там не был. - Почему же не знаю? Идет "Океанский прибой", инсцениров- ка романа Сорокина. - Стоящая вещь? - Неплохая. Улисс, я понимаю, тебе не хочется сейчас го- ворить... Пожалуй, действительно нужна разрядка... Но потом, когда ты отдохнешь, придешь в себя... - Там видно будет. Извини, что задержал, ты ведь куда-то торопишься. Леон посмотрел на часы: - Да, я опаздываю немного. Понимаешь, Нонна просила прие- хать. - Привет ей передай. Ну, Леон... - Я стиснул ему руку. - Спасибо тебе. - За что? - Вообще... Всего тебе хорошего. Уходя, я чувствовал, что он смотрит мне вслед. Потом тол- па захлестнула нас обоих. А мне было некуда торопиться. Я шел не спеша по улицам, по бульварам, утопающим в цветах и пестром праздничном уб- ранстве. "И снова гудят корабли у причала..." Я посмотрел "Океанский прибой" - хорошую драму, чем-то напоминавшую историю сложных отношений Тома и Ронги Холидэй, родителей Андры. Правда, действие тут происходило не на Зем- ле, а под водой - в рудничном поселке на дне Тихого океана. И еще я успел посмотреть комедию в Театре миниатюр довольно смешную, но, в общем-то, пустяковую. Было около полуночи, когда я вернулся в гостиницу. Я за- казал по инфору место на завтрашний рейсовый лунник. Попро- сил прислать одного из гостиничных мажордомов для упаковки вещей. Мой номер был завален свертками, пакетами, кипа-. ын книг, Я постоял у открытого окна, глядя на пляску огней в ноч- ном небе. Потом решился наконец: набрал код Андры. Она отве- тила сразу. - Не разбудил тебя? - Нет, что ты, у нас еще гости. Я рада, что ты вызвал, Улисс... - Андра, я улетаю. Надолго. Желаю тебе счастья. Прощай. Утром, перед отлетом, я вызвал Борга, чтобы попрощаться, но его видеофон не ответил на вызов. Я позвонил администра- тору и узнал, что конструктор Борг улетел вчера около пяти вечера. - Не говорил он, куда улетает? - спросил я. - Он заказал место на ближайший рейс к "Элефантине", - ответил администратор. Вот как, подумал я, значит, передумал Борг. Собирался к своему другу Хансену в Копенгаген, а улетел на "Элефантину". Я представил себе опустевший по случаю праздника звездолет и Борга - как он медленно идет один-одинешенек по коридорам, мысленно прощаясь с кораблем. С прекрасным кораблем, в соз- дание которого он вложил столько труда и таланта. Так-то вот... Я прилетел в космопорт за час до отправления лунника. Непривычно это - войти через пассажирский вход, сдать ба- гаж и, не заходя ни в пост ССМП, ни в диспетчерскую, разва- литься в кресле, попивать апельсиновый сок и перелистывать пеструю иллюстрированную пустяковину, которая испокон веков почему-то считается лучшим чтивом для пассажиров. Непривычно - и хорошо... Не надо бросать пилотский жетон в блестящее горло регист- ратора, не надо лезть в холодные объятия автоматического ди- агноста... Когда-то, читал я, инквизиция использовала для пыток жестяную статую человека. Она раскрывалась на две по- ловинки, а внутри вся была утыкана острыми иглами. Еретика вставляли в нее и захлопывали. Примерно такую же штуку соз- дали наши медили, и ни один пилот не пойдет в рейс, пока не побывает в "железной деве" - тесной кабине, в которой много- численные датчики вытягивают из тебя информацию о составе крови, ее давлении, пульсации, ритме сердца и мозга, о биоэ- лектрическом индексе и о мышечном потенциале. Я - пассажир. Мне не надо знать ничего. Объявят посадку - мое дело пойти за дежурной, пройти шлюз, затем мне покажут в салоне мое место, и - везите меня! Я сидел в зале ожидания и впервые в жизни читал "Памятку для лиц, впервые вылетающих в межпланетный рейс". Занятно все это было. А вернее, все это помогало мне отвлечься от беспокойных и не очень-то веселых мыслей. Но вот прозвучал мотив "внимание", и я, как и прочие пас- сажиры, повернул голову к информационному экрану. На экране возникла девушка из персонала космопорта, вполне типовая - двухцветные волосы, космофлотская черная блузка, улыбка, полная обаяния. Она оглядела зал, остановила взгляд на мне и негромко сказала: - Улисс Дружинин, тебя срочно вызывают в диспетчерскую. Кто-нибудь из товарищей пилотов, подумал я. Передать что-нибудь на Луну... Я пошел не торопясь, не теряя достоинства, как и полага- ется пассажиру, которого должны обслуживать по всем прави- лам. А спустя десять минут я уже томился в холодном нутре "же- лезной девы"... Надо же случиться такому: у первого пилота рожает жена. И первый пилот ужасно беспокоится. То есть он, конечно, и виду не показывает и хочет лететь, но провести "железную деву" ему, разумеется, не удалось. Подвел пилота биоэлектрический индекс, и его безжалостно отстранили от рейса, чем еще более усугубили его нервное состояние. А второй пилот - желторотый юнец, только что окончивший институт, и... Да что говорить, космофлот есть космофлот, никогда в нем не будет порядка. А я, понятное дело, тут как тут: удивительное у меня свойство влипать в разные истории!.. Ну ладно, может, оно и к лучшему - еще раз, в последний раз, посидеть в рубке лунника. И вот я уже сижу за командирским пультом, а второй пилот, с юношеским пушком на щеках и плечами многоборца, сидит в правом кресле и столь же откровенно, сколь и почтительно разглядывает меня - сказок наслушался, видно... - Как тебя зовут? - спросил я. - Икар, - ответил он застенчиво. - Родительское? - Собственное, - сказал он и застеснялся еще больше. Я хотел съязвить, напомнить, что издавна старые летчики считали Икара типичным аварийщиком, нарушителем инструкций, но воздержался. - Икар так Икар, - сказал я. - Давай читать молитву. Он послушно включил предполетный экран. На нем загорелась надпись: ГОРЮЧЕЕ? Я посмотрел на указатель горючего и нажал кнопку "ДА". Надпись сменилась новой: ЭКИПАЖ? "ДА". ПАССАЖИРЫ? "ДА". СВЯЗЬ? "ДА". Скучное это занятие - дублировать автоматику, которая и сама все знает, но ничего не поделаешь - ледяные правила космофлота требуют, чтобы командир лично ответил на все три десятка предполетных вопросов. Наконец мне позволили выйти на связь с дежурным диспетчером. Он прочел мне условия поле- та, которые я знал и без него. Но так было надо. Потом я по- лучил разрешение на связь со стартом. И только после этого я, сняв предохранительный колпачок со стартовой кнопки, соб- рался включить автомат старта. Правый пилот так смотрел на мой палец, будто из него сейчас вырвется плазменный ураган. - Икар, - сказал я, - нажми. Ах, как сверкнули у него глаза! - Можно? Мне? - переспросил он. - Не переспрашивай командира, Икар. Не все это любят. Ах, как старательно нажал он красную стартовую кнопку, сразу пересветившуюся зеленым светом, как благодарно посмот- рел на меня! Потом - такой привычный, такой знакомый рывок, когда кресло мягко утопает в гнезде амортизатора. Потом - педаль- ная подножка вздрогнула, встретила мои ступни и вежливо при- подняла их чуть выше, чтобы стабилизировать кровяное давле- ние... Я вступил в свои командирские права - право присутс- твия при действиях автоматики. Селеногорск по праздникам будто вымирает. Большинство се- ленитов улетает на шарик, остаются лишь самые необходимые вахты. Я шел пустынными селеногорскими коридорами, скользя взглядом по стенам, разрисованным и исписанным здешними ост- ряками. Устрашающее табло "Не входить!" над дверями Узла косми- ческой связи не горело. Я постучался - никто не ответил. Не- ужели и Робин улетел на праздники? Дверь поддалась нажиму, я вошел в холл. Здесь никого не было, кроме вычислительного автомата, из пасти которого торчал, как язык, кусок блед- но-розовой пленки. Я выдернул пленку, посмотрел - ряды цифр и знаков. Из-за двери аппаратной донеслись голоса. Я загля- нул туда. Дед сидел спиной ко мне - сухонький, сутулый, в неизмен- ной своей черной шапочке; перед ним стоял столик, заваленный таблицами и обрывками пленки. А вдоль слепых, отдыхающих эк- ранов прохаживался Робин, засунув руки в карманы комбинезо- на. Для полноты картины не хватало только "среднего звена" великой династии космических связистов. Но я знал, что Ана- толий Греков занят сейчас другими делами - в Совете шла се- рия совещаний, разрабатывалась новая программа... - Легко твердить "не годится, не годится", - говорил Ро- бин, продолжая мерно вышагивать из угла в угол. - Если бы вы с отцом с самого начала сделали упор на элементарные плане- тологические вопросы, а не на теорию информации... Тут он повернулся и увидел меня. - Какими судьбами? - Робин широко развел руки и заулыбал- ся, но улыбка не согнала с его лица выражения озабоченности. - Садись, Улисс, сейчас мы... - Без теории информации, - проскрипел Дед, - без выработ- ки кода вообще не стало бы возможности обмена. Он тяжело поднялся, кивнул мне. Я протянул ему пленку: может быть, там значилось нечто важное? Дед посмотрел, бро- сил пленку на стол и сказал: - Все то же. - Волоча ногу, он направился к двери. - От- дохну немного перед обедом, Михаил. Мы остались вдвоем с Робином. - Что хорошего, Улисс? Впрочем, знаю, знаю - хорошего ни- чего нет. Возвращаешься на свой корабль? А у нас тоже сплош- ные неприятности. Ни черта не можем понять, что стряслось с Сапиеной. - Молчит? - спросил я. - Молчит! - Робин постучал костяшками пальцев по главному экрану, будто этот стук мог пробудить от спячки неведомых абонентов на другом конце канала связи. - Запросили рецепт открытого огня - и замолчали. Мы тут ломаем голову, загрузи- ли алгоритмами догадок логические машины. Но все наши гипо- тезы не стоят... не стоят застежки на твоем костюме. Кстати, недурной костюмчик. Теперь такая мода пошла?.. Понимаешь, мыслим по-земному! Слишком по-земному. И машины наши антро- поидны. Вот в чем беда. Ты прав, подумал я. Прав как никогда. Мы еще не готовы для разговора с Большим космосом. Далеко ли мы ушли от неан- дертальцев, тупо таращивших глаза на звездное небо, такое непонятно-пугающее? Положим, знаем мы неизмеримо больше, но вот понять... Для того чтобы понять, надо быть там. Надо стать наконец homo universalis. - Что? - спросил Робин. - Не понял твоего менто. "Раньше ты понимал меня лучше", - с внезапной горечью по- думал я. - Нет, я не посылал менто. Послушай, а ты уверен, что они просили именно огонь? Может, вы их вовсе не поняли и послед- ний сигнал означал просто "не хотим больше с вами разговари- вать"... Робин отлепился от экрана и присел на край стола, небреж- но отодвинув груду бумаг и пленок. Кажется, он немного успо- коился, во всяком случае ответил он примерно так, как бывало прежде, когда мы летали вместе: - Я всегда говорил, что у тебя светлый ум, Улисс. - И, помолчав, добавил: - Вообще-то замечание резонное. Сколько уже месяцев я выверяю код... Да нет, при всем его несовер- шенстве сигнал расшифрован правильно. Мы тут с Дедом перево- рошили всю документацию, весь обмен с самого начала. Не хо- тел я вытаскивать Деда на Луну, отрывать от мемуаров, но пришлось... - Значит, нужен огонь, - сказал я. - На Земле давно нe пользуются открытым огнем, но каждому дураку известно, что огонь бывает разным. Не обязательно при соединении вещества с кислородом. Многие металлы горят в хлоре, некоторые окиси - в углекислоте. Если бы знать наверное, какая там атмосфе- ра... - Вот именно. По нашим скудным сведениям, атмосфера у них нашего типа. Но, конечно, уверенности нет. - Ну, допустим. Для чего был нужен открытый огонь? Перво- бытные люди грелись у костра, жарили мясо, отпугивали хищни- ков... - Брось, Улисс. Мы перебрали все варианты - даже такие, о каких не слыхивали. Машина выдала все, что хранилось в памя- ти. Ясно, что при высоком уровне развития открытый огонь не нужен - он неэкономичен и грубо управляем. Первый логический вывод: высокоразвитая цивилизация попала в некие условия, исключившие обычную энергетику. - Логично, - сказал я. - Может, снизилась внутренняя ак- тивность центральной звезды их системы, и тот вид энергии, на котором работает техника Сапиены... - Думали, думали! - Робин опять забегал по аппаратной. - Понимаешь, не умеем мы представить себе жизнь, резко отлич- ную от нашей. Так и лезут земные аналогии. Знаешь, что приш- ло мне в голову, Улисс? - Он остановился передо мной, сунул руки в карманы. - Вот наша Солнечная система - она кружится вокруг центра Галактики по такой гигантской орбите, что за время своего существования сделала всего пять или шесть обо- ротов, верно? А человеческая история и вовсе умещается в нескольких градусах этой орбиты. Так? - Пожалуй. Что из этого следует? - Не гипотеза, Улисс. Не знаю даже, как назвать... незре- лая мысль... Какие области пространства еще предстоит пройти нашей Системе, в каких полях тяготения, в каких вихрях излу- чений предстоит ей побывать? И вот, скажем, Сапиена... Вмес- те со своей системой она могла войти в некую область, пере- секаемую орбитой... в такую область Галактики, где энергети- ческие условия... Робин увлекся, дал волю фантазии, а вслед за ним и я, и только Ксения, вызвавшая Робина на обед, прервала наш разго- вор. В столовой было отнюдь не многолюдно. Четверо селенитов, уже отобедавших, сидели перед визором - там передавали праздничную программу, Знаменитый Герасим, аккуратнейший из роботов, принес нам еду. Ксения пожаловалась мне, что как наступают праздники, так уж непременно что-нибудь помешает улететь на шарик. Те- перь вот она и могла бы полететь, срочных дел нет, так Робин затеял работу, которой конца не видно. Сапиена, Сапиена - только и слышишь от него... - А ты бы взяла и одна полетела на праздники, - сказал я. - Одна? - Ксения удивленно подняла брови. - Ну, знаешь ли... В конце концов, и по визору все можно увидеть. - Правильно! - заявил Робин и потрепал ее по плечу. Вошел Дед. Скосил сердитый взгляд на визор, поморщился. - Отдохнул? - спросил Робин. - Как себя чувствуешь? - Был бы вам чрезвычайно обязан, молодые люди, - отнесся Дед к селенитам у визора, - если бы выключили эту мерзость. - Иван Александрович! - взмолился кудрявый селенолог Мак- ги. - Какая же это мерзость? Такие славные песни... - Сделай, по крайней мере, потише. - Дед положил на та- релку салату. - "Славные песни"! - проворчал он. - Нету на вас Черного робота. Робин подмигнул мне. Я понял и попросил Деда рассказать историю о Черном роботе. Я знал ее в переложении Робина, но от самого Деда не доводилось слышать. Я готов был слушать все истории Деда подряд, лишь бы отвлечься от мысли о собс- твенной невеселой истории... Дед отнекивался, но мы насели на него дружно. И он сдал- ся. РАССКАЗ О ЧЕРНОМ РОБОТЕ-ХРАНИТЕЛЕ ТИШИНЫ Это давняя история, друзья. Теперь уже никто не помнит, как звали изобретателя, создавшего Черного робота. Но у ис- тории причудливая память, и она сохранила имя Василия Крю- ченкова-первой жертвы Черного робота. Почему бронированное чудовище выбрало именно его - тайна, которую так и не уда- лось раскрыть. Ведь таких, как Вася Крюченков, было мно- го молодых ребят, любивших громкую музыку. И почему первый Черный робот появился именно в Рязани, тоже неизвестно. Во- обще появление Черных роботов с самого начала было окутано тайной. Так вот, в то утро Вася Крюченков спешил на работу, во вторую поликлинику. Он был зубным техником, Вася Крюченков, и к тому же хорошим зубным техником. В те времена люди с удивительной легкостью запивали огне- дышащий борщ ледяным пивом, и зубы сначала "сводило", а по- том они начинали портиться, и поэтому хороших зубных техни- ков очень ценили. В том числе и в Рязани, конечно. Вася. Крюченков спешил на работу, потому что он не любил опаздывать, и еще потому, что с утра ему предстояла ответс- твенная примерка нижней челюсти одному больному. Этот... как они назывались... троллейбус был переполнен. Кто читал газету, кто смотрел в окно, а кто сидел, уставясь на стихотворный плакат: "Всегда следи за чистотой, веди себя культурно, билет использованный свой бросай, товарищ, в ур- ну!" Тогда любили такие плакаты. А пассажиры помоложе делали то же, что и Вася: слушали портативные приемники, транзисто- ры, как их не совсем правильно называли. А так как владельцы этих самых транзисторов слушали разные передачи, то все пас- сажиры в сотню ушей одновременно воспринимали примерно такую звукосмесь: Нападающие армейцев навесили мяч на штрафную... Говорят, не повезет, если черный кот дорогу перейдет... Однако, при рассмотрении законопроекта верхняя палата,.. А теперь поставьте ноги на ширину плеч... В целом по области на сто семь и две десятых... Васин сосед, этакий пожилой дядя с печальными глазами, выцветшими то ли от возраста, то ли от ежевечерних сидений у телевизора, оторвался от журнала "Здоровье" и сказал с лег- кой укоризной в голосе: - Вы бы потише, молодой человек. Нельзя же так... Некуль- турно... Вася искоса глянул на соседа, вернее, на измятый лацкан его пиджака. Замечание было настолько смешным, что Вася даже не счел нужным ответить. Он только немного прибавил гром- кость, предоставив соседу возможность дойти своим умом до осознания несуразности собственных слов. Другие владельцы транзисторов тоже прибавили громкость, потому что им хоте- лось слушать свои любимые передачи, а не Васину. Личный вкус - это ведь главный признак индивидуальности человека. Сосед отодвинулся от Васи как только мог. Прямо вжался в стенку троллейбуса. Что-то он еще сказал, Вася разобрал одно лишь слово: "некультурно". Но и тут Вася не вспылил. Только бросил снисходительно: - Эх вы, не знаете, что радио - это культура. И уже этот троллейбус, набитый музыкой и прочим радиове- щанием, подходил к Васиной остановке у второй поликлиники, как вдруг... В раскрытом окне мелькнуло что-то черное. В следующий миг нечто жесткое и холодное стиснуло Васины колени... Вася был абсолютно прав, сказав, что радио - этэ культу- ра. Более того: вы прекрасно знаете, друзья, какой гигант- ский вклад внесло радио в человеческую цивилизацию. Правда, Александр Степанович Попов не мог предандеть всех последствий своего великого изобретения: он помышлял главным образом о спасении кораблей. Не задумывался о последствиях и Томас Эдисон, изобретая систему звукозаписи. Он, наивный человек, очень обрадовался, когда первый фонограф прохрипел: Ах, у Мэри был ягненок с шерсткой белоснежной, И куда б она ни шла, он бежал за девой нежной... Радио произвело переворот в человеческой жизни почти столь же значительный, как изобретение нашими предками ям для ловли мамонтов. Но если мамонтоловки были полезны во всех отношениях, то радио, кроме несомненной пользы, стало со временем приносить несомненный вред. Рупоры уступили место диффузорам магнитодинамиков, грам- мофонная пластинка - магнитной ленте. И уже не только в го- родах, но и в некогда тихих райцентрах орали, содрогаясь от собственной мощи, динамики. Страшные динамики проникли в поезда и пароходы, даже в автобусы дальнего следования. Почему-то было принято счи- тать, что пассажир желает слушать музыку с раннего утра до позднего вечера. И если он пробовал протестовать, то все равно его слова тонули в оглушительном лае: А пока - наоборот! Только черному коту и не везет! И, может быть, только в какой-нибудь горной деревушке в далеких Андах сохранилась первозданная тишина. Надо сказать вам, что еще до бурного развития радио чело- вечество предупреждали. Был такой писатель, да его и сейчас почитывают, - Жюль Верн. Он был фантаст и любил описывать будущее. Так вот, он писал: "Пусть музыка всего лишь худо- жественно упорядоченные колебания звуковых волн - лучше все-таки, чтобы эти колебания не превращались в оглушитель- ную бурю". Неплохо сказано, правда? А ведь во времена Жюля Верна лю- ди слушали музыку в несколько сот раз реже, чем сто лет спустя, а громкость естественного звучания, при которой воспринималась тогда музыка, не идет ни в какое сравнение с ревом динамиков, когда звуковое давление на органы слуха подходит к болевой границе. Однако фактор психического воздействия шума гораздо опас- нее, чем механическое звуковое давление. Ведь человеческий организм совсем не рассчитан на целодневное принудительное восприятие громких звуков. Люди начали становиться болезнен- ными, неуравновешенными, раздражительными. Знаменитый Гуно писал о великом Моцарте: "Ты - вечная правда! Ты - совершенная красота!. Ты - неисчерпаемая пре- лесть!.. Ты все почувствовал и все выразил в музыке, которую никто не превзошел и никогда не превзойдет!.." Но если бы знаменитый Гуно прослушал магнитную запись пя- того концерта Моцарта ля мажор опус десять на полном усиле- нии, не имея возможности отойти подальше, еще неизвестно, какие бы слова пришли ему на ум. Ведь в его время не води- лось таких громкостей, при которых даже безобидная лиричес- кая песенка превращается в орудие пытки. Не надо думать, что человечество не возмущалось. Оно воз- мущалось. Иногда его протесты даже передавались по радио. Более того - шла научная работа. Доказывалось с неоспоримой точностью, что шум вреден для человеческого организма. Неко- торые здания снабжались звукоизоляцией, заводские вентилято- ры - виброфундаментами. Потом появились портативные транзисторные приемники - и тут уж стало ясно, что спасения нет. Музыка захлестывала го- рода и села. Каждый второй прохожий нес работающий транзис- тор. Вошло в обыкновение таскать с собой на ремне даже при- емники, тяжелые, как комод. Дошло до того, что музыка и фут- больные репортажи, извергающиеся непрерывно, заглушали бур- ный стук костяшек домино - чрезвычайно распространенной в те времена игры. И уже даже в Андах - в тех самых горных деревушках, где тогда еще не умели делать кукурузной муки, где индианка каж- дый день лущила початки, варила кукурузные зерна и часами растирала вареное зерно в кашицу, чтобы испечь тонкие лепеш- ки тортильяс, - даже там теперь гремел на всю хижину дешевый транзистор, про- данный в рассрочку предприимчивым местным лавочником. И гор- ное эхо недоуменно вторило "Ла паломе": Я прилечу к тебе с волной морскою, Ты мчи перья нежно погладь руко-ою... Ах, друзья, это было ужасно! Черный робот проник в окно троллейбуса и вклинился между Васей и его соседом. Он выпустил манипулятор и осторожно, почти материнским жестом отобрал у Васи работающий на полную громкость транзистор. Затем он раскрыл широкую пасть... Вася Крюченков понимал толк в металлических зубах. Он сам делал их. Но при виде пасти Черного робота Вася чуть было не лишился чувств. Она, как пасть акулы, была усеяна множеством рядов острых, длинных зубов. Зубы поблескивали, и каждый из них быстро вращался. Черный робот сунул хрупкий аппаратик в пасть и съел его на глазах у Васи. И бедный Вася слышал, как приемник издал последний жалкий писк, а потом раздалось мерное хрусте- ние-это зубы чудовища размалывали нежные пластмассовые пот- рошки транзистора. Потом робот метнулся к другому парню с транзистором. Тот попробовал было сопротивляться, но куда там!.. Почти одновременно Черные роботы появились во всех горо- дах мира. Вежливые и беспощадные, они совершали нападения на владельцев портативных приемников. Не причиняя людям вреда, они отнимали у них и съедали транзисторы. Они залезали на столбы и пожирали ревущие динамики. Задержать Черных роботов никому не удавалось - так они были защищены. Их программой был голод по радиоприемникам, работающим в общественных мес- тах. Черные роботы никогда не нападали на тех, кто слушал радио на минимальной громкости в уединенном месте. Но на улицах, в поездах, на пляжах от них не было спасения. С по- истине дьявольской ловкостью они проникали всюду. Так никто и не узнал, кто создал Черных роботов, где они заряжались, где размножались и самосовершенствовались. Говорят, когда с радиоистязанием человечества было покон- чено, Черные роботы перепрограммировались на домино. Но это уже совсем другая история... ...Как ни оттягивай решительный разговор, а все равно он настает. Сразу после обеда я направился в кабинет Самарина. Разго- вор с начальником космофлота был долгим и трудным. Он выклю- чил аппараты связи и попросил дежурного диспетчера доклады- вать лишь сверхсрочную информацию. Он убеждал меня не ухо- дить из космофлота: предстоят интересные спецрейсы, надо доставить на околомарсианскую орбиту крупную гелиостанцию, затевается строительство поселка на Титане, и он, Самарин, предполагает использовать для этих рейсов оба новых корабля, и уже подготовлен приказ о моем назначении командиром одного из них... - Нет ни одного пилота в Системе, - сказал он, - который не мечтал бы летать на таком корабле. - Спасибо, старший, - сказал я. - Летать на нем действи- тельно большая честь. Но я вынужден отказаться. Самарин подпер щеку ладонью и посмотрел на меня, прикрыв один глаз. - Позволь тебя спросить, Улисс: что ты будешь делать на Венере? - Жить. Мы помолчали. Тускло серебрились аппараты связи, занимав- шие добрую половину самаринского кабинета. - Ведь я примар, старший. Почему бы мне не вернуться в отчий дом? - Ты сделал все, чтобы вытравить в себе примара. Ты при- рожденный пилот, Улисс, и твое место в космофлоте. Не тороп- лю тебя, подумай день, два, неделю, прежде чем решить окон- чательно. - Я решил окончательно. - Ну, так. - Самарин выпрямился, положил на стол руки, старые руки с набухшими венами. - Не понимаю, почему я дол- жен тратить время на уговоры. Даже в праздники мне не дают покоя. Я забыл, когда я отмечал праздники, как все люди. Что за разнесчастная у меня должность!.. Я терпеливо выслушал его, пока он не выговорился. Очень не хотелось огорчать старика, и я подумал, как трудно мне будет без привычной его воркотни, без стартовых перегрузок, без большого пилотского братства. Я заколебался было. По-видимому, я еще не очень крепко утвердился в принятом решении. Да, я заколебался. Не знаю, чем закончился бы наш разговор, если бы не ужасное событие, от которого я долго потом не мог оправиться... Раздалась трель инфора, а вслед за ней - взволнованный голос, в котором я не сразу узнал голос Робина: - Старший! Старший, скорей на Узел связи! Идет переда- ча... Что? Нет, не Сапиена. Я ничего не понимаю... Сигналы из времени, но это не Сапиена, нет! Код обычный... Скорее, старший!.. - Пошли, - коротко бросил мне Самарин. Он шел крупным шагом, почти бежал по коридорам, я не отс- тавал от него. Робин, бледный, потерянный, стоял посреди аппаратной, ус- тавясь на экран. По строчкам экрана бежали импульсы, и я сразу увидел, что они группируются не в особый код, разрабо- танный для связи с Сапиеной, а в обычные числовые группы, общепринятые в космофлоте. - Что это? - резко спросил Самарин. Робин не ответил. Мы все трое знали код наизусть, нам не нужно было ждать, пока автомат раскодирует сигналы и выдаст ленту с текстом. Импульсы бежали по экрану, и мы читали, каждый про себя: "...гарантируют безопасность... повторяю... корабль СВП... разведывательном полете... не вышел из хроноквантово- го режима... нет выхода из времени... нет выхода... ошибка расчете совмещения... необходимо... поймите точно... поймите точно... необходимо смещение оси... системы А12... на 7 мил- лиметросекунд... из расчета 98 запятая 3 килохрон... эти ус- ловия гарантируют безопасность... второго корабля... уверен- ный выход из режима... простите самовольный уход... прощайте навсегда... Борг". Я окаменел. По строчкам экрана текли световые импульсы, снова и снова повторяя эту отчаянную радиограмму, они слепи- ли глаза, нет, это невозможно, невозможно, невозможно... Борг! Он ведь собирался бросить все, делать игрушки... Толь- ко теперь понял я скрытый смысл его слов: "Хроноквантовый двигатель будет запломбирован, но не снят". Это я, я должен был его распломбировать и лететь. Я должен был сделать это, а не Борг, он нужен людям, как же теперь без него... Оглушенный, я тупо смотрел на всплески импульсов, текст повторялся снова и снова, он был, как видно, задан автомату - и вдруг экран погас. Самарин сидел, низко наклонив седую голову и обхватив ее ладонями. Робин замер у печатающего аппарата в ожидании лен- ты с раскодированным текстом. Что-то шелестело и постукивало за панелью аппарата, мигали цветные лампы. Мне хотелось ку- да-то бежать, что-то сделать, звать на помощь. Мелькнуло в голове: может, ошибка или... или, черт побери, мистифика- ция... Уж очень мало времени прошло с момента .отлета Борга на "Элефантину". Ведь ему надо было еще добраться до орби- точной стоянки корабля, и стартовать на нормальном ионном ходу, и долго разгоняться: перейти на хроноквантовый режим можно только вдали от планетных масс... Вздор! Вздор! Этот приемник настроен не на обычные радиосигналы, а на идущие с опережением. Радиограмма Борга обогнала время, а сам он... сам он, не нашедший у меня понимания, не пожелавший смирить- ся и ждать, - один в корабле-призраке, который никогда не выйдет из жуткой пропасти безвременья... - Ивар, Ивар, что ты наделал? - чуть слышно простонал Са- марин. Я бесцельно слонялся по коридорам Селеногорска. Бегали какие-то люди, тревожно гудели голоса, откуда-то донесся женский плач. Отчаяние душило меня. Наверное, ноги сами привели меня привычной дорогой в дис- петчерскую. Тут только, увидев световое табло с указанием ближайших рейсов этого дня, я немного пришел в себя. "Вене- ра-22-30, корабль номер такой-то, командир Рокотов". Я отправился на Узел связи к Робину. - Давай прощаться, - сказал я. - Улетаю на Венеру. - Надолго? - спросил он. - Навсегда. У Робина расширились глаза. - Ты с ума сошел, Улисс! Мне ничего не хотелось объяснять. Не такие были у нас от- ношения, чтобы пускаться в длинные и, в общем-то, ненужные объяснения. Робин был первейшим моим другом, мы вместе прош- ли немалый кусок жизни, мы первыми из землян увидели созвез- дия в новом, необычном ракурсе Что бы там ни было дальше со мной, это я сохраню навсегда. Никто не знал и никогда не узнает, какого напряжения сил стоило мне пройти последние метры, отделяющие вездеход, ос- тановившийся на кромке лунного космодрома, от рейсового ко- рабля. Никто - кроме Робина. Он стоял в скафандре, делающем его похожим на любого человека в скафандре, стоял возле вездехо- да и смотрел на меня. Надеюсь, он все понял. Заканчивалась погрузка химической аппаратуры для како- го-то нового венерианского завода концентратов. Захлопнулись грузовые люки. Командир корабля пригласил меня и хими- ков-монтажников войти в лифт. Я последний раз оглянулся на Робина и помахал ему рукой. Он медленно поднял в ответ свою, Глава двадцать пятая ЖЕЛТЫЕ МХИ ВЕНЕРЫ Отец покачивался в кресле-качалке со своей любимой огром- ной кружкой в руке. Над его головой, над жесткими темными кудрями без единой седой нити висело цветное фото: две фигу- ры в скафандрах, по пояс в буйном разливе плантации, на фоне яркого полярного сияния. Я знал, они с матерью сфотографиро- вались в день своей свадьбы, их улыбающиеся лица были хорошо видны за стеклами шлемов. - Вчера я был там. - Отец отхлебнул из кружки пива. - Слант уже начался. Через неделю, если не нагрянет новый теп- лой, можно будет посылать комбайны. Рэй Тудор, маленький человек в черных очках, с коричневы- ми пятнами ожогов на лбу и щеках, покивал головой. Он сидел на табурете и аккуратно разрезал дыню на крупные янтарные ломти. - Слишком частые там теплоны, - сказал Рэй Тудор. - Но все равно надо продвигаться в ундрелы. - Надо, - подтвердил отец. Мы сидели втроем в просторной кухне, трое мужчин за полу- денной кружкой пива. Я уже начинал понимать толк в венериан- ском пиве - думаю, что по освежающим свойствам оно не усту- пало привычному витаколу. И дыни мне нравились, они ничуть не были похожи на земные, а этот новый сорт, выращенный на Плато Сгоревшего Спутника, был и вовсе необыкновенным по вкусу. Недаром на Земле венерианские дыни, вернее, концент- рат из их мякоти, называют растительным мясом. Но разве мож- но сравнить концентрат со свежей дыней, которая не поддается длительной транспортировке и потому неведома для землян, ни- когда не бывавших на Венере. Мы сидели втроем и потягивали пиво, и отец с Рэем мирно беседовали о своих делах, время от времени умолкая и, види- мо, переходя на ментообмен. Меня они не то чтобы не замеча- ли, но и не старались втянуть в разговор. Да и о чем бы ста- ли они со мной говорить? Рэй придвинул ко мне тарелку с ломтями дыни. Я молча взялся за еду. С наслаждением раскусил упругую мякоть, ощу- щение остроты и свежести переполнило рот и ноздри. - Машины оттуда решительно не годятся, - сказал Рэй. - Из-за креплений не остается места для груза, да и сам си- дишь, зажатый со всех сторон, как шуруп. С такими машинами в ундрелы не проникнешь. - Не проникнешь, - согласился отец. - А как последняя мо- дель? Ты говорил, что она... - Не выдержала. Я знал, о чем они говорят. За восемнадцать условных су- ток, что я был дома, я не раз слышал о неудачах с испытания- ми новых самолетов. Черные теплоны, почти непрерывно бушую- щие в ундрелах - низких широтах, - разбивали впрах модель за моделью. Мне казалось, что неспроста отец при мне затеял этот раз- говор с Рэем Тудором: ведь Рэй был тут, на Венере, ведущим конструктором. Я доел дыню и уже собирался пойти в свою комнату поле- жать, почитать, как послышались быстрые шаги, и в кухню вбе- жала Сабина, на бегу отстегивая ранец. - Добрый полдень, Филипп, - прощебетала она отцу. - Доб- рый полдень, Рэй, добрый полдень, Алексей. Она всегда здоровалась со всеми отдельно, моя сестренка. Подвижный, как шарик ртути, черноволосый человечек, единс- твенный здесь, с кем я находил общий язык и темы для разго- воров. Первые дни, правда, Сабина дичилась, не отвечала на мои вопросы. Мне казалось даже, что она вовсе не умеет говорить: менто-система, по-видимому, неплохо заменяла ей обычную зву- ковую речь. Во всяком случае, с отцом и матерью она без тру- да объяснялась с помощью менто. Взрослые же, как я уразумел, прибегали к звуковой речи главным образом в тех случаях, когда разговор заходил о сложных вещах, абстрактных понятиях - тут менто-система "не вытягивала". Понемногу, однако, лед в наших отношениях с Сабиной таял. Сестренка привыкла к моей слабой восприимчивости к ментообмену и все чаще заговаривала со мной, иногда она смешно запиналась, путаясь в словах, я ее поправлял, и ей это нравилось, это была для нее игра. - Алексей, - подскочила она ко мне, - нас сегодня возили на плантацию, я раньше всех настроилась, учитель сказал - молодец, Сабина! - Молодец, Сабина! - Я погладил ее по голове. - Я учителю сказала - меня брат научил настраивать рацию, чтобы долго не возиться с настройкой. Пойдем купаться, Алек- сей? Гм, купаться... Кажется, я только и делаю, что сплю, ем, читаю книги, привезенные с шарика, и купаюсь в бассейне. Я посмотрел на часы. Еще полчаса назад я вроде бы твердо решил, что не поеду на космодром - чего я там не видел, опять выслушивать эти надоевшие уговоры,- а теперь... - Пойдем позже, Сабина. - Я поднялся. - Мне нужно съез- дить по делу. А ты садись за уроки. - Опять поедешь за газетами? - недовольно протянула Саби- на. - Ну хорошо. А когда вернешься, пойдем купаться, да? Она была покладистая, моя сестренка. С ней мне было прос- то. Я вышел из кухни, но тут же вернулся, спросил отца: - Можно взять дыни? Отец кивнул и отхлебнул пива. Я достал из холодильного шкафа три увесистые дыни, сунул их в рюкзак. На улице, у палисадника соседнего дома, стояла моя мать и разговаривала с девушкой, которую я часто по утрам видел в бассейне, когда приходил с Сабиной купаться. Русоволосая, крепко сбитая, она стояла по ту сторону живой изгороди с са- довыми ножницами в руке - видно, подстригала кусты молочая. Разговаривали они, конечно, по менто. Я на ходу поздоровался с ними. Мать кивнула и ни о чем меня не спросила. Соседская девушка ответила медленным низким голосом. В шлюзовом зале я облачился в скафандр и вышел из жилого купола. Клубились, как обычно, бурые угрюмые облака, низкое небо полосовали во всех направлениях ветвистые вспышки мол- ний, непрерывно рокотал гром. Я посмотрел на юго-запад, ту- да, где над зубцами невысокой горной гряды проглядывало солнце - расплывчатое туманное пятно рассеянного света. Там, за грядой, простиралось обширное Плато Сгоревшего Спутника - главная арена нынешнего продвижения в ундрелы. "Надо будет как-нибудь там побывать", - подумал я и направился к стоянке вездеходов. Северная сторона горизонта была сплошь залита полярным сиянием. Такого на Земле не увидишь, земные сияния - скром- ный лампион по сравнению с венерианскими. Нескончаемая дикая игра цвета и формы, зловещекрасные вихри, стремительно раз- бухающие и готовые вот-вот захлестнуть всю планету. Я не раз видел, как даже примары, привычные к такому зрелищу, бросали работу на плантации и неподвижно стояли минуту или две, гля- дя на мощную, разнузданную пляску неба. Я гнал вездеход на север. Слева, выбегая длинными языками к дороге, стлались желтые массивы мха. На Венере земные рас- тения будто вспомнили свое страшно далекое прошлое, горячую аммиачную протоатмосферу молодой Земли. С небывалой ско- ростью приспособились они к здешней атмосфере и почве, где жизненные силы так и прут из горячих недр,-приспособились, видоизменяясь и буйно, неудержимо разрастаясь. Вездеход въехал в густой кустарник, затопивший дорогу. Мохнатые тугие ветки захлестали по бронестеклу, осыпая его зелеными спорами. Пришлось включить резаки, иначе здесь не проедешь. Резаки яростно косили кустарник, прорубая дорогу, - а спустя два-три часа никто не скажет, что здесь проходила машина: желтый поток сомкнется снова. Черными жуками ползли по плантациям комбайны. Урожай "растительного мяса" снимался на Венере круглый год, здесь не знали сезонов созревания. Справа над скалистым холмом высился знакомый с детства обелиск-памятник Дубову и двум его товарищам. А дальше тянулась промышленная зона - наземные сооружения фабрик пищеконцентратов, сборочных заводов, атомной энергос- танции. Еще дальше к северо-востоку вырисовывался на сумрач- ном дымном горизонте золотистый купол. Это был Венеропо- лис - столица планеты. Полярное сияние адски полыхало над головой, когда я оста- новил вездеход у здания космопорта. Не хотелось заходить в диспетчерскую - опять начнут наседать, уговаривать. Здесь дежурят земляне - от корабля до корабля, - и прошлый раз, когда я приехал к прибытию рейсового, они стали меня убеж- дать, что, поскольку я решил осесть на Венере, мне прямо-та- ки необходимо взять на себя космодромную службу - "кому же еще, как не тебе, Улисс...". Я обошел приземистые здания складов и направился к кораб- лю. К нему ползла грузовая транслента, заставленная стан- дартными ящиками с пищеконцентратом, а на встречной ленте плыли контейнеры доставленного груза - секции комбайнов и других машин, нужных Венере. Двое в скафандрах стояли у гру- зового люка, я подошел к ним. По бортовому номеру я понял, что это корабль Рокотова. Наверное, он и стоит тут, наблюдает за погрузкой-выгрузкой. Но это был не Рокотов. Я увидел за стеклом шлема худенькое лицо с желтоватыми глазами и ехидным ртом. В следующий миг Всеволод кинулся ко мне. - Привет, старший! Вот здорово! - услышал я его голос. - Хотел сразу поехать к тебе, но Рокотов велел присмотреть за разгрузкой. Вот здорово! - все повторял он. Я тоже был рад. Рад, что слышу обращенную ко мне челове- ческую речь, что меня помнят, что кому-то я всетаки нужен. "Самарин передает тебе личную просьбу, старший: возглавить космодромную службу. Ну, и привет, конечно... И еще письма - от Робина, от Сенаторова, от Леона Травинского, и еще от ко- го-то, целая пачка... Что нового на шарике? Да, в общем-то, ничего. Всюду идут дискуссии о проекте расслоения времени... Много шума вызвала большая статья Травинского "Жизнь и смерть конструктора Борга". Ух, какая статья! Она заканчива- ется строчками из его стихотворения, ты помнишь, конечно: "Плещутся о берег, очерченный Плутоном, звездные моря". И дальше: "Они ждут тебя, человек!" Здорово, правда? Говорили, что Анатолий Греков ответит Травинскому, но тут мы ушли в рейс, так что не знаю... А как