ательно сопровождается взрывом. И верно, были времена, когда научным экспериментам со- путствовал если не взрыв, то уж, во всяком случае, впечатля- ющий внешний эффект. У алхимиков всегда что-то полыхало, громыхало, взрывалось. А первые серьезные опыты с электри- чеством? Аббат Нолле умертвил током воробья - это было пот- рясающее зрелище. Не стоило хватать руками заряженную лей- денскую банку - как трахнет!.. Постепенно, однако, эксперименты утрачивали вот этот эле- мент грубой зрелищности - он остался, пожалуй, только у фо- кусников. Не очень-то эффектно выглядела возня Ломоносова или Лавуазье с взвешиванием колбочек, но из этой "возни", похоронившей флогистонную теорию, родилась современная хи- мия. А опыт Эрстеда? Маленькая петля из проводника слабо ше- вельнулась между полюсами подковообразного магнита, наивно выкрашенными в красный и синий цвета. Тут и смотреть было не на что. Но ничтожное это движение вызвало к жизни гигантскую энергетику, коренным образом изменившую картину мира. И какими же дикими, неосуществимыми во все времена каза- лись новые идеи! Ломоносов был убежден, что луч света откло- няется магнитным полем. Кажется, он и не пытался поставить опыт - не позволяли тогдашние технические возможности. И уж тем более он не надеялся доказать кому-либо свою правоту. А ведь, в сущности, он предвосхитил телевидение... История науки предъявляет массу доказательств: несоот- ветствие идеи обыденным представлениям не означает порочнос- ти идеи. Сказали бы физику первой половины XIX века, убежденному, что физика законченная наука, нуждающаяся лишь в частных уточнениях, - сказали бы такому ученому, что от соударения двух небольших кусков металла вымахнет гигантский гриб атом- ного взрыва! Да он бы счел вас за сумасшедшего... Атомная эра тоже началась в тиши лабораторий. Беккерель, супруги Кюри, Резерфорд и представить себе не могли, что бу- дет Хиросима. Эксперимент, каких не бывало... Да, в XX веке не было недостатка в впечатляющих внешних эффектах. Сколько отчаянных усилий, сколько титанической ра- боты потребовалось, чтобы отвести от человечества реальную угрозу гибели в термоядерном пламени, чтобы снова загнать разбуженный атом в лаборатории, в котлы энергостанций... Опыт с тех пор выглядит скромно, отнюдь не кричаще. Точ- ки, разбросанные на фотопленке, на сетке миллиметровой бума- ги. Столбец цифр, выданный счетной машиной, которая пучками проводов сообщается с установкой, глубоко запрятанной в бе- тонном каземате. Всплески на экранах. Современному математику, как и Эйнштейну в прошлом веке, достаточно карандаша и бумаги, не считая, конечно, вычисли- тельной машины. До поры до времени новая идея удовлетворяет- ся математическим выражением. Но затем ей как бы становится тесно в строгих рядах уравнений - и она попадает в руки экс- периментаторов. Умозрение с неизбежностью уступает место его величеству эксперименту. И тогда... Не знаю, может, существует определенная закономерность: в сознание миллионов новая идея входит непременно через пос- редство внешнего эффекта. Так было с первыми электрическими опытами. Так было, увы, и с атомной энергией. Что ж, наверное, идея Феликса о временном сдвиге, о расс- лоении времени в этом смысле не исключение. Она тоже нужда- ется во внешнем эффекте, чтобы доказать свое право на су- ществование. Давно известно, что парадоксальные идеи особенно плодот- ворны. "Эта идея не настолько безумна, чтобы быть истин- ной", - сказал когда-то Нильс Бор. Итак - эксперимент, какого не бывало... К десяти утра пристройка, примыкавшая к круглому павиль- ону, заполнилась приезжими гостями и сотрудниками института. Все это несколько напоминало театр, с той, однако, разницей, что перед зрителями была не сцена, а огромный телевизионный экран. Мы с Боргом сели в пятом ряду. Борг был молчалив и невоз- мутим. На мой вопрос, как он провел вчерашний вечер у Феликса, он коротко ответил: - Недурственно. Я принялся озираться. Вон Стэффорд, изящный и учтивый, тихо беседует в третьем ряду с меднолицым математиком Чанд- ром. Вон коротышка Нгау. А рядом с ним - прямая и сухопарая фигура Баумгартена. Давненько я не видел его. Со времени па- мятного венерианского рейса у меня осталось чувство нелов- кости по отношению к старику. Надо бы поговорить с ним. Под моим пристальным взглядом Баумгартен медленно обернулся. Я помахал ему, и он величественно кивнул в ответ. А вон седая голова Самарина. Мои шеф сидел в окружении астрофизиков, планетологов, связистов. Он-то не оглянулся на мой взгляд, грозный начальник космофлота, живая история за- воевания Солнечной системы. Озабоченный, деловитый, прошел в первый ряд Греков. Да, чуть ли не весь Совет сегодня здесь. И уж во всяком случае - комиссия по исследованию космоса и демографическая комиссия в полном составе. Сотрудники института расположились в задних рядах. Они возбужденно переговаривались, а Таня и тот, знакомый мне за- горелый молодой человек то и дело выскакивали из пристройки и возвращались, никак не могли усидеть на месте. - Что же, начнем, - сказал Греков из первого ряда. - Где Феликс? - Его ищут, старший, - ответила Таня. - Сейчас должен прийти. И тут же вошли Феликс и Андра. Она не то чтобы вела его за ручку, но впечатление почему-то было такое - судя по не- довольному виду Феликса и напряженному выражению ее лица. - Если все готово, Феликс, - сказал Греков, - то, будь добр, начни эксперимент. - Наверное, все готово... - Феликс привычным жестом под- нес пятерню к голове, но, наткнувшись на ровно подстриженное поле, опустил руку. - Только я бы хотел... Практически опыт готовил Осинцев, пусть он и ведет. Если не возражаете. Возражений не было. Феликс тут же уселся позади, Андра села рядом. Осинцевым оказался тот самый загорелый парень. Он быстро прошагал к экрану, взял длинную указку, кивнул кому-то по- верх голов зрителей. По экрану как бы прошла мутная волна. Затем из мути прос- тупило изображение - интерьер круглого павильона. Осинцев, воднуясь, давал пояснения: - Теоретические посылки сегодняшнего опыта восходят к из- вестному уравнению Платонова, который... которое в свою оче- редь представляло собой попытку... гениальную попытку выра- зить закон асимметрии материи. Феликс продолжил работу Пла- тонова, математически обосновал теорию перехода энергия - время, иначе говоря - теорию расслоения времени, которая... которое... - Нам это известно, - раздался голос Грекова. - Более или менее известно, хотя не во всем понятно. Перейди, пожалуйс- та, к экспериментальной части. - Хорошо. - Осинцев прокашлялся, голос его окреп, он пе- рестал путаться в словах. - Вот этот пояс, - он ткнул указ- кой в массивное белое сооружение, - установка энергоприемни- ка. Это, - он указал на тускло мерцающее кольцо высотой при- мерно в метр, расположенное внутри белого барьера, - кон- центратор, состоящий из зеркальных инверторов... - Наше колечко, - шепнул я Боргу. - Должен заметить, - продолжал Осинцев, - что принципи- альную схему концентратора, его форму подсказал нам конс- труктор Борг. Один из первых вариантов такого кольца был ус- тановлен на корабле Дружинина накануне его известного прыжка за пределы Системы. Сзади раздались осторожные шаги. Я оглянулся и увидел Ле- она, прошмыгнувшего к свободному креслу. Ну конечно: нельзя, чтобы что-нибудь происходило без него. Сел, вытянул шею, на лице прямо-таки написано: "Какие фокусы сегодня будут пока- зывать?" - Итак, приступаем к эксперименту, - звонко объявил Осин- цев и снова сделал знак кому-то из сотрудников. Мне показалось вначале, что экран потемнел. Потом, одна- ко, я увидел, что тьма сгущается в центре павильона, в сере- дине кольца. Да и не тьма это была, собственно, а скорее... не знаю, как объяснить, но возникло ощущение, что я вижу пустоту, ну, такую полную, абсолютную, какой не бывает даже в открытом космосе. Странное это было ощущение. - В режиме, - негромко сказал сотрудник, сидевший у пуль- та управления. - Опускай, - скомандовал Осинцев. Теперь сверху медленно начал опускаться трос, к которому была подвешена небольшая прозрачная коробка, в ней чернел какой-то предмет. - Создан переходный канал или, иначе, энергетическая гра- ница перехода, - пояснял Осинцев, - и мы опускаем в эту зону кинокамеру. Обыкновенную панорамную камеру "Кондор". Трос висел неподвижно, коробка с камерой стояла на полу в центре павильона, в пустоте или как еще можно было это наз- вать. И вдруг они исчезли - и коробка и камера. Трос, все так же натянутый, висел, не шелохнувшись, будто незаметно обрубленный, а их не стало. Не провалились, не растворились в воздухе, а именно исчезли в неуловимый для глаза миг. Стояла мертвая тишина. Осинцев словно бы забыл о своей роли руководителя эксперимента, он всем корпусом подался к экрану и смотрел не мигая, и все смотрели на экран, на то место, где секунду назад была коробка с камерой. Еще не от- давая себе отчета в том, что же, собственно, произошло, я мельком оглядел притихшие ряды. Кажется, только Феликс не смотрел на чудо, свершившееся на наших глазах. Он сидел, опустив голову. Осинцев спохватился. - Ну вот! - воскликнул он и повторил несколько спокойней: - Ну вот. Переход энергия-время произошел. Как видите, объ- ем, занятый коробкой с кинокамерой, свободен, в него можно поместить любой другой предмет. - А где же камера? - раздался высокий, скрипучий голос Нгау. - Она здесь же, - быстро ответил Осинцев. - Она здесь, только не сейчас. Раньше - понимаете? Она может быть на час раньше, и на год, и на тысячи лет - в данном случае это не имеет значения, потому что расслоенное время - это не то время, которое было и зафиксировано историей. У расслоенного времени свой отсчет... Камера здесь, но не сейчас... Я взглянул на свой хронометр. Секундная стрелка резво бе- жала по кругу, отмеряя время... нормальное время, привычное, всегда бегущее вперед время... Что же это? Низвержено несокрушимое, единственно возмож- ное Время, всемогущее четвертое измерение, вне которого не- мыслимо само движение материи?.. Поразительна была пленка, автоматически отснятая кинока- мерой. Но вот экран погас. Эксперимент был закончен. - Машина времени? - Теперь Осинцев отвечал на вопросы, посыпавшиеся со всех сторон. - Н-не думаю, да и не в назва- нии дело. Это не путешествие во времени, это сдвиг. Хронок- вантовый сдвиг, хотя и это название не вполне отвечает... Что? Нет, сдвиг в будущее исключается, энергетический барьер движется вместе с фронтом времени, здесь переход невозмо- жен... Да, что касается энергетики, подсчитано точно, мы вы- дадим всем членам Совета специальное издание, в котором... Меня тронули сзади за плечо, передали записку. На миг пе- рехватило дыхание, когда я ее разворачивал. Вот что получа- ется, когда застают врасплох... Но записка, конечно, была не от Андры. "Грандиозный, величайший опыт", - значилось в ней, и пос- ле трех восклицательных знаков подпись: "Леон". Я обернулся к нему и кивнул. Верно, грандиозный. Возможно, что и вели- чайший, хотя такие эпитеты обычно дают не современники, а потомки. И эффектный. Нет, миссис Мерридью могла бы не опасаться: никаких взрывов. Время раскололось без шума, без звука. На- шелся наконец-то богатырь, схвативший под уздцы неудержимо- го, вечно спешащего вперед коня... Я оглянулся на богатыря. Его не было на месте. Богатырь тихонько улизнул, ему стало скучно с простыми смертными, и он просто взял да и ушел. Андра тоже ушла. Может быть, она наливает ему кофе в складной стаканчик и следит, чтобы не пролилось на рубашку. Глава двадцать третья "ГОТОВЬТЕСЬ К ВСТРЕЧЕ С САБЛЕЗУБЫМ ТИГРОМ!" За мной шла погоня. Я не оглядывался, но чувствовал всей кожей, всеми нервами, что призраки нагоняют меня. Кошмарные космические призраки, они беспрерывно меняли цвет и очерта- ния, я знал это, хотя и не оглядывался. Скорость моего реак- тивника уступала их скорости порядка на два, они надвига- лись, спасения не было. Вдруг откуда-то выскочил человек в скафандре, шлем почему-то был откинут, я увидел худенькое лицо с рыжеватой жидкой бородкой - да это же Рунич, плането- лог с Ганимеда! Откуда он взялся здесь, в открытом прост- ранстве... Рунич схватил меня за руку и потащил в сторону, в черный провал, в сгустившуюся тьму полной, абсолютной пусто- ты... Тут я проснулся. Прерывисто гудел видеофон, гудел, навер- ное, уже давно, настойчиво. Я протянул руку к столику, нажал кнопку ответа. На экранчике проступило лиио Леона. Он всмот- релся в меня, удивленно вздернув брови, и сказал: - Нечесан и помят. Неужели спишь так поздно? - Представь себе, - проворчал я. Дурацкий сон еще не от- пустил меня. - Который час? - Четверть десятого. Где ты был вчера весь вечер? Я тебя вызывал, вызывал... - Я развлекался. А в чем дело? - Развлекался? - Леон хмыкнул с недоверчивым видом. - Мне нужно поговорить с тобой, Улисс. У тебя какие планы на се- годня? - Мало ли какие планы! Если хочешь, приходи в двенадцать к центральному рипарту. Ты ведь любишь там бывать. - Ну хорошо. - Леон был явно озадачен. - Я приду. Не спеша я вылез из-под одеяла, поднял штору. Неяркий бледно-голубой день вошел в комнату. До чего высокие гости- ницы строили в прошлом веке! Из моего окна я видел город с высоты птичьего полета - так, кажется, любили писать в ста- рых книгах. Я видел голубой купол здания Совета с флагами коммун, и уголок Площади Мемориалов в просвете меж высоких домов, и вдалеке, на севере, телевизионную башню. В излучине реки пышно зеленели сады. Перекрещиваясь на разных уровнях, текли трансленты. В небе то и дело вспыхивали эмблемы празд- ника Мира, плясали, выстраиваясь, лозунги, струились тексты последних известий и праздничных программ. В распахнутое окно влетела песня, я вспомнил, что слышал ее вчера в каком-то кинофильме. В ней были такие слова: "И снова гудят корабли у причала: начни все сначала, начни все сначала..." Фильм, по правде, был пустяковый, а вот песня мне понравилась. Начни все сначала... Пока что надо начинать день. Я при- нял душ, побрился и вышел в коридор. Мимо проехала самоходная тележка с едой. Из номера напро- тив выскочила лисица - настоящая, рыжая, - она метнулась мне под ноги, я слегка опешил. - Вега, сюда! - раздался строгий голос. Дородный человек с желтеньким попугаем на плече вышел из того же номера, извинился передо мной и вместе со своим зве- ринцем направился к лифту. Ну вот, подумал я, уже начали лисицам давать имена звезд. Очень мило. Ученый тюлень Бетельгейзе, дрессированный беге- мот Фомальгаут... Номер Борга был этажом ниже. Я постучался и вошел. Борг, в темно-вишневом халате и домашних туфлях, сидел в кресле и читал газету. Газеты валялись и вокруг кресла. На столике перед ним стояла початая бутылка красного вина и поднос с едой. - Садись, - сказал он. - Я ждал тебя. Ешь, пей и читай. Пить я не стал. Я положил на тарелку кусок мяса, полил его гранатовым соком и принялся есть. Хрустели на зубах под- жаренные ломтики хлеба. - Хорошо бы еще заказать яичницу с колбасой, - сказал я. Борг пожал плечами и снова углубился в чтение. Я поднял одну из газет, пробежал заголовки: "Готовьтесь к встрече с саблезубым тигром", "Плиоцен или миоцен?", "Бросок сквозь время"... Во все времена, подумал я, журналисты изощрялись в приду- мывании заголовков похлеще. Впрочем, тут как раз был тот случай, когда самые хлесткие заголовки не смогли бы выразить всю грандиозность проблемы. "Расселяться в космосе или во времени? Что еще придумает Феликс?"... - Послушай, что пишет Джулиано, - сказал Борг из-за раз- вернутого газетного листа: - "Понятно, что смещение на час, или на сутки, или даже на минуту даст возможность расселить человечество, так сказать, в различных слоях времени. Одна часть будет жить в том же пространстве, что и вторая, но в разное время, и обе части никогда друг с другом не столкнут- ся и даже не встретятся. Но как избегнуть физической встречи с постройками прошлого, как организовать совместное пользо- вание объектами долговременного характера, материальными средствами цивилизации? Элементарная логика подсказывает единственный выход: сместить часть человечества в далекое прошлое, предпочтительно в те времена, простите, в то время, когда еще ни одно здание не было возведено рукой человека, да и скажем прямо - когда не было на Земле самого человека. Я предлагаю - неогеновая эпоха, век плиоцена, не ближе мил- лиона лет, но и не далее десяти миллионов..." - Борг швырнул газету на пол, взглянул на меня с усмешечкой. - Ну, что ска- жешь, пилот? Что я мог сказать? - Закажу-ка все-таки яичницу с колбасой. - Я придвинулся вместе с креслом к шкале заказов. Яичница там значилась, и колбаса тоже, но порознь. Пришлось мне сделать два заказа. Борг налил себе вина, отпил. - На Джулиано это похоже, - сказал я. - Всю жизнь изучал кости австралопитеков, а теперь возжаждал увидеть их живы- ми... - Чепуха, - сказал Борг. - Австралопитеки, саблезубые тигры - все чепуха. Не будет никакой встречи с ними. Щелкнуло окошко подачи - приехала яичница. Она была син- тетическая, не такая пышная, как та, в доме Деда, но тоже ничего. Я ел, обжигаясь и облизываясь, а Борг, отказавшийся разделить со мной трапезу, насмешливо поглядывал. Его боль- шие, в белых волосках руки покойно лежали на подлокотниках. Я спросил: - Ты решил взять отпуск, старший? - А что, - ответил он вопросом на вопрос, - халат обяза- тельно ассоциируется с отпуском? - Он еще отпил из стакана. - Зря пренебрегаешь газетами, пилот. Прочти хотя бы, как комментируют твое выступление. Я снова развернул газету, нашел отчет о вчерашнем заседа- нии Совета. "Мы привыкли к резкому тону выступлений Улисса Дружинина, - побежали строчки отчета. - Вспомним, как несколько лет на- зад, после памятного его полета, он яростно упрекал Совет в чрезмерной осторожности и нетерпеливо требовал принять прог- рамму выхода в Большой космос. Вспомним его максималистские статьи на ту же тему. Вчера же перед Советом предстал другой Дружинин. Его речь была на редкость спокойной, правда, с ощутимым налетом горечи..." Далее шел полный текст моего выступления, уместившийся на половине газетного столбца. "...Я знаю, что многие люди, и не только пилоты, разделя- ют мои взгляды. Наверное, мы, сторонники космического рассе- ления, не очень осведомлены в вопросах экономики. Возможно, мы выглядим в глазах Совета этакими Дон-Кихотами, не желаю- щими считаться с реальной действительностью, с целесообраз- ностью и другими могучими факторами. Что можем мы противо- поставить - азарт, нетерпение, зов открытых пространств? Мы понимаем, что это не аргументы. Когда-то Седов, Амундсен, Пири рвались к Северному полюсу, они предприняли экспедиции на свой страх и риск, их побуждал идти в ночь и льды энтузи- азм первооткрывателей. Но только десятилетия спустя, когда интересы мореплавания и метеослужбы, интересы хозяйственного освоения Крайнего Севера продиктовали необходимость, полюс был прочно обжит дрейфующими станциями. Мы понимаем это. Здесь много говорили об открытии Феликса Эрдмана. Нас- колько я понимаю, дело идет к тому, что будет принята прог- рамма, которая направит труд и энергию на подготовку велико- го переселения во времени. Это займет несколько десятилетий, может быть, целый век. На целый век будет отсрочен выход в Большой космос, потому что две такие грандиозные программы одновременно, конечно же, не осилить. Но разве перенаселен- ность планеты - единственная побудительная причина дальней- шего проникновения в космос? Возможно ли замкнутое развитие цивилизации на ее нынешнем уровне? И если движение надолго будет остановлено, ограничено пределами Системы, то не утра- тит ли человечество нечто очень важное, что я не берусь объ- яснить - я не философ, а всего лишь пилот. Скажу в заключение: есть два звездолета и есть доброволь- цы. Необходима по крайней мере разведка. Тут говорили о том, что полет к звездам сопряжен с новым качеством опасности. Что ж, значит, нужны люди, обладающие смелостью нового ка- чества. Рано или поздно придется преодолеть инерцию. Рано или поздно человечество выйдет в Большой.космос. Но лучше - раньше". Я пробежал свою речь. Не знаю, как там с "ощутимым нале- том горечи", но свои мысли, кажется, мне удалось выразить. Никогда в жизни я не произносил лучшей речи. И уж, наверное, никогда не произнесу. Правда, она ни возымела действия. Гре- ков взял слово и разгромил меня в прах. Он говорил все то же: дальняя космическая связь исключает необдуманные разго- воры о замкнутом развитии цивилизации; никто и никогда не принимал бесповоротных решений, запрещающих выход за пределы Системы, - просто не настало для него время; перспективное планирование должно опираться на реальные возможности, и поскольку эксперимент в Институте физики времени такие воз- можности открывает... Словом, после бурной трехдневной дискуссии большинством голосов было принято решение отсрочить космическую программу и сосредоточить исследования, труд и энергетику на программе расселения во времени. Так-то, пилот Дружинин. Двумя чашками крепкого кофе я завершил свой завтрак. Нес- колько осоловев от необычно плотной еды, я сидел в кресле против Борга, и в голове вертелась все та же немудрящая, но почему-то запавшая в память песенка: "И снова гудят корабли у причала: начни все сначала, начни все сначала..." Какое прекрасное было начало, подумал я. Мы с Робином пронеслись сквозь время, как призраки. Да, черт побери, как призраки. Мы доказали, что прорыв в Большой космос возможен. Как счастлив я был тогда, как молод и счастлив, и уверен, что новая космическая эра настанет, вот она, совсем близко, распахни только дверь... И все рухнуло. Греков на этот раз добился большинства. "Ввиду серьезных сомнений в безопасности полета в хронокван- товом режиме - отменить предполагавшийся ранее разведыва- тельный выход за пределы Системы..." - Старший, - сказал я, - разве недостаточно было опыта нашего полета? Как ты сам теперь оцениваешь вероятность опасности? Борг посмотрел на меня долгим взглядом. - Риск, конечно, есть, - ответил он неопределенно. - Но риск есть и в обычном межпланетном рейсе... Мне вдруг расхотелось говорить об этом. Что толку зря мо- лоть? Ясно ведь сказано: "Ввиду серьезных сомнений..." - Ты куда-то исчез вчера после заключительного заседания, - сказал Борг, - а тебя разыскивал Самарин. Нехорошо это - выключать видео. - Я был в кино, потому и выключил. - Он вызывал тебя до позднего вечера. - Я смотрел четыре фильма подряд и вернулся в гостиницу около часа ночи. Сейчас вызову его, мне тоже надо... - Не трудись. Самарин, наверно, уже подлетает к Луне. - Черт... жаль, не успел... Борг отхлебнул из стакана. Какой-то он странный сегодня, подумал я, никуда не торопится, ничего не делает руками. - Он сидел у меня весь вечер, - сказал Борг. - Славно мы с ним поговорили... Между прочим: в ближайшие две недели оба корабля будут испытаны и войдут в строй действующих. Они бу- дут выполнять спецрейсы - разумеется, в пределах Системы и на обычном плазменном ходу. Самарин просил передать, чтобы ты был готов принять один из них. - Спасибо. Борг все смотрел на меня, испытующе как-то смотрел. - Хроноквантовый двигатель, понятно, снят не будет - слишком большая работа. Он будет отключен от питания и зап- ломбирован. Но не снят. Несколько секунд мы сидели молча, уставившись друг на друга. - Это тоже Самарин просил передать? - спросил я, - Нет. Это я от себя. Распломбировать двигатель и подключить питаниедело нехит- рое. Надо только хорошо знать, что к чему. Схему я знал хо- рошо. Недаром столько времени лазал по кораблю... - Нет. - Я покачал головой. - Нет, старший. Всю жизнь я только и делаю, что выхожу из графика... С меня хватит. Борг опять потянулся к стакану. - Н-ну что ж, - сказал он медленно, - выходить из графи- ка, конечно, не следует. Я понял, что разговор окончен. Но уходить не хотелось. Решительно не хотелось. Когда-то я теперь увижу Борга? - Старший, - сказал я, - ты понимаешь теорию расслоенного времени? - В самых общих чертах. - Вот я был на эксперименте, видел все своими глазами, но понять никак не могу... Ведь это же аксиоматично, что время не может течь вспять. - Оно и не течет вспять, - устало сказал Борг. - Все за- коны мироздания остаются на месте. - Позволь, но как же тогда... - Не спрашивай меня, Улисс. Обратись к Феликсу. Опять мы помолчали. Что ж, надо идти. Чего я расселся тут, на самом деле! Видно же, что Боргу не до меня. Я уже уперся ладонями в подлокотники, чтобы встать, но тут заме- тил, что Борг набрасывает что-то на блокнотном листке. - Вот, смотри, - сказал он, быстро заштриховывая промежу- ток между двумя параллельными кривыми. - Это, допустим, ре- ка. Течет сюда. - Он нарисовал жирную стрелку. - Течет сюда, и назад воде хода нет: разность уровней определяет направле- ние. Теперь представь себе, что это не вода, а время. Река Времени. Представил? Отлично. А вот лодка. В лодке плывем мы. Человечество - скажем так. И плывем мы, значит, по Реке Времени, куда оно, туда и мы, с той же скоростью. И проплы- ваем, скажем, мимо острова. Вот. - Борг нарисовал посреди реки неровный кружок и упер в него острие карандаша. - Та- кой, знаешь ли, милый островок, зеленые берега... - Знаю, - кивнул я. - Зеленые берега и белый домик-башен- ка под красной крышей. - Белый домик, - повторил Борг, мельком взглянув на меня. - Отлично, белый домик. Так вот, пронесло нашу лодку течение мимо острова - и никогда ты больше этот свой белый домик не увидишь. Правильно? Я молчал. - Он уже в прошлом, и ничего не вернешь. - Борг заметно оживился. - Но представь себе далее, пилот, что, пока несет тебя течение, ты изобрел весла. И ты начал грести назад - к островку с белым домиком. Трудно против течения, не так ли? Много надо потратить сил. Но вот ты тем не менее догреб. Он задумался, а я напряженно ожидал продолжения. - Ты вернулся, - сказал Борг, морща просторный свой лоб, - и снова увидел остров. И белый домик на нем. Ну конечно - место то самое. Но та же самая ли вода обтекает теперь этот остров? Отвечай, пилот! - рявкнул он вдруг. - Нет, - ответил я, глядя на него во все глаза. - Нет, конечно. - То-то и оно! Помнишь как Гераклит говорил? Нельзя дваж- ды войти в одну и ту же воду. Другая вода - другое время. Вот! - Борг помолчал и добавил: - Тут, конечно, время надо понимать в его материальном, энергетическом смысле. Впро- чем... Все аналогии, впрочем, примитивны. Он скомкал листок и отшвырнул в угол. - Я вот о чем думаю, - сказал я. - Допустим, такое пере- селение когда-нибудь состоится. Конечно, найдутся доброволь- цы, и часть человечества перенесется на миллионы лет на- зад... - На десятки миллионов, - вставил Борг. - Хорошо, на десятки. Они окажутся на необитаемой зем- ле... то есть нет... на земле, населенной ящерами. Вот еще, кстати, вопрос: поселенцам понадобятся большие площади для застройки, и они перебьют динозавров - перебьют, скажем, до того, как от этих динозавров произойдут первые теплокровные, млекопитающие... Можно ли представить страшные последствия такого вмешательства в эволюцию? Имеем ли мы право... - Да нет же, Улисс, - перебил меня Борг. - Не произойдет никакого вмешательства. Тех динозавров, которые были, пере- селенцы не встретят. Они будут в другом материальном потоке времени, пойми же. - Ну, допустим, - сказал я с сомнением. - Другой поток времени. Но пространство ведь то же самое? Переселенцы нач- нут его обживать, строить дома и прочее. Представь себе: они строят дом как раз на том месте, где стоит этот отель. Мы-то им не помешаем, нас для них еще нет. Но ведь нам-то их стройка помешает, она будет столь же материальной, как... ну, скажем, как кости динозавра, которые, может быть, лежат под фундаментом этого отеля. - Дались тебе динозавры! - с досадой сказал Борг. - Меша- ют они нам с тобой сейчас? Нисколько. Мы совпадаем, совмеща- емся с ними в пространстве, а во времени - нет. Точно так же не помешают нам стройки переселенцев. Остров с твоим белым домиком будет обтекать другая вода. - Вчера, перед началом киносеанса, - сказал я, помолчав, - слышал я, как спорили трое. Так вот, один утверждал, что загонять живых людей в прошлое бесчеловечно, что это хуже убийства, и все такое. Борг коротко взмахнул рукой. - Знакомые разговоры, - проворчал он. - Нечто в этом роде кричали, когда начиналось заселение Венеры... Кстати: пере- селенцы не останутся за непроходимым барьером, канал связи с ними будет сохранен. Во всяком случае, - добавил он, - все это - дело отдаленного будущего. В том-то и штука, подумал я. Отдаленное будущее. Но что делать нам сейчас? Вот вопрос... - Какие у тебя планы, старший? - спросил я, поднимаясь. - Полетишь на "Элефантину" или проведешь праздники здесь? Борг не успел ответить: пропищал его видеофон. Даже не пропищал, а, скорее, замурлыкал. У Борга даже видео было собственной конструкции, не как у всех. - Здравствуй, старина, еще раз, - услышал я незнакомый мужской голос на неважном интерлинге. - Здравствуй, Кнуд. - Борг поднес видео к лицу. - Ты та- кой румяный, что сердце радуется. Невидимый мне абонент захихикал. А потом: - Наш утренний разговор меня... э-э... ошеломил. Может, ты пошутил, старина? Помню, в школе ты любил... э-э... пошу- тить. - Да нет, - сказал Борг. - Какие там шутки! - Ты просил еще час на размышление, час прошел... э-э... Конечно, у нас в бюро найдется место для такого конструкто- ра, как Ивар Борг, но... может быть, ты передумал, старина? - Час - не слишком долгое время для размышления, но... В общем, я не передумал, Кнуд. Подыщи мне, пожалуйста, домик где-нибудь в пригороде, у моря. - Я живу в Торнбю, старина. Это, если помнишь... - Прекрасно помню. Торнбю - очень хорошо. - Значит, будем жить по соседству... Э-э... я даже не знаю, радоваться или нет, что ты... решил... - Я сам не знаю, - сказал Борг. - Ну, до свиданья, Кнуд, спасибо тебе. Он выключился, тяжело поднялся и заходил по комнате. - Старший, прости, что вмешиваюсь, но... что-то я не по- нимаю. - Очень просто, - четко выговаривая каждый слог, сказал Борг. - Я сделал все, что сумел. А теперь мы с моим старым другом Хансеном будем конструировать дегские игрушки. - Детские игрушки?.. - Да. - Борг залпом допил вино и налил еще стакан. - Как ты считаешь, пилот, - медленно спросил он, подойдя ко мне и вглядываясь в глаза, - до каких пределов простирается чело- веческое право на поступки? Я пожал плечами: - До разумных пределов. - До разумных пределов, - повторил Борг. - Да, конечно, ты прав. Разумные пределы... Ладно, ступай. Мне нужно хоро- шенько подумать... Будь здоров, Улисс, Глава двадцать четвертая ПРОЩАНИЕ Я шел по празднично оживленным улицам. Карнавал должен был начаться вечером, когда стемнеет, но уже сейчас чувство- валось его приближение. Вон спустилась со станции трансленты целая процессия, в шляпах с перьями, в средневековых камзо- лах, кожаных колетахне поймешь, не то моряки Колумба, не то стрелки Робина Гуда. Спешат куда-то, репетировать представ- ление, должно быть. Вон танцуют на площади девушки в звери- ных масках; их окружила детвора, галдит и смеется. У огром- ного визора толпятся, смотрят прибытие олимпийской команды одной из коммун. Уличное кафе - столики сдвинуты, пожилой шахматист дает сеанс одновременной игры. Да это же Корунья, экс-чемпион Системы, кумир нашего детства! Я постоял немно- го, глядя на орлиное смуглое его лицо. Надо же - Корунья! Вспомни, вспомни, как мы, зеленые школьники, забросили заня- тия и потеряли всякий покой во время его знаменитого матча с Вержбицким... До сих пор помню неувядаемую седьмую партию - внезапный рейд коней, сокрушительную, неудержимую атаку... Мне захотелось сыграть в сеансе против Коруньи. Захоте- лось, позабыв обо всем, слиться с праздничной толпой, наце- пить маску посмешнее, пуститься в пляс - ну вот с той бело- курой смеющейся девушкой, например. Чего мне, собственно, надо? Разве плохо этой милой девушке, всем этим людям под голубым сентябрьским небом? Куда ты их тянешь, Улисс? Будь как все, наслаждайся жизнью, не гонись за несбыточным. В конце концов, у тебя тоже есть дом и все такое. "Начни все сначала..." Леон ожидал меня у главного входа в центральный рипарт. - Зайдем, - сказал я. - Помоги мне выбрать новый костюм. Народу в рипарте было полным-полно - как всегда по празд- никам. Образцов одежды тоже было сколько угодно. Мы медленно шли по залам, задирая головы к витринам. - Снова входят в моду широкие пояса, - глубокомысленно сказал Леон. - Возьми вот этот костюм, синий с белым, как раз то, что надо. Я согласился и набрал код. Пусть будет синий с белым. Я заказал и плащ в тон костюму. Когда заказ приплыл по линии доставки, я пошел в кабину переодеваться. Перед тем как су- нуть старый костюм в утилизатор, я обшарил карманы - не ос- талось ли чего. Рука наткнулась на горсть сосновых иголок. Выбросить? Ладно, возьму их с собой. Иголки отправились в карман нового костюма. Ну, так... - Постой! - Леон схватил меня за руку. - А значок космо- навта? Зачем же его в утилизатор? И то верно. Я отвинтил значок со старой куртки и протянул его Леону: - Возьми. На память. - А как же ты? - удивился Леон. - Что это значит? - Мне он не особенно нужен, вот и все. Тут загудел мой видеофон. Вечно он не вовремя! Я, как был - в трусах и майке,- схватил видео, нажал кнопку ответа. Увидел немигающие глаза кошачьего цвета, ехидный рот... - А, это ты, Всеволод. Привет. - Привет, старший. Ты, наверно, ожидал вызова от кого-то другого? - Ничего я не ожидал. Что у тебя нового? Получил от на- чальства взбучку? - Получил. - И правильно. В косыофлоте нельзя своевольничать. - Бен-бо! - сказал Всеволод. - Я тебя вчера вызывал, у нас тут такие споры идут... Хотел сказать тебе, старший, что мы не согласны с решением Совета. Почти половина нашей груп- пы. - Почти половина - это уже хорошо. - Я приготовил целую речь, но вижу, ты не расположен... В общем, мы на твоей стороне. - Спасибо, Всеволод. Передай привет своим ребятам. Расп- ределение уже состоялось? - Нет. Ожидаем. - Просись вторым пилотом на венерианскую линию, - сказал я. - Почему на венерианскую? Я бы предпочел Юпитер... - Ну, как хочешь. Просто советую. Счастливо тебе. Переодевшись, я заказал еще два костюма, и рубашки в при- дачу, и ботинки. Леон только глазами хлопал, глядя на меня. - Куда ты столько набираешь, Улисс? - Да вот, решил приодеться. Как думаешь, не взять ли и этот, зеленый? Я написал на бланках заказа свой гостиничный адрес и су- нул их в щель приемного автомата. Потом, лавируя в густой толпе, я потащил Леона в книжный отдел. Там он был немедлен- но атакован юными любительницами изящной словесности, ему пришлось направо и налево надписывать свой последний сборник стихов "Левиафан". Тем временем я набрал гору книг, главным образом новинок на интерлинге, в том числе толстый трактат Селестена "Эволюция человека - куда она направлена?". Любо- пытства ради полистал альманах "Новое в этнолингвистике", раза два или три в нем мелькнуло имя Андры Холидэй - в связи с той африканской экспедицией. Некий ученый муж называл выс- казывания Андры об этимологии каких-то пигмейских речевых оборотов наивными. Попался бы он мне, этот гуманитарий! Ну-ка, как его фамилия? Я удивился: статья была подписана Эугеньюшем - тем самым, надеждой этнолингвистикн. Ладно, не мое это дело. Я положил "Лингвистику" обратно на полку и пошел выручать Леона. В музыкальном отделе мне пришлось обратиться к консуль- танту - полной пожилой женщине с желтыми полосами и доброже- лательным лицом. К сожалению, запись песни "И снова гудят корабли у причала" еще не поступила. Не желаю ли я послушать записи новейшей музыки? Я пожелал, но что-то новейшая музыка мне не понравилась: тягучая, как мармеладная резинка. Что-нибудь другое, пожалуйста. Леон поглядывал на часы. - Ты торопишься? - спросил я. - Нет, но... если ты решил обойти все отделы... - Больше никуда не пойду. - Я повернулся к консультанту: - "Хорал" Древесникова? Да, мы послушаем. У-у, какое вступление! Это подойдет. Что еще? Тетра-сим- фония "Жизнь человека" - пойдет! Можно и баллады Милтоуна: как-никак он был пилотом, прежде чем нашел себя в музыке. Композиторов прошлого века? Кто там? Скрябин, Равель, Про- кофьев, Хиндемит - отлично, возьму всех. А это что за крис- талл - "Песни великой революции"? Можно послушать? Я вздрогнул, когда мужественный баритон запел порусски - сдержанно и как-то очень доверительно: "Мы ехали шагом, мы мчались в боях..." Я увидел: скачут по степи всадники в краснозвездных шлемах, пригибаясь к конским шеям, руки с саблями вытянуты вперед... Да, не зря я заглянул сюда. Одна "Гренада" чего стоит! Куча кристаллозаписей громоздилась на столе, я заполнил бланк заказа и попросил все это доставить в гостиницу. Консультант сказала с максимально доброжелательной улыб- кой: - Ведь ты Улисс Дружинин, я не ошиблась? Вчерашнее твое выступление на Совете мне очень не понравилось. Оно может оказать вредное влияние на молодежь. - Это еще почему? - вмешался Леон. - Я много лет работала с детьми и знаю. Дети очень впе- чатлительны. Подумай сам, что будет, если после таких необ- думанных выступлений у подростков начнется космическая лихо- радка? Разве ты забыл, как они восприимчивы? Леон готов был вспылить, я поспешил увести ею прочь. - Классная дама из гимназических романов! - ворчал он, пробираясь вслед за мной к выходу из рипарта. - Попадись к такой в руки - закормит до удушья сладкими пряниками... Ах, деточки, не ходите в космос... - Брось, Леон. Классная дама, может, по-своему права. Мы помчались, а надо ехать шагом. - Вот как! И это говоришь ты, Улисс Дружинин? Я промолчал. Мы вышли на улицу, в людской водоворот. При- нято считать, что век урбанизации кончился, да и статистика показывает, что население старых городов значительно умень- шилось, люди предпочитают селиться "на природе", - а вот же как запружен город, какие толпы на площадях... - Да, перенаселенность - вещь нешуточная, - сказал Леон. Должно быть, вид праздничных толп вызвал у него те же ассо- циации. - В твоей речи, Улисс, мне больше всего понравились два слова: "преодолеть инерцию". В том-то и штука! Домоседы всегда составляли большую часть человечества. Оно привычнее - накатанная колея жизни. И спокойнее. Что говорить - план расселения во времени грандиозен. Но я не уверен, что, когда настанет время практического осуществления, не появятся вли- ятельные классные дамы обоего пола. Они начнут вопить: "Оду- майтесь! Куда вы хотите ввергнуть бедное человечество! Ах-ах! Вы хотите, чтобы люди повернули вспять, чтобы они дрались с хищными ящерами в черных болотах мезозоя? Фи!.." Шедшая навстречу пожилая чета испуганно отпрянула в сто- рону. - Что за манера - кричать на улице, - донеслось до нас по-русски. - Слышишь? - усмехнулся я. - Именно кричать надо! - Леон все же понизил голос. - На- до расшатывать инерцию. Нельзя откладывать на дальние време- на выход в Большой космос, если есть возможность сделать это сегодня. Улисс, мы не одиноки, ты знаешь сам. Будем драться за разведывательный полет. - Решение Совета может отменить только сам Совет. - Так заставим его отменить! Организуем выступления в пе- чати, опрос общественного мнения... - Вряд ли поможет опрос. Получится примерно та же карти- на, что при голосовании в Совете. Даже хуже. Леон остановился, загородив мне дорогу. Он смотрел на ме- ня беспокойно и удивленно. - Не пойму, что с тобой творится, Улисс. - А что такое? - Какой-то ты... смирившийся... Зачем ты подарил мне зна- чок? Для чего набрал столько барахла? Что ты задумал, Улисс? - Если тебе не нравится значок, отдай обратно. - Мне не нравится твое настроение. Он пристально смотрел, и я понял ход его мыслей. - Зря беспокоишься, - сказал я. - Тебе не придется го- няться за мной по Европе. Все в порядке, Леон. Не знаешь случайно, что идет в Интернациональном театре? Целую веч- ность