/u>тъ лучше способа "возродить себя къ новой жизни". А если для этого, напримeръ, нужно отправить къ праотцамъ такого злодeя, какъ Сергeй Федосьевъ, то ужъ, конечно, грeхъ былъ бы стeсняться. Этотъ спортъ очень захватываетъ, Александръ Михайловичъ. Вeдь революцiонный Пизарро, должно быть, такъ же перевоплощается въ меня, какъ я перевоплощаюсь въ него. Выслeживаетъ онъ меня -- ощущенiе, изъ подворотни прокрадывается къ моему автомобилю -- жгучее ощущенiе, наконецъ выстрeлъ, грохотъ снаряда -- сильнeйшее ощущенiе... Вообще для современнаго человeка съ душою Пизарро только двe въ сущности и остались карьеры: революцiонная -- и моя. Онъ остановился и поднялъ бобровый воротникъ шубы, глядя съ усмeшкой на Брауна, который внимательно его слушалъ. Они стояли у моста надъ Зимней Канавкой. По Миллiонной длиннымъ ровнымъ рядомъ мерцали желтые огни. Два высокихъ фонаря по сторонамъ отъ Эрмитажнаго подъема заливали дрожащимъ свeтомъ фигуры {385} каменныхъ гигантовъ съ заломленными за голову руками. Впереди на бeломъ полe темнeла тeнь колоссальнаго дворца. Свeтъ луны игралъ на снeжной пеленe Зимней Канавки. За нею, справа, перемежался матовыми пятнами безконечный синеватый просторъ, гдe-то далеко мигавшiй разбросанными огоньками. -- А если Пизарро гурманъ,-- сказалъ Федосьевъ тономъ вмeстe и вкрадчивымъ, и грубымъ,-- то онъ бомбы и браунинги предоставитъ свeтлой молодежи. Самъ Пизарро сумeетъ сблизиться съ тeмъ человeкомъ, жизнь котораго мeшаетъ народному счастью, будетъ дружелюбно съ нимъ бесeдовать, и въ нужный моментъ "за чарой вина" возьметъ и подольетъ ему белладонны... -- Да, можетъ быть,-- сказалъ Браунъ, глядя внизъ черезъ перила моста.-- Мы какъ пойдемъ, по Мойкe или по Морской? Въ "Паласъ" Мойкой, пожалуй, ближе. -- Какъ хотите,-- отвeтилъ Федосьевъ, скрывая разочарованiе.-- По моему, всего прiятнeе прямо, къ Александровскому саду. Они пошли цeпью прекраснeйшихъ въ мiрe площадей. Облака разсeялись, въ небe появились блeдныя звeзды. Верхъ колонны печально поблескивалъ голубоватымъ свeтомъ. Въ строгомъ полукругe штаба кое-гдe свeтились окна. Посрединe гигантскаго полукруга таинственно чернeло отверстiе арки. У горeвшаго багровымъ пламенемъ костра городовой подозрительно оглядeлъ прохожихъ. Мимо нихъ пронеслась длинная тeнь, низкiя сани быстро проскрипeли полозьями по твердому снeгу. Лихачъ придержалъ рысака, вопросительно оглянулся на господъ и понесся дальше. {386} -- Такъ вы думаете, что Фишера отравилъ какой-либо революцiонный Пизарро? -- спросилъ послe долгаго молчанiя Браунъ. -- Это допустимая рабочая гипотеза. Дочь Фишера участвуетъ въ революцiонномъ движенiи, всей душой ему предана. Она наслeдница богатства отца... У ея друзей возникаетъ мысль: хорошо было бы помочь умереть Фишеру. Мысль на первый взглядъ злодeйская, но вeдь какъ разсудить? Фишеръ былъ, вeроятно, человeкъ скверный... Деньги же пойдутъ на цeли самыя возвышенныя, на низверженiе тираннiи, на освобожденiе человeчества. Какъ смотрeть? Нeтъ такой злодeйской мысли, которую, при нeкоторомъ логическомъ навыкe, нельзя было бы облагородить... А на извeстномъ, очень высокомъ, умственномъ уровнe, вeроятно, все вообще довольно безразлично... Вы какъ думаете? Браунъ молча на него смотрeлъ. -- Вотъ оно что! -- наконецъ сказалъ онъ точно про себя. Онъ снова замолчалъ. Слeва безконечной огненной стрeлою сверкнулъ Невскiй Проспектъ. -- И давно у васъ эта рабочая гипотеза? -- Давно,-- отвeтилъ Федосьевъ.-- По вашему, она не годится? -- По моему, не годится,-- сказалъ Браунъ.-- Нельзя, конечно, отрицать a priori, что возможенъ и такой Пизарро, который для сильныхъ ощущенiй готовь отравить знакомаго банкира. Но это былъ бы весьма исключительный случай. Людей со столь рeдкостными ощущеньями можно не принимать въ разсчетъ при составленiи рабочей гипотезы. -- Вы забываете главное: есть вeдь и идейная сторона... Притомъ... Вы помните, Дiогень {387} Лаэртскiй говорилъ: всe ощущенья равноцeнны по качеству, дeло лишь въ ихъ остротe... Вeдь это, кажется, вашъ любимый философъ? Его книга и т═о═г═д═а у васъ лежала на столe. -- И тогда? -- переспросилъ Браунъ.-- Когда? Да, лежала... Онъ нахмурился. -- А вамъ откуда это извeстно? -- Помнится, вы мнe сказали. -- Нeтъ, помнится, я вамъ не говорилъ. -- Значить, я слышалъ отъ кого-либо изъ общихъ знакомыхъ. -- Вотъ какъ,-- хмурясь все больше, сказалъ Браунъ.-- Вотъ какъ!.. -- Вeдь вы были хорошо знакомы съ Фишеромъ? -- спросилъ Федосьевъ. -- Да, я его зналъ...-- Браунъ недолго помолчалъ, затeмъ продолжалъ равнодушно.-- Мало замeчательный былъ человeкъ. Не безъ поэзiи, конечно, какъ большинство изъ нихъ, дeльцовъ, вышедшихъ въ большiе люди. Они вeдь всe считаютъ себя генiями. Вы читали книги, которыя пишутъ въ назиданiе человeчеству разные миллiардеры? Совершенно одинаковыя и необыкновенно плоскiя книги. Всe они нажили миллiарды главнымъ образомъ потому, что вставали въ шесть часовъ утра и отличались крайней честностью. Я понимаю, впрочемъ, что дeловая стихiя захватываетъ не меньше, чeмъ политика или война. Но, по моимъ наблюденiямъ, эти Наполеоны изъ аферистовъ не слишкомъ интересны... -- Да, да... Я слышалъ, вы бывали у него на той квартирe? -- спросилъ Федосьевъ съ особой настойчивостью въ тонe, какъ бы показывая, что онъ все-таки вернетъ разговоръ къ своей темe. -- Отъ общихъ знакомыхъ слышали? {388} Федосьевъ не отвeтилъ. Они подходили къ освeщенному подъeзду "Паласа". -- Можетъ, зайдете?.. Давайте, т═о═г═д═а еще поговоримъ,-- предложилъ Браунъ. -- Давайте, правда, з═а═к═о═н═ч═и═м═ъ этотъ разговоръ... Если вы не очень утомлены? -- Весь къ вашимъ услугамъ. XV. Въ Hall'e гостиницы почти всe огни были погашены. За столиками никого не было. Ночной швейцаръ окинулъ взглядомъ вошедшихъ, снялъ съ доски ключъ и подалъ его Брауну. Мальчикъ дремалъ на скамейкe подъемной машины. Онъ испуганно вскочилъ, сорвалъ съ себя картузъ и поднялъ гостей на третiй этажъ, со слабымъ четкимъ стукомъ закрывъ за ними дверь клeтки. Въ длинномъ, узкомъ, слабо освeщенномъ корридорe, у низкихъ дверей, непрiятно выдeлялись выставленные сапоги и туфли. -- Простите, я войду первый,-- сказалъ Браунъ, открывая дверь въ концe корридора. Онъ зажегъ лампу на потолкe, освeтилъ небольшую, неуютную комнату, и пододвинулъ Федосьеву кресло. -- Хотите коньяку? -- спросилъ онъ.-- У меня французскiй, старый... -- Спасибо, не откажусь,-- отвeтилъ Федосьевъ, садясь и закуривая папиросу. Браунъ взялъ съ окна бутылку, рюмки, тарелку съ сухимъ печеньемъ, затeмъ зажегъ лампу на столe. -- Вы что ищете? Пепельницу? -- Да, если есть... Благодарю... У васъ можно разговаривать? -- спросилъ Федосьевъ.-- Не {389} побезпокоимъ ли сосeдей такъ поздно? Впрочемъ, вашъ номеръ вeдь угловой. -- Да, угловой,-- сказалъ Браунъ, садясь на диванъ.-- Вотъ вeдь какая у васъ была рабочая гипотеза.-- Что-жъ, я долженъ признать, она не такъ дика... На первый взглядъ она, правда, можетъ легко показаться признакомъ профессiональной манiи. Какiе-такiе Пизарро! Ужъ очень вы демоничны -- и порою, извините меня, по дешевому. Въ васъ въ самомъ дeлe есть, есть Порфирiй Петровичъ. И разговоры у васъ, оказывается, не совсeмъ безкорыстные,-- добавилъ онъ, засмeявшись.-- Вы какъ та дeвица изъ газетныхъ объявленiй, которая дала обeтъ посылать всeмъ желающимъ замeчательное средство для рощенiя волосъ... А я думалъ, благородный спортъ разговора. Но, если вдуматься, ваша рабочая гипотеза допустима. Натянута, но допустима. -- Неправда ли? -- Правда. Однако, почти всегда можно придумать нeсколько рабочихъ гипотезъ. Иначе еще, пожалуй, арестовали бы какого-либо человeка, въ которомъ слeдствiе заподозрило бы Пизарро? -- Можетъ случиться... Каюсь, я другой гипотезы такъ и не придумалъ. -- У меня нeкоторыя соображенiя есть. Если хотите, я съ вами подeлюсь? -- Сдeлайте милость. -- Вы совершенно увeрены въ томъ, что Фишеръ былъ отравленъ? -- Ахъ, вы хотите отстаивать версiю самоубiйства? Я долго ее взвeшивалъ и долженъ былъ рeшительно ее отвергнуть. Въ этомъ слeдствiе не ошиблось. У Фишера не было никакихъ причинъ для самоубiйства. Кромe того -- и главное -- онъ никакъ не поeхалъ бы кончать съ собой въ ту квартиру, это полная нелeпость. {390} -- Нeтъ, я версiю самоубiйства не отстаиваю... Я вообще ничего здeсь не отстаиваю и отстаивать не могу... У Фишера въ самомъ дeлe к═а═к═ъ ═б═у═д═т═о не было причинъ кончать съ собою. Я говорю: какъ будто,-- съ увeренностью ничего сказать нельзя. Но, можетъ быть, не было ни убiйства, ни самоубiйства? Могло быть случайное самоотравленiе. -- Очень трудно случайно проглотить порцiю белладонны. Экспертиза ясно констатировала отравленiе ядомъ рода белладонны. -- Да, мнe это говорилъ Яценко. Именно эти слова мнe и показали сразу, что экспертизe грошъ цeна. Белладонна есть понятiе ботаническое, а не химическое. Это растенiе изъ семейства пасленовыхъ. Въ его листьяхъ и ягодахъ содержится не менeе шести алкалоидовъ. Изъ нихъ хорошо изученъ атропинъ, на него есть чувствительныя реакцiи. Атропинъ, однако, дeйствуетъ не слишкомъ быстро. Смерть обычно наступаетъ далеко не сразу, лишь черезъ нeсколько часовъ... Другiе же алкалоиды белладонны... Темная это матерiя,-- сказалъ Браунъ, махнувъ рукой.-- А что такое ядъ р═о═д═а ═б═е═л═л═а═д═о═н═н═ы, это остается секретомъ эксперта. -- Я все-таки не совсeмъ васъ понимаю. Вы, значитъ, предполагаете, что Фишеръ умеръ естественной смертью? -- спросилъ Федосьевъ. Онъ пересталъ играть рюмкой, положилъ докуренную папиросу въ пепельницу и откинулся на спинку кресла. -- Нeтъ, не совсeмъ естественною. Но я думаю, что смерть послeдовала не отъ "белладонны". -- Отъ чего же? -- Цeлый рядъ ядовъ могли дать при вскрытiи приблизительно ту же картину: нeкоторую {391} воспаленность почекъ, расширенiе зрачковъ, венозную гиперемiю мозга и т. д. А химическiй анализъ желудка, повидимому, производился весьма грубо. Эти господа за все берутся,-- вотъ какъ теперь на войнe врачи ускореннаго выпуска дeлаютъ сложнeйшiя операцiи, передъ которыми прежде останавливались знаменитые хирурги. -- Однако какой-то ядъ былъ все же при анализe обнаруженъ. -- Да, но какой? -- Въ концe концовъ это не такъ важно. Вeдь ядъ не могъ самъ собой оказаться въ желудкe Фишера. -- Есть рядъ ядовитыхъ алкалоидовъ, которые употребляются въ качествe лекарствъ. Предположите, что Фишеръ ошибся дозой. При слабомъ сердцe его могло убить сравнительно небольшое увеличенiе дозы. А сердце у него было слабое, это я отъ него слышалъ. -- Лекарства принимаютъ больные,-- отвeтилъ Федосьевъ.-- Если-бъ Фишеръ чувствовалъ себя плохо, онъ не поeхалъ бы, вeроятно, на ту квартиру. Къ тому же людямъ съ сердечной болeзнью даются врачами безобидныя вещества и въ очень ничтожныхъ дозахъ. Чтобы умереть отъ такого лекарства, Фишеръ долженъ былъ бы, вeроятно, проглотить добрый десятокъ пилюль или цeлую склянку жидкости. Такая ошибка съ его стороны мало вeроятна. -- Мало вeроятна, пусть, но все же возможна, -- сказалъ Браунъ. Онъ еще помолчалъ, всматриваясь въ Федосьева тяжелымъ внимательнымъ взглядомъ.-- Возможно, наконецъ, еще и другое, -- сказалъ онъ.-- Есть яды, которые веселящимися людьми употребляются съ особой цeлью. Тогда ваше возраженiе падаетъ. Вполнe возможно и правдоподобно, что, отправляясь на ту квартиру, {392} Фишеръ принялъ одно изъ такихъ средствъ. Да, вотъ, кантаридинъ. Есть такой ядъ особаго назначенiя, ангидридъ кантаридиновой кислоты... Онъ вообще мало изученъ, и немногочисленные изслeдователи чрезвычайно расходятся насчетъ того, какова смертельная доза этого вещества. Ядъ этотъ долженъ былъ бы дать при вскрытiи приблизительно тe же симптомы, что и "белладонна". Федосьевъ передвинулся въ креслe, отпилъ глотокъ коньяку и закурилъ новую папиросу. -- Но какъ же?..-- началъ было онъ и замолчалъ съ нeкоторымъ замeшательствомъ.-- Это, конечно, неожиданное предположенiе. Но отчего же вы?.. Отчего слeдствiе не направилось по этому пути?. Браунъ саркастически засмeялся. -- Вашъ вопросъ не по адресу,-- сказалъ онъ. -- По моему, здeсь та же стадность, о которой мы съ вами говорили. Полицiя первая рeшила, что произошло убiйство. Для полицiи преступленiе -- естественная гипотеза. Эта ея увeренность немедленно повлiяла на слeдствiе. Слeдователь, однако, допускаетъ возможность самоубiйства... Замeтьте, здeсь тоже нeкоторая косность мысли: либо убiйство, либо самоубiйство. Ему не приходитъ въ голову, что возможно и случайное самоотравленiе. Далeе вступаетъ въ свои права экспертиза... По моему, это основная язва современнаго правосудiя. Проблемы, отъ разрeшенiя которыхъ зависитъ жизнь человeка, слeдовало бы поручать свeточамъ науки. Но свeточи науки ими заниматься не могутъ или не желаютъ, и онe обычно достаются ремесленникамъ второго, если не третьяго, сорта, которые вдобавокъ, какъ всe полуученые люди, слeпо вeрятъ въ безошибочность своихъ заключенiй и въ послeднее слово науки... {393} -- Слeдователь, однако, имeетъ право привлечь къ экспертизe самыхъ выдающихся спецiалистовъ. -- Имeетъ право, но не всегда имeетъ возможность: вeроятно, и денегъ для этого у него недостаточно, да и трудно ему безпокоить людей, занятыхъ другимъ дeломъ. Слeдователь къ тому же вeрно думаетъ, что у всякой экспертизы есть простые безошибочные методы на любой случай. Фактически экспертиза въ первое время слeдствiя всегда въ рукахъ ремесленниковъ. Позднeе, особенно когда дeло сенсацiонное и когда на этомъ настаиваютъ адвокаты, которые у насъ вдобавокъ не допускаются къ предварительному слeдствiю, позднeе привлекаются и выдающiеся спецiалисты. Но тогда въ большинствe случаевъ уже почти невозможно произвести надлежащую экспертизу. -- Однако, и рядовые эксперты, занимаясь всю жизнь однимъ и тeмъ же дeломъ, въ концe концовъ не очень сложнымъ, должны же ему научиться? -- Вы напрасно думаете, что это не сложное дeло. Чрезвычайно сложное и трудное, Сергeй Васильевичъ. Оно часто требуетъ самостоятельнаго научнаго творчества. А у этихъ людей ничего нeтъ, кромe вeры въ учебникъ анализа, да еще въ послeднее слово... Замeтьте, въ наукe большiе люди чуть ли не каждый годъ бросаютъ новыя послeднiя слова, и по каждому изъ этихъ послeднихъ словъ маленькiе люди, ремесленники, производятъ десятки и сотни изслeдованiй,-- подтверждаютъ гипотезу, укрeпляютъ теорiю, berechnet, beobachtet... Затeмъ гипотеза неизбeжно умираетъ естественной смертью, а десятки работъ, который ее подтверждали, пропадаютъ совершенно безслeдно. О нихъ просто забываютъ, потому что незачeмъ и неловко вспоминать. И вeдь {394} все-таки то ученые... А въ уголовномъ судe на основанiи работы ремесленниковъ отправляютъ человeка на смерть или въ каторжныя работы! Лучше всего то, что обычно обвиненiе вызываетъ однихъ экспертовъ, защита -- другихъ, мнeнiя ихъ почти всегда противоположны другъ другу, но это довeрiя къ экспертамъ нисколько не подрываетъ. -- Какъ вы, однако, все это хорошо изучили и обдумали,-- сказалъ Федосьевъ. -- У меня не каждый день отравляются знакомые. И не каждый день другiе знакомые арестовываются по подозрeнiю въ убiйствe. -- Да, правда, вeдь вы знали и Загряцкаго... Вы, однако, знали все общество Фишера? -- Нeтъ, только самого Фишера и Загряцкаго. -- Говорятъ, онъ охотно принималъ отъ Фишера денежные подарки, и немалые? Такъ ли это? -- Не знаю. Очень можетъ быть... Видъ у него былъ горделивый и онъ часто называлъ разныхъ знакомыхъ "мeщанами". Это признакъ почти безошибочный: люди, любящiе жить на чужой счетъ, всегда зовутъ мeщанами тeхъ, кто на чужой счетъ жить не любитъ. -- Такъ, такъ, такъ... Федосьевъ помолчалъ. Мысль его работала напряженно. "Если онъ говоритъ правду, то, быть можетъ, все объясняется. Но возможно и то, что онъ тутъ же сочинилъ или заранeе подготовилъ эту версiю и заметаетъ слeды. Это актеръ первоклассный..." -- Если-бъ я былъ на мeстe Фишера,-- сказалъ онъ снова, послe довольно продолжительнаго молчанiя,-- я бы обратился за нужными разъясненiями о разныхъ химическихъ средствахъ къ какому-нибудь спецiалисту, изъ хорошихъ знакомыхъ, что ли?.. Но вeдь этотъ спецiалистъ, узнавъ {395} о смерти Фишера и объ арестe Загряцкаго, вeроятно, счелъ бы своимъ долгомъ сообщить слeдователю о данной имъ консультацiи? -- Можетъ быть,-- равнодушно отвeтилъ Браунъ. Федосьевъ опять замолчалъ. -- Если же онъ этого не сдeлалъ, то у него, вeрно, были какiя-нибудь причины. Можно предположить, напримeръ, что онъ самъ вмeстe съ Фишеромъ развлекался на той квартирe. -- Да, можно предположить и это,-- сказалъ Браунъ. -- Тогда въ самомъ дeлe зачeмъ-бы онъ сталъ откровенничать со слeдователемъ? Огласка такихъ дeлъ всегда чрезвычайно непрiятна. А тутъ еще разные медикаменты, да откуда они взялись, да кто далъ рецептъ? Печать непремeнно подхватила бы, какъ всегда у насъ,-- лeвая, если этотъ спецiалистъ правый, правая, если онъ лeвый. Ученый человeкъ, быть можетъ, съ большимъ именемъ, ну, общественная репутацiя, ну, борода до колeнъ,-- и вдругъ такiя похожденiя! Нехорошо!.. Самые свободные духомъ люди чрезвычайно боятся подобныхъ исторiй. Въ Англiи видный государственный дeятель покончилъ съ собой, чтобы избeжать огласки одного дeла. А на легкiй компромиссъ съ совeстью не бeда пойти... Очень можетъ быть, что дeло было именно такъ. -- Очень можетъ быть. -- Но съ другой стороны,-- продолжалъ съ досадой Федосьевъ,-- все это вeдь только предположенiя и притомъ ни на чемъ не основанныя. Слeдствiе, пожалуй, поступило бы правильно, если-бъ не дало сбить себя съ пути. Можетъ быть, все таки передъ нами убiйство, и Фишера убилъ Пизарро. {396} -- Конечно... А можетъ быть и то, что правъ слeдователь: не Загряцкiй ли въ самомъ дeлe убилъ Фишера? Вотъ ужъ, стало быть, есть цeлыхъ четыре гипотезы: слeдователя, ваша и двe мои. И всe онe болeе или менeе правдоподобны. Если вдуматься, ваша самая интересная... Очень можетъ быть, что вы ближе всего къ истинe. Лицо Брауна было холодно и спокойно. Только въ глазахъ его, какъ показалось Федосьеву, мелькала злоба. -- Что-жъ,-- продолжалъ Браунъ,-- вамъ, вeрно, приходилось читать сборники извeстныхъ уголовныхъ процессовъ? Почти во всeхъ, отъ госпожи Лафаргъ до Роникера, правда такъ и осталась до конца невыясненной. Во Францiи за десять лeтъ было двeсти отравленiй, въ которыхъ до разгадки доискаться не удалось. -- А вдругъ здeсь какъ-нибудь узнаемъ всю правду до конца? -- Вдругъ здeсь и узнаете,-- повторилъ Браунъ.-- Вeдь и разгадки шарады иногда приходится ждать довольно долго. -- Что-жъ, подождемъ. -- Подождемъ... Куда торопиться?.. Онъ вдругъ насторожился, повернувъ ухо к окну. Федосьевъ тоже прислушался. -- Мнe показалось, выстрeлы,-- сказалъ Браунъ. -- И мнe показалось. Революцiя, что ли,-- усмeхнувшись, отвeтилъ Федосьевъ.-- Ну, что-жъ, пора.. То-есть, это мнe пора, а не революцiи, -- пошутилъ онъ.-- Вамъ, вeрно, давно хочется отдохнуть. -- Нeтъ, я не усталъ. -- И разговоръ былъ такой интересный... Я прямо заслушался, бесeдуя съ вами. {397} -- Все удовольствiе, какъ говорятъ французы, было на моей сторонe,-- отвeтилъ Браунъ. XVI. На острова долженъ былъ eхать почти весь кружокъ, кромe Фомина, который никакъ не могъ оставить банкетъ. Ему предстояла еще вся довольно сложная заключительная часть праздника: провeрка счетовъ, начаи и т. д. Въ послeднюю минуту, къ всеобщему сожалeнiю, отказался и Горенскiй. Князю и eхать съ молодежью очень хотeлось, и остаться въ тeсномъ кругу друзей было прiятно: онъ былъ теперь вторымъ героемъ дня. Кромe того донъ-Педро хотeлъ предварительно прочесть Горенскому свою запись его рeчи. -- Вините себя, князь, что вамъ докучаю,-- шутливо пояснилъ онъ.-- Ваша рeчь -- событiе... Завтра будетъ въ нашей газетe только первый краткiй отчетъ, а подробный, разумeется, послeзавтра... Семенъ Исидоровичъ, услышавшiй эти слова, поспeшно поднялся съ мeста и, крeпко пожимая руку донъ-Педро, увлекъ его немного въ сторону. -- Я хотeлъ бы вамъ дать точный текстъ своего отвeтнаго слова,-- озабоченно сказалъ онъ. -- Зайдите, милый, ко мнe завтра часовъ въ одиннадцать, я утречкомъ набросаю по памяти... Будьте благодeтелемъ... И, пожалуйста, захватите весь вашъ отчетъ, я желалъ бы, если можно, взглянуть, -- прибавилъ онъ вполголоса. Альфредъ Исаевичъ встревожился: въ черновикe его отчета отвeтная рeчь Кременецкаго была названа "я═р═к═о═й". Теперь, при предварительномъ просмотрe, о такомъ слабомъ эпитетe не могло быть рeчи. Альфредъ Исаевичъ тотчасъ {398} рeшилъ написать "б═л═е═с═т═я═щ═а═я рeчь юбиляра"; но онъ почувствовалъ, что Семенъ Исидоровичъ этимъ не удовлетворится. "Какъ же ему надо? "Ослeпительно блестящая"? "Вдохновенная"? -- спросилъ себя съ досадой донъ-Педро.-- "Пожалуй, можно бы, чортъ съ нимъ! Но все равно Федя никакого "ослeпительно" не пропуститъ, еще будетъ полчаса лаять... Дай Богъ, чтобъ "блестящую" пропустилъ. Онъ Сему отнюдь не обожаетъ"... Альфредъ Исаевичъ рeшилъ не идти дальше "блестящей".-- "Ну, въ крайнемъ случаe, добавлю: "сказанная съ большимъ подъемомъ"... -- Съ удовольствiемъ зайду, милый Семенъ Исидоровичъ,-- сказалъ онъ. Въ обычное время донъ-Педро не рeшился бы назвать Кременецкаго милымъ. Но теперь, какъ авторъ отчета объ юбилеe, онъ чувствовалъ за собой силу и намeренно подчеркнулъ, если не равенство въ ихъ общественномъ положенiи, то по крайней мeрe отсутствiе пропасти. Семенъ Исидоровичъ еще разъ крeпко пожалъ ему руку и вернулся на свое мeсто. -- Конечно, поeзжай, Мусенька,-- нeжно сказалъ онъ дочери, цeлуя ее въ голову.-- Вамъ, молодежи, съ нами скучно, ну, а мы, старики, еще посидимъ, побалакаемъ за стаканомъ вина... "Бойцы поминаютъ минувшiе дни и битвы, гдe вмeстe рубились они"...-- съ легкимъ смeхомъ добавилъ онъ, обращаясь преимущественно къ предсeдателю.-- Пожалуйста, не стeсняйтесь, господа. Спасибо, Григорiй Ивановичъ... Дорогой Сергeй Сергeевичъ, благодарствуйте... Майоръ, отъ всей души васъ благодарю, я очень тронуть и горжусь вашимъ вниманiемъ, майоръ... Вы знаете къ намъ дорогу... -- Ради Бога, застегнись какъ слeдуетъ,-- говорила дочери Тамара Матвeевна.-- Григорiй {399} Ивановичъ, я вамъ поручаю за ней смотрeть... На забывайте насъ, мосье Клервилль... -- До свиданья, мама. Я раньше васъ буду дома, увидите... Клервилль, Никоновъ, Березинъ поочередно пожали руку юбиляру, поцeловали руку Тамарe Матвeевнe и спустились съ Мусей внизъ. Глафира Генриховна, Сонечка Михальская, Беневоленскiй и Витя уже находились тамъ въ шубахъ: они, съ разрeшенiя Муси, сочли возможнымъ уйти, не простившись съ ея родителями. Муся рылась въ шелковой сумкe. Витя выхватилъ у нея номерокъ, сунулъ лакею рубль и принесъ ея вещи. Онъ помогъ Мусe надeть шубу, затeмъ взглянулъ на Мусю съ мольбою и, опустившись на колeни, подъ насмeшливымъ взглядомъ Глафиры Генриховны, надeлъ Мусe бeлые фетровые ботики. Застегивая сбоку крошечныя пуговицы, Витя коснулся ея чулка и, точно обжегшись, отдернулъ руку. -- Готово? -- нетерпeливо спросила Муся, завязывая сзади бeлый оренбургскiй платокъ: по новой, немногими принятой, модe она носила платокъ, какъ чалму, дeлая узелъ не на шеe, а на затылкe. Это очень ей шло. Витя поднялся блeдный. Муся, съ улыбкой, погрозила ему пальцемъ. Она почти выбeжала на улицу, не дожидаясь мужчинъ. Отъ любви, шампанскаго, почета ей было необыкновенно весело. Кучеръ первой тройки молодецки выeхалъ изъ ряда на средину улицы. У тротуара остановиться было негдe. Муся перебeжала къ санямъ по твердому блестящему снeгу и, сунувъ въ муфту сумку, легкимъ движеньемъ, безъ чужой помощи, сeла въ сани съ откинутой полостью. -- Ахъ, какъ хорошо! -- почти шопотомъ сказала она, съ наслажденiемъ вдыхая полной грудью разряженный, холодный воздухъ. Колокольчикъ {400} рeдко и слабо звенeлъ. Глафира Генриховна, ахая, ступила на снeгъ и, какъ по доскe надъ пропастью, перебeжала къ тройкe, почему-то стараясь попадать ботиками въ слeды Муси. Муся протянула ей руку въ бeлой лайковой перчаткe. Но Глафиру Генриховну, точно перышко, поднялъ и посадилъ въ сани Клервилль, она даже не успeла вскрикнуть отъ прiятнаго изумленiя. Къ тeмъ же санямъ направилась было и Сонечка. Мужчины громко запротестовали. -- Что-жъ это, всe дамы садятся вмeстe... -- Это невозможно! -- Мальчики протестуютъ! Черезъ мой трупъ!.. -- закричалъ Никоновъ, хватая за руку Сонечку. Вторая тройка выeхала за первой. -- Господа, такъ нельзя, надо разсудить, какъ садиться,-- произнесъ внушительно Березинъ,-- это вопросъ сурьезный. -- Мосье Клервилль, конечно, сядетъ къ намъ,-- не безъ ехидства сказала Глафира Генриховна.-- А еще кто изъ мальчиковъ? Муся, не успeвшая дома подумать о разсадкe по санямъ, мгновенно все разсудила: Никоновъ уже усаживалъ во вторыя сани Сонечку, Березинъ и Беневоленскiй не говорили ни по французски, ни по англiйски. -- Витя, садитесь къ намъ,-- поспeшно сказала она, улыбнувшись.-- Живо!.. Витя не заставилъ себя просить, хоть ему и непрiятно было сидeть противъ Глафиры Генриховны. Ея "конечно", онъ чувствовалъ, предназначалось, въ качествe непрiятности, и Мусe, и ему, и англичанину. Въ послeднемъ онъ, впрочемъ, ошибался: Клервиллю непрiятность не предназначалась, да онъ ея и просто не могъ бы понять. Швейцаръ застегнулъ за Витей полость и низко снялъ шапку. Клервилль опустилъ руку въ карманъ и, {401} не глядя, протянулъ бумажку. Швейцаръ поклонился еще ниже. "Кажется, десять. Однако!.." -- подумала Глафира Генриховна. -- По Троицкому Мосту... -- Эй вы, са-ко-олики! -- самымъ народнымъ говоркомъ пропeлъ сзади Березинъ. Колокольчикъ зазвенeлъ чаще. Сани тронулись и пошли къ Невe, все ускоряя ходъ. За Малой Невкой тройки понеслись такъ, что разговоры сами собой прекратились. Отъ холода у Муси мерзли зубы,-- она знала и любила это ощущенiе быстрой eзды. Сдерживая дыханье, то прикладывая, то отнимая ото рта горностаевую муфту, Муся смотрeла блестящими глазами на проносившiеся мимо нихъ пустыри, сады, строенья. "Да, сегодня объяснится",-- взволнованно думала она, быстро вглядываясь въ Клервилля, когда сани входили въ полосу свeта фонарей. Глафира Генриховна перестала говорить на трехъ языкахъ непрiятности и только вскрикивала при толчкахъ, увeряя, что такъ они непремeнно опрокинутся. Клервилль молчалъ, не стараясь занимать дамъ: онъ былъ счастливъ и взволнованъ необыкновенно. Витя мучился вопросомъ: "неужели между ними вправду что-то есть? вeдь та вeдьма-нeмка все время намекаетъ." (Глафира Генриховна, дочь давно обрусeвшаго шведа, никогда нeмкой не была). Витя упалъ духомъ. Онъ ждалъ такой радости отъ этой первой своей ночной поeздки на острова... Развивъ на Каменномъ островe бeшеную скорость, тройка на Елагиномъ стала замедлять ходъ. У Глафиры Генриховны отлегло отъ сердца. Изъ вторыхъ саней что-то кричали. -- Ау! Нeтъ ли у васъ папиросъ? Клервилль вынулъ портсигаръ, онъ былъ пустъ. {402} -- I am sorry... -- Папиросъ нeтъ... Не курите, простудитесь! -- закричала Глаша, приложивъ къ губамъ руки. -- Да все равно нельзя было бы раскурить... Никоновъ продолжалъ орать. Спереди подуло вeтромъ. -- Такъ холодно,-- проговорилъ Клервилль. -- Сейчасъ Стрeлка,-- сказала Муся, хорошо знавшая Петербургъ. Тройка пошла еще медленнeе. "Стрeлка! Ура!" -- прокричали сбоку. Вторыя сани ихъ догнали и выeхали впередъ, затeмъ черезъ минуту остановились. -- Прieхали! Всe вышли, увязая въ снeгу, прошли къ взморью и полюбовались, сколько нужно, видомъ. На брандвахтe за Старой Деревней свeтился огонь. -- Чудно! Дивно! -- Ахъ, чудесно!.. -- Нeтъ, какая ночь, господа!.. Всe чувствовали, что дeлать здeсь нечего. Березинъ, возившiйся у саней, съ торжествомъ вытащилъ ящикъ. Въ немъ зазвенeло стекло. -- Тысяча проклятiй! Carramba! -- Неужели шампанское разбилось? -- Какъ! Еще пить? -- Нeтъ, къ счастью, не шампанское... Разбились стаканы. -- Кто-жъ такъ укладывалъ! Эхъ, вы, недотепа... -- Что теперь дeлать? Не изъ горлышка же пить? -- Господа, все спасено: одинъ стаканъ цeлъ, этого достаточно. -- Узнаемъ всe чужiя мысли. -- То-то будутъ сюрпризы! -- А если кто боленъ дурной болeзнью, пусть сознается сейчасъ,-- сказалъ медленно поэтъ, {403} какъ всегда, вполнe довольный своимъ остроумiемъ. Муся поспeшно оглянулась на Клервилля. -- Давайте въ снeжки играть... -- Давайте... -- Разлюбезное дeло! -- Что-же раньше? Въ снeжки или шампанское пить? -- Господа, природа это, конечно, очень хорошо, но здeсь холодно, -- сказала Глаша. -- Ахъ, я совсeмъ замерзла,-- пискнула Сонечка. -- Сонечка, бeдненькая, ангелъ,-- кинулся къ ней Никоновъ,-- трите же лицо, что я вамъ приказалъ? -- Мы согрeемъ васъ любовью,-- сказалъ Беневоленскiй. "Боже, какой дуракъ, какъ я раньше не замeчала!" -- подумала Муся. -- А что, господа, если-бъ намъ поeхать д═а═л═ь═ш═е? Мы, правда, замерзнемъ. -- О, да!-- сказалъ Клервилль.-- Дальше... -- Куда же? Въ "Виллу Родэ"? -- Да вы съ ума сошли! -- Ни въ какой ресторанъ я не поeду,-- отрeзала Глафира Генриховна. -- Въ самомъ дeлe, не eхать же въ ресторанъ со своимъ шампанскимъ.-- подтвердилъ Березинъ, все выбрасывавшiй осколки изъ ящика. -- А заказывать тамъ, сто рублей бутылка,-- пояснила Глафира Генриховна. -- Господа, въ ресторанъ или не въ ресторанъ, но я умру безъ папиросъ,-- простоналъ Никоновъ. -- Ну, и умрите,-- сказала Сонечка,-- такъ вамъ и надо. -- Жестокая! Вы будете виновницей моей смерти! Я буду изъ ада являться къ вамъ каждую ночь. {404} -- Пожалуйста, не являйтесь, нечего... Такъ вамъ и надо. -- За что, желанная? -- За то, какъ вы вели себя въ саняхъ. -- Сонечка, какъ онъ себя велъ? Мы въ ужасe... -- Ужъ и нельзя погрeть ножки замерзающей дeвочкe!.. -- Гадкiй, ненавижу... Сонечка запустила въ Никонова снeжкомъ, но попала въ воротникъ Глашe. -- Господа, довольно глупостей! -- разсердилась Глафира Генриховна,-- eдемъ домой. -- Папиросъ! Убью! -- закричалъ свирeпо Никоновъ. -- Не орите... Все равно до Невскаго папиросъ достать нельзя. -- Ну, достать-то можно,-- сказалъ Березинъ. -- Если черезъ Строгановъ мостъ проeхать въ рабочiй кварталъ, тамъ ночные трактиры. -- Какъ черезъ мостъ въ рабочiй кварталъ? -- изумился Витя. Ему казалось, что рабочiе кварталы отсюда за тридевять земель. -- Ночные трактиры? Это страшно интересно! А вы увeрены, что тамъ открыто? -- Да, разумeется. Во всякомъ случаe, если постучать, откроютъ. -- Ахъ, бeдные, они теперь работаютъ,-- испуганно сказала Сонечка. -- Нeтъ, какъ хорошо говорилъ князь! Я, право, и не ожидала... -- Господа, eдемъ въ трактиръ... Полцарства за коробку папиросъ. -- А какъ же снeжки? -- Обойдемся безъ снeжковъ, намъ всeмъ больше шестнадцати лeтъ. -- Всeмъ, кромe, кажется, Вити,-- вставила Глаша. {405} Витя взглянулъ на нее съ ненавистью. -- А вамъ...-- началъ было онъ. -- Мнe много, скоро цeлыхъ восемнадцать, пропeла Сонечка.-- Господа, въ трактиръ чудно, но и здeсь такъ хорошо!.. А наше шампанское? -- Тамъ и разопьемъ, вотъ и бокалы будутъ. -- Господа, только условiе: подъ самымъ страшнымъ честнымъ словомъ, никому не говорить, что мы были въ трактирe. Вeдь это позорь для благородныхъ дeвицъ! -- Ну, разумeется. -- Лопни мои глаза, никому не скажу! -- Григорiй Ивановичъ, выражайтесь корректно... Такъ никто не проговорится? -- Никто, никто... -- Клянусь я первымъ днемъ творенья! -- Да вeдь мы eдемъ со старшими, вотъ и Глафира Генриховна eдетъ съ нами,-- отомстилъ Витя. Глафирe Генриховнe, по ея словамъ, шелъ двадцать пятый годъ. -- Нeтъ, какое оно ядовитое дитё! -- Въ сани, въ сани, господа, eдемъ... Eхали не быстро и довольно долго. Стало еще холоднeе, Никоновъ плакалъ, жалуясь на морозъ. По настоящему веселы и счастливы были Муся, Клервилль, Сонечка. Мысли Муси были поглощены Клервиллемъ. Тревоги она не чувствовала, зная твердо, что этой ночью все будетъ сказано. Какъ, гдe это произойдетъ, она не знала и ничего не дeлала, чтобъ вызвать объясненiе. Она была такъ влюблена, что не опускалась до прiемовъ, которые хоть немного могли бы ихъ унизить. Муся даже и не стремилась теперь къ объясненiю: онъ сидeлъ противъ нея и т═а═к═ъ смотрeлъ на нее,-- ей этого было достаточно; она {406} чувствовала себя счастливой, чистой, расположенной ко всeмъ людямъ. Старый, низенькiй, грязноватый трактиръ всeмъ понравился чрезвычайно. Дамы имeли самое смутное понятiе о трактирахъ. Въ большой, теплой комнатe, выходившей прямо на крыльцо, никого не было. Немного пахло керосиномъ. Когда выяснилось, что огромная штука у стeны есть машина, а со скамьи всталъ заспанный п═о═л═о═в═о═й, котораго Березинъ назвалъ м═а═л═ы═й и б═р═а═т═е═ц═ъ ═т═ы ═м═о═й, дамы окончательно пришли въ восторгъ, и даже Глафира Генриховна признала, что въ этомъ заведенiи есть свой стиль. -- Ахъ, какъ тепло! Прелесть! -- Здeсь надо снять шубу? -- Разумeется, нeтъ. -- Отчего же нeтъ? Mesdames, вы простудитесь,-- сказалъ Березинъ, сдвигая два стола въ углу.-- Ну, вотъ, теперь прошу занять мeста. -- Право, я страшно рада, что насъ сюда привезли. А вы рады, Сонечка? -- Ужасно рада, Мусенька! Это прямо прелесть? -- Господа, я заказываю чай. Всe озябли. -- Папиросъ!.. -- Слушаю-съ. Какихъ прикажете? -- Папиросъ!.. -- Ну-съ, такъ вотъ, голубчикъ ты мой, перво-на-перво принеси ты намъ чаю, значитъ, чтобъ согрeться,-- говорилъ Березинъ: онъ теперь игралъ купца, очевидно подъ стиль трактира. Дамы съ восторгомъ его слушали. -- Слушаю-съ. Сколько порцiй прикажете? -- говорилъ еще не вполнe проснувшiйся половой, испуганно глядя на гостей. -- Сколько порцiй, говоришь? Да ужъ не обидь, голуба, чтобъ на всeхъ хватило. Хотимъ, {407} значитъ, себя чайкомъ побаловать, понимаешь? Ну, и бубликовъ тамъ какихъ-нибудь тащи, што-ли? -- Слушаю-съ. -- Папиросъ!.. -- А затeмъ, братецъ ты мой, откупори ты намъ эту штучку. Своего, значитъ, кваску привезли... И стаканы сюда тащи. -- Слушаю-съ... За пробку съ не нашей бутылки у насъ пятнадцать копeекъ. -- Пятиалтынный, говоришь? Штой-то дороговато, малый. Ну, да авось осилимъ... И ж-жива! Отпустивъ малаго, Березинъ засмeялся ровнымъ, негромкимъ смeхомъ. -- Нeтъ, право, онъ очень стильный. -- Здeсь дивно... Григорiй Ивановичъ, положите туда на столъ мою муфту. -- Ага! Прежде "ну, и умрите", а теперь "пол