ойка из гридолита. Каждый стиль, ничего не скажешь, хорош сам по себе, но, приставленные друг к другу, они выглядели ужасно. Для полноты комплекта я бы обвел это сооружение рвом с подъемным мостом и поставил две-три колон- ны с коринфскими капителями. В гостиной сидели Робин и Костя и сражались в шахматы. Расторопный мажордом сновал между кухней и гостиной, Ксения с его помощью сервировала стол. На экране визора многорукий пришелец из космоса разглядывал домашнюю кошку-шел фантасти- ческий фильм. Я сел спиной к экрану и начал подсказывать Косте ходы. Когда Робин, срочно вызванный Леоном Травинским с Луны, настиг меня в Тюрингенском лесу, я наотрез отказался ехать куда-либо без Кости и Доктора. Но Доктор сумел незаметно улизнуть, Костя же, по его собственным словам, "проявил сла- бохарактерность" - согласился лететь с нами. "На несколько дней, ребята, а потом махну в Гренландию". По-моему, он то- мился в просторном и гостеприимном грековском доме, где все устроено так прочно, основательно. А может, просто скучал по Доктору. Однажды я спросил, имеет ли Доктор отношение к ме- дицине или это просто прозвище. "Он врач, - хмуро ответил Костя, - но была у него неудачная операция, и после этого он все бросил..." Я подсказывал Косте ходы, и он, следуя подсказкам, начал теснить Робина, но потом взбунтовался: - Нет, так нельзя! Молчи. Я сам, - и отодвинул меня вмес- те со стулом. Вошел Дед. С тех пор как я видел его несколько лет назад на лунном Узле связи. Дед заметно постарел. Лицо его как бы иссохло, седые усы отросли книзу, при ходьбе он волочил ле- вую ногу. Старомодная черная шапочка прочно сидела на седой голове. Я знал, что последние годы Дед безвылазно сидит до- ма, полностью передав дела на Узле связи своему сыну, Анато- лию Грекову. Робин говорил, что странный сдвиг времени, предсказанный Феликсом и подтвержденный радиопередачей с Са- пиены, доконал Деда. Он сидел дома, на высоком волжском бе- регу, и писал мемуары. Что ж, у него было что вспомнить. На- копилось за сто с лишним лет. Войдя, Дед взглянул на экран визора (теперь там разъярен- ная кошка вцепилась когтями в пришельца) и сказал дребезжа- щим голосом: - Выключите эту мерзость. Я кинулся к визору, но Ксения опередила меня. Она перек- лючила программу и остановилась на скрипичном концерте. Хрупкая девочка с тонкими руками играла вещь, которой я не знал. За ужином говорили мало. Я чувствовал себя стесненно в присутствии Деда. Разумеется, Робин ничего ему не рассказал о глупостях, которые я натворил, но я не был уверен, не про- болталась ли Ксения. Она сидела рядом с Робином, велича- во-спокойная, белокурая, статная. Раз или два я встретился с ней взглядом, в ее глазах мне почудилось холодное недоуме- ние: "Как же низко ты пал, Улисс..." Я бы предпочел, чтобы Ксении здесь не было. Трудно справиться с собственным небла- гополучием под осуждающими взглядами. Но еще хуже чувствовал себя Костя. Он сидел, опустив гла- за в тарелку, почти ничего не ел, его большие руки нервно дергались. Невеселый это был ужин. Послышались торопливые шаги, в гостиную вошел Леон. Не знаю, почему этот человек принял во мне такое участие: гонялся за мной по Европе, вызвал на помощь Робина и помог ему доставить нас с Костей сюда, в дом Грековых. Он остался здесь погостить, но я подозревал, что он, не будучи во мне уверен, продолжал выполнять функцию добровольного стража. Мне это не нравилось. Леон вошел улыбающийся, с мокрыми волосами и сказал: - Извините за опоздание. - Опять купался в холодной воде? - спросил Робин. - Волга сегодня прелесть. - Леон воздвиг на тарелке гору овощного пудинга и энергично принялся за еду. Вот в ком были задатки настоящего едока! И уж щеголем он был во всяком случае: чуть ли не каждую неделю менял костю- мы. Беззаботный, ничем не занятый. Разъезжает повсюду, впе- чатлений набирается. Чего ему, собственно, надо, почему он увязался за мной? Есть не хотелось. Наверное, оттого, что я чувствовал себя стесненно при Деде. Он неторопливо ел венерианское расти- тельное мясо, облитое розовым соусом, и не обращал на нас с Костей ни малейшего внимания. Как будто нас здесь не было. Отложил вилку, тщательно вытер салфеткой усы. Подозвал Ксе- нию, сказал ей что-то, и она вышла. Дед принялся ножичком счищать кожуру с апельсина. Вдруг он уставился на меня, негромко спросил: - Что же будет дальше, молодые люди? Наивно было думать, будто он ничего не знает. Костя мол- чал, еще ниже склонившись над нетронутой тарелкой. Я тоже промолчал, только слегка пожал плечами. - Вчера тебя вызывал Самарин, - сказал Дед. - Ты изволил лежать в саду, и я решил, что не стоит звать тебя к инфору. Я к тебе обращаюсь, Улисс. - Я слушаю, Иван Александрович. - Потрудись хотя бы выразить интерес к тому, что тебе го- ворят. - Я слушаю с интересом. - Допустим. - Дед отпил из стакана витаколу и снова вытер усы. - Правильно я сделал, что не позвал тебя: у вас не по- лучился бы разговор. - Что же сказал Самарин? - Прежде всего ты сам должен решить. Если ты с месяц пот- ренируешься и согласишься полетать практикантом на ближних линиях, то Самарин, может быть, снова возьмет тебя в космоф- лот. Но решать надо тебе самому. По визору объявили шумановский концерт для фортепьяно с оркестром. Вечер старинной музыки у них, что ли, сегодня? Я невольно вздрогнул, когда увидел на экране пианистку. Если бы у Андры была сестра, то я подумал бы, что это ее сестра. У нее было такое выразительное лицо, оно как бы отражало пе- реливы музыки... нет, выражало саму музыку... Ох, что же я натворил!.. Вошла Ксения с большой сковородой в руках. Сковорода ши- пела, от нее шел такой запах, что у меня свело скулы. Ксения поставила ее между мной и Костей и сказала: - Ешьте, только осторожно - очень горячо. На поверхности пухлой, желтой с белыми прожилками массы, в которую были вкраплены золотисто-коричневые кусочки, вски- пали и лопались пузырьки. А запах - острый, грубо настойчи- вый - так и бил в ноздри. Я понял, что голоден как никог- да... - Яичница с колбасой, - сказала Ксения. - На свином сале. - И добавила, улыбаясь: - Нас Иван Александрович не часто потчует этим варварским блюдом, а для вас что-то расщедрил- ся. Я схватил вилку. Все было просто, будто сполз туман, об- нажив беспощадную ясность мира. Но в следующий миг я положил вилку. - Спасибо, Иван Александрович, - сказал я, проглотив слю- ну, - только мне нельзя. - Почему это нельзя? - Режим. Пилот всю жизнь должен быть на режиме. - Ну да, - подхватил Робин. - У него ведь режим, Дед,как ты забыл? - Память стала плохая, - сказал Дед. - Вот - вылетело из головы, что у него режим. Не очень-то приятно было слушать все это, но в то же вре- мя у меня возникло ощущение... ну, как бы передать... Знае- те, на мостиках аварийных переходов на корабле есть тонень- кие такие перильца. Без перилец пройти над шахтой главных двигателей страшновато, а когда они есть - идешь, не держась за них... Яичница. С колбасой, черт побери. Я увидел, каким плото- ядным взглядом разглядывал редкостное блюдо Леон. Ну уж нет! Я решительно придвинул сковородку к Косте: - Ешь. Костя, поколебавшись немного, подцепил вилкой кусок и по- ложил в рот. - Ешь, Костенька, ешь, - сказал Робин. - Такую яичницу при дворе князя Владимира Высокое Крыльцо подавали только богатырям. Верно, Дед? Когда они выезжали на подвиги. - Не было такого князя, - ворчливо отозвался Дед. - Был Всеволод Большое Гнездо. - Ах, ну да! Это тот, у которого ты служил главным специ- алистом по сигнализации кострами, да? - Прекрати, Михаил! - сказал Дед. Он всегда называл Роби- на родительским именем. Костя тем временем торопливо набивал рот яичницей. Он ел, обжигаясь, стыдясь того, что не в силах совладать с собой, пряча от нас глаза. Зрелище было хоть куда. Я положил себе на тарелку растительного мяса, овощей, залил грибным соусом и, хорошенько перемешав все это, принялся за еду. Давно не ел я с таким удовольствием. Мне хотелось, чтобы этот вечер тянулся как можно дольше. Я знал, что предстоит трезвая оди- нокая ночь, когда никуда не денешься от собственных мыслей, и мне хотелось отдалить ее. Леон смотрел на нас с этакой понимающей улыбкой. Но вот улыбка сползла с лица, он откинулся на спинку стула м произ- нес нараспев: Древняя участь человечества - Добыча пищи. И проклятие было в ней, и радость. Аскеты древности, презиравшие радость, Вы не могли отказаться от пищи, Вы ели сухие корки, проклиная свою плоть И проклиная радость, которую вам приносила Даже сухая корка... Дед пересел в кресло перед визором. Он не любил интерлин- га. - Почитай еще, - попросила Ксения. Но Леон не захотел. Я знал эти стихи, там дальше шло об андроидах: вот, мол, казалось бы, совершенные создания, им не нужно было думать о хлебе насущном, но знали ли они, что такое человеческая ра- дость... ну, и так далее. - Давно не видно, Леон, твоих новых стихов в журналах, - сказала Ксения. - Ты что же, бросил поэзию? - Поэзия не теннисный мячик, ее бросить нельзя, - ответил Леон. - Просто не пишется. Робин сказал: - Державин был министром, Лермонтов - офицером, ну, а Травинский не хочет от них отставать. Он член какой-то ко- миссии, забыл ее название. - Я и сам с трудом выговариваю, - засмеялся Леон. - Ко- миссия по взаимным... нет, по планированию взаимных потреб- ностей Земли и Венеры. Проще говоря - комиссия Стэффорда в новом виде. - А что ты в ней, собственно, делаешь? - спросил я. - Что я в ней делаю? Не так-то просто ответить, Улисс... Видишь ли, по возвращении с Венеры я высказал кое-какие мыс- ли о своеобразии венерианской поэзии, об особенностях тамош- него интерлинга... Ну вот. Словом, я и сам не заметил, как угодил в эту комиссию - в отдел по культурным связям. Но все оказалось гораздо сложнее. На Венере звуковая речь приобре- тает, я бы сказал, все более подсобный характер. - Они что же, становятся глухонемыми? - спросил Робин. - Нет, не то. Они явно предпочитают ментообмен, но это, по-моему, вовсе не означает, что... - Леон замялся. - В об- щем, не знаю. Все это пока загадка. - Было бы лучше всего, - сказал я, - если бы венерианцев оставили в покое. - Как это понимать? - спросил Леон. - В самом буквальном смысле. Иные условия диктуют иной путь развития, и не надо устраивать из-за этого переполох на всю Систему. Не надо добиваться, чтобы они непременно оста- вались во всем похожими на нас. - Да никто этого не добивается. - В самом деле? Разве Баумгартен и его коллеги не испыты- вали терпение примаров всякими обследованиями? Нет уж, лучше помолчи, Леон. Переселенцы сами знают, на что идут. Когда-то жители старой доброй и какой еще - зеленой, что ли, - Англии обливались слезами, прощаясь с родиной, которая не могла их прокормить, и уплывали за океан. Америка была для них даль- ше, чем для нас Венера. Огромная, пустынная, полная опаснос- тей Америка. А через некоторое время - кто бы заставил их вернуться? А русские переселенцы в Сибирь - в снежную, ка- торжную, заросшую дикими лесами, которая оказалась такой хлебной и золотой? Она стала для них родиной, и они с ужасом вспоминали нищую, соломенную, крепостную Россию, которую по- кидали со слезами, унося по щепотке родной земли в мешочке на груди. Примерно то же самое сейчас и с Венерой. - Да я не спорю, - миролюбиво сказал Леон. - Я и сам так думаю. Но ты немножко отстал, Улисс. Комиссия теперь ставит себе целью изучение взаимных потребностей и планирование экономических и культурных связей с Венерой. А Баумгартен из комиссии вышел. - Да, вышел! - с дрожью в голосе воскликнул Робин, воздев кверху руки и потрясая ими. - Но я вернусь, да, да, вернусь, чтобы во имя любви к человечеству наставить вас на путь ис- тинный! Одумайтесь, члены Совета! Мы засмеялись, а Дед поморщился и сказал: - Перестань, Михаил. Ксения налила нам кофе. - Странная все-таки у тебя логика, Улисс, - медленно про- говорила она. - Какое тут может быть сходство? Переселенцы в Сибирь или Америку шли обживать новый край, им, конечно, бы- ло и трудно и страшно, но это была Земля. Та же привычная атмосфера, те же леса и горы... - Ясно, ясно, - перебил я с досадой. - Любой младенец знает, что Венера отличается от Земли. Я говорил о сходстве в том смысле, что переселенцам в Америку и венерианским ко- лонистам в равной степени пришлось преодолевать инерцию при- вычки. И тем и другим было... ну, скажем, не по себе. Но и те и другие обосновались на новом месте, как дома, и не по- мышляли о возвращении. - Знаете, что задумал Улисс? - сказал Робин. - Он хочет научить венерианцев обходиться без скафандров. - Слышал я на Венере, будто кто-то пробовал, как ты гово- ришь, обойтись без скафандра, но я в это не верю, - заметил Леон. - А Улисс знает, как это сделать. - И Робин рассказал, посмеиваясь, как я чуть было не проделал на околовенерианс- кой орбите эксперимент с вдыханием газовой смеси, имитирую- щей атмосферу Венеры. - Ну, и ничего смешного! - сердито сказала Ксения. - Хо- рошо хоть, что хватило ума удержаться от очередного дурацко- го поступка. Улисс вечно что-нибудь придумает. Он просто не может жить, как все. Мне не хотелось отвечать Ксении резкостью на резкость. Я только сказал, что без "дурацких поступков" никогда не прео- долеешь инерцию привычки, а преодолевать надо, потому что так или иначе человечеству придется расселиться в космосе. Приспособленность к единственной устойчивой среде - оковы, которые неизбежно должны быть сломаны эволюцией. - Бедный homo sapiens! - вздохнул Робин. - В кого только хотят его превратить! - В homo universalis - вот в кого, - сказал я. - Не в се- лестеновского кентавра, не в козявку, как предлагает Нгау, а в универсального человека, который одинаково хорошо чувству- ет себя на Земле и, скажем, на Венере. - Повышение приспособляемости к новым условиям - рост энтропии. - А, энтропия! - Я рассердился. - Стоит только высказать крамольную идею, как сразу начинают пугать энтропией! Вот если бы жизнедеятельность человека достигла физиологического предела, тогда я бы и спорить не стал. Но ведь этого нет! Скажи-ка, знаток энтропии, для чего вложила в нас природа резерв жизнедеятельности, который мы пока не научились ис- пользовать? Для того, чтобы с умным видом скрести в затылке? Я встал и направился к двери на веранду. Лучше поглядеть на ночную Волгу, чем изощряться в бессмысленном споре. Костя тоже поднялся и пошел за мной. Но тут Дед подал голос. Ну конечно, сейчас все грековское семейство обрушит на меня праведный гнев... - Присядьте, молодые люди, - сказал Дед, топорща усы. - Я вспомнил одну давнюю историю, еще в юности я слышал ее от одного психолога. Было это во время второй мировой войны. Один французский офицер попал к фашистам в плен, в концла- герь, как тогда говорили. И однажды зимним вечером вывели его с группой других пленных и бросили раздетыми догола на снег, - Ужас какой! -в ырвалось у Ксении, Дед глянул на нее: - Я же сказал - фашисты. Фашисты оставили их на всю ночь на морозе. Долго ли протянет истощенный человек? К утру все были мертвы, кроме этого француза. Он выжил, потому что ока- зал смерти психологическое сопротивление. Он представил се- бе, что лежит на горячем песке под солнцем Сахары. И такова была сила самоубеждения, что организм принял команду мозга и не поддался морозу. - Как же должен был этот человек любить жизнь! - тихо сказала Ксения. И ненавидеть фашизм, подумал я. Любовь и ненависть... Скрытые возможности организма - ведь, в сущности, Дед подт- вердил мои мысли... А мог бы я так - морозной ночью на сне- гу?.. Не знаю... Ненавидеть мне, во всяком случае, некого и нечего... Рокот инфора, донесшийся из передней, прервал мои мысли. Рокот инфора, и сразу вслед за ним - четкий, богатый модуля- циями женский голос: - Вызывает "Элефантина". Вызывает "Элефантина". Робин сорвался с места: - Наконец-то! Ребята, не уходите! - С этими словами он скрылся за дверью. - Что ему понадобилось на "Элефантине"? - удивилась Ксе- ния. Спустя несколько минут Робин вернулся в гостиную. - Ну как? - спросил Леон. - Все в порядке. - Робин подошел к Косте и хлопнул его по плечу. - Извини, что ничего тебе не сказал, Костя, но внача- ле надо было узнать. У Антонио в службе полетов есть свобод- ное место диспетчера. Пойдешь к нему на "Элефантину"? - На "Элефантину"? - озадаченно переспросил Костя. - Там неплохо. Будешь ругаться с пилотами и свято блюсти график. Скучать не придется. - Иди, Костя! - сказал я. - Правильно они придумали. Хоть один диспетчер будет своим человеком. Костя стоял, широко расставив ноги и понурив голову. - Прилетит к тебе, например, Улисс, - продолжал Робин расписывать прелести диспетчерской должности, - и попросится к причалу "Д". А у тебя голова и без него распухшая, и ни одного причала свободного, и ты посылаешь этого Улисса ку- да-нибудь подальше. - Ты проводишь Улисса в межзвездный полет, - сказал Леон, глядя на меня-как это говорилось в старых романах? - горящим взглядом. - Напишешь ученый труд... диссертацию о диспетчерской службе, - вторил ему Робин. - Ну, Костя? Да решайся же! Костя поднял голову и улыбнулся. - Ладно. Диспетчером так диспетчером. Все равно... Но я видел по его глазам, что ему не все равно. Глава семнадцатая "СКОЛЬКО МОЖНО ЖИТЬ В СКАФАНДРЕ?.." Юпитер обладает странным свойством: трудно оторвать от него взгляд. Смотришь, смотришь на гигантский диск, исчер- ченный желто-бурыми полосами, на Красное пятно, плывущее под экватором, на точечные вспышки-отблески чудовищных молний в толще бешеной атмосферы - и чем больше смотришь, тем сильнее завораживает тебя это первозданное буйство материи. Но если ты выбился из графика полетов и Управление кос- мофлота бомбит тебя радиограммами, то дивное зрелище начина- ет нервировать. Я-то, в общем, не очень нервничал. Даже совсем не нервни- чал: к чему только не привыкаешь в космофлоте! А вот Кузьма Шатунов, мой второй пилот, места себе не находил. Он ворвался в кают-компанию, где мы с Всеволодом играли в шахматы. - Улисс! Самарин требует срочно принять меры к срочному вывозу всего состава станции. Я взял у него листок радиограммы. - Преувеличиваешь, Кузьма, - сказал я. - "Срочно" тут один раз. Всеволод засмеялся. Более смешливого практиканта я никог- да не видывал. Достаточно было щелкнуть у него под носом пальцами, чтобы он начал давиться от смеха. Кузьма кинул на него сердитый взгляд. - Что будем делать, Улисс? Ребята говорят, этот маньяк не вернется, пока не запустит все свои чертовы зонды. Так может еще неделя пройти и две. - Может, - согласился я, делая запоздалую рокировку, ко- торая вряд ли спасала моего короля от атаки Всеволода. - Так что же будем делать? - повторил Кузьма. И, не дож- давшись ответа, посыпал скороговоркой: - Корабль надо на мо- дернизацию ставить, опоздаем - ангар будет занят, жди тогда очереди, а у меня тысячи дел на шарике. И все из-за этого полоумного. Пойду на станцию, попробую с ним связаться. Он выскочил из кают-компании. Вскоре и мы с Всеволодом влезли в скафандры и вышли из шлюза. Трехсполовинойсуточная ночь Ганимеда была на исходе. Да- лекое маленькое солнце взошло над горизонтом. Оно не очень светило и согревало, но все-таки это было солнце. Юпитер - в начале левой фазы - висел над нами гигантским сегментом, отбрасывая желтоватый свет на ледяной панцирь Ганимеда. Пей- заж этого спутника дик и неприютен. Нагромождения скал, глу- бокие расселины, залитые льдом, ледяное крошево под ногами. Разнообразие в пейзаж вносит только Озеро. Это узкая длинная долина, свободная от льда, вечно затянутая пеленой тумана. Здесь из разлома в коре выделяются горячие газы, они-то и растопили лед, и размороженная углекислота шапкой висит над Озером. Прыгая со скалы на скалу, мы шли к станции, расположенной на северо-восточном берегу Озера. Станция - это, в сущности, пещера в горном склоне, коридор с несколькими боковыми отсе- ками и шлюзом, миниатюрное подобие Селеногорска. Перед стан- цией была небольшая площадка, переходящая в пологий спуск к Озеру. Здесь и выше по склону стояли башенки солнечных бата- рей, вездеходы, пестро раскрашенные датчики гравиметричес- кой, магнитнографической и прочей аппаратуры, которой была набита станция. Решетчатая мачта радиоантенны венчала этот островок человеческой жизни. На площадке было на редкость многолюдно. Небывалый слу- чай: вторую неделю на Ганимеде толклись обе смены - та, что мы привезли, и та, которую мы должны были вывезти. Я разыс- кал Крогиуса, начальника прежней смены, - Четырнадцатый в радиотени, - сказал он. - Придется по- дождать часа два. - Подождем, - сказал я. - Улисс, - подскочил ко мне Кузьма, - больше ждать невоз- можно! Давай выгрузим нашу лодку, я слетаю за этим ненор- мальным. Его черные глаза горели жаждой немедленной деятельности. Крогиус всем корпусом повернулся к Кузьме. - Привезешь его силой? - Да! - крикнул Кузьма. Крогиус захихикал. - На Четырнадцатом одно неосторожное движение - и сор- вешься в пространство. Хотел бы я посмотреть на вашу драку. - Может, он передумал? - спросил я. - Кто, Олег? - Крогиус изобразил губами сомнение.- Три смены сидит здесь безвылазно. Да нет, он твердо сказал, что улетит. Лена! - окликнул он проходившего мимо человека. - Олег тебе твердо сказал, что улетит? - Ах, не знаю! - нервно прозвучало в ответ. Я подошел к краю площадки и смотрел, как эта самая Лена спускается по склону к плантациям. На квадратах оттаявшего грунта близ Озера были высажены кустики марсианского можже- вельника - самого неприхотливого растения в Системе, с могу- чими корнями, которым было все равно, за что цепляться, и крохотными синеватыми листьями. Углекислоты на берегу Озера для них хватало, но все же можжевельник принимался здесь плохо. Кто-то увязался за Леной - должно быть, астроботаник из новой смены. Я слышал их удаляющиеся голоса: - Конечно, пробовала. Тоже не годится для подкормки. - Посмотри, этот, кажется, живой. - Что? Да, он выгонит третий лист. Ох и намучилась я с ним! - Хороший мутант. По какому методу ты скрещивала? - Что?. - Да брось ты озираться, прилетит твой Олег, никуда не денется. Я спрашиваю, по какому... Делать было нечего, я пошел на станцию, там была сносная библиотека. Можно, конечно, продолжить шахматный бой с прак- тикантом, но мое самолюбие было уязвлено постоянными проиг- рышами. Хоть бы одну партию свел он вничью - так нет. Ника- кого почтения к командиру корабля! В библиотеке я бегло просмотрел каталог микрофильмов. Мое внимание привлекла книга Грекова, отца Робина. Книга эта вышла недавно, я не успел ее прочесть. Взяв со стеллажа мик- рофильм, я вставил его в проектор и начал читать. "Но есть еще одно соображение, которое могло бы наконец охладить чрезмерно горячие головы: - писал Греков. - Допус- тим, разведчики, высланные в направлении центра Галактики, найдут планету, пригодную для освоения. Но если она действи- тельно пригодна, то, скорее всего, населена, и, уж во всяком случае, больше прав для ее колонизации имеют ближайшие ее соседи. Представьте себе, что на Венеру - в тот период, ког- да она еще не была освоена людьми, - прибыли колонисты из другой звездной системы и сказали: "Это нам подходит, здесь мы будем жить". Как бы реагировала на такой акт Земля? Оче- видно, нельзя сбрасывать со счетов своеобразную этику косми- ческого проникновения. Наша Система - на окраине Галактики, вдали от звездных скоплений. И тут ничего не поделаешь. Хо- тим мы или не хотим, а развиваться мы должны по-своему..." Это место я перечитал дважды. Ну вот, теперь уже и эти- ка. В своей Системе - пожалуйста, можно не стесняться, но неэтично высовывать нос за орбиту Плутона. Так, что ли? Да ведь унизительно это, товарищ Греков! Неужели ты думаешь, что, встретясь на планете икс с разумными существами иного мира, мы вступим с ними в драку из-за приоритета? Не раз приходилось мне схватываться с проповедниками кос- мического изоляционизма. Что ж, придется схватиться и на этот раз. Я начал обдумывать тезисы будущей статьи. Поменьше язвительности, побольше аргументов... Тут в библиотеку протиснулся Всеволод: - Старший, радио от Олега. Он вылетает. Я взглянул на часы, раскрыл астрономический ежегодник. Ганимед сейчас примерно в тысяче мегаметров от Юпитера, а Четырнадцатый спутник - в ста пятидесяти семи. Скоро он вып- лывет из-за экватора Юпитера, этот шустрый спутник, которого только большая скорость обращения - десять часов с мелочью - удерживает от того, чтобы плюхнуться в бездонные глубины планеты. Ну что ж, не раньше как утром вернется Олег на сво- ей десантной лодке. - Вся станция переживает за Лену, - принялся Всеволод посвящать меня в местные дела. - У нее знаешь как с Олегом? Дружба еще со школьной скамьи. Они вместе кончили астрофизи- ческий и вместе отправились на Ганимед. Они никогда не раз- лучались, слышишь, старший? - Не может быть, - проворчал я. - Бен-бо! После первой смены он уговорил Лену остаться еще на год, а потом и на третий. - Ну, и почему вся станция переживает? Он же уговорил ее, а не принудил силой. - Скажешь! - Всеволод прыснул. - В программу твоей практики не входят ганимедские сплет- ни. - Да какие сплетни! Это... - В твою программу входит космонавигацирнная практика, самостоятельные расчеты, организация службы, зачет по уст- ройству корабля. Или, может быть, я ошибаюсь? - Не ошибаешься, старший. - Ну, так пойдем, будешь сдавать устройство корабля. Ты готов? - Подумаешь, "Т-9"! - сказал Всеволод. - Кто не знает "Т-9"! Ну и задал я ему жару! Несколько часов без передышки мы с ним лазали по кораблю. Я клал ладонь на какую-нибудь магист- раль и спрашивал: "А это что?" Я тыкал пальцем в переборку и спрашивал: "А что здесь?.. Как подается сюда воздух?.. Ава- рийное электропитание?" Я велел ему снять крышку главного распределительного щита и вникать в тонкости автоматических приводов. С практиканта пот тек ручьями. В дерзких кошачьих глазах появилось паническое выражение. Наконец он сдался. - Нас никогда так не экзаменовали, - сказал он скучным голосом. - Я не автомат и не обязан знать эти системы. - Ты собираешься летать на кораблях, не так ли? Или, мо- жет, ты не будешь летать самостоятельно? - Буду, - твердо сказал Всеволод. - Тогда возьми спецификации и изучи все до последнего контакта. Когда будешь готов, продолжим зачет. Под утро население Ганимеда высыпало наружу встречать Олега Рунича. Только Всеволод не вышел - он сидел в кают-компании и изучал спецификации. Десантная лодка Олега мягко села, выпустив длинные лапы упоров. Из лодки вылез человек в скафандре и скачками побе- жал к площадке. За плечами у него висел туго набитый рюкзак. - Контакт? - услышали мы его возбужденный голос. - Кон- такт! Эврика! Все пришло в движение. Обе смены ганимедцев взяли Олега в плотное кольцо, загалдели, по рукам пошла какая-то пленка. - Типичная запись биомассы. - Такие уплотнения может дать и эхо. - Ну да, скажешь! Явный контакт. - А почему здесь размыто? - Да не рви пленку из рук! Ребята, так нельзя! Пошли в лабораторию. Скафандры оставили в шлюзе станции, но и без скафандров мы с трудом поместились в тесном отсеке лаборатории. Прихо- дилось стоять вплотную друг к другу. Олег Рунич был ростом мелковат и неширок в плечах. Не сказал бы, чтобы он возмужал за эти три года - с тех пор как я высадил его на Ганимеде. Только вот его мальчишеское лицо обросло рыженькой клочкастой бородкой да кожа стала желтова- той, будто навсегда лег на нее отсвет Юпитера. - Ничего неожиданного! - слышал я хриплый гйлос Олега. - Все прежние зонды не доходили до поверхности, вот и все. Не пробивали атмосферу. А этот пробил! Вот, смотрите... Нет, дайте большую карту, где она? - Он разложил на столе карту Юпитера и ткнул пальцем в точку южного полушария. - Вот, на двадцатом градусе. Я прощупывал эту полосу, зонд был послан сразу после прохождения Красного пятна, последний зонд. Я уж не ожидал ничего путного, начал сворачивать станцию, гото- виться к отлету - и вдруг сигналы! Контакт! - Погоди, Олег, - сказал Крогиус. - Записи надо обрабо- тать, тогда посмотрим. Такие пики может дать и эхо. - Какое там эхо! - У Олега был такой вид, будто сейчас он бросится на Крогиуса. - Самый настоящий контакт с биомассой. В океане Юпитера есть органическая жизнь, никаких сомнений. - Он сморщился и схватился за горло. - Дайте попить чего-ни- будь... Лена принесла ему кружку витакола. Олег мигом осушил ее. - Уф-ф... Хорошо! Давно не пил. Я там упустил тубу с ви- таколом, теперь она крутится вокруг Четырнадцатого. - Олег коротко хохотнул. - Ну ладно. Помогите, ребята, погрузить зонды, десять штук. - Ты что, - сказал Крогиус, - собираешься обратно на Че- тырнадцатый? - Ну, ясно. Где Ференц? Надо проверить дыхательный при- бор... Тут все заговорили разом, а громче всех - мой Кузьма. Он потрясал у Олега под носом пачкой радиограмм. Ребята из но- вой смены тоже ярились: надоела толчея на станции, пора на- чинать нормальную работу. Ждали, ждали Олега, а теперь снова ожидать? Ну нет! Они и сами умеют забрасывать удочки в океан Юпитера. Пусть Крогиус со своей сменой сегодня же уберется с Ганимеда. Мимо меня прошла Лена, она проталкивалась к двери. Ее ху- денькое личико было прозрачно-бледным, напряженным, уголки губ горько опущены. - Да не могу я улететь, - говорил Олег, удивленно вздер- нув брови. - Как вы не понимаете... - И понимать нечего, - отвечали ему. - Собирай вещички, не задерживай свою смену. - Мы тут сами разберемся, что за рыбки плавают в Ю-океа- не. - Не ты один планетолог на свете. Кузьма протиснулся ко мне: - Почему молчишь, Улисс? Назначь время отлета, и дело с концом. Действительно, это было проще всего: отлет корабля, наз- наченный, скажем, через час, автоматически прекратил бы спор. Но я медлил. Не хотелось директивно вмешиваться в их дела. Я медлил, а спор между тем разгорался все сильнее. Теперь он шел не только об океане Юпитера с его гипотетическим на- селением, но и о прецессии оси планеты, и о веществе Красно- го пятна, и о перспективах приспособления Ганимеда и других больших спутников для нормальной жизни. Новая смена плането- логов, по-видимому, считала, что все предыдущие смены рабо- тали не то чтобы мало, но нерешительно, с подобным темпом освоение Ю-системы затянется еще на десятилетия, и потомки не простят такой медлительности. Ох, уж эти потомки! Чуть что неладно у нас, так сразу - "потомки не простят". Я и сам употреблял эту фразу неоднок- ратно, она ведь так легко срывается с языка. Потомки как бы смотрели на нас из своего грядущего далека суровым, осуждаю- щим взглядом... - Старший! - услышал я голос Всеволода и обернулся. Практикант стоял в открытой двери, на нем был скафандр с откинутым шлемом. По его лицу было видно, что что-то прои- зошло. Мелькнула мысль о коротком замыкании или рассогласо- вании ускорителя - мало ли что мог натворить в корабле лю- бознательный практикант. Я вышел к нему в коридор. - Она тронулась, - бурно зашептал Всеволод. - Я шел на станцию и вижу, она возится у лодки... - Погоди. - Я прислушался к каким-то прерывистым всхлипы- ваниям, они доносились из жилого отсека наискосок от лабора- тории. Я распахнул дверь и увидел Лену. В скафандре с откинутым шлемом она ничком лежала на койке, уткнувшись носом в мокрую подушку. Она тряслась от сдерживаемых рыданий, кусала подуш- ку, ее русые волосы были растрепаны. - Возилась у лодки, - громким шепотом сказал Всеволод, - по-моему, хотела открыть шлюз, я побежал к ней, а она как увидела меня, так сразу кинулась на станцию... - Позови врача, - сказал я. Лена услышала это. Встрепенулась, глянула на меня запла- канными, опухшими глазами, замотала головой. - Не надо! - выдохнула она. - Никого не надо... Ничего мне не надо... - Успокойся. - Я протянул руку, чтобы погладить ее по го- лове, но Лена отбросила мою руку. Тут вошел врач из смены Крогиуса, а за ним врач из новой смены. - Уйдите! - закричала Лена отчаянным голосом и забилась в угол, как звереныш. - Никого не хочу видеть!.. В коридоре у открытой двери толпились встревоженные гани- медцы. Я вышел из отсека и притворил дверь, загородив ее спиной. - Космическая болезнь? - негромко спросил Крогиус. Я пожал плечами. - Сколько можно? - доносился из-за двери голос Лены, пре- рываемый рыданиями. - Сколько можно жить в скафандре?.. Олег протолкался вперед, я посторонился и пропустил его в отсек. Вид у него был растерянный, он нервно теребил чахлую бороденку. Послышались приглушенные голоса, звякнуло что-то стеклян- ное, потом стало тихо. Так тихо, что было слышно, как в ма- шинном отсеке включилась и загудела регенерационная установ- ка. - Действительно! - проговорил кто-то из новой смены. - Держал ее тут три года, варвар, а теперь и на четвертый... - Да ничего подобного, - сказал Крогиус, раздраженно скривившись. - Что значит "держал"? Ничего он не держал, она сама оставалась, и все было хорошо. Просто нервы сдали. - Ну, теперь-то он улетит. - Теперь конечно, - сказал Крогиус. ...И вот мы летим. Желтый исполосованный сегмент Юпитера на экране был теперь похож на ломоть дыни. Земли пока не ви- дать-она сейчас обращена к нам ночной стороной. В черном пространстве спокойно горят звезды. Я сижу в своем кресле и поглядываю на коробку сигнализа- ции, связанную с наружными датчиками. Мы проходим вблизи запретной зоны - космической свалки радиоактивных отходов. Все в порядке, уровень радиации в норме. Все в порядке. Моему второму пилоту не сидится на месте. То он хватает тестер и лезет за главный щит, то вычисляет путевые программы, должно быть, на полгода вперед, то носит- ся где-то по кораблю. Как это говорится - с легким вздохом? С легким вздохом я вспоминаю Робина - невозмутимого, дремлю- щего в кресле, каждые десять минут открывающего глаза, чтобы взглянуть на приборы. Практикант усердно изучает спецификации и на память вы- черчивает схемы. Зачета у него я все еще не принял, и он, кажется, начал меня побаиваться. Правда, это не помешало ему сегодня после обеда разгромить меня на семнадцатом ходу. Больше играть с ним в шахматы не буду: я человек самолюби- вый. Припоминаю книгу Грекова и начинаю обдумывать антистатью. С некоторых пор я пишу статьи и ввязываюсь в полемику по космическим проблемам. Строго говоря, статей было напечатано всего две, но написал я их куда больше. К достоинствам моего стиля можно отнести краткость - и больше, пожалуй, ничего. Я побиваю противников, так сказать, лапидарностью изложения. Да, так вот. Этика космического проникновения, дорогой товарищ Греков, заключается не в вилянии хвостом перед гипо- тетическими инопланетными соперниками, а в разумном сотруд- ничестве с ними. Дело не в том, кто первый застолбит новень- кую планету, а... как бы это сформулировать, черт возьми... Мысли рассеиваются. Вернее, снова устремляются к сумрач- ному миру Ганимеда. Ну что тебе Ганимед? - уговариваю я сам себя. Замена на станции произведена, груз доставлен. Все в порядке. Все в порядке, если не считать того, что мы выби- лись из графика, - ну, от этого ни один пилот не гарантиро- ван. Скоро ужин. Надо бы сварить кофе, хороший такой черный кофе, пахнущий осенними листьями и бразильскими карнавалами. Может, ей полегчает от этого кофе. Хоть бы раз увидеть улыбку на ее худеньком замкнутом ли- це! Героические усилия Крогиуса и других ребят разговорить Лену, заставить улыбнуться шутке безрезультатны. Односложно ответит на вопрос, взглянет отсутствующим взглядом - и уйдет в свою каюту. Да, надо сварить ей пряный крепкий кофе из моего личного припаса. Я вожу его с собой на случай всяких передряг. В бортовой паек такой кофе, естественно, не входит. Интересно, что поделывает сейчас Олег Рунич? Вопрос нес- ложный. Сидит, должно быть, на Четырнадцатом, сидят и смот- рит, как полыхают под ними молнии в бурожелтом одеяле Юпите- ра. И ждет, маленький бородатый упрямец, ждет, не вздрогнет ли самописец от сигнала, посланного регистратором биомассы из аммиачного океана... Глава восемнадцатая ПРОПАВШИЙ ПРАКТИКАНТ Корабль подплывал к "Элефантине". Миновали стартовую зону ходовых послеремонтных испытаний. По левому борту проплыл серебряным огурцом спутник инфорглобус-системы. "Элефантина" была обращена к нам ребром и закрывала своим корпусом то, что нам хотелось увидеть больше всего. Мы виде- ли только основание (а может, верхушку) толстой колонны, торчащее из-за тора "Элефантины". И еще мы видели белые вспышки сварочных аппаратов. Когда я был здесь последний раз, строительство кораблей "СВП"-синхронизаторов времени-пространства только начина- лось: собирали стапели, принимали пер-вые секции. Теперь, спустя полтора года, монтаж, как я знал, был закончен и шли заключительные работы - главным образом внутри кораблей. Ох и не терпелось же мне увидеть их! А Всеволод просто прилип к иллюминатору. Достанется мне еще за этого непутево- го практиканта... Грузовой буксир, выбрасывая из сопла бледную плазму, пе- ресек мой курс, к буксиру была пристыкована уродливая конс- трукция. "Что еще за самодеятельный театр?" - подумал я и включил автомат вызова. Диспетчер "Элефантины" сразу отве- тил, и я в энергичных выражениях высказал ему то, что думаю о здешней организации службы полетов. - Успокойся, Улисс, - официальным голосом, показавшимся мне знакомым, отозвался диспетчер. - У тебя на курсе чисто. Займи зону "Д" и останься на орбите. - Это еще почему? - рявкнул я. - Мне надо ставить корабль на модернизацию. - Знаю, - отрезал диспетчер. - Ангар занят. Придется по- дождать двое суток. - Костя, это ты? - спросил я неуверенно. - Это я. - Так что же ты измываешься надо мной? Не можешь сказать по-человечески... - Я говорю по-человечески: ты вышел из графика, и ангар занят. Займи место в зоне "Д", а сам немедленно явись в дис- петчерскую. И прихвати своего практиканта. Выключаюсь. Вот так. Стоит приличному парню попасть в диспетчеры кос- мофлота - и можно считать, что он потерян для нормального общения. С отвращением, свойственным, скажу откровенно, всем пилотам Солнечной системы, я представил себе диспетчерскую с ее цветными графиками, телеэкранами, сигнальными мигалками и писком радиовызовов. Среди многих мест, от которых мне всег- да хотелось держаться подальше, диспетчерские идут за номе- ром один. Кузьма ярился, в сердцах махал то правой, то левой рукой. У него всегда было полно каких-то сверхсрочных дел на шари- ке, и он плохо переносил задержки. Всеволод настороженно глядел на меня своими зеленовато-кошачьими глазами. - Слышал повеление? - сказал я ему. - Ничего не подела- ешь, друг, придется отвести тебя за ручку к диспетчеру. Всеволод промолчал. Я начал маневрировать, выходя в назначенную зону, и тут мы увидели один из строящихся звездолетов, хорошо освещенный солнцем. У меня дух захватило оттого, что я вижу это чудо не на конструкторском экране и не на чертежных листах, а воочию. Нельзя сказать, чтобы он был красив, этот чудо-корабль. Большие корабли дальних линий, не приспособленные для посад- ки на планеты с атмосферой, вообще не отличаются красотой форм. Неопытному глазу они предстают как нагромождение труд- но понимаемых геометрических сочетаний. Ну, а корабль "СВП", наш хроноквантовый гигант, был похож на нагромождение нагро- мождений. Я хорошо помнил, как Борг, закрепив на экране найденную предварительную компоновку звездолета, его внешнего облика, позвал нас полюбоваться. Я заметил, что корабль не очень-то красив. Борг свирепо хмыкнул и сказал: "Ты, пилот, кажется, чтишь Фритьофа Нансена. Не помнишь ли, что заявил Нансен о своем корабле, специально спроектированном для полярных исс- ледований?" Я признался, что не помню. "Надо помнить, - от- чеканил Борг. - Нансен сказал: "Форма корабля, на которой мы наконец остановились, многим, быть может, покажется некраси- вой, но что она была хороша и целесообразна, думается, пока- зало наше плавание". Если свести облик звездолета к простейшей, основной схе- ме, то