехом и шутками человек восемь-десять, и расто- ропный мажордом только успевал поворачиваться. Я все посмат- ривал на Андру - сияющую, оживленную. Она с удовольствием входила в роль хозяйки дома. Она учила Гинчева варить кофе по-перуански и очень убедительно доказывала, что только эт- нолингвистика может дать удовлетворение человеку ищущему и пытливому, и безудержно хохотала, когда Борг принимался рассказывать смешные истории. И только Феликс, как мне казалось, ее смущал. Он сидел, молчаливый и углубленный в свои мысли. Тщетно мы пытались расшевелить его, разговорить, засадить за шахма- ты. Как-то раз Андра решительно подступила к нему. - Выпрямись, - сказала она. - Попробую тебя причесать. Феликс послушно выпрямился на стуле, и Андра глубоко пог- рузила руки в его заросли. - Да он вполне ручной, - удивился Борг. - А говорили, будто никого не подпускает к своим кудрям. Причесать Феликса не удалось: одна за другой поломались у Андры две расчески. Ну и посмеялись мы тогда, а Феликс улы- бался, кротко щурясь! Я подумал, что он похож на одичавшего котенка, которого невзначай погладили по голове. Глава двенадцатая РАЗГОВОРЫ ЗА ВЕЧЕРНИМ СТОЛОМ В тот вечер мы всей компанией сидели в гостиной конструк- торского бюро перед экраном большого визора. Передавали со- ревнования по подводному плаванию и полетам над водой с пристежными крыльями. Такие передачи смотреть приятно - ты сам как бы паришь над волнами и встречный ветер посвистывает у тебя в ушах. А потом ты плывешь среди кораллового леса, и это тоже неплохо. Андра накануне мне сказала, чтобы я поменьше на нее гла- зел: "Ну как ты не понимаешь, Улисс, это ведь производит смешное впечатление, когда ты все время смотришь и улыбаешь- ся вот так". Она изобразила мою туповато-благодушную улыбку и сама засмеялась. Ладно. Если уж смотреть не на Андру, то - на полеты над водой. Вот я и смотрел. Гинчев бурно переживал перипетии соревнований - вскаки- вал, вскрикивал и почесывал кончик носа. Борг, по своему обыкновению, возился с микроманипуляторами, микроэлементами и прочей мелочью, которую обожают вертеть в руках конструк- торы, и посмеивался над эмоциями Гинчева. Нонны, розовощекой конструкторши, сегодня с нами не было - она уехала встречать Леона Травинского. Они с Леоном были друзьями еще со школь- ных времен. Я смотрел на экран и вдруг ощутил, что мне посылают мен- то. Его смысл был непонятен, но я чувствовал: мне прямо-таки сверлили затылок. Я оглянулся. Сзади в кресле у двери сидел Феликс и смотрел не то на меня, не то на экран - никогда ведь не поймешь, куда он смотрит и что, собственно, видит. Я сосредоточился и направил ему менто: "Не понял, о чем ты спрашиваешь". Феликс не ответил. Он медленно опустил лохма- тую голову, ссутулился, и вообще вид у него был какой-то больной. Сегодня днем, когда конструкторы в перерыв прохлаждались на речке, я слышал, как Борг ворчал, что с Феликсом не стало никакого сладу. Где-то он, Феликс, бродит, не отвечает на видеофонные вызовы, и машина, рассчитывающая по его алгорит- мам варианты совмещения времени-пространства, нервничает, если можно так выразиться о машине. Где, в каких немыслимых дебрях платоновской математики витала его мысль? И что за срезы, залитые в пластилон, разглядывает он в электронный микроскоп, а потом расшвыривает по всему зданию, причиняя ужасные хлопоты усердному мажордому? Наверное, именно таких, как Феликс, в прежние времена на- зывали "чудаками", "рассеянными до невозможности" и как-то еще. Все эти словечки решительно ничего не объясняют. Мозг Феликса автоматически ограждает себя от посторонней информа- ции. И в этом все дело. Защита, отбрасывающая все ненужное. И вот что еще приходило мне в голову. Я был не очень си- лен в ментообмене, мои земляки-примары куда шире пользова- лись направленной мыслью для общения, однако, с тех пор как я покинул Венеру, я почти не встречал людей, владеющих мен- то-системой, а если и встречал, то убеждался, что они не идут дальше набора элементарных сигналов: "Как тебя зовут?", "Спасибо", "Партию в шахматы?" и тому подобное. Чаще всего в ответ на свое менто я получал от таких собеседников неопре- деленнорасплывчатый фон, не несущий информации. Робин-вог с кем я еще мог перекинуться менто: результат нашего многолет- него общения. Я хорошо его понимал, и он понимал почти все - разумеется, в известных пределах. Андре менто-система не да- валась, хотя я пробовал ее тренировать. Она разделяла общеп- ринятое мнение о весьма ограниченной коммуникабельности мен- тообмена и, как следствие, его бесперспективности. Исключением из правила был Феликс. С первой нашей встречи - с того дня, как Феликс вошел в рубку корабля, идущего на Луну, - мне постоянно казалось, что он свободно читает мои мысли. Конечно, это было не так. Человек, владеющий менто-системой, в разговоре всегда не- вольно пользуется приемом сосредоточения мысли, и вот эти-то мысли и улавливал Феликс, будучи от природы одаренным перци- пиентом. Не думаю, чтобы он воспринимал мысли собеседника, не знакомого с приемами менто. Так или иначе, я чувствовал себя в обществе Феликса, как бы выразить... ну, неуютно, что ли. Восхищаясь его изуми- тельным даром, я в то же время странно робел перед ним. Детски застенчивый, молчаливый, он хранил в себе неприступ- ные для меня да и для многих других высоты. - Смотрите, смотрите! - воскликнула Андра, глядя на оче- редного прыгуна, летящего над водой. - Как выпучил глаза! Бедненький, как он старается приводниться дальше всех! - Она засмеялась. Гинчев сказал, почесав нос: - Типичный образчик несоответствия между волевым и физи- ческим усилиями. Мозг отдает команду, которую мышечный аппа- рат не в состоянии выполнить. - Ужас какой! - встрепенулась Андра. - Вы, конструкторы, совершенно не умеете разговаривать по-челопечески. "Мышечный аппарат"! Неужели нельзя просто смотреть на красивое зрелище и любоваться им? - Нельзя. - Гинчев налег грудью на стол и устремил на Андру пронзительный взгляд. - "Красивое зрелище" - слова, ничего не означающие. Если явление соответствует твоему представлению о нем, то оно красиво. И наоборот. Лично меня привлекает в этом зрелище только спортивный результат. - Знаешь что? Тебе надо смотреть соревнования роботов. У них все "соответствует". - Андра сделала гримаску, произнеся это слово. - А почему бы и нет? Автомат куда совершеннее человека. Уж он-то не выпучит глаза, стараясь достичь недостижимого: он точно знает собственные возможности. Борг, посмеиваясь, копался отверткой в цветных потрохах небольшого электронного прибора. Он не вмешивался в спор. Он отдыхал. А спор нарастал, и вместе с ним - категоричность высказы- ваний Гинчева. - Никогда человек не сделает так хорошо, как прибор. Он принялся развивать эту мысль, но Андра перебила его: - Именно такие, как ты, в прошлом веке чуть было не дове- ли человечество до деградации под опекой андроидов. - Такие, как я? - Гинчев нахохлился. - Да, да! Просто смешно тебя слушать! - А мне страшно слушать. Если бы человечеством направляли воинственные гуманитарии вроде тебя, то мы бы до сих пор хо- дили в звериных шкурах и ездили на лошадях, регулируя ско- рость нажатием ног на лошадиные бока. Тут вдруг ожил приборчик в руках Борга. Быстро перебирая грейферными лапками и ловко огибая кофейник, бутылки с вином и витаколом, он пошел по столу к Гинчеву. - Совершенствование человечества всегда было направлено к тому, - продолжал Гинчев, - чтобы... Он замолчал и отшатнулся, но все же не успел увернуться: шустрый прибор протянул манипулятор и поскреб длинный нос Гинчева. Мы так и покатились со смеху, а Гинчев вскочил и сказал сердито: - Что еще за глупые шутки! - Не обижайся, Василь, - сказал Борг, усмехаясь. - Но ты сам говорил, что человек не сделает так хорошо, как прибор. - Странные у тебя развлечения, старший, - проворчал Гин- чев, пересаживаясь подальше. - Я ведь имел в виду не чесание носа, а... - Почему бы нет? - перебил я его. - Представь себе, Ва- силь, что обе руки у тебя заняты, а нос чешется и неохота тратить время на это пустяковое дело. Нет, очень полезный приборчик, очень. - Знавал я одного конструктора, - заметил Борг. - Окно в своей комнате он заменил датчиком и телеэкраном. - Ну и что? - сказал Гинчев. - Ничего смешного не вижу. Электронное окно позволяет видеть и ночью и в туман. - Машина для смотрения в окно нужна на космическом кораб- ле, а не в жилом доме. Верно, пилот? - Борг скосил на меня насмешливый взгляд. - Вообще машины хороши там, где они на месте. Умный человек не станет кидаться на полезную машину с ломом в руках. Бесполезные же машины - я исключаю детские игрушки - просто не надо делать. - Что это значит - кидаться на машины с ломом? - удиви- лась Андра. - Разве было такое? - Ты не слышала историю о последнем чиновнике планеты? - Нет. Расскажи, старший! - Охотно, - сказал Борг. РАССКАЗ О ПОСЛЕДНЕМ ЧИНОВНИКЕ ПЛАНЕТЫ Это было, когда люди уже стали такими грамотными, что не путали стиральный порошок "Апейрон" с молочным порошком "Анейрон". В то время любили называть вещи неподходящими словами, лишь бы позвучнее. А вот в части управления производством имелись, как при- нято было говорить, отдельные недостатки. В комнатах управ- лений сидело по дюжине служащих, они планировали и учитывали вручную, кричали, спорили. В персональных кабинетах сидели начальники и начальники начальников-они любили поговорить о кибернетике, но втайне опасались, как бы кибернетика не доб- ралась до них. Наконец стало очевидным, что сложность управления произ- водством растет быстрее, чем само производство. Пришлось браться за ум - иначе работать стало бы некому, всем - толь- ко управлять. Иные начальники, ссылаясь на опыт и заслуги, пытались отстоять свое положение, но где им было равняться с электронной логикой! И постепенно учет и планирование во всех отраслях произ- водства были переданы кибернетическим системам. Во всех - кроме фурнитурной промышленности. То ли руки до нее не дош- ли, то ли считалась она не очень важной отраслью, хотя, ко- нечно, нельзя не признать, что застежки, приколки для волос, ушные ковырялки и собачьи ошейники тоже имеют свое значение. В огромном здании ГУФ - Главного Управления Фурнитуры - шла перманентная реорганизация: новые двери, перегородки, таблички, штампы и печати, новые и новые инструкции. Теперь каждый служащий сидел в отдельной комнате с устройствами связи и собственным санузлом, а планировали так же, как раньше: дискретно, на первое и пятнадцатое, заявки на обору- дование следующего года - не позже второго квартала текущего года, и все в этом роде: ведь человек - не кибер, хорошо, если за полгода с заявками разберется... и все равно напута- ет... Так вот, служил там один... Назовем его просто Служащим. Когда ему стукнуло пятьдесят, из Отдела Собачьих Ошейников был выделен самостоятельный Отдел Пряжек к Ошейникам, и эта немаловажная отрасль была поручена ему, Служащему. Заводы ГУФа выпускали пряжки разных конструкций, разме- ров, цветов и артикулов - всего... мм... триста тридцать шесть типоразмеров. И Служащему приходилось координировать поставщиков сырья с изготовителями, а этих - с оптовыми ба- зами, и так - до торгового автомата, который при опускании монеты выдавал ошейник с пряжкой желаемого типоразмера. В комнате тысяча триста восемь бис воздвигли перегородку, пробили дверь, повесили табличку, и у нашего героя дело пош- ло вовсю. Но перегородку сделали за счет эксплуатации здания и не отметили на плане этажа. Именно из-за этого рокового упущения произошло то, о чем я расскажу дальше... Наш Служащий просыпался по таймеру телевизора "Космос", брился вибробритвой "Орбита", доставал из холодильника "Аэ- лита" масло, творог и плавленый сыр "Сириус" и варил кофе "Галактика" на плитке "Орион". На службу он ходил пешком - как советовал телевизор. В кабинете он надевал черные нарукавники, чтобы не протирать локти, и принимался за работу. Он следил, чтобы отчеты представлялись к первому и пятнадцатому, и координировал движение бумаг и заявок. В перерыв он ходил в кафе "Спут- ник", а после службы обедал в столовой "Арктур" - всегда за одним столиком. По вечерам Служащий смотрел спортивную передачу, ужинал, потом выходил прогуляться перед сном и купить в магазине "Юпитер" булку, масло и творог. Иногда присаживался на буль- варе; если с ним заговаривали о спортивных передачах, он охотно вступал в беседу, проявляя прекрасную осведомлен- ность. По выходным дням он ходил на стадион и смотрел ка- кую-нибудь игру. В друзьях он не нуждался, подчиненных не имел, а началь- ства не видел, так как не имел для этого повода. Иногда он встречал на улицах собак, но поскольку с самого детства относился к ним с предубеждением, то обходил их сто- роной, не обращая внимания на типоразмер пряжки ошейника. Между тем в мире происходили разные события. Однажды по телевизору объявили, что с первого марта отменяется денежное обращение. Служащий не очень задумался над этим - он был очень занят: заводы в Доусонсити и в Верхних Щиграх запозда- ли с заявками на первое число. Но вообще-то без денег стало удобнее: не надо было зимой расстегивать пальто, чтобы дос- тать кошелек. Теперь можно было чаще менять костюмы, но, не будучи снобом и щеголем, Служащий проявлял в этом разумную умеренность. Он даже не заметил, что после отмены денег люди стали писать, как подсчитала статистика, в сто двенадцать и семь десятых раза меньше книг и писали теперь только хорошие книги: ведь Служащий не читал их, вполне довольствуясь теле- визором... Так бы ему жить-поживать да делать свое дело, не очень важное для человечества, а с точки зрения собакпросто нехо- рошее дело. Впрочем, собаки несколько прямолинейно оценивают заботы людей... Так он и жил. Ходил на работу и в столовую и смотрел спортивные передачи, изобретенные для того, чтобы люди могли изведать радость победы или горечь поражения, не вставая с поролонового сиденья. С некоторых пор, однако, реорганизация ГУФа активизирова- лась. Люди неинтеллигентного, с точки зрения Служащего, тру- да стучали инструментами, названий которых он не знал. По коридорам носили и возили серые щиты со множеством электрон- ных штучек, мотки проводов, волноводные трубы. По коридорам плыли незнакомые запахи... А потом наступила странная, небы- валая тишина. Всю жизнь Служащий прожил в относительном одиночестве, и оно не тяготило его. Он знал, что в Управлении множество других служащих, делающих общее с ним дело, и этого было с него достаточно. Всегда он чувствовал, что вокруг - люди. И вдруг - странное ощущение одиночества. Коридоры Управ- ления будто вымерли. Исчез куда-то даже швейцар, постоянно распивавший чай в гардеробе... Как-то по телевизору показывали фильм "Один на астерои- де", и Служащему запомнилось ощущение ужаса пустоты, забро- шенности, беспомощности, и теперь он ежедневно испытывал это. И однажды страх одиночества дошел до того, что в пере- рыв он не пошел в кафе, а отправился на этаж развлечений, куда раньше ни разу не заходил. Как и у всех служащих, у него был план Управления. Но это было, видно, старое издание, потому что он не нашел ни чи- тальни, ни бильярдной, ни музыкального салона. Всюду только гладкие стены коридоров и двери. Дверей стало почему-то меньше, и все они были незнакомые, металлические, наглухо запертые. Служащему стало совсем страшно. Как будто он оказался один на астероиде, среди гигантских анаэробных пауков, как в том фильме. Он заблудился в бесконечных коридорах. Мягкий пластик глушил звуки шагов. Автоматика, как обычно, гасила свет за спиной, и он теперь бежал, не оглядываясь, чтобы не видеть тьмы. Бежал, будто за ним шла погоня. В углу, на одном из бесчисленных поворотов, он увидел стальной лом, забытый строителями. Повинуясь инстинкту, он схватил его - впервые в жизни он держал в руках такую штуку. Но в тяжести лома было нечто успокоительное - может, чувство оружия?.. Впереди резко щелкнуло, серая дверь начала открываться... Служащий, опять-таки повинуясь инстинкту, выставил вперед острие лома. Он плохо понимал, что происходит, но был готов, по крайней мере, дорого отдать свою жизнь... Из-за двери вышел рослый парень в синем комбинезоне. Мельком глянув на Служащего, он запер дверь и пошел, помахи- вая чемоданчиком, насвистывая "Холодней пустыни марсианс- кой". Служащий опомнился. Он поспешил за парнем, громко откаш- ливаясь, чтобы обратить на себя внимание. - Привет! - сказал он как можно развязнее. - Что, у ко- го-нибудь информатор испортился? - У кого-нибудь? - удивился парень. - Здесь никого нет. Уже давно. - Как - нет? Я каждый день с девяти... Парень изумленно воззрился на него: - Извини, старший, а где, в каком отсеке? - Не в отсеке, а в комнате тысяча тридцать восемьбис, - с достоинством произнес Служащий. Молодой человек достал из кармана план здания и полистал его. - Такого отсека нет, старший, - сказал он. - Ошибка на плане? Может, покажешь свой "бис"? - С удовольствием, но я... Я немного заблудился. Вот если бы пройти к главному входу - там бы я легко нашел... Парень поглядел на Служащего с некоторым подозрением, но пошел вперед. Коридоры, лифты, площадки... Далеко же его занесло! Но вот и знакомые места. Служащий, радостно взвизгнув, кинулся к родной двери, распахнул ее. За время его отсутствия информатор, принимавший отчеты с периферии, завалил пульт фестонами перфоленты. Служащий пос- пешно начал наводить порядок, распутывать ленту, а парень между тем с недоумением рассматривал комнату Э 1038-бис. - Ну и ну! - сказал он. - Придется пойти к диспетчеру. И тогда все стало ясно. Уже семь месяцев, как Главное Уп- равление Фурнитуры полностью кибернетизировали. Но пряжки к собачьим ошейникам выпали из внимания Кибероргучетпроекта, потому что комната Э 1038-бис не была нанесена на план зда- ния... Конечно, если бы речь шла не о пряжках к ошейникам, а о деталях более существенных агрегатов, то давно бы уже заме- тили выпавшее звено и последствия планирования вручную. Но пряжки... Служащий управлялся с ними. Не так хорошо, как электронный плановик, но управлялся. Промышленность, в об- щем, не лихорадило. Но звенья не должны выпадать. В комнате Служащего установили панели с электронными штучками. И теперь не требовалось планов и отчетов ни к пер- вым, ни к пятнадцатым числам. Датчики всех участков Произ- водства Пряжек для Собачьих Ошейников вели непрерывный гар- моничный учет-планирование. Они могли менять скорость поточ- ных линий с точностью до микрона в микросекунду. Они могли среагировать на каждое нажатие кнопки потребительского авто- мата от Новой до Огненной Земли, доведя информацию об этом событии до складов, баз и заводов, даже до отдельных стан- ков, если бы появилась необходимость в поштучном учете. Служащий по инерции продолжал каждый день приходить к де- вяти утра. Он просто не мог иначе. Он стоял перед запертой наглухо дверью, пытался и никак не мог себе представить, бедняга, как это могут бездушные электронные штучки делать то, что делал он многие годы. Служащий глухо надеялся: вдруг эти штучки ошибутся, зашлют, скажем, листовой металл не того размера, что идет на пряжки, и тогда снова вспомнят о нем, Служащем, вспомнят и позовут... Но никто не вспоминал о нем. Он навел справки и узнал, что бывшие его сослуживцы переучивались на новые специаль- ности, а некоторые из них даже стали специалистами по кибер- нетическим машинам. Ему тоже предлагали переучиться, но он и слышать не хотел ни о какой другой работе. Ему было все рав- но, что учитывать и планировать, и, когда сведущие люди, к которым он обращался, категорически сказали, что учет и пла- нирование отданы машинам навсегда. Служащий впал в отчаяние. Он даже заболел и целую неделю лежал в постели, тихо стеная и глядя глазами, полными тоски и непонимания, в потолок. Врач не знал, как его лечить. На всякий случай он прописал хвойные ванны. Однажды ночью Служащий лежал без сна, и в потоке беспо- койных мыслей вдруг представился ему стальной лом, забытый монтажниками. Наверное, он все еще там стоит, прислоненный к стене... Взять бы его, снова ощутить в руках холодную, на- дежную тяжесть оружия... Служащий не помня себя вскочил с постели и как был, в мя- той пижаме, помчался по ночным улицам к бывшему своему Уп- равлению. Лом был на месте - там, где он оставил его, возле двери бывшей комнаты Э 1038-бис. Служащий схватил лом и нанес страшный удар по двери. Он колошматил изо всех сил, пока не сорвал дверь с петель. Проникнув таким образом в отсек, он подскочил к голубым панелям, к этим проклятым электронным штучкам, и, размахнувшись, обрушил на них оружие своей мести и обиды... Очнулся он в больнице. Хорошо, что сигнализация поврежде- ний сработала мгновенно и прибежавший дежурный диспетчер ус- пел оказать ему, Служащему, помощь, необходимую при сильном ударе тока. Спустя несколько дней врач сказал, что Служащий может уй- ти из больницы. - Доктор, - сказал Служащий. - Доктор, куда мне идти? Я погибаю оттого, что не нужен... - Знаю, - ответил врач, - ты последний чиновник планеты. Знаю и понимаю. Но почему бы тебе не попытаться найти себя в новом занятии? Служащий сухо поблагодарил и вышел. Вот такая история... ...- Бедненький! - воскликнула Андра. - Какая ужасная ис- тория! Но что же с ним стало потом? - Потом? - переспросил Борг. - Не прошло и двух месяцев, как в лесу появилась шайка разбойников... Мы засмеялись, а Гинчев, принимавший все всерьез, твердо сказал: - Этого не может быть. - Ты прав, - подтвердил Борг. - Говорили, что он стал неплохим спортивным комментатором... Тут вошли Нонна и Леон Травинский. Леона я не видел с тех пор, как жребий свел нас в поединке на Олимпийских играх. Но стихи его часто попадались мне в журналах. В последнем цикле стихотворений Леона меня поразило одно, под названием "При- мару". В нем были такие строки: Плоть от плоти - избитая истина. Кровь от крови - забытая истина. Но тебя я прошу: Помни о нашем родстве! Ибо нет ничего ужаснее Отчужденья людей. Леон, как мне показалось, раздался в плечах. Его летний светлый костюм приятно контрастировал с загорелым лицом. - Ты стал осанистый, - сказал я, пожимая ему руку. - По- читаешь новые стихи? - Нет, - сказал он, дружелюбно глядя серыми глазами. - А ты, я слышал, работаешь теперь на дальней линии? - Дальние линии пока еще на конструкторских экранах. - Да... Я за тем и прилетел сюда. - Леон повернулся к Боргу: - Я не помешаю, старший, если поживу здесь несколько дней? - Живи. - Борг налил себе густого красного вина. Нонна сочла нужным кое-что объяснить. - Мы с Леоном, кажется, не встречались с окончания школы, - начала она громким голосом, немного резковатым и как бы не вяжущимся с ее пухлыми розовыми щечками. - Встречались, - кротко поправил ее Леон. - В Москве, в Центральном рипарте, помнишь? Я тебе еще сказал, что улетаю на Венеру. Ну конечно, в рипарте, подумал я: где еще можно тебя встретить, модника этакого? Раньше я непременно сказал бы это вслух, а теперь-только подумал. Вот какой добрый я стал, никого не задираю. - Он в школе вечно писал на меня эпиграммы, - продолжала между тем Нонна. - Кстати, совсем не остроумные... - Признаю, - засмеялся Леон. - А теперь, когда узнал, что мы проектируем новый ко- рабль... - Небывалый, - вставил Леон. - Новый корабль, - упрямо повторила Нонна, - он вспомнил о моем существовании и принялся вызывать по видео, пока у меня не лопнуло терпение и я не ответила: "Хорошо, приле- тай". Леон хочет набраться впечатлений для новой поэмы. - Все правильно, - подтвердил Леон, - кроме одного: поэму я пока писать не собираюсь. Просто хочется посмотреть, как работают конструкторы, послушать ваши разговоры... Борг сказал: - Наши профессиональные разговоры будут тебе непонятны, а будничные - неинтересны. Впрочем, слушай, если хочешь. Леон посмотрел на главного несколько обескураженно. Потом перевел взгляд на меня, как бы ожидая поддержки. Я знал, что ему хотелось сейчас услышать: "Как? Ты называешь будничным разговор о корабле, которому предстоит уйти в глубины Галак- тики?" Вот что хотелось услышать Леону. Но я молчал. Глубины Галактики... Ах, да не надо громких слов. Оставим их поэ- там... Было в словах Леона нечто другое, поселившее во мне неяс- ную тревогу. - Ты был на Венере? - спросил я. Я знал, что, хотя комиссия Стэффорда давно закончила ра- боту, на Венеру устремились по собственному почину исследо- ватели-добровольцы - биологи и экологи, психологи и парапси- хологи, просто генетики, онтогенетики, эпигенетики - боль- шинство из них придерживалось взглядов Баумгартена. - Я провел на Венере четыре месяца, - сказал Леон. - Ну, и как там? Как там мои родители, Филипп и Мария Дружинины, - вот что мне хотелось бы знать более всего. Но, конечно, не приходи- лось ждать ответа на этот вопрос. - На Венере сложно, - сказал Леон. - Я разговаривал со многими примарами, и... я не очень силен в психологии, но впечатление такое: никакой враждебности, ничего такого нет. У них свои трудные проблемы, очень трудные, и земные дела их не интересуют. В этом - суть обособления примаров. - Надо принять меры, - заявил Гинчев. - Решительные меры. Иначе эволюция их обособления приведет к полному отрыву. Ве- нера будет потеряна. - Какие меры ты имеешь в виду? - спросил Леон. - Не насильственные, разумеется. Ну, скажем, прививки. Что-то в этом роде предлагал Баумгартен. - Примары не пойдут ни на какие прививки. Вообще там наз- ревает недовольство. Они охотно сотрудничали с комиссией Стэффорда, но теперь, похоже, исследователи им надоели. Можно их понять, подумал я. Я посмотрел на Андру, наши взгляды встретились, в ее гла- зах я прочел беспокойство. Знает, что Венера - трудная для меня тема. Ах ты, милая... Я улыбнулся ей: мол, не надо тре- вожиться, мы с тобой сами по себе, а Венера - сама по се- бе... Но Андра не улыбнулась в ответ. - Ходит слух, - продолжал Леон, - что кто-то из примаров вышел из жилого купола без скафандра и пробыл четверть часа в атмосфере Венеры без всякого вреда для себя. Понимаете, что это значит? Правда, проверить достоверность слуха не удалось. - Чепуха, - сказала Нонна. - Психологическое обособление не может вызвать такие резкие сдвиги в физиологии. Они оста- ются людьми, а человек без скафандра задохнется в венерианс- кой атмосфере. "Остаются людьми"... Что-то у меня испортилось настрое- ние, и я уже жалел, что затеял этот разговор. - Лучше всего, - сказал я, - оставить примаров в покое. - Да как же так - в покое! - тут же вскинулся Гинчев. - Ты понимаешь, что говоришь, Улисс? Существует логика разви- тия. Сегодня - равнодушие, завтра - недовольство, а после- завтра - вражда! Понимаешь ты это - вражда! Как же можем мы... - Сделай одолжение, не кричи, - перебил я его, морщась. - У Баумгартена, что ли, научился?.. Не будет никакой вражды. - Как же не будет! - вскричал Гинчев и вдруг умолк, глядя на меня и часто моргая. Вспомнил, должно быть, что я примар. В наступившем молчании было слышно, как Гинчев завозил под столом ногами. Борг отхлебнул вина из своего стакана, тихонько крякнул. Андра сидела против меня, странно ссуту- лившись, скрестив руки и обхватив длинными пальцами свои об- наженные локти. Чем-то она в эту минуту была похожа на свою мать. Да, да, вот так же, в напряженной позе, сидела ког- да-то Ронга в забитом беженцами коридоре корабля, с широко раскрытыми глазами, в которых застыл ужас. Что было в глазах у Андры?.. Вдруг она выпрямилась, тряхнула головой и, взглянув на меня, слабо и как-то растерянно улыбнулась. Узкие кисти ее загорелых рук теперь лежали на столе. Я с трудом поборол ис- кушение взять эти беспомощные руки в свои... взять и не вы- пускать-никогда... - Улисс, - услышал я бодрый низкий голос Леона. - Улисс, я обрадовался, когда узнал от Нонны, что ты здесь. Давно мы не виделись. Как поживаешь, дружище? Почему тебе никогда не придет в голову вызвать меня по видео? Я посмотрел на него с благодарностью. Мы не были друзь- ями, и мне действительно ни разу не приходило в голову выз- вать его. Почему? Почему я не вызываю Костю Сенаторова? Ведь он мне далеко не безразличен... - Редко бываю на шарике, - ответил я. - Рейсы у меня те- перь долгие. - Рейсы долгие, а жениться ты все-таки успел? - Леон под- мигнул мне. - Поздравляю, Улисс. У тебя замечательная жена. Снова завязался общий разговор. Теперь Леон заговорил о своеобразии венерианского интерлинга, о словечках, непонят- ных для землян, об особенностях версификации в стихах и пес- нях тамошних поэтов. Ну, это была его тема. Меня не очень волновало, что поэты Beнеры явно отходят от семантической системы и все более склоняются, как выразился Леон, к коди- рованию эмоций. Андра - вот кто разбирается в таких вещах, и она, конечно, тут же ввязалась в спор с Леоном. Я начитан довольно-таки беспорядочно и не силен в поэзии. Мне нравятся философские поэмы Сергея Ребелло и космические циклы Леона Травинского. Из поэтов прошлого столетия я охот- нее всего чигаю Хлебникова, Еще в школьные годы меня порази- ли стихи этого поэта, не признанного в свое время и необы- чайно популярного в нашем веке. Не знаю, достигнут ли уже "лад мира", но удивительно, как мог провидеть его из дальней дали этот человек. Помните его; Лети, созвездье человечье, Все дальше, далее в простор И перелей земли наречья В единый смертных разговор. Это ведь о нашем времени. Недаром он называл себя "будет- лянином". И вправду он весь был устремлен в будущее. Недавно отмечали стопятидесятилетие со дня смерти Хлебникова, и в Северную Коммуну, где умер Хлебников, слетелись толпы его почитателей. Там открыли памятник ему с надписью: "Будетля- нину от благодарных потомков". Жаль, я был в тот день в рей- се у Юпитера, а то бы непременно туда поехал. Какая-то смутная мысленная ассоциация побудила меня огля- нуться на Феликса. Его не было, кресло у двери, в котором он сидел, пустовало. Когда он успел незаметно улизнуть? Стран- ный человек... Глава тринадцатая ЖИЗНЬ ПИЛОТСКАЯ Жизнь пилотская! Не успел мой отпуск перевалить за половину, как меня отозвали и предложили внерейсовый полет на Венеру. Я бы мог и отказаться: существуют санитарные нормы и все такое. Но уж очень срочная возникла надобность, и, как назло, именно в этот момент Управление космофлота не располагало свободными экипажами, кроме нашего. Такое уж у меня счастье. А случилось то, что предсказывал Леон Травинский. Венери- анские примары попросили исследователей "очистить планету". Собственно говоря, никто ученых не прогонял, и они могли жить на Венере сколько угодно. Примары просто отказались подвергаться исследованиям и перестали отпускать энергию для питания приборов. Венерианские овощи, растительное мясо и фрукты были вели- колепны, но не сидеть же без дела только ради того, чтобы набивать ими желудки. И вот психологи и парапсихологи, био- логи и экологи, онтогенетики и эпигенетики засобирались до- мой. Очередной рейсовый должен был прибыть на Венеру через четыре месяца, н